Текст книги "Вестники Судного дня"

– Да верю я тебе, Сергей Гаврилович, верю, – ответил отставной генерал и оглядел собравшихся в купе ветеранов, глаза которых однозначно говорили о том, что этот вопрос интересует всех. Как-никак, а война пропахала их судьбы вдоль и поперёк, – но ради справедливости скажу, что в первые недели очаговые сопротивления Красной Армии были очень ожесточенными и временами носили успешный характер. Тому немало примеров и на Северо-западном и на Юго-западных направлениях. А Черноморский флот под командованием адмирала Ф. С. Октябрьского вообще молодец. С упреждением сыграли боевую тревогу, не оглядываясь на Москву, и встретили авиацию и корабли противника как следует. И последовавшие многомесячные сражения под Одессой, Севастополем, даже Ростовом-на-Дону – это заслуга и моряков, и сухопутных частей в тех местах, где враг не застал их врасплох. Так что лучше не будем горячиться, Сергей.

– Ну хорошо. Пусть даже так. Но когда ты воочию видишь, что войска собраны и готовы к наступлению, то здесь двух мнений быть не может. Именно в таком состоянии находилась немецкая армия в июне 41-го года у наших границ. Не так ли?

– Отчасти так. Но только отчасти. Отмобилизованные войска, как ты говоришь, могут быть направлены и в любое другое место. Да, Гитлер их собрал на территории Польши, но у него за спиной была ещё не сдавшаяся Англия. А это как никак, но всё же «второй фронт». Так что при необходимости войска с берегов Буга могли бы за месяц опять быть переброшены к берегам Ла-Манша, что и предлагали сделать немецкие фельдмаршалы. Кроме того, вермахт подготовил все маршруты для вывода этих войск к Каспию и Аравийскому морю для завоевания ближневосточной и кавказской нефти, что для экономики Германии в то время было значительно важнее, нежели чем наши ковыльные степи. Ты, конечно, будешь прав, если скажешь, что в тот период уже был разработан «План Барбаросса», план нападения на Советский Союз, но давай будем объективны, мой друг, немецкий генеральный штаб был против его реализации летом 1941 года. И сроки наступления переносились многократно, также как в свое время в 1939 и начало вторжения во Францию. Военные аспекты – это только часть сложной мозаичной общеполитической картины. Однако в Германии возобладали непрофессиональные, а по сути авантюристические воззрения нацистской верхушки. Ну а о действиях Сталина, Молотова, Ворошилова судить в таком упрощённом ключе – занятие по меньшей мере неблагородное. Как говорится: «каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека». Так что ты не обижайся, Сергей Гаврилович, но с окончательными выводами торопиться не следует.

– Подожди, подожди, Николай, – не унимался настырный полковник разведслужбы. – Есть и другие аспекты. Этак всё можно оправдать. Ты говоришь, что собранные в кулак немецкие войска, выдвинутые к нашим рубежам, нельзя однозначно воспринимать как явный признак неизбежного вторжения. А упомянутый тобой план «Барбаросса»? Разве он уже не был утвержден военно-политическим руководством Германии? Разве это не критерий неизбежной войны? Наша разведка вскрыла эти намерения противника и регулярно докладывала обо всём наверх.

– Верно Сергей говорит, – раздались одобрительные голоса. – Проспал Сталин и другие. Чего уж тут.

– Товарищи, давайте постараемся быть объективными, – умиротворяюще прозвучал голос отставного генерала. – Признаков было много, но их было и недостаточно. Согласитесь, что любая страна всегда и во все времена разрабатывает и утверждает планы военных кампаний как против потенциальных противников, так даже и в отношении миролюбивых соседей. Ну уж это-то аксиома. Кроме того, в последние месяцы перед июнем сорок первого Гитлер не только концентрировал войска у границ СССР, но и массировано перебрасывал авиацию и флот на атлантическое побережье Европы. Конечно, кто-то из вас скажет, что это была операция прикрытия. Логично. Можно даже сказать, что эти действия были своеобразным предупреждением Англии, чтобы не поддалась соблазну ввязаться в события на континенте, когда будет открыт фронт против Советского Союза. И так ведь можно думать. В то время как никогда высоко котировалось предположение о том, что Германия возобновляет операцию против Великобритании «Морской лев». Такая версия тоже не может быть отвергнута.

