Текст книги "Давший клятву"

36
Герой

Двадцать четыре года назад

Далинар выругался, когда из очага повалил дым. Он надавил на рычаг всем своим весом и сумел его сдвинуть, вновь открыв дымоход. Черный Шип закашлялся, отпрянул и замахал рукой, отгоняя дым от лица.

– Надо будет его заменить, – проговорила Эви с дивана, где она занималась вышиванием.

– Ага. – Далинар опустился на пол возле огня.

– По крайней мере, ты с этим быстро разобрался. Сегодня нам не придется чистить стены, и жизнь будет такой же белой, как солнце ночью!

Родные идиомы Эви не всегда удавалось хорошо перевести на алетийский.

Тепло огня было приятным, а одежда Далинара пропиталась сыростью. Снаружи шел дождь – обычное дело для Плача, и мужчина пытался не обращать внимания на постоянный перестук дождевых капель, сосредоточившись на паре спренов пламени, которые плясали вдоль одного полена. Их изменчивые фигурки очертаниями напоминали людей. Он проследил взглядом за тем, как один спрен прыгнул к другому.

Далинар услышал, как Эви встала, и решил, что она опять пойдет в уборную. Но жена вместо этого устроилась рядом, взяла его за руку и удовлетворенно вздохнула.

– Это ведь неудобно, – заметил Далинар.

– Но ты сам здесь сел.

– Я же не… – Он покосился на ее живот, который начал округляться.

Эви улыбнулась:

– Любимый, мое состояние не делает меня настолько хрупкой, что я могу сломаться от любого движения. – Она крепче прижалась к его руке. – Погляди-ка на спренов. Так весело играют!

– Мне кажется, они дерутся, – заметил Далинар. – Я почти вижу маленькие мечи в их руках.

– Неужели для тебя все связано с битвой?

Он пожал плечами.

Эви опустила голову ему на плечо:

– Далинар, почему ты не можешь просто получать удовольствие?

– От чего?

– От жизни. Ты столько всего перенес, чтобы создать королевство. Теперь, когда победил, почему бы этим не насладиться?

Он высвободился из ее хватки, встал и прошел в другой конец комнаты, чтобы налить себе выпить.

– Не думай, что я не заметила, как ты себя ведешь, – продолжила Эви. – Оживляешься всякий раз, стоит королю обмолвиться о каком-нибудь даже самом незначительном конфликте у наших границ. Просишь письмоводительниц читать тебе о великих битвах. Только и говоришь что о следующей дуэли.

– С ними скоро будет покончено, – буркнул Далинар и глотнул вина. – Гавилар считает, глупо подвергать себя опасности, – дескать, кто-то обязательно воспользуется одной из дуэлей, чтобы организовать заговор против него. Придется подыскать того, кто будет выступать вместо меня. – Он уставился на свое вино.

Черный Шип всегда был невысокого мнения о дуэлях. Слишком фальшивые и облагороженные. Но лучше так, чем никак.

– Ты как будто мертвый, – сказала Эви.

Далинар посмотрел на нее.

– Словно живешь только во время битвы, – пояснила она. – Когда можешь убивать. Как тьма из древних преданий. Ты оживаешь, отнимая чужие жизни.

Со своими светлыми волосами и золотистой кожей она походила на светящийся самосвет. Она была милой, любящей женщиной, которая заслуживала лучшего отношения. Далинар заставил себя вернуться и сесть рядом.

– Мне все-таки кажется, что спрены пламени играют, – сказала Эви.

– Я всегда спрашивал себя, – проговорил Далинар, – неужели они сделаны из огня? Похоже, что так, но как тогда быть со спренами эмоций? Получается, спрены гнева из него и состоят?

Эви рассеянно кивнула.

– А спрены славы? – продолжил Далинар. – Сделаны из славы? Что же такое слава? Могут ли спрены славы появиться вокруг человека, который бредит или, может быть, мертвецки пьян – и ему только кажется, что он достиг чего-то великого, в то время как вокруг него собралась толпа насмешников?

– Это загадка, – сказала она, – ниспосланная нам Шиши.

– Ты когда-нибудь спрашивала себя об этом?

– А зачем? Мы в конце концов все узнаем, когда возвращаемся к Одному. Нет смысла сейчас мучить свой разум вещами, которые мы не в силах познать.

