Текст книги "Ритм войны. Том 2"

62. Хранительница форм

Восемь лет назад

Эшонай повертела топаз в пальцах и настроилась на ритм напряжения. Топаз должен был излучать спокойный темно-коричневый свет, но этот испускал зловещий оранжевый, того же оттенка, что полоса на спине ядовитого сигс-кремлеца.

Присмотревшись, Эшонай как будто разглядела спрена, пойманного в ловушку. Это был спрен боли, и он в отчаянии метался туда-сюда. Хотя… возможно, его отчаяние она сама придумала. Попадая в самосвет, спрены почти всегда становились бесформенными – превращались в туманный сгусток буресвета, из которого и состояло их племя. И все же он не мог быть счастлив там, внутри. Как бы она себя чувствовала, если бы оказалась запертой в комнате и не могла исследовать мир?

– Ты научилась этому у человеков? – спросила Эшонай.

– Да, – сказала Венли.

Она удобно устроилась между двумя старейшинами в маленькой комнате для собраний, где было полным-полно плетеных циновок и разноцветных знамен.

Венли не входила в Пятерку – собрание старейшин, – но вела себя так, словно принадлежит к их числу. За последние несколько месяцев с ней что-то произошло. Когда-то она потакала своим желаниям, а теперь излучала эгоизм и уверенность. Эшонай передала самосвет одному из старейшин, и сестра запела в ритме победы.

– Почему ты не принесла это нам раньше, Венли? – сдержанно спросил Клейд, принимая камень. – Человеки ушли несколько месяцев назад.

– Я думала, что могу ошибаться, – сообщила Венли в ритме доверия. – Я решила посмотреть, смогу ли сама поймать спрена. Если бы ничего не получилось, вы бы сочли всё моими фантазиями.

– Я не слышал, что они способны на такое, – сказал Клейд в ритме примирения. – Как ты думаешь, можно поймать спрена жизни? Если да, то мы могли бы лучше выбирать время для бракоформы. Это было бы очень удобно.

– Взгляните на этот камень. – Венли забрала топаз и передала его Варнали. – Я думаю, он может открыть секрет боеформы.

– Опасная форма, – заметил Варнали. – Но полезная.

– Это не форма власти, – проговорил Клейд. – Мы можем ею воспользоваться.

– Человеки пытаются завоевать нашу симпатию, – сказала в ритме раздражения Гангна, главная из пятерых старейшин. Этот ритм был предназначен для того, чтобы вызвать сочувствие в досадной ситуации. – Они ведут себя так, будто мы – единая нация, а не группа ссорящихся семей. Жаль, что мы не можем предстать перед ними, сплотившись. Они так много сделали за столетия, проведенные в разлуке, а мы так мало помним.

– Простите, старейшины, – сказала Эшонай в ритме примирения. – Но у них есть преимущества, которых нет у нас. Их намного больше, у них имеются древние устройства для производства металлов, а также земли, более защищенные от бурь.

Она недавно вернулась из своей последней экспедиции – теперь старейшины полностью поддерживали такие затеи. Эшонай пыталась обойти торговый пост людей, а затем найти их дом. Ей не раз приходилось настраиваться на ритм разочарования; все те места, где она думала обнаружить человеков, пустовали. Они нашли стада диких чуллов и даже заметили вдалеке табун ришадиумов, что было редкостью.

Никаких человеков. Она вернулась на их торговый пост, который был превращен в небольшой форт из камня, укомплектованный солдатами и двумя письмоводительницами. Там ее ждало послание. Король человеков хотел «должным образом оформить отношения» с ее народом, который теперь именовали «паршенди».

Она вернулась с посланием и обнаружила Венли среди старейшин. Венли, такую уверенную в себе. Венли, копирующую человеческие штуковины, о которых Эшонай – несмотря на то, что проводила с ними так много времени, – ни разу не слышала.

– Спасибо, Эшонай, – поблагодарила Гангна. – Ты хорошо справилась со своей задачей.

