Текст книги "Ближе, чем ты думаешь"

Глава 9

Мы прибыли в Социальную службу долины Шенандоа за несколько минут до ее официального открытия в 8:30 утра. Днем, кстати, ее здание выглядело ничуть не привлекательнее, чем вчера вечером.

Хотя мы чертовски устали, все же попытались привести себя в божеский вид. Я надела платье с коротким рукавом и вырезом на горле. С волосами мало что можно было поделать: у меня просто не было времени принять душ. Так что я собрала их в пучок и застегнула заколкой. Оставалось лишь надеяться, что свеженанесенный макияж не позволит мне окончательно сойти за зомби.

Бен же изо всех сил старался выглядеть респектабельным молодым ученым. На нем были брюки и пиджак, который, благодаря декоративным заплатам на локтях, делал его почти профессором. Его очки в толстой оправе – иногда он в шутку называл их «очки Икс-Малькольма» – окончательно дополняли имидж. Его рубашка была хорошо выглажена и аккуратно заправлена в брюки. Как-то он рассказал мне, что столь болезненное отношение к своему внешнему виду возникло у него из-за нежелания дать миру белых даже самый ничтожный повод навесить на него любой присущий молодым афроамериканцам ярлык.

В целом, как мне казалось, мы выглядели как вполне ответственные родители.

– Ну что, мы готовы? – спросила я.

Он ободряюще похлопал меня по руке.

– Все у нас будет хорошо, – сказал он. – Ведь нам нужно просто говорить правду, так?

Он сказал это с уверенностью, обычно свойственной людям, которым никогда не внушали: катастрофа всегда ближе, чем ты думаешь. Он полагал, что ситуация находится у него под контролем; а поскольку моральная правота была на нашей стороне, «система» должна была прореагировать соответственно.

Я-то лучше все понимала. Сразу после того, как будет издан приказ о принудительном отчуждении, наша семья станет очередным мелким камешком в бурном потоке, вспухшем от весеннего паводка.

Тем не менее я улыбнулась, хотя и нервно.

– Да, конечно. Пойдем.

Мы вышли из машины и пересекли парковку. Добравшись до зоны ожидания внутри здания, мы сунули водительские права в толстое стеклянное окошко конторки. Сидевшая за ним женщина едва взглянула на нас, но затем все-таки предложила занять места на синих псевдокожаных креслах.

Чего она и не подумала нам сообщить, так это то, долго ли нам придется просидеть в этих самых креслах. С этим аспектом сферы социальных услуг я еще не познакомилась. А между тем это был один из приемчиков, с помощью которых «система» как бы заставляет вас постепенно утрачивать человечность, постоянно напоминая о том, сколь ничтожно для нее ваше время.

Немного погодя даже Бен стал терять терпение и нахмурился, взглянув на часы в телефоне: такой жест был для него весьма показателен.

А я просто цепенела, снова переживая те многочисленные случаи, когда мне доводилось оказываться в этом офисе: здешняя мебель изменилась, но я готова была поклясться, что сваленные в углу игрушки были теми же. Я была до крайности перепугана этим ожиданием: что же произойдет, когда эти чинуши наконец закончат вопрошать свой хрустальный шар?

Через полтора часа дверь, располагавшаяся рядом со стеклянным окошком, наконец открылась. Женщина в квадратных очках, с волосами, намертво стянутыми в хвост, спросила:

– Баррик?

Я вскочила; мне показалось, что внутри меня затрепетал каждый нерв.

– Да?

– Я Тина Андерсон. Специалист по семейным услугам, назначенный вести дело вашего сына. Пройдемте со мной, пожалуйста.

Пока мы шли по лабиринту присутственных помещений, лицо Тины Андерсон не выражало совершенно ничего. Я думала, что в итоге мы попадем в один из крошечных офисов, попадавшихся нам по пути. Вместо этого она привела нас в самую глубь здания, к двери, на которой было написано «Директор».

