Текст книги "Ихтамнеты"

Чалый заранее выкопал себе окопчик с учётом возможного быстрого перемещения в ближайшее укрытие, которым служил ангар с бетонными стенами. Андрюха укрылся в пяти метрах позади и должен был сделать выстрел первым, быстро соскочив за высокий бруствер блиндажа слева. На следующий выстрел из гранатомёта у Чалого оставалось всего пять секунд.

«Всё рассчитано. Лишь бы пацан не дрогнул», – нервно думал он про себя.

Вся западная сторона элеватора ощетинилась стволами, а со стороны Отрадного на помощь уже летели два Т-80 с пехотой на броне.

Майор Ксенофонтов, подбежав к укреплениям группы Рейнера и убедившись в боевой слаженности российских контрактников и донецких резервистов, хлопнул по плечу Гошу и, пытаясь перекричать шум разворачивающейся техники, как всегда, лаконично пожелал:

– Удачи, пацаны!

Наступило напряжение, и даже шум работающей дизелями брони не мог заглушить поступательные удары пульса в висках. Пот на ладонях, мелкий тремор в коленях, впившийся в загоризонтную даль взгляд и сумасшедший калейдоскоп беспорядочных кадров из далёкого и совсем недавнего прошлого – из всего этого состоит человек в ожидании страшной неизвестности.

«Главное – чтобы не наступило оцепенение от страха у неопытных, а бывалые помогли новичкам сделать первый выстрел по цели», – говорил Рейнер себе своим же внутренним голосом.

Он спокойно начал заново оглядывать позиции и вдруг обратил внимание, что из ворот западного цеха, открывавших подход к рубежу обороны, задом, нагнувшись перед собой и тяжело волоча зелёный ящик, пробирается недавно приданный его отряду свежеиспечённый огнемётчик, рядовой Окороков. Огромный увалень с простодушным лицом деревенского свинопаса из-под какой-то рязанской глубинки, чудом попавший в контрактники и сразу же оказавшийся на войне, с самого начала не вызывал здорового оптимизма у командира огнемётного взвода лейтенанта Георгия Рейнера, но, как говорится, дарёному коню зубы не пломбируют, тем более что силища, хоть и малоразумная, в этом бугае была.

– Ты-то куда эту хрень тащишь?! – крикнул сквозь шум дизелей Гоша. – Да ещё раком! У тебя, что ли, глаза на жопе установлены?

Окороков выпрямился в полный рост, уступавший разве что фонарному столбу на деревенской улочке, и, растерянно-глуповато оглядывая происходящее вокруг то с одной стороны его широченной спины, то с другой, выдал гнусавым баском:

– Дык я давеча проснулся, а никого у костра нету… Глянул в окошко, а вы все тута… Вот и подумалось, что и мне нужно вылезать туды…

– Куды – «туды»?

– Сюды – «туды»!

– А ящик с инструментами зачем нам тут? Ты хоть глянул, что в коробке-то?

– Не-а…

– Там ключи и всякая хрень с инструментами, что танкисты вчера бросили у ангара.

– Да-а-а?! – протянул вопрос солдат и уставился в ящик тупым взором удивлённого носорога.

– Так ты мне скажи, мил человек, ты это им вернуть хочешь или гайками да болтами начнёшь укропскую броню крушить?

– Вот попутал-то я чагой-то, – опустив виновато голову, пробубнил Окороков.

– Тащи ящик обратно, придурок! Там другой возьми, что поновее и возле стены. Это пороховые заряды и боекомплект от РПГ. Оттащи его к донецким пацанам, Руслану и Виталику. Они в угловой амбразуре. Время пошло, солдат!

«Пришлют же на мою голову дебила, а потом удивляются, что я из него солдата не могу сделать», – выговорился мысленно Рейнер, злобно сплюнул и поднял к переносице бинокль.

* * *

– Слышь, Чалый, – крикнул Бомбалелло в сторону переднего окопчика, – так ты такой кипеж во сне видел или ещё пострашнее?!

