Текст книги "Никто не знает тебя"

6. Рид. За три недели до гибели Клэр…

– Привет, папуля.

Откуда Виола, сидевшая за кухонным столом спиной к двери, узнала, что он нерешительно топчется в коридоре? Волосы на его руках встали дыбом: неужели она заметила его отражение в зеркальном лезвии ножа, с которым играла?

– А где твои братья? – спросил Рид, стараясь не выказывать волнения: чужой страх для Виолы все равно что красная тряпка для быка.

Странно, но Виола не разозлилась, а лишь пожала плечами и вонзила нож в столешницу.

– Их мамуля осматривает.

Рид не стал уточнять зачем. И так ясно: Клэр проверяет, не появились ли на их маленьких телах свежие синяки или царапины. Бедные мальчуганы! Рид не спускал с дочери глаз, но та все равно ускользала от его бдительного ока и тиранила и истязала младших братишек.

Рид подошел к барной стойке и налил из кофейника кофе – там как раз оставалось на целую кружку. Пить ему не хотелось, но надо было чем-то занять руки.

– Как тебе доктор? – поинтересовался он, подтаскивая стул и усаживаясь напротив Виолы.

Она вскинула голову и дернула плечом. Рид не узнавал свою дочь. Вместо того чтобы кинуться на него и выцарапать ему глаза, она спокойно, с оттенком меланхоличной взрослости – и куда только девалась ее ребячливая капризность? – ответила:

– Он мне не нравится.

Неудивительно. Виола ненавидела психиатров. Взрослые люди, знающие, как работает человеческий мозг, ничего не могли противопоставить сопливой девчонке, умело игравшей с ними в кошки-мышки. От Виолы даже у профессиональных докторов ум заходил за разум.

– Мамуля говорит, мне больше не надо ходить к нему.

Усилием воли Рид сохранил бесстрастное выражение лица. Клэр всегда выступала против психиатров.

Впервые она наложила вето на посещение врачей, когда Виоле исполнилось пять и ее подружку увезли с ожогами в больницу. Откуда взялись ожоги, Виола объяснить отказалась. Затем при виде приближавшейся сестренки начал рыдать Себастиан, но и тогда Клэр заявила, что не надо пороть горячку. Виола хлопала огромными невинными глазами и утверждала, что и пальцем Себастиана не трогала.

Учителям же, обвинявшим Виолу в манипуляциях над другими учениками, Клэр с пеной у рта доказывала, что ее дочь харизматический лидер, чью деятельную и энергичную натуру ни в коем случае нельзя подавлять.

И только первое чудовищное происшествие, чуть не закончившееся трагедией, заставило Клэр пересмотреть свои взгляды. Однажды, зайдя в ванную, Рид увидел, как Виола погружает в воду голову Майло – обмякшего, с восковым лицом, почти не дышащего. У Рида оборвалось сердце. Он застыл, не сразу сообразив, что происходит.

А когда сообразил, схватил Виолу за шиворот и отшвырнул прочь. Виола со всего размаху приложилась затылком о край висевшего над ванной шкафчика. Тоненький ручеек крови заструился по ее лицу, и она засмеялась. И пока Рид вытаскивал из воды Майло, она смеялась не переставая.

– Зачем ты это сделала? – спросил он, когда треволнения улеглись.

Виола по-детски надула губки:

– Я хотела посмотреть, станет ли его кожа синюшной.

В тот год ей стукнуло восемь.

Оглядываясь назад, Рид удивлялся, почему Виола таилась так долго. Возможно, терзали его смутные подозрения, нечто похожее происходило и раньше, просто он, погрязший в заботах и хлопотах, не замечал предупреждающих знаков из-за ослиного упрямства и убежденности, что Виола – обычный ребенок. А дети есть дети. Жестокость у них в крови.

По этой причине психиатры и не диагностируют детей в столь юном возрасте. Но разве это извиняет их с Клэр мягкотелость, позволившую Виоле взять в заложники семью и установить в доме царство террора?

