Текст книги "Огненная кровь"

– Откуда тебе это известно?

В поисках поддержки она оглянулась на Кадена, потом указала туда, откуда они пришли, – на дверной проем:

– Над входом вырезано. Разве никто не видел?

Валин покачал головой. Ему, в сущности, было плевать, склад здесь размещался или бордель, лишь бы был хороший обзор, хватало выходов и потолок не грозил обвалиться на голову. А вот Рампури Тан сверлил девушку своим пустым непроницаемым взглядом.

– Покажи, – сказал он.

– Мы поднимаемся наверх, – распорядился Валин. – Хочу установить периметр до полной темноты.

Тан повернулся к нему:

– Так устанавливай. А девушка пойдет со мной.

Валин прикусил язык. Монах не входил в его крыло и ему не подчинялся. Можно было настаивать, но Рампури Тан не из тех, кто уступает давлению, а каждая минута, потерянная в споре, увеличивала их уязвимость. Кроме того, от монаха исходило чувство опасности – что-то такое было в его манере держать необычное копье и в холодной невозмутимости взгляда. Валин полагал, что, дойди до драки, сумеет его убить, однако проверять это не хотелось, да и причин не было.

– Ладно, – отрезал он. – Я вас прикрою. Только быстро.

Они нашли надпись там, куда указала Тристе. Слова, рябые от щербин, наполовину скрывал лишайник. Валин прищурился, пытаясь разобрать буквы, и понял, что язык ему незнаком. На Островах учили много языков, но эти значки казались чужими: резкие, угловатые – такие удобно вырубать резцом, а не выводить кистью. Вздернув бровь, он обратился к Тристе:

– Можешь прочитать?

– По-моему, да.

– Что там написано? – требовательно спросил Тан.

Она стояла в глубокой тени, разглядывая притолоку и вздрагивая от внезапно подступившего ночного холода. Валин уже ждал, что девушка признается в непонимании языка, но она, поначалу запинаясь, заговорила на удивление певучим, музыкальным голосом:

– Йентайн, на си-йентанин. На си-андреллин, эйран.

Звучало это так же странно, как выглядели выбитые в камне знаки, и Валин обернулся к Тану. Лицо монаха по-прежнему ничего не выражало. Познакомившись с хин, Валин начал понимать, как много значили для него чуть заметные проявления человеческих чувств. Прищур глаз, побелевшие костяшки пальцев, напряженные плечи – все это он умел читать, различая знаки воинственных намерений, покорности, гнева или спокойствия. А монахи, особенно Тан, были для него словно белые листы, вычищенный палимпсест, хранящий абсолютную пустоту.

– Что это означает? – спросил Валин, главным образом чтобы разбить хрупкое молчание.

Тристе сдвинула брови и почти без запинки перевела:

– Дом для тех, у кого нет дома. Не имеющим семьи – любовь.

Пока они разговаривали, подошла Пирр и, поджав губы, оглядела надпись:

– Не проще ли было выдолбить просто: «Приют»? А еще лучше: «Дети».

– На каком это языке? – спросил Валин.

Тристе замялась, покачала головой.

– На кшештримском, – не дождавшись ее ответа, заговорил Тан. – Точнее сказать, на этом наречии кшештрим общались с первыми людьми.

Валин поднял бровь:

– Жрицы Сьены читают на кшештримском?

Тристе прикусила губу:

– Я не… да, наверное. Нас учили многим языкам. Мужчины бывали… отовсюду. Со всего света.

– То есть ты его выучила на случай, если придется ублаготворять кшештрим? – уточнила Пирр. – Я в восхищении.

– Я не лейна, – ответила ей Тристе. – Я не проходила посвящения…

Она осеклась, а надпись теперь разглядывала, словно ядовитую змею.

– Ну и ладно, – сказал, помолчав, Валин. – Учить языки всегда интересно.

Он пробежался взглядом по всей стене, и волоски на предплечьях встали дыбом: на дальнем краю уступа, в ста шагах от него, в черном проеме что-то мелькнуло. Ни света, ни звука – просто что-то беззвучно шевельнулось в темноте и исчезло так быстро, что он усомнился, не обманывает ли его зрение. Это могло быть что угодно: занесенный ветром листок, надутая полоска ткани. Нет там никакой ткани, вспомнил он. Гвенна с Анник заверили: все сгнило, кроме твердых предметов. Остались одни кости.