Далинар, прищурившись, смотрел на спренов пламени. У одного из них совершенно точно был меч. Миниатюрный осколочный клинок.

– Муж мой, вот почему ты так часто полон мрачных дум, – произнесла Эви. – Нехорошо, что у тебя в желудке сгусток, твердый как камень, покрытый влажным мхом.

– У меня… что?

– Ты не должен размышлять о таких странных вещах. Откуда вообще у тебя взялись подобные мысли?

Он пожал плечами, но вспомнил, как две ночи назад допоздна засиделся с Гавиларом и Навани: они пили вино под сенью дождя. Она все говорила и говорила об исследованиях спренов, а Гавилар время от времени поддакивал, помечая глифами свои карты. Навани рассказывала с таким пылом, так увлеченно – а Гавилар ее игнорировал.

– Наслаждайся моментом, – посоветовала Эви. – Закрой глаза и поразмысли о том, что Одно дало тебе. Стремись к умиротворению забвения, и пусть тебя согреет восторг от собственных ощущений.

Он закрыл глаза, как предложила Эви, и попытался просто насладиться пребыванием рядом с нею.

– Эви, а человек может на самом деле измениться? Как меняются спрены?

– Мы все – разные аспекты Одного.

– Тогда можно превратиться из одного аспекта в другой?

– Разумеется. Разве ваша собственная доктрина не говорит о преображении? О том, что человека путем духозаклинания можно превратить из примитивного существа в нечто славное?

– Я не знаю, работает ли это.

– Тогда обратись к Одному.

– В молитве? Через ревнителей?

– Нет, дурачок. Сам.

– Лично?! – изумился Далинар. – Как, э-э, в храме?

– Если хочешь встретиться с Одним лично, тебе придется отправиться в долину, – объяснила она. – Там ты сможешь пообщаться с ним или с его воплощением и получить…

– Старая магия! – прошипел Далинар, открыв глаза. – Ночехранительница. Эви, не говори таких вещей.

Вот буря – ее языческое наследие всплывало в самые странные моменты. Она могла рассуждать о воринской доктрине, как добропорядочная дама, а потом изрекала что-нибудь… этакое.

К счастью, она больше ничего не сказала. Закрыла глаза и тихонько запела. Наконец кто-то постучался в наружную дверь его покоев.

Хатан, его домоправитель, должен был ответить. И действительно, Далинар услышал снаружи его голос, а потом – легкий стук в дверь комнаты.

– Светлорд, это ваш брат, – доложил Хатан через дверь.

Далинар вскочил, распахнул дверь и прошел мимо невысокого старшего слуги. Эви последовала за ним, одной рукой касаясь стены – такая у нее была привычка. Они прошли мимо открытых окон, выходящих на промокший до нитки Холинар, где мелькающие фонари отмечали движение людей по улицам.

Гавилар ждал в гостиной, одетый в новомодный костюм с жесткой двубортной курткой. Его темные кудри падали на плечи, и их дополняла ухоженная борода.

Далинар ненавидел бороды, в шлеме они только мешали. Но не мог отрицать, что Гавилару борода к лицу. Глядя на него во всей красе, никто бы не увидел бандита из захолустья, скорее, цивилизованного военачальника, который посредством грубой силы и завоеваний пробился к трону. Нет, этот человек был настоящим королем.

Гавилар постучал по ладони стопкой бумаг.

– Что такое? – спросил Далинар.

– Раталас, – сказал Гавилар и сунул бумаги Эви, которая как раз вошла.

– Опять! – воскликнул Далинар. Прошло много лет с тех пор, как он посетил Разлом – огромный ров, где ему достался осколочный клинок.

– Они требуют твой меч, – объяснил Гавилар. – Заявляют, будто вернулся наследник Таналана. Якобы ему и должен принадлежать осколок, потому что ты не выигрывал его в честном поединке.

Далинар похолодел.

– Я-то знаю, что это заведомая ложь, – заявил Гавилар, – поскольку, когда мы бились при Раталасе, ты сказал, что разобрался с наследником. Ты же это действительно сделал?