Когда она постучала, у меня внутри словно все перевернулось. Директор? С какого боку тут директор? За долгие годы контактов с социальными службами мне ни разу не приходилось иметь дело с их руководством.

– Входите, – произнес женский голос.

Женщина, сидевшая за столом в комнате, была пожилой; у нее были светлые завитые волосы. Ее мясистое лицо было обильно накрашено. Дряблая шея была щедро усыпана кожными бляшками. Ее костюм вышел из моды давным-давно и сидел на ней ужасно.

Я сразу же прониклась к ней презрением. Причем вовсе не потому, что она была некрасива или плохо одета. В детстве по отношению к работникам социальных служб у меня выработалось некое шестое чувство. Я всегда могла точно сказать, кто из них еще сохранил остатки человечности, а кто уже полностью ее лишился. Обычно на это у меня уходило не больше пяти секунд.

Эта мадам провалила тест на третьей секунде. Насколько я понимала, человечностью здесь и не пахло. Когда мы вошли, она встала и указала на круглый стол в углу.

– Здравствуйте, миссис Баррик, – надменно сказала она, причем голос ее звучал так, словно исходил не из связок, а откуда-то из челюстей. – Садитесь, пожалуйста.

Мы сели. Бен по-прежнему не терял спокойствия и самообладания. Он до сих пор не понимал, насколько мы теперь зависимы от людей, сидящих в этих стенах.

Обе женщины тоже сели за стол, протянув нам свои визитки. Директрису звали Нэнси Демент.

– Я знаю, что вы были здесь вчера вечером, когда искали своего сына, – сказала она. – Я хотела бы начать с того, чтобы заверить вас: он в безопасности и о нем хорошо заботятся в одобренной законом приемной семье.

– Спасибо, – сказала я.

– Надеюсь, вы обратились к шерифу?

– Нет. Пока нет.

Мои слова, похоже, слегка удивили ее.

– Итак, первое, что вам следует понять: хотя наши ведомства и сотрудничают, каждое из них действует самостоятельно. То, как пойдет дело с обвинением вас в хранении наркотиков, зависит исключительно от решения прокуратуры Содружества. Мы к этому не имеем никакого отношения. Наша единственная забота – ваш ребенок.

– Понимаю.

– Я также хочу, чтобы вы знали, что нашей первоочередной целью является воссоединение детей со своей биологической семьей. И каждый из нас желает вам того же, но, перед тем как добиться результатов, предстоит еще очень многое. У нас, кстати, есть кое-что, с чем вам следует ознакомиться.

Она открыла простую папку, в которой лежало несколько распечаток и какие-то глянцевые листочки. Я тут же поняла, что это – выдержки из того самого справочника, который Бен нашел в сети. Это сразу же придало мне сил. Борясь с одолевавшей меня нервозностью, я завела разговор, который репетировала еще в приемной.

– Все это мне знакомо, – сказала я. – Именно поэтому мы здесь. Уверяю вас, нет никакой необходимости подавать заявку на принудительное отчуждение. Алекс никогда, подчеркиваю – никогда не подвергался насилию. Мисс Андерсон или любой другой, кому приходилось его осматривать, могут засвидетельствовать это. Он здоровый, счастливый мальчик, который хорошо питается и развивается в соответствии с возрастом. Если угодно, придите к нам домой и убедитесь: Алексу там абсолютно ничего не угрожает.

Глядя на Нэнси Демент, можно было подумать, что она только что проглотила какую-то кислятину. Впрочем, было похоже, что подобными делами она занималась далеко не в первый раз. Но, вероятно, ей никогда не приходилось слышать, как несправедливо опороченная мать говорит о возрастных этапах развития ребенка.

