Текст книги "Косиног. История о колдовстве"

– Ты говорил, вы воротили меня назад… воротили… откуда? Что со мною стряслось? Рассказывай обо всем.

Дикие обеспокоенно переглянулись. От каждого веяло страхом и неуверенностью.

Лес раскрыл было рот, но тут же спохватился, поразмыслил о чем-то и, наконец, заговорил:

– Они погубили тебя. Душу твою похитили.

– Кто? Люди?

– Первые племена, – кивнув, подтвердил Лес. – Давным-давно. Они принялись истреблять нас ради нашего волшебства, ради плодов Паупау. Ты пробовал помешать им, однако не тут-то было. Сколько крови тогда пролилось, сколько крови… нашей, твоей, и… – Осекшись, Лес кивнул в сторону почерневших костей великого древа. – И Паупау.

– А вы вернули меня назад… из мертвых?

– Да, – ответил Лес, морща лоб, словно в глубоких раздумьях. – Быть может, отчасти ты еще там, в земле мертвых? Смерть своих подданных так запросто не отпускает. Точно я знаю одно: если мы сбережем Паупау, если поклонимся ему, как подобает, то скоро, очень скоро древо вознаградит нас новым урожаем плодов, снова одарит волшебной силой, и тогда… тогда мы сможем тебя исцелить. Помочь тебе вспомнить все, стать самим собой, прежним.

Отец взглянул в сторону темного зева пещеры. Может, эти завывания в голове – плач мертвых? Прикрыв глаза, он дал волю мыслям, отправил их следом за голосами, на поиски тропки, ведущей к призракам прошлого. Нет, разглядеть он ничего не сумел, однако на миг завывания зазвучали гораздо громче.

– Отец!

Услышав оклик, Отец поднял веки. Не на шутку испуганные, дикие беспокойно озирались вокруг.

– К мертвым взывать лучше не надо, – предостерег его Лес. – Не такое здесь место. Границы между мирами возле Паупау очень уж зыбки. Здесь нужно трижды подумать, какую дверь отворяешь, – пояснил он, пристально вглядываясь в лицо Отца. – Отец, мы потеряли тебя, мы потеряли Паупау, и все – из-за их жадности. Из-за человеческой жадности. И это не должно, не должно повториться! Ты – испокон веков наш защитник, владыка дикой глуши, погубитель. Спаси же нас, и спасешься сам. Другого пути нет.

Однако Отец чуял: опоссум что-то скрывает.

«Дело не только в этом», – подумал он, старательно гоня прочь из головы смутные тени.

Кроны деревьев покачивались, шелестели под дуновением легкого ветерка, солнце неспешно, час за часом, плыло по небу, пока не склонилось к самому горизонту, а Отец все лежал, наблюдал за всем этим в попытках дать волю разуму.

«Память… она же здесь, так близко, протяни только руку…»

В безоблачном небе искрой вспыхнула звездочка, за ней еще, и еще, и еще сотня тысяч звезд. Любуясь их вековечным сиянием, Отец проводил взглядом сову, беззвучно пролетевшую мимо. Вокруг завели песнь насекомые и прочие ночные твари. Выглянувшая из-за холмов луна залила заросли серебристым светом.

«Неужто ты – не та же луна, что светила мне в прежней жизни?» – подумал Отец, устремив взгляд к ночному светилу, изо всех сил стараясь пробиться сквозь тонкую завесу времени, снова и снова вслушиваясь в голоса призраков.

И – вот оно! – снизу, со дна ямы, из какой-то давным-давно минувшей ночи, донеслись едва уловимые голоса – рык, рев зверей. Отец смежил веки, однако луна никуда не исчезла, только прибавила в величине. Вдали показались туманные силуэты – большие и малые, всего-навсего тени, но все же Отец узнал их, окликнул, да только они и ухом не повели. Тогда он окликнул их вновь, издав долгий, протяжный вой, рождавшийся где-то в самых глубоких недрах души, и на этот раз – о, на этот раз звери отозвались. Их голоса зазвучали громче, отчетливее, так громко, словно все они здесь, рядом, в лесу.

Отец открыл глаза, поднял голову, сел.

Встревоженные пуще прежнего, все трое диких не сводили взглядов с пещеры.

– Отец! Не вздумай! – прошептал Лес.

