Текст книги "Вопреки. Как оставаться собой, когда всё против тебя"

Она с теплотой задержала мою руку в своей: «Ваш труд очень важен! Продолжайте – с той искренностью, на которую только способны. Говорите о своих исследованиях. Не позволяйте никому сбить вас с толку». Я рассказала Майе, что иногда в университете выключаю свет в аудитории и ставлю студентам старую аудиокассету, где она читает стихотворение Our Grandmothers («Наши бабушки»)[5]5
  Maya Angelou, I Shall Not Be Moved (New York: Random House, 1990).


[Закрыть]. Я добавила, что иногда перематываю и включаю несколько раз подряд одну и ту же строчку:

«Я не сдвинусь».

Майя посмотрела мне в глаза и низким, глубоким голосом пропела: «Как дерево на берегу реки! Я не сдвинусь». Снова сжала мою руку и прибавила: «Не сдвигайся, Брене!» В этот момент я почувствовала, что получила самый важный подарок на свете: Майя подсказала мне способ обращаться к смелости. Мы редко понимаем, что вот этот миг отпечатается в памяти и даже станет частью идентичности, но тут мне было предельно ясно, что происходило именно это. Что делать, если ты всю жизнь старалась вписаться, подстроиться, стать своей в любой группе – и вдруг сама Майя Энджелоу поет тебе и говорит: «Не сдвигайся, Брене»? Черт возьми, ты не сдвигаешься! Ты находишь силы и способы твердо стоять на месте! Ты сгибаешься, растягиваешься, растешь, но выполняешь обещание оставаться собой. Как дерево на берегу реки.

Через полгода я снова сидела в гримерке. На этот раз в Чикаго. Меня позвали на одну из крупнейших мировых лидерских конференций. Предупредили, что одеться надо в деловом стиле, и я угрюмо смотрела на свой похоронный наряд: черные брюки и туфли-лодочки… кто это? Точно не та Брене, которую я знаю.

Рядом со мной в гримерке ждала своего выхода на сцену другая участница конференции (потом мы с ней подружились). Она спросила, все ли в порядке. Я призналась, что чувствую себя участником карнавала – из-за сомнительного наряда, отвечающего строгому дресс-коду. Она вежливо ответила, что я выгляжу прекрасно, но на ее лице было написано совсем другое: «Я понимаю. Кому нужны эти глупые правила! Но что уж тут поделать?»

Я вскочила, схватила чемодан с полки и убежала в туалет. Вышла в синей блузе, темных джинсах и любимых туфлях-сабо. Женщина взглянула на меня и улыбнулась: «Вот это да. Вы смелая!»

Я не знала, всерьез она или иронизирует, но рассмеялась. «Не особо. Это вынужденная мера. Но как говорить об искренности в одежде с чужого плеча? И как расскажешь о храбрости, если боишься одеваться по-своему? В конце концов, я пришла сюда не прятаться за ролью выступающего, обращаясь к ролям слушателей. Я хочу говорить от всего сердца, обращаясь к сердцам зрителей. А настоящая я выгляжу вот так».

В тот момент я снова увидела (и не упустила) возможность принадлежать себе.

Через пару недель меня позвали выступать в другое место. Сформулировали приглашение так: «Нам очень понравилось ваше выступление на конференции в прошлом году. Очень ждем вас снова! В прошлый раз вы говорили о том, как важно исследовать свои ценности – мудрая мысль. Правда, вы упоминали, что одной из ваших основных ценностей является вера. Это не очень уместно для бизнес-аудитории. Могли бы вы пропустить этот кусок? Второй основной ценностью вы называли храбрость, было бы здорово сконцентрироваться на ней».

Мой живот крутило, пока я читала это письмо. Лицо горело от гнева. Кстати, за неделю до этого пришло прямо противоположное по содержанию, но совершенно такое же по смыслу письмо: другие организаторы сообщили, что они «ценят прямой, искренний подход», но просят не ругаться со сцены, потому что часть аудитории – «люди религиозные», не готовые к «такой лексике».

