Текст книги "Homo Sapiens. Обезьяна, которая отказалась взрослеть. Занимательная наука об эволюции и невероятно длинном детстве"

В целом человеческие детеныши рождаются в соотношении сто один мальчик на сто девочек, то есть примерно пятьдесят процентов детей мужского пола на сорок девять процентов женского. Определяют биологический пол ровно две хромосомы, поэтому в целом вариантов только два – однако не всегда, – и эти два варианта, по-видимому, распределяются достаточно случайно, чтобы большинство животных, размножающихся половым путем, рожали поровну самцов и самок. А вот когда в этом соотношении намечается перекос, биологи приходят в страшное возбуждение. Если соотношение полов нарушено, следовательно, что-то его нарушает. Очевидно, если у каких-то животных в дикой природе наблюдается подобное несоответствие, у этого есть те или иные поведенческие объяснения.

Например, самцы африканских львов славятся тем, что не склонны поддерживать своих взрослых собратьев, так что лишь немногие доживают до того, чтобы взойти на престол царя зверей[85]85
  Если бы действие «Короля Льва» происходило в реальной жизни, Шрам стопроцентно убил бы Симбу. Кроме того, Симба в дальнейшем взял бы себе еще трех-четырех жен и всю жизнь отбивался бы от соперников. Если бы Нала выставила его вон, он или странствовал бы один, или отбил бы себе новый прайд и убил всех львят, которые были бы не его. Природа та еще стерва.


[Закрыть]. Однако перед нами пример ошибки выжившего. Львят мужского пола рождается достаточно, просто не все становятся взрослыми[86]86
  А если и становятся, приходит какой-нибудь феерический придурок и убивает их ради забавы и удовлетворения своих фрейдистских комплексов. Люди те еще сволочи.


[Закрыть]. Это очень сильно влияет на брачную систему львов и приводит к общеизвестной структуре прайда – лев-мальчик сидит себе с царственным видом, а его гарем шастает вокруг и делает всю работу. То же самое и у приматов, и нередко самцы при этом даже не гибнут. Матерые мачо могут держать гарем, но на каждую такую группу с самцом во главе всегда найдутся самцы-одиночки, которые живут в джунглях, дожидаясь случая заполучить свою компанию самок (некоторые одиночки-гориллы даже сбиваются в эквивалент подростковых банд).

А что можно сказать о контроле количества рождающихся самцов и самок? Возможно ли такое? Тут мы снова обратимся к приматам. Исследования очаровательных мышиных лемуров показали, что в их пометах соотношение самцов и самок не всегда случайно. На Мадагаскаре, где водятся мышиные лемуры, их самки остаются жить примерно там, где родились, а самцы разбредаются довольно далеко. Избыток дочерей означает повышение конкуренции за ресурсы в родном краю, и матери семейства такая ситуация вряд ли выгодна. А самцов можно рожать сколько угодно, зная, что вскоре они перестанут быть твоей проблемой. Простой эксперимент, в ходе которого сравнили соотношение полов детенышей мышиных лемуров у матерей, которых поселили с несколькими другими мышиными лемурами, и у матерей, живущих изолированно, выявил, что у самок, живших скученно, рождалось шестьдесят семь процентов самцов, а у тех, кого оставили в покое, рождалось чуть больше шестидесяти процентов дочерей. Это существенная разница и великолепная адаптивная стратегия к тяжким условиям дикой природы.

А как же люди? Могли ли жены Генриха VIII что-то предпринять, чтобы спастись (помимо очевидного – не выходить замуж)? Есть данные, что при определенных обстоятельствах соотношение мальчиков и девочек при рождении и в самом деле меняется. Среди самых известных примеров, который знает эволюционная антропология, – перекос, вызванный разницей в социальном статусе родителей.

Теорию, которая это объясняет, разработал тот же Роберт Триверс (от которого, похоже, никуда не деться) совместно с Дэном Уиллардом, так что она и называется гипотезой Триверса – Уилларда. Она гласит, что матери, которым есть что инвестировать в детей, могут позволить себе родить ребенка, перспектива размножения которого в будущем связана с бо́льшими рисками – потомка мужского пола. У приматов, в том числе и у людей, самцы имеют более неоднозначные возможности для репродуктивного успеха. Дочери почти всегда размножаются с достаточно стабильным результатом. Какое-то потомство будет у всех дочерей, и с высоким, и с низким статусом, поэтому ставить на девочек надежнее. А в случае сыновей никому ничего не гарантировано. Кто-то из сыновей добьется колоссальных успехов и оставит после себя легионы потомков, в то время как у менее удачливых будет всего несколько детей или даже ни одного.