Из пещеры потянулся наружу туман. Пахнущие множеством давным-давно умерших созданий, пряди тумана зазмеились среди деревьев, замерцали в призрачном свете луны. Туману сопутствовал вой, еще один, и еще, замогильный, гулкий, точно во сне. Миг – и в тумане что-то зашевелилось, пряди его сгустились, сплетаясь в призрачные фигуры, фигуры всевозможных зверей.

– Я знаю вас, – прошептал Отец.

В тумане возникли медведи, огромные саблезубые коты, и лось, и бизон, и волки – дюжины волков. Все они рысцой бежали по лесу, не касаясь земли. Над ними, озаряя их призрачные тела золотистым сиянием, кружились, вели хоровод светлячки.

– Ты разбудил мертвых! – прошептал Лес.

Рык, вой и рев эхом звенели в ушах, пробирали до мозга костей. Ноющая боль в голове тут же пошла на убыль, тело сделалось необычайно легким, будто вот-вот взлетит. Поднявшись, Отец побежал следом за вереницей лесного зверья.

– Нет! – вскричал Лес, бросившись Отцу под ноги. – Не вздумай!

– Они зовут меня.

– Зовут… с собой, в землю мертвых!

– Они могут показать мне прошлое. Мне очень нужно понять… отыскать недостающие звенья.

– Пойдешь за призраками – сам призраком станешь! Вернись, Отец!

Отец изумленно ахнул. Из тумана тяжелой поступью, царственно, словно владыка всего вокруг, вышел, двинулся сквозь множество бегущих зверей могучий мамонт. Подняв хобот к небу, он затрубил. Жутковатый, потусторонний рев мохнатого исполина переполнял душу и сердце.

– Да, да! Я и его помню!

Отпихнув Леса в сторону, Отец перешел на легкую рысь, затем сорвался в галоп, помчался за призрачными созданиями, исчезающими в тумане и зарослях – только палые листья брызнули из-под копыт.

– Стой! – крикнул Лес, бросившись следом. – Это ловушка! Послушай меня, Отец! Послушай! Остановись!

Глава четвертая

Ручей ткнул Леса носом в плечо.

Вскинувшись, сев, опоссум оглядел небосвод.

– Да, вон он! Вижу, вижу!

На камень у деревца с алой листвой уселся спорхнувший вниз ворон – ворон по имени Небо.

– Ну? – спросил Лес, хотя ответ был ясен заранее, стоило только взглянуть в лицо ворона.

Действительно, Небо сокрушенно покачал головой.

– Совсем ничего? Следы, изувеченные трупы… хоть что-нибудь?

Нет, Небо вновь покачал головой.

Ручей вопросительно поднял брови.

– Не знаю я, как это понимать, Ручей, – отвечал Лес. – Я так же слеп, как и вы. Может, Отец заплутал в землях мертвых. Может, его душа витает в чистилище. Может, он просто ушел далеко-далеко, за тысячу лиг отсюда… как знать?

Небо беспокойно запрыгал вверх-вниз.

– Нет, об этом ты даже не заикайся, – зарычал Лес. – Он не у Мамунаппехта! Откуда мне знать, говоришь? Да кабы так, Мамунаппехт уже явился бы сюда! За нами. За древом!

С этим ни Небо, ни Ручей спорить не стали, однако их заверения тревог Леса ничуть не уменьшили. Втроем они обыскали, обшарили все уголки, все закоулки, все потайные места, куда призраки могли завести Отца, на многие мили вокруг, убили на поиски около месяца, не зная покоя ни ночью ни днем.

«Лето на носу, а мы до сих пор знать не знаем, куда он мог запропасть».

– Не знаю, не знаю я, что пошло вкривь! Чего вы меня-то спрашиваете, как будто это я во всем виноват? Сами как думаете? Нет, сейчас все не как прежде! Это вы бросьте. Сейчас все по-другому. Все образуется. Все будет в порядке.

Однако сам-то он видел: с Отцом творится неладное – все то же самое, что и прежде.

«Нет! Молю тебя, Мать Земля, не допусти, не позволь этому повториться!»

Ручей запрыгал вверх-вниз, заплясал над землей.

– Да, – вздохнул Лес, – наши старания снова и снова заканчиваются одним и тем же. Но мне ничего больше в голову не приходит. Как ни больно это признавать, мы с вами уже не те, что раньше. Похоже, даже всем заодно, даже смешавшим свою кровь с кровью плода, нам не хватает волшебной силы для завершения чар… тем более – даль-то какая! Согласен, вернулся он не целиком. Боюсь, отчасти он до сих пор там, у Мамунаппехта.