У трудоформы панцирь был только на тыльной стороне ладоней в виде небольших гребней; у Гангны они уже побелели по краям. Признак почтенного возраста. Слушательница повернулась к остальным и продолжила:

– Мы должны ответить на это предложение. Человеки ожидают, что мы станем нацией. Должны ли мы сформировать правительство, как это сделали они?

– Другие семьи никогда не пойдут за нами, – возразил Клейд. – Они уже возмущены тем, что человеки уделяют нам больше внимания.

– Мне неприятна сама мысль о короле, – с тревогой добавил Хусал. – Мы не должны следовать их примеру в этом смысле.

Эшонай запела в ритме мольбы, показывая, что хочет заговорить снова.

– Старейшины, – сказала она, – я думаю, мне следует навестить другие семьи и показать им свои карты.

– И что это даст? – скептически спросила Венли.

– Если я продемонстрирую, что в мире существует так много всего, они поймут, что как народ мы менее важны, чем считали. Они захотят объединиться.

Венли запела в ритме забавы:

– Думаешь, они просто возьмут и присоединятся к нам? Потому что увидят карты? Эшонай, ты просто прелесть.

– Мы рассмотрим твое предложение, – сказала Гангна, а потом запела в ритме благодарности, намекая, что Эшонай может идти.

Эшонай вышла на солнечный свет, а старейшины принялись задавать Венли новые вопросы о том, как создавать самосветы с плененными внутри спренами. Эшонай настроилась на ритм раздражения, а потом с усилием вернулась к ритму мира. Она всегда ощущала беспокойство после долгих путешествий. Но была недовольна не сестрой, а ситуацией в целом.

Эшонай побрела к потрескавшейся стене, окружавшей город. Ей нравилось это место; оно было старым, а старые вещи казались… продуманными. Она шла вдоль основания бывшей стены, мимо слушателей, которые ухаживали за чуллами, носили зерно с полей, таскали воду. Многие, увидев ее, поднимали руку или окликали в определенном ритме. К сожалению, теперь она стала знаменитой. Ей пришлось остановиться и поболтать с несколькими слушателями, которые хотели расспросить об экспедиции.

Она терпеливо переносила внимание. Эшонай потратила годы, пытаясь вызвать такой интерес к внешнему миру. Теперь она не откажется от благосклонности окружающих.

Когда удалось освободиться, она взобралась на сторожевой пост у стены. Оттуда она могла видеть, как слушатели из других семей бродят по Равнинам или гонят своих свиней по периметру города.

«Их здесь больше, чем обычно».

Одна из других семей, возможно, готовит нападение на город. Неужели они осмелели? Так скоро после того, как пришли человеки и изменили мир?

Да, логично. В конце концов, собственная семья Эшонай тоже осмелела. Другие могли предположить, что сородичи Эшонай получают от человеков секреты или особые товары. Они хотели бы сами воспользоваться дарами человеков.

Эшонай должна пойти к ним и все объяснить. Зачем бороться, когда столько всего можно испытать? Зачем ссориться из-за старых, разрушенных городов? Они могли бы возводить новые, как это делали человеки. Она настроилась на ритм решительности.

А потом опять перешла к ритму волнения, когда увидела фемалену, рассеянно бредущую вдоль основания стены. Мать была одета в свободную коричневую мантию, которая на фоне великолепной красно-черной кожи казалась блеклой.

Эшонай спустилась и подбежала к ней.

– Мама!

– Ах, – сказала ее мать в ритме тревоги. – Я тебя знаю. Ты мне не поможешь? Со мной происходит что-то странное.

Эшонай взяла мать за руку:

– Мама…

– Да. Да, я твоя мать. Ты – Эшонай. – Фемалена огляделась, потом подалась ближе. – Ты можешь рассказать мне, как я попала сюда, Эшонай? Я, кажется, не помню.

– Ты собиралась дождаться моего возвращения домой. С угощением.

– Правда? Тогда почему я этого не сделала?

– Ты, должно быть, потеряла счет времени, – сказала Эшонай в ритме утешения. – Давай отведем тебя домой.

Джакслим загудела в ритме решимости и не двинулась с места – похоже, с каждой секундой она все лучше осознавала себя.

– Эшонай, – сказала она, – надо что-то делать. Я не просто устала. Это что-то похуже.