«Какой бред! Может быть, мне вообще больше не выступать? – злобно подумала я. – Сколько можно подстраиваться и сдвигаться?» Всю карьеру исследователя я слушала рассказы о сложных и болезненных моментах (ведь я изучаю эмоциональные реакции стыда, храбрости и уязвимости). За пятнадцать лет такой работы я точно знаю: искренних историй о важном или горьком опыте не бывает без крепкого словца или молитвы. Причем иногда – одновременно.

Я перечитала приглашение, надела кроссовки и вышла на улицу. Обойдя квартал, я приняла окончательное решение: если вы считаете, что я предоставлю вам отредактированную версию правды или отполированный до блеска человеческий опыт, вы ошибаетесь. Я, конечно, не герой Джо Пеши из «Славных парней» Мартина Скорсезе, но, если вы не выносите бранных слов или предпочитаете не слышать, что для меня важна вера, – значит, я не ваш спикер. Найдите человека, который не говорит о религии и обходится без крепких выражений. А я больше не готова отказываться от себя.

Я не сдвинусь.

Стив пришел с работы, и я рассказала об этом решении. Села рядом и положила голову ему на плечо. «Трудно! – пожаловалась я. – Трудно не принадлежать ни одному месту. Куда бы я ни пошла, я всюду нарушаю какие-то правила. У меня нет команды. А самое противное, что это происходит всю мою жизнь!»

Стив не пытался меня приободрить. Он ответил, что я действительно часто не вписываюсь. Но одна команда у меня точно есть! Это он, Эллен и Чарли. В ней вполне можно и молиться, и сквернословить (конечно, если у меня есть наличка, чтобы положить монетку в «матерную банку» Чарли – штраф за ругательства).

Я рассмеялась, но плакать не перестала. «Ведь я всюду оказываюсь чужой! – пожаловалась я Стиву. – Ужасно. Иногда я не чувствую себя одинокой только дома. Какой-то у меня непонятный путь – больше никто по нему не идет, не подбадривает меня, не напоминает, что есть много других преподавателей-исследователей-сто-рителлеров-лидеров-религиозных-матершинников, не предлагает проверенный план, по которому предстоит двигаться дальше».

Стив взял меня за руку и ответил: «И правда, очень трудный у тебя путь. Понимаю, что ты чувствуешь себя одиноко. Ты и правда странная – необычная во многих смыслах. Вспомни: на той большой лидерской конференции было больше двадцати спикеров, а по результатам опроса именно твое выступление оказалось самым интересным. Именно тогда ты, между прочим, нарушила дресс-код и вышла на сцену в джинсах и сабо. Если твое выступление назвали лучшим большинство зрителей, разве можно считать, что кто-то принадлежит этой конференции больше тебя? И потом, ты всегда будешь своей в любом месте, куда приходишь с открытым сердцем, чтобы искренне говорить о себе и своей работе».

«Точно!» – в тот момент я поняла, что имела в виду Майя. Поцеловала Стива, побежала в кабинет, схватила ноутбук и нашла цитату. Вернулась к дивану и зачитала мужу:

«Свобода начинается с осознания того, что ты – человек из ниоткуда. Ты часть каждого уголка земли и в то же время не принадлежишь ни одному конкретному месту. Цена свободы высока. Награда велика».

Наконец я отказалась от привычной истории, которую рассказывала себе – истории о маленькой, одинокой, незаметной, отверженной девочке, тщетно искавшей свой номер на доске у спортзала. Я добиваюсь успеха в работе. У меня отличный партнер и замечательные дети. Но та старая история до сих пор отзывалась во мне ощущением одиночества и отверженности миром и семьей.

Стив чувствовал, что во мне что-то меняется. Он добавил: «Цена и правда высока. Но ведь награда в том, что ты искренне делишься результатами своего труда с миром, оправдывая доверие участников исследований, выслушивая их трогательные и страшные истории».

Я уточнила, понимает ли он странную дихотомию: и быть одной, и быть по-настоящему причастной к чему-то. Стив подтвердил: «Да. Я согласен. Это одиночество, в котором живет сила. Часто родители злятся, когда я отказываюсь выписывать антибиотики для ребенка. Первое, что я слышу от них: «Все педиатры их выписывают. Я просто пойду к другому врачу». Мне нелегко, но я говорю себе: «Они имеют право не соглашаться со мной. Но я верю, что для их ребенка лучше именно так. Точка».