Я продолжила:

– Я еще не общалась с представителями правоохранительных органов, но, когда я наконец потолкую с ними, то обязательно сообщу все то, о чем собираюсь рассказать и вам. Предполагаю, что полиция обнаружила в моем доме наркотики, и… Вынуждена признать: у моего брата несколько лет были проблемы с наркозависимостью. Он был вхож в наш дом, поэтому мы считаем, что он вместе со своей подругой пользовался им, чтобы прятать там что-то незаконное. И как только я его найду, то непременно притащу сюда, так что он сам расскажет вам обо всем, что шерифу удалось найти у нас в доме. А пока вы разлучаете младенца с матерью без всякой причины. Пожалуйста, умоляю вас, не нужно оформлять приказ о принудительном отчуждении!

Когда я закончила, то подумала: «Неужели моя речь таки произвела впечатление на Тину Андерсон?» Теперь она, пожалуй, выдержала бы и весь пятисекундный тест. Видимо, под жестким шлемом «конского хвостика» у нее еще оставались крохи сочувствия.

Другое дело – Нэнси Демент.

– Все не так просто, – сказала она. – Насколько я понимаю, против вас будут выдвинуты очень серьезные обвинения. Вам уже назначили адвоката? Думаю, что после того, как это произойдет, вы поймете, что дело более чем серьезное. Весьма серьезное.

Она читала мне мораль невыносимо высокомерным тоном, словно я была матерью-малолеткой, завалившей экзамен не только по гражданскому праву, но и по материнству в целом. Так что сказанная мной трижды фраза «я очень тревожусь из-за того, что у меня отобрали ребенка» наверняка пролетела мимо ее ушей.

– Я вас понимаю, – медленно сказала я. – Прекрасно понимаю: у вас есть работа, и вы исполняете предписанные правилами процедуры. Но прошу вас: хоть на секунду забудьте о процедурах и взгляните на нас. На нашего ребенка. Мы же не…

Она предупреждающе подняла руку.

– Меня это не касается.

– Зато от вас многое зависит. Неужели вам это не ясно? Не прячьтесь за корпоративными нормами. От вас зависит, подавать ли запрос на оформление отчуждения, или нет. Я знаю, что у вас есть эти полномочия.

Мои аргументы, похоже, не произвели на Нэнси Демент ни малейшего впечатления. С тем же успехом я могла разговаривать со столом.

– Если в ходе разбирательства вам удастся доказать собственную невиновность, то можно потихоньку начать процесс объединения семьи, – изрекла она. – Но кое-что мы должны закончить прямо сейчас.

Я непроизвольно глубоко вздохнула, выдав тем самым свое настроение всем окружающим, но Бен тут же обхватил мою руку своей ладонью, прося глазами, чтобы я умолкла. Затем перевел взгляд на директрису социальной службы.

– Миссис Демент, – спокойно сказал он. – А вы – мать?

Вопрос, казалось, поразил ее, как и мягкость, звучавшая в голосе Бена. Похоже, в ее программе что-то ненадолго засбоило, но она быстро пришла в себя.

– Да, у меня два сына.

– Тогда, я уверен, вы прекрасно понимаете, отчего так расстроена моя жена. Вчера она отправилась забрать нашего сына от няньки, и вдруг ей сообщили, что он был изъят. Она вернулась в наш дом и обнаружила, что представители шерифа перевернули там все вверх дном. Представьте, какое возмущение испытали бы вы, случись подобное, и поставьте себя на наше место. Мы законопослушные граждане. Для нас это стало тяжелым испытанием. Прошлой ночью мы едва смогли заснуть.

Я была почти шокирована, услышав от Нэнси Демент слова:

– Мне очень жаль.

Я вдруг почувствовала надежду. Бен, похоже, сумел пробить броню этой невозмутимой женщины. Он поправил на носу «очки Икс-Малькольма», что придало ему окончательно профессорский вид.

– Я очень ценю ваше отношение к нам, – сказал он. – Но, конечно, все это несущественно. Все, что сейчас имеет значение, это Алекс. Мы прочли все составленное вами дело и внимательно ознакомились с сопутствующим ему законодательством. Но вот что никак не дает мне покоя: эта ваша фраза – наилучшее соответствие интересам ребенка. Вы сами-то как думаете, что для Алекса самое лучшее? Мы ведь для этого тут беседуем, не так ли?