– Уже не помню, но знаю точно, что всё будет на мази. Не ссы, Андрюха! Мы ещё с тобой водочку под селёдочку на ставке в парке Щербакова употребим на День Победы! Веришь?! – громко и с задором отвечал сержант.

– А я и не боюсь! Ты же не знаешь, что мне за сон приснился с тобой…

– Только не говори, что ты меня голым в бане парил…

– Почти угадал… Там мы втроём с батей моим водку пили и какой-то праздник отмечали…

– Так я же тебя только на войне встретил и отца твоего не знаю… С чего это он меня к вам в баню звать будет?

– Так это же сон… Сон! Понимаешь?

– А жаль, что только сон… Я баню люблю ужас как!

– Понял! Замётано!

Пока бойцы перекрикивались из своих окопчиков, Окороков подтащил на угол позиции ящик с боекомплектом и начал неуклюже, высоко подняв задницу, отползать в сторону блиндажа, где Валентин Француз настраивал крупнокалиберный пулемёт «Утёс», а Арсений аккуратно разложил у ног пару трофейных «Джавелинов», взятых на недавней «охоте».

В рации Рейнера что-то щёлкнуло и послышалось шипящее: «Внимание постам! Глаз-2 всем постам! Вижу противника на 10.45. Расстояние – тысяча – тысяча триста. Четыре танка. Похожи на семьдесят вторые. Пехота на трёх БМП. Количество – до взвода. Разворачиваются в цепь…»

Тут же заговорил Тигр: «Плюс. Принято. Продолжайте наблюдение. Старшему группы снайперов взять на кукан главную машину».

«Глаз-2 принял. Полкан взят на кукан. Куда бить прикажете – по калгану-барабану или по яйцам-нанайцам?»

«Саша, не засоряй эфир всякой х…нёй. Ты мне результат покажи. Как принял?»

«Ничего я ещё не принимал с утра, а тут сразу – “на кукан”. Сегодня, между прочим, выходной, и вы мне отпуск ещё в январе обещали дать. С таким настроением я даже по танку не попаду».

«Я тебе дам “не попаду”! Только попробуй не попасть. Обещаю, что за этого пана офицера представлю тебя к ордену за мужество. Все слышали?»

Эфир наполнился смехом и шуточками: «Ну вот и выклянчил-таки Сашка себе орденок…», «Ага, орден замужества… ха-ха-ха! Бабе его своей подаришь!», «Да пусть ещё попадёт», «Сашка попадёт. Он не промах. Ему орден “Отец-герой” быстрее дадут», «А такой бывает?», «Настругаешь – узнаешь!», «Орден сутулого третьей погибели называется!».

В эфир ворвался резкий голос Ксенофонтова, словно рык тигра: «Отставить хлам в эфире. Глаз-2, что видишь? Приём».

«Движение продолжается. Замедлили ход».

«Приготовиться к обстрелу! Купол, купол, купол!»

Команда «купол» всегда подавалась, если над позицией возникало непонятное летающее «нечто» или начинался артиллерийско-минный обстрел. Главное тут, как в детской игре, – вовремя оказаться «в домике», говоря проще, как можно глубже врыться всем телом в самое дно окопа и застыть там в позе зародыша в период его самого раннего созревания. Бывало, что это иногда спасало, особенно если снаряды или мины просто летели поверх твоего укрытия.

У Рейнера не было своего окопа, и он запросто упал на землю, накрыв кевларовую каску руками в тактических перчатках. Мгновение, второе, третье.

Нет, не воздух, а вся окружающая пространственная атмосфера, от нижайшего травяного стебелька до самой высочайшей облачной вершины, внезапно наполнилась плотным громыхающим, сверлящим, гудящим ужасом. Спиной и кончиками пальцев лейтенант ощутил еле заметное прикосновение теней: сначала штурмовиков, пролетевших над позицией, и сразу, следом, нескольких вертолётов. Лёжа животом на земле, Георгий в буквальном смысле слова нутром насчитал как минимум два десятка мощных ударов в почву, хотя находился не меньше чем в километре от места падения авиабомб и ракет. Где-то справа от элеватора гулко заработала батарея «гвоздик», выбросив в сторону украинских танков около тридцати снарядов беглым огнём. Самоходки были подменены шестью пакетами «градов», прилетевших снова из-за спины защитников элеватора.