С генетической точки зрения матери, у которых не так много ресурсов, чтобы рисковать и инвестировать в сыновей, но желающие обеспечить потомству репродуктивный успех, должны выбирать дочерей – это адаптивнее. А высокостатусные матери, обладающие всем социальным капиталом на свете и, как следствие, способные обеспечить себе и потомству первоклассное питание, имеют возможность гарантировать передачу своего наследия, рожая сыновей. Эта гипотеза привела к интересным полевым исследованиям, в том числе и людей, и в ходе одного из них выяснилось, что у миллиардеров чаще рождаются сыновья – примерно процентов на десять.

Однако примерно половина исследований не подтверждает гипотезу Триверса – Уилларда или дает слишком мало данных в ее пользу, а в глобальном масштабе происходит много такого, что невозможно списать на различия в статусе. Например, в западном мире доля дочерей постепенно растет вот уже несколько десятилетий, что, вероятно, как-то связано с ростом нарушений фертильности во всем мире. Возможно, соотношение полов и правда отражает некий механизм адаптации, но если просто посмотреть на статус матери (даже если ей обеспечивает его мегабогатый партнер), этого недостаточно, чтобы понять, что же происходит на самом деле.

А что же происходит на самом деле? Можно сколько угодно говорить, что матери «выбирают» пол своих детей, но для этого должен быть механизм – и это не молитва, не употребление в пищу определенных фруктов[87]87
  Можно только восхититься стараниями редактора журнала Mother & Baby, который решил начать рассказ о воображаемом открытии волшебных свойств бананов, которые якобы способствуют зачатию мальчиков, со слов «Этот неоднозначный фрукт». Наверняка это была сложная, но достойная подводка к какой-то классной фрейдистской шутке про банан, однако, увы, из-за идиотизма темы как таковой шутка потерялась.


[Закрыть] и не прочая бездоказательная чепуха, циркулирующая в умах общественности. Однако, по-видимому, и в самом деле существуют не поддающиеся сознательному контролю механизмы, которые влияют на в целом случайное распределение мужских и женских гамет.

Здесь мы имеем невероятно широкий диапазон «возможных» факторов. Например, мужчины вырабатывают больше сперматозоидов с Х– либо Y-хромосомами – это соотношение и правда у каждого свое и даже у конкретного мужчины зависит от времени воздержания (чем меньше времени прошло после последнего секса, тем больше сперматозоидов с Y-хромосомами). Где-то в процессе оплодотворения сперматозоиды с Х– либо Y-хромосомами чаще побеждают или проигрывают – это может быть связано с возрастом отца, возрастом матери и всевозможными процессами, которые регулирует головокружительная смесь гормонов, сопровождающая зачатие. Или, например, эмбрионы-мальчики и эмбрионы-девочки больше или меньше подвержены генетическим сбоям, вызывающим выкидыш. Утверждалось, естественно, что именно так обстоят дела с аномалиями, связанными с Х-хромосомой: если у эмбриона-мальчика дефектная Х-хромосома, он вынужден ею довольствоваться, а у эмбриона-девочки есть вторая, с которой, в принципе, можно работать.

Из всех аспектов оплодотворения наибольший интерес вызывает фактор времени. По-видимому, если сдвигать момент зачатия в ту или иную сторону окна овуляции продолжительностью в несколько дней, это влияет на пол: в начале этого окна чаще зачинают мальчиков, а чуть позднее – девочек. Стоит задуматься, не это ли легло в основу бытовавшего в Древнем Китае суеверия, согласно которому девочек зачинают в нечетные, а мальчиков – в четные дни с начала месячных.

Наша фиксация на беременности вполне оправдана, поскольку потомство для нас имеет действительно большую ценность. Именно это вынуждает нас инвестировать столько времени в то, чтобы его рожать и растить. Это отчасти заметно по отсутствию четких клинических обоснований некоторых даже самых распространенных советов беременным женщинам.

В частности, и Национальная служба здравоохранения Великобритании, и Центры контроля над заболеваемостью США настаивают, что алкоголь беременным категорически противопоказан, поскольку нет никакой клинической базы, позволяющей установить безопасный минимум[88]88
  Это потому, что, во‑первых, люди не помнят, что они пьют и едят, а во‑вторых, считается неэтичным поить выборку беременных алкоголем и «смотреть, что получится».