В Костистых горах водились звери: скалистые львы, медведи и множество мелких и не столь опасных животных. Кто-то мог устроить логово в скалах. Или увязаться за ними. В любом случае они беззащитны здесь, перед входом в приют, освещенные собственным фонарем. Бросаться на тени – верный способ промахнуться, но вот стоять на открытом месте…

– Все наверх, – приказал он. – Лейт, Гвенна, проверьте первый этаж. Талал и Анник – верхние. Гвенна, раскидай вокруг свои штучки.

Он еще раз оглянулся через плечо туда, где заметил промельк: ничего. Неподвижная тихая ночь.

– Живо! – рявкнул Валин, повернувшись к своим.

5

Адер чуть не все утро просидела под мостом, скукожившись, прижавшись к каменной облицовке и стуча зубами на свежем весеннем ветру. Она вся дрожала под промокшим сукном, и влажные волосы, сколько она их ни выкручивала, холодили загривок. На солнце высохла бы скорее, но, пока не высохнет, надо скрываться в тени. Промокшую женщину на улице непременно заметят, а Фултон с Бирчем станут всех расспрашивать – нельзя, чтобы ее кто-то запомнил.

Ожидание было хуже холода. Каждая новая минута – в плюс эдолийцам на организацию погони, уходить от которой она не была готова. Сколько будет сохнуть платье? Она представления не имела. Всю жизнь каждое утро рабыня приносила ей свежевыстиранную одежду, она же каждый вечер забирала грязную. Адер не знала, не придется ли ей весь день трястись под мостом.

Она закусила губу. Выбора нет. К ночи эдолийцы будут прочесывать оба берега Желобка, начиная с места, откуда она спрыгнула, и под мостами посмотрят. К ночи надо уйти далеко, еще лучше – к полудню, а одежда, сколько ни торопи, быстрее не высохнет. Дрожа и ежась, Адер пыталась обдумать план на ближайшие несколько часов, предусмотреть трудности и слабые места.

Трудности были очевидны. Первым делом надо сообразить, как добраться до дороги Богов неизбитой, неограбленной и неизнасилованной. Она рискнула одним глазком выглянуть из-под моста. Далеко ли унес ее поток, пока она пыталась выкарабкаться на берег, Адер не знала, но покосившиеся стены, узкие улочки, вонь отбросов и несвежей еды подсказывали, что она попала в городские трущобы, возможно даже в Ароматный квартал. Где-то рядом громко переругивались мужчина и женщина: она пронзительно взвизгивала, он грозно рычал. В стену ударилось что-то тяжелое, разлетелось вдребезги, и голоса смолкли. Еще ближе лаяла собака, никак не хотела угомониться.

Онемевшими пальцами Адер вытянула из кармана лоскут муслина. Повязала вокруг головы. В густой тени моста ей мало что было видно – разве что собственную руку перед носом и отражение солнца в воде (там, где струя не успела нырнуть под каменную арку), а еще смутные очертания подгнивших опор. Она знала, что видно сквозь повязку будет плохо, но, помнится, когда испытывала ее в своих покоях, такой слепой не была. Повозившись немного, примерив тряпку и так и этак, она в конце концов вовсе ее сорвала, распутала узел и начала все заново.

Если повязка сползет, ей конец. Если развяжется, ей конец. Тени домов сдвигались вдоль канала, а она все сражалась с тряпицей, перевязывая снова и снова, пока не нашла единственно возможный способ. Не слишком хорошо, но жить можно. Придется. Она осторожно потрогала платье: влажное, но уже ни капли не выжмешь. Грань между осторожностью и трусостью уловить трудно, но Адер чувствовала, что приближается к ней.

– Вставай, – тихо велела она себе. – Вылезай. Пора уже.

Адер высунулась из-под моста: никого. Она с облегчением перевела дыхание, разобрав только двух женщин шагах в двадцати вверх по улице: одна волокла увесистую бадью, другая сгибалась под тяжестью бесформенного мешка на плече. Адер обрадовалась: на ярком солнце сквозь ткань повязки она смогла разглядеть, хоть и смутно, что это именно женщины. Желобок унес ее на запад, значит храм Света лежит где-то севернее. Адер еще разок осмотрела себя, помедлила и вышла из-под моста.