Тишина ещё не наступила из-за возвращающихся в периметр винтокрылых «монстров», но люди уже поняли, что внезапно появившийся враг так же нежданно истребился экспромтом русской авиации, обратился в ничто, рассеялся в дым, исчез… Слава лётчикам и артиллеристам России!

«Вот и сказочке конец, а кто слушал – молодец», – прошумел Тигр-Ксенофонтов во всех рациях периметра. – «Тигр, ответь Глазу-2». – «Слушаю, Саня. Если ты насчёт ордена, то сегодня суббота». – «А при чём тут суббота?» – «Рыбный день в четверг, а в субботу даже не клюёт».

Эфир вновь заполнил здоровый мужской смех…

* * *

Командир снайперской группы старший сержант Хотин Саша был родом из Башкирии, а дворовое детство, спортивную юность и пэтэушную молодость провёл в пригороде башкирской столицы, в огромном районе частных застроек, где буквально все знали и понимали друг друга, потому что говорили на различных языках тех, кто проживал в интернациональном посёлке. Когда Чалый услышал из его уст чистейшую татарскую речь, он проникся ещё большим уважением к этому сорокапятилетнему мужчине, имевшему за спиной последнюю чеченскую кампанию, десятки нерусских и русских врагов России, отмеченных засечками на снайперских прикладах, пару не очень серьёзных, но и не шуточных ранений и, самое главное, добрую и дружную семью.

Боевыми инструментами на эту операцию он традиционно выбрал снайперскую винтовку Драгунова и противотанковое однозарядное ружьё образца 1941 года системы Дегтярёва (ПТРД), оснащённое современной многократной оптикой, пробивающее на расстояние до восьмисот метров броню бронетранспортёра. Попадание же из ПТРД в живую мишень за километр сулило всегда только одно: хоронить нечего, всё размётано на мелкие частицы. Стрелял Александр Иванович очень метко.

* * *

Российский контрактник ефрейтор Валентин имел позывной Француз, и неспроста. Дело в том, что ещё в его малолетнем возрасте родители распрощались в аэропорту Шереметьево-2, и Валик вместе с мамой улетел из заснеженной Москвы, чтобы через четыре часа приземлиться в аэропорту Орли в окрестностях столицы Франции. Так начался французский этап в жизни русского мальчика.

Пока мама раскручивала бизнес и устраивала личную жизнь с каким-то виноделом из Бордо, Валя учился сначала в русской, а затем во французской школе. В семнадцать лет, получив аттестат зрелого члена французского общества, Валентин начал самостоятельную жизнь, работая в различных барах и кофейнях на Promenade des Anglais³3
  Английская набережная.


[Закрыть]в Ницце. Его старания были достойно оценены отчимом, который уже видел в повзрослевшем симпатяге, отдалённо напоминавшем актёра Пьера Бриза в роли Виннету – вождя апачей, своего наследника и продолжателя семейного дела. Однако сам парень, ни на минуту не забывавший о своих русских корнях, заявил матери и её monsieur mari, что всю жизнь мечтал приехать в зимнюю Москву, обнять родного батю и получить паспорт гражданина великой России, какой бы «немытой» она ни была в представлении любителей лягушачьих лапок, заплесневелого сыра и рогаликов из слоёного теста.

Препятствия чинить ему было бесполезно, и Валя отправился на генетическую Родину, где его ждал не только отец, но и его огромная семья, включая новую жену, единокровных братишек и сестёр, а также бабушка, уже не чаявшая увидеть любимого внука. Паспорт он получил быстро, как не заставила себя ждать и повестка из военкомата, где ему было предложено увлекательно и насыщенно провести ближайший год в одной из частей столичного гарнизона. Парень был не из трусливых и даже нашёл поступившее предложение достойным и в некотором смысле возбуждающим любопытство, поэтому в армию он пошёл преисполненный патриотического настроя честно отдать конституционный долг Отчизне.

