Текст книги "Ближе, чем ты думаешь"

Глава 13

Имя. У Эми Кайе наконец появилось имя.

Она буквально подпрыгивала на водительском сиденье, когда возвращалась из дома Дафны Хаспер: полученная новость то и дело будоражила ее сознание.

Так много раз она сидела в архиве, листая дела, забытые всеми, кроме жертв, и мечтала, мечтала о том, как она найдет что-то, кроме невнятного описания внешности Шептуна.

Имя изменило все. Оно принадлежало конкретному человеку, которым можно было заняться; теперь у нее были сведения, кого можно сопоставить с имеющимися фактами; теперь она могла изучить конкретику поступков этого человека, особенно тех, что он совершал по утрам, когда происходило большинство нападений.

А лучше всего было то, что человек с конкретным именем обладал совершенно конкретной ДНК.

Конечно, она пока не могла добиться судебного постановления, чтобы как следует проверить Уоррена Плотца. Одна жертва, тринадцать лет спустя, рассказала о возникшем у нее смутном ощущении, что это мог быть какой-то жуткий тип, вместе с которым она ходила в старшую школу? Перед судьей нельзя показаться с «сырым» делом.

Больше всего, разумеется, она боялась того, что судья из своего высокого кресла просто посмеется над ней. Другое дело, если она сумеет добиться постановления: ведь Уоррен Плотц, после того, как получил царапину на внутренней стороне щеки, запросто сможет нырнуть в поток, вечно текущий по шоссе между штатами, и в округе Огаста его больше никто и никогда не увидит.

Она искала способ прищучить его так, чтобы взять образец ДНК.

В описании Плотца уже было многое, что, по крайней мере косвенно, соответствовало той информации, которая уже была у нее. Он окончил среднюю школу в 1999 году, в том же году, что и Дафна Хаспер, и теперь ему было тридцать семь.

Это означало, что на момент изнасилования в 1997 году ему было всего шестнадцать. Маловато, и у Эми недоставало уверенности: голос преступника часто характеризовали как низкий, а ведь это далеко не всегда то же самое, что шепот. Может, это действительно был не он. А может, он тогда был слишком молод и не думал, что его могут опознать по голосу, хотя впоследствии и перешел на шепот.

Хаспер сказала, что, насколько она помнит, вскоре после окончания школы Плотц стал работать водителем одной из фур, принадлежащих конторе его отца. Получалось вполне резонно, что в те годы территория, на которой происходили нападения, была весьма обширной.

Эми часто спрашивала себя, как добиться содействия представителей тех юрисдикций, по которым путешествовал Плотц, поскольку там количество характерных сексуальных посягательств было весьма незначительным. Мог он облюбовать какие-то конкретные места или же ждал, что случай подвернется, когда он свернет на стоянку во время рейса?

Возможно, как только они получат данные Плотца из CODIS (так называлась система комбинированного анализа ДНК, курируемая ФБР), в городах и поселках по всей территории американских штатов возобновят расследования давно нераскрытых дел. Сколько было молодых женщин, терзающихся вопросами: кто же он, их собственный демон, и ответит ли он когда-нибудь перед законом? А сколько есть еще женщин, пострадавших от Плотца и ни словом никому не обмолвившихся?

Неважно, сколько их оказалось в конечном итоге: так или иначе, многим женщинам округа Огаста выпало на долю едва ли не самое худшее. Во время серии нападений, произошедших в 2002–2003 годах, Плотцу было двадцать один или двадцать два года. В портрет преступника, который составляла Эми, это вписывалось весьма удачно. Самоутверждающиеся насильники получают такое наименование за то, что им необходимо убедиться в своем сексуальном доминировании. В двадцать два года Плотц как раз достиг соответствующего возраста, и эта потребность – если, конечно, она у него была – должна была проявляться особенно ярко.

Эми спрашивала себя, получится ли у нее в судебном порядке затребовать у компании, где он работал, необходимые документы, чтобы сопоставить время, в которое совершались нападения, со временем, когда он находился в рейсе или был дома. Но это могло потерпеть до тех пор, пока она добудет серьезные улики, свидетельствующие против Плотца.