Вокруг Рассветного дворца все улицы были вымощены камнем. Одни, как дорога Богов, – большими известняковыми плитами величиной с повозку, которые заменяли каждые двадцать лет, когда колеса и потоки воды вымывали в них глубокие колеи. Другие, попроще, мостили кирпичом или булыжником, а по сторонам тянулись открытые сточные канавы. Но никогда еще Адер не ступала по улице вовсе без мостовой, без труб или канавок для отвода стоков, и теперь, когда нога по щиколотку утонула в грязи, принцесса похолодела от ужаса. Оставалось надеяться, что это просто грязь, хотя зловоние намекало на кое-что похуже.

Она выдернула ногу. А потом сжала зубы и опасливо шагнула, выбирая кочки повыше и потверже, сторонясь рытвин и колеи. Идти пришлось медленно, но все же она умудрилась не оставить в грязи башмаков и понемногу продвигаться в ту сторону, где с отчаянной надеждой угадывала север, – пока смешок за спиной не заставил ее обернуться.

– Чё, боимся башмачки изгваздать?

Пока она смотрела под ноги, выбирая дорогу, и подтягивала подол платья, чтобы не измазать в лужах, к ней пристали двое парней. Эти шлепали по грязи босиком и думать не думали о брызгах на штанинах. Один небрежно держал на плече багор, другой нес простую корзину. Канальные крысы, сообразила Адер.

Кое-кому удавалось прожить, хоть и скудно, торча на мостах и вылавливая из воды проплывавший мусор. Адер выросла на рассказах об Эммиле Короле Нищих, якобы выловившем из воды сундук жемчуга и ставшем первым богачом Аннура. Этим двоим не так посчастливилось. Корзина была пуста и, судя по впалым мальчишеским щекам, пустовала давно. Юнец с багром ткнул в Адер пальцем. У него были короткие волосы и острая мордочка хорька. И ехидная улыбочка. У Адер свело живот.

– Говорю, чё, боишься башмачки замарать? – Он запнулся, только сейчас заметив повязку. – Чё это у тебя с глазками?

Не зазубри она ответ, повторяя его сотни раз, так и застыла бы с разинутым ртом. А теперь сумел выдавить:

– Речная слепота.

– Речная слепота?

Багорщик покосился на приятеля – пухлого парнягу с головой-тыквой. Тыквоголовый глянул на нее и сплюнул в грязь.

– Речная слепота… – повторил первый, повернувшись к ней.

Адер кивнула. Парень снял багор с плеча и помахал у нее перед глазами:

– Видала? Это что?

– Я кое-что вижу, – ответила ему Адер. – Только от света больно.

Она отвернулась, надеясь, что приставалы отвяжутся, но не прошла и пяти шагов, когда багор зацепил ее за подол. Пришлось остановиться.

– Погоди-погоди, – приговаривал первый юнец, подтягивая ее поближе и разворачивая к себе лицом. – Какой парень оставит красотку марать башмачки в грязи? Да еще слепую, бедняжку.

– Я не совсем слепая, – отвечала Адер, пытаясь отцепить юбку от крюка. – Я справляюсь.

– Прошу, – не отставал юноша, помахав своему спутнику. – Мы сейчас как раз без работы. Дай проводить тебя хоть до Делленской площади. Оттуда дорога лучше.

– Не могу.

– Вот корзина, – настаивал он.

Корзина была шириной в полный обхват – можно запихнуть все, что выловишь из канала. И ручки крепкие, деревянные.

– Плюхай свой зад сюда, а мы с Орреном донесем.

Адер замялась. Эти двое ее пугали, но она уже поняла, что страшится почти всего за пределами красных стен: канала, узких улочек, криков и хлопающих дверей, людей с вызовом во взгляде. Весь этот Кентом клятый мир приводил ее в ужас, но не могут же все жители Аннура быть разбойниками и насильниками? Она напомнила себе, что не только богачи бывают достойными людьми, и попробовала посмотреть на себя со стороны: перемазанная грязью девица, вслепую пробирающаяся по коварной улице. Вдруг они просто решили ей помочь?