– Погоди, погоди. Николай Павлович, – подал свой голос маленький коренастый ветеран, которому неудобно было стоять в узком купе, так как приходилось выглядывать из-за плеч своих более габаритных товарищей. – А что, разве всеобщую мобилизацию заранее мы не могли объявить?

– А вот всеобщая мобилизация, дорогой мой друг, – в генеральском голосе явно прозвучала снисходительность, – это и есть уже война. А нам нужно было хотя бы на время уклониться от неё. Вы же все знаете, что оперативно-стратегические учения, которые в 1940 году провел наш генштаб, выявили неготовность, да что там миндальничать, можно сказать, элементарное неумение наших высших военных звеньев планировать и руководить масштабными операциями на уровне фронтов. Этому нужно было ещё подучиться. А что до предварительной мобилизации, для нас в тот момент она не была возможной, а вот Германия находилась в выигрышном положении, так как её войска и тыловые службы были давно отмобилизованы по штатам военного времени. Не забывайте, что немцы начали войну в Европе ещё в 1939 году и приобрели колоссальный опыт крупномасштабных военных операций. Вот и делайте выводы. А так, дорогие соратники, судить да рядить хуже некуда. Знал бы где упасть, соломки бы подстелил.

Ветераны загудели, как потревоженный пчелиный улей. Всех затронул, вовлёк в себя разгоревшийся спор. Каждый захотел выплеснуть из души наболевшее и поделиться с товарищами своим мнением.

«Э, нет, – решил про себя Фёдор Терентьевич. – Это без меня. Хватит с меня этих бесконечных пересудов. Стратеги доморощенные. Недаром говорится: молодым дела, старикам разговоры. Лучше прилягу, – и, раздвинув круг друзей, начал взбираться на верхнюю полку. – Здесь поспокойней будет».

Разговор внизу не мешал ему. Даже успокаивал и служил подходящим фоном для собственных мыслей. А их было немало.

* * *

22 июня смрадная коричневая жижа вытекла из европейского затхлого болота образца 1941 года и неостановимо стала растекаться по прибалтийским дюнам, украинским степям, кавказским предгорьям и среднерусской равнине.

В рядах вермахта бодро вышагивали недавние баварские пивовары, угольщики с Нижнего Рейна и сталевары Рура, учителя гимназий, мозельские виноделы и скотопасы с альпийских пастбищ. Всех вдохновляла вера в быстрый успех в России. А как же иначе, когда за полтора года вся Европа преклонилась перед германской железной волей. Всех вдохновляли молниеносные победы над когда-то грозными армиями Англии, Франции, Бельгии, Польши и т. д., результатом которых стали огромные территориальные приобретения, сотворенные германским вермахтом в стиле прогулочного шага по Эльзасу и Лотарингии, аншлюса Австрии, аннексии Судетской области Чехословакии, двухнедельного разгрома изворотливой Польши и сорокадневного принуждения к миру размякших на контрибуциях Первой мировой Франции и Бельгии.

Пробивная сила национал-социалистов сгребала в свои ряды не только всевозможных маргиналов, но и успешно всосала многочисленных бывших социал-демократов, коммунистов, тех же пролетариев, так легко предавших свои прежние идеалы и отступивших от закона всеобщей солидарности трудящихся всех стран, как определялось уставными положениями Коммунистического Интернационала. Они стали отступниками 20 века во имя новой идеи расового превосходства, поверившими в счастливую звезду «богоподобного фюрера», так вовремя провозгласившего лозунги о создании супернации сверхлюдей, которым подвластно всё и обещаны гигантские земельные наделы и тысячи покорных рабов там, на просторах загадочного и такого манящего Востока.

И потому, стерев столетние границы с карты старой, дряхлеющей в путах многопартийности и бесконечных речей о демократической свободе Европы, вобрав в себя весь её совокупный промышленный и людской потенциал, они начищали сапоги и выглаживали ладную униформу для великого Восточного похода.

Сбоку и с тыла эту хорошо вымуштрованную и натренированную армаду германских захватчиков подпирали не менее жадные до чужого добра беспринципные сателлиты, явившиеся с берегов Балатона, пробравшиеся через лесистые Апусенские Карпаты Румынии, вылезшие из финских заметенных снегами оврагов, осмелившиеся пересечь пределы Апеннинского сапога и даже сползшие с отрогов Иберийских гор.