[Закрыть]. Невзирая на это, множество женщин по всей планете пошлет вас куда подальше, если речь идет об эпизодическом бокале вина. Беременные женщины вполне могут бегать и делают это[89]89
  Я продолжала бегать до 38 недель, если, конечно, понимать слово «бегать» очень и очень широко. Гормон, размягчающий сухожилия, который на поздних сроках должен помогать раздвинуться костям таза, чтобы пропустить ребенка, действует и на ахилловы сухожилия, поэтому, если не хочешь рухнуть на глазах других бегунов, словно «Гинденбург» (дирижабль, в 1937 году потерпевший крушение при посадке на авиабазе Лейкхерст, США. – Прим. ред.), разумно ограничиваться упражнениями, которые по силам твоим сухожилиям.


[Закрыть], что, пожалуй, неудивительно, ведь, когда ты неподвижная квашня с отекшей от повышенного давления рукой, застрявшей в банке с солеными огурчиками, – это едва ли подходящая адаптивная стратегия, если кругом рыскают львы. Мы начинаем всерьез осознавать последствия своих решений, как и когда делать физические инвестиции в детей, только на следующем этапе – когда дети у нас появляются. Дело в том, что роды – не просто очень узкое место в эволюции нашего вида и его детства, это еще и лютый кошмар. Непонятно, как хоть кто-то после них выживает.

Глава седьмая
Здравствуй, Матушка Гусыня! Рождение ребенка

 
Здравствуй, Матушка Гусыня!
Дашь мне перьев для перины?
 

Эволюция – это всегда что-то такое, что происходит с другими. Так думаешь до тех пор, пока не попытаешься завести ребенка, а он – бабах! – не врежет тебе прямо по причиндалам, словно четырехкилограммовый шар для боулинга.

В появлении на свет человеческих детенышей есть одна удивительная особенность: роды – это совершеннейший ужас[90]90
  «Руководство по диагностике и статистическому учету психических расстройств» определяет «токофобию» как «необоснованную патологическую боязнь родов». Учитывая статистику смертности в родах, это определение вряд ли можно считать… обоснованным.


[Закрыть], и просто появиться на свет – серьезный риск для ребенка. Это тоже следует считать частью нашей общей стратегии инвестиций в детство. Если мы думаем о воспитании отпрысков как о последовательности жизненных историй и решений, касающихся инвестиций, не будем забывать, что нам надо еще и пережить каждый этап. Рождение человека – процесс рискованный и мучительный, и мы не такие уж мастера в этом деле. Учитывая, что рождение – главный барьер, который должен преодолеть биологический вид, чтобы сохраниться, просто немыслимо, что мы еще существуем, ведь случаев «естественной» (читай – без доступа к медицинской помощи) смерти женщин при родах больше, чем один на сотню. Еще раз: более чем одна женщина из ста умрет, рожая ребенка. И это не разовая акция, риск сохраняется при каждых родах. Так что, если у вас один ребенок, вам пришлось бросить жребий один раз, но если вы будете стремиться к вероятной пиковой фертильности, свойственной нашему виду при огромных энергетических запасах, которые дает уютный земледельческий стиль жизни, – придется бросать жребий каждый год или два. Да, ничего себе жребий – и невероятный риск: согласитесь, вряд ли вы купили бы машину при шансах один к ста, что у нее хотя бы раз в год откажут тормоза.

Да нет, купили бы. Как уже неоднократно отмечалось, на планете живет довольно много людей, и большинство из них появилось на свет в результате стандартного процесса родов. Правда, трудно назвать этот процесс стандартным. Вообще-то роды у человека можно назвать переусложненными и затяжными, к тому же в них частенько возникают осложнения. Однако все эти нелепые препятствия возникновению жизни глубоко укоренены в нашей эволюционной истории, причем прописаны не только в костях и тканях организма, но и в нашей социальной жизни, в том, как мы сохраняем сплоченность человеческого общества.

Но все начинается с крови.

Роды у нашего вида в первую очередь примечательны тем, сколько неудобств они нам причиняют. Другие животные рожают детенышей безо всех этих танцев с бубнами (и без того, чтобы превращать их в набор интересных фактов для книжки). И хотя едва ли кто-то может тягаться по части страшилок о родах с бедняжкой гиеной (рожать через клитор в форме пениса, когда твой детеныш оснащен полным набором зубов, – это, пожалуй, рекорд, побить который никому не интересно), мы в наших мучениях не одиноки.