– Да, конечно, – сказала она, очевидно, поддавшись тому очарованию, с которым он это произнес.

– В таком случае не думаю, что у вас возникнут еще какие-либо вопросы. Алекс пока младенец. И пока находится на грудном кормлении. Я уверен, что вы знаете, как это полезно для здоровья ребенка, равно как и уверен в том, что вам прекрасно известно, что такое родственные отношения. Для нашей семьи сейчас настали трудные времена. И я не думаю, что есть какие-то хоть сколько-нибудь серьезные препятствия, мешающие Алексу вернуться к родной матери и своему отцу. Пожалуйста, испытывайте нас как угодно. Мы – разумные люди, и я уверен, что вы тоже из таких. Я уверен: есть способ, который вам позволит исполнить свой гражданский долг, а нам – вернуть своего ребенка. Пожалуйста. Давайте будем работать ради обоюдной пользы.

И снова во мне вспыхнула надежда. Нэнси Демент сложила руки на столе.

– Мистер… Баррик, верно? – сказала она.

– Точно так.

– Вы – биологический отец ребенка?

Бен и я обменялись настороженными взглядами.

Его кожа цвета мокко давала очевидный ответ: нет. Я пыталась убедить себя, что это не имеет никакого значения, ведь он сам неоднократно убеждал меня в том же. И вдруг ему пришлось это сделать.

– М-да, я… Ну да, не в смысле биологии, – наконец признался Бен. – Но во всем остальном…

– Вы были назначены судом в качестве законного опекуна ребенка?

– Нет, – ровным тоном ответил он.

Об этом мы и не подумали.

– Что ж, тогда, боюсь, от вас мало что зависит. Мы не можем признать вас временным опекуном, поскольку в вашем доме были обнаружены незаконные наркотики. Я рада, что вы пытаетесь поддержать жену, и уверена, что она благодарна вам за это. Но законных прав у вас нет.

Из комнаты, казалось, за секунду выкачали весь воздух. Решение Нэнси Демент отличалось необыкновенным коварством и жестокостью: меня словно еще раз изнасиловали. Словно одного раза было недостаточно.

Я почувствовала, как мои внутренности скручиваются в узел.

– Где… где сейчас Алекс? – спросила я.

– Как я и говорила, он находится в определенной законом приемной семье, – ответила Нэнси Демент.

– Когда я смогу его увидеть?

– Сейчас это невозможно.

– Но я подумала… Я же могу навестить его под вашим наблюдением, не так ли?

– Простите, но это невозможно.

– Но почему нет?

– Миссис Баррик, я буду с вами откровенна. Нас поставили в известность… – начала было она, но прервалась, словно подбирала подходящие слова. – У нас есть сведения о том, что вы собирались продать ребенка на черном рынке.

Глава 10

Что-то словно подсказало Эми Кайе: нужный ей дом находится на полпути к вершине большого холма.

В долине Шенандоа, как и во многих других долинах, жилье на возвышенности указывало на завидное социальное положение владельцев. На холмах жили богатые. Бедняки же ютились у подножия.

Дом, адрес которого дала Эми Дафна Хаспер, имел промежуточный статус, весьма неплохой, но не из лучших: это была многоэтажка, расположенная неподалеку от школы «Новая надежда».

Хаспер была одной из самых ранних жертв: она подверглась насилию в 2005 году. В то время ей было двадцать четыре, она преподавала во вторых классах уже упомянутой школы. Сама она жила недалеко от городской черты Стонтона, на первом этаже квартиры в частном секторе.

В рапорте, где описывалось нападение на нее, имелось много знакомых ей общих деталей, но были и свои особенности. Вечером она с друзьями пошла на концерт в «Джипси Хилл Парк», потом все вместе отправились в бар. Около полуночи ее отвез домой коллега-преподаватель.