Всё это европейское воинство возглавлялось кондовым прусским офицерством, поднаторевшим в многочисленных восточных походах, но так ничему и не научившимся за долгие 11 столетий, несмотря на длинную череду поражений, таких как Ледовое побоище, Грюнвальдская битва и усеянные гниющими человеческими останками поля Вердена.

Придет время, настанет светлый майский день, когда будут сказаны слова И. В. Сталина о том, что «Вековая борьба славянских народов за свое существование и свою независимость окончилась победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией».

Не удалось хитроумному кавказцу оградить родную страну от надвигавшейся войны, когда в наличии у неё оказалось только 1500 новейших танков Т-34, а нужно было иметь 10 000 таких машин. Да хорошо бы удвоить число скоростных и манёвренных истребителей, чтобы отбить охоту у противника наносить массированные бомбовые удары по спящим городам и селам, а ещё надо было успеть создать промышленный пояс из оборонительных предприятий за Уралом.

Из-за этого возникла необходимость поставить подпись под пактом Риббентропа – Молотова, по сути единственного на то время договора о взаимной безопасности с Западной Европой. И поэтому стали тиражироваться призывы не поддаваться на провокации и сменяющие друг друга заявления о вечной дружбе с Великой Германией. И не случайно в кабинете Верховного стоял, бледнея, начальник Главного разведывательного управления Генштаба РККА генерал Голиков и выслушивал незаслуженные обвинения Сталина в том, что разведка работает из рук вон плохо, а все разведдонесения о неизбежности немецкого вторжения в период с февраля по июнь 1941 года оценивал на словах, маскируя свои истинные мысли, как провокацию британской Интеллидженс Сервис, мечтавшей столкнуть лбами двух гигантов: немецкую и советскую военно-тоталитарные организации.

Знал ведь, точно знал, что в рядах высшего командного состава Красной Армии и политического руководства страны может существовать возможность для утечки информации особой важности. Этакий лючок, свищ, через который вольно или невольно улетучиваются сведения, столь значительные по своему содержанию, что их утрата равносильна прямой угрозе самому существованию советского государства и населявшего его многонационального народа.

Разве до этого не было нескольких обманных лет, настоянных на радужных надеждах обрести братские отношения с немецким народом, подвергшимся такому же унижению и разграблению по итогам Первой мировой войны со стороны держав-победительниц, как и многострадальная Россия. Все обстоятельства, сопровождавшие жизнь людей в обеих странах: нехватка продовольствия, чудовищная многомиллиардная инфляция и немыслимое обесценивание национальных валют, развал промышленности и сельского хозяйства и многое другое, казалось, должны были побуждать народы двух стран сближаться, сочувствовать и поддерживать друг друга, а возможно и объединиться, чтобы выдержать напор колониальных империй, Британской и Французской, опьяненных своими предыдущими победами, испытавших вкус наживы за счет униженных и проигравших и оттого ещё больше алчущих новой крови и новых жертвоприношений.

И поэтому Россия открыла свои объятия, давая возможность тысячам германских летчиков, подводников, танкистов и артиллеристов обучаться в военных училищах, тренироваться и стрелять на полигонах Красной Армии и совершенствовать свое профессиональное мастерство.

Возникало и укреплялось чувство доверия, дружбы и непозволительной расслабленности в отношениях с немецкими офицерами и генералами, носителями традиционных идеалов прусского милитаризма. Здесь были все от талантливого танкиста Гейнца Гудериана, чьи панцирные орды громили советские армии в Белоруссии, под Москвой и Смоленском, до блистательного улыбчивого командующего авиацией Люфтваффе Кессельринга, чьи хищные стервятники немилосердно выклёвывали жизнь из городов и поселков, не брезгуя ради забавы гоняться над полями и дорогами за обезумевшими от страха и ужаса беззащитными женщинами и детьми.

И всюду в довоенные годы, где появлялись представители вермахта и предполагалось выковать единые советско-германские щит и меч, неутомимый Абвер, военная разведка Германии, стремился создавать «дремлющие» ячейки своей агентуры из числа забывших свой долг офицеров Красной Армии, работников политических органов, лиц, несогласных с политикой партии, и просто обычных, но чем-то обиженных советских граждан, купившихся на изощренные посулы, обещания, денежные преподношения, сопровождаемые самыми открытыми и дружескими улыбками.