«Клэр, ей нравится причинять людям боль».

Клэр тогда пришла в ужас: не дай бог друзья-приятели из их социального круга узнают, что Виола каждую неделю посещает доктора! Что они скажут? Важнее всего для Клэр было сохранить видимость благополучия – видимость, которую она с таким трудом создавала и поддерживала. Озабоченная мнением посторонних людей, она не замечала, что друзья и приятели давно уже обходили их дом стороной, боясь наткнуться на пустой и холодный взгляд ее дочери.

Да и сам Рид, по примеру жены, долгое время отказывался признавать очевидное. Страшась взглянуть правде в глаза, он играл роль образцового мужа образцовой семьи в образцово-показательной жизни и только на фотографиях почему-то всегда ставил Майло и Себастиана справа от себя, а Виолу – слева, словно отгораживаясь ею от Клэр.

«А что ты предлагаешь? Нашпиговать ее таблетками до состояния зомби?»

Рид отмалчивался, хотя ничего против таблеток не имел. Но он догадывался, что такой ответ придется Клэр не по нраву.

Прописные истины о беззаветной любви к собственным детям он принимал безоговорочно. И в то же время он не мог допустить, чтобы беспросветная тьма, поглотившая его дочь, вырвалась наружу и заволокла мир.

Он примирился с мыслью, что, возможно, наступит день, когда Виола спалит дом дотла и они с Клэр погибнут в огне пожарища. Но с мыслью, что та же участь уготована Майло и Себастиану, он примириться не мог. И собирался сделать все возможное, чтобы их защитить.

– Виола, лечение прерывать нельзя, – сказал он. Как он ни бодрился, а голос его предательски дрогнул. Он смертельно устал. – Мы найдем тебе другого врача, если этот тебя не устраивает.

Шестнадцатого по счету.

Виола недобро сощурилась:

– Но мамуля говорит…

Беспроигрышная тактика. Виола искусно манипулировала Ридом и Клэр, натравливая их друг на друга. Забавы ради она играла на слабых струнах их душ, как скрипач-виртуоз – на скрипке. Конечно, в ее игре было много ребячества: точно так же нормальные, не чета Виоле, детишки, исследуя человеческую природу, сталкивают между собою родителей, придерживающихся разных взглядов на воспитание.

– О чем вы говорили сегодня с доктором? – быстро перебил Рид, не давая ей развить эту тему.

Виола недовольно поджала губы, но вскоре сменила гнев на милость, и лицо ее прояснилось. Сердце у Рида кольнуло: он сообразил, что услышанное ему не понравится. Виола, еще не научившаяся скрывать чувства, постоянно выдавала себя с головой.

– О мамуле…

Рид судорожно вцепился в кружку. В подобных разговорах Виоле не было равных, она успешно пудрила мозги докторам и собиралась пудрить им мозги дальше. Рид уже не понимал, заботит его это или нет. Он наперед знал все, что она собиралась ему рассказать, и все-таки не удержался от вопроса:

– И что он спросил тебя о маме?

– Спросил, хочу ли я причинить ей боль, – с наигранной безмятежностью ответила Виола.

Она любила шокировать. Обожала описывать всевозможные мерзости с непроницаемым, равнодушным лицом и наблюдать за реакцией слушателей. Это ее развлекало.

– Потому что я рассказала ему о ней.

– И что же ты ему рассказала?

Виола покрутила по столешнице нож.

– Ты знал, что большинство серийных убийц подвергались в детстве насилию?

Он знал. Разумеется, знал. Не скрываясь от родных, он проштудировал все источники, касающиеся агрессивного поведения людей, страдающих диссоциальным расстройством личности. Виола не преувеличивала. Генетика заряжала ружье, но курок спускала окружающая среда.

