Текст книги "Московская Русь и татарские ханства в XV–XVI вв."

В 1521 г. послу снова были поручены переговоры как с Саадет-Гиреем, так и с царевичем Гемметем; при этом Саадет-Гирея поручалось звать в Москву, только если он сам поднимет вопрос об этом, и обещать ему от имени великого князя Каширу (но не Мещерский городок; на этом «правду давати» послу не разрешалось). Геммета же, памятуя о дружбе Ахмеда и услугах самого Геммета, Василий поручал звать усиленно, говорить и с людьми царевича, чтобы и они уговаривали его ехать в Москву, и обещать ему и Мещеру, и Каширу. Если же Геммет спросит о Казани, следовало ответить: «а и Казани, господине, государь наш тебе не боронит же»[187]187
  Сборник РИО. – СПб., 1895. – Т. 95. – С. 624–626, 691–694, 705.


[Закрыть]. Обоим султанам обещался свободный отъезд из Московии в случае их желания – «без всякия зацепки». Тем не менее московские усилия ничем не окончились.

Москва приглашала тех лиц Крымского ханства, у которых в принципе могли возникать политические проблемы на родине; в их числе были и сами действовавшие ханы. Для них «на всякий случай» заготавливались резервные копии пригласительных документов, в случае если они сами «похотят» заиметь их[188]188
  Сборник РИО. – СПб., 1895. – Т. 95. – С. 220.


[Закрыть]. Москва использовала все средства для внедрения в степную политику, невзирая на лица и статусы.

И позже Москва неоднократно пыталась переманивать к себе именно высшую прослойку элиты Крымского ханства – ближайшее окружение и прямых родственников хана, да и самих ханов. Для нас представляет интерес один из сыновей хана Мухаммед-Гирея I – Ислам-Гирей б. Мухаммед-Гирей. В 1520-х гг. вопрос наследования крымского престола оставался весьма болезненным. В этой борьбе активно участвовал Ислам-Гирей. В течение 1520-х гг., а также в начале 1530-х гг. он неоднократно выезжал в степные просторы Степи. Здесь он выходил на контакт с московскими официальными лицами, которые оказывали ему услуги, например, когда он прибывал в «Самару»[189]189
  РГАДА. – Ф. 123. – Оп. 1. – Кн. 6. – Л. 149.


[Закрыть]. Между султаном и великим князем были установлены политические отношения, причём отношения схемы «отец-сын»[190]190
  РГАДА. – Ф. 123. – Оп. 1. – Кн. 7. – Л. 2.


[Закрыть] («сыном» был Ислам-Гирей, а «отцом» – Василий)[191]191
  РГАДА. – Ф. 123. – Оп. 1. – Кн. 7. – Л. 3об.


[Закрыть].

В начале октября 1524 г. крымский хан Саадет-Гирей б. Менгли-Гирей задумал устранить своего конкурента за ханский трон Ислам-Гирея. Предупреждённый о замысле хана Ислам-Гирей бежит «на поле». Вскоре крымские «уланы, мырзы и князья», ведомые родом Ширин, объявили его ханом[192]192
  Зайцев И. В. Астраханское ханство. – М., 2004. – С. 105.


[Закрыть]. Однако после вступления в игру Сахиб-Гирея б. Менгли-Гирея ситуация изменилась: Ислам-Гирей вновь был вынужден удалиться «на поле»[193]193
  Зайцев И. В. Астраханское ханство. – М., 2004. – С. 105.


[Закрыть]. В дальнейшем он ещё не раз выезжал из Крыма (март 1528 г.)[194]194
  Зайцев И. В. Астраханское ханство. – М., 2004. – С. 106.


[Закрыть].

Примерно в 1530 г. (февраль-июнь) Василий приглашал Ислам-Гирея в Русь[195]195
  Зимин А. А. Россия на пороге нового времени: очерки политической истории России первой трети XVI в. – М., 1972. – С. 370.


[Закрыть]. Никоновская летопись сохранила известие о переговорах между Ислам-Гиреем и Василием III в 1531–1533 гг., в которых речь шла об установлении вассальных (зависимых) отношений Ислам-Гирея к Василию: «Князь бы великий пожаловал, учинил его собе сыном, а Ислам бы великого князя назвал собе отцем, и нечто какова невзгода будет, и великий бы государь пожаловал, дал в своей земли место (выделено мной. – Б. Р.), а он неотступен хочет быти от великого князя и до своего живота»[196]196
  ПСРЛ. – СПб., 1904. – Т. 13 (1 пол.). – С. 60–61.


[Закрыть].

Хотя переговоры закончились дачей Ислам-Гиреем шертной грамоты, но, по-видимому, практического значения она не имела. В 1531 (не позднее мая) – 1532 (не позднее января) гг. хан Ислам-Гирей правил в Астрахани[197]197
  Зайцев И. В. Астраханское ханство. – М., 2004. – С. 114, 249.


[Закрыть].

Примерно в апреле 1532 г. в Москву прибыл посланник Ислам-Гирея Кудояр с сообщением, что «ис Крыма сам идёт Кирей царь (Ислам-Гирей. – Б. Р.), и крымские люди выслали его, и он ходит на поле за Доном, и князь бы великий пожаловал, учинил его собе сыном» и «дал в своей земле место». Василий III сразу же принял это предложение и отправил к Ислам-Гирею князя М. И. Кубенского. Тот и привёл Ислам-Гирея к присяге[198]198
  ПСРЛ. – СПб., 1859. – Т. 8. – С. 278–279; СПб., 1904. – Т. 13 (1 пол.). – С. 60–61, 70.


[Закрыть]. Василий III «…сыном его назвал»: из-за астраханской неудачи Ислам вынужден был искать защиты в Москве[199]199
  Зайцев И. В. Астраханское ханство. – М., 2004. – С. 114.