Но постойте, скажете вы, смутно припоминая уроки биологии в школе. Причина, по которой наши дети приносят столько страданий, настолько очевидно адаптационная и эволюционная, что мы рассказываем о ней на уроках тем самым детям спустя не очень много лет после их рождения. Главная причина эволюции гоминидов, как учат практически всех[91]91
  Очень удручает, что преподавание теории эволюции в некоторых местах постепенно сходит на нет, поскольку ничто не угрожает общественному порядку сильнее, чем размышления о судьбах мира в долгосрочной перспективе.


[Закрыть], состоит в том, что наши далекие предки научились ходить прямо, что изменило форму костей их таза, когда они приспосабливались разгуливать по саванне новой походкой. Одновременно увеличивался размер мозга, вероятно, потому, что у нас появилась новая пища, до которой можно было прекрасно дойти на двух ногах, а это создало, по выражению антрополога Шервуда Уошберна, «акушерскую дилемму».

У нас такие неудобные дети, поскольку мы тщательно уравновесили требования своей уникальной вертикальной позы и исполинского человеческого мозга, грандиозной мыслящей машины, благодаря которой мы правим планетой и рассчитываем править и вселенной. Мы особенные, вот и роды у нас особенные. Пока что все складывается, кроме того, что никто не предупредил об этом обезьянку саймири.

Оказывается, саймири тоже отвратительно умеют рожать. Они не славятся мозгами, которые правят планетой, им трудно пройти на двух ногах больше нескольких шагов, а роды у них все равно трудные. В одной группе в неволе в процессе родов погибало пятьдесят процентов детенышей, и это гораздо хуже, чем человеческие показатели в два процента, хотя у людей бывает и хуже, если учесть все бремя болезней и неравенства. Однако экзистенциальная борьба саймири заставляет нас задуматься о нашей собственной борьбе: в чем мы такие ущербные, что у нас такая высокая смертность в момент размножения? Как мы допустили это безобразие? И кто в этом виноват, если не наша привычка ходить на двух ногах?

По крайней мере, сама механика человеческих родов проста, прекрасно изучена и грубо противоречит здравому смыслу[92]92
  Здесь мне бы хотелось остановиться и привлечь внимание читателя к лингвистической аномалии: «забеременеть» для носительницы американского английского – get pregnant, а для жительницы Великобритании почему-то fall pregnant. Почему fall, то есть «падать»? Что за механизм за этим стоит? Волчья яма?


[Закрыть]. Берешь млекопитающее, доращиваешь детеныша почти (только это «почти» нас и спасает – почти) до размера таза матери, а потом решаешь сложную задачу о диване и винтовой лестнице в три этапа[93]93
  Все это не очень интересно, пока не начинает происходить лично с тобой, а в этом случае завладевает всем твоим вниманием, хотя тебе хотелось бы иначе.


[Закрыть]. Для справки, первый этап – это схватки, которые могут тянуться часами, затем довольно неприятный второй этап – потуги, то самое пыхтение с отдуванием, которое вы видели по телевизору (но, к счастью, он измеряется минутами и завершается появлением ребенка), а потом еще и третий этап, заключающийся в том, что надо избавиться от плаценты.

В середине ХХ века было в большой моде измерять силу сокращений матки в барометрических единицах, то есть уточнять, насколько схватка сдвинула бы миллиметр ртутного столба, чтобы представлять себе весь процесс как что-то более приятное, например, ядовитую атмосферу Венеры. Для примера, земная атмосфера оказывает на нас то же давление, что и примерно 760 миллиметров ртутного столба (мм рт. ст.), а давление стенок матки[94]94
  Измеряемое токодинамометром – такой маленькой смешной штучкой, которую крепят ремешком тебе на пузо во время схваток, и она передает данные на сейсмограф, а тот все записывает. Потом при выписке тебе выдают эту распечатку, даже если не просишь – и даже если не додумалась прихватить с собой папку, а лучше пластиковый мешок, куда поместятся 36 часов непрерывных записей.


[Закрыть] во время схваток в среднем составляет около 10 мм рт. ст., но способно достигать и 50 мм рт. ст. (^а атмосферное давление на Венере – около 70 000 мм рт. ст., если вам правда хочется о нем подумать).