Подобной хитростью Виола избавилась по крайней мере от четырех психиатров. Одураченные врачи начинали так тщательно приглядываться к сидевшей в приемной Клэр, что та отменяла назначенные на будущее сеансы и подыскивала дочери нового психиатра. Рид не пришел ей на помощь, не объяснил, что она марионетка в руках Виолы. Естественно, он смалодушничал, но ему до смерти надоело быть единственным послушным болванчиком в кукольном театре дочери.

– Значит, ты сказала ему, что хочешь причинить матери боль?

Наступила тишина. Рид прекрасно знал, что ответит Виола, но его снедало любопытство: призналась ли она в этом новоявленному доктору? Правда и ложь для Виолы ничего не значили. Она выбирала их, как подбирала под одежду обувь. Если обстоятельства складывались так, что выигрышнее звучала правда, она прибегала к правде, в противном случае – беззастенчиво врала. Главное для нее было понять, что известно другим людям, во что они верят.

Виола кивнула:

– Да, и подробно описала, какими именно способами.

– И что он тебе ответил? – Рид нервно сглотнул и отвернулся.

– Вот только не делай вид, что тебе неинтересно, как бы я ее мучила! – издевательски выкрикнула Виола.

Он посмотрел ей прямо в глаза, черные, как ночь, глаза, в которых угас солнечный свет.

– Я взяла в школьной библиотеке книжку по анатомии и изучила ее.

Можно подумать, она нуждалась в книжках, чтобы истязать людей! Словно прочитав его мысли, Виола ухмыльнулась:

– Я бы порезала ее в лоскуты, но осторожно и не спеша, чтобы она медленно истекла кровью.

Виола ткнула кончиком ножа в подушечку пальца и завороженно уставилась на выступившую на стыке железа и кожи рубиново-алую капельку крови.

Порой Виола блистательно исполняла роль нормального, хотя и чуточку вздорного и своенравного ребенка – что поделать, от богатых детишек ничего иного не ожидают. Она искусно вызывала на щеках подобие румянца, когда лгала, или, давясь икотой, размазывала кулачками слезы, словно стыдясь минутной слабости.

Сейчас она почти не играла. Почти являлась самой собой, но только почти. Она старалась не перегибать палку, опасаясь последствий. Но не наказание страшило ее и не срывание маски. Ее страшило, что в результате необдуманных действий ей не позволят наслаждаться жизнью так, как она это понимала. Запретят общаться с братьями. Выходить на улицу. Посещать школу. То есть запрут в комнате и лишат доступа к любимым игровым площадкам и игрушкам.

Рид частенько задумывался, что произойдет, когда они потеряют над ней всякую власть. Когда она сообразит, что может целыми днями шляться по улицам и вольготно жить, закладывая антикварные безделушки, таскаемые из дома. Пока она этого не осознавала, но Рид понимал, что осознание лишь вопрос времени.

Маленькие детишки смиренны, ибо родительский дом для них – каземат, из которого нет спасения. Для подростков же все по-другому: призрачные засовы спадают и пленников осеняет догадка, что дверь каземата открывается изнутри.

– Обрисуй мне все до мельчайших подробностей, – попросил он, преодолевая отвращение.

Изредка ему удавалось подыграть Виоле и даже привести ее в замешательство.

Довольная Виола оскалилась в волчьей усмешке и, упиваясь собственной изобретательностью, пустилась в рассуждения о том, как бы она освежевала несчастную жертву. Она снова воткнула нож в столешницу. Нож слегка качнулся, но не упал. Восприняв это как вызов, Рид уставился на нож вместе с дочерью. Внезапно Виола перегнулась через стол и хищно улыбнулась – намного страшнее и победоноснее, чем раньше.

– Не бойся, я не проболталась, что ты тоже об этом мечтаешь, – хихикнула она, спрыгнула со стула и умчалась в коридор.

По лестнице дробно застучали ее шаги, и Рид выдохнул – теперь с Виолой предстояло разбираться Клэр.

Он обмяк и долго сидел без движения, гипнотизируя пустоту, которую еще минуту назад заполняла дочь.