– Давай, – приставал парень – Тоща как вожжа, невелика тяжесть.

Он снова ткнул пальцем в корзину.

Адер набрала воздуха в грудь и кивнула. Может, они и по доброте захотели ей помочь, но, скорее, надеются на горсть медных монет, которые возместят неудачу на канале. Паланкины в городе встречаются на каждом шагу, а что такое эта корзина, если не бедняцкий паланкин? Она подумала о спрятанном в потайном кармане кошельке. Коль скоро они рассчитывают на монету-другую, у нее тысячу раз хватит им заплатить. К тому же после бегства от гвардейцев, плавания по реке и трясучки под мостом у нее подгибались ноги. Хорошо бы проехаться хоть немного.

– Ладно, – сказала она. – Только до площади. Спасибо вам за доброту.

Парень с багром подмигнул и снова указал ей на корзину.

Адер уже сделала к ней два шага, когда услышала голос:

– Здесь не ваша территория, Виллет. Если я, конечно, не заплутал. Помнится, вы работали к югу от Финкова разъезда.

Подняв голову, она увидела незнакомца – тот стоял на перекрестке в нескольких шагах от них. Повязка мешала рассмотреть, но, кажется, он был постарше канальных крыс. Может, лет на десять старше самой Адер – высокий, поджарый и красивый, хотя лицо и грубовато. Она прищурилась, привыкая к тени. Глубоко посаженные глаза и морщины на лбу под коротко остриженными волосами придавали ему пугающую суровость. На спине он нес большой солдатский ранец и одет был хоть и не по-военному, но в кожу и толстое сукно. Взгляд Адер метнулся к мечу у него на боку.

Юнец с багром помолчал и развел руками:

– Лехав! Давно не видались. Мы просто хотели оказать госпоже услугу – донести до Делленской площади…

– Услугу, – повторил Лехав. – Так это теперь называется?

Теперь Адер понемногу пятилась от корзины и от солдата. Она понятия не имела, где этот Финков разъезд, зато слова о «территории» и «работе» прекрасно поняла. Она угодила в чуждое ей место, а появление солдата, загадочные переговоры и его взгляд из-под тяжелых век совсем ее запугали.

– Просто помочь хотели, – закивал Виллет. – Тебя это никак не касается, Лехав.

Солдат долго мерил ее взглядом, оглядывал с головы до ног, как выставленную на продажу рабыню, и наконец снова пожал плечами:

– Пожалуй, что и никак. – Он опять повернулся к крысам. – Только не забывайте: узнай Старый Джейк, что вы работаете на его улицах, и кто-нибудь выудит из канала ваши трупы вот этим самым багром.

Он было отвернулся, но Адер вскинула руки:

– Постой!

Солдат задержался, глянул на нее через плечо. Она на ходу подбирала слова:

– Они хотят меня ограбить!

– Как пить дать, – кивнул он.

– Ты должен мне помочь, – выдохнула Адер, пораженная его равнодушием.

– Нет. – Он спокойно покачал головой. – Не должен. Эта парочка заберет твои монеты, а в остальном останешься цела.

Лехав бросил взгляд на крыс:

– Или вы за последние годы заделались насильниками?

Оррен, сплюнув себе под ноги, впервые подал голос:

– Если и так, не твое дело.

– Нет! – поспешно вмешался Виллет, примирительно разводя руками. – Конечно нет, Лехав. У нас же самих есть сестры. Просто облегчим милой госпоже кошелек и проводим своей дорогой.

Кивнув, Лехав обратился к Адер:

– Тебе еще повезло. Поймай тебя люди Старого Джейка… – Он шевельнул бровью. – Точно тебе скажу, не хотел бы этого видеть.

Адер вся дрожала, горячее дыхание толчками вырывалось из груди. Она почувствовала себя беспомощной жертвой в западне: ноги увязли в грязи, платье облепило бедра. Покой Аннура охраняли тысячи стражников, их обязанностью было предотвращать именно такие происшествия. Рассветный дворец ежегодно тратил на охрану тысячи солнц. Стоит пройти полсотни шагов по Кладбищам или Утесам – и увидишь пару стражей порядка в начищенных доспехах. Только вот здесь не Кладбища.