Казалось бы, совершеннейшая ерунда, пока не поймешь, что ко времени, когда сокращения матки достигнут силы, достаточной, чтобы вытолкнуть ребенка, они достигнут уже 2000 мм рт. ст. Это 2,75 земных атмосфер, которые давят на очень маленькую полоску живой ткани. Такое давление эквивалентно тому, чтобы опускать живот – но только живот – на двадцать шесть метров ниже уровня моря, многократно, с интервалами в тридцать секунд. Но как ни представляй себе задействованные силы, процесс схваток, первый этап родов, все равно будет хуже. Однако худшее, конечно, впереди.

Впереди у нас второй этап, и он-то нас и убивает – и нас, и бедняжечек саймири. На этом этапе мягкие ткани шейки матки уже раскрылись насколько возможно, и голова ребенка начинает двигаться наружу и вставляться в промежуток между костями таза. Для большинства млекопитающих в этом ничего сложного нет. Детеныш, один или несколько, проходит родовые пути и выходит в мир в результате нескольких мощных схваток, но очень редко сталкивается с какими бы то ни было сложностями при выходе, если только люди не подвергли его мать излишней селекции.

Выдвигалась теория, что уровень гормона релаксина, который размягчает сухожилия в организме, во время беременности повышается, что позволяет костям таза чуть больше раздвинуться и пропустить ребенка[95]95
  Еще очень удобно свалить на этот гормон то, что ступни у вас стали плоские, а суставы шаткие: мол, все релаксин виноват, а не пять-десять килограммов чизбургеров, которыми вы их нагрузили.


[Закрыть] (но это пока не доказано). Так или иначе, бездомные кошки, которые крутятся у меня на пороге (но не дают себя поймать и стерилизовать), с завидным постоянством рожают котят в старом хлеву по соседству без всякого вмешательства со стороны, если не считать меня, которая отгоняет от них посторонних котов. При этом чистокровные собаки вроде бостонских терьеров и французских бульдогов, которых так любят звезды и инфлюэнсеры, примерно в восьмидесяти процентах случаев требуют во время родов кесарева сечения, а иначе погибают[96]96
  Тому, кто спамит в обзорах моих книг на «Амазоне», что я якобы ненавижу собак: хочу заметить, что собак я как раз люблю и именно поэтому не терплю, когда их безответственно разводят. Кроме того, спасибо за небезразличие. Очень большое спасибо.


[Закрыть]. Таз кошки так велик, что котята проходят в него безо всякого труда, а формы таза собаки и головы ее щенков в результате селекционных манипуляций превратились в нерабочую комбинацию. Можно сколько угодно ужасаться, что мы так обошлись с бедными милыми собачками, но все это пустяки по сравнению с тем, как мы обошлись с самими собой.

Тут мы подходим к сути дела – к тому, как устроены таз человека и голова человеческого младенца. Голова младенца обычно чуть больше, чем проход, через который мы хотим протолкнуть ее наружу. Другие человекообразные обезьяны не совершили такой ошибки, несмотря на то, что многие из них тоже стремятся к тому, чтобы мозг в утробе успевал вырасти как можно больше относительно планируемых размеров взрослого животного. Более того, мы сейчас говорим о тазе не всякого человека, а только женщины. Три кости, составляющие тазовый пояс, у мужчин и у женщин имеют разную форму – один из немногочисленных примеров полового диморфизма, который мы можем наблюдать у своего вида.

Как вы, должно быть, уже поняли, у женщины бедра шире, и расстояние между костными структурами внутри больше – именно для того, чтобы облегчить ребенку появление на свет[97]97
  А также остеоархеологу, которому надо определить биологический пол по скелету. Вы же не думали все это время, будто я зарабатываю на хлеб сочинением книг?


[Закрыть]. Это является краеугольным камнем гипотезы о том, что бедра женщины имеют бо́льшую ширину, чтобы пропустить наружу ребенка, поскольку здесь мы наблюдаем очевидную разницу между женщинами, которым эта способность нужна, и мужчинами, которые в ней не нуждаются. Нам, людям, нравится оправдывать свои широкие бедра тем, что они нужны для родов, когда речь идет о жизни и смерти.