Небо с Ручьем вздрогнули.

– Он говорил о пауках в голове. Что еще это может значить?

Небо с Ручьем вздрогнули вновь.

– Что? Рассказать Отцу правду? Думаете, это так просто?

Похоже, именно так Небо с Ручьем и думали.

– Нет. Он сокрушен, сломлен, его душа и сердце в смятении. Что, по-вашему, произойдет, если рассказать ему о Мамунаппехте?

Лес выжидающе умолк, однако прекрасно видел: ответ им известен.

– Верно, тогда он немедля к Мамунаппехту, к шаману пойдет. Даст ему бой. А готов ли он к этому бою?

Ответа не последовало.

Лес тяжко вздохнул.

– А если шаман прознает, что Отец жив, куда он, по-вашему, первым делом отправится?

Ручей и Небо с тревогой взглянули на алое деревце.

– Верно. И все будет кончено. И потому, если Отец отыщется, действовать надо как можно проще. Не станем забивать ему голову прошлой жизнью, прошлыми оплошностями и ошибками. Сейчас для него главное – кровь. Если нам нужно, чтоб он стал погубителем, он должен губить. Убивать. Купаться в их крови. Вот тогда он снова станет силен, снова прогонит их прочь! – Голос Леса возвысился, исполнился огня, жажды мести. – А Паупау окрепнет, вырастет выше прежнего, даст нам такой урожай, что сам Мамунаппехт задрожит перед нами от страха. И вот тогда… тогда…

Взглянув на тоненькое алое деревце высотой разве что в рост человека, покачивавшееся на легком ветру, без единого плода, цветка или хоть крохотного бутона на ветках, Лес тяжко вздохнул.

– Но прежде всего, нужно найти Отца… и поскорее, пока нас не опередил Мамунаппехт.

Глядя на небольшую яблоньку возле Эдвардовых ульев, Абита никак не могла надивиться на сочные, соблазнительные плоды, висящие невысоко над землей. Листья яблоньки сверкали потрясающе ярким багрянцем – оставалось лишь удивляться, как она не заметила этого невероятного деревца раньше. На вид кроваво-алые яблоки, несомненно, казались вкуснее всех, какие ей когда-либо доводилось пробовать. Рот моментально наполнился слюной. Абита шагнула к деревцу, потянулась за яблоком, однако, услышав шипение, тут же отдернула руку. На ветке, свернувшись кольцами, лежала шелковисто-черная змея с красными глазками.

– Хелло, Абита.

Негромкий женский голос прозвучал мягко, едва ли не убаюкивающе.

Абита заозиралась в поисках говорящей, но тут же сообразила: с ней говорит змея.

– Не стесняйся, возьми, – сказала змея. – Возьми яблочко. Они для тебя, дитя мое. Они помогут увидеть.

Абита вновь подняла руку, однако замешкалась. Змея исчезла из виду, но ее голос звучал, как ни в чем не бывало:

– Только остерегайся пауков.

– Пауков?

Не обнаружив поблизости никаких пауков, Абита сорвала с ветки яблоко. Блестящее от росы, твердое, спелое, оно так вкусно пахло! Чувствуя, как рот снова наполняется слюной, Абита вгрызлась в хрусткий алый бок яблока. В ответ яблоко сжалось, дрогнуло, обнаженная мякоть в месте укуса налилась кровью, точно открытая рана. Кровь забурлила, вспенилась, и среди алых пузырей замелькали когтистые черные лапки. То были пауки, крохотные черные пауки – не одна дюжина! Лавиной хлынув на волю, они облепили ладонь. Абита отбросила яблоко прочь, но, едва попытавшись выплюнуть откушенное, почувствовала мохнатые тельца и жесткие, колкие лапки на языке, на деснах, за щеками, под языком: пауки кишмя кишели во рту, заполнили горло так, что не закричать.

Вскинувшись, Абита села в постели, мучительно закашлялась, не в силах вдохнуть, захлопала ладонями по плечам, по волосам, по щекам… однако вокруг не оказалось ни одного паука – только ее кот, Бука, недоуменно взирал на хозяйку, сидя поверх одеяла.

Спрыгнув с кровати, Абита метнулась к дверям, распахнула их настежь. Свет зари разогнал все тени, озарил все углы, где мог бы спрятаться крохотный паучок. Замерев на пороге, Абита окинула взглядом двор, но и снаружи не было никого, кроме несушек, мирно копавшихся в сверкающей на утреннем солнце росистой траве.