Он вспомнил тот день. Вспомнил, как завис в дверном проеме грозной тучей, чувствуя внутри пульсирующий Азарт. Вспомнил плачущего ребенка с осколочным клинком в руках. Изломанное мертвое тело его отца позади. Тихий умоляющий голос.

Азарт исчез в один миг.

– Гавилар, он был ребенком, – хрипло пробормотал Далинар.

– Преисподняя! – воскликнул его брат. – Он потомок старого режима. Это… буря, это было десять лет назад. Он достаточно взрослый, чтобы представлять собой угрозу! Весь город взбунтуется, весь край. Если мы не предпримем что-нибудь, все королевские земли могут отколоться.

Далинар улыбнулся. Собственные эмоции потрясли его, и он быстро подавил эту улыбку. Несомненно… кому-то придется отправиться туда и разгромить повстанцев.

Он повернулся и увидел Эви. Она глядела на него, сияя, хотя сам Далинар ожидал от жены возмущения при мысли о новых войнах. Взамен она шагнула к нему и взяла за руку:

– Ты пощадил ребенка.

– Я… Он едва мог поднять меч. Я отдал мальца его матери и велел спрятать.

– Ох, Далинар. – Эви прижалась к нему.

Он ощутил растущую гордость. Разумеется, это было нелепо. Он подверг королевство опасности – что подумают люди, когда узнают, что сам Черный Шип не выстоял перед угрызениями совести? Они будут смеяться.

В тот момент ему было наплевать. Главное, что он сумел стать героем в глазах этой женщины.

– Что ж, полагаю, мятежа следовало ожидать, – проворчал Гавилар, глядя в окно. – Прошли годы после официального объединения; люди взялись отстаивать свою независимость. – Он повернулся, протягивая руку Далинару. – Знаю, чего ты хочешь, брат, но тебе придется от этого воздержаться. Я не посылаю туда армию.

– Но…

– Я могу пресечь это политическими мерами. Мы не можем показать, что поддержка единства основана лишь на силе, иначе Элокару придется всю жизнь гасить пожары после того, как меня не станет. Надо, чтобы люди думали об Алеткаре как об объединенном королевстве, а не как о разобщенных регионах, которые вечно стремятся обыграть друг друга.

– Звучит неплохо, – буркнул Далинар.

Этому не суждено случиться – по крайней мере, без напоминания в виде меча. Однако в кои-то веки он решил, что не заговорит об этом первым.

37
Последний раз, когда мы маршируем

Не волнуйся из-за Рейза. Жаль Аону и Ская, но они были глупы – нарушили наш договор с самого начала.

Нумухукумакиаки’айялунамора всегда учили, что первое правило войны – узнать своего врага. Кое-кто мог предположить, что эти уроки не слишком-то ему в жизни пригодились. Однако возня с хорошим рагу очень напоминала подготовку к войне.

Лунамор – или Камень, как его называли друзья, чьи неповоротливые языки низинников были не приспособлены к подлинной речи, – помешивал варево огромной деревянной ложкой размером с меч. Под котлом горел костер из шелухи камнепочек, и игривые спрены ветра хлестали дым, отчего он шел прямо на повара, с какой бы стороны тот ни становился.

Он поместил котел на плато Расколотых равнин и – при свете красивых огней и падающих звезд – с удивлением обнаружил, что соскучился по этому месту. Кто бы мог подумать, что он привяжется к пустынным, продуваемым всеми ветрами плоскогорьям? Его родина – место крайностей: пронизывающе холодный лед, рыхлый снег, бурлящий жар и благословенная влажность.

А тут, внизу, все было таким… умеренным, и Расколотые равнины оказались хуже всего. В Йа-Кеведе он бы увидел покрытые лозами долины. В Алеткаре – поля зерновых и повсюду камнепочки, как пузырьки в бурлящем котле. И вот тебе Расколотые равнины. Бесконечные пустые плато, на которых почти ничего не растет. Странное дело – он их полюбил.

Лунамор, тихонько напевая, мешал рагу, держа ложку обеими руками, следя за тем, чтобы у дна не подгорело. Когда дым не шел в лицо – будь проклят этот густой ветер, в котором слишком много воздуха, чтобы люди вели себя прилично, – он ощущал запах Расколотых равнин. Запах… простора. Запах высокого неба и обожженного солнцем камня, приправленный ноткой жизни, скрывшейся в ущельях. Это как толика специй. Влажная, живая, полная смешанных ароматов растений и гнили.

