Текст книги "Ихтамнеты"

Глава вторая
Друзья лейтенанта Рейнера и другие действующие лица

В первую же ночь после окончания сооружения оборонительного рубежа старшим первой смены был назначен Чалый, в команду которого определили по четыре человека из трёх отдельных взводов. Старый солдат сразу же каждому указал боевое место, объяснив порядок действий в случае какой-нибудь «войнушки». Это оказалось очень кстати, когда уже через пару часов на позицию прибыл Близнец, на левой скуле которого белел лейкопластырь, еле закрывавший расплывшийся и уже изрядно потемневший синяк.

– К бою! – смешно выскочив из кабины синего «москвича-каблучка», завизжал советник с подбитой рожей.

– Блокпост, к бою! Занять позиции согласно расписанию! – жёстко скомандовал в свою очередь Чалый и сам же бросился к гранатомёту.

Через мгновение командир батальона Фесенко вслед за Близнецом спустился в укрытие и прошёл по всей позиции, одобрительно похлопывая по спинам бойцов, занявших боевые стойки бульдогов в готовности открыть огонь на поражение предполагаемого противника.

– Отлично! Просто молодцы! – прокричал Близнец и тут же добавил: – Всем медали! Буквально всем по медали! Представить список к награждению.

– Служим Донецкой Народной Республике! – за всех бодро ответил Чалый.

– Воевали? – задал вопрос командир батальона.

– Так точно! В Первой Гвардейской Славянской бригаде, три контракта, – отчеканил сержант.

– Запомни его, – повернулся Близнец к майору, – он нам завтра будет нужен.

Чалый как бывалый гвардеец ничего хорошего в этих словах для себя не услышал, а лишь мысленно с досадой заключил: «Кто везёт, на том и возят. И чего я тут выдрючивался?»

* * *

Утром командир Дима, стыдливо отводя глаза в сторону, объявил Чалому, едва сменившемуся с поста, что тот по приказу комбата и указанию комполка убывает в составе сводной группы из шести человек ближе к переднему краю, на элеватор, где расположены наблюдательный пункт и центр оперативной связи командования ударной армии союзников.

Нагрузившись оружием, боекомплектом, суточным провиантом и баклажками с водой, отряд из шести бойцов, включая сержанта, выдвинулся пешком к указанной точке. Уже через три километра пути по разбитой гусеницами и воронками дороге парни не на шутку начали материть командиров, «катающих свои задницы на отжатых машинах» и «забивших на простого солдата, навьюченного, как верблюд, и вынужденного так топать от позиции к позиции».

Протащившись ещё столько же, миновав российский блокпост, команда вошла на территорию элеватора, с облегчением скинув с себя тяжести. Чалый попросил показать старшего. Увидев в группе офицеров нужного майора, подошёл и доложил по всем правилам о прибытии.

– Здравия желаю! Майор Ксенофонтов, Тигр, – представился в ответ невысокого роста, гимнастического сложения офицер.

Серый «стеклянный» взгляд его говорил, что война сидит у него прямо в печёнках и не первый год.

Чалый тут же получил вопрос от Тигра:

– Задачу свою знаете?

– Прошу уточнить, товарищ майор.

– Задачу уточнит Кострома, то есть лейтенант Рейнер, к которому вас проводят. От себя скажу лишь одно: от вас зависит жизнь моего батальона. Вам понятно, сержант?

– Так точно. Разрешите продолжить движение до позиции?

Только тут майор, которому, по всей видимости, было не более лет тридцати пяти, протянул руку Чалому и, крепко пожав её, добавил:

– Спасибо, отец. Приступайте.

* * *

– Георгий, он же Гоша, он же Гога, он же Жора, – улыбаясь толстыми румяными щеками, шутя, представился молодой лейтенант и, протянув обветренную и покрытую плотной копотью руку, пригласил Чалого с компанией присесть прямо на палеты, расставленные вокруг палящего жаром костра.

– Мы тут сборная солянка, – подбрасывая щепки в огонь, начал он неторопливо. – Я из-под Питера, из Гвардейской мотострелковой бригады. Арсений с Русланом из Таманской дивизии. Валентин – из Кантемировской. Вовка с Артёмом из моей части, но из другого батальона.