То, что окончательно убеждало Эми в виновности Плотца – уверенность Хаспер в том, что тот вернулся к офисной работе. Больше никаких скитаний. Только его родной штат и его извращенные потребности. Вот почему атаки не прекращались с тех пор.

Как только Эми вернулась к себе, то сразу же включила компьютер, чтобы свериться с данными, которые она собирала много лет: действительно ли это был тот самый подозреваемый, которого она так долго искала?

Он не был судим. По крайней мере в архивах Содружества Вирджинии таких данных не было. Даже в LexisNexis[9]9
  LexisNexis – американская компания, работающая в сфере информационных услуг (предоставление онлайн-доступа к многоотраслевым базам данных). Была основана в 1977 году Дональдом Уилсоном, с 1994 года принадлежит медиагруппе Reed Elsevier (контролирующей также нидерландский издательский дом Elsevier и британский Reed). Основные ресурсы – база правовой информации Lexis.com и база новостной и бизнес-информации Nexis.com. Считается крупнейшей в мире онлайн-библиотекой юридической, архивной и деловой информации.


[Закрыть] не было никакой информации о нем. И федералы тоже никогда не имели к нему претензий.

Впрочем, даже это имело определенный смысл. Объясняло, почему сведений о его ДНК не было в архиве.

Тогда Эми, получив эти данные, начала копать с другой стороны. Многим кажется, что прокуроры и прочие представители правоохранительных органов имеют доступ к некоей всезнающей базе данных типа «Большого брата» Оруэлла[10]10
  Джордж О´руэлл – британский писатель и публицист. Наиболее известен как автор культового антиутопического романа «1984», о котором говорится в тексте, и повести «Скотный двор». Ввёл в политический язык термин «холодная война», получивший в дальнейшем широкое употребление.


[Закрыть], однозначно недоступного общественности.

А вдруг сюда вмешалось АНБ? Или главный заместитель прокурора Содружества, начальник Эми Кайе? Нет, обычно она пыталась исследовать частную жизнь обычных граждан менее экзотическими способами.

А может, стоит покопаться в Фейсбуке. В Линкедин. В инстаграме. Эми уже давно поняла, что в соцсетях можно нарыть множество улик.

Оказалось, что у нее и Уоррена Плотца был общий друг на Фейсбуке, с которым Эми играла в софтбол, так что теперь у нее была возможность подробнее изучить профиль Плотца.

На фотографиях оказался ничем не примечательный человек в возрасте от 25 до 30 лет. Он был тяжеловат, но это скорее были мышцы, чем избыточный вес. У него были каштановые волосы, которые он носил расчесанными на пробор. Он предпочитал авиаторские очки-«консервы», которые, как считала Эми, делали его полным придурком. На левой руке он носил часы с увесистым браслетом. Часы выглядели дорого.

Если судить по отпускным фотографиям, в финансовом смысле он не бедствовал. Выглядел более респектабельно, чем обычный дальнобойщик. Хотя надо было учитывать и то, что он работал на компанию своего отца.

А вот то, какого он роста, было указать весьма сложно. Но по всему выходило, что рост этот средний. Также имелись фото, на которых он выпивал с друзьями в баре. Детей у него, по всей видимости, не было.

Если верить страничке с личными сведениями, он был женат на Дейдре Плотц. Это оказалось немного неожиданным. Самоутверждающиеся насильники, как правило, обретались в каких-нибудь мрачных подвалах под пятой матери или, во всяком случае, вели почти отшельнический образ жизни. А преследующие их неудачи – семейные, рабочие и особенно связанные с отношениями – лишь подпитывали их сексуальную неадекватность.

Но даже не это стало тем, что сильнее всего привлекло внимание Эми. Главным был его работодатель. «Даймонд Тракинг». Это название было ей знакомо. Эми просто не могла его не вспомнить.

Пока она размышляла обо всем этом, в дверь ее кабинета постучали.

– Войдите, – сказала она.

И перед ней предстал Аарон Дэнсби, со своей темно-каштановой шевелюрой и голубыми глазками. Впрочем, если быть объективным, в физическом смысле непривлекательным его назвать было нельзя. Он выглядел так, как мог бы выглядеть Мэтью МакКонахи, если бы тот вырос в бедной семье. И, нужно сказать, подобно МакКонахи, Дэнсби весьма неплохо удавалось играть роль потомка аристократов с Юга.