Так неужели Сталин и подчинённое ему ближайшее руководство не понимали всего этого и были столь наивны и безответственны, чтобы вводить советских людей и свою армию в заблуждение, тиражируя в «Красной Звезде» и «Правде» поспешные заверения в добропорядочности Гитлера и его бездушной клики, убеждая свой доверчивый народ в их миролюбивом отношении к Советскому Союзу?

Думать так, скорее всего, является верхом политической близорукости или сознательным упрощением интеллектуальных качеств постреволюционного руководства советской страны. Неужели так можно воспринимать Сталина, считая его в чем-то схожим, скажем, с партийными назначенцами эпохи Горбачева или деятелями последовавшего за ним периода, для которых служебная карьера на пути к вершинам государственной власти строилась по принципу пересаживания из одного кабинета в другой, только размером побольше, и демонстрацией больше громогласной, нежели чем безмолвной, но всегда беспрекословной до поры до времени лояльности?

Можно ли подобную оценку применить к хитроумному кавказцу, начавшему формировать свой ум и волю ещё в годы отвязной и бесшабашной молодости в качестве главаря лихих абреков, устраивавших засады на купеческие караваны на каменистых дорогах в горных лесистых урочищах? Разве он не был достойным сыном седого Кавказа, где природная насторожённость и готовность к отпору впитываются с молоком матери, а ощущение надвигающейся беды или угрозы воспринимается не через слова, а на интуитивном уровне? Разве потом он не доказал свои качества природного стратега, когда сформировался как убежденный марксист и одновременно как отчаянный организатор налетов на Тифлисские и Бакинские банки с целью пополнить скудеющую казну родной для него социал-демократической партии? А чего стоят бесконечные интриги, подсиживания и шельмования в непримиримой политической среде, которой он посвятил столько лет, уверовав в коммунистическую теорию, и выжил, выстоял и превзошел других, может быть, не менее умных и изощренных.

Тот, кто прошёл тернистой извилистой дорогой борьбы за власть, несомненно достоин другого восприятия.

Сталину нужны были эти два бесконечно долгих, но жизненно необходимых года. Хотя бы два. Только тогда можно было надеяться, что советская промышленность нарастит темп и вместо имевшихся в распоряжении у Красной Армии 1500 танков Т-34 выдаст желаемые 10 000. Рассчитывать, что к этому времени выстроятся бесконечными рядами знаменитые и лучшие в мире орудия конструктора В. П. Грабина, а летчики-истребители наконец пересядут с «Ишачков И-16» на современные Лаги, Илы, Миги, гордость последующего поколения героев-авиаторов.

А новое колхозное сельское хозяйство наконец сполна засыплет в закрома Родины янтарное ржаное и пшеничное зерно, которого так не хватало народу все мирные годы, потому что страны Запада соглашались отдавать молодой и такой упрямой советской стране свои паровозы и автомобили не за кормовую, а только за первоклассную столовую пшеницу, отказываясь от золота и предметов искусства. Все они надеялись, все ждали, что эта непонятная, неугомонная и такая непредсказуемая держава, страшная своим глубинным могуществом, наконец распухнет от голода, лопнет и рассыплется на мелкие осколки, которые с радостными кликами бросятся подбирать осатаневшие от долготерпения империалистические хищники.

И об этом он мог сказать только немногим. Может быть, Ворошилову, может быть, Молотову, может быть, кому-то ещё? Это могли быть только люди, которые были сто раз проверены и связаны с ним ещё тогда, с тех дореволюционных лет, времён непримиримых боев гражданской, которые не дрогнули в ходе взаимных самоистребительных политических баталий с разномастными партийными уклонистами: право-левотроцкистами, трудовиками или другими стяжателями славы и власти на поприще всевозможных интерпретаций теории Маркса и Энгельса.

Он знал цену человеческому тщеславию, неуспокоенности и вечно зудящему чувству первенства. Он знал, как предают даже самые, казалось, смелые и надежные. И поэтому понимал, что невозможно заткнуть все бреши и не допустить почти неизбежного перетекания сверхсекретных сведений из-за стен Кремля в другие европейские столицы: в Лондон и, безусловно, в Берлин. Не испытывал заблуждения в том, что можно в одночасье перестроить все умы и настолько укрепить духовные и нравственные силы всех советских людей, чтобы они оказались готовы для отражения вероломной агрессии. А потому пусть пока что фашизм считает, что мы «верим» ему, что наши войска не пересекут новую границу и останутся на рубежах старой. И поэтому все возможные в тех условиях мобилизационные мероприятия были позволены только далеко за Уралом, откуда в ноябре 1941 года явятся прекрасно обученные и полностью укомплектованные оружием и тыловым обеспечением дивизии.