Затем поднялся, разминая онемевшие члены, обошел стол, сжал лезвие и выдернул нож. Шагнул к раковине и, отклоняя черенок, чтобы на него не попала вода, смыл кровь.

7. Гретхен. Наши дни…

Они въехали в Бикон-Хилл, и Маркони впервые за всю дорогу выглянула в окно и тихонько присвистнула при виде грандиозного особняка Кентов.

– Поставишь Кента в известность о смерти Лены? – без обиняков спросила она.

– Не дождешься, – буркнула Гретхен, пряча ликующую улыбку. – Сама поставишь.

Происходящее доставляло ей истинное наслаждение, но она не осмеливалась выказывать радость: чего доброго, эмпат Маркони придет от нее в ужас – слишком мало времени прошло после смерти Лены, чтобы веселиться.

Маркони, к ее чести, не возмутилась, спокойно пожала плечами и вылезла из машины.

– Сказать ему что-то особенное?

– Решай сама. Не вынуждай меня учить тебя, как надо работать, – хмыкнула Гретхен ей в спину, выбираясь из «Порше».

Маркони показала ей средний палец, сжала руку в кулак, поднялась по ступеням роскошной лестницы и постучала.

Дверь распахнулась. Гретхен сразу узнала Рида Кента – его цифровое изображение месяцами не сходило с телевизионных экранов, однако оно и в подметки не годилось оригиналу. Писаный красавец, настоящая кинозвезда. Это признала даже Гретхен, а угодить ей было ох как не просто. Она слишком высоко поднимала планку, требуя, чтобы красота – и в природе, и в людях, и в ней самой – отвечала идеальному канону золотого сечения.

В случае с Ридом Кентом придраться ей было не к чему: этот гармонично сложенный, мускулистый и сухощавый блондин с голубыми глазами и короткой стрижкой, чудесный Адонис с геометрически точными, словно вылепленными чертами лица не только притягивал к себе взгляды, но и соответствовал всем современным стандартам мужчины-мечты.

Он не просто очаровывал, он пленял, обладая тем редкостным магнетизмом, который Гретхен частенько подмечала у собратьев-социопатов.

– Чем могу служить?

Маркони поспешно сунула ему под нос значок.

– Рид Кент? Я детектив Лорен Маркони из Бостонского полицейского управления. А это доктор Гретхен Уайт, консультант по расследуемому нами делу.

– Какому делу? Делу моей дочери?

Смятение, встревоженность – все как положено. Волнение и легкая напряженность. Пока еще легкая. Если Рид и актерствует, то за подобное лицедейство заслуживает «Оскара».

– Можно войти? – спросила Маркони и по привычке всех копов протиснулась в прихожую, не дожидаясь разрешения.

Рид механически отступил, пропуская ее, и через пару секунд все трое очутились в доме. Рид закрыл дверь. Ловко Маркони это провернула, шик-блеск.

– Может, э-э… – Рид зажмурился, стряхивая оцепенение. – Может, выпьете что-нибудь? Принести вам воды?

– Нет, спасибо, – отмахнулась Маркони, проходя в гостиную и увлекая за собой Гретхен и Рида.

Настоящий детектив, Маркони мгновенно взяла ситуацию в свои руки, но так деликатно, что никто этого не заметил:

– Мистер Кент, полагаю, вам лучше присесть.

– Что случилось? – Рид подобрался. Его настороженный взгляд заметался между Маркони и Гретхен. – Моя дочь? Что с ней?

С каким удовольствием Гретхен покопалась бы в душе этого мужчины, залезла бы ему в мозг, проанализировала, ничего не упустив, его чувства. Действительно ли его заботит судьба Виолы? Прикидывается ли он нежным отцом или его инстинктивная родительская любовь к дочери и вправду перевешивает приязнь к погибшей жене? Но если так, почему он не назвал Виолу по имени? Почему ограничился «моей дочерью»? Пытается таким образом не дать волю эмоциям и отстраниться, прибегая к классической стратегии, которую Гретхен наблюдала у серийных убийц так же часто, как и у их жертв?