– Может, и нет, мама. Может быть, это…

Ее мать запела в ритме утраты. Эшонай замолчала.

– Я должна убедиться, что твоя сестра знает все песни, – сказала Джакслим. – Возможно, буря моей жизни приближается к завершению, Эшонай.

– Тебе надо отдохнуть, – проговорила Эшонай в ритме мира.

– Отдых – для тех, у кого есть лишнее время, милая, – сказала мать, но не возражала, когда Эшонай повела ее к дому. Она плотнее запахнула одеяние. – Я могу с этим смириться. Наши предки навлекли на себя слабость, чтобы основать наш народ. Они столкнулись с хрупкостью тела и ума. Я встречу это с достоинством. Я должна.

Дома Эшонай устроила ее, принесла поесть. Потом хотела показать свои новые карты, но передумала: Джакслим не любила слушать о путешествиях дочери. Не стоит ее расстраивать.

Почему все должно было случиться именно так? Эшонай наконец-то получила от жизни, что хотела. Но прогресс, перемены не могли произойти без бурь и течения лет. Каждый прошедший день означал для ее матери еще один шаг на пути к распаду.

Время, жестокий владыка. Оно превращает детей во взрослых, а потом радостно, безжалостно отнимает все свои дары…

Они все еще ели, когда вернулась Венли. Теперь сестра все время прятала улыбку, словно тайком настроилась на ритм забавы. Она положила свой самосвет – тот, что со спреном, – на стол.

– Они собираются попробовать, – объявила Венли. – Набирают добровольцев. Я должна предоставить горсть этих самосветов.

– Как ты научилась делать такую же огранку, как и у человеков? – спросила Эшонай.

– Это было нетрудно. Просто потребовалось немного практики.

Их мать уставилась на самосвет. Она вытерла руки тряпкой и взяла камень.

– Венли. Мне нужно, чтобы ты вернулась к урокам. Я не знаю, как долго еще смогу быть нашей хранительницей песен.

– Потому что твой разум сдает, – сказала Венли. – Мама, как ты думаешь, почему я так старалась найти эти новые формы? Это может помочь.

Взглянув на мать, Эшонай настроилась на ритм изумления.

– Помочь? – переспросила Джакслим.

– У каждой формы свой образ мышления, – объяснила Венли. – Это сохранилось в песнях. А некоторые были сильнее, более устойчивы к болезням, как телесным, так и душевным. Так что если бы ты перешла на эту новую форму…

Ее мать настроилась на ритм размышлений.

– Я… не понимала, – сказала Эшонай. – Мама, ты должна пойти добровольцем! Наверное, это и есть выход!

– Я пыталась уговорить старейшин, – прибавила Венли. – Они хотят, чтобы сперва попробовали измениться молодые слушатели.

– Они прислушаются ко мне, – решительно заявила Джакслим. – В конце концов, моя работа – говорить так, чтобы они слышали. Я попробую эту форму, Венли. И если ты действительно достигла своей цели… Ну, я когда-то думала, что быть нашей новой хранительницей песен – наибольшее, чего ты можешь достичь в жизни. Мне и в голову не приходило, что ты сумеешь изобрести еще более почетное призвание – Хранительница форм.

Эшонай откинулась на спинку стула, слушая, как сестра поет в ритме радости. Только… ритм как будто сбился. Звучал быстрее. Может, жестче?

«Не выдумывай, – приказала она себе. – Не поддавайся зависти, Эшонай. Это может легко разрушить нашу семью».

63. Практика

Мне сказали, что необыкновенными свойствами обладает не сам песок, а то, что растет благодаря ему. Имея в своем распоряжении семя оригинала и некоторые подходящие материалы, можно создать больше песка.

Из «Ритма войны», примечание к с. 13

Каладин метался, обливаясь потом и дрожа. Его разум переполняли видения умирающих друзей. Он видел Камня, который замерз на Пиках, Лопена, убитого на далеком поле битвы, Тефта, погибающего в одиночестве, усохшего до костей, с остекленевшими от огненного мха глазами.

– Нет! – закричал Каладин. – Нет!