Чалый оживился, когда услышал название дивизии, в которой служил ещё мальчишкой в начале 80-х годов.

– Я срочную в Таманской проходил, противотанкистом на «Рапире», – и тут же протянул поочерёдно руку Арсению и Руслану. – Чалый – мой позывной, зовут Альберт Асфанович, но это для командиров и студентов.

– Вы кто по национальности? – спросил смугловатый кареглазый паренёк, которого Рейнер представил как Руслана.

Даже короткая солдатская стрижка не могла скрыть изрядную природную кучерявость этого юного брюнета.

– Татарин. А что?

– Так и я из Татарстана. Из Булгара. Знаете?

– Ничек белмим? Туган як бит ул, – ответил Чалый и широко заулыбался, надеясь услышать от Руслана такую же родную речь.

– Ой, вы извините, но я не понимаю языка. Мы туда переехали из Туркмении лет пять назад, и ни я, ни сёстры так и не научились татарскому. Родители говорят, конечно.

Старый солдат не удивился и не стал досадовать, просто перевёл только что сказанное им на русский язык:

– Как не знать? Это же моя родина!

– У меня ротный был из Казани, – вдруг включился в начавшийся разговор лейтенант Рейнер. – Ринатом звали. Мировой мужик. Танковое училище оканчивал у вас там. Говорил, что в этой танковой школе немецкий фельдмаршал Гудериан стажировку проходил в тридцатых годах. Это правда? – Георгий с вопросом поднял взгляд на Чалого.

– Да, правда. А почему о таком хорошем командире в прошлом времени?

Наступила пауза.

– Убили его… 24 февраля. Тридцать километров до Харькова наша колонна не дошла. Он с комбригом в авангарде среди первых шёл. Командир бригады жив… Говорят, что жив… С остатками роты управления окопался на высотах восточнее Харькова и координирует нашу арту и ракетчиков.

– А как же «стремительный удар»? А разгромленная авиация ВСУ? А что там президент говорил про то, что в плен брать не будем и пусть, мол, украинские военные идут домой к жёнам? – опередил Чалого вопросом встревоженный Андрюха Кибало, который сам напросился к старому солдату в группу, к удивлению оставшихся бойцов, пригревших в посёлке тёплые спальные места у печек.

– Ага! – послышался резкий насмешливый возглас из-за спины Рейнера, откуда выглянуло веснушчатое лицо пулемётчика Валентина, покрытое многодневной сажей от костра, к которому по мере общего разговора местная братва несколько раз обратилась с позывным Француз. – Нам такие песни пели забавные наши отцы-командиры: мол, позавтракаем в Харькове, пообедаем в Киеве, а утром – парад на Крещатике…

– Вот-вот, – поддержал сарказм Валентина Арсений, задумчиво рассматривавший горящие головёшки в глубине костра, – и пообедали, и позавтракали, и «парадным строем» прямо в этот элеватор пришли. Вот уже вторую неделю тут сводным батальоном сидим, связь, рембазу и наблюдательный пункт караулим.

Неожиданный душераздирающий свист пролетевшей мины заставил Чалого и пацанов его группы броситься ничком на бетонный пол во все стороны от костра, что вызвало дружный смех хозяев, оставшихся на местах. После свиста никакого взрыва или даже хлопка не последовало, и до Чалого наконец дошло, что сработала сигнальная ловушка из тех, которыми обязательно обкладывают периметры охраняемых объектов. Отряхнувшись от пыли и налипшего снега, бойцы снова расселись вокруг костра, и тут же раздался оглушительно-резкий звук разорвавшейся мины. Парни снова бросились на землю, и вновь раздалось дружное ржание российских солдат и лейтенанта Георгия Рейнера.

– Да это самоликвидатор сработал на мине. Привыкайте. Они тут постоянно неожиданно взрываются, через двадцать четыре часа каждая. Без осколков, естественно.

– Так предупреждать же надо! – заново отряхивая куртку и штаны, обиженно и с нескрываемой досадой возмутился Виталий Семионенко, которого также не пришлось уговаривать идти в группе Чалого. – Эдак и обосраться можно невзначай…

И тут уже эхом по бывшим цехам некогда огромного элеватора волнами разлился многоголосый смех всех собравшихся у очага солдат.

