Текст книги "Герой Веков"

19

– Вставай!

Вокруг было темно.

– Вставай!

Призрак открыл глаза. Тусклые цвета, приглушенные звуки. Он едва мог видеть. Мир превратился в размытое пятно. И… тело словно одеревенело. Он словно умер. Куда подевались все его чувства?

– Призрак, тебе надо встать!

Голос, по крайней мере, звучал четко. Но все остальное казалось каким-то мутным. Молодой человек никак не мог сосредоточиться. Он моргнул, тихонько застонал. Да что с ним такое? Очки и повязка пропали. Без них он должен видеть лучше, но вокруг была темнота.

У него закончилось олово.

В желудке ничего не горело. Знакомое пламя внутри погасло. Этот огонь был его другом больше года. А теперь внезапно все закончилось.

Вот почему мир сделался тусклым. Значит, так на самом деле и жили все остальные люди? И он сам? Призрак едва мог видеть: множество четких деталей, к которым он привык, исчезли. Исчезли яркие цвета и резкие линии. Взамен все сделалось пресным и размытым.

А уши словно чем-то забились. Нос… молодой человек не чувствовал запаха досок, на которых лежал, не мог определить по нему вид древесины. Призрак не чувствовал запаха тел, передвигавшихся рядом. Не слышал тех, кто находился в комнатах по соседству.

И… он тряхнул головой и попытался сесть, попытался сосредоточиться. Тотчас же боль в плече заставила судорожно вдохнуть. Рану не перевязали. Вспомнилось, как меч вошел в плечо. От подобного ранения просто так не выздоравливают, и левая рука в самом деле слушалась плохо.

– Ты потерял много крови, – произнес голос. – Ты можешь умереть раньше, чем до тебя доберется огонь. Кисет с оловом, который был на поясе, можешь не искать – они его забрали.

– Огонь? – прохрипел Призрак, моргая.

Как же люди умудрялись выживать в мире, где было так темно?

– Ты разве его не чувствуешь, Призрак?

В самом деле, поблизости виднелась лестница, и там что-то горело. Тряхнув головой, молодой человек попытался сосредоточиться.

«Я внутри дома, – подумал он. – Красивого дома. Дома какого-то аристократа. И этот дом подожгли».

Призрак поднялся, но тотчас же снова рухнул на пол, слишком слабый и растерянный, чтобы удержаться на ногах.

– Не обязательно идти. Ползи, – посоветовал голос.

Где же он раньше его слышал? Почему-то Призрак был уверен, что этому голосу можно доверять.

Он пополз вперед.

– Нет, не к огню! Тебе надо выбраться и наказать тех, кто с тобой это сделал. Думай, Призрак!

– Окно, – прохрипел Призрак.

– Заколочено. Ты же видел, когда был снаружи. Есть только один способ выжить. Ты должен меня выслушать.

Призрак отупело кивнул.

– Выберись из комнаты через другую дверь. Ползи к лестнице, которая ведет на второй этаж.

Призрак так и поступил. Онемевшие руки напоминали привязанные к плечам гири. Он жег олово так долго, что утратил возможность пользоваться обычными чувствами. Добравшись до лестницы, молодой человек закашлялся. Это из-за дыма, догадался он. Уползти прочь показалось хорошей идеей.

Карабкаясь по ступенькам, Призрак чувствовал жар. Пламя захватило оставшуюся за спиной комнату и теперь гналось следом, пока он поднимался, борясь с головокружением. Добравшись до самого верха, поскользнулся в луже собственной крови и со стоном привалился к стене.

– Вставай! – приказал голос.

«Где же я его слышал? Почему я выполняю все, что он говорит?»

Разгадка находилась совсем близко, но сознание было слишком затуманено. Призрак все же подчинился, заставив себя подняться на четвереньки.

– Вторая комната слева, – продолжал вести голос.

Не тратя времени на размышления, Призрак пополз. Пламя уже поднялось по лестнице и кралось вдоль стен. Обоняние, как и прочие чувства, ослабело, но он подозревал, что весь дом пропитан маслом. Быстрый, красивый пожар другим способом получить невозможно.

– Стоп. Сюда.