Российская армия встретила его на контрольно-пропускном пункте легендарной Гвардейской Кантемировской дивизии, куда тут же приехали офицеры из различных подразделений с ещё более интригующими и увлекательными предложениями на предмет заключения с первых же дней контракта на военную службу. Выбор здесь был прост как три копейки: или служить один год в казарме с минимальным содержанием, которого хватит на дешёвые сигареты, или – два года по контракту с неплохой зарплатой и проживанием в общежитии либо в арендованной квартире. Тяготы армейской службы, учения, наряды и боевое дежурство никто не отменял, но второй вариант самостоятельному парню, привыкшему к материальной независимости, показался более приемлемым.

Через два года, как и предусматривалось контрактом, возмужавший и окончательно вошедший в зрелый возраст Валентин прибыл в штаб за выпиской из приказа об увольнении в запас. В кабинете заместителя командира части по работе с личным составом сам гвардии полковник объявил ему об отсутствии преград на пути к дембелю, но, как оказалось, на внеплановых учениях, которые срочно объявлены где-то в Белоруссии, как назло, недостаёт штатного пулемётчика и ещё пары-тройки боевых единиц, и если ефрейтор Валентин согласится поехать, то армия обязательно выплатит ему соответствующие премиальные надбавки и командировочные, а также уволит из своих рядов немедленно по прибытии с учений.

Интуитивно понимая, что полковник в чём-то лукавит, солдат согласился съездить на полигоны дружественного государства, тем более что на дорогу до Парижа деньги были бы нелишними. Подвох раскрылся на следующий день, когда на плацу перед строем бойцов и офицеров, стоявших в полной боевой выкладке, было объявлено о начале специальной военной операции на Украине.

Через несколько часов, кое-как разместившись на броне «мотолыги», Француз, вооружённый модернизированным пулемётом Калашникова, в составе взвода огневой поддержки ехал по Белгородской области в сторону украинской границы. Так для парня, выросшего среди виноградников в окрестностях Бордо, успевшего погреться на пляжах Лазурного берега Средиземного моря, начался новый этап его молодой жизни – война с украинским неофашизмом.

Валентин был неразговорчивым малым, старался больше спать, если не «прилетали» задачи и до его очереди на пост было хоть немного времени. Чалый обратил внимание, что во время последней объявленной тревоги Француз как-то уж слишком спокойно, без дёрганий вылез из спального мешка, поднял пулемёт, вставил патронную ленту в зарядный коробок, укрепил его на оружии, без суеты вышел и занял свою боевую позицию. В лице его не было ни смятения, ни эмоций беспокойства, ничего, кроме индифферентного отношения к происходящему вокруг. Это не было похоже на хладнокровное мужество, так необходимое в бою. Его взгляд выражал эдакий пофигизм, апатичную прострацию, безучастность, хотя все его действия на боевой точке были чётко выверены и безошибочны, как это может делать только профессионал.

* * *

Рядом с Французом всегда находился Арсений из Курска, ставший отцом буквально перед началом операции. К своим двадцати пяти годам он успел прослужить по контракту почти шесть лет, побывать в Сирии, дослужиться до звания сержанта и получить несколько боевых медалей. В отличие от Валентина, Арсений мог поговорить по душам, не боялся покритиковать «отцов-командиров» и чревовещателей главных каналов телевидения, часто открыто выражал своё непонимание абсурда начала операции, когда после первых же контрударов украинской артиллерии на подступах к Харькову бравада от ожидаемых победных реляций быстро превратилась в депрессивное отчаяние и панический абдраган.