– Каладин! – Сил летала вокруг его головы, от чего перед глазами вспыхивали полосы бело-голубого света. – Ты проснулся. С тобой все в порядке. Каладин?!

Он задышал размеренно и глубоко. Кошмары казались такими реальными и… цепкими. Как запах крови на одежде после боя.

Он заставил себя подняться на ноги и с удивлением обнаружил на каменном выступе небольшой мешочек со сверкающими самосветами.

– От Даббида, – объяснила Сил. – Он оставил их немного раньше, вместе с бульоном, потом схватил кувшин, чтобы сходить за водой.

– Откуда он…

Может, получил их от ревнителя в монастыре? Или потихоньку взял откуда-то еще. Даббид мог передвигаться по башне так незаметно, как Каладин не мог – люди всегда смотрели на Каладина, помнили его. Все дело в росте, думал он. А может, в поведении. Он так и не научился держать голову опущенной, даже когда был рабом.

Каладин покачал головой, затем принялся за утренние процедуры: потянулся, сделал зарядку, умылся тряпкой и водой, как мог. После этого позаботился о Тефте, вымыл его и переложил, чтобы предотвратить пролежни. Сделав все это, Каладин опустился на колени рядом с постелью Тефта со шприцем и бульоном. Он надеялся, что такое успокаивающее занятие, как кормление друга, утихомирит его разбушевавшийся разум.

Пока Каладин трудился, Сил устроилась на каменной скамье рядом с Тефтом. Она сидела, одетая в свое девичье платье, подтянув колени к груди и обхватив их руками. Оба долго молчали.

– Как бы я хотела, чтобы он проснулся, – наконец прошептала Сил. – В том, как Тефт злится, есть что-то радостное.

Каладин кивнул.

– Я была у Далинара перед его отъездом, – продолжила она. – Спросила, может ли он заставить меня чувствовать то, что иногда чувствуют люди. Печаль.

– Что? – изумился Каладин. – Почему, ради десятого имени Всемогущего, ты такое учудила?

– Хотела почувствовать то, что чувствуешь ты.

– Никто не должен чувствовать себя так, как я.

– Я сама по себе, Каладин. Сама могу принимать решения. – Она невидящим взглядом смотрела мимо Тефта и Каладина. – Именно в разговоре с ним я начала вспоминать своего старого рыцаря, как уже говорила тебе. Я думаю, Далинар что-то сделал. Я хотела, чтобы он Связал меня с тобой. Он отказался. Но я думаю, что он каким-то образом Связал меня с моим прошлым. Заставил вспомнить и снова испытать боль…

Каладин ощутил бессилие. Он так и не научился бороться с собственной тьмой. Как он мог помочь кому-то еще?

«Тьен бы справился. Тьен бы знал, что сказать».

Буря свидетельница, он скучал по брату. Даже после стольких лет.

– Я думаю, – снова заговорила Сил, – что у нас, спренов, есть проблема. Мы считаем, что не меняемся. Иногда мы об этом говорим. «Люди меняются. Певцы меняются. Спрены не меняются». Мы думаем, поскольку наши части вечны, мы сами тоже вечны. Но ведь и кусочки людей – вечны. Если мы можем выбирать, мы можем измениться. Если мы не можем измениться, то выбор ничего не значит. Я рада, что чувствую себя такой, как сейчас, – это напоминает мне о том, что я не всегда чувствовала то же самое. Была той же самой. Это значит, придя сюда и отыскав другого Сияющего рыцаря, я приняла решение. Не просто сделала то, для чего была создана, но сделала то, что я хотела.

Каладин склонил голову набок, не донеся шприц с бульоном к губам Тефта.

– Когда мне плохо, я чувствую, что не могу измениться. Как будто я никогда не менялся. Всегда так себя чувствовал и всегда буду чувствовать.

– Когда опять придут в голову такие мысли, – сказала Сил, – дай мне знать, хорошо? Вдруг поможет, если мы поговорим.

– Ладно.

– И, Кэл? Сделай то же самое для меня.