Призрак повернул налево и заполз в комнату. Это был хорошо обставленный кабинет. Городские воры жаловались, что грабить такие местечки не имело смысла. Гражданин запретил показную роскошь, поэтому дорогую мебель не продашь даже на черном рынке. Никто не желал быть обвиненным во владении дорогими вещами и сгореть заживо во время одной из казней, устроенных Гражданином.

– Призрак!

Он слышал об этих казнях. И заплатил Дарну, чтобы тот помог посмотреть на следующую. Сообщить заранее и привести туда, откуда можно наблюдать за горящим зданием. Кроме того, Дарн пообещал нечто интересное. То, что стоило потраченной суммы.

«Сосчитай черепа…»

– Призрак!

Он открыл глаза, рухнул на пол и едва не отключился. Пламя уже добралось до потолка. Дом был обречен. Призраку не суждено выбраться – не в его нынешнем состоянии.

– Иди к столу.

– Я покойник, – прошептал Призрак.

– Ничего подобного. Иди к столу.

Призрак повернул голову, посмотрел в огонь. Там кто-то был – какой-то черный силуэт. Стены пузырились, шипели, штукатурка и краска чернели. Но человек-тень словно и не замечал огня. Он казался знакомым. Высоким. Властным.

– Ты?.. – прошептал Призрак.

– Иди к столу!

Качаясь, Призрак поднялся на колени. Пополз, волоча бесполезную руку, к письменному столу.

– Правый ящик.

Молодой человек дернул выдвижной ящик и обессиленно навалился на него. Что это там внутри?

Фиалы?

Взволнованный, Призрак потянулся к ним. Точно такие же фиалы, какие алломанты использовали для хранения частиц металла. Дрожащими пальцами ухватил один – флакон тут же выскользнул из онемевшей руки. Разбился. По полу растеклась находившаяся внутри жидкость – спиртовой раствор, уберегавший металлы от коррозии и позволявший алломантам принимать их внутрь.

– Призрак!!!

Подчиняясь очередному приказу, молодой человек тупо взял следующий флакон. Вокруг продолжало разгораться пламя. Дальней стены уже не было. Огонь приближался.

Вытащив зубами пробку, Призрак выпил содержимое, потянулся внутрь себя, но тут же с отчаянным криком выронил фиал: в нем было не олово. Да и какой смысл? Чтобы острее ощутить и огонь, и собственную рану?

– Зажги его!

– Там нет олова!

– Это не олово! Хозяин дома не был ищейкой!

Не олово. Призрак моргнул. Потом, потянувшись внутрь себя, обнаружил нечто совершенно неожиданное. Чего он не рассчитывал когда-нибудь ощутить и чего не должно было быть.

Новый запас металла. Он зажег его.

Тело наполнилось силой. Дрожь в руках прекратилась. Слабость исчезла, как исчезает темнота с восходом солнца. Призрак почувствовал себя бодрым и сильным, и мышцы напряглись, готовые к действию.

– Встань!

Призрак вскинул голову. Вскочил и на этот раз не ощутил и следа дурноты. Сознание, правда, еще до конца не прояснилось, но кое-что сделалось совершенно очевидным. Лишь один металл мог настолько изменить тело: наделить достаточной силой и заставить позабыть о тяжелой ране и потере крови.

Призрак воспламенил пьютер.

Фигура находилась прямо в огне, разглядеть ее было трудно.

– Я дал тебе Благословение Пьютера, Призрак, – объяснил голос. – Используй его, чтобы выбраться отсюда. Ты можешь выбить доски в дальнем конце коридора и спрыгнуть на крышу соседнего здания. Солдаты тебя не заметят – они слишком заняты тем, чтобы не дать огню перекинуться на другие дома.

Призрак кивнул. Жар пламени больше его не беспокоил.

– Спасибо.

Фигура шагнула вперед, став чем-то большим, нежели просто силуэт. Языки пламени танцевали вокруг лица, освещая жесткие черты, и подозрения Призрака подтвердились. Была причина, по которой он доверился этому голосу, причина, по которой он сделал все, что ему велели.

Он бы выполнил любой приказ этого человека.