– На что надеялись наши генералы, когда уверяли, что мы сильнее и что война закончится сразу после её начала? Вы видели, сколько заброшенных тягачей по обочинам дороги до границы? – обратился он к Чалому и тут же продолжил: – Этот хлам в шестидесятых годах делали, а они у нас до сих пор на вооружении. Самая сильная армия мира, бля…?! Нам сигареты с консервами гуманитарные организации привозили под Белгород, когда мы последний член без хрена доедали. Вот вы, Чалый, приехали без бронежилетов, в кастрюлевидных касках времён Очакова и покорения Крыма, без гранат и даже без сухого пайка. Может, вы думаете, что мы форму и броники на своих складах получали? Мы это сами покупали из своей же зарплаты. Спасибо, что гранаты с патронами выдают бесплатно, хотя и они не всегда взрываются и не каждый раз выстреливают.

– А нам и это не сразу выдали. Одному так и всучили автомат без магазина и ремня. Прямо как весло, – ответил Чалый. – Много бардака, как оказалось. На Мариуполь с «мосинками» в атаку шли, которые ещё от Второй мировой остались, с гнилыми прикладами и парой десятков патронов. И кто за это ответит?

– Никто и не ответит. А если и понесёт наказание, то простой солдат, который всегда без вины виноватый. Мы вообще ехали на эту войну как на обычные учения. У нас среди генералов по пальцам пересчитать тех, кто имеет представление о войне. Сплошь одни «паркетники», умеющие только требовать чистоту в казармах, натянутые одеяла, до блеска начищенные сапоги и выбритые подбородки. В общем, только и умеют, что ковыряться в чужом носу. Хорошо, что среди контрактников много «сирийцев», а без них кто бы сейчас воевать пошёл?

– Всё дело в том, что в армии не хватает кадровых военных, – вдруг вклинился в разговор Кострома, вернувшийся с обхода постов. – Я уж вставлю, мужики, в ваш трёхдолларовый разговор свои три гривны.

– Как это, «не хватает кадровых военных»? – удивлённо спросил Андрюха Кибало, поддерживавший дровами костёр. – А кто же сейчас в армии служит?

– Был такой Александр Утвенко, который в начале Великой Отечественной войны был майором, а закончил её генерал-лейтенантом. Я книжку его читал ещё в военном училище. Так вот, он говорил, что в мирное время все офицеры были обычными школьниками в погонах, не более того. Только на войне они стали настоящими кадровыми военными. Война – вот настоящий университет.

– И это справедливо сказано, товарищ лейтенант, – согласился Арсений.

– В середине тридцатых годов советские специалисты сотнями ехали в Испанию, помогать республиканцам. Обратно в СССР вернулось несколько тысяч опытных военспецов – с пониманием тактики и стратегии современного на тот момент боя. Свой опыт они позже использовали уже на советской территории. Теперь наши «сирийцы» или, например, частная военная компания «Вагнер» – те же советские «испанцы». Получили опыт в Африке и на Ближнем Востоке и стали чуть ли не самыми способными вооружёнными людьми в России.

– И какой же вывод? – спросил Георгия Чалый, подбросив поленце в костёр.

– Отсюда примитивный вывод, – улыбаясь, ответил Кострома, влезая в спальный мешок. – На данный момент Вооружённые силы похожи на огромный механизм, в котором одни шестерёнки исправно работают вследствие их регулярного использования. Например, ВКС, артиллерия, спецназ, которые воевали в Сирии. Вот и среди ваших бойцов, которые ещё с четырнадцатого на Донбассе, есть немало с опытом. А другие покоятся под толщей пыли.

– Например? – снова задал вопрос Чалый.

– Так вы же сами сказали про «мосинки» и плохое обмундирование. То есть плохо настроено снабжение, военкоматы в спящем состоянии, логистика хромает, когда гуманитарные грузовики от гражданского населения приходят чаще наших интендантов.

– Да ещё беспилотная авиация у нас в полном отстое, – снова согласился с Георгием Арсений. – Укры нашу пехоту постоянно гранатами забрасывают прямо с дронов, а я ни разу не видел здесь ни одного оператора, хотя в Сирии спецназовцы применяли иногда.

Постепенно народ улёгся на отдых.