– А вы, пацаны, откуда сами-то будете? – задал вопрос всем пришедшим бойцам остроносый и щербатый на один передний верхний зуб Вовка из бригады Рейнера. – Мы слыхали, что белгородских добровольцев на днях целый полк завезли в Отрадное. Не про вас ли разговор шёл?

– Нет, мы из Донецка. То есть из Донецкой Народной Республики, – ответил за всех Руслан Гроз, успевший настрелять целую кепку сигарет и папирос, пока шло шапочное знакомство.

– Странно… Странно, что про вас ничего нам не сказали, – проговорил Гоша Рейнер, задумчиво всматриваясь в огонь костра. – Про кого-кого, а вот про вас уж должны были сообщить в первую очередь, ведь весь сыр-бор из-за ЛДПР…

– А нас тут вообще нет! – с нескрываемой досадой вскрикнул Андрюха Бомбалелло и, ударив вязаной шапкой о колено, резко, глядя почему-то с вызовом прямо в глаза Рейнеру, добавил: – Мы въехали в Россию инкогнито

целым полком, выехали из неё так же инкогнито на броне танков, никому не показывая своих паспортов, которых у двух третей просто нет… Нас почему-то даже союзники принимают за тех, кого тут нет… А может быть, что это нас тут нет? Нас нет в Донецке, нас нет под Харьковом, возможно, что также нет наших ребят под Киевом, Сумами, Черниговом, Херсоном, Николаевом, Запорожьем. Нас нет там, их нет тут, но мы есть, и они есть… Знаете, кто мы такие для наших властей в Донецке?

Парни возле костра почти синхронно, как послушная паства на проповеди, подняли головы в ожидании той самой тайны, которая, возможно, для них только сейчас станет откровением…

– Мы – «ихтамнеты»! И знаете ещё, почему? А я скажу…

– Да ладно уж, не надо, Андрюха, – пытался успокоить молодого бойца Чалый.

– А почему не сказать? – он набрал воздуха в лёгкие (лучший способ подавить волнение) и продолжил: – Я спросил замначштаба нашего третьего батальона, как будут доставлять груз-200, если что-то случится.

– И что тебе ответил этот старый боров? – поинтересовался Семионенко.

– Так и сказал, что будут хоронить под номерками, а после войны выгребут и перезахоронят. А сейчас, мол, не до этих сантиментов…

– А мне по хрену, где меня закопают! Чего от этого плакать? – с усмешкой махнул рукой Виталик.

– Мне не по хрену! – резко ответил Андрюха. – Меня мама в сорок один год родила, и ребёнок у неё только я один. Да я в могиле вертеться не перестану, пока она меня искать будет. Не по-человечески они с нами как-то, не по-людски…

* * *

Элеватор, стоявший на заметной высоте, в шести километрах от посёлка Отрадное, действительно был огромным, и каждая сторона квадратного периметра тянулась не менее чем на пятьсот метров. Две огромные башни, не уступающие городским двенадцатиэтажкам, вытянулись вверх и соединялись многооконным переходом почти на самой высоте. Всё это могло бы слегка напоминать Лондонский мост через Темзу, если бы вокруг основания башен не стояли чудом сохранившиеся цеха с пробитыми крышами, рваными стеклянными «ранами» в окнах, болтающимися разносортными проводами и кабелем вдоль стен. Все ворота, как ни странно, висели на своих местах, издавая жуткий скрип царапающего железа, когда резким порывом мартовского степного ветра приходили в движение. Внутри цехов, оборудованных транспортёрными лентами, царил бедлам: кучи битого шифера и стекла, разбросанные трубы и остатки разнообразного оборудования. В западной части элеватора, в остатках его основного цеха, и разместились начальник караула наблюдательного пункта ударной армии гвардии лейтенант Георгий Рейнер и группа солдат-контрактников, собранных, как лоскутное одеяло, из разных частей и подразделений, от Питера до Урала.