Голова буквально взрывалась от мыслей. Я объяснила Стиву: «Мне понятна необходимость оставаться уязвимой и быть на своей стороне, когда никто со мной не согласен. И все равно трудно перестать хотеть быть частью группы. Мне плохо без отряда». Он ответил: «У тебя ведь уже есть отряд. Маленький и порой друг с другом не согласный, но будем честны: ты ненавидишь отряды, где все друг с другом соглашаются». Я чувствовала, что Стив прав, но чего-то не хватало.

Я встала и сказала, что мне нужно покопаться в своих архивах, посвященных причастности, раз уж я вернулась к цитате Майи. Вспоминаю ответ мужа и смеюсь: «Понятно. Я уже такое слышал. Пожалуй, ужин возьму на себя. Закину немного еды в кроличью нору исследователя. Когда ты в прошлый раз собиралась в чем-то покопаться, ты оттуда пару лет носа не высовывала».

Позже я нашла полную расшифровку записи[6]6
  Bill Moyers, Conversation with Maya Angelou. Интервью и полную расшифровку беседы можно найти на странице billmoyers.com/content/conversation-maya-angelou


[Закрыть] того самого интервью Билла Мойерса с Майей Энджелоу. Она заканчивается диалогом:

Билл:

– Вы чувствуете принадлежность к какому-то одному месту?

Майя:

– Пока что такого не случалось.

Билл:

– Вы принадлежите кому-то?

Майя:

– Да. Себе. Сильнее и сильнее с каждым днем. И очень этим горда! Для меня очень важно, какими глазами я смотрю на Майю. Майя очень много значит для меня. Мне нравится ее настроение, смелость… И если Майя ведет себя неподобающе, мне приходится с этим что-то делать.

Прочитав это впервые, я подумала: «Майя принадлежит Майе. Я принадлежу себе. Не могу сказать, что я разобралась до конца, но хотя бы это я поняла».

На этот раз кроличья нора исследователя оказалась глубиной в четыре года. Я вернулась к старым данным, собрала новые – и сформировала теорию настоящей причастности.

Выяснилось, что все, что я думала о причастности до этого, было либо неточным, либо и вовсе полной ерундой.

Вторая глава
В поисках настоящей причастности

Настоящая причастность.

В этих словах есть что-то ободряющее. Я читаю их вслух и чувствую: они символизируют что-то очень важное. То, к чему мы тянемся всю жизнь. То, по чему мы тоскуем. Каждому хочется стать частью чего-то большого – мы хотим испытывать настоящую причастность: безусловную, неподдельную, которую нельзя оспорить. Вот только где ее взять?

В 2010 году в книге «Дары несовершенства»[7]7
  Брене Браун, Дары несовершенства. Как полюбить себя таким, какой ты есть. – М.: Альпина нон-фикшн, 2015.


[Закрыть] я сформулировала определение причастности так:

«Быть причастным к чему-то большему – естественное человеческое стремление. Оно так сильно захватывает нас, что мы спешим подстроиться, получить одобрение, стать своими – что, увы, не помогает и даже отвлекает от причастности. Настоящая причастность доступна нам в те моменты, когда мы раскрываем наши живые, неидеальные души, – она основана на принятии себя такими, какие мы есть».

Это определение выдержало проверку временем, но сейчас оно выглядит неполным. Я узнала, что настоящая причастность требует кое-чего еще. Необходимость оставаться собой – и принимать себя – может привести к одиночеству, неопределенности, отсутствию поддержки.

Работая над «Дарами несовершенства», я рассматривала причастность как внешнюю оценку – когда кто-то нас поддержит, признает, одобрит, поскольку мы отважно раскрылись и стали уязвимыми. Но сейчас, закопавшись глубже в результаты исследований, я понимаю: она не приходит снаружи. Мы не можем ощутить настоящую причастность в группе. Мы носим ее внутри. В сердце. Она основана на принадлежности себе и вере в себя.