Он кивнул, и они оба замолчали. Каладин хотел сказать что-то еще. Он должен был сказать что-то еще. Но он чувствовал себя таким усталым. Спрены изнеможения кружились в комнате, хотя он проспал полдня.

Каладин видел знаки. Вернее, больше не мог их игнорировать. Он был в тисках боевого шока, и то, что башню оккупировали, никоим образом не улучшило ситуацию. Становилось только хуже. Снова драки. Снова много времени наедине с собой. Снова от него зависит множество людей…

Убийство, одиночество и напряжение. Нечестивый триумвират, копьями и ножами загоняющий его в угол.

А в углу его будут бить, пока не прикончат.

– Каладин! – окликнула Сил.

Он понял, что сидел, не двигаясь… как долго? Шквал. Он заново наполнил шприц и поднес его к губам Тефта. Спящий зашевелился, бормоча что-то, и Каладин почти смог разобрать слова. Что-то про родителей…

Вскоре дверь отворилась, и вошел Даббид. Он быстро отсалютовал Каладину, затем поспешил к скамье рядом с Тефтом и что-то положил на камень. Нетерпеливо махнул рукой.

– Что это такое?

Каладин развернул ткань и увидел нечто вроде фабриаля, похожего на кожаный наруч, какой носили Далинар и Навани, чтобы определять время. Только конструкция отличалась. На этой штуковине были длинные кожаные ремни и металлическая деталь вроде ручки, которая ложилась поперек ладони. Перевернув наруч, Каладин обнаружил внутри десять рубинов, но все они были пустыми.

– Это что такое, клянусь Рошаром?

Даббид пожал плечами.

– Тебя Сородич к этому привел?

Немой кивнул.

– Значит, Навани прислала, – решил Каладин. – Сил, который час?

– Примерно полчаса до беседы с королевой, – сказала она, глядя в небо, скрытое за многими футами камня.

– Следующая Великая буря? – спросил Каладин.

– Точно не скажу. По крайней мере, не в ближайшие дни. А что?

– Надо зарядить самосветы, которые я опустошил в схватке с Преследователем. Кстати, спасибо за новые, Даббид. Однако нам нужно придумать, как спрятать остальные снаружи, чтобы подзарядить.

Даббид похлопал себя по груди: будет сделано.

– Похоже, в последнее время тебе стало лучше, – заметил Каладин, усаживаясь, чтобы закончить кормить Тефта.

Немой пожал плечами.

– Секретом не поделишься?

Даббид просто сел на пол и положил руки на колени. Каладин вернулся к своей работе. Это оказалось на удивление утомительным – надо было прилагать усилия, чтобы не перебирать мысленно ночные кошмары. Он обрадовался, когда, закончив, услышал от Сил, что пришло время разговора с Навани.

Он подошел к стене, прижал руку к кристаллической жиле и стал ждать, когда королева заговорит в его голове.

«Великий маршал?» – спросила она через несколько минут.

– Здесь, – ответил он. – Но поскольку я был на пути к тому, чтобы окончательно сделаться лекарем, не уверен, что у меня все еще есть право на это звание.

«Я его восстанавливаю. Мне удалось заставить одного инженера выкрасть фабриаль, который может тебе пригодиться. Сородич должен быть в состоянии направить тебя к нему».

– Он уже у меня. Хотя я понятия не имею, для чего эта штука предназначена.

«Это личный лифт для левитации вверх и вниз на большие расстояния. Он облегчит подъем на верхние этажи башни».

– Интересно… – Каладин покосился на устройство, лежащее на каменной скамье. – Хотя я не сторонник технологий, светлость. Вы уж простите, но я с трудом понимаю, как включить обогреватель.

«Тогда тебе придется учиться быстро. А еще ты должен будешь заменить рубины в фабриале на те, что с пустотными спренами – из украденных даль-перьев. Нам понадобятся все двенадцать пар. Ты получил карту вместе с устройством?»

– Сейчас проверю.

Покопавшись в мешке, он вытащил маленькую сложенную карту. Судя по глифам, она вела к некоему месту на двадцатом этаже.

– Да, она у меня. Я смогу туда добраться. Враг не охраняет верхние этажи.