И чего он ждет от Маркони? Какие трагические вести, по его мнению, она способна ему принести? Что Виола умудрилась покончить с собой? Или зарезать сокамерницу? Неужели после тринадцати лет, проведенных под одной крышей с Виолой, он не был готов к такому повороту событий?

– С вашей дочерью все хорошо, – успокоила Рида Маркони, перенимая его манеру вести разговор и не упоминать имени монстра.

«Наверное, – подумала Гретхен, – Маркони подпала под его несравненное обаяние и теперь подсознательно копирует его поведение, избегая произносить имя Виолы. Типичное поведение для эмпата».

– И все же прошу вас, мистер Кент, сядьте.

Рид нервно зашагал по комнате.

– Скажите мне, что произошло!

Маркони стрельнула глазами в Гретхен и на одном дыхании выложила горькую правду:

– Этим утром Лена Букер найдена мертвой в своей квартире.

Люди по-разному реагируют на известия о катастрофах. Кто-то взрывается, мельтешит руками, дико вращает глазами и сыпет проклятиями.

А кто-то замыкается и уходит в себя. Замирает.

Рид, со всей очевидностью, относился к последней категории.

С той поры как он впустил их в дом, он ни секунды не стоял на месте: бродил по дорожке, проторенной на гладком, блестящем паркете, стискивал кулаки, всплескивал руками, щипал переносицу, похлопывал ладонями по бедрам. Но стоило ему услышать о смерти Лены – и он заледенел.

Рид пытался сохранить хладнокровие и невозмутимость, но его нарочитая сдержанность и бесстрастность подсказали Гретхен, что он раздавлен и потрясен.

– Найдена мертвой? – переспросил он хорошо поставленным голосом, неоднократно слышанным Гретхен в телеинтервью. Только теперь этот голос звучал суше и строже. – Что с ней случилось?

«А Маркони молодец, верно построила фразу», – в который раз невольно восхитилась детективом Гретхен. Неужели им удалось ошарашить Рида, заинтриговать его и даже… даже испугать?

Гретхен впилась ногтями в ладонь. Как же ей хотелось содрать с Рида эту наносную картинную оболочку, вывернуть наизнанку его мерзкую, прогнившую плоть.

– Передозировка, – ответила Маркони после долгой многозначительной паузы.

Рид облегченно вздохнул.

– Я… Какое несчастье… И все-таки… – Он покосился на них. – Разве это в порядке вещей, чтобы полиция информировала клиентов Лены о ее смерти?

– Вы являлись ее единственным клиентом, – встряла Гретхен.

Рид уставился на нее немигающим взглядом, но она не шелохнулась. Гретхен всегда выигрывала состязания в «гляделки». Не испытывая ни малейшего стеснения от возникавшей между людьми неуютной и волнующей близости, она никогда не отводила глаза первой.

Как она и предвидела, Рид потупился и взъерошил волосы.

– И?..

– И нам не хотелось, чтобы вы услышали об этом из новостей, – мягко сказала Маркони.

Сущая вроде галиматья, но Маркони произнесла ее таким непререкаемым тоном, что стало ясно: возражать ей бессмысленно. По крайней мере тому, кто соблюдает навязываемые светским обществом правила приличия. А Рид Кент их, по-видимому, соблюдал.

Он кивнул и, погрузившись в собственные мысли, задумчиво посмотрел в сторону. Маркони переглянулась с Гретхен, и та кивком указала на дверь. На сегодня хватит.

Рид, словно в тумане, проводил их к выходу, с натянутой улыбкой взял визитку Маркони и пожелал им доброго дня.

На тротуаре Маркони и Гретхен замедлили шаг и как по команде обернулись.

– Получила, чего добивалась? – поинтересовалась Маркони.