В тех ущельях Лунамор нашел себя после того, как долгое время блуждал впотьмах. Новая жизнь, новая цель.

И рагу.

Лунамор попробовал рагу – взяв чистую ложку, конечно же, он ведь не какой-нибудь варвар вроде некоторых поваров-низинников. Длиннокорень еще не готов – мясо рано добавлять. Настоящее мясо, из пальцекрабов, которых он чистил всю ночь. Его нельзя было готовить слишком долго, иначе оно становилось как резина.

Остальные члены Четвертого моста на плато слушали Каладина. Лунамор встал спиной к Нараку, городу в центре Расколотых равнин. Поблизости на одном из плато что-то сверкнуло – Ренарин Холин запустил Клятвенные врата. Лунамор пытался не отвлекаться. Он смотрел на запад. Туда, где располагались старые военные лагеря.

«Ждать уже не долго, – подумал он. – Но не стоит на этом задерживаться. А в рагу надо добавить больше давленого лимма».

– Я многих из вас обучал в ущельях, – заявил Каладин.

В Четвертый мост вошли несколько мостовиков из других отрядов, и даже солдаты, которых рекомендовал Далинар. Удивляла группа из пяти разведчиц, но кто такой Лунамор, чтобы судить?

– Я мог бы обучать вас владению копьем, потому что когда-то сам этому учился, – продолжил Каладин, – но то, чем мы попытаемся заняться сегодня, иное дело. Я и сам с трудом понимаю, как могу пользоваться буресветом. Нам придется вместе двигаться вперед, падая и поднимаясь.

– Ганчо, все в порядке, – заявил Лопен. – Ну разве это сложно – научиться летать? Небесные угри постоянно летают, а они уродливые и тупые. Большинство мостовиков обладают только одним из этих качеств.

Каладин остановился рядом с Лопеном. Капитан сегодня был в хорошем настроении, и Лунамор считал это своей заслугой. Он ведь как-никак приготовил Каладину завтрак.

– Первый шаг – произнести Идеал. Подозреваю, кое-кто из вас это уже сделал. Но что касается остальных, то, если вы хотите быть учениками ветробегунов, вам придется дать такую клятву.

Они начали выкрикивать нужные слова. Их теперь знали все. Лунамор произнес Идеал шепотом: «Жизнь прежде смерти. Сила прежде слабости. Путь прежде цели».

Каладин протянул Лопену кошель, полный самосветов:

– Настоящее испытание и обоснование ваших притязаний на членство в ордене заключается в том, чтобы научиться втягивать буресвет. Кое-кто из вас уже это умеет…

Лопен тотчас же начал светиться.

– …и они помогут учиться остальным. Лопен, бери первый, второй и третий отряды. Сигзил, у тебя четвертый, пятый и шестой. Пит, не думай, что я не видел, как ты светишься. Ты бери остальных мостовиков, а ты, Тефт, – разведчиц и… – Каладин огляделся по сторонам. – А где Тефт?

Он только сейчас заметил? Лунамор любил капитана, но тот порой бывал рассеянным. Видать, дурел от воздуха.

– Сэр, Тефт не вернулся в казармы прошлой ночью, – доложил Лейтен, чувствуя неловкость.

– Ладно. Я помогу разведчицам. Лопен, Сигзил, Пит, объясните своим отрядам, как втягивать буресвет. Я хочу, чтобы еще до конца дня каждый на этом плато светился так, словно проглотил фонарь.

Они разделились, явно горя нетерпением. Из камня вырвались прозрачные красные «знамена» и заполоскались на невидимом ветру, одним концом соединенные с землей. Спрены предвкушения. Лунамор удостоил их уважительным жестом: коснулся рукой плеча, а потом – лба. Это хоть и малые, но боги. Он видел за «знаменами» их истинную форму – едва заметные очертания куда более крупных существ.

Лунамор поручил помешивание Даббиду. Молодой мостовик молчал с того дня, когда Лунамор помог Каладину вытащить его с поля боя. Но мешать варево мог, а еще – носить мехи с водой. Он стал для команды чем-то вроде символа, поскольку именно его Каладин спас первым. Когда мостовики проходили мимо Даббида, они на свой лад отдавали ему честь.