– Я дал тебе пьютер не только для того, чтобы ты выжил, Призрак, – многозначительно произнес Кельсер. – Я дал его тебе, чтобы ты мог отомстить. А теперь иди!

* * *

Люди не раз замечали, что туман способен испытывать ненависть. Однако это не обязательно связывали с тем, что он мог убивать. Для большинства – даже для тех, у кого он вызывал припадки, – туман оставался просто погодным явлением, и разумности или мстительности в нем казалось не больше, чем в какой-нибудь тяжелой болезни.

Впрочем, не для всех. К некоторым он тянулся, постоянно кружился рядом – к другим, наоборот, испытывал враждебность и отталкивался. Одни чувствовали в тумане умиротворенность, другие – ненависть. Это было связано с осторожными действиями Разрушителя и с тем, насколько охотно люди следовали его подсказкам.

20

Тен-Сун сидел в клетке.

Сама по себе клетка уже была оскорблением. Кандра отличались от людей: даже если бы его не подвергли заточению, Тен-Сун не попытался бы спастись бегством. Он принял свою судьбу по доброй воле.

И все-таки его заперли. Непонятно, где они раздобыли клетку; обычно кандра в таких вещах не нуждались. Но Вторые нашли ее и поместили в одной из главных пещер Обиталища. Сделанная из железных пластин и прочных стальных полос, она со всех четырех сторон была обтянута крепкой проволочной сетью, чтобы узник не смог выбраться, превратив свое тело в простой комок мышц.

Еще одно оскорбление.

Абсолютно голый, Тен-Сун сидел на холодном железном полу. Добился ли он чего-то, кроме собственного заключения? Был ли хоть какой-то прок в тех словах, что он произнес в Сокровенном месте?

Пещеру за пределами клетки освещал специально выращиваемый мох; мимо проходили кандра, занятые своими делами. Многие останавливались и разглядывали узника, точно диковинного зверя. Такова и была цель отложенного на долгий срок наказания. Тен-Сун добился возможности высказаться, и Вторые хотели убедиться, что его наказание будет соответствующим. Они выставили его на всеобщее обозрение, как люди выставляют животных на рынке. За всю историю кандра ни с кем так не обходились. Его имя на века сделается символом позора.

«Только нам не суждено прожить века, – с яростью подумал Тен-Сун. – Об этом я и говорил».

Однако он не справился с задачей. Как объяснить соплеменникам то, что он чувствовал? Как показать, что приближался момент, когда придется вспомнить обо всех традициях? Как доказать, что их жизнь, на протяжении долгого времени бывшая такой спокойной и размеренной, должна вскоре резко перемениться?

«Что там, наверху? Попала ли Вин к Источнику Вознесения?»

А что с Разрушителем и Охранителем? Боги народа кандра снова воевали друг с другом, и те немногие, кто знал о них правду, притворялись, что ничего не происходит.

За пределами клетки кандра жили своей обычной жизнью. Некоторые занимались обучением нового поколения: Тен-Сун видел Одиннадцатых, похожих на кляксы с проглядывающими кое-где костями. Превращение туманного призрака в кандра было делом нелегким. Получив Благословение, туманный призрак обретал разум и утрачивал почти все свои инстинкты, после чего ему приходилось заново учиться созданию мышц и тел. На это уходило много-много лет.

Другие взрослые кандра занимались приготовлением еды. В каменных ямах – вроде той, где Тен-Суну предстояло провести вечность, – томилась смесь водорослей и плесени. Несмотря на былую ненависть к людям, он всегда пользовался возможностью насладиться их пищей – особенно старым мясом, – что было весьма привлекательным воздаянием за выполнение Договора.

Теперь же едва хватало воды, не говоря уже о еде. Тен-Сун вздохнул, глядя сквозь прутья клетки на большую пещеру. Подземелья Обиталища были громадными – слишком просторными, чтобы заселить их полностью. Но именно за это кандра их и любили. Проведя годы на службе – иногда целые десятилетия, на протяжении которых приходилось исполнять каждый каприз хозяина, – они с радостью возвращались в места, где можно было остаться на некоторое время в одиночестве.

«Одиночество, – подумал Тен-Сун. – Очень скоро я буду весьма одинок».