Вскоре после возвращения она пошла спать. Через час ее разбудил некто в лыжной маске, сдернувший с нее одеяло. Нападавшего она описывала как мужчину ростом около пяти футов и десяти дюймов, возраст – порядка двадцати пяти.

Он набросился на нее прежде, чем она успела отреагировать. Показал ей нож, а затем прошептал, что не хотел бы им воспользоваться.

«Жертва заявила, что закрыла глаза и сказала: “Просто покончим с этим” – сообщалось в рапорте. – Подозреваемый приступил к сексуальному насилию над жертвой. Пострадавшая заявила, что нападение длилось примерно три минуты».

После оргазма он забрал ее трусики и простыни. Но сперму как следует не вытер. Ее следы остались на теле Хаспер, которая сразу после нападения позвонила властям, и в течение часа в соседней больнице специалисты провели экспертизу на предмет изнасилования.

Те, кто расследовал это дело, первым долгом вцепились в отвозившего ее домой коллегу. Кое-кто из учителей намекал, что между ним и Хаспер что-то было. Впрочем, ее описание преступника мало соответствовало внешности того человека. Однако она не могла с полной уверенностью сказать, что напал на нее не он. Было темно. Она накрепко зажмурилась. И все закончилось так быстро.

У ее коллеги алиби на время нападения не было. Он утверждал, что отправился домой и собирался спать, однако его соседи, все еще сидевшие в баре, не могли подтвердить этого.

Сотрудники шерифа округа Огаста прочесали все окрестности, держа при себе снимок этого человека, пытаясь найти хоть кого-то, кто мог бы повстречать его после того, как он высадил Хаспер. А может, он прятался в кустах поблизости и ждал, пока она погасит свет. Да хоть что-нибудь. Но – ничего.

Затем пришли результаты анализа ДНК. Они не соответствовали образцу, который добровольно предоставил главный подозреваемый. Так что ввиду отсутствия других улик дело потихоньку заглохло.

Хаспер закончила учебный год, а затем переехала в Орегон. Поначалу ее досье пополнялось сообщениями о звонках шерифу округа Огаста: она интересовалась, появилась ли свежая информация по ее делу, либо же хотела сообщить о новом месте жительства, чтобы они могли связаться с ней, если вдруг что-нибудь обнаружится. Последний звонок был датирован восемью годами назад.

Сейчас ей было тридцать семь. Когда Эми вышла на ее след (спасибо родителям Хаспер), та поначалу наотрез отказывалась общаться. Она объяснила, что после нескольких мучительных лет и долгой психотерапии наконец нашла в себе силы двигаться дальше. Теперь она была замужем, у нее было трое детей. Она не видела смысла заново раскапывать прошлую грязь. Того парня не поймали и, как считала Хаспер, уже никогда не поймают.

Эми объяснила, что как раз и занимается проверкой нераскрытых дел – именно на этом настаивал Аарон Дэнсби – поэтому была бы очень благодарна за помощь. Поначалу Хаспер отказывалась, но Эми наконец смогла ее уговорить, соблазнив новостями о том, насколько продвинулись исследования в области экспертизы ДНК с 2005 года.

Наконец Хаспер согласилась поговорить. Но не по телефону. Она сказала, что только что забронировала билет на самолет домой, чтобы преподнести матери сюрприз к шестидесятилетию. Может быть, там они могли бы встретиться и побеседовать тет-а-тет? Эми пришлось буквально выколачивать из нее дату и время.

Это было два месяца назад. С тех пор Эми написала ей несколько электронных писем и не получила ответа ни на одно из них. Теперь Эми стучалась в парадную дверь родительского дома Хаспер.

Открывшая дверь женщина сказала:

– Здравствуйте. Чем могу помочь?

– Миссис Хаспер? – сказала Эми.

– Да, – ответила та с ничего не выражающим лицом.

– Здравствуйте, меня зовут Эми Кайе, я из прокуратуры Содружества округа Огаста.

Хаспер наконец поняла, кто перед ней. И нельзя было сказать, что она пришла в восторг от этого понимания.