Готовность принадлежать себе – это вызов, отвечать на который нам придется самостоятельно: покорять дикие джунгли критики, уязвимости, неуверенности. В современном мире, расчерченном на идеологические зоны политических дрязг и военных действий, это задача со звездочкой. Мы начали забывать, что даже несмотря на особенности каждого из нас в отдельности, мы неминуемо связаны друг с другом чем-то более основательным, чем идеология, политика или членство в группе – нас объединяют любовь и общечеловеческое единство. Как бы нас ни разделяли верования или другие разногласия, каждый из нас – человек, и все мы увлечены схожими духовными поисками.

Определение настоящей причастности

Я – исследователь, опирающийся на качественные обоснования теории. Качественное исследование (в отличие от количественного – статистики) не подтверждает и не опровергает существующие теории, а собирает и формулирует общие места в ходе подробных разговоров с людьми об их личной жизни (глубинных интервью). Мы задаем тему, а затем разбираемся, в чем участники согласны друг с другом. Когда речь зашла о причастности, мои первые вопросы были общими: «К чему вы стремитесь в отношении причастности?», «О чем беспокоитесь, думая о ней?»

Ответы были удивительно разнообразными. Люди хотят быть частью чего-то большего, испытывать подлинную связь с другими, но не готовы ради этого поступаться подлинностью, свободой или силой. Мне жаловались на подход «или с нами или против нас», популярный в современном обществе – он приносит ощущение нравственной разобщенности.

Я попросила подробнее углубиться в рассказ о «нравственной разобщенности», и участники заговорили о важном ощущении общечеловеческого единства, которое не выдерживает разделения на «с нами или против нас». Каждый по-своему говорил об одном и том же: кажется, нас стали объединять страхи и отвращение к одним и тем же темам, а не человечность, доверие, любовь или уважение. Со мной говорили о страхе озвучить непопулярное мнение, спорить с друзьями, коллегами, родственниками – такие дискуссии очень быстро перерастают в ожесточенные разборки, редко оставаясь вежливыми и толерантными.

Раздираемые выбором между лояльностью группе и верностью себе, тоскующие по общечеловеческому единству, участники моего исследования отлично видят, как на них давит стремление вписаться и чувствовать себя своими. В противоположность замкнутости группы, объединенной идеологически верным мнением, ощущение общности с человечеством переживается как свобода. Связь с другими людьми через общий опыт, принципы, ценности позволяет самовыражаться без страха быть отвергнутым. Люди хотят слышать: «Да, мы во многом разные, но где-то глубоко между нами есть прочная связь».

Выискивая общие места теории причастности в результатах исследования, я вернулась к определению духовности, выведенному в 2010 году из данных прошлого исследования, о котором я писала в «Дарах несовершенства»:

«Духовность – это узнавание и празднование неразрывной, объединяющей нас мощной силы. Это согласие с тем, что наша связь друг с другом – посредством этой силы – основана на любви и сопереживании».

Я перечитываю слова «неразрывная объединяющая нас мощная сила» снова и снова. Похоже, мы с вами уничтожили то, что нельзя было разорвать. В следующей главе я покажу, почему это случилось и как нам это удалось. А вся остальная книга посвящена тому, как обратиться к этой силе, – я покажу, как находить путь друг к другу.

Основным предметом количественного исследования, в результате которого появилась эта книга, стала настоящая причастность. Учитывая определение, которое я привела выше, и полученные данные, нет сомнений, что поиски настоящей причастности связаны с духовностью. Я говорю не о религиозных догмах и формулировках, а об отважной попытке остаться человечными (и беречь друг друга) в циничном современном мире, разделенном на противоборствующие сектора.

Разобравшись в определении настоящей причастности, я продолжила изучать истории участников исследования, задавая себе следующие вопросы:

1. Какие процессы, практика или подход объединяют людей, научившихся обращаться к настоящей причастности?

2. Как прийти к тому, чтобы не принадлежать ни одному месту и в то же время принадлежать любому месту? Как добиться того, чтобы причастность исходила из наших сердец, а не ожидалась снаружи как награда за то, что мы подстроились, совершенствуемся, делаем вид или доказали, что достойны? Как сделать так, чтобы причастность нельзя было отобрать, чтобы никто, кроме нас самих, не решал, причастны мы или нет?

