Текст книги "Ихтамнеты"

Глава вторая
Друзья лейтенанта Рейнера и другие действующие лица

В первую же ночь после окончания сооружения оборонительного рубежа старшим первой смены был назначен Чалый, в команду которого определили по четыре человека из трёх отдельных взводов. Старый солдат сразу же каждому указал боевое место, объяснив порядок действий в случае какой-нибудь «войнушки». Это оказалось очень кстати, когда уже через пару часов на позицию прибыл Близнец, на левой скуле которого белел лейкопластырь, еле закрывавший расплывшийся и уже изрядно потемневший синяк.

– К бою! – смешно выскочив из кабины синего «москвича-каблучка», завизжал советник с подбитой рожей.

– Блокпост, к бою! Занять позиции согласно расписанию! – жёстко скомандовал в свою очередь Чалый и сам же бросился к гранатомёту.

Через мгновение командир батальона Фесенко вслед за Близнецом спустился в укрытие и прошёл по всей позиции, одобрительно похлопывая по спинам бойцов, занявших боевые стойки бульдогов в готовности открыть огонь на поражение предполагаемого противника.

– Отлично! Просто молодцы! – прокричал Близнец и тут же добавил: – Всем медали! Буквально всем по медали! Представить список к награждению.

– Служим Донецкой Народной Республике! – за всех бодро ответил Чалый.

– Воевали? – задал вопрос командир батальона.

– Так точно! В Первой Гвардейской Славянской бригаде, три контракта, – отчеканил сержант.

– Запомни его, – повернулся Близнец к майору, – он нам завтра будет нужен.

Чалый как бывалый гвардеец ничего хорошего в этих словах для себя не услышал, а лишь мысленно с досадой заключил: «Кто везёт, на том и возят. И чего я тут выдрючивался?»

* * *

Утром командир Дима, стыдливо отводя глаза в сторону, объявил Чалому, едва сменившемуся с поста, что тот по приказу комбата и указанию комполка убывает в составе сводной группы из шести человек ближе к переднему краю, на элеватор, где расположены наблюдательный пункт и центр оперативной связи командования ударной армии союзников.

Нагрузившись оружием, боекомплектом, суточным провиантом и баклажками с водой, отряд из шести бойцов, включая сержанта, выдвинулся пешком к указанной точке. Уже через три километра пути по разбитой гусеницами и воронками дороге парни не на шутку начали материть командиров, «катающих свои задницы на отжатых машинах» и «забивших на простого солдата, навьюченного, как верблюд, и вынужденного так топать от позиции к позиции».

Протащившись ещё столько же, миновав российский блокпост, команда вошла на территорию элеватора, с облегчением скинув с себя тяжести. Чалый попросил показать старшего. Увидев в группе офицеров нужного майора, подошёл и доложил по всем правилам о прибытии.

– Здравия желаю! Майор Ксенофонтов, Тигр, – представился в ответ невысокого роста, гимнастического сложения офицер.

Серый «стеклянный» взгляд его говорил, что война сидит у него прямо в печёнках и не первый год.

Чалый тут же получил вопрос от Тигра:

– Задачу свою знаете?

– Прошу уточнить, товарищ майор.

– Задачу уточнит Кострома, то есть лейтенант Рейнер, к которому вас проводят. От себя скажу лишь одно: от вас зависит жизнь моего батальона. Вам понятно, сержант?

– Так точно. Разрешите продолжить движение до позиции?

Только тут майор, которому, по всей видимости, было не более лет тридцати пяти, протянул руку Чалому и, крепко пожав её, добавил:

– Спасибо, отец. Приступайте.

* * *

– Георгий, он же Гоша, он же Гога, он же Жора, – улыбаясь толстыми румяными щеками, шутя, представился молодой лейтенант и, протянув обветренную и покрытую плотной копотью руку, пригласил Чалого с компанией присесть прямо на палеты, расставленные вокруг палящего жаром костра.

– Мы тут сборная солянка, – подбрасывая щепки в огонь, начал он неторопливо. – Я из-под Питера, из Гвардейской мотострелковой бригады. Арсений с Русланом из Таманской дивизии. Валентин – из Кантемировской. Вовка с Артёмом из моей части, но из другого батальона.

Чалый оживился, когда услышал название дивизии, в которой служил ещё мальчишкой в начале 80-х годов.