Размышления о вечности в тюрьме притупляли досаду на тех, кто пялился на него. Последние соплеменники, которых он видит. Многих Тен-Сун узнал. Четвертые и Пятые плевали в его сторону, выражая свою преданность Вторым. Шестые и Седьмые – основные исполнители Договоров – сочувственно качали головами, сокрушаясь о потерянном друге. Восьмые и Девятые приходили из любопытства, удивленные тем, что один из стариков мог столь низко пасть.

А потом вдруг среди прочих возникло особенно знакомое лицо. Кандра отвернулся, сгорая от стыда, когда Ме-Лаан, в чьих огромных глазах была боль, подошла ближе:

– Тен-Сун?

– Уходи, Ме-Лаан, – прошептал он, покосившись на группу кандра, наблюдавшую за ним с другой стороны клетки.

– Тен-Сун…

– Ты не должна видеть меня таким, Ме-Лаан. Пожалуйста, уйди.

– Они не должны были так с тобой поступать! – В ее голосе послышалась ярость. – Ты почти такой же старый, как они, и ты намного мудрее.

– Они – Второе поколение, – возразил Тен-Сун. – Их избрали Первые. Они правят нами.

– Но им не обязательно это делать.

– Ме-Лаан! – Узник наконец повернулся.

Большинство зевак держались в отдалении, словно преступление Тен-Суна было заразной болезнью. Ме-Лаан в одиночестве сидела на корточках перед его клеткой, и Истинное тело из длинных и тонких деревянных костей делало ее неестественно стройной.

– Ты мог бы бросить им вызов, – едва слышно произнесла Ме-Лаан.

– Кто мы такие, по-твоему? Люди, с их восстаниями и бунтами? Мы кандра. Мы следуем Охранителю. Порядок должен соблюдаться.

– Ты по-прежнему подчиняешься им? – зашипела Ме-Лаан, прижимая изящное личико к прутьям клетки. – После всего, что ты рассказал? После того, что происходит наверху?

– Наверху? – переспросил Тен-Сун.

– Ты был прав: земля покрыта толстым слоем черного пепла. Туман приходит днем, убивая растения и людей. Идет война. Разрушитель вернулся.

Тен-Сун закрыл глаза:

– Они обязательно что-нибудь предпримут. Первое поколение.

– Они слишком стары. Слишком стары, забывчивы и беспомощны.

– Ты очень сильно изменилась. – Тен-Сун открыл глаза.

– Им не стоило позволять Третьему воспитывать молодое поколение, – улыбнулась Ме-Лаан. – Нас много – молодых, способных сражаться. Вторые не могут править вечно. Что мы можем сделать, Тен-Сун? Как нам тебе помочь?

«О, дитя! Думаешь, они не знают про тебя?»

Вторые вовсе не были глупцами. Да, они были ленивы, зато стары и хитры – Тен-Сун это понимал, поскольку знал каждого из них достаточно хорошо. Какой-нибудь кандра слушал все, что говорили возле клетки. Четвертый или Пятый, обладавший Благословением Бдительности, мог находиться на некотором расстоянии от клетки и слышать каждое слово, произнесенное вслух.

Тен-Сун – кандра. Он пришел, чтобы принять наказание, потому что считал это правильным. Превыше чести, превыше Договора. Такова его природа.

И все-таки если Ме-Лаан сказала правду…

«Разрушитель вернулся…»

– Как ты можешь просто сидеть здесь? – не унималась Ме-Лаан. – Ты ведь сильнее, чем они, Тен-Сун.

Он покачал головой:

– Я нарушил Договор, Ме-Лаан.

– Ради общего блага.

«По крайней мере, ее я убедил».

– Это правда, Тен-Сун? – еще понизив голос, спросила вдруг Ме-Лаан.

– Что именно?

– Ор-Сьер. У него было Благословение Силы. Ты должен был получить его, когда убил. Но они ничего не нашли на твоем теле, когда взяли тебя под стражу. Так что же ты с ним сделал? Могу я принести его тебе? Чтобы ты мог сражаться?

– Я не буду сражаться со своими соплеменниками. Я кандра.

– Кто-то должен возглавить нас!