– Подожди! – Она бросила отчаянный взгляд на меч у бедра Лехава. – Ты солдат. Ты ведь солдат? Из легионов? Ты присягал охранять граждан Аннура.

Лицо Лехава застыло.

– Напрасно ты вздумала учить меня соблюдать присягу. Много лет, как я ушел из легионов. Нашел службу почище.

Адер бросила взгляд через плечо: Виллет глаз не сводил с Лехава, а вот Оррен уставился прямо на нее, его, словно прорезанный ножом, рот кривился в жестокой ухмылке. Черствый солдат пугал Адер, но он хотя бы, кажется, не желал ей зла. На этой улочке не встретишь стражников, не дождешься спасителя. Если она не уговорит Лехава помочь, никто другой не поможет. Этот человек знаком с канальными крысами, но, очевидно, им не друг. Если бы только придумать, как вбить между ними клин! Она силилась собраться с мыслями, тупыми и неповоротливыми от страха.

– Все правильно, Лехав, – говорил между тем Виллет. – Чего тебе тратить время на ребят вроде нас? Ты ведь из этого дерьма вылез.

– Иногда я в этом сомневаюсь, – покачал головой солдат.

Он, поджав губы, осмотрел грязную улицу, гнилые заборы, узкую полоску неба наверху.

– Этот город прогнил насквозь, – сказал он больше самому себе. – Как и вся империя.

Он долго молчал, прежде чем снова покачать головой и отвернуться от них.

– Ну, Виллет, Оррен, бывайте!

У Адер сжалось сердце. Язык лежал во рту полоской сухой кожи.

Виллет, не скрывая облегчения, ощерился в улыбке:

– Как-нибудь свидимся, Лехав.

– Не свидимся, – отрезал солдат.

И тогда, словно россыпь отдельных фишек на доске ко сложилась в позицию, Адер поняла: солдат, нашедший себе «службу почище», уходит, чтобы никогда не вернуться, с мечом у бедра и ранцем за спиной…

– Прошу тебя! – отчаянно выпалила она. – Во имя Интарры, умоляю!

И Лехав снова остановился, устремил на нее непроницаемый взгляд:

– Что тебе до богини?

Все правильно, уверилась Адер, чувствуя, как ее захлестывают облегчение и ликование. Дело еще не сделано, но путь к нему она видит.

– Она – мой путеводный свет, – произнесла Адер слова старинной молитвы. – Огонь, согревающий лицо, искра во мраке.

– Воистину, – без выражения ответил солдат.

– Я паломница, – уверенно сказала Адер. – Иду в храм Света. Хотела пристать к другим паломникам. Я ухожу из Аннура в Олон.

Рядом с ней нервно дернулся Виллет:

– Даже не думай, Лехав.

Солдат нахмурился:

– А вот пожалуй, что подумаю. – Он снова обратился к Адер: – Одежда на тебе не паломничья.

– Как и на тебе, – возразила она. – Я собиралась купить. Сегодня, на дороге Богов.

– Врет она, – процедил сквозь зубы Оррен. – Врет сучка. У нее ж ничего нет – ни мешка, ничего.

Но эту ложь Адер заготовила заранее, слова так и посыпались с языка:

– Нельзя было ничего брать. Дома бы узнали. Пришлось выбираться ночью.

– Что ты здесь делаешь? – спросил Лехав. – В этой части города?

– Я заблудилась, – всхлипнула Адер (слезы выжимать не пришлось). – Хотела к рассвету выйти на дорогу Богов, но в темноте заблудилась.

– Брось ты ее, – пробурчал Оррен. – Иди своей дорогой.

Солдат поднял глаза к узкой полоске синевы над ветхими домишками, словно утомился смотреть на все это: на крыс, на грязь, на вонючую улицу.

Пожалуйста, умоляла про себя Адер. Ноги дрожали, отнимались. Хотелось бежать, но по этой грязи она не сделала бы и десятка шагов. Пожалуйста!

– Нет, – заговорил наконец солдат, – не пойду я своей дорогой.

Он стоял, подцепив большими пальцами лямки ранца, и даже не покосился на свой меч.

– А вдруг мы и тебя кокнем? – подал голос Оррен. – Возьмем да и кокнем обоих.

– Попробовать вы, конечно, можете.