Кроме группы Рейнера на крышах, продуваемых страшными свистящими мартовскими сквозняками, как зоркие глаза, располагались снайперы, к которым и отправились на посты бойцы отдельного снайперского взвода, пришедшие вместе с Чалым из Отрадного. Сержант так и не успел с ними познакомиться поближе, удовлетворившись тем, что они сами его знали достаточно хорошо. Поднявшись в сопровождении Арсения наверх, парни открыли для себя, что кроме двух башен и разбитых цехов внизу на земле размещены два широких длинных бетонных ангара (очевидно, для хранения зерна или удобрений), контрольные грузовые весы под намётом, некогда служившие выездными воротами с элеватора, а сейчас – укрытием для командно-штабной машины, из которой и велось то самое координирование войсками группировки. Одноэтажное административное здание с двумя входами-выходами, вокруг которого, как мелкие букашки, сновали туда-сюда «зелёные человечки», служило штабом сводного тактического мотострелкового батальона под командованием того самого майора Ксенофонтова.

По четырём углам элеватора располагались огневые точки, укреплённые мешками с песком и землёй, а также толстыми бумажными куль-пакетами по пятьдесят килограммов, набитыми импортными фиолетовыми семенами подсолнуха и розовыми зёрнами кукурузы. Иностранное происхождение содержимого было указано на самих пакетах и лишний раз подтверждало тезис, что западным хозяевам Украины будущее этой страны, как и её сельских угодий было, как говорится, «до фонаря».

– С таким зерном можно получить огромный урожай, раза в два больше обычного, но только два года кряду, а потом земельку можно списывать навсегда, – сказал как-то в разговоре российский контрактник Сашка-снайпер из Уфы.

Как оказалось, после Второй чеченской кампании Сашка умудрился недолго поработать на земле в родной Башкирии, но армия взяла верх, когда жена неожиданно обеспечила пополнение личного состава семьи старшего сержанта Хотина Александра Ивановича. На Украину он поехал, не сомневаясь ни в себе, ни в успехе спецоперации.

Упаковок с «суперсеменами» было достаточно, чтобы ими не только укрепить огневые гнёзда, но и разбросать их под спальные места на бетонных полах продуваемых цехов. Сверху плотно сведённые кули-пакеты накрывались плащ-накидками, на которые люди укладывались, предварительно упаковавшись в спальные мешки, сохранявшие тепло даже при тридцати градусах мороза. Когда рядом полыхает незатухающий костёр, жить можно. Спать тоже получается, правда, вдыхать носом морозный воздух – не сказать, что приятно. Главное – чтобы костёр не погас и спальный мешок (хотя бы один на двоих) был…

В группе Чалого спальников не оказалось. Их почему-то российский куратор с подбитым глазом решил передать в распоряжение отделения управления, которое обслуживало и охраняло его персону вместе с группой быстрого реагирования на всякие неожиданные выпады украинских диверсантов. Россияне не бросили ребят на произвол, заметив попутно, что штабных хомячков и тыловых крыс, обирающих солдат, надо расстреливать при первом появлении на подступах к передовой. А Руслан Гроз справедливо подчеркнул: «А в задницу им кол осиновый по самые, сука, гланды!»

* * *

Основным преимуществом элеватора, безусловно, была высота самого холма, позволявшая, находясь на вышках, наблюдать горизонт в хорошую оптику и в ясную погоду на расстоянии до тридцати километров. Пылающие и коптящие цеха харьковских заводов, расположенных на окраине миллионного города, снайперы и наблюдатели могли рассматривать постоянно, с утра до утра. Остальная прилегающая территория, пока лежал снег, была словно на ладони. Однако с быстрым весенним таянием возможности ухудшались, тем более что обеспечение тепловизорами и приборами ночного видения оставалось на весьма низком уровне, и тогда приходилось оборудовать ими лишь верхние посты, предоставляя бойцам внизу не очень эффективную альтернативу – прислушиваться и таращиться в бездонную темноту.

Говорить о хотя бы бытовых беспилотных аппаратах в войсках союзников для ведения круглосуточной видеоразведки было плохим тоном, и разговор всегда заканчивался примерно так: «Мультики, бл…ь, про супербомбы всему миру показывал, а собственную пехоту копеечной игрушкой снабдить не смог!» Кто показывал и кто не смог, народ понимал без излишних намёков.