3. Если мы готовы покорять дикие условия внешнего мира – оставаться собой, когда все против нас, – понадобится ли нам по-прежнему чувствовать себя причастными к группам?

4. Влияет ли современная культура, разделяющая нас по идеологическим лагерям, на доступность настоящей причастности? Если да, то как?

Из ответов участников у меня получилось четыре элемента настоящей причастности. Их можно найти повсюду – это не теоретические установки, а конкретные физические действия. Теории, возникающие в процессе качественного исследования, всегда сотканы из подходов людей, живущих вместе с нами в реалиях современной культуры. Невозможно получить теорию настоящей причастности, игнорируя жуткие события, творящиеся в наших домах и городах. Я не стремилась рассказывать об идеологическом или политическом хаосе. Но, похоже, в нынешних условиях без этого не обойтись. Моя работа – не переврать то, что я выяснила, и представить данные без искажений.

Четыре элемента, составляющие причастность, можно исследовать на практике ежедневно. А еще каждый из пунктов – это парадокс. Они бросают вызов:

1. Вблизи человека трудно ненавидеть. Сближайся!

2. Отвечай правдой на брехню. Корректно!

3. Держись за руку – за руку незнакомцев.

4. Гордая осанка. Мягкий взгляд. Дикое сердце.

Дикие джунгли бытия

Наблюдая за тем, как в процессе исследования прорисовывается понятие настоящей причастности, я приняла как факт: иногда действительно приходится отстаивать себя в одиночестве, несмотря на страх критики и отвержения.

У меня в голове замелькали картины дикой, непокоренной природы. Теологи, писатели, поэты, музыканты в американской культуре давно обращаются к этому образу, описывая бескрайние пространства, полные опасностей, сулящие суровые испытания, а также прекрасные, манящие прохладой оазисы, куда мы ускользаем от всего в поисках покоя и созерцания. Метафора диких условий подходит ощущению одиночества и уязвимости, а также цели: эмоциональному, духовному или физическому поиску.

Принадлежать себе настолько, чтобы оставаться наедине с собой – вот что такое настоящие дикие условия. Неприрученные, непредсказуемые обстоятельства одиночества и личного исследования. Время и места, по которым потом скучаешь – и вспоминаешь со страхом. Время и места, где было опасно и одновременно захватывало дух. Дикие условия могут оказываться невыносимыми, поскольку их нельзя контролировать (так же, как нельзя контролировать, что подумают другие, если мы решимся или не решимся шагнуть в эту пропасть). Но именно в них живет настоящая причастность. Именно там у нас есть шанс проявить максимальную смелость и прочувствовать священность внутреннего испытания. Храбрость, благодаря которой мы выбираем настоящую причастность, приходит к тем, кто не только покоряет дикие джунгли бытия, а сам становится этими дикими условиями. Это значит разрушать стены, возведенные между людьми, выходить из тесных идеологических бункеров – и чувствовать биение дикого, непокоренного сердца, а не застарелую боль.

Странно было бы ожидать, что путь по девственным местам, где не ступала нога человека, был заботливо проложен кем-то до нас. Я поделюсь тем, что узнала, проводя исследование, но у каждого своя дорога через дебри жизни. И если мы с вами хоть немножко похожи, вам вряд ли понравятся некоторые ее участки.

Нам придется согласиться и захотеть, а точнее почувствовать, необходимость соприкосновения с теми, кто отличается от нас. Мы решимся подойти ближе и сядем за общий стол. Мы будем учиться слушать, вступать в сложные разговоры, займемся поисками радости, разделим боль и будем скорее проявлять любопытство, чем защищаться, – в поиске моментов единства.

Настоящая причастность не пассивна. Она не приходит с членским билетом, выданным группой. Она не будет результатом встраивания в тусовку, решения стать незаметной, продаться и прикрыться в поисках безопасности. Эта практика требует проявлять уязвимость, переживать дискомфорт и учиться быть внимательными рядом с другими, не принося в жертву то, кем мы являемся.

Мы хотим настоящей причастности, но нам потребуется невероятная смелость, чтобы знать, на что мы идем, и продолжать двигаться.