– О боже, мне так жаль. Я… я совершенно забыла о нашей встрече.

– Ничего страшного. Я очень рада, что застала вас. Можно мне войти?

Хаспер оглянулась назад и вышла на крыльцо, закрыв за собой дверь.

– Послушайте, извините, но сейчас не лучшее время, – тихо сказала она.

– Понимаю. Хотите, я зайду попозже? Может быть, завтра, или…

Хаспер покачала головой.

– Я просто не… Оказывается, у моего отца завтра операция. Это так неожиданно и… Я просто не хочу, чтобы ему пришлось переживать все заново. Он сейчас завтракает, и мне очень не хотелось бы, чтобы он узнал о вашем визите. Прошу прощения, что понапрасну потратила ваше время. Но, думаю, вы меня поймете.

Эми Кайе выдала слабую улыбку в знак признательности, но не удержалась.

– Я вас прекрасно понимаю. Но по-прежнему очень хочу поговорить. Мы можем прогуляться или прокатиться, так, чтобы ваш отец ни о чем не узнал. Или скажите ему, что к вам заглянула старая школьная подруга.

Хаспер поморщилась. Симпатичная женщина, учительница начальных классов, она старается избежать конфликта.

– Извините, я просто… Я просто не вижу в этом смысла. Не хотите же вы сказать, что появились какие-то новые улики, доказательства или что-то в этом роде?

– Нет, но…

– Тогда я смогу сэкономить нам время и избавить от ненужных проблем, – уже тверже произнесла она. – Все, что я могла, я рассказала полиции тринадцать лет назад и с тех пор стараюсь не вспоминать об этом.

– Я понимаю, но…

– В эти выходные у моей мамы день рождения, а отец серьезно болен. Скорее всего, он уже думает, куда это я пропала. Извините, но для меня все это слишком. Слишком.

– Миссис Хаспер, я была бы крайне признательна, если бы вы уделили мне всего несколько минут.

– Уверена, что это так, – сказала она, шагнув к входной двери. – И все же я вернусь в дом прямо сейчас. Можете считать, что поговорили со мной и не узнали ничего нового.

– Нет, пожалуйста, подождите!

Но Хаспер уже открыла дверь. И явно собиралась исчезнуть внутри дома.

И тут Эми пробормотала:

– Вы не единственная.

Не стоило ей говорить ничего подобного. Она помнила правила. Аарон Дэнсби выйдет из себя, если узнает об этом.

Движение Хаспер в сторону дома приостановилось. – Что вы хотите этим сказать? – спросила она.

Отступать было поздно.

– Вы – не единственная женщина, на которую напал этот парень, – сказала Эми. – Были и другие. Множество других.

– Сколько?

– По крайней мере восемь, у которых совпали результаты анализа ДНК, но по факту их наверняка больше. Свыше двадцати. Может быть, даже больше тридцати. Пока я не уверена. Эти дела лежали в канцелярии очень долго, но никто никогда не пытался связать их вместе. За последние три года мне пришлось изрядно поработать, чтобы получить ту информацию, которой я теперь владею. Я работала по ночам и выходным, пытаясь прижать к ногтю этого ублюдка, и мне очень пригодилась бы ваша помощь. В моих исследованиях есть пробел. И, насколько я понимаю, вы могли бы восполнить его.

Хаспер все еще колебалась. Эми не прекращала давить.

– Он продолжает. Последнее нападение было совершено четыре месяца назад. Судя по его почерку, вскоре это произойдет снова. Я думаю, что он нападает на кого-то, потом наступает непродолжительный период удовлетворения, а затем он начинает преследовать новую жертву. Он очень осторожен и никогда не суетится. Между нападениями, как правило, проходит от трех до пяти месяцев. И так он действует годами. Вам не стоит об этом распространяться, но я всерьез опасаюсь, что вы – одна из многих его жертв.