Георгия Рейнера бесила такая беспечность командования не меньше остальных бойцов, но он не имел права раскисать и вёл себя более чем сдержанно, пытаясь достать в проезжавших мимо колоннах российских войск всё, что могло как-то облегчить службу вверенного ему сводного подразделения. Не раз он доставал переносные рации, а однажды приволок пару запечатанных спальных мешков, почти ежедневно приносил десятками суточные пайки и, наконец, всем на радость, широко улыбаясь пухлыми румяными щеками и озорным прищуром голубых глаз, вытащил из-за пазухи прибор ночного видения в картонной упаковке.

* * *

– Всё детство хотел быть военным, а когда в лоб столкнулся с реальностью, так сильно разочаровался, даже обидно, – начал Рейнер неторопливо разговор с Чалым, переворачивая над костром ветку с насаженными кусками хлеба. – Если бы не эта операция… Уже рапорт хотел подать – не успел. А тут ещё большего бардака насмотрелся.

– Но ведь нас всех уверяли, что наша армия находится на самом высоком уровне подготовки, а учения по переброске с запада на восток и с севера на юг проводились на всех федеральных каналах?! – то ли спросил, то ли возмутился Чалый.

– Я тебя умоляю! Именно что «на каналах»! Я на этих учениях «Армату» ни разу не видел, а вот разваливающиеся «мотолыги»¹1
  Многоцелевой тягач лёгкого бронирования – МТЛБ.


[Закрыть] по всем полигонам разбросаны в разобранном виде.

– Да, я видел много «мотолыг» по дороге ещё до границы. Получается, что они не дошли своим ходом?

– В том-то и беда, Чалый. Но «Армату» я всё же видел три раза… на параде в Москве. Одни и те же десять штук. Выкрашенные, но под теми же номерами на всех трёх парадах.

Закурили. Помолчали. Костёр горел, но ветер отводил тепло, исходившее от него, в сторону.

– Почему у тебя позывной «Кострома»?

– Когда сюда направляли, меня замполит спросил насчёт позывного, а я даже в детстве на клички не откликался. Он говорит, что так положено для конспирации.

– Так ты же из Сибири. Мог и Сибиряком назваться.

– Сколько их, таких сибиряков, будет ещё?

– Так у тебя имя как позывной звучит: Рейнер, Вагнер.

– Фамилию нельзя. Она редкая, а семья моя без защиты и в Питере. Враз найдут. Вот я и решил назваться Костромой, так как военную академию там оканчивал.

Наступило неловкое молчание, которое прервал Рейнер, переворачивая поджаренный кусок хлеба:

– Вот ты мне, уважаемый аксакал, скажи: каким дурным ветром тебя в таком возрасте сюда занесло?

– Ты «Белое солнце пустыни» помнишь?

– Помнишь.

– Саида помнишь?

– Помнишь.

– Стреляли!

Пламя костра чуть притухло, и Рейнер, улыбаясь ответу Чалого, подбросил пару коротких дощечек в огонь.

* * *

Если проблемы со связью и видеонаблюдением в ночное время были более-менее решены, то пронизывающий мороз, которого никто не ожидал в этих местах в первой декаде марта, вынуждал постоянно заботиться о дровах для костра, не только согревавшего, но и дававшего бойцам горячую пищу и кипяток. Палеты, на которых некогда были сложены кули с импортными цветными семенами, быстро превращались в щепки и исчезали в пламени незатухающего костра. По всему периметру началась нещадная рубка оставшихся деревьев и сбор любого горючего материала. По сути, каждая свободная смена должна была заниматься поиском и заготовкой дров, если не поступала, как всегда, неожиданная боевая вводная.

Сводный батальон под командованием майора Ксенофонтова-Тигра, удерживавший позиции западнее Отрадного, где размещался штаб стрелкового полка Народной милиции ДПР, часто выполнял задачи мобильно-тактического назначения, выезжая небольшими моторизированными группами на зачистку окрестных посёлков, вплоть до объездной харьковской трассы. Группы состояли в основном из отделений, включавших в себя трёх стрелков, пулемётчика, гранатомётчика, снайпера и огнемётчика. Как правило, семь бойцов размещались на броне танка или в десантных отсеках «мотолыг». Часто к моторизированной группе придавались боевая машина пехоты или бронетранспортёр.