Но сегодня он выглядел попросту глупо: на нем был новый светло-синий костюм, тщательно выглаженная рубашка и галстук-бабочка. Сколько раз она говорила ему не надевать галстук во время заседаний суда присяжных – так он выглядел самодовольным и претенциозным. А он сказал, что она неправа, поскольку галстуки нравились его бывшей. Можно подумать, что весь состав жюри был из одних моделей Эсте Лаудер.

Денсби редко заявлялся к ней в кабинет. Обычно он приглашал ее к себе.

– Привет, – сказал он.

– Здравствуй.

– Как прошла беседа?

– Хорошо, – коротко ответила она, вовсе не забыв о том, как он угрожал ей тем вечером.

– Отлично, отлично, – сказал он. – Ну и как, вспомнила она что-нибудь полезное?

Эми чувствовала, как он буквально из кожи вон лезет, чтобы их беседа звучала пристойно. Старый-добрый Аарон Дэнсби, который пытался запугать ее прошлой ночью. А она отбивалась. Как и большинство хулиганов, он немедленно отступил. И сейчас нацепил на себя личину добрячка, притворяясь, что никакого конфликта между ними не было.

– Она сообщила мне, как зовут потенциального подозреваемого, – сказала Эми. – Правда, по ее словам, это скорее предчувствие, но следователям она ничего об этом не рассказывала.

– Да ну? И что за имя? – спросил Дэнсби, неумело притворяясь, что его это действительно заинтересовало.

– Уоррен Плотц. Его семья владеет компанией, занимающейся грузоперевозками. Не суетись, возможно, это ложный и никуда не ведущий след. Но проверить эту информацию однозначно стоит.

– Плотц, значит? Неплохо. Обязательно займись им, – рассеянно произнес он. А затем крайне неловко перевел разговор в действительно интересовавшее его русло. – Ты вчера вечером смотрела новости? – спросил он.

– Нет, – ответила она.

Она знала, что он хотел, чтобы она спросила, как все прошло. Но вовсе не собиралась доставлять ему такое удовольствие.

– Знаешь, Клер сказала, что все прошло просто прекрасно.

Клер Дэнсби была его женой. И не скупилась на комплименты для мужа.

– Что ж… замечательно, – сказала Эми.

– Вот и я так считаю. Значит, с пятницей никаких проблем? Ты сможешь добиться обвинительного акта?

– Конечно. Я говорила с Джейсоном сегодня утром. Не думаю, что нам есть о чем беспокоиться. Дело чистое. Есть вполне очевидная и здорово наследившая подозреваемая. Нашли мобильник, однозначно принадлежащий ей. Верняк, в общем.

– Хорошо, хорошо, – кивнул он. – Ты только обороты не сбавляй. Я хочу, чтобы эту дамочку засадили крепко и надолго. Чтоб с ней обошлись даже похлеще, чем с Муки Майерсом.

– Скорее всего, не выйдет. Ведь разговоры Майерса записывались. А этой дамочки – нет.

Дэнсби скрестил на груди руки.

– Я не хочу, чтобы потом болтали о том, что мы привязались к Коко-маме только из-за того, что она белая.

– Но пять лет ей точно светит, – заверила его Эми. – Доказательства более чем убедительные.

Это, казалось, удовлетворило Дэнсби.

– Ладно. Думаю, в свое время мы передадим все эти сведения в СМИ.

Словно для того, чтобы сосредоточиться, он постучал костяшками пальцев о дверной косяк, а затем удалился, чтобы вновь заняться тем, что в его понимании считалось работой.

Эми снова взглянула на экран. «Даймонд Тракинг». Уоррен Плотц работал в компании «Даймонд Тракинг». А потом…

Ну конечно. Ведь там же работала и Мелани Баррик.

Эми взлохматила волосы и почувствовала, как ее пронизывает холод. Ей всегда казалось: как только у нее появится имя, она начнет находить связи между преступником и жертвами, и между самими жертвами – тоже.