Так оно и было. Но Тен-Сун не чувствовал себя вправе это сделать. И вообще-то, ни Второе поколение, ни даже Первое подобным правом не обладало. Оно принадлежало тому, кто их создал. Тому, кто был мертв. Правда, теперь на его место пришел другой.

Ме-Лаан некоторое время молчала, по-прежнему стоя на коленях возле клетки. Возможно, она ждала, что Тен-Сун скажет что-нибудь ободряющее, поступит как предводитель, которого она искала. Он не сказал ничего.

– Получается, ты пришел, чтобы просто умереть, – проговорила она наконец.

– Чтобы объяснить, что я узнал. Что я почувствовал.

– А дальше? Ты явился, сообщил ужасные новости и предоставил нам решать все проблемы без чьей-то помощи?

– Ты несправедлива ко мне, Ме-Лаан. Я пытаюсь быть лучшим кандра, насколько это в моих силах.

– Тогда дерись!

Он покачал головой.

– Так это правда, – понурилась Ме-Лаан. – Собратья по поколению говорили, что последний хозяин тебя сломал. Человек по имени Зейн.

– Он не сломал меня, – возразил Тен-Сун.

– Разве? Тогда почему же ты вернулся в Обиталище в этом… теле?

– Ты о собачьих костях? – уточнил Тен-Сун. – Не Зейн мне их дал, а Вин.

– Значит, она сломала тебя.

Тен-Сун тихонько вздохнул. Как он мог объяснить? С одной стороны, ему казалось забавным, что Ме-Лаан, которая намеренно носила нечеловеческое Истинное тело, сочла собачьи кости столь неприятными. Впрочем, он и сам не сразу сумел оценить их преимущества.

Он замер.

Нет-нет. Он пришел сюда не ради революции. Он пришел, чтобы все объяснить, чтобы исполнить свой долг перед соплеменниками. Он это и сделает, когда примет свое наказание, как подобает кандра.

И все-таки…

У него появился шанс. Очень слабый. Тен-Сун даже не был уверен в том, что хочет сбежать, но раз уж появилась возможность…

– Кости, которые я носил, – точно со стороны, услышал он собственный голос, – ты знаешь, где они?

– Нет. Они тебе нужны? – нахмурилась Ме-Лаан.

– Не нужны. – Тен-Сун скривился, будто от отвращения, и, аккуратно подбирая слова, продолжал: – Они отвратительны! Меня заставляли их носить больше года, меня унизили, превратили в пса. Я бы бросил их, но у меня не было тела, чтобы его поглотить, и потому пришлось возвратиться сюда в этом кошмарном облике.

– Ты уходишь от темы, Тен-Сун.

– Нет никакой темы, Ме-Лаан. – Он отвернулся. Сработает план или нет, Тен-Сун не хотел, чтобы Вторые наказали ее за сотрудничество с преступником. – Я не пойду против своего народа. Пожалуйста, если ты и в самом деле хочешь мне помочь, просто оставь меня в покое.

Ме-Лаан тихонько зашипела, и он услышал, как она встает:

– Ты когда-то был самым великим из нас.

Когда она ушла, Тен-Сун тихонько вздохнул:

«Нет, Ме-Лаан. Я никогда не был великим. До недавнего времени я был самым убежденным сторонником традиций в своем поколении, и отличала меня лишь ненависть к людям. Теперь я стал величайшим преступником в истории нашего народа, но произошло это во многом благодаря случайности.

Это не величие. Это просто глупость».

* * *

Нет ничего удивительного в том, что Эленд стал таким могущественным алломантом. Сохранились свидетельства – для большинства они оказались недоступны, – что на заре Последней империи алломанты были значительно сильнее.

В те дни алломанту не требовался дюралюминий, чтобы подчинить себе кандру или колосса. Достаточно было простого эмоционального давления или рывка. Фактически именно по этой причине кандра пошли на заключение Договоров с людьми – ведь в те времена не только рожденные туманом, но и гасильщики или поджигатели могли без особого труда лишить их свободы.

21

Дему выжил.