Любая операция такой группы, по сути, очень похожа на сафари, когда вооружённые люди на колёсах мчатся по степям и полям, отстреливая на ходу всякого зверя. Там, под Харьковом, на «сафари» выезжали диверсионно-разведывательные группы и со стороны украинской армии и всякого рода националистических батальонов. Так что на этой охоте зверь имел привычку не только хитро путать следы и прятаться, но и сам профессионально искал, находил и уничтожал охотника, внезапно становившегося жертвой.

«Тигрятам», как называли подопечных майора, везло, и практически все вылазки проходили на пятёрочку. Из сухих докладов командиров групп можно было догадываться, что враг непрост и коварен, но бить его можно и нужно. Чалый, видя, что в группах участвуют те же пацаны, что стоят по ночам в дозорах, начал запрашивать подкрепление в охранение из резервов своего батальона, который уже вторую неделю прокладывал в окрестностях Отрадного рвы, блиндажи, окопы.

«Вон как комполка свою задницу решил обороной обложить! Страшно ему, паскуде, а тут парни ночь у костра, день на броне», – подумал и злобно отшлифовал в заключение отборным трёхэтажным матом старый солдат.

Всё же он добился своего, и к концу первой недели жизни у костра на элеватор пришла свежая группа снайперов в составе полувзвода во главе с командиром, который постоянно ёжился от холода и всегда ходил с накинутым капюшоном.

– На нашего комвзвода Димона похож, – презрительно процедил Руслан Гроз, цыкнув слюной сквозь почерневшие от табака зубы.

– Ага, – поддержал его Виталик Семионенко, осторожно прихлёбывая из горячей алюминиевой кружки кипяток. – Наверное, такой же, как наш Димчик, «очковая кобра».

Комвзода, дрожа и держа руки в карманах куртки, подошёл к Чалому и спросил:

– Кто тут старший? Кому передать группу сапёров?

– Каких сапёров? На кой хрен мне тут сапёры? Мне стрелки нужны с оптикой!

– Извините, – продолжая кукожиться, залепетал лейтенант, – я хотел сказать «снайперов».

– Ты хоть для себя определись сначала, кем командуешь, – усмехнулся Чалый.

– Ладно, так и быть. Проходи со своими парнями к костру. Всех расставим, всем работа найдётся, – по-хозяйски заговорил Рейнер и протянул руку для знакомства: – Лейтенант Рейнер, Гоша.

– Дима, лейтенант из мобилизованных…

Противотанкисты удивлённо переглянулись, и лишь Гроз полушёпотом заметил:

– Это же надо… его даже зовут как нашего цуцика…

Ночи практически всегда продолжали оставаться тревожными, и основным объектом наблюдения с башен и угловых постов оставалось небо, где уже трудно было разобрать, чей армейский беспилотник светится в темноте на фоне звёзд и беспилотник ли это вообще. Даже расчёты российской ПВО, обладавшей для этого специальным оборудованием, нет-нет да и сбивали свои дроны и коптеры. Тем не менее за всё время дежурства сводного караула ни один чужой летательный аппарат так и не пробился к позициям над элеватором. Может быть, противнику и удалось издалека сделать какие-то снимки, но сбросов гранат или налёта дронов-камикадзе не случилось ни разу. Это правда, что на войне выживает не тот, кто ловчее, сильнее, хитрее и юрче. Там выживает тот, кому повезло. Группе Рейнера откровенно фартило.

* * *

Люди Чалого стали привыкать с устоявшемуся режиму: ночь с ружьём, день с топором, иногда провожая мобильные группы на «охоту» за вражеской группой диверсантов. В один из уже потеплевших от солнца мартовских дней, когда в поле ещё дотаивали островки снега, Андрюха Кибало – Бомбалелло, устало отложив в сторону ножовку и сняв зимнюю куртку, затеял разговор с Чалым.