Уйо был сегодня на кухонном дежурстве вместе с Лунамором, что вошло у него в обыкновение. Уйо сам просил назначить его в дежурство на кухню – остальные старались этого избегать. Приземистый, мускулистый гердазиец негромко напевал себе под нос, помешивая шики – коричневатый рогоедский напиток, – который Лунамор оставил охлаждаться на всю ночь в бидонах на плато рядом с Уритиру.

К удивлению Лунамора, Уйо взял горстку лазбо из горшочка и высыпал в жидкость.

– Безумец, что ты делаешь?! – заорал Лунамор, нависнув над помощником. – Лазбо? В напиток? Это же пряный порошок, воздух тебе в голову, низинник!

Уйо что-то ответил на гердазийском.

– Ба! – воскликнул Лунамор. – Я не говорю на этом твоем безумном языке. Лопен! Иди сюда, поговори с родственником! Он портит нашу выпивку!

Лопен, однако, неистово жестикулировал и хвастал тем, как утром приклеил себя к потолку.

Лунамор крякнул и снова уставился на Уйо. Тот протянул ему полную ложку напитка.

– Воздух тебе в голову, – пробормотал Лунамор и сделал глоток. – Ты же погубил…

Благословенные боги моря и камня. А хорошо получилось! Пряность придала нужную крепость охлажденному напитку, и его ароматы теперь сочетались в совершенно неожиданной – но каким-то образом гармоничной – пропорции.

Уйо улыбнулся.

– Четвертый мост! – заявил он на алетийском, с сильным акцентом.

– Счастливчик, – проворчал Лунамор, ткнув в него пальцем. – Я тебя не буду сегодня убивать. – Он еще раз попробовал и махнул ложкой. – Давай сделай то же самое со всеми бидонами шики.

Так-так, а где же Хоббер? Тощий, щербатый мостовик не мог быть слишком далеко. Вот одно из преимуществ иметь помощника-повара, который не мог ходить; он обычно сидел там, где его посадили.

– Следите за мной, внимательно! – велел Лопен своему отряду, и с каждым словом из его рта вырывался буресвет. – Ладно. Ну так вот. Я, Лопен, сейчас полечу. Можете аплодировать по своему усмотрению.

Он подпрыгнул и упал на плато.

– Лопен! – окликнул гердазийца Каладин. – Ты должен помогать другим, а не устраивать цирк!

– Прости, гон! – отозвался Лопен. Он завозился, лицом прижимаясь к камню, и не смог подняться.

– Ты… ты что, приклеил себя к земле?! – изумился Каладин.

– Это всего лишь часть плана, гон! – заявил Лопен. – Если я собираюсь стать нежным облачком в небе, мне надо сперва убедить землю, что мы с нею не расстаемся. Ее, как беспокойную любовницу, надо успокоить и убедить, что я вернусь после зрелищного и по-королевски величавого подъема в небо.

– Лопен, ты не король, – напомнил Дрехи. – Мы об этом уже говорили.

– Конечно нет. Я бывший король! Ты явно один из тех глупцов, о которых я упоминал.

Лунамор весело крякнул и, обогнув свою маленькую полевую кухню, направился к Хобберу, который, как он теперь вспомнил, чистил клубни на краю плато. Лунамор замедлил шаг. Почему Каладин присел на корточки возле табурета Хоббера, протягивая ему… самосвет?

«А-а…» – догадался Лунамор.

– Я втягивал буресвет вместе с воздухом, – негромко объяснял Каладин. – Я это делал неосознанно в течение нескольких недель, а то и месяцев, прежде чем Тефт объяснил мне все.

– Сэр, – пробормотал Хоббер, – не знаю, если я… Ну, сэр, я же не Сияющий. Я никогда не был так уж хорош с копьем. Я всего лишь сносный повар.

«Сносный» с натяжкой. Но Хоббер был старательным и услужливым, поэтому Лунамор радовался его присутствию. Кроме того, бедолаге требовалась работа, которую можно выполнять сидя. Месяц назад Убийца в Белом пронесся через королевский дворец в военных лагерях, пытаясь убить Элокара, – в итоге атаки Хоббер остался с омертвевшими ногами.