Оказался одним из большинства – из тех пятнадцати процентов, что заболели, но не умерли. Вин сидела на крыше кабины, отведенной ей на борту узкой баржи, и машинально ощупывала сережку, доставшуюся от матери. Колоссы тащились вдоль канала, волоча вниз по течению баржи и лодки, нагруженные палатками, продовольствием, чистой водой. Некоторые пришлось освободить, переложив груз на плечи выживших солдат, а на борту разместить заболевших.

Вин перевела взгляд на нос узкой баржи. Там стоял Эленд и, как обычно, смотрел на запад. Он не выглядел подавленным. Он держался, как подобает королю – с прямой спиной и целеустремленным взглядом – и казался теперь совсем не тем человеком, которым был раньше. Густая борода, отросшие волосы, белый мундир – пусть не новый, зато не потрепанный, а чистый и яркий – настолько белый, насколько возможно в этом изменившемся мире. Он стал одеждой человека, который два года без перерыва воевал.

И все же слишком хорошо его знавшая, Вин чувствовала: что-то не так. Однако именно по той же причине была уверена, что сейчас он не захочет с ней об этом говорить.

Поднявшись, Вин спустилась на палубу, безотчетно воспламенив пьютер, чтобы усилить чувство равновесия, взяла со скамьи у борта книгу и тихонько села. Эленд в конце концов обязательно с ней заговорит – он всегда так делал. Пока что предстояло заняться кое-чем другим. Открыв книгу на отмеченной странице, Вин перечитала один из абзацев:

«Бездну необходимо уничтожить. Я видел ее, я чувствовал ее. Имя, которое ей дали, не отражает всей ее сути, как мне думается. Да, она глубока и безгранична, но она также ужасна. Многие не понимают, что она обладает самосознанием, но я ощущал ее разум в тех редких случаях, когда нам доводилось сталкиваться напрямую».

Минуту-другую Вин изучала страницу. За бортом – совсем рядом – текла покрытая хлопьями пепла вода канала.

Книга была дневником Аленди. Тысячу лет назад ее написал человек, который считал себя Героем Веков. Аленди не исполнил свое предназначение: один из слуг – Рашек – убил его и, забрав силу Источника Вознесения, стал Вседержителем.

История Аленди пугающе походила на собственную историю Вин. Она также сочла себя Героем Веков. Отправилась к Источнику, и ее предали. Однако предателем оказался не слуга, а та сила, что пребывала в заточении в Источнике. Сила, которая, как предполагала Вин, и вызвала к жизни пророчества о Герое Веков.

«Почему я все время возвращаюсь к этому абзацу?» – снова перечитывая написанное, подумала Вин.

Возможно, причина заключалась в словах Человека о том, что туман ее ненавидел. Вин чувствовала эту ненависть, а теперь стало совершенно ясно, что и Аленди ощущал то же самое.

Только можно ли доверять написанному в дневнике? Сила, которую выпустила на свободу Вин, которую она называла Разрушителем, – уже доказала, что способна менять в мире многое. Причем изменения могли быть незаметными, но важными. Ему были, к примеру, подвластны книги, и потому всем офицерам Эленда приказали передавать сообщения, пользуясь лишь памятью или металлическими листами.

Так или иначе, но если в дневнике и оставались какие-то подсказки, Разрушитель наверняка уже давно с ними разобрался. Вин чувствовала себя так, словно последние три года ее водили за нос, управляли ею, дергая за невидимые ниточки. Она думала, что переживает откровения и совершает великие открытия, а на самом деле просто выполняла распоряжения Разрушителя.

«С другой стороны, Разрушитель не всемогущ. Будь это не так, борьба оказалась бы бессмысленной. Ему бы не пришлось обманом заставлять меня открыть его темницу. Он не может проникнуть в мои мысли…»

Правда, легче от этого не становилось. Какой толк в ее размышлениях? Раньше она могла поговорить с Сэйзедом, Элендом или Тен-Суном. Вин не чувствовала себя подходящим человеком для подобных дел – она не была ученой. Однако Сэйзед исследования забросил, Тен-Сун вернулся к своему народу, а Эленд в последнее время был слишком занят армией и политикой, чтобы беспокоиться о чем-либо еще. Вин осталась в одиночестве. И по-прежнему считала чтение и изучение текстов скучным и нудным занятием.