– Вот ты мне скажи, батя: когда мы возьмём этот долбаный город хорьков?

– Интересная интерпретация названия Харькова, – отозвался старый солдат, также убирая подальше топор и вытирая пот с лица вязаной форменной шапочкой.

– А что тут не так? Засели, понимаешь, как хорьки, и не хотят сдаваться. Вот чего дядя Володя по ним «тополями» на жахнет? Мы бы тогда и зашли по тёплому пеплу. Народ-то наш так и гибнет на подступах. Я про пехоту говорю.

– Тебе гражданских там не жалко? Люди-то при чём?

– А наши семьи в Донецке, Горловке, Луганске – не люди? Или ты не слышал, как бабулька в одной деревеньке, тут недалеко, наш блокпост компотиком напоила?

– Это когда пацанов отравили?

– Ничего себе – «отравили»! Пять «двухсотых» из одного бидона! Они нас ненавидят. Научились ненавидеть за эти восемь лет и превратились в настоящих врагов.

– Ты прав, когда говоришь, что они для нас – заклятые враги. Но ведь сейчас мы их делаем ещё злее, ещё беспощаднее к нам. Ты видел опущенные лица гражданского населения Отрадного? Знаешь, почему они нам в глаза боятся смотреть?

– Страшно им. Чего тут не понять?

– Ничего ты не понял, Андрюха. Они опасаются, что мы в их глазах увидим не просто ненависть, а настоящее остервенение к русскому солдату.

– Так ведь они нас все восемь лет бомбили, а не мы их…

– Андрюха, дружище, ты видел на выходе из села в сторону элеватора пограничную заставу?

– Это там, где наши весь их гарнизон за пятнадцать минут «задвухсотили»? Так чего они в позу встали? Им же предложили сдаться и разойтись по домам…

– Как же им сдаваться, если они пограничники и присягу давали? Или ты считаешь, что подвиг защитников Брестской крепости – это только наша героическая история? Нет, брат, шутишь! Их деды и прадеды вместе с нашими дедами и прадедами в одном окопе с сорок первого по сорок пятый вместе сидели и по опалённой Европе в одном строю протопали. Генетика у нас с ними одна, сила духа и верность Родине в крови из поколения в поколение передаются. Помню, как под Дебальцево в феврале две тысячи пятнадцатого экипаж окружённого украинского танка, оставшись без хода, начал петь «Три танкиста», а как закончил, так взорвал себя и машину изнутри… Не все на стороне ВСУ нацисты и фашисты, бандеровцы и «азовцы». К сожалению, там воюют и нормальные военные, для которых сейчас Родина, то есть Украина, в опасности.

– Глупо эти пограничники поступили. Сейчас другие времена.

– Возможно, что ты и прав, но им теперь этого не объяснишь, как не вернёшь пограничников заставы домой, к детям и жёнам. Кстати, все они были родом из этого самого села. Целая рота пограничников-контрактников. Так что мы ещё не один бидон компота можем получить, если чего хуже не придумают…

Тут Чалому вспомнился случай, когда проезжавшая по окраинной улице Отрадного группа российских разведчиков, увидев, как бойцы набирают воду из местного колодца, остановились и объяснили, что только самый конченый кретин будет пользоваться на территории противника источником питьевой воды без предварительных мер безопасности. Двухдневная дохлая кошка, брошенная в невидимую глубину лопани, может стать источником чумы, холеры и какой-нибудь Эболы, способных массово и без единого выстрела отправить целую армию к праотцам. После этого случая колодцы были взяты под охрану, а люки к ним – закрыты на замок. Местные жители пробовали возмущаться. Тогда один из разведчиков предложил самому ретивому весёловскому старожилу отвернуться, налил в две разные кружки одной и той же воды из ведра и предложил выпить на выбор, сказав, что в одной вода из колодца, а в другой – техническая. Народ разошёлся без дальнейших вопросов. Урок оказался полезен и для бойцов батальона.

– Если так, то и думать нечего. Если все они нас ненавидят, то их остаётся только сжигать «Градами», «Ураганами», «Солнцепёками» – и сразу пепел в грунт!