Дерзай!
BRAVING – семь элементов доверия

В дикие условия не выходят без подготовки. Оставаться наедине с собой в окружении строгих критиков и противостоять давлению можно, только если вы умеете доверять. Чтобы покорять дикость и обнаруживать ее в себе, мы должны учиться доверять себе и другим.

Лучше всего к результатам моего исследования подошло определение доверия, сформулированное Чарльзом Фельтманом. Он описывает доверие как «выбор пойти на риск и проявить уязвимость, открыть другому доступ к чему-то ценному для меня»[8]8
  Charles Feltman, The Thin Book of Trust: An Essential Primer for Building Trust at Work (Bend, OR: Thin Book Publishing, 2009), p. 7.


[Закрыть], а недоверие – как решение: «то, что важно для меня, находится в небезопасности рядом с этим человеком».

Описать доверие словами очень сложно. А фраза «Я тебе не доверяю» редко приводит к продуктивной беседе. Поэтому я стала копать: о чем мы говорим, когда говорим о доверии?

Семь элементов доверия, выделенных мной из данных исследования[9]9
  Брене Браун, Стать сильнее. Осмыслить реальность. Преодолеть себя. Все изменить. – М.: Азбука, 2016.


[Закрыть], подходят и к доверию другим, и к доверию себе. Я собрала их в аббревиатуру BRAVING[65]65
  BRAVING: boundaries (границы), reliability (надежность), accountability (ответственность), vault (тайна), integrity (цельность), nonjudgment (отказ от оценки), generosity (благородство).


[Закрыть], в ней как раз семь букв.

Я обожаю пользоваться аббревиатурой BRAVING как чек-листом для исследования своих диких условий. Она постоянно напоминает: доверять себе или другим – путь уязвимости и смелости. Я уже писала об этом в книге «Стать сильнее» и хочу написать снова, поскольку доверие (что неудивительно) раз за разом всплывало в исследовании настоящей причастности.

ДОВЕРЯТЬ ДРУГИМ

Границы. Ты уважаешь мои границы, и когда тебе непонятно, как со мной можно и как нельзя поступать, – ты задаешь вопрос. Ты можешь сказать «нет».

Надежность. Ты делаешь то, что обещаешь. В работе ты учитываешь собственные ограничения и компетенции, чтобы не обещать больше того, что ты в состоянии выполнить, а также всегда доводишь дело до конца и разбираешься в приоритетах.

Ответственность. Ты признаешь свои ошибки, извиняешься, а если нужно – исправляешь то, что пошло не так.

Тайна. Ты не делишься информацией и опытом, если у тебя нет на это разрешения. Мне нужно знать, что ты хранишь мои секреты и не раскрываешь мне чужих.

Цельность. Ты выбираешь действие, а не покой. Ты предпочтешь то, что считаешь правильным, тому, что весело, легко и достижимо. Ты выполняешь обещанное.

Отказ от оценки. Я могу просить о том, что нужно мне, а ты можешь просить о том, что нужно тебе. Мы не будем оценивать того, кто просит, как слабого, а того, кто дает, как сильного.

Благородство. Ты постараешься наиболее щедро истолковать мои намерения, слова и действия. Ты веришь, что каждый делает лучшее из того, на что способен.

Но самое важное в диких условиях бытия – доверие себе. Страх уведет нас с нужного пути, а самонадеянность поставит под удар то, что для нас важно. Поменяйте обращение, и получится оценка уровня доверия себе.

ДОВЕРЯТЬ СЕБЕ

Границы. Отстаиваю ли я свои границы? Говорю ли о том, как можно и как нельзя со мной поступать?

Надежность. Соблюдаю ли я договоренности? Обещаю ли то, что смогу выполнить?

Ответственность. Признаю ли я, что это моя вина, когда она действительно моя? Отвечаю ли я за свои поступки?

Тайна. Уважаю ли я чужие секреты? Делюсь ли только тем, чем имею право делиться?

Цельность. Совпадают ли мои слова с моими делами? Действую ли я, когда чувствую, что это важно?

Отказ от оценки. Прошу ли я о том, что мне нужно? Оцениваю ли я того, кто попросил о помощи?

Благородство. Благородно ли я поступаю с собой? Истолковываю ли я свои поступки, намерения и слова с добрым сердцем?