И весьма неожиданным поворотом для нее стало то, что одной из жертв того самого насильника было предъявлено обвинение в хранении наркотиков. Это усложняло дело, поскольку значило: Эми не удастся самостоятельно допросить миссис Баррик.

Но всему свое время. Сейчас главным было то, что она успешно вышла на Уоррена Плотца. Через три года после того, как она начала свое расследование, работа наконец-то дала плоды.

Глава 14

Моя первая ночь в тюрьме напомнила мне пребывание в приюте: тонкий матрац, запах человеческих выделений, шум по ночам, неизбежный, когда в тесном пространстве собирается большая группа людей.

Когда-то подобный саундтрек меня в самом деле успокаивал: кашель и храп, стон дешевых пружинных матрасов, чье-то бормотание во сне. Но сейчас все эти звуки были просто напоминанием о трудно забывающемся прошлом.

Если я все же засыпала, это происходило лишь на мгновение, да и то больше напоминало наркоз. А сердце продолжало томиться. Я не переставала думать об Алексе: где же он сейчас? Все ли с ним хорошо? Как мне вернуть его?

Я так хотела пройтись рукой по его мягким волосам, почувствовать его сладкий детский запах, услышать его прекрасный смех. Он только что научился смеяться, с тех пор прошла максимум пара недель. Смех шел, казалось, из самого его живота, и это был самый совершенный, самый радостный звук в мире. Бен был в восторге от этого и даже пытался сделать запись смеха нашего сына своим рингтоном.

Услышу ли я когда-нибудь еще этот смех?

Затем всплыл еще более сложный, еще более запутанный вопрос: кто сказал социальным службам, что я пытаюсь продать своего ребенка? Кто мог додуматься до такого бреда? Кто мог настолько ненавидеть меня? И почему? Все эти детали упрямо не хотели собираться в более или менее связную картину.

Утром я проснулась – хотя таким словом вряд ли можно было это назвать – около пяти часов. Вскоре я уже сидела перед представителем службы суда Блю Ридж: он должен был дать рекомендацию об освобождении под залог судье, встреча с которым предстояла мне позже в тот же день. И после того, как меня как следует потиранили… Водилось ли за мной ранее что-нибудь криминальное? Как долго я жила в своем районе? Была ли у меня семья? Работа? После этого меня вернули к остальным заключенным.

На тот момент стрелки часов перевалили за шесть; мои сокамерницы суетились, ходили в ванную, хихикали друг над другом, ссорились по тем или иным причинам.

Никто не говорил, как мне следует себя вести, но подобный ритм жизни – словно в тех же приютах – был мне хорошо знаком. Я слилась с массой заключенных и весьма преуспела в том, чтобы не пялиться в чужие глаза, а также не общаться с сокамерницами вплоть до завтрака. Но сразу после того, как я нашла местечко за столом, поставив перед собой поднос с водянистой овсянкой и резиновыми яйцами, ко мне подошли три молодые темнокожие женщины.

– Говорила же я вам: это она, – сказала одна из них, словно гордясь своими словами.

– Тебя сегодня утром в новостях показывали, – сказала другая. – Ты прямо знаменитость.

– Тебя кличут Коко-мамой, – издала третья. – Говорят, у тебя нашли кучу кокса. А твою фотку постоянно показывают по телеку и все такое.

Я, хотя и впитывала все сказанное, как губка, пыталась не подавать виду, что меня это всерьез интересует. Если все сказанное ими было правдой – а я и мысли не допускала, что они это выдумали – то к позору, уже пережитому мной, добавились новые штрихи. Наверняка сейчас все в Стонтоне, с кем мне только приходилось сталкиваться начиная с тринадцати лет, от учителей до бывших работодателей (и нынешнего тоже, кстати сказать), мелют языками на тему, какой паскудой оказалась эта Мелани Баррик.

Лицо второй вдруг просветлело.

– Эй – сказала она. – Если ты Коко-мама, может, я стану Коко-дочкой, как думаешь? Мы могли бы поработать на пару, когда откинемся.

Две ее товарки, услышав это, засмеялись, добродушно подталкивая друг друга локтями.