Каладин вложил самосвет в пальцы Хоббера.

– Просто попробуй, – негромко посоветовал капитан. – Суть Сияющего не столько в силе или навыках, но в душе. А твоя – лучшая среди всех нас.

Капитан, как правило, пугал незнакомцев. Он выглядел воплощением вечной бури, его напряженное внимание заставляло людей пасовать перед его взглядом. Но в нем была и удивительная нежность. Каладин сжал руку Хоббера, и было видно, что он едва не рвется на части.

Иногда казалось, что Каладина Благословенного Бурей не сломить и при помощи всех камней Рошара. А потом один из его людей получал ранение, и в броне Кэла появлялась трещина.

Каладин направился обратно тренировать разведчиц, и Лунамор припустил трусцой следом. Он поклонился маленькому божеству, которое ехало на плече капитана, и спросил:

– Каладин, ты думать, у Хоббер получится?

– Уверен, что да. Я не сомневаюсь, что у всего Четвертого моста получится и, возможно, кое у кого еще.

– Ха! – воскликнул Лунамор. – Каладин Благословенный Бурей, твой улыбка как найти потерянная сфера в своем рагу. Удивительно, да, но еще и очень быть приятно. Пошли, я иметь напиток, который ты надо попробовать.

– Я должен вернуться к…

– Пошли! Напиток, который ты надо попробовать! – Лунамор подвел его к большому бидону с шики и налил кружку.

Каладин осушил ее до дна:

– Эй, очень вкусно!

– Не мой рецепт быть, – пожаловался Лунамор. – Уйо его менять. Надо мне теперь или его повысить, или столкнуть с края плато.

– Повысить до кого? – уточнил Каладин, наливая себе еще кружку.

– До низинника, которому воздух в голову ударить, – объяснил Лунамор. – Второго класса.

– Камень, сдается мне, ты чересчур любишь это выражение.

Поблизости Лопен беседовал с землей, к которой все еще был приклеен.

– Дорогая, не переживай. Неповторимый Лопен достаточно велик, у него много сил. Много сил земных и небесных! Мне просто необходимо взмыть в небо, ибо, если я буду связан лишь с землей, несомненно, от моей растущей величины она начнет трескаться и ломаться.

Лунамор покосился на Каладина:

– Слова мне нравиться, да. Потому только, что у них быть поразительно много случаев применений, и все вам подходить.

Каладин усмехнулся, потягивая шики и наблюдая за своими людьми. Дальше по плато Дрехи вдруг поднял свои длинные руки и воскликнул: «Ха!» Он светился. Вскоре то же самое случилось с Бисигом. Это должно было исцелить его руку – он тоже был ранен Убийцей в Белом.

– Камень, это точно сработает! – заявил Каладин. – Они были близки к этой силе вот уже несколько месяцев. И едва получат ее, смогут исцелиться. Мне не придется отправляться на битву, волнуясь, кого из вас я потеряю.

– Каладин, – негромко напомнил Лунамор, – то, что мы начать, – все равно война. Люди умирать.

– Четвертый мост защитит его сила.

– А враг? У него нет силы? – Рогоед шагнул ближе. – Я не хотеть портить настроение Каладина Благословенного Бурей, но никто никогда в полной безопасности. Печальная правда, друг мой.

– Может быть. – Лицо у Каладина стало отрешенное. – У твоего народа воевать отправляются только младшие сыновья, так?

– Исключительно туаналикина, четвертый сын и младше быть истрачены на войну. Первый, второй и третий сын слишком ценный.

– Четвертый и младше. Совсем мало шансов.

– Ха! Ты не знать размер рогоедских семей.

– И все-таки это значит, что в бою гибнет меньше людей.

– Пики отличаться от этого места. – Лунамор улыбнулся Сильфрене, которая взмыла с плеча Каладина и отправилась танцевать на ближайших ветрах. – И не только потому, что мы иметь правильное количество воздуха, чтобы голова варить как следует. Нападать на другой пик дорого и трудно. Нужно усердно и долго готовиться. Мы больше говорить о войне, чем воевать.

– Звучит мило.

– Ты отправиться туда со мной! – заявил Лунамор. – Ты и весь Четвертый мост. Вы теперь быть моя семья.