Но как обстоят дела у человекообразных обезьян? У тех, кто рожает легко и просто? У них тоже наблюдается половой диморфизм бедер. У шимпанзе разница в телосложении между самцами и самками – у которых нет никаких трудностей с деторождением – такая же, как между нашими мужчинами и женщинами (с учетом масштаба: мы в целом крупнее шимпанзе). Такая же ситуация и у моих знакомых бездомных кошек и даже у поссума, чьи детеныши так малы, что мать носит их в ридикюле. Новые исследования свидетельствуют, что у всех млекопитающих наблюдается половой диморфизм таза, причем давно, так что, вероятно, такая подгонка по размеру на самом деле не служит непосредственной реакцией на габариты ребенка, как мы думали (рис. 7.1). Недавний обзор размера и формы таза у людей в двадцати четырех разных человеческих популяциях выявил, что география влияет на ширину наших бедер сильнее, чем необходимость рожать.

Рис. 7.1. Относительные размеры родовых путей (внешний круг) и относительные размеры черепа новорожденного (внутренний круг) у нескольких разных приматов. Из кн.: Rosenberg & Trevathan (2002)

А если проблема не в форме таза, возможно, все-таки виноват ребенок? Ну что ж, у ребенка есть прекрасный механизм адаптации к такому нелепому положению вещей – кости черепа новорожденного. Когда рождаешься, кости, формирующие скорлупу вокруг мозга, не только малы, но еще и не соединены друг с другом. Лобная кость, у взрослого человека прочная, способная отразить удары пивных банок, состоит поначалу из двух частей, как и боковые части черепа, а затылочная – и вовсе из четырех. Они словно парят над поверхностью мыслительного органа, соединенные только коллагеном, мышцами и кожей.

На первый взгляд идея просто ужасная, но на самом деле такая конструкция способствует гораздо большей гибкости под вышеописанным давлением. Голова новорожденного легко деформируется и расправляется снова, поскольку ей надо вылезти наружу, а потом еще долго и основательно расти. Вот почему при рождении мы имеем родничок, а не полноценный костный шлем. А еще податливые, наполовину хрящевые, не вполне сформировавшиеся кости могут способствовать изменению формы черепа ребенка, если оставить его слишком долго лежать на достаточно жесткой поверхности или, как в некоторых культурах, нарочно бинтовать ему голову[98]98
  Ребенку от этого ни жарко, ни холодно, если он не вырастет остеоархеологом и ему не придется торчать в интернете и орать капслоком на людей, считающих, будто вытянутый череп – это признак инопланетного происхождения, а не общественного положения и принадлежности к культуре. Намек: это не инопланетяне. Ни при каких обстоятельствах.


[Закрыть]. Скажем, плоский затылок, который в современной клинической практике служит показателем плохого ухода за новорожденным, когда-то был признаком того, что у ребенка исключительно заботливые и предусмотрительные мезоамериканские родители, стремящиеся обеспечить ему наилучшую форму черепа для здоровья и духовного процветания.

У наших новорожденных есть и второй механизм адаптации, решающий проблему почти полного отсутствия зазора между тазом и головой. Многие годы исследователи полагали, будто такое нелепое положение вещей характерно исключительно для людей. Когда ребенок спускается по родовым путям, его голова поворачивается, чтобы костяная клетка таза мешала ему как можно меньше. Лицо ребенка обращено не к передней части тела матери, как у большинства других приматов, а поворачивается так, что ребенок рождается лицом назад и немного вбок (рис. 7.2).

Рис. 7.2. Относительное положение новорожденной макаки (слева) и новорожденного ребенка при рождении. У людей дети слегка поворачиваются в родовых путях

Этот разворот в последнюю минуту и позволяет нам родиться на свет. Раньше мы думали, что так больше никто не делает и это сугубо человеческое изобретение, позволяющее родить большого ребенка при узких бедрах. Но на самом деле есть еще несколько видов приматов, детеныши которых, рождаясь, делают небольшой поворот на тазовом дне: гиббоны, макаки и злополучные саймири. И даже у шимпанзе, которым рожать проще простого, детеныши поворачивают голову. Это не уникальная черта, как мы решили, когда обнаружили ее, – и это имело огорчительные последствия для многих более интересных теорий, касающихся родов и человеческого общества.

Странное положение человеческого детеныша лицом назад долгие годы обеспечивало плодородную почву для теорий, объясняющих, почему мы рожаем именно так. Большинство приматов поступают, как моя бездомная кошка – когда подходит срок, убегают и прячутся. Даже у крайне общительных и социабельных обезьян роды, по-видимому, то время, когда животные предпочитают быть одни. А вот люди рожают в компании[99]99
  Даже в разгар пандемии. При этом твою сильно урезанную социальную сеть из одного человека могут выставить вон меньше чем через час после родов, зато сразу после этого тебя знакомят с твоим новым лучшим другом ко-кодамолом (обезболивающий препарат. – Прим. ред.). Да и анестезиологи любят поболтать.