– Ага-ага, а я буду Коко-кузиной, – сказала третья. – А ты – Коко-тетушкой. И все мы станем одной большой счастливой Коко-семейкой.

Они засмеялись еще громче. Я же не произнесла ни слова.

– Ой, да ладно, – сказала третья. – Мы просто прикалываемся.

Я снова взялась за яйца, которые даже и близко не напоминали натуральные. Поднесла вилку ко рту. Мне просто хотелось, чтобы они отстали от меня.

– Эй!.. Ты что, думаешь, что ты лучше нас? – сказала одна из них, толкнув на меня поднос.

Я поймала его как раз перед тем, как он упал мне на колени. Часть овсяной каши выплеснулась из неглубокой пластиковой миски на стол.

– Ну как? Думаешь, ты тут самая важная персона, потому что засветилась по ящику? – сказала она.

Мое молчание, похоже, не приносило ожидаемых результатов, так что пришлось вопросительно посмотреть на нее.

– Мне нечего тебе сказать, – тихо произнесла я. – Оставьте меня в покое, пожалуйста.

– О, да Коко-мама хочет уединиться? – насмехалась та. – Думаешь, сука, что можешь приказывать мне?

– Не думаю. Зато думаю, что имею полное право на то, чтобы от меня отстали.

Та уже собиралась выдать что-то в ответ, но тут подошла одна из сотрудниц этой исправиловки. Она была афроамериканкой, ростом около шести футов, с большой грудью и внушительным задом. Ее волосы были заплетены в дреды – возможно, нарощенные – и стянуты в узел, чтобы не мешать работе. А ее выдвинувшаяся челюсть не оставляла сомнений в том, что возникшую ситуацию она ни разу не одобряет.

– Ладно, Дадли, хорош уже, – сказала она. – Иди и сядь где-нибудь. Подальше.

– Я просто говорю с…

– Тебе что, отдать приказ в письменном виде? Хочешь посидеть в карцере? Тогда валяй, трепись дальше.

– Черт возьми, да мы просто развлекаемся, – сказала Дадли. Потом, надувшись, отвела подружек прочь.

Как только они удалились на почтительное расстояние, служащая сказала:

– Извините за все это.

– Ничего страшного. Спасибо за помощь, офицер. Я буду просто сидеть и завтракать, ничего такого.

Я коротко улыбнулась ей, полагая, что на этом разговор будет закончен. Но она осталась на месте, глядя на меня со странным выражением лица.

– Ты меня не помнишь? – тихо сказала она.

Вздрогнув от удивления, я пристально посмотрела ей в лицо: я была практически уверена, что до этих пор никогда ее не видела.

– О… Извините, но я…

Я взглянула на ее бейджик, где коричневыми буквами было проставлено имя. Может, мы вместе работали в «Старбаксе»? Или посещали одну и ту же школу? Я была больше чем уверена, что женщину такого роста вспомнила бы наверняка. Но в голову ничего не приходило.

– Не волнуйся, – сказала она.

Я уже хотела спросить ее, как, когда и почему мы могли познакомиться. Уж кто-кто, а друг в этих стенах мне очень пригодился бы.

Но что-то подсказывало мне, что не время сейчас выяснять это. Да и место тоже не совсем подходящее. К тому же вряд ли офицер Браун хотела, чтобы ее услышал кто-либо из заключенных.

– Еще раз спасибо за помощь, – сказала я, кивая в сторону издевавшихся надо мной, которые уже присели за один из столиков.

– Да не переживай ты из-за них. Эти ничего страшного тебе не сделают, – сказала она. – Но есть тут и кое-кто покруче. Им лучше не переходить дорогу.

– Понимаю.

– Береги себя, – сказала она. – Еще увидимся.

До самого конца утра я не поднимала головы. Зная, что скоро я предстану перед судьей, я старалась не корчить из себя крутую заключенную, а наоборот, пыталась походить на женщину, смирившуюся со сложившимися обстоятельствами.

Однако оранжевая роба не очень-то способствовала этому. А с волосами без расчески вообще мало что можно поделать.

Вскоре после обеда меня привели в комнату, где уже сидели шестеро других заключенных: две женщины, одна из которых была беременна, и четверо мужчин. Всем нам велели спокойно сидеть на скамейке и ждать. Настало время для слушания по залогу.