Виллет побелел, покрепче ухватил багор и попятился, заерзав по грязи, в то время как его приятель подался вперед, выставив перед собой нож и беспокойно облизывая губы. Лехав высвободил одну руку и молча положил ладонь на рукоять меча.

Позже, вспомнив его движение, Адер отчетливо поняла, что все решила простота его жеста, полное отсутствие наигрыша. Вздумай он дразнить тех двоих, угрожать, все могло повернуться иначе. Но застывшая в неподвижности рука на потертом яблоке рукояти – ни единого лишнего движения – выражала готовность сражаться и убивать, не отвлекаясь ни на что другое.

Тянулись мгновения, сердце отбивало удар за ударом. А потом Оррен плюнул в грязь и злобно, испугано скривился.

– Да хер с ним! – буркнул он, мотнул головой и повернул обратно к мосту.

Виллет еще чуть помедлил, развернулся к Адер и злобно толкнул ее в грязь.

– Мокрощелка тухлая, – прорычал он и, озираясь через плечо, бросился следом за приятелем.

Лехав задумчиво смотрел на распластавшуюся в гнусной жиже Адер. Помогать ей он и не думал.

– Спасибо, – выговорила она.

Адер поднялась на колени и с трудом выбралась из грязи, безнадежно пытаясь отряхнуть платье.

– Во имя богини, благодарю тебя.

– Если ты врешь, – ответил солдат, – если ты не паломница, а просто прикрылась именем Интарры, я сам отберу твои монеты и не поленюсь сделать крюк через весь город, чтобы вернуться на это самое место и оставить тебя Виллету с Орреном.

6

Кости говорили достаточно красноречиво. Широкие переходы и узкие комнатки приюта были усыпаны костями – детскими скелетиками, сотнями и сотнями скелетов: одни принадлежали почти подросткам, другие – младенцам с ребрышками тоньше Каденова мизинца. Годы перемололи и раскрошили большую часть, но сохранилось довольно маленьких фигурок – по углам и в коридорах или цеплявшихся друг за друга под лестницами, – чтобы рассказать о пронесшемся здесь внезапном и невообразимом ужасе.

Каден пытался расспросить Тана, но Валин торопил их наверх, да и старший монах после непонятной заминки перед входом, казалось, спешил на последний этаж, к ожидавшим там кента. Кадену, и на лестнице продолжавшему расспросы, Тан ответил пустым взглядом.

– Думай о настоящем, – изрек он, – не то канешь в прошлое.

Все поднимаясь, Каден старался последовать его совету: высматривал таящуюся опасность и неожиданные угрозы, пытался плыть в струе мгновений, словно лист по реке, но взгляд поневоле все обращался к скелетам.

В памяти пузырями всплывала полузабытая история Атмани – блестящей империи, основанной личами и сокрушенной их же безумной алчностью. Рассказывали, что они, впав в безумие, стирали с лица земли целые города, но их империя, если детские воспоминания не обманывали Кадена, не выходила за пределы Эридрои. Ее границы лежали в тысячах миль от Костистых гор, к тому же атмани правили спустя тысячелетия после исчезновения кшештрим. Перешагивая через очередной распростертый скелет, он уставился на крошечную, сжатую в кулачок руку.

«Может, болезнь? – уверял он себя. – Что-то вроде чумы».

Только жертвы чумы не прячутся в чуланах и не баррикадируют двери. Чума не рубит надвое маленькие черепа своих жертв. Кости были древними, но, переступая через скелеты, Каден понемногу разбирал их историю. Никто не пытался вынести тела, сложить их для сожжения или погребения, как бывает, если после бойни остались выжившие. И даже сквозь бездну времени он распознавал панику внезапного нападения.

В памяти неотступно вставал Патер – мальчишка, зажатый в латной перчатке Ута, кричащий Кадену: «Беги!» – даже на острие широкого клинка эдолийца. Челюсти заныли, и только тогда Каден понял, как крепко их стискивал. Он собрал напряжение в легких, выдохнул его вместе с воздухом и призвал на место умирающего Патера образ живого мальчика: вот он мелькает меж камней у ашк-ланской трапезной, вот ныряет в Умберский пруд, вот фыркает, выныривая. Каден поиграл этими воспоминаниями, а потом притушил их, возвратив все внимание к мерцающему огоньку фонаря и скользящему по древним стенам и хрупким костям лучику.