Все сказанное Хаспер восприняла, можно сказать, стоически. По крайней мере внешне она выглядела спокойной. Эми оставалось только предполагать, что творится у нее внутри.

– А почему мне не стоит об этом рассказывать?

– Потому что, честно говоря, мой мудак-начальник считает, что это уронит его в глазах электората, вот он и приказал мне хранить все в тайне, пока у нас не появится подозреваемый. Но как же найти подозреваемого, если я не могу официально обратиться к общественности или хотя бы поговорить с жертвами?

Хаспер в последний раз оглянулась на дом. Затем она вышла на крыльцо и тихо закрыла за собой дверь.

– Хорошо, – сказала она, – давайте прогуляемся.

Когда они поднялись на холм, в богатый район, Хаспер рассказала в подробностях, как на нее напали.

По ее словам, ничего из этого она не сообщила властям. К тому времени, как она закончила говорить, они отошли от ее дома уже на полмили.

– Похоже, все расследование крутилось вокруг того человека, который отвез вас домой, – сказала Эми. – Интересно, они пытались обращать внимание на кого-нибудь еще?

– Я рассказываю вам то, что мне известно. С самого начала насели исключительно на него. Мне приводили кучу статистики насчет того, что большинство преступлений на сексуальной почве совершаются знакомыми жертв. И надо же такому случиться: стоило паре моих подружек шепнуть мне, что он имеет на меня виды, все враз закончилось.

– Но вы предполагали, что это мог быть он?

– Я даже не знаю, что и думать. Но нет… на самом деле нет. Я знала, что он интересовался мной. Причем делал это, не особо шифруясь. Но он не был назойлив, как большинство парней, понимаете? Когда я узнала, что он добровольно сдал ДНК на анализ, то поняла: это не он.

Они уже дошли до того участка холма, с которого открывался вид на горы Голубого хребта, окружавшего долину подобно величественной фиолетовой чаше. Хаспер, теперь говорившая почти без передышки, замедлила шаг, чтобы полюбоваться этой картиной.

Эми подумала: «Самое время устроить небольшой перерыв». Было что-то в местах, подобных тому, где они были сейчас, что поднимало настроение. Она не знала, есть ли этому научное объяснение «А может быть, – подумала она, – наука здесь и вовсе ни при чем».

Через некоторое время Хаспер повернулась к Эми.

– Все это время меня мучил вопрос: были ли еще такие, как я? Я насчет того, как обошелся со мной тот парень… Меня это в каком-то смысле поразило. Похоже, для него подобное было не впервой. А потом я много читала о таких вещах в сети. Я знаю, что сексуальные маньяки не ограничиваются одним нападением. А что, если… Можно узнать, кем были другие жертвы?

– Во многом они были похожи на вас. Они были молоды и либо жили одни, либо оставались в одиночестве во время нападения. Если вы пообещаете молчать, я могу сообщить вам кое-какие имена. Мне хотелось бы выяснить, преследовал ли тот парень женщин, которых знал, или же выбирал случайные жертвы. Если окажется, что среди них есть ваши знакомые, это поможет мне дополнить характеристики злоумышленника.

Несмотря на заранее приданную своему лицу бесстрастную прокурорскую маску, Эми ужасно волновалась. Наконец в расследовании наступил период, когда она действительно могла предпринять что-то серьезное: например, по душам поговорить с пострадавшей, не чувствуя связывающего ее по рукам и ногам политического расчета Аарона Дэнсби. Видимо, ей давным-давно было пора начать действовать, не оглядываясь на него.

– А, типа, не заходили ли мы в магазин, где он работал, так?

– Вроде того. Хотя, если принять во внимание территорию, на которой он действовал, вряд ли стоит считать, что именно он и насильничал все это время поблизости. Вы стали одной из ранних его жертв. Возможно, шестой, хотя я пока не уверена, с кого начинать этот список.

– А когда он впервые…?