Мне показалось странным, что в тюрьму вошел судья. Ведь обычно заключенных приводят к судьям, а не наоборот?

В любом случае, я сильно занервничала. Это было что-то вроде того состояния, в котором я ожидала приглашения в офис директора соцслужбы, с той лишь разницей, что последствия здешнего визита будут гораздо серьезнее.

Моих сокамерников вызывали одного за другим. Когда процедура заканчивалась, они тихо выходили. Ну, кроме беременной женщины. Она плакала.

Когда подошла моя очередь, меня отвели в какую-то бетонную подсобку. Судьи не было, только телевизор с плоским экраном устаревшей модели. На телевизоре стояла камера. Она смотрела на стоящий внизу, прислоненный к стене стул.

Так справедливость торжествовала посредством телеконференций. Какая честь для человеческого фактора.

Я уселась в кресло. Смотревший на меня с телеэкрана судья, похоже, находился в каком-то скучном, тесном зале заседаний. Глядя сквозь сидевшие на носу очки, он изучал что-то, лежащее перед ним на столе.

В верхнем правом углу экрана была картинка в картинке: маленькая я в своей оранжевой робе, сидевшая у бетонной стены. Меня словно телепортировали в здание суда.

Ничего, кроме лица судьи и нескольких футов пространства перед его столом я не видела, поэтому не могла понять, был ли еще кто-нибудь в галерее. Я спрашивала себя, находится ли там молчаливо поддерживающий меня Бен. Он преподавал по четвергам после обеда в большом подготовительном классе вместе со своим научным руководителем, профессором Кремером. Но ведь появление в суде его жены было важнее занятий, верно? Или он не мог заставить себя сказать профессору Кремеру, что женат на той, кто оказывает сопротивление полиции?

Судья поднял на меня взгляд, снимая очки.

– Мелани Энн Баррик?

– Да.

– Миссис Баррик, вы обвиняетесь в нарушении общественного порядка, в сопротивлении при аресте и в нападении на офицера, что является уголовным преступлением шестого класса и наказывается лишением свободы на срок от одного до пяти лет. Вам понятны предъявленные обвинения?

От одного до пяти лет? За одну царапину? Он что, шутит?

– Нет… не совсем.

– Что именно вам непонятно?

– Я… я едва коснулась его. И то только потому, что он…

– Миссис Баррик, – сказал он, подняв руку, словно едва терпел меня. – Сейчас мы здесь не для того, чтобы обсуждать ваше дело. Мне просто нужно знать, что сказанное мной понятно вам и переводчик при этом не требуется. Вы понимаете предъявленные вам обвинения? Это довольно простой вопрос: да или нет?

Для него я была просто еще одной простоволосой бабой в оранжевом комбинезоне, которой явно не хватало ума, чтобы понять его высокопарную речь.

– Да, – сказала я, пытаясь собрать в кулак все остававшееся у меня достоинство.

– Спасибо. Итак, вы совершили преступление, за которое, в случае победы стороны обвинения, вы получите соответствующий срок в тюрьме. Вследствие этого вы имеете право на адвоката. Если вы не можете себе этого позволить, суд назначит его вам бесплатно. Желаете ли вы, чтобы я назначил вам адвоката?

– Да, пожалуйста.

– Поднимите правую руку.

Я подчинилась.

– Клянетесь ли вы в том, что показания, которые вы собираетесь дать, правда?

– Да.

– Миссис Баррик, у вас есть работа?

– Да, сэр.

– Сколько вы получаете?

– Восемнадцать долларов в час.

– А сколько часов в неделю вы работаете?

– Сорок.

– Есть ли среди ваших сожителей те, кто находится на вашем попечении?

– Да, сэр, – сказала я. – У меня есть сын. А мой муж еще учится.

Судья на мгновение взглянул на секретаршу. Та кивнула ему.

– Хорошо, мисс Баррик. Насколько я понимаю, мистер Ханиуэлл представляет вас по делу социальной службы, верно?

– Вообще-то, я ничего об этом не знаю.

Похоже, судью это вовсе не смутило.