>к * *

У костра остались сидеть двое. Арсений курил много, закуривая новую сигарету от окурка предыдущей. В его лице Чалый не видел мандража, но всё же взгляд его отличался от индифферентности Француза, и в нём действительно читалось очень важное на войне невозмутимое присутствие духа и умение владеть собой. Сослуживцы уважали Арсения и в отсутствие командира Георгия беспрекословно выполняли его распоряжения. К слову сказать, воспитание Арсения так и не позволило ему перейти на «ты» в общении с Чалым, что тут же переняли и остальные бойцы его отделения, обращаясь к старому сержанту с заслуженным уважением, на «вы».

– А вот у меня к вам такой вопрос, Чалый, – обратился Арсений. – Вот почему Россия восемь лет ждала и смотрела, как Украина вооружается, строит укрепления, обучает армию, а мы только и твердили о Минских соглашениях? Почему сразу после Крыма не пошли на Донбасс? Почему этого нам никто не объяснит? В чём секрет?

– Это, брат, большая игра и политика, где нам с тобой многого не понять и не узнать. Нам только и остаётся, что воевать и побеждать. А иначе всей стране хана.

– Это-то я понимаю. Я не понимаю, зачем ждали так долго. Вот он говорит, что нас водили за нос Минскими соглашениями. Хотя на самом деле дурили не нас как народ, а лично его самого. Он же на вершине, и ему должно быть видней. А видней было нам, но мы ждали его отмашки. Дождались, да похоже, что поздновато. И кто за это будет отвечать?

– Вот опять вопрос в тупик. Солдат будет за всё отвечать. Простой российский солдат и наш брат, ополченец Донбасса. Ну не он же…

– Именно что российский мужик, а не узбекский или таджикский, – вдруг вставил своё слово Арсений, вороша и переворачивая дрова в костре.

– А эту тему можно вечно разжёвывать, и ничего толкового не получится, – снова включился в разговор Рейнер. – Никто не даст их ни в обиду, ни на убой. Они не России, они олигархам нужны, чтобы бабло колотить на их дешёвой рабочей силе.

– Так они же гражданство тут получают, а в армию их не призывают. Материнский капитал соседка-джамшутка уже в четвёртый раз получает. Бля…, рожает как пулемёт, а ни дня в России не работала. Как Мехмет её притащил с выводком из Андижана, так та и не вылезает из роддома. Им здесь можно всё, а мы терпеть должны. Вот они и хамят, наглеют, девок наших насилуют, на армию давно клали с прибором, как и на Россию. А мы тут защищаем их спокойный сон. Приеду домой, обязательно разберусь! – зло произнёс Арсений.

– Чего так? – спросил Чалый. – Достали сильно?

– Да напротив моего двора устроили шаурму и давай каждый вечер там устраивать буйное обсуждение чего-то на своём тарабарском. Сколько раз люди и травились этой гадостью, и полицию вызывали, чтобы разогнать хамьё, но они как были там, так и стоят, смеются, издеваются…

– Мы умрём, а они останутся. Будем сверху наблюдать, как они в наших домах живут, нашу землю окучивают, наших дочерей в гаремы берут и делают им Равшанчиков, Джундубов и Хаттабов, – поддержал Арсения Чалый. – Обидно. Ох как обидно!

Чалый взял уголёк на лопатку и прикурил от него сигарету, подумал и добавил:

– Как бы не вышло так, что они нам ещё претензии по территориям начали предъявлять.

– Да как же это? Чего у них тут есть своего?

– Помнишь, как у Сербии Косово отобрали?

– Да я ещё малой был. Не могу я об этом знать. А что там такое было?

– В своё время Иосии Броз Тито, руководитель Югославии, пустил на исторические сербские земли мусульман-албанцев, которые бежали от дикого режима тогдашней Албании. Приютил, обогрел, защитил, гражданами Югославии сделал, а они, твари, в период развала федерации взяли и предъявили свои «исконные» права. Теперь их НАТО защищает. Так вот у этих, которые из Азии к нам лезут, аппетиты куда больше. А ведь они в начале девяностых в своих кишлачных республиках орали: «Русские – в Рязань, татары – в Казань!» Самая слабая и опасная черта характера у россиян – это близорукое благодушие, которое мы называем бескорыстной добродетелью. Только и успеваем просирать всё заработанное веками и подставлять рожу после каждой оплеухи от своих же соседей и якобы друзей.