– Земля, – настаивал Лопен, – я буду тебя любить, как и прежде. Меня ни к кому не тянет, как к тебе. Даже если уйду, я вернусь!

Каладин вновь покосился на Лунамора.

– Возможно, – предположил рогоед, – если кое-кто побыть вдали от ядовитого воздуха, он сделаться не таким, как…

– Лопен?

– Впрочем, если поразмыслить, это быть грустно.

Каладин усмехнулся и вручил Лунамору кружку. Потом подался вперед:

– Камень, что случилось с твоим братом?

– Два брата быть в порядке, насколько я знать.

– А как же третий? Тот, который умер, – и ты оказался из четвертого сына третьим, что и сделало тебя поваром, а не солдатом? Не отрицай это.

– Печальная история быть. А сегодняшний день не для печальных историй. Сегодня день для смеха, рагу и полета. Вот этого всего.

И возможно… кое-чего более великого.

Каладин похлопал его по плечу:

– Если захочешь поговорить, я рядом.

– Хорошо о таком знать. Хотя сегодня вроде с тобой поговорить мечтает кое-кто другой.

Лунамор кивком указал на человека, который пересекал мост, ведущий на их плато. Он был в жестком синем костюме и с серебряным венцом на голове.

– Королю не терпится беседовать. Ха! Несколько раз спрашивать, знать ли мы, когда ты вернуться. Как будто мы встречаться с нашим славным летучим командиром по расписанию.

– Он приходил на днях, чтобы повидаться со мной. – Каладин заметно напрягся, стиснул зубы, а потом пошел к королю – тот ступил на плато в сопровождении группы охранников из Одиннадцатого моста.

Лунамор продолжил трудиться над рагу, но встал так, чтобы все слышать, – ему было любопытно.

– Ветробегун, – заговорил король, кивком приветствуя Каладина, – похоже, с тобой все в порядке, твои люди восстановили силы. Как скоро они будут готовы?

– Ваше величество, они в хорошей боевой форме, но чтобы овладеть новыми способностями… по правде говоря, я не знаю.

Лунамор попробовал рагу и, не поворачиваясь к королю, продолжил помешивать и слушать.

– Ты обдумал мою просьбу? – поинтересовался Элокар. – Полетишь со мной в Холинар, чтобы мы смогли отбить город?

– Как прикажет мой командир, так и сделаю.

– Нет, – возразил король. – Я прошу тебя лично. Отправишься со мной? Поможешь вернуть мою родину?

– Да, – тихо сказал Каладин. – Дайте мне немного времени. По крайней мере, пару недель, чтобы я смог обучить моих людей. Я бы хотел взять с нами несколько ветробегунов-учеников. И, если повезет, оставить здесь полного Сияющего на случай, если со мной что-то произойдет. Но так или иначе… да, Элокар. Я отправлюсь в Алеткар с вами.

– Хорошо. У нас есть немного времени, поскольку дядя хочет попытаться установить связь с людьми в Холинаре, используя свои видения. Двадцать дней хватит? Сможешь обучить учеников за это время?

– Ваше величество, мне придется.

Лунамор бросил взгляд на короля, который, скрестив руки, наблюдал за ветробегунами, будущими и нынешними. Похоже, он пришел не только побеседовать с Каладином, но и посмотреть на тренировку. Капитан вернулся к разведчицам – его божество полетело следом, – и Лунамор принес королю выпить. Потом чуть задержался возле моста, который пересек Элокар, чтобы попасть на это плато.

Их мост, тот самый, с которым они отправлялись в вылазки, теперь использовали для передвижения людей по плато, ближайшим к Нараку. Постоянные мосты все еще восстанавливали. Лунамор похлопал по древесине. Они думали, что потеряли этот мост, но разведчики нашли его застрявшим в ущелье на некотором расстоянии отсюда. Тефт попросил Далинара организовать подъем, и тот согласился.

Учитывая, через что прошел старый мост, он выглядел весьма неплохо. Четвертый мост вообще был сделан из крепкого дерева. Лунамор бросил взгляд на соседнее плато и поежился – не плато, а руины. Жалкий огрызок, состоявший из сломанных камней, возвышавшихся футов на двадцать от дна ущелья. Рлайн сказал, что здесь было обычное плато, до встречи Бури бурь и Великой бури во время битвы при Нараке.