– Тогда позвольте мне быть первым, кто скажет вам об этом. Обычно я назначаю кого-то из Государственной адвокатуры, чтобы представлять интересы таких, как вы. Но поскольку мистер Ханиуэлл уже собирается работать с вами по другому вопросу, я предоставлю ему полномочия и по данному делу. Для вас это приемлемо?

Куда уж там. Я знала о том, какие юристы назначаются по делам социальных служб. За редкими исключениями, они подбирали лишь крохи с законодательного стола. Я помню, как один из них сказал моей матери, что не отвечал на ее телефонные звонки потому, что ему платили всего 100 долларов за то, чтобы представлять ее в суде, а ему такие «услуги» ни к черту не нужны. «Вам повезло, что за эту сотню я хотя бы встаю с кровати», – высказался он тогда.

Это было двадцать лет назад. И я сильно сомневалась в том, что размер вознаграждения у государственных адвокатов за это время увеличился. Результат, которого мог добиться этот неизвестный мне Ханиуэлл, равнялся бы его зарплате, то есть практически нулю. Но на данный момент у меня не было других вариантов.

– Хорошо, – сказала я.

Теперь нижнюю левую сторону экрана занял низкорослый кругленький седоволосый мужчина в помятом сером костюме. Галстук для него был слишком длинным. Под его глазами были тяжелые, неестественно выпирающие мешки.

Он выглядел так, словно уже понял, насколько я разочарована доставшимся мне законным защитником.

– Миссис Баррик, вы хорошо меня видите? – произнес он с печальным, тягучим южным акцентом.

– Да, сэр.

– У меня здесь отчет из Блю Риджа, – сказал он, указав правой рукой на бумаги, и заставил меня повторить большую часть сказанного сотруднику судебных служб тем утром.

В заключение он сказал:

– Ваша честь, в Блю Ридж рекомендовали сумму залога в две тысячи долларов. Но, учитывая сложившиеся обстоятельства, думаю, что миссис Баррик можно отпустить под подписку о невыезде. Ранее она не привлекалась к ответственности, поэтому никогда не представала перед судом. Но если она работает в одном и том же месте в течение четырех лет, это позволяет сделать вывод, что она неплохо справляется со своим делом.

Судья повернулся налево и спросил:

– Есть ли у стороны обвинения какие-либо мысли по этому поводу?

И тогда в правом нижнем углу экрана появилась прокурорша. Я узнала в ней женщину, которая беседовала со мной после совершенного мной «нападения». Я не могла вспомнить ее имени и решила, что меня она тоже наверняка не помнит. Оказывается, я даже не представляла, как много изнасилований совершается в округе Огаста.

Но если она меня и узнала, то не подала виду. Она смотрела прямо на судью.

– Да, ваша честь. Похоже, не так давно у миссис Баррик обнаружился талант к противозаконным делам. В дополнение к этим обвинениям, офис шерифа недавно выписал ордер на обыск ее дома, в котором обнаружили большое количество кокаина.

Впервые кто-то официально объявил, что в нашем доме нашли кокаин. Должно быть, пристрастия Тедди изменились. Раньше он баловался героином.

Судья повернулся ко мне.

Я не могла поверить, что прокурорша станет использовать эти проклятые наркотики – те же самые наркотики, которые послужили поводом для изъятия у меня ребенка – для того, чтобы максимально затруднить его возвращение в семью. Едва ли соцслужбы могли привести более весомые аргументы, чтобы выставить меня никчемной мамашей, которой только и остается, что гнить в тюрьме.

В отчаянии я придвинулась к камере.

– Это не моя вина, ваша честь. Наркотики принадлежали моему брату.

– Миссис Баррик, – резко ответил судья, – если я захочу что-то услышать от вас, то сам спрошу об этом. Во всех остальных случаях прошу вас держать рот на замке. Надеюсь, вы понимаете меня?

– Да, ваша честь, – ответила я.

– Хорошо. Теперь что там насчет того кокаина?

– Почти полкило, – сказала прокурорша. – Уверена, что вы и так в курсе, ваша честь, но все-таки хочу напомнить, что за хранение такого количества грозит пятилетнее заключение. А когда присуждаются такие сроки, подсудимые нередко предпринимают попытки к бегству.