Тут Абита заметила, сколько на земле пыли. Настал июнь, на смену весенним дождям пришли теплые летние дни, земля мало-помалу просохла. Все это напомнило, что Эдварда нет рядом уже около двух месяцев… однако Абита постоянно ожидала увидеть его за любым углом, или в поле, или выходящим из леса с широкой улыбкой, предназначенной лишь для нее одной.

– Эдвард, – прошептала она, опустившись на ступени крыльца и крепко стиснув ладонями локти.

Вспомнить хоть ту самую теплоту в его голосе… но тут Абита заметила, как высоко поднялось солнце в небе, и разом вскочила на ноги.

– Гвозди Господни! Бука, сегодня же воскресенье. Опаздывать нельзя!

Старательно ополоснув перепачканное лицо водой из поилки для кур, Абита схватила лучшую из своих юбок, заметила, как обтрепался подол, но все равно надела ее.

«Ничего, и до юбок руки дойдут», – подумала она и горько усмехнулась собственным мыслям. Настанет ли день, когда у нее снова появится время заботиться о нарядах?

Поспешно зашнуровав на груди корсет, Абита отыскала чепец, позавтракала половинкой лепешки, твердой, как камень, поскольку смальца в доме не осталось ни ложки, и направилась к двери.

У порога, возле висевшего на крючке волосяного ожерелья, она приостановилась и нежно провела пальцем вдоль звеньев цепочки. Так она делала каждое утро, и всякий раз этот нехитрый ритуал прогонял прочь ночные страхи, навевал покой… вот и сейчас на сердце стало хоть немного, да легче.

Дожевывая лепешку, Абита вышла на крыльцо и едва не споткнулась о Буку, принявшегося тереться о ее ноги в попытках помешать хозяйке уйти.

– Знаю, Бука, знаю. Мне и самой туда идти неохота. Дел слишком много, чтоб юбки просиживать да слушать их бесконечные проповеди.

Спустившись с крыльца, она оглядела небо: не собирается ли дождь? Утреннее солнце озаряло кукурузное поле. Борозды – вкривь да вкось, одни засеяны, другие еще нет, однако Абита искренне гордилась собой.

«Я справилась, Эдвард. Как ты гордился бы мной, если бы видел это! Гордился бы, уж я-то знаю».

Над землей зеленели первые всходы. Возможно, урожай она все-таки соберет.

«Дождя бы еще, дождя…»

Последние несколько дней Абита только и делала, что ведрами таскала на поле колодезную воду, но понимала: в одиночку столько кукурузы не полить ни за что.

– Ничего. Дождя ждать недолго, – сказала она Буке.

В ответ кот громко мяукнул.

– Ну что ж, по крайней мере, сегодня мне есть о чем помолиться во время службы.

Одна из коз ни с того ни с сего заблеяла, и Абита оглянулась на хлев: вдруг тот загадочный дьявол, что напал на нее, все еще рядом? С тех пор, как он дотронулся до нее, Абита его больше не видела. Хотелось бы верить, что зола с солью отвадили дьявола раз и навсегда… но если так, откуда же все эти потусторонние голоса, замогильные стоны и вой среди ночи? А сколько раз она видела невдалеке расплывчатых призрачных тварей, исчезавших, едва их заметишь? А Эдвард? Сколько раз где-то сбоку, в уголке глаза, словно бы мелькал ее муж… а окликнешь его, обернешься – вокруг ни души? А неотвязное, ни на минуту не отпускающее ощущение, будто в лесу кто-то прячется, следит за ней, ждет?

– Что тебе нужно? – в сотый, в тысячный раз спросила она. – Что?

Повернувшись в сторону ульев, Абита поискала взглядом ту самую яблоньку с алыми листьями: ей очень нужно было убедиться, что это всего лишь еще один ночной кошмар.

Разумеется, возле ульев не оказалось ни яблоньки, ни змеи, соблазнявшей Абиту одним из ее плодов, будто Еву в Райских кущах. А ведь, кстати: не кто иная, как мать говорила, что змей в Раю принес Адаму с Евой не проклятие, а дар прозрения… Вспомнив об этом, Абита в который раз подивилась, насколько силен был дар видения матери, способной дотянуться через бескрайнюю пустоту до самого царства мертвых и вызвать оттуда душу умершего.