– А то, – хмыкнула Гретхен, донельзя довольная. – Теперь ясно, почему Лена ввязалась в это дело.

Маркони качнулась на каблуках. «Сбита с панталыку», – отметила про себя Гретхен.

– Чего? – выпалила детектив и тут же поправилась, вспомнив отвращение, питаемое Гретхен к этому слову. – То есть почему?

На третьем этаже колыхнулась занавеска, но Гретхен не разглядела, кто подсматривал за ними, прячась за кружевным тюлем.

– Потому что Рид Кент был влюблен в Лену, – с непоколебимой уверенностью произнесла она.

Нет, не зря она потратила столько времени на фильмы, сериалы и интервью, что снимались для утоления аппетитов прожорливой зрительской аудитории. Они научили ее разбираться в сложном хитросплетении чувств и эмоций, которые она сама никогда не испытывала. Показали ей, как выглядит скорбь по ушедшему в небытие любимому человеку.

– И теперь нам осталось выяснить самое интересное.

– И что же?

Гретхен рысью припустила к машине:

– Была ли влюблена в него Лена.

8. Рид. За месяц до гибели Клэр…

Бостонцы с тугими кошельками предпочитали держаться вместе. Наверное, предполагал Рид, по всей Америке дела обстояли так же, просто в Бостоне более тщательно соблюдали правила игры.

Потому что деньги у всех были разные: у кого-то – «новые деньги», заработанные собственным трудом, у кого-то – «старые деньги», унаследованные от богатых предков, а у кого-то и вовсе – «стародавние». Денежный статус имел основополагающее значение. В зависимости от него людей и распределяли в иерархии бостонского общества.

А значит, о неожиданной встрече Рида и Лены Букер, около пяти лет назад успешно взлетевшей по социальной лестнице, не могло быть и речи. Внушительный банковский счет Лена накопила своим трудом и талантом, а не стараниями зажиточных родственников, и потому не включалась в список приглашенных на мероприятия, обычно посещаемые Ридом и Клэр.

Однако сегодня Клэр затащила мужа на аукцион «Горган и Компани», частную вечеринку-междусобойчик, где подавалось вино по триста долларов за бутылку и микроскопические закуски с совершенно неразличимым вкусом. «Горган и Компани» в пику большинству подобных организаций распахнули двери для всех, а не только для представителей аристократии, и Риду выпал шанс…

Шанс увидеть Лену.

От мыслей о Лене его отвлекла Клэр, чересчур сильно сжавшая его руку. Рид машинально улыбнулся, мгновенно входя в роль. На бесконечных светских раутах он выучил ее назубок.

– Да, Рид переживает, бедняжка. С тех пор как наши младшенькие пошли в школу, он не знает, куда себя деть, – удрученно призналась Клэр группке окруживших их приятелей и приятельниц и снисходительно похлопала мужа по плечу.

Рид кисло поморщился: в конце концов, он не страдающая слабоумием клуша-домохозяйка. Он может сам о себе позаботиться! Две женщины понимающе кивнули. Трое мужчин, умирая от скуки, облили его презрением – ну и слизняк.

Вращавшиеся на подобных вечеринках люди воспринимали его как чужака, нищеброда из Саути, втершегося в доверие к богатой наследнице и обманом затащившего ее под венец. Рид давно притерпелся к этому.

Коснувшись Клэр и не обращая внимания на ее напрягшуюся спину, он наклонился, приблизил губы к ее уху и жарко, словно в первые годы брака, прошептал:

– Я принесу тебе выпить.

Бокал опустел едва ли наполовину, но Клэр одобрительно склонила голову и расслабилась. Она не собиралась его удерживать. Теперь они старались как можно реже находиться вместе.

Он направился к бару, но вместо того, чтобы встать в очередь, быстро шмыгнул налево, во мрак слабо освещенного тусклыми лампочками вестибюля.

Проплутал несколько минут и, отыскав боковой выход, выбрался в переулок. Не успел он закрыть дверь, как та вновь отворилась, и на пороге появилась Лена. Он не удивился.