Хорошо, что оба, Валин и Тан, стремились к одной цели – на верхний этаж, хотя причины спешить у них были разные. Валин, как видно, думал о лучшей позиции для обороны, но там же, по словам монаха, находились и кента. Кадену не было дела то того, в чем они сошлись, лишь бы ему не пришлось снова облачаться в императорскую мантию, чтобы загасить очередной спор. Он страшно устал – устал бежать, сражаться, лететь, – и мертвый город тяжело давил на него. Ему любопытно было увидеть кента, любопытно было услышать рассказ Тана о городе, но пока что хватало заботы переставлять ноги по ступеням широкой лестницы.

Четверо кеттрал из Валинова крыла догнали их в широком коридоре верхнего этажа. Оружие все держали в руках.

– Есть угроза? – бросил через плечо Валин слегка звенящим от напряжения голосом.

– Смотря что считать угрозой, – ответил пилот.

Лейт напоминал Кадену Акйила: та же бесшабашность и улыбка похожа.

– Я видел крысу примерно с Анник. Анник, конечно, невелика ростом, а все же…

– Здесь все того и гляди развалится, – перебила болтуна Гвенна.

– Прямо сейчас? – спросил Валин.

Гвенна поморщилась – Каден не взялся бы судить, от слов Валина или от недовольства зданием.

– Может, и не прямо, – наконец признала она.

– Если никто не станет здесь скакать, – добавил Лейт.

– И не вздумает спускаться по лестницам, – добавил лич.

– А что не так с лестницами? – удивился Каден.

– По дороге я зарядила нижний пролет, – мрачно усмехнулась Гвенна. – Два «фитиля» и подправленные «звездочки». Попробуй кто подняться, останки придется совком отскребать.

– Разумно ли это? – Каден бросил взгляд на зияющие в кладке трещины.

– Слушай… – Гвенна ткнула в него пальцем.

– Гвенна, – рыкнул Валин, – ты говоришь с императором!

Мгновение казалось, что девушка, вопреки предостережению, продолжит резкую отповедь, но она все же опустила палец, изобразив нечто вроде салюта.

– Ну так передай этому императору, – заявила она, оборачиваясь к Валину, – пусть себе императорствует, а подрывное дело оставит мне.

Валин напрягся, но Каден взял его за плечо. Он не слишком понимал, насколько яростно следует заявлять свой новый титул и полномочия. Ясно, что ему не убедить в своем праве на власть весь Аннур, если даже горстка солдат под командой собственного брата смотрит на него с презрением. А с другой стороны, он, если не считать Тристе, самый беспомощный в их маленьком отряде. Обидно, но так и есть. Чтобы в нем увидели императора, надо вести себя как император. Он плохо представлял, как это делается, но затеять перебранку в темном коридоре – явно неподходящий способ.

– Договоримся так, – кивнул он Гвенне. – Я тебе не мешаю, но, когда все утрясется, ты мне кое-что разъяснишь о своем оружии. В обычных обстоятельствах я бы поимператорствовал, но сейчас есть вещи поважнее.

Гвенна сощурилась, проверяя, не шутит ли он. Но Каден выдержал ее взгляд, и тогда она фыркнула от смеха.

– Кое-что могу показать. Чтобы ты нечаянно нас всех не подорвал. Вряд ли ты много хуже брата, – добавила она, мотнув головой в строну Валина.

Каден улыбнулся.

– Спасибо за доверие, Гвенна, – отозвался Валин. – Еще какие новости снизу? Движения не замечено?

– Если не считать остромордой близняшки Анник, ничего, – ответил Лейт.

Валин чуть расслабил плечи:

– Хорошо. Все к фасаду здания, кроме Лейта. Ты проверь пустые комнаты на этаже.

– Крыс поискать? – уточнил пилот.

– Да. – Голос Валина посуровел. – Поискать крыс.

* * *

Выходящая на фасад комната была больше остальных, протянулась на всю ширину здания. В помещении было несколько высоких, открытых в ночь окон; по обоим концам его располагались большие камины, правда заваленные насыпавшимися из дымоходов обломками камня и штукатурки. Ветра и непогода сорвали угол крыши – сквозь дыру был виден изгиб скалы, – и в отверстие врывался ледяной сквозняк.