«Может, это оно и есть? Может быть, этот дьявол пробудил мой дар видения?»

По словам матери, даром видения обладали и ее мать, и бабка – все матери в их роду.

«А если так, чем я хуже?»

И вдруг возле ульев неизвестно откуда возник… человек. Стоя спиной к Абите, он не сводил глаз с подрастающей кукурузы.

– Эдвард? – прошептала Абита, шагнув к нему. – О Боже, Эдвард, это ведь ты? Пожалуйста, пусть это будешь ты!

На сей раз он не исчез, но развернулся к ней и вправду оказался Эдвардом.

Да, муж стоял перед ней, совсем рядом, вот только…

Абита прижала ладонь к губам, заглушая крик, рвущийся из груди.

Глаза Эдварда исчезли, как не бывало: на их месте темнели слепые глубокие впадины.

Колени Абиты дрогнули, подогнулись.

Подняв руку, Эдвард осуждающе указал на нее пальцем и тяжкой поступью двинулся к ней.

Абита замерла, не в силах сдвинуться с места.

С каждым шагом надвигавшийся дух Эдварда становился прозрачнее и, наконец, не дойдя до Абиты всего нескольких ярдов, исчез, развеялся, словно дым.

– О Боже! Иисусе Христе!

Развернувшись, Абита со всех ног (только бы не споткнуться!) помчалась прочь по тропке, ведущей наверх, к гребню холма. Сейчас ей больше всего на свете хотелось – нет, требовалось – как можно скорей оказаться на богослужении, среди людей, пусть даже тех, кого она всей душой презирала.

– Эдвард, – шептала она. – Где же ты на самом деле?

Перед глазами снова и снова возникала одна и та же картина: тело мужа на дне жуткой ямы, навеки в лапах нечистого духа.

«Неужто и душа твоя тоже досталась ему?»

При этой мысли Абите вспомнилось осуждение, с которым Эдвард указывал на нее.

«Что же выходит? Все это из-за меня? Может, отец был прав, и я по незнанию ввязалась, во что не следовало? И мое имя вправду записано в его книге?»

Ведущая к церкви дорога – две колеи, выбитые в земле колесами – углубилась в лесные заросли. Стена деревьев по обе ее стороны с каждым шагом делалась гуще, подступала вплотную, заслоняя солнечный свет. Казалось, извилистый коридор из сучьев, листвы и узловатых корней готов проглотить Абиту в любую минуту.

На бегу она то и дело оглядывалась, ожидая увидеть Эдварда, мчащегося следом за ней.

Примерно на полпути к деревне Абита услышала чей-то голос. Остановившись, она сощурилась, обвела темные заросли пристальным взглядом, но обнаружила лишь, что любая тень, любой куст кажется дьяволом, готовым броситься на нее.

Вновь тот же голос – тихий, не громче шепота, но совсем рядом. Спина вмиг покрылась гусиной кожей.

«Это всего-навсего ветер, – подумала Абита. – Нет вокруг никого».

Однако поблизости кто-то прятался: Абита чувствовала на себе его взгляд.

– Оставь меня! – с дрожью в голосе крикнула она. – Оставь… пожалуйста.

В ответ из лесу раздалось что-то вроде утробного рыка, но странно искаженного, словно бы исходящего из-под земли. Однако Абита сразу же поняла, кто это – он, Дьявол, тот самый, явившийся к ней в хлеву.

Сорвавшись с места, она побежала дальше.

Рык не отставал.

Подобрав юбки, Абита помчалась во весь дух, но преследователь настиг ее без труда. Чужая ладонь легла на плечо, и…

И ничего.

Уверенная, что он здесь, за спиной, Абита осмелилась оглянуться, споткнулась и рухнула в придорожные кусты.

Вокруг не было ни души. Ничего, кроме зарослей.

Сидя на берегу, среди бескрайней россыпи костей, Отец не сводил глаз с огромной реки, величаво, неспешно струившейся мимо. Все вокруг было серым – и река, и кости, и склоны окрестных холмов, и дымчато-тусклое небо. Нарушали однообразие только оранжевые отсветы большого пожара вдали, у самого горизонта. Теплый ветерок играл легкими хлопьями пепла, в воздухе веяло гарью.