– Огоньку не найдется? – спросила она, покачивая зажатой в пальцах сигаретой.

Рид, сунув руки в карманы жилета, привалился к кирпичной стене и затряс головой.

– С этой дурной привычкой я давным-давно распрощался.

– А с другими дурными привычками – нет?

Мановение руки – и сигареты как не бывало. Магия. Лена.

– Нет, – ответил он, не осмеливаясь поднять на нее глаз.

Лена молча шагнула к нему. На ней был брючный костюм с широкими штанинами и туго облегающая прозрачная блузка. Темно-фиолетовый, почти сливовый цвет блузки изумительно оттенял пышные волосы Лены, придавая ее лицу загадочную бледность.

Лена всегда являлась полной противоположностью Клэр, одевавшейся в подобающие возрасту вечерние платья и туфли с красной подошвой от знаменитого дизайнера, неизменно вызывавшие зависть у ее подруг. Клэр ни за что на свете не показалась бы на аукционе «Горган и Компани» в мужском наряде.

И в то же время они походили друг на друга как две капли воды. Обе были эксцентричные, умные, холодные, расчетливые, сильные и верные. Обе обладали бездной пороков, искупавшихся, однако, огненной страстью, которой они согревали своих любимых. Рид частенько задавался вопросом: почему они так и не сблизились в то самое лето перед поступлением в университет, когда Клэр ворвалась в их жизни?

А затем пропала Тесс Мерфи, закадычная подруга Лены и девушка Рида, и все покатилось в тартарары. И одинаковость Лены и Клэр перестала его заботить.

Он постоянно убеждал себя, что разошелся с Леной без драм, как и положено двум друзьям детства, выбравшим разные пути-дороги. Обычная история, с кем не случается. И до последнего времени он свято верил в нее, однако…

Однако полгода назад он взглянул правде в глаза и понял: Лена сознательно и безжалостно вычеркнула его из своей жизни.

Поначалу он хотел, по устоявшейся за последние годы привычке, обвинить в этом Клэр. В кровожадности она не уступала Лене: Клэр столь же беспощадно обрывала нити, так или иначе связывавшие его с прошлым.

Но ведь себя не обманешь: он знал, что вина за разрыв отношений между ним и Леной лежит только на нем. Не успела Тесс сбежать из дому, и он принялся увиваться за Клэр. Взгляд Лены, узнавшей о его новом увлечении, до сих пор каленым железом жег его сердце. Он помнил, как промелькнувшее в ее глазах смятение сменилось яростью, затем – отвращением и под конец… под конец – подозрением.

Рид и не догадывался, насколько тяжело Лена восприняла его предательство: настолько, что вообразила, будто он приложил руку к исчезновению Тесс.

Он понял это только сейчас, спустя полгода после того, как Лена вновь возникла в его жизни с единственной целью – доказать свою правоту.

Одно ставило его в тупик: почему, все эти шесть месяцев вынося ему мозг, Лена так одержимо копалась в их позабытом прошлом?

Пока Рид тщательно, благодаря могущественной и состоятельной семье Клэр, выкорчевывал воспоминания о детстве и юности, Лена, достигшая высот профессионального мастерства, всячески похвалялась, из какой грязи она поднялась. При этом она не поддерживала контактов ни с их малой родиной, ни с бывшими приятелями и одноклассниками.

И зачем тогда, ради всего святого, она пыталась вызвать к жизни призрак Тесс Мерфи, о которой все позабыли лет двадцать назад?

Впрочем нет, о Тесс Мерфи не позабыли. О Тесс Мерфи помнили, и помнили крепко. Все знали ее как взбалмошную, сбежавшую из дома сестренку нынешнего члена конгресса Деклана Мерфи. Он сделал Тесс рекламным лицом фонда социальной помощи, учрежденного им для сбора средств детишкам из беднейших районов, и теперь она взирала на жителей Бостона со всех афиш и плакатов.