«Отлично. Там, наверху, в шахте есть гири, на которые нужно будет установить другие половинки этих рубинов. Механизм наруча сбросит одну из этих гирь, и сила передастся фабриалю. Тебя потянет в любом направлении, куда ты направишь устройство».

– За руку? – уточнил Каладин. – Звучит не слишком удобно.

«Увы, да. Мой инженер попытался это сгладить. Есть ремень, который можно обвить вокруг руки и закрепить на плече – он считает, так будет легче».

– Ладно…

Что ж, хоть какое-то занятие.

Но фабриали? Каладин всегда считал их игрушкой богатеев, хотя и догадывался, что это уже не соответствует действительности. Светсердца у новых пород домашнего скота, выведенных искусственно, были все больше, и методы создания фабриалей распространялись. Похоже, теперь в каждой третьей комнате был обогревающий фабриаль, а даль-перья стали достаточно дешевыми, чтобы даже рядовые могли позволить себе платить за отправку сообщений через них.

Навани объяснила, как заменить рубины. К счастью, в украденном чехле с даль-перьями нашлось несколько миниатюрных инструментов для вытаскивания камней из оправы. Это оказалось не сложнее, чем отремонтировать пряжки на кожаной куртке.

Покончив с этим, он и Сил рискнули выйти и осторожно пробрались на девять этажей вверх. Он не пользовался буресветом – осталось слишком мало, чтобы тратить впустую. Кроме того, было приятно подвергать нагрузке собственные мышцы.

На двадцатом этаже гранатовый свет привел его к месту, указанному на карте. Там Каладин нашел шахту и гири, и Навани объяснила, как установить сопряженные рубины. Он начал понимать, как работает устройство. Большие противовесы были достаточно тяжелыми, чтобы поднять человека. Пять рубинов в его фабриале-наруче были соединены с этими гирями в единую систему.

Остальные семь пар камней использовались для запуска и управления противовесами. Замысловатая конструкция из шкивов и прочих механизмов оказалась слишком сложна для понимания, но, по сути, она позволяла переключаться на другой противовес, когда один из них падал до упора. Еще можно было замедлить падение противовеса или полностью его остановить, управляя скоростью своего движения.

«Каждый противовес должен протащить тебя сотни футов, прежде чем дойти до самого низа, – сказала Навани через гранатовую жилу на стене. – Шахта достигает водоносного горизонта у подножия горы. Это значит, что ты должен суметь взлететь с первого этажа на вершину башни, используя всего одну гирю. Плохая новость в том, что, как только все пять противовесов окажутся внизу, устройство будет бесполезно, пока ты их не перемотаешь. В углу стоит лебедка; боюсь, это потребует очень больших усилий».

– Досадно, – сказал Каладин.

«Да, немного неудобно крутить ручку лебедки ради чуда, позволяющего человеку безопасно взлететь на сотни футов».

– Простите, светлость, но обычно я могу сделать это с гораздо меньшим трудом.

«А сейчас не можешь, верно?»

– Верно. – Каладин посмотрел на фабриаль, теперь прикрепленный к его левой руке, с ремнями, обмотанными вокруг плеча. Штуковина немного жала, но в целом сидела вполне прилично. – Значит, я направлю его в нужную сторону, активирую и меня потянет туда?

«Да. Но мы сделали устройство таким, чтобы движение прекращалось, если разжать хватку – иначе это было бы слишком опасно. Видишь нажимную пружину возле ладони? Если ослабить давление на нее, включится тормоз. Понятно?»

– Да.

Каладин крепко сжал ручку поперек ладони. По одну сторону от нее выделялась металлическая часть с пружиной снизу. Чем сильнее он сжимал, тем быстрее устройство его тянуло. Если отпустить ручку совсем, он должен был остановиться.

«Фабриаль используется в два этапа. Во-первых, надо включить устройство, соединив сопряженные рубины. Выключатель, который можно двигать большим пальцем, предназначен именно для этой цели. Как только ты его повернешь, твоя рука будет зафиксирована в текущей ориентации и наруч сможет перемещаться только вперед. Второй этап – начать сбрасывать противовес. Если он падает полностью, переключись на следующий, используя диск с делениями на тыльной стороне запястья. Видишь?»