Даже не знаю, что больше меня ошеломило: то ли длительность срока заключения по предъявленному обвинению, то ли дикое количество якобы обнаруженной ими наркоты.

Пять лет.

Полкило.

Черт подери. Я общалась с Тедди достаточно долго, чтобы понимать: речь шла о таком громадном объеме, который бы на месяц обеспечил кайфом небольшую армию наркоманов. Где он умудрился раздобыть столько кокса? Похоже, он плотно взялся за старое, причем настолько плотно, что все его прежние делишки на эту тему выглядели весьма бледно.

– Ее арестовали по этому обвинению?

– Пока нет, ваша честь. Однако ее агрессивное поведение по отношению к офицеру Мартину доказывает, что она опасна. И такое большое количество наркотиков явно представляет угрозу обществу. И мы думаем, что чем раньше эта угроза будет устранена, тем лучше.

– Кроме того, мы знаем, что люди, которые продают наркотики в таких больших количествах, обычно владеют солидными деньгами и имеют контакты на обширной территории. Эти факторы еще сильнее усугубляют возможный риск того, что она попытается сбежать. Во время обыска было обнаружено порядка четырех тысяч долларов наличными, и, возможно, она успела припрятать еще. Содружество хотело бы, чтобы эти сведения тоже были учтены.

– Так что вы рекомендуете, советник?

– Я полностью уверена, ваша честь, что в освобождении под залог должно быть отказано. Это сэкономит нам время, чтобы еще раз не отвлекаться на подробное рассмотрение обвинения в хранении наркотиков.

Я изо всех сил пыталась не закричать. И если бы судья не предупредил меня прямым текстом, я бы наверняка так и сделала.

Судья откинулся назад и вновь нацепил на нос очки для чтения.

– Мистер Ханиуэлл, у вас есть что сказать в пользу своей подзащитной?

Тот все это время стоял поблизости, как столб. Я пыталась хоть чем-то побудить своего никчемного адвоката сказать что-нибудь, что могло сделать происходящее хоть чуточку менее абсурдным.

– Ну… – наконец произнес он, причем из-за его южного акцента это прозвучало как «ноу». Затем выдал: – Ваша честь, как вам известно, я еще не имел возможности лично переговорить со своей клиенткой, а потому не владею информацией о произведенном нападении с ее слов. Но она еще ни за что не была осуждена. Я просто прошу вас иметь это в виду.

Каким же жалким он при этом выглядел, этот человечек.

– Хорошо, мистер Ханиуэлл, я вас понял, – сказал судья, еще раз поправив на носу очки. – Должен сказать, я понимаю озабоченность Содружества подобными вопросами, но думаю, что прямой отказ от возможности освобождения под залог на данном этапе будет выглядеть чрезмерной мерой. Предлагаю действовать методически; посмотрим, какой вердикт вынесет Большое жюри. Тем временем я продумаю подходящую сумму. Для начала пусть будет двадцать тысяч долларов. Миссис Баррик, если вы решите обратиться к поручителю, вам придется заплатить десять процентов от этой суммы.

Я вся осела в своем оранжевом комбинезоне. Две тысячи долларов значили для меня столько же, сколько два миллиона. Даже в мечтах я не могла увидеть столь крупную сумму на своем банковском счете, ведь мы совсем недавно купили дом.

– Спасибо, судья, – сказал мистер Ханиуэлл с таким видом, словно только что оказал мне огромную услугу.

Затем он посмотрел на меня.

– Миссис Баррик, у вас есть кто-нибудь, кто может за вас поручиться? Кто-то из семьи? Может быть, ваш муж?

– Я не… Я так не думаю. У нас действительно нет таких денег.

– Жаль слышать подобное, – сказал он и вновь повернулся к судье. – Ваша честь, в сложившихся обстоятельствах мы отказываемся от предварительного слушания и обратимся прямо к суду. Не думаю, что мисс Баррик захочет оставаться в Мидл-Ривер дольше, чем это действительно необходимо.

Судья снова посмотрел на что-то, лежащее на его столе.

– Хорошо. Как насчет того, чтобы назначить дату заседания на восемнадцатое мая?