И все же она постепенно привыкала к мысли, что заниматься этим необходимо, даже если подобное и казалось отвратительным. Вин больше не принадлежала самой себе. Она принадлежала Новой империи – была ножом этой империи; а теперь предстояло попробовать себя еще и в новой роли.

«Я должна это сделать, – думала Вин. Красные солнечные лучи освещали все вокруг. – Здесь спрятана загадка, и ее надо разгадать. Как там Кельсер говорил? Всего лишь еще одна тайна».

Вспомнилось, как Кельсер с гордым видом рассказывал маленькой компании воров о том, что в их силах свергнуть Вседержителя и освободить империю.

«Мы воры, – говорил Кельсер. – И мы настоящие мастера своего дела. Мы способны обокрасть того, кого невозможно обокрасть, и обмануть того, кого невозможно обмануть. Мы знаем, что необыкновенно сложное задание надо разделить на малые части и с каждой из них разобраться по отдельности».

В тот день, когда он записал все цели и планы их шайки на дощечке, Вин была поражена тем, насколько вероятной сделалась невероятная задача. В тот день она наконец начала верить, что Кельсер перевернет Последнюю империю.

«Отлично. Как и Кельсер, я начну с перечисления того, в чем я уверена».

В Источнике Вознесения действительно находилась сила, так что в этом истории не обманывали. Также существовало нечто живое, заточенное в самом Источнике или возле него. Оно обманом заставило Вин воспользоваться полученными возможностями, чтобы разрушить связывавшие его узы. Вероятно, она сумела бы уничтожить Разрушителя, но взамен просто отказалась от всего.

Вин задумчиво постукивала ногтем по обложке дневника. Обрывки воспоминаний все еще хранились в ее памяти – воспоминаний о том, на что походило обладание силой. Это было потрясающее чувство, и вместе с тем оно казалось чем-то естественным и правильным. Фактически пока сила находилась у Вин, все выглядело естественным. Устройство мира, жизнь человечества… Заодно с силой пришло и знание.

Это представлялось странным. Следовало сосредоточиться на уже известном и только потом размышлять о том, что необходимо сделать. Сила была реальна, и Разрушитель был реален. Он мог в какой-то степени влиять на мир, даже пока пребывал в заточении: Сэйзед подтвердил, что найденный им текст изменен в пользу Разрушителя. Теперь Разрушитель свободен, и Вин предполагала, что за жестокими убийствами в тумане и пепельными дождями стоит именно он.

«Впрочем, ни в том ни в другом я по-настоящему не уверена».

Что она знала о Разрушителе, если едва соприкоснулась с ним, в тот же момент выпустила на свободу? Он стремился уничтожать, но при этом не выглядел воплощением простого хаоса. Свои действия Разрушитель явно планировал и обдумывал. И похоже, не мог делать все, что хотел. Как будто вынужден был играть по правилам…

Вин вдруг замерла.

– Эленд? – позвала она.

Император, стоявший на носу баржи, повернулся.

– Каково первое правило алломантии? – спросила Вин. – Первое, чему я тебя учила?

– Последствия. У любого действия есть последствия. Если ты толкнешь что-то тяжелое, оно оттолкнет тебя. Если толкнешь что-то легкое, оно улетит.

Таков был первый урок, который Кельсер преподал Вин, и первый урок – как она предполагала, – полученный им от собственного наставника.

– Это хорошее правило, – добавил Эленд, вновь устремив задумчивый взгляд в сторону горизонта. – Оно годится для всего в жизни. Если ты подбросишь что-то, оно упадет. Если приведешь армию в чужие земли, их хозяин что-то предпримет в ответ…

«Последствия, – хмурясь, повторила про себя Вин. – Если что-то подбросить, оно упадет. Вот что чувствуется в действиях Разрушителя. Последствия».

Возможно, она поняла это, когда только коснулась силы из Источника; или, быть может, ее подсознание просто подсказало ответ. Но в поступках Разрушителя и впрямь чувствовалась логика. Эта логика была непонятна, однако она ощущалась.