– Да, – сказал Каладин.

«Как только остановишься, будешь висеть, пока не отключишь устройство. Но если у тебя еще остались неиспользованные противовесы, можно переключиться на один из них с помощью диска и продолжить движение вверх. Или, если хватит смелости, можно отключить устройство – и, падая, поменять направление. Затем снова его включить, чтобы тебя потянуло в нужную сторону».

– Звучит опасно, – сказал Каладин. – Если я нахожусь высоко в воздухе и мне нужно перебраться на балкон или что-то в этом роде, я должен перейти к свободному падению, чтобы сбросить направление устройства, потому что только так оно сможет потянуть меня в сторону, а не вертикально вверх?

«Да, к сожалению. У инженера, создавшего это, великие и возвышенные идеи, но с практическим подходом неладно. Однако лучше так, чем никак, великий маршал. И это лучшее, что я могу сделать для тебя прямо сейчас».

Каладин тяжело вздохнул:

– Понятно. Простите, если я кажусь вам неблагодарным, светлость. Это были тяжелые дни. Спасибо за помощь. Я ознакомлюсь с устройством.

«Тебе не нужно переживать о том, что пустосвет в камнях закончится во время тренировок – сопряженные рубины для поддержания связи используют очень мало энергии. Но со временем, конечно, запас иссякнет. Когда это произойдет, придется что-то придумать. А пока я надеюсь, что Сородич скоро доверится мне достаточно, чтобы сказать, где найти оставшиеся узлы. Как только я получу эту информацию, я смогу разработать план их защиты, возможно увлекая врагов с их поисками в другую часть башни. Очень важно, чтобы ты охранял этот щит как можно дольше – тогда у меня будет время понять, что не так со светом в башне и ее защитой».

– Есть успехи? – спросил Каладин.

«Нет, но сейчас я сосредоточена на заполнении пробелов в своих знаниях. Надеюсь, как только у меня будут правильные основы по буресвету и пустосвету, я добьюсь более быстрого прогресса».

– Понятно, – сказал Каладин. – Я свяжусь с вами через несколько часов, если у вас найдется время, чтобы обсудить мой опыт работы с этим устройством.

«Спасибо».

Он отошел от стены. Сил стояла в воздухе рядом с ним, разглядывая фабриаль.

– Ну? – спросил ее Каладин. – Что думаешь?

– Думаю, ты будешь выглядеть крайне глупо, используя эту штуковину. Не терпится поглядеть!

Он вышел в ближайший коридор. Здесь, на двадцатом этаже, можно было тренироваться без риска – при условии, что он будет держаться подальше от атриума. Он прошел по коридору, расставляя аметисты для освещения. Затем встал в конце, глядя на линию огней. Фабриаль оставлял пальцы свободными, но стержень в центре ладони помешает сражаться. Ему придется держать копье одной рукой, как будто в другой – щит.

– Будем пробовать тут? – Сил метнулась к нему. – Разве эта штука не для того, чтобы подниматься и опускаться?

– Светлость Навани сказала, что она потянет меня в любом направлении. Новые ветробегуны всегда желают взлететь при помощи сплетений, но тот, у кого больше опыта, понимает, что можно достичь гораздо большего, если мыслить в трех измерениях.

Он указал левой рукой вдоль коридора и раскрыл ладонь. Затем, решив, что это разумно, втянул немного буресвета. Наконец большим пальцем повернул маленький рычажок и включил механизм. Ничего не произошло.

«Пока все неплохо», – подумал он, пытаясь пошевелить рукой вправо или влево. Ее как будто что-то удерживало на месте. Хорошо.

Он сжал кулак, стиснув перекладину поперек ладони, и его тут же потащило по коридору. Он скользил и совсем не мог затормозить. А гири и впрямь тяжелые!

Каладин раскрыл ладонь и резко остановился. Поскольку устройство все еще работало, он остался в воздухе, оторвав ноги от земли. Однако это также создавало невероятную нагрузку на руку, особенно на локоть.