[Закрыть]. Загляните в сколько-нибудь крупную больницу на подобное мероприятие, и вы увидите не менее десятка человек: медсестры, врачи, акушерки, уборщицы, работницы столовой – и все они помогают вам вытолкнуть в большой мир нового маленького человека. Даже когда роды происходят не в больницах, женщину обычно окружают подруги, родственники, опытные старшие женщины, акушерки – в любом сочетании.

Это довольно сильный групповой опыт по сравнению с родами, которые наблюдают приматологи у обезьян, в том числе человекообразных, и высказывалось предположение, что наша стратегия поворота при выходе имеет к этому какое-то отношение.

У детенышей обезьян, которые появляются на свет лицом вперед, голова и позвоночник при этом находятся в таком положении, что мать может дотянуться до детеныша руками и помочь себе в процессе родов. А положение вполоборота, как у людей, означает, что ребенок смотрит не в ту сторону, чтобы его можно было вытащить спереди, поэтому маме необходима помощь. Эта помощь в виде акушерок, врачей, друзей и родных послужила, как полагали исследователи, одним из факторов, подтолкнувших нашу социальную эволюцию. Люди, предположили исследователи, нуждаются в таких друзьях, в чьем обществе можно и родить, и это эволюционный шаг в сторону большого взаимозависимого общества, которое сделало нас такими, какие мы есть. В конце концов, нужны совершенно особые социальные связи[100]100
  И/или фентанил.


[Закрыть], чтобы подпустить человека к себе, когда ты совсем беззащитна, и именно уникальная общительность человека позволяет нам рожать нелогично огромных детей таким хитровывернутым способом.

Но, но, но… У обезьян тоже есть повитухи. Лангуры, верткие стройные обезьянки, живущие на Индийском субконтиненте и состоящие примерно на двести процентов из хвоста, по данным наблюдений, помогают соплеменницам во время родов, хотя, честно говоря, наблюдение было только одно. А как же шимпанзе, у которых, как мы обнаружили, путь из утробы тоже несколько извилист, совсем как у людей? Самка шимпанзе обходится безо всякой помощи, поэтому мы не можем сказать, что наличие акушерок/повитух или социальных связей, позволяющих участвовать в рождении чужого ребенка, – это результат исключительно поворота в процессе родов. Почти все приматы рождаются головой вперед, но поворачиваются при этом лишь некоторые. Однако даже в таких случаях это не всегда сопровождается небольшой разницей между размерами головы и таза. Шимпанзе так легко рожает, поскольку у нее достаточно места внутри, но голова ее детеныша все равно поворачивается – так же, как голова человеческого ребенка, когда ей нужно протиснуться в узкое отверстие неудобного человеческого таза.

Еще шимпанзе легко рожают вследствие отказа от прямохождения. Шимпанзе могут выпрямляться и даже иногда ходить на двух ногах под настроение, но при этом их шатает туда-сюда, словно моряка на суше. Они разворачивают ноги вбок при каждом шаге, поскольку именно таким образом бедренная кость шимпанзе с короткой шейкой крепится к тазобедренному суставу, имеющему определенную форму. А мы ходим на двух ногах постоянно и, хотя способны изображать множество дурацких походок, прекрасно освоили прямохождение, поскольку наши бедренные кости имеют длинные шейки, и мы можем сводить колени вместе, что обеспечивает оптимальный шаг.

Винить в своих трудностях во время родов форму бедер и таза, идеально приспособленную для прямохождения (таз у нас более сплюснутый по оси вперед-назад, но более широкий, чем у шимпанзе) – это, пожалуй, самая знаменитая, давняя и стойкая эволюционная гипотеза относительно нашего биологического вида. Финальный полупируэт в родовых путях долго считался главным доводом в пользу того, что мы заставили эволюцию буквально свернуть в сторону, чтобы приспособиться к нашему большому мозгу и вертикальному положению. Но поскольку теперь мы знаем, что детеныш шимпанзе тоже поворачивается, можно начать сомневаться в правильности незыблемой гипотезы, связывающей прямохождение и роды.