Все знали о Тесс Мерфи, но никто не подозревал о ее связи с Ридом Кентом, который, по мнению многих, не отыскал бы Саути на карте.

Никто не знал о ее связи с Леной Букер, которая верила, что Рид Кент убил девушку и обставил ее смерть как слезливую мелодраму о подростке, удравшем из родительского гнезда.

Никто не знал, что действительно произошло двадцать лет назад… Никто, кроме него.

Но вот надолго ли это останется тайной, уже не знал он, ибо Лена вцепилась в него мертвой хваткой.

Сейчас, однако, она была сама нежность и, приблизившись к Риду, деликатно провела пальцем по едва видневшемуся на его скуле багрово-зеленому синяку. Большинство людей его просто не заметили бы: Рид Кент с фингалом под глазом? Не смешите! Большинство людей видели в нем того, кого привыкли и желали видеть: усталого мужчину, отца трех детей и мужа очаровательной женщины.

Но Лена умела заглядывать внутрь.

– Виола? – мягко спросила она, словно и вправду беспокоилась о его самочувствии, словно не планировала разрушить до основания его жизнь.

Он вспомнил детство, вспомнил, с каким трепетом, по-братски они относились друг к другу, и резко откинул голову. Промедли он хоть секунду – и утонул бы в море ее доброты, в блаженстве снизошедшей на него ласки. А это недопустимо.

– Неважно, – процедил он.

И хотя прямо заявить Лене: «Отвали!» – он не осмелился, посыл был кристально ясным. Лена отшатнулась, и между ними тотчас выросла стена отчуждения.

– Как скажешь, – пожала она плечами.

– Что тебе надо? – грубо спросил он. Возмутительно грубо.

Он вымотался. Ему до смерти осточертели Ленины манипуляции и хитрости. Ленина ложь. Возможно, он действительно поступил по-свински, бросив ее двадцать лет назад в одиночестве, разорвав узы дружбы, увлекшись Клэр и предав память Тесс. Но он не заслуживал того ада, который она ему устроила в последние полгода, вознамерившись вытащить из пыльных шкафов скелеты прошлого. Скелетам лучше оставаться в шкафу. На то они и скелеты.

Пару мгновений Лена созерцала радугу бензиновых пятен в выбоине у себя под ногами и вдруг спросила:

– Ты ее любишь?

Мысли его заметались. Хаотично, разрозненно, так что долю секунды он не мог сообразить, кого же она имеет в виду.

Ее…

Тесс? Он встречался с ней в то самое лето, в лето ее исчезновения. Но ничего особенного между ними не было. Заурядное романтическое увлечение, порожденное скорее их давним знакомством и дружбой, чем истинной страстью.

Стоп. Лена сказала «любишь», а не «любил». Если бы она подразумевала Тесс, она употребила бы прошедшее время, так как в ее понимании Тесс мертва и ее убил Рид.

Может, она спрашивала про Виолу? Кощунственно не любить своего ребенка, но какие чувства он питал к дочери? Разве место любви в его сердце не занимала сосущая, рвущая душу тьма? И разве не догадывалась об этой тьме Лена, видевшая его насквозь? Не зря же она все эти месяцы пристально наблюдала за ним. Она сразу смекнула, что фонарь под глазом ему засветила Виола. А значит, оставалась одна только…

– Клэр, – пояснила Лена. – Ты ее любишь?

Рид даже не переменился в лице: врать он умел виртуозно.

– Она моя жена. Как мне ее не любить?

Лена отвернулась, и он почувствовал, что она отдаляется от него, уходит прочь все дальше и дальше, пересекает вестибюль, открывает дверь, выскакивает на улицу…

Лена задумчиво кивнула и, скользнув по Риду взглядом, натянула на лицо профессиональную улыбку. Ни дать ни взять неприступная незнакомка.

– Прости, ошибочка вышла, – шепнула она и исчезла.

Магия. Лена.