В том страшном катаклизме целые плато были уничтожены. Хотя Буря бурь возвращалась несколько раз, две стихии больше не сталкивались в населенных районах. Лунамор еще раз похлопал мост, потом покачал головой и вернулся к своей полевой кухне.

Наверное, они могли бы тренироваться и в Уритиру, но Расколотые равнины подходили для этого куда лучше, чем террасы перед башней, потому никто из мостовиков и не возражал. Это место было таким же пустынным, но принадлежало им.

Они также не стали задавать вопросы, когда Лунамор решил прихватить с собой котлы и припасы, чтобы приготовить обед. Конечно, пришлось повозиться, но горячая трапеза возмещала затраченные усилия – и, кроме того, существовало негласное правило. Хотя Лунамор, Даббид и Хоббер не участвовали в тренировках или учебных боях, они по-прежнему Четвертый мост, а значит, шли туда же, куда и все остальные.

Лунамор велел Уйо добавить мяса, строго наказав спрашивать, прежде чем что-то менять в рецепте. Даббид продолжал размешивать с безмятежным видом. Он казался довольным, хотя по его лицу было трудно что-то утверждать. Лунамор вымыл руки и взялся за тесто.

Приготовление пищи и впрямь походило на ведение войны. Надо было узнать своего врага, – впрочем, «врагами» в этом состязании были его же друзья. Они приступали к каждой трапезе, ожидая чего-нибудь грандиозного, и Лунамор исхитрялся, снова и снова доказывая свой талант. Он вел войну с хлебами и рагу, удовлетворяя аппетиты и насыщая животы.

Пока он работал, запустив руки глубоко в тесто, в голове у него звучало пение матери. Ее тщательные инструкции. Каладин ошибался; Лунамор не сделался поваром. Он всегда им был, с тех самых пор, как научился забираться на табурет, приставленный к рабочему столу, и запускать пальчики в липкое тесто. Да, однажды он научился стрелять из лука. Но солдатам нужно было питаться, и каждый гвардеец нуатомы выполнял несколько заданий – даже тот гвардеец, у которого было особое наследие и особые благословения.

Он закрыл глаза, разминая тесто, и стал напевать песню матери в такт ритму, едва слышному, с трудом различимому.

Вскоре услышал чьи-то тихие шаги по мосту у себя за спиной. Принц Ренарин замер возле котла; свое задание по переносу людей посредством Клятвенных врат он выполнил. На плато больше трети мостовиков поняли, как втягивать буресвет, но из новичков этого никто не сумел сделать, как Каладин ни старался.

Ренарин наблюдал. Его щеки раскраснелись. Он явно прибежал сюда, выполнив поручение, но теперь его охватила неуверенность. Элокар устроился неподалеку, возле камней, чтобы посмотреть тренировку, и Ренарин шагнул было в его сторону, ведь вроде как полагалось находиться рядом с королем.

– Эй! – крикнул Лунамор. – Ренарин!

Парнишка вздрогнул. Его синяя униформа Четвертого моста казалась… аккуратнее, чем у остальных.

– Мне бы не помешала кое-какая помощь с этим хлебом, – закончил рогоед.

Ренарин тотчас же улыбнулся. Паренек хотел лишь, чтобы к нему относились как ко всем. Что ж, это было достойное поведение для мужчины. Лунамор бы и самого великого князя заставил месить тесто, если бы ему такое сошло с рук. Далинар иногда выглядел так, словно ему пошло на пользу бы как следует вымесить тесто для хлеба.

Ренарин вымыл руки, затем сел на землю напротив Лунамора и стал повторять движения рогоеда. Лунамор оторвал кусок теста шириной с ладонь, расплющил его и шлепнул на один из больших камней, разложенных у огня, чтобы они нагрелись. Тесто приклеилось к камню, где ему и предстояло печься, пока не снимут.

Лунамор не принуждал Ренарина к беседе. На некоторых людей надо было давить, чтобы они раскрылись. Других следовало оставить в покое, чтобы они двигались в собственном темпе. Это было похоже на разницу между рагу, которое доводили до кипения, и тем, которое томили на медленном огне.