– Да, грустно говорите, товарищ сержант, – ответил на сказанное Арсений. – Неужели у нас так и нет друзей в мире?

– Затёрто звучит, но факт остаётся фактом. Только Российская армия и четырёхкратный Военно-морской флот.

– И ещё войска радиационной, химической и бактериологической защиты, – прозвучал голос Рейнера, который так и не смог заснуть.

За стеной выл ветер. В пламени костра потрескивали дрова. Молчали, размышляя о сказанном и каждый о своём.

– Как думаете, война долго ещё будет длиться? – вдруг послышался голос Бомбалелло. – Мне бы диплом успеть получить. Поеду в Россию, на работу устраиваться.

– А тут нет работы? – спросил Гоша. – Вон сколько у вас разрушено. Строителям самое место здесь.

– Пока до этого дойдёт! А если и дойдёт, то не про нашу честь. Опять узбеков нагонят, как до войны четырнадцатого. Я на стройку не пойду. Меня тётка в Воронеже в торговый центр обещала устроить менеджером.

– Вот это поворот! – удивлённо произнёс Рейнер и поднял голову, уставившись в лицо Андрею Кибало. – А зачем же ты на строителя учился? Там же наука серьёзная!

– Да какая там наука?! – воскликнул тут же Чалый. – Одна фанаберия и спесивый гонор! Сейчас нигде ничему не учат. Можно прийти два раза в институт: заплатить в кассу за «обучение» и потом ещё забрать корочку. Именно «корочку», а не диплом об образовании.

Рейнер устроился поудобнее, и на лице у него нарисовался интерес к поднятой теме.

– Я вот уже слышал по телевизору или по радио, как кто-то так жёстко критиковал нашу систему образования, что я прямо-таки даже испереживался. На самом деле так хреново, Альберт Асфанович?

– Не то слово, дружище, просто очень тяжёлый случай!

– А как же «самое лучшее образование в мире»?

– Это когда было? При Советском Союзе! А теперь, видишь ли, пришёл как-то один хрен с бугра на должность министра образования и говорит: мол, если раньше в СССР готовили «человека-созидателя», то в современных реалиях нам на хрен в стране такой труженик не нужен. Нам, говорит, теперь необходимо учить «квалифицированных потребителей». Вот, сука, так и ляпнул с самой высокой трибуны!

– А президент?

– А он его и привёл на эту должность. У нас ведь как в стране-то? Если видят, что главный одобряет, то и всем лизоблюдам так и хочется ещё больше одобрить даже самую гнилую и никчёмную идею… Вот так наше «самое лучшее» превратилось в фикцию. Как результат: ни тебе рабочих с умелыми руками, ни тебе инженеров с думающими головами, ни тебе квалификации, ни тебе профессионализма. Сегодня в системе образования России нравственность будущих поколений воспитывается на примитивности и вульгарности, безразличии и часто элементарном непрофессионализме. В результате получаются люди нового потребительского типа: пустые, алчные, злобные и жестокие. Они даже в институты поступают не для того, чтобы потом что-то создавать, а где больше бабла хапнуть и ничего не делать. А работают пусть кишлачники, которым научно-технический прогресс не нужен на простейших работах за три копейки, где и обезьяна справится. Где же место российскому мужику? Кукиш с хреном и в лучшем случае вахта на Крайнем Севере. Да и работа там не столько обогащает рабочего, сколько сокращает его жизненный путь.

– Если эта война затянется, то кто же потом экономику поднимать будет?

– Если кончатся узбеки, приедут негры. Грустно, но так и будет. Это, брат, история показывает. Ты на Европу глянь… Вот то-то и оно…

Тут снова оживился Бомбалелло:

– Ну так скажите кто-нибудь: война скоро закончится?