Протерев запорошенные пеплом глаза, Отец разглядел на дальнем берегу реки туманные серые силуэты. То были они, все те же духи – исполинский медведь, пара бизонов, с полдюжины волков и мамонт. Духи уже не бежали куда-то, как в тот раз, когда Отец впервые услышал их зов. Одни безучастно, лениво расхаживали по берегу, другие просто стояли на месте, устремив взгляд в никуда. Глаза их были мертвы, как они сами.

Сколько он просидел здесь? Этого Отец не знал: ведь в землях мертвых не бывает ни ночи ни дня – одна только бесконечная серость. Подобрав с земли кость, он раскрошил ее в кулаке и принялся вспоминать, как мог здесь очутиться. Помнится, стая призрачных зверей увлекла его за собой… Бег по лесу, пение в общем хоре – все это так радовало сердце, однако где-то в пути он, похоже, слегка заплутал и теперь не знал, как вернуться назад… и хочется ли ему возвращаться.

Те, что в реке, стонали без умолку, проплывая мимо, покачиваясь, кружась в неторопливых токах воды. На миг над волнами мелькнуло лицо – человеческое, женское. Едва Отец успел разглядеть совершеннейшую пустоту ее взгляда, женщина вновь ушла в глубину.

– Что ж, я готов, – со вздохом сказал Отец. – Готов присоединиться к вам.

– Нет. Не готов, – возразил кто-то рядом.

Рядом с Отцом лежал на костях кабан, кабан с небольшой огненной сигиллой над головой, кабан о трех глазах (третий – посреди лба, все три полны печали).

– Ты уж который раз говоришь так, однако до сих пор здесь, – добавил кабан, слаженно заморгав всеми тремя глазами. – К чему кривить душой? Признайся: ты просто боишься.

Отец сокрушенно крякнул.

Серому, будто прибрежный ил, безволосому, кабану недоставало уха, ноги, хвоста, а еще всех зубов, кроме огромного бивня, торчавшего из уголка пасти. Казалось, он разваливается на части, медленно, но верно рассыпается в прах.

– Вот эта река – Лета, – сказал кабан, шумно принюхиваясь к воде. – Река неприкаянных душ. Она приносит забытье всякому в ней утонувшему.

– Об этом ты мне уже рассказывал, – ответил Отец.

– Да ну?

– Рассказывал, и не раз.

– Хм-м-м, тревожные вести. Похоже, чем дольше я здесь, тем становлюсь забывчивее. Надо бы искупаться, прямо сейчас, сию же минуту, пока не запамятовал, что за этим сюда и пришел.

Однако в воду кабан не полез, а просто вновь опустил морду наземь.

– Ты вот что объясни, – сказал Отец. – Зачем я здесь?

Кабан склонил голову на сторону.

– А вот теперь уже ты повторяешься. Сам как полагаешь, зачем?

Вздохнув, Отец вновь устремил взгляд к реке и задумался, что означает «забытье». Так прошел час, а может, и день, а может быть, и неделя.

Шаги. Быстрые. Кто-то спешит к реке.

Отец оглянулся.

– Что там? – спросил кабан.

– Кто-то сюда идет.

Кабан огляделся, принюхался.

– Я ничего не слышу.

Поднявшись на ноги, Отец разглядел в отдалении призрачную фигуру, направляющуюся к ним. Человек… женщина… только черт лица не разобрать. Шла она быстро, словно летела, не касаясь ногами земли.

– Это она?

– Кто?

Отец указал на идущую.

– Вон же. Это она, та женщина… Абита.

– Нет там никого. Тебе просто мерещится.

Проходя мимо, женщина остановилась, беспокойно заозиралась по сторонам.

– Ты что здесь делаешь? – прорычал Отец.

Но женщина, словно ничего не слыша, уставилась куда-то за его спину, а затем, словно чем-то испуганная, птицей метнулась прочь.

– Ну, все! Довольно ты мне досаждала! – рыкнул Отец, пустившись в погоню.

Бежал он быстрее, однако чем ближе, тем туманнее становились ее очертания. Настигнув бегущую, Отец ухватил ее за плечо, и в тот же миг женщина исчезла, как не бывало.

Невероятной силы толчок встряхнул все вокруг… и призрачный мир закружился, рассыпаясь в прах.

Увлекаемый вихрем пыли и серых костей, Отец полетел вниз.

Мало-помалу пыль осела, и он вновь очутился в лесу, лежащий на земле, в одиночестве.