Зачем тогда удивляться, как и откуда пришла эта неожиданная спасительная помощь? Из-за каких дремучих сибирских лесов, хрустальных рек и голубых, как небо, озёр вылилась эта необоримая сила?

А пока противник пусть видит, засылая в мирное русское небо свои «рамы», самолеты-разведчики, что наша авиация сосредоточена на немногих открытых аэродромах, а танки спокойно стоят в своих ангарах, что полевые войска расслабленно размещены в своих летних лагерях и неспешно готовятся к плановой учебе.

Пусть эта информация по незримым каналам стекается в Берлин и успокоительным грузом ложится на стол начальника оперативного управления немецкого генерального штаба в виде разведывательных донесений из разных источников. Пусть внушит она военному и политическому руководству Германии, что Советский Союз верен положениям союзнического по сути германо-советского Договора, известного более как Пакт Риббентропа – Молотова, и что ни И. В. Сталин, ни члены политбюро партии, ни начальник генерального штаба РККА К. Г. Жуков и министр обороны С. К. Тимошенко даже не помышляют о войне с Германией.

Как хотелось, чтобы Гитлер и его камарилья сделали такой вывод и повременили с приведением в действие плана «Барбаросса» и занялись бы уже начатыми, но ещё не доведенными до конца делами на Западе, и прежде всего, борьбой с Англией.

А ведь так думать было бы со многих точек зрения логично, не открывать же в конце концов второй фронт против восточного гиганта.

Ведь к этому взывали все классические выкладки военной стратегии, содержавшиеся в работах талантливых немецких военных теоретиков Мольтке и Клаузивица. Ведь не сумасшедший же в конце концов Адольф, вождь немецкого народа, чтобы сражаться одновременно с двумя противниками.

Не мог же он не понимать, что Великобритания, воюя с генерал-фельдмаршалом Роммелем за свои колонии на Ближнем Востоке, готовится перенести войну и на европейский континент, с юга ли через Италию, или перепрыгнув через Ла-Манш, с севера. Как доведётся. Рано или поздно. Не важно. Ведь об этом говорили Гитлеру его самые верные и неукоснительно преданные идеям национал-социализма исполнители его преступной воли, лучшие командующие немецкой армией – Вальтер фон Браухич, Теодор фон Бок, Ханс фон Клюге, Вальтер Лист и Манштейн.

И для того, чтобы такое решение сложилось в воспалённых головах новоявленных завоевателей мира, СССР готов был делать вид, что отмобилизованные и вооруженные до зубов немецкие войска, сосредоточенные вдоль берегов Буга и Немана, находятся там только для того, чтобы в глубоком тылу в тысячах километров от атлантического побережья Франции и Средиземного моря завершить мобилизационные приготовления для дальнейшего броска в аравийские пустыни с выходом к нефтяным промыслам Ирака и Ирана и в последующем развития наступления на Индию, сокровищницу, житницу и ресурсную базу Британской империи.

Это был бы её конец, и тогда возобновленная германская операция «Морской лев» с высадкой на вечно зеленом острове оказалась бы не сложнее, чем пересечь Ла-Манш на прогулочном морском катере. Что бы тогда остановило Гитлера? Ведь должен же он был понимать, что все его скоротечные победы над малыми и большими странами Европы были своеобразным подарком со стороны европейской элиты, проявившей намеренную беспомощность и передавшей в руки набиравшего силу фашизма свои государства со всеми нетронутыми складами и запасами, отлаженной и работающей промышленностью и эффективным сельским потенциалом. И самое главное, свои передовые технические достижения, и умелых инженеров, и профессиональных рабочих, которые, может быть, по принуждению, но тем не менее с удвоенной энергией стали трудиться, накачивая мускулы германскому «тысячелетнему» рейху.

Неужто руководящие европейские круги и впрямь так были напуганы коммунистической химерой, что предпочли раболепствовать перед фашистским монстром в надежде, что он в конце концов ринется на советские бастионы, сокрушит их и затем сам, обескровленный и измученный схваткой, бездыханным рухнет на их руины?

Неужели в этом в те времена заключался основной смысл пораженческой «высокой» европейской политики, посчитавшей, что таким образом она сможет с минимальными потерями для себя одним выстрелом убить сразу двух зайцев?