Да, фабриаль в его нынешнем виде был слишком опасным для любого, кто не использует буресвет. Он снова опустил ноги и щелчком переключателя выключил наруч – рука тут же освободилась. Когда Каладин подошел к шахте, чтобы проверить противовес, оказалось, что тот чуть-чуть опустился. Стоило выключить фабриаль, и тормоз заблокировал гирю.

Каладин вышел в коридор, включил устройство и крепко сжал перекладину. Это бросило его вперед. Он подобрал ноги, силясь удержаться в вертикальном положении. В этот миг, каким бы трудным ни было упражнение, он почувствовал, как в нем снова что-то оживает. Ветер в волосах. Его тело парит, претендуя на небо, пусть и несовершенным образом. Этот опыт показался ему знакомым. Даже интуитивно.

Так продолжалось вплоть до того момента, когда он заметил быстро приближающуюся дальнюю стену. Он среагировал слишком медленно, сначала инстинктивно пытаясь сплетением направить себя назад. Он ударился о стену рукой и почувствовал, как хрустнули костяшки пальцев. Устройство продолжало двигаться вперед, еще сильнее сдавливая его искалеченную руку, заставляя сжимать перекладину. Фабриаль удерживал Каладина прижатым к стене до тех пор, пока ему не удалось протянуть другую руку и щелкнуть переключателем, освобождая механизм и самого себя.

Он задохнулся от боли, высасывая буресвет из ближайшего аметиста на полу. Исцеление происходило медленно, как и в прошлый раз. Боль была острой; он стиснул зубы, пока ждал, – и кровь с костей, проткнувших кожу насквозь, испачкала наруч.

Сил хмуро посмотрела на ползающего по полу спрена боли.

– Гм, я ошиблась. Это было не особенно смешно.

– Прости, – сказал Каладин, чьи глаза слезились от боли.

– Что случилось?

– Дурные инстинкты. Устройство ни при чем. Я просто забыл, что делаю.

Он сидел и ждал, слыша, как щелкают суставы и скрежещут кости, под воздействием буресвета занимая положенные места. Он привык исцеляться почти мгновенно; это была страшная мука.

Прошло добрых пять минут, прежде чем он встряхнул исцеленной рукой и размял мышцы: как новая, если не считать затяжную фантомную боль.

– Ладно, – сказал Каладин. – Мне надо быть осторожнее. Эти противовесы – очень тяжелые игрушки.

– По крайней мере, ты не сломал фабриаль, – заметила Сил. – Как ни странно, гораздо легче получить новую руку, чем новое устройство.

– Да уж… – проворчал Каладин, вставая.

Он снова включил устройство и переместился по коридору в обратную сторону, на этот раз внимательно следя за скоростью и замедлившись в конце пути.

За следующие полчаса он разбился еще несколько раз, хотя и не так эффектно, как в первый. Приходилось тщательно выверять направление: если фабриаль указывал не в центр коридора, а немного вбок, Каладина сносило к стене и протаскивало по ней. А еще он был вынужден постоянно помнить про устройство, потому что было удивительно легко задеть рычажок активации, случайно коснувшись рукой чего-нибудь.

Он продолжил практиковаться и успел много раз переместиться туда-сюда, прежде чем фабриаль перестал работать. Каладин резко остановился на полпути, повиснув в центре коридора.

Он опустил ноги на пол и отключил устройство. Противовес, который он использовал, достиг дна шахты. Надолго хватило, – впрочем, большую часть этого времени Каладин возился с настройками и пробовал перемещаться. В боевых условиях у него, вероятно, будет всего лишь несколько минут настоящего полета. Но, контролируя противовес и используя его короткими очередями, эти минуты можно потратить с пользой.

С фабриалем он не сможет парить, чтобы сражаться с Небесными в воздухе. Но все-таки сумеет получить дополнительный всплеск скорости в битве и, возможно, двигаться в неожиданном направлении. Навани рассчитывала, что Каладин использует эту штуку в качестве подъемника. Несомненно, для этого наруч тоже подойдет. Каладин намеревался попрактиковаться в движении вверх и вниз снаружи, как только стемнеет.