Добравшись до общинной площади, Абита, наконец, замедлила шаг и тайком оглянулась, не явился ли он, кто бы он ни был таков, в Саттон, следом за нею. Нет, демона позади не оказалось. Сзади ее нагоняли Гуди и Мэри Диббл в окружении еще дюжины женщин, направлявшихся на богослужение.

Абита поспешно утерла залитый потом лоб, отряхнула потрепанные юбки от палых листьев и пыли.

– Аби, дорогая, мой тебе добрый совет, – заговорила Гуди. – Выходи из дому самую чуточку раньше, тогда и волноваться о том, что появишься на людях этакой взмокшей от пота неряхой, не придется. Раве сама ты так не думаешь?

Женщины оглядели Абиту с ног до головы, даже не пробуя скрыть отвращения к ее виду.

– А башмаки-то, Аби, – вставила Дорти Додд, – ты только глянь на них. Грязны-то, грязны, просто ужас!

– Я так думаю, – добавила Гуди, – глупость да блажь это – женщине браться за мужскую работу.

– Истинно так, – согласилась с ней Фанни Хауэлл. – Знай свое, женское дело, и выглядеть будешь куда как опрятнее.

Остальные решительно закивали.

– Да-да, неужто тебе вправду кажется подобающим делом поле пахать? – спросила Гуди.

– Мне вот, к примеру, не кажется, – вставила Фанни.

– И мне, – подхватила Дорти.

Обступив Абиту кольцом, подзадоривая друг дружку, женщины принялись осыпать ее градом жестоких, язвительных замечаний – наперебой, так что слова не вставишь в ответ.

– В нашей общине так себя не ведут.

– Да, ты же всех саттонских женщин позоришь!

– Уж это точно, Аби. К чему такое упрямство? Что ты доказать этим хочешь?

– То, что ты делаешь, грех. Преподобный Смит так прямо и сказал.

– Самое время вернуть Уоллесу его землю, взяться за ум и начать исполнять свой долг, как достойная христианка.

– Если, конечно, ты вправду, как сама говоришь, христианка, а не какая-нибудь язычница.

Абиту затрясло, вспыхнувшие жаром щеки наверняка побагровели, как свекла.

– Гордыня все это, гордыня грешная, вот тебе и весь сказ.

– И вправду. Бедный Уоллес! За что ты с ним так поступаешь?

Абита крепко стиснула кулаки.

– Я так думаю, это все равно, что грабеж.

– Не суйтесь не в свое дело! – вскричала Абита. – Раскудахтались тут… стая щелей срамных!

Женщины мигом умолкли, поразевали рты, уставились на Абиту во все глаза.

– За своими делами следите!

С этим Абита, едва не сбив Гуди с ног, стремительно двинулась дальше.

Войдя в дом собраний, она плюхнулась на обычное свое место, на последней скамье, рядом с Хелен и прочей прислугой, сцепила пальцы, чтоб руки не так тряслись.

В брошенном на нее взгляде Хелен отразилось нешуточное беспокойство.

– Что с тобой? – прошептала она, и, оглянувшись, увидела входящую в двери Гуди с компанией. Расходясь по местам, все они мерили Абиту взглядами, полными укоризны.

Однако Абита смотрела только вперед.

«Ты снова зашла слишком далеко, Аби. Такого они тебе с рук не спустят. К полудню, как пить дать, в колодках окажешься».

Хелен потянулась к ней, тайком от остальных стиснула ее руку.

Ответив на ее пожатие, Абита от всей души пожалела, что не может сказать Хелен, как много сейчас значит для нее этот нехитрый дружеский жест.

Преподобный Картер, поднявшись на кафедру, открыл службу общей молитвой, а после священники перешли к нудным проповедям. Как ни старалась Абита сосредоточиться на их монотонных речах, мысли ее упорно возвращались к черным провалам на месте глаз Эдварда, к долгой дороге домой через темный лес и к тому, что наговорит о ней Гуди со своей сворой.

Вдруг над печью, в дальнем углу зала, мелькнула странная тень. Приметив ее краем глаза, Абита продолжала смотреть вперед, но когда тень начала разрастаться, не сдержалась и отвела взгляд от кафедры.

Тень удлинилась, выпрямилась, свернулась кольцом, вновь выпрямилась, приняла облик змеи и, извиваясь, поползла по стене к потолку.

Абита невольно прикрыла ладонью рот. Вдруг что-то твердое резко, болезненно стукнуло по затылку: заметив ее невнимание, помощник шерифа Харлоу не замедлил пустить в ход колотушку.