Андрюха не на шутку разгорячился, и Чалый решил придержать его пыл:

– А вот ты знаешь, сколько стоит такая бандура, как «Тополь»?

– Ну, миллион, наверное, стоит… долларов, конечно…

– Вот ты и ответил на свой вопрос. Пехотой дешевле побеждать. А ракеты ещё могут много раз пригодиться. Чуть позже. Помнишь, как в фильме «ДМБ»?

– Это когда прапора спрашивают: «А может, жахнем?»

– Вот-вот. «И жахнем! Весь мир в труху! Но потом!»

«А ведь Андрей правильно вопрос ставит, – задумался Седой. – Иезуитская философия государственных мужей, ведущих войну, когда самое бесценное из созданного Всевышним на этом свете – человеческая жизнь – девальвировано так, что судьбы десятков тысяч солдат приравниваются к стоимости ракеты или орудия. К этим инструментам смерти маршалы и генералы относятся куда бережнее, нежели к сыновьям простых матерей, отцам обычных семейств, братьям рядовых граждан страны, поднявшимся на выполнение приказа Верховного! Приберегая дорогостоящие ракеты к будущим победным наступлениям, кладут жизни безусых мальчишек, спелых парней и бывалых мужчин. А ведь каждый из них, ожидая конца артподготовки (если она вообще есть), надеется, что снаряды уничтожат вражеские окопы и сохранят их жизни ещё в одной атаке. Неужели даже в инновационном веке цифровых технологий наши правители могут себе позволять досужие рассуждения о том, что “баб на Руси много, ещё нарожают”? От кого нарожают? И чьими руками эти верховоды собираются запускать заводы и фабрики, чтобы снова вооружить армию? А экономику кто поднимать будет? Чужие дяди из Средней Азии или китайско-корейский пролетариат? Так много вопросов без ответа появилось на этой войне. А ведь она только начинается…»

Андрей снова взялся за ножовку и продолжил распиливать принесённые с утра сухие стволы деревьев, как вдруг снова отложил работу и неожиданно прервал философский внутренний монолог Чалого:

– Ты в сны веришь?

– Верю. Я даже тебе могу сказать, что недавно мне пришло некое откровение…

– В смысле?

– Не поверишь, но именно данную ситуацию я уже видел во сне… правду говорю.

– Это как дежавю?

Сержант прикурил, спрятал зажигалку в боковой карман и продолжил:

– Я уже видел, как мы с тобой сидим вот так, на завалинке, разговариваем, вопросы философские обсуждаем, дрова пилим, солнце греет…

– Так мы с тобой знакомы меньше месяца. Как ты мог меня видеть?

– А вот когда видел, то я не знал, кто ты такой. Теперь вот вспомнил сон и точно знаю, что это был ты.

– Ну ладно. И что там дальше?

Чалый глубоко затянулся.

– Дальше какая-то хрень типа кипежа вокруг. Не помню, как и что, но знаю, что всё обойдётся.

– А я, между прочим, тоже сон видел с тобой. Ей-богу, вот тебе крест!

Андрюха перекрестился и хотел было договорить, но тут откуда-то сверху прокричали:

– К бою! Танковая атака с направления 10.45! Постам занять боевые позиции!

* * *

Уже через мгновение распахнулись двери и ворота западного цеха, из которого, спотыкаясь о недорубленные по ленья и валяющийся сухостой, побежали бойцы, держа в руках автоматы, гранатомёты, ящики с боекомплектом. Чалый и Кибало также кинулись за своими РПГ-7 с «морковками». Через минуту практически весь личный состав, остававшийся в периметре элеватора, находился в окопах, блиндажах и на огневых точках, подготавливая личное оружие к боевому применению. Через фронтальные ворота выехал Т-72 и, хлёстко сделав девяносто градусов влево, резко рванул в направлении предполагаемого прорыва украинских танков. Шумно завелась боевая машина пехоты с укреплённой на броне системой ПТУР²2
  Противотанковая управляемая ракета.


[Закрыть]. На крыше штабного корпуса два бойца лихо разворачивали станковый противотанковый гранатомёт «сапог» и затаскивали к нему ящики со снарядами.