– Вероятно, в тысяча девятьсот девяносто седьмом. Сложно сказать, так как тогда анализ ДНК был редкостью. В течение девяти месяцев с две тысячи второго по две тысячи третий год было три случая. В одном из них результаты анализа совпали. Потом – в две тысячи пятом году. И после этого все происходило, можно сказать, в случайном порядке. Вплоть до последних семи-восьми лет такие инциденты происходили достаточно редко. Я часто думала, что, возможно, этот парень – дальнобойщик, часто проезжавший по этим краям, а может быть, торговец, у которого здесь были свои дела. Потом он, скорее всего, решил окончательно перебраться в Огасту. Как-то так.

Лицо Хаспер внезапно обмякло.

– В чем дело? – спросила Эми.

– Дальнобойщик, – произнесла Хаспер внезапно осипшим голосом.

– Да, возможно. А что?

Хаспер долго молчала. Она перевела взгляд на вздымавшиеся вдалеке горы и, казалось, внутри нее шла борьба. Эми не собиралась торопить ее.

– Я никогда ничего об этом не говорила, – наконец сказала Хаспер. – Следователи были настолько уверены в том, что их подозрения правильны, а я… Я лишь интуитивно чувствовала что-то. Даже слово «догадка» для этого чувства было бы слишком громким. Но… я действительно что-то почувствовала.

– Дело в том, что я видела, через какой ад пришлось пройти моему другу. Я имею в виду, что мы четыре месяца ожидали результатов анализа ДНК, и все это время к нему относились не иначе как к террористу. Руководство школы вынудило его оформить отпуск. Он потерял всех друзей. По сей день есть люди, которые смотрят на него так, словно он действительно это сделал, даже после того, как экспертиза доказала обратное. А я ничего не могла предпринять… И мне очень не хотелось ломать чужую жизнь ложным обвинением.

– Но не вы же его обвиняли, – заметила Эми. – Обвинение выдвигали представители шерифа.

Взгляд Хаспер по-прежнему оставался прикованным к какой-то далекой точке.

– Знаю, – наконец сказала она. – Но я не могла отделаться от ощущения того, что какая-то доля моей вины в этом тоже есть. А четыре месяца спустя было уже слишком поздно начинать все сначала. Мне просто хотелось двигаться дальше.

– Никогда не бывает слишком поздно, – сказала Эми. – Этот парень все еще делает с другими женщинами то же, что он сделал с вами. Попытайтесь вспомнить как можно больше подробностей, пусть даже они будут очень смутными. А я буду крайне осторожна. Ведь у этого преступника на счету немало жертв, так что если ваш знакомый – не тот, кто совершил все эти преступления, скоро он автоматически исчезнет из списка подозреваемых. Но если окажется, что это он…

Последняя сказанная Эми фраза повисла в воздухе.

Хаспер глубоко вздохнула и прерывисто выдохнула. Потом положила ладони на сердце.

– Боже мой, – сказала она. – Не могу поверить, что все это вновь возвращается. Я… Вы понятия не имеете, что мне пришлось испытать, чтобы наконец похоронить эти воспоминания и… Да что там. Больше всего я хотела именно похоронить их.

– Понимаю, понимаю, – ответила Эми. – И, честно говоря, я даже не представляю, насколько это было сложно.

Хаспер отерла уголки глаз.

– Я ведь правда ничего точно не знаю, слышите? Но было что-то в том, как тот парень двигался. Это напомнило мне об одном типе, учившемся вместе со мной в старшей школе. Он был… Подонок он был, вот что. После того как закончилась учеба в школе, он пошел работать дальнобойщиком в контору своего отца. Это была еще одна причина, по которой я не хотела никому рассказывать о нем. Да он наверняка потом даже и близко ко мне не подходил. Но я вроде как следила за ним после того нападения, потому что я всегда… В общем, было у меня какое-то предчувствие. Последнее, что я слышала о нем – он вроде как попал в серьезную аварию и теперь продолжает работать на своего отца уже в диспетчерской.

– Как его зовут?

Хаспер снова глубоко вздохнула и сказала:

– Уоррен Плотц.