Абита совсем уже вознамерилась возмутиться, указать на ползущую тень, но, снова взглянув в дальний угол, никакой тени там не обнаружила.

«Змея в обители Господа… Боже, спаси меня и сохрани!»

Наконец проповеди завершились, прихожане поднялись со скамей для заключительной молитвы, а затем потянулись наружу. Едва выйдя на двор, большая часть женщин обступила кольцом Сару Картер. Каждое воскресенье, Сара, точно третейский судья, разбирала их ссоры да жалобы, и сейчас, как обычно, взялась улаживать какой-то мелкий спор между сестрами Пратт. Завороженная ее властным видом, Абита глядела на Сару во все глаза. С решением, вынесенным Сарой, все вокруг согласились безоговорочно. Ее слово было законом – по крайней мере, в кругу женщин, однако по выражениям их лиц Абита ясно видела: дело в гораздо большем. Прямолинейную, непреклонную Сару в Саттоне глубоко уважали. Нередко Абите казалось, что именно Сара, как ни грозно она порой выглядит, день за днем направляет деревенскую жизнь в мирное русло, причем в еще большей мере, чем сам преподобный Картер.

Кто-то дернул ее за рукав.

– Спасибо тебе, Аби, – с лукавой улыбкой сказала Хелен. – По-моему, твой амулет помог.

– Вот как?

– У меня есть секрет, – кивнув, прошептала Хелен. – Поклянись, что не проболтаешься.

– Клянусь.

– Исаак меня поцеловал.

– Да ну? Хелен, это же чудесно! – заулыбалась Абита. – Только гляди, как бы матушка Картер не пронюхала.

Хелен просто сияла от счастья.

– Он сказал, что надеется однажды на мне жениться.

– Я за тебя так рада…

Но тут Абита заметила невдалеке Уоллеса с женой, сыном и дочерью, взирающих на нее. Встретившись взглядом с Уоллесом она не отвела глаз, не дрогнула – лишь еще раз удивилась его готовности пустить по ветру счастье родного сына.

Уоллес направился к ней.

Увидев его, Хелен поспешно засеменила прочь. Абита двинулась следом, однако Уоллес схватил ее за плечо, удержал, рывком развернул к себе, придвинулся вплотную. Его толстые пальцы до боли впились в тело.

– Знай ты, что тебя ждет, мигом забыла бы всякое самодовольство, – прошептал он. – На преподобном Картере свет клином еще не сошелся, и ты скоро поймешь, что это значит.

С этим он оттолкнул от себя Абиту и, точно не ведая ни горя ни заботы, вернулся к семейству.

Теперь на Абиту таращились не только Уоллес с семьей, а все вокруг, и ни в одном взгляде она не нашла сочувствия – одно только хлесткое, убийственное презрение.

Потерев занывшее плечо, Абита отвернулась и двинулась прочь. Хотелось лишь одного – поскорее вернуться домой.

«Дьяволы дома, дьяволы в лесу, дьяволы в церкви – куда ни глянь, всюду дьяволы. Неужто от них нигде нет спасения?»

Стоило завершить эту мысль, Абита заметила Гуди Диббл во главе своих подпевал, горячо втолковывающую что-то Саре Картер и раз за разом тычущую пальцем в ее, Абиты, сторону.

«Когда же я научусь держать свой длинный язык за зубами?» – подумала Абита, ускорив шаг в надежде ускользнуть.

– Абита, – окликнула ее матушка Картер.

Абита сделала вид, будто ничего не расслышала.

– Абита Уильямс! – грозно крикнула матушка Картер ей вслед. – На два слова.

Оцепенев, Абита застыла на месте. Удастся ли ей сейчас, сию минуту, безропотно снести принародный выговор? Ох, вряд ли… не тот нынче день.

– Прошу прощения. Я вовсе не хотела быть грубой. Просто… э-э… эти женщины… порой так жестоки. Я только…

– Отойдем, – велела матушка Картер, увлекая ее за собой. – Поговорим с глазу на глаз.

Отведя Абиту к стене дома собраний, супруга преподобного пригвоздила ее к месту стальным, немигающим взглядом.

Абита потупилась.

– Послушай меня, Абита. То, что я должна сказать, не для посторонних ушей.

Абита собралась с духом, готовясь к самому худшему.

– Ты поступаешь мужественно и благородно. Я тобой восхищаюсь. Действительно восхищаюсь. И не я одна.