Каден постоял в растерянности, высматривая кента. В голове у него сложился образ чего-то большого, величественного – вроде ворот Богов в Рассветном дворце – из мрамора, или полированного кровавика, или из оникса, – но ничего такого большого или величественного здесь не было. Он прищурился на слабый луч фонаря. Здесь вообще ничего не было.

– Талал, тебе среднее окно, – быстрым движением указал Валин. – Пока совсем не стемнело, осматривай весь уступ. Гвенна, проверь, можно ли зарядить пол так, чтобы разом выбить кусок.

– Я этот Кентом деланный пол пинком прошибу, – отозвалась она, ковыряя ногой разбитую штукатурку. – А ты просишь взрывчатку подложить. Помнится, меня еще в Гнезде учили не спать на снарядах.

Валин повернулся к подрывнице лицом. На скулах вздулись желваки, но голос оставался ровным.

– А мне помнится что-то о двух путях отхода с любой оборонительной позиции. Ты зарядила лестницу, враг по ней не пройдет, и это хорошо. Но и мы не выйдем, а это уже не так хорошо.

– Если они не войдут, зачем выходить нам?

– Гвенна, – Валин взглядом указал на пол, – берись за дело. Если мы все взлетим на воздух, обещаю, что погожу умирать, пока ты не отвесишь мне тумака.

– О Светоч Империи, – поклонилась Валину Гвенна и взялась за тюк со взрывчаткой. – Уже бегу, мой благородный вождь!

Прозвучало это резко, однако Каден заметил, что яду в ее тоне поубавилось. Теперь происходящее выглядело не серьезной ссорой, а шутливой перепалкой.

Валин покачал головой:

– Брось уже это дерьмо, Гвенна. – Он ткнул большим пальцем в Кадена. – Вот он, Светоч Империи. Мы здесь просто расчищаем ему путь. И кстати, о пути…

Валин обернулся к Тану, разводя руками:

– Где же эти врата?

Тан указал на стену. Каден прищурился, подошел на несколько шагов ближе. И понял, что кента здесь – поднимаются почти до самого потолка, но выстроены, если это слово тут годилось, заподлицо со стенной кладкой. Рама арки оказалась на удивление тонкой, шириной не более ладони, а такого материала Каден еще не видел: гладкое серое вещество, похожее и на камень, и на сталь. Изящный изгиб свода был скорее выведен на стене, чем выложен, и свет лился на него странно, будто не от фонаря в руке Валина, а от другого, невидимого источника.

– Какой смысл строить ворота прямо в стене? – удивился Валин.

– По ту сторону не стена, – ответил Тан. – Там ничего нет.

– Это многое объясняет, – буркнул Валин, нагибаясь за обломком.

Он раз-другой подбросил его на ладони и без замаха швырнул в кента. Камень лениво перевернулся в воздухе, вошел под арку и вдруг… обратился в ничто.

Других слов для описания Каден не подобрал. Не было ни всплеска, ни эха, ни вспышки. Он знал, чего ожидать, и все равно что-то глубже и древнее рассудка сжалось в нем при виде твердой, вещественной частицы мира, канувшей в небытие.

Валин ничем не выдал смущения:

– Похоже, работает.

Тан на него даже не посмотрел. Он заранее взял у кого-то из кеттрал фонарь и теперь поднял его повыше, обводя пальцем очертания арки, словно в поисках трещин.

– Куда они ведут? – спросил Валин.

– Никуда, – ответил старший монах.

– Очень полезная штука.

– Они принадлежат Пустому Богу, – покачал головой Каден. – Твой камень теперь ничто и нигде.

«И очень скоро, – напомнил он себе, чувствуя пробирающий насквозь холод, – я последую за этим камнем».

– А что будет, если я туда запрыгну?

– Ничего.

– Тебя послушать, не так уж и страшно.

– Значит, ты не понимаешь, что значит ничто, – ответил Тан, осмотрев раму ворот до самого пола и выпрямившись. – На этой стороне все чисто.

– Чисто? – переспросил Каден.

Монах обернулся к нему:

– Кента, как и любые ворота, можно загородить или снабдить капканами. Поскольку те из нас, кто в них пройдет, вынуждены идти вслепую, это небезопасно.