Если дело не в форме, давайте задумаемся о размере. Вот тут размер ребенка приобретает очень, очень большое значение. Простора для ошибки нам совсем не осталось. Но мы не единственные идиотки в родильном отделении, и это то ли утешает, то ли огорчает, смотря как вы относитесь к крупным детям. Птицы киви, например, откладывают яйца в четверть собственного веса, что совершенно непропорционально – в шесть раз больше, чем можно ожидать от птиц такого размера (и по ним видно, что они в курсе).

А люди? Мы изготавливаем детей, которые для размера их мам просто преогромные. Не как у киви, за что нам следует сказать спасибо, но все равно при рождении мы составляем добрые шесть-восемь процентов веса матери. У шимпанзе этот показатель вдвое меньше – три процента веса матери при рождении. Наши дети – толстенькие, круглощекие, так и тянет потискать – рождаются с запасом в несколько унций бесплатной энергии, а все благодаря матери. Около пятнадцати процентов веса новорожденного – чистый жир. Сравните это с тремя процентами жира у наших ближайших ныне живущих родственников шимпанзе, и вы начнете понимать, как серьезно мы вкладываемся в создание жировых запасов как в образ жизни. Мы при рождении очень большие – и быстро этого добиваемся.

Большинство обезьян, в том числе человекообразных, растут не спеша по сравнению со своими собратьями-животными того же размера. Например, коричневый мышиный лемур на весах потянет примерно на восемьдесят пять граммов, а наша старая приятельница Пиццекрыса запросто преодолеет отметку в три раза большую. Однако беременность у лемура длится около шестидесяти дней, а Пиццекрысе требуется треть этого времени. В три раза больше и в три раза быстрее – разница в объеме инвестиций, которые, по сравнению с лемуром, Пиццекрыса делает в беременность, очевидна. Самка лемура никуда не торопится, а Пиццекрыса ждет не дождется конца короткой, но насыщенной беременности. Да, конечно, крошечные крысята рождаются совсем незрелыми, даже больше, чем детеныши приматов, и приходят в мир голыми, с закрытыми глазами и ушами. Но Пиццекрыса имеет возможность передать им необходимую для роста энергию уже после родов. Она сумела приспособиться.

Но если это так, что мы скажем о галаго князя Демидова?[101]101
  Этот вид назван так потому, что его описали в Государственном геологическом музее имени Вернадского (как он сейчас называется) под руководством талантливого натуралиста Павла Григорьевича Демидова, а не потому, что этот русский аристократ в пудреном парике в 90-е годы XVIII века разгуливал по Мадагаскару, называя приматов в свою честь. Нет, на Мадагаскаре он не был, как ни обидно.


[Закрыть] Галаго – тоже примат, примерно того же веса и размера, что и коричневый мышиный лемур, однако вынашивает детенышей почти четыре месяца – сравните с двумя месяцами у лемуров. Или, скажем, гиббон, единственная человекообразная обезьяна, которую мы никогда не называем большой (возможно, потому, что она и правда маленькая – пять-семь кило). Самке гиббона нужно почти семь месяцев, чтобы вырастить в утробе детеныша весом триста-пятьсот граммов. Между тем макака примерно того же размера укладывается в более экономичные рамки – пять с половиной месяцев.

Если подобраться поближе к нашей ветви эволюционного древа, мы увидим, что и у больших человекообразных обезьян детеныши весят довольно мало: мама-шимпанзе, достигающая примерно сорока килограммов, рожает детеныша весом немного меньше двух килограммов – около пяти процентов своего веса и еще меньше относительно веса папы-шимпанзе, в котором пятьдесят кило. Гориллы, сами по себе очень крупные, едва достигают трехпроцентной отметки: у матерей весом семьдесят – сто десять килограммов (и отцов весом двести тридцать килограммов) рождаются крошечные двухкилограммовые детеныши. Так что мы с нашими шестью-восемью процентами понимаем, что у нас все иначе.

Из главы 5 мы знаем, что матери и потенциальные матери нагуливают жир, поскольку неизвестно, будет ли пища (или известно, что ее не будет). Однако всю эту дополнительную энергию можно использовать и по-другому, и именно этот способ особенно интересует эволюционных антропологов.

В 1995 году антропологи Лесли Айелло и Питер Уилер опубликовали работу, в которой представили теорию, предполагавшую, что жир необходим для строительства тех органов, которые делают нас людьми. «Гипотеза дорогих тканей» гласила, что наши впечатляющие способности запасать жир – это на самом деле механизм адаптации. Мы пускаем запасенный жир на финансирование текущих расходов ткани, работу которой иначе не могли бы себе позволить: нашего большого, жирного, массивного мозга.