– Когда заваривается война, люди обычно говорят: «Ну, это не может продлиться долго, слишком это глупо». И действительно, война – это и впрямь слишком глупо, что, впрочем, не мешает ей длиться долго, – подытожил разговор философским опусом Рейнер и натянул капюшон спальника на голову

Сухие дрова трещали в разгоравшемся пламени костра, обдававшего жаром спящих вокруг солдат, а за стенкой занятого ими ангара порывами поднимался весенний ветер, несущий тепло и новую жизнь на смену несправедливо задержавшейся зиме.

* * *

Наутро было объявлено о бане… Парням из донецкого корпуса, оказавшимся на позиции с российскими контрактниками, просто повезло. Они и мечтать не могли, что в полевых условиях будет возможность просто помыться целиком с горячей водой. Необычным было увидеть и саму полевую баню, представлявшую собой комплекс из трёх КамАЗов, плотно стоявших друг к другу и соединённых между собой различными шлангами. Крайняя машина справа, как оказалось, была раздевалкой, где могли свободно разместиться человек двадцать. В корпусе кузова средней машины размещалась душевая на столько же персон. Машина с левого края выполняла функции насосной станции и котельной, подававшей пар и горячую воду. Как таковой привычной парилки не было, как не было и веников, но солдаты после помывки под горячим душем выходили румяными и распаренными, будто побывали в жаркой русской бане.

До группы Рейнера очередь на помывку не дошла, так как поступил приказ выдвигаться в полной выкладке на выручку попавшим в окружение донецким резервистам. Колонна из двух танков, двух «мотолыг» и десанта на броне в составе неполного взвода гранатомётчиков и автоматчиков отправилась в сторону Харькова. По переданной из

штаба донбасского полка информации, в посёлке городского типа Ольховка подверглись нападению две роты третьего батальона. Боевая стрельба была слышна ещё с утра, но пока разобрались, в чём дело, времени ушло много, и ничего другого не оставалось, как срочно просить мобильную группу российских мотострелков прийти на помощь союзникам..

Вернулись парни через четыре часа, когда «банный комплекс» успел убыть в расположение соседнего танкового полка.

– Ну вот, опять не помылся, – с досадой произнёс самый молодой из команды Рейнера, кучерявый Руслан, прикомандированный из Таманской дивизии. – Когда теперь следующая баня приедет?

Руслан был призван лишь за три месяца до начала операции, но, не дожидаясь приглашения, сразу после курса молодого бойца пожелал заключить контракт с армией. Он уже успел побывать в жёсткой перестрелке с украинскими пограничниками ещё 24 февраля и по праву мог считаться бывалым воином.

– Ладно, не бухти. Молись, что живыми вылезли из этой Ольховки, – попытался успокоить младшего товарища питерский контрактник Володя Щербатый, отстёгивая тяжёлый бронежилет-разгрузку и сбрасывая его на пол.

– И не говори, Вован. Помоемся ещё через недельку. Зато пацанов вытащили из такого дерьма, что мама не горюй, – поддержал однополчанина Артём.

Всегда молчаливый Француз свалил пулемёт рядом с бронежилетом, потянулся и устало сел на скамейку поближе к костру. Арсений, оставив трубу гранатомёта в углу помещения и уложив рядом с ней сумку с боезарядом, последовал примеру Валентина и дрожащими пальцами попытался выбить сигаретку из помятой и промокшей пачки «Примы».

Наконец в цех элеватора ввалился Гоша Рейнер, а следом, как верный Санчо Панса, – увалень Окороков, тащивший на плече два термобарических пехотных огнемёта «Рысь», так и не использованных в последнем бою.

Андрюха Бомбалелло занимался дровами, Чалый распаковывал сухпай и раскладывал его содержимое на импровизированный стол – ящик из-под гранат.

– Ну как, мужики, сладили? – обратился сразу ко всем Кибало.

Первым отозвался Арсений, нервно потягивая сигаретку:

– Ещё бы на минут пять позже – и братве точно трындец, капец и карачун с хандыком пришёл бы.

– Мы ещё на подходе к Ольховке поняли, что бьют из крупнокалиберных пулемётов, – вступил в разговор Рейнер. – А потом танкисты погнались за украинским танком, который дал заднюю.