Поверить в другое просто невозможно, вспоминая ту сверхизобретательность и изощренность в выборе политических средств, которые проявила французская и английская дипломатия в самом начале 20-го века, готовя войну с кайзеровской Германией, страной несомненно более могущественной в военном и экономическом отношении, нежели чем гитлеровская Германия накануне 1 сентября 1939 года.

Дайте нам ещё только ДВА заветных года, и тогда советский народ не узнает, что такое потерять пятую часть своего населения и половину своей промышленности. Больше чем воздух нужны были эти ровно два года.

Может быть, в этом и была великая тайна Сталина? Кто мог тогда или сейчас проникнуть в тайны его многогранного и изобретательного ума? Ясно было одно – непростительно до поры до времени вспугнуть зверя и позволить ему внезапно вырваться из своего зловещего логова. Ещё требовались недели и месяцы, чтобы успеть подготовить новые рубежи обороны, приучить войска к маневренной войне с массированным использованием мобильной техники, прежде всего танков.

Необходимо было извлечь уроки из неудач, которые сопровождали Красную Армию в боях на КВЖД, Халхин-Голе и в Финскую кампанию. Непропорционально велики были понесенные тогда потери. Слишком дорогой ценой были завоёваны эти победы. Непозволительно долго учились красные командиры суворовской науке – «побеждать не числом, а уменьем».

И поэтому стране нужны были эти годы. Их надо было вырвать у беспощадного времени руками, зубами, чем угодно, изворачиваясь, соглашаясь, демонстрируя деланную беспечность, заключая неожиданные временные союзы, наконец, с пониманием того, что любая публичная резкость, несдержанность, непродуманное поспешное заявление, нелепая политическая поза неизбежно обратятся в реки людской крови, страдания матерей и гибель их детей, создадут смертельную опасность для молодой неокрепшей советской республики, получившей по воле немилосердного рока лишь двадцать, с 1920 по 1940 г., быстротечных относительно мирных мгновений, чтобы собрать остатки народных сил, измотанных четырьмя годами Первой мировой бойни, последовательно перетекшей в свое логическое, но бесконечно кошмарное продолжение – затяжную гражданскую схватку, в которой брат почти сладострастно убивал своего родного брата, а отец единственного сына.

Как заветного глотка воды, нужно было добиться, чтобы Гитлер поверил своим многочисленным доносчикам, разбросанным по всем странам мира, сидящим в чопорных зданиях на Даунинг-стрит в туманном Лондоне, или обряженным во фраки лощёных брокеров с Уолл-стрит в Нью-Йорке, или одетым в униформу офицеров Рабоче-крестьянской Красной Армии с четырьмя «шпалами», а то и ромбами, что Советский Союз спокоен и дружелюбен и занят исключительно созидательным трудом на стройках Днепрогэса и Магнитки, так как в этой полуразрушенной за многие годы нескончаемого бедствования стране забот было не счесть.

Если бы, если бы. А там, глядишь, и не решился бы выжидавший своего случая коварный враг подступиться к ощетинившейся тысячами доменных труб и анфиладами поднятых к небу зенитных орудий советской державе, и развернулся бы он, чтобы вонзить свои оскаленные клыки в других хищников из своего ближайшего окружения, отсиживающихся за тридцатью километрами Ла-Манша.

Не получилось. Не вышло. Сработало звериное чутьё у германского политического руководства и военного командования, догадавшихся, что июнь 41-го – это последний срок, когда можно попытаться проломить затылок красному исполину.

А между тем, стекавшиеся к Сталину данные упрямо утверждали, что немецкие войска, сосредоточенные на наших западных границах, не имеют запасов зимнего обмундирования и снаряжения, а на склады армейского подчинения не завозятся горюче-смазочные материалы и топливо зимних марок.

Кто, если он в здравом уме, будет планировать начать военную компанию в России без валенок и зимней одежды? И как быть танкистам, которые не смогут запустить моторы, когда на улице будет минус 25 С, а то и все минус тридцать, а откатные механизмы пушек откажутся возвращать стволы орудий, так как их смазка будет уже не смазкой, а превратится в комья вязкой инертной тягучей черной глины?