– Я срочную в Таманской проходил, противотанкистом на «Рапире», – и тут же протянул поочерёдно руку Арсению и Руслану. – Чалый – мой позывной, зовут Альберт Асфанович, но это для командиров и студентов.

– Вы кто по национальности? – спросил смугловатый кареглазый паренёк, которого Рейнер представил как Руслана.

Даже короткая солдатская стрижка не могла скрыть изрядную природную кучерявость этого юного брюнета.

– Татарин. А что?

– Так и я из Татарстана. Из Булгара. Знаете?

– Ничек белмим? Туган як бит ул, – ответил Чалый и широко заулыбался, надеясь услышать от Руслана такую же родную речь.

– Ой, вы извините, но я не понимаю языка. Мы туда переехали из Туркмении лет пять назад, и ни я, ни сёстры так и не научились татарскому. Родители говорят, конечно.

Старый солдат не удивился и не стал досадовать, просто перевёл только что сказанное им на русский язык:

– Как не знать? Это же моя родина!

– У меня ротный был из Казани, – вдруг включился в начавшийся разговор лейтенант Рейнер. – Ринатом звали. Мировой мужик. Танковое училище оканчивал у вас там. Говорил, что в этой танковой школе немецкий фельдмаршал Гудериан стажировку проходил в тридцатых годах. Это правда? – Георгий с вопросом поднял взгляд на Чалого.

– Да, правда. А почему о таком хорошем командире в прошлом времени?

Наступила пауза.

– Убили его… 24 февраля. Тридцать километров до Харькова наша колонна не дошла. Он с комбригом в авангарде среди первых шёл. Командир бригады жив… Говорят, что жив… С остатками роты управления окопался на высотах восточнее Харькова и координирует нашу арту и ракетчиков.

– А как же «стремительный удар»? А разгромленная авиация ВСУ? А что там президент говорил про то, что в плен брать не будем и пусть, мол, украинские военные идут домой к жёнам? – опередил Чалого вопросом встревоженный Андрюха Кибало, который сам напросился к старому солдату в группу, к удивлению оставшихся бойцов, пригревших в посёлке тёплые спальные места у печек.

– Ага! – послышался резкий насмешливый возглас из-за спины Рейнера, откуда выглянуло веснушчатое лицо пулемётчика Валентина, покрытое многодневной сажей от костра, к которому по мере общего разговора местная братва несколько раз обратилась с позывным Француз. – Нам такие песни пели забавные наши отцы-командиры: мол, позавтракаем в Харькове, пообедаем в Киеве, а утром – парад на Крещатике…

– Вот-вот, – поддержал сарказм Валентина Арсений, задумчиво рассматривавший горящие головёшки в глубине костра, – и пообедали, и позавтракали, и «парадным строем» прямо в этот элеватор пришли. Вот уже вторую неделю тут сводным батальоном сидим, связь, рембазу и наблюдательный пункт караулим.

Неожиданный душераздирающий свист пролетевшей мины заставил Чалого и пацанов его группы броситься ничком на бетонный пол во все стороны от костра, что вызвало дружный смех хозяев, оставшихся на местах. После свиста никакого взрыва или даже хлопка не последовало, и до Чалого наконец дошло, что сработала сигнальная ловушка из тех, которыми обязательно обкладывают периметры охраняемых объектов. Отряхнувшись от пыли и налипшего снега, бойцы снова расселись вокруг костра, и тут же раздался оглушительно-резкий звук разорвавшейся мины. Парни снова бросились на землю, и вновь раздалось дружное ржание российских солдат и лейтенанта Георгия Рейнера.

– Да это самоликвидатор сработал на мине. Привыкайте. Они тут постоянно неожиданно взрываются, через двадцать четыре часа каждая. Без осколков, естественно.

– Так предупреждать же надо! – заново отряхивая куртку и штаны, обиженно и с нескрываемой досадой возмутился Виталий Семионенко, которого также не пришлось уговаривать идти в группе Чалого. – Эдак и обосраться можно невзначай…

И тут уже эхом по бывшим цехам некогда огромного элеватора волнами разлился многоголосый смех всех собравшихся у очага солдат.

– А вы, пацаны, откуда сами-то будете? – задал вопрос всем пришедшим бойцам остроносый и щербатый на один передний верхний зуб Вовка из бригады Рейнера. – Мы слыхали, что белгородских добровольцев на днях целый полк завезли в Отрадное. Не про вас ли разговор шёл?