– Поэтому я и люблю алломантию. – Эленд снова повернулся к Вин. – По крайней мере, ее теоретическую основу. Скаа о ней шепчутся, для них она мистична, хотя на самом деле все в ее устройстве весьма рационально. Можно предсказать, каким будет результат алломантического толчка, с той же уверенностью, с какой можно предсказать, что случится, если бросить камень с борта лодки. На каждое действие есть свое противодействие. Никаких исключений. Все очень просто, логично и так не похоже на жизнь людей, в которой слишком много несуразностей, противоречий и двусмысленностей. Алломантия – это природная сила.

«Природная сила.

На каждое действие есть свое противодействие. Последствие».

– Это важно, – прошептала Вин.

– Что?

«Последствие…»

Существо, с которым она столкнулась у Источника Вознесения, обладало губительной природой, как и писал в своем дневнике Аленди. Но оно не было существом в том смысле, в каком им является человек. Оно было силой – мыслящей, и все-таки силой. А силы подчинялись правилам. Алломантия, погода, даже притяжение Земли. Мир устроен так, что все в нем имеет смысл. Он логичен. У каждого действия имеется противодействие. У каждой силы имеется последствие.

Значит, предстоит понять, каким законам подчинялось то, с чем они боролись. Тогда они поймут, как его победить.

– Вин? – Эленд пристально рассматривал ее лицо.

Она отвернулась:

– Ничего, Эленд. По крайней мере, ничего такого, о чем стоило бы говорить.

Он не сразу отвел взгляд.

«Он думает, ты что-то замышляешь против него», – прошептал в голове голос Рина.

К счастью, те дни, когда Вин к нему прислушивалась, давно миновали. И в самом деле, наблюдая за Элендом, она увидела, как он медленно кивнул, принимая ее объяснение. Потом отвернулся и снова погрузился в раздумья.

Вин встала, подошла к мужу и положила руку ему на плечо. Он обнял ее и прижал к себе. Руки, когда-то бывшие слабыми руками ученого, теперь сделались мускулистыми и жесткими.

– О чем ты думал?

– Уверен, ты и сама знаешь.

– Это было необходимо, Эленд. Солдатам рано или поздно пришлось бы столкнуться с туманом.

– Да. Но есть кое-что еще, Вин. Я боюсь, что стану похожим на него.

– На кого?

– На Вседержителя.

Вин тихонько хмыкнула и прижалась к нему сильней.

– Он бы на такое пошел, – продолжал Эленд. – Он бы пожертвовал своими людьми ради тактического преимущества.

– Ты все объяснил Хэму. Мы не можем позволить себе терять время.

– От этого мое решение не становится менее безжалостным. Проблема не в том, что эти люди погибли, а в том, что я хотел, чтобы так вышло. Я чувствую себя… жестоким, Вин. Как далеко я способен зайти, чтобы достичь своей цели? Я же отправился в поход, чтобы захватить чужое королевство.

– Ради общего блага.

– Так оправдывали свои действия все тираны былых времен. Я это знаю. И все-таки я поступаю именно так. Вот почему я не хотел быть императором. Вот почему я позволил Пенроду забрать трон тогда, во время осады. Я не хотел становиться правителем, которому пришлось бы совершать подобные поступки. Я хочу защищать, а не брать в осаду и убивать! Но разве есть другой путь? Все, что я делаю, выглядит так, словно так и надо. Надо выводить людей в туман. Надо идти войной на Фадрекс. Нам нужно добраться до хранилища – в нем может находиться последняя подсказка, которая нужна, чтобы понять, как быть дальше! Все складывается единственно возможным образом. Жестоким, безжалостным образом.

«Безжалостность – вот самое полезное чувство», – прошептал голос Рина.

– Ты слишком много разговариваешь с Сеттом.

– Возможно, – согласился Эленд. – Но его доводы трудно не принимать во внимание. Я вырос идеалистом, – Вин, мы оба знаем, что это правда. Сетт в какой-то степени меня уравновешивает. Все, что он говорит, похоже на то, что могла бы сказать Тиндвил.

Он немного помедлил и продолжал:

– Недавно я говорил с Сеттом о пробуждении алломантических способностей. Знаешь, что делали знатные дома, чтобы выявить алломантов среди своих детей?