Так что, может быть, нам повезёт, и война не разметёт вишневые цветы выпускных бальных вечеров июня 1941 года, которые для вчерашних десятиклассников могли бы стать путевками в большую радостную жизнь, а не повестками на призывные пункты военкоматов, уже занятых тем, чтобы в спешном порядке сформировать очередную стрелковую часть, получившую приказ выдвигаться на фронт?

Но выбора больше не было, потому что сработала психология оборванного контрибуциями немецкого мелкого буржуа, которая толкала миллионы простых германских мужиков на Восток, туда, где раскинулись немереные плодородные земли и жили сметливые трудолюбивые люди, которых так кстати можно будет использовать для возделывания их же бывших собственных территорий. Каждый солдат вермахта мечтал вырваться из тисков безрадостного пребывания в качестве измотанного заботами о хлебе насущном труженика.

Здесь, именно здесь в России, на её залитых солнцем и щедро поливаемых теплым июньским дождем равнинах их ждала новая счастливая судьба и великая надежда стать наконец-то полновластными помещиками, самостоятельными владетелями десятков гектар плодороднейшего чернозема, и сотен покорных рабов, и многих отчаявшихся и на всё согласных женщин. Так они думали. И это был шанс для каждого из них.

И потому добротные, подкованные стальными гвоздями, укороченные немецкие сапоги плотно втаптывали пыль в проселочные украинские дороги. Высоко в синих небесах горланили чибисы, радуя суровое солдатское сердце, дружно кивали украшенными желтыми лепестковыми коронами подсолнухи, жарило полуденное солнце, разливая вокруг томное степное марево.

Война стремительно катилась дальше, на Восток, за Днепр, туда, где должна была быть поставлена окончательная победная точка в очередном тевтонском проекте с тысячелетним названием – “Drang nach Osten” – в Москве.

Весёлое думалось немецким солдатам о грядущем счастливом окончании войны. Ведь при первом же ударе дрогнули миллионные славянские рати и обратились в хаотичное стремительное отступление, бросая на бегу свое оружие и технику, своих раненых. Сотни тысяч их уже никогда не встанут, не поднимутся в знаменитую русскую штыковую атаку, о которой рассказывали молодым немецким новобранцам искалеченные ветераны последней мировой. А ещё больше врагов сдалось в плен и теперь, согнанные в сумрачные, покрытые белесой дорожной пылью встречные колонны, под конвоем направлялись на принудительные работы во благо великого рейха и его фюрера.

И потому вечно требовательный и надоевший всем ротный фельдфебель уже воспринимался пехотинцами как вполне доступный, милый парняга, с которым так приятно будет выпить хмельного баварского пива, гогоча от удовольствия, когда пенная пузырящаяся шапка вдруг разлетится снежными хлопьями и прилипнет к усам и щекам при попытке сдуть её с верхушки мерной литровой кружки-кругеля. Так будет, непременно будет потом, немного погодя, после Великой победы, как обещал всеми обожаемый и непогрешимый их вождь Адольф Гитлер.

И поэтому прочь все сомнения, приказ есть приказ и его надо выполнять без жалости в сердце и сомнений в голове – надо гнать, уничтожать этих русских и нерусских варваров, туда, в глубь Пинских болот и на дно Валдайских оврагов.

А пока что было так хорошо быть всем вместе в ровном строю вымуштрованных маршевых порядков, и шагать всё вперёд и вперёд, туда, за линию горизонта, ощущая плечом рядом идущего товарища, перекинув винтовочный ремень через обветренную загорелую шею и положив на ствол веснушчатые ухватистые руки с закатанными по локоть рукавами, и дружно петь, подбадривая друг друга, задорную походную песню «Хорст Вессель» о прекрасном юном штурмовике, отдавшем свою молодую жизнь ещё тогда, в беспросветные годы убогой Веймарской республики, за то, чтобы всё было так, как сейчас. И вдыхать полной грудью степной воздух, напоённый ароматом тысяч луговых цветов. Хорошо, и главное, всё предельно ясно. Впереди великая цель.

Гайдн, Моцарт, Бетховен, Вагнер, Бах, Гейне, Кант – кто ещё? – великое порождение великой германской культуры, пытливого ищущего германского духа. Всё осталось в далёком прошлом, во вчерашнем дне, когда ещё не наступил рассвет 22 июня 1941 года. Всё теперь ни к чему. Ушло в небытие, туда, где за туманным Бугом прижалась, затихла в безмолвном ожидании своей дальнейшей участи растерзанная Польша.