– Нет, мы из Донецка. То есть из Донецкой Народной Республики, – ответил за всех Руслан Гроз, успевший настрелять целую кепку сигарет и папирос, пока шло шапочное знакомство.

– Странно… Странно, что про вас ничего нам не сказали, – проговорил Гоша Рейнер, задумчиво всматриваясь в огонь костра. – Про кого-кого, а вот про вас уж должны были сообщить в первую очередь, ведь весь сыр-бор из-за ЛДПР…

– А нас тут вообще нет! – с нескрываемой досадой вскрикнул Андрюха Бомбалелло и, ударив вязаной шапкой о колено, резко, глядя почему-то с вызовом прямо в глаза Рейнеру, добавил: – Мы въехали в Россию инкогнито

целым полком, выехали из неё так же инкогнито на броне танков, никому не показывая своих паспортов, которых у двух третей просто нет… Нас почему-то даже союзники принимают за тех, кого тут нет… А может быть, что это нас тут нет? Нас нет в Донецке, нас нет под Харьковом, возможно, что также нет наших ребят под Киевом, Сумами, Черниговом, Херсоном, Николаевом, Запорожьем. Нас нет там, их нет тут, но мы есть, и они есть… Знаете, кто мы такие для наших властей в Донецке?

Парни возле костра почти синхронно, как послушная паства на проповеди, подняли головы в ожидании той самой тайны, которая, возможно, для них только сейчас станет откровением…

– Мы – «ихтамнеты»! И знаете ещё, почему? А я скажу…

– Да ладно уж, не надо, Андрюха, – пытался успокоить молодого бойца Чалый.

– А почему не сказать? – он набрал воздуха в лёгкие (лучший способ подавить волнение) и продолжил: – Я спросил замначштаба нашего третьего батальона, как будут доставлять груз-200, если что-то случится.

– И что тебе ответил этот старый боров? – поинтересовался Семионенко.

– Так и сказал, что будут хоронить под номерками, а после войны выгребут и перезахоронят. А сейчас, мол, не до этих сантиментов…

– А мне по хрену, где меня закопают! Чего от этого плакать? – с усмешкой махнул рукой Виталик.

– Мне не по хрену! – резко ответил Андрюха. – Меня мама в сорок один год родила, и ребёнок у неё только я один. Да я в могиле вертеться не перестану, пока она меня искать будет. Не по-человечески они с нами как-то, не по-людски…

* * *

Элеватор, стоявший на заметной высоте, в шести километрах от посёлка Отрадное, действительно был огромным, и каждая сторона квадратного периметра тянулась не менее чем на пятьсот метров. Две огромные башни, не уступающие городским двенадцатиэтажкам, вытянулись вверх и соединялись многооконным переходом почти на самой высоте. Всё это могло бы слегка напоминать Лондонский мост через Темзу, если бы вокруг основания башен не стояли чудом сохранившиеся цеха с пробитыми крышами, рваными стеклянными «ранами» в окнах, болтающимися разносортными проводами и кабелем вдоль стен. Все ворота, как ни странно, висели на своих местах, издавая жуткий скрип царапающего железа, когда резким порывом мартовского степного ветра приходили в движение. Внутри цехов, оборудованных транспортёрными лентами, царил бедлам: кучи битого шифера и стекла, разбросанные трубы и остатки разнообразного оборудования. В западной части элеватора, в остатках его основного цеха, и разместились начальник караула наблюдательного пункта ударной армии гвардии лейтенант Георгий Рейнер и группа солдат-контрактников, собранных, как лоскутное одеяло, из разных частей и подразделений, от Питера до Урала.

Кроме группы Рейнера на крышах, продуваемых страшными свистящими мартовскими сквозняками, как зоркие глаза, располагались снайперы, к которым и отправились на посты бойцы отдельного снайперского взвода, пришедшие вместе с Чалым из Отрадного. Сержант так и не успел с ними познакомиться поближе, удовлетворившись тем, что они сами его знали достаточно хорошо. Поднявшись в сопровождении Арсения наверх, парни открыли для себя, что кроме двух башен и разбитых цехов внизу на земле размещены два широких длинных бетонных ангара (очевидно, для хранения зерна или удобрений), контрольные грузовые весы под намётом, некогда служившие выездными воротами с элеватора, а сейчас – укрытием для командно-штабной машины, из которой и велось то самое координирование войсками группировки. Одноэтажное административное здание с двумя входами-выходами, вокруг которого, как мелкие букашки, сновали туда-сюда «зелёные человечки», служило штабом сводного тактического мотострелкового батальона под командованием того самого майора Ксенофонтова.

По четырём углам элеватора располагались огневые точки, укреплённые мешками с песком и землёй, а также толстыми бумажными куль-пакетами по пятьдесят килограммов, набитыми импортными фиолетовыми семенами подсолнуха и розовыми зёрнами кукурузы. Иностранное происхождение содержимого было указано на самих пакетах и лишний раз подтверждало тезис, что западным хозяевам Украины будущее этой страны, как и её сельских угодий было, как говорится, «до фонаря».

– С таким зерном можно получить огромный урожай, раза в два больше обычного, но только два года кряду, а потом земельку можно списывать навсегда, – сказал как-то в разговоре российский контрактник Сашка-снайпер из Уфы.

Как оказалось, после Второй чеченской кампании Сашка умудрился недолго поработать на земле в родной Башкирии, но армия взяла верх, когда жена неожиданно обеспечила пополнение личного состава семьи старшего сержанта Хотина Александра Ивановича. На Украину он поехал, не сомневаясь ни в себе, ни в успехе спецоперации.

Упаковок с «суперсеменами» было достаточно, чтобы ими не только укрепить огневые гнёзда, но и разбросать их под спальные места на бетонных полах продуваемых цехов. Сверху плотно сведённые кули-пакеты накрывались плащ-накидками, на которые люди укладывались, предварительно упаковавшись в спальные мешки, сохранявшие тепло даже при тридцати градусах мороза. Когда рядом полыхает незатухающий костёр, жить можно. Спать тоже получается, правда, вдыхать носом морозный воздух – не сказать, что приятно. Главное – чтобы костёр не погас и спальный мешок (хотя бы один на двоих) был…

В группе Чалого спальников не оказалось. Их почему-то российский куратор с подбитым глазом решил передать в распоряжение отделения управления, которое обслуживало и охраняло его персону вместе с группой быстрого реагирования на всякие неожиданные выпады украинских диверсантов. Россияне не бросили ребят на произвол, заметив попутно, что штабных хомячков и тыловых крыс, обирающих солдат, надо расстреливать при первом появлении на подступах к передовой. А Руслан Гроз справедливо подчеркнул: «А в задницу им кол осиновый по самые, сука, гланды!»

* * *

Основным преимуществом элеватора, безусловно, была высота самого холма, позволявшая, находясь на вышках, наблюдать горизонт в хорошую оптику и в ясную погоду на расстоянии до тридцати километров. Пылающие и коптящие цеха харьковских заводов, расположенных на окраине миллионного города, снайперы и наблюдатели могли рассматривать постоянно, с утра до утра. Остальная прилегающая территория, пока лежал снег, была словно на ладони. Однако с быстрым весенним таянием возможности ухудшались, тем более что обеспечение тепловизорами и приборами ночного видения оставалось на весьма низком уровне, и тогда приходилось оборудовать ими лишь верхние посты, предоставляя бойцам внизу не очень эффективную альтернативу – прислушиваться и таращиться в бездонную темноту.

Говорить о хотя бы бытовых беспилотных аппаратах в войсках союзников для ведения круглосуточной видеоразведки было плохим тоном, и разговор всегда заканчивался примерно так: «Мультики, бл…ь, про супербомбы всему миру показывал, а собственную пехоту копеечной игрушкой снабдить не смог!» Кто показывал и кто не смог, народ понимал без излишних намёков.

Георгия Рейнера бесила такая беспечность командования не меньше остальных бойцов, но он не имел права раскисать и вёл себя более чем сдержанно, пытаясь достать в проезжавших мимо колоннах российских войск всё, что могло как-то облегчить службу вверенного ему сводного подразделения. Не раз он доставал переносные рации, а однажды приволок пару запечатанных спальных мешков, почти ежедневно приносил десятками суточные пайки и, наконец, всем на радость, широко улыбаясь пухлыми румяными щеками и озорным прищуром голубых глаз, вытащил из-за пазухи прибор ночного видения в картонной упаковке.