[Закрыть].

Переговоры с Ислам-Гиреем вызвали неудовольствие в Крыму. В мае Василий получил сообщение от Ислама, что «крымский царь… хочет идти на великого князя украину». Разгневанный крымский хан Саадет-Гирей потребовал вернуть своих послов, находившихся при дворе великого князя, и разорвал всякие отношения с Василием[200]200
  ПСРЛ. – СПб., 1853. – Т. 6. – С. 265–266; СПб., 1904. – Т. 13 (1 пол.). – С. 62, 64–65; Зимин А. А. Россия на пороге нового времени: очерки политической истории России первой трети XVI в. – М., 1972. – С. 380.


[Закрыть]. Вскоре Саадет-Гирей вновь потерял престол и ханом провозгласили Ислам-Гирея. Это же подтвердил и присланный самим Исламом его «человек»[201]201
  Зимин А. А. Россия на пороге нового времени: очерки политической истории России первой трети XVI в. – М., 1972. – С. 380.


[Закрыть].

Итак в конце концов Ислам-Гирею удалось захватить власть в Крыму. Это произошло в 1532 г. Узнав об этом, Василий послал своему бывшему протеже письмо с поздравлениями, в котором называл его «братом и сыном»: «Великие Орды великому царю брату и сыну нашему Ислам-Гирею царю»[202]202
  РГАДА. – Ф. 123. – Оп. 1. – Кн. 7. – Л. 2.


[Закрыть]. Естественно, в Москве приветствовали избрание ханом лица, которое формально признало себя подчинённым великого князя. Однако вскоре (примерно в конце 1532 – начале 1533 г.; в январе 1533 г. ханом был уже Сахиб-Гирей) Ислам-Гирей уступает престол Сахиб-Гирею, а сам становится калгой (в Крыму наследник престола, второе лицо после хана) при хане[203]203
  Зайцев И. В. Астраханское ханство. – М., 2004. – С. 106.


[Закрыть].

Отношение Ислам-Гирея к Василию изменилось: 14 августа 1533 г. вернувшийся в Москву из Крыма Небольса Кобяков сообщил, что он встретил на пути султанов Сафа-Гирея и Ислам-Гирея, направлявшихся с большим войском к Рязани[204]204
  Зимин А. А. Россия на пороге нового времени: очерки политической истории России первой трети XVI в. – М., 1972. – С. 388.


[Закрыть]. У Ислам-Гирея, по слухам, было 40 тысяч «крымских людей». При этом Ислам прислал весть, что идёт на Русь «неволею»: «Идет на тобя (Василия III. – Б. Р.) крымской царь да казаньской, и яз-деи неволею иду, царь меня послал турской, а отдал мне вотчину мою да 2 града придал мне свои. Иду яз, а тебе дружу»[205]205
  ПСРЛ. – СПб., 1904. – Т. 13 (1 пол.). – С. 70; Зимин А. А. Россия на пороге нового времени: очерки политической истории России первой трети XVI в. – М., 1972. – С. 388.


[Закрыть].

Последняя фраза, на мой взгляд, весьма колоритно характеризует саму суть позднезолотоордынско-московских связей: да, «дружу», но «иду» (войною), при этом – я – «друг и брат», или «сын», как удобнее.

Характерно, что ногаи – представители Ногайской Орды – называли Ислам-Гирея в своей переписке с Василием более приближённо к политическим реалиям: «и твой (Василия. – Б. Р.) и наш недруг»[206]206
  Посольские книги по связям России с Ногайской Ордой 1489–1549 гг. – Махачкала, 1995. – С. 210.


[Закрыть].

15 августа Ислам-Гирей выжег рязанские посады, но, узнав о выступлении великого князя, предпочёл 18 августа повернуть назад. За ним была выслана погоня, переправившаяся через Оку, однако с основными силами Ислама она так и не встретилась.

Ислам-Гирей был убит летом 1537 г. беклербеком («князем») из рода Мангыт Баки б. Хасаном б. Мансуром б. Тимуром[207]207
  Зайцев И. В. Астраханское ханство. – М., 2004. – С. 123; Трепавлов В. В. История Ногайской Орды. – М., 2001. – С. 226–227.


[Закрыть].

Как мы можем видеть из примера взаимоотношений с Ислам-Гиреем б. Мухаммед-Гиреем, опять-таки Москва пытается заманить к себе политических «тяжеловесов». Сын хана Мухаммед-Гирея, правивший в важнейших позднезолотоордынских юртах – Крыму и Астрахани (хотя и непродолжительное время), он мог быть очень полезным московскому правителю в политических играх с Крымским и Астраханским ханствами. Такому человеку Москве не жалко было обещать «место» на своей земле. Однако в данном конкретном случае приглашение не было реализовано.

Как к такого рода предложениям относились сами участвовавшие в процессе стороны? Видимо, каждая старалась использовать другую, не особо заботясь о выполнении договорённостей, при удобном случае просто «забывая» о них. Единственный нюанс – Москва, пока ещё более слабое звено в московско-позднезолотоордынском тандеме, опасалась откровенно нарушать свои обязательства перед татарской элитой; ордынцы же не особо заботились об этом, видимо, воспринимая свою роль в этих связях как роль сюзеренов (по происхождению), временно оказавшихся в затруднительном положении.

С их точки зрения, в таком положении не грешно было обратиться за помощью и к правителю «русского улуса», покорённого когда-то их предком Бату (о чём они никогда не забывали). Когда же ситуация менялась в их пользу, зачастую они «забывали» озвученные обязательства и поступали так, как им удобнее: сразу после избрания Ислам-Гирея ханом он прислал в Москву грамоту с «непригожими словами». Когда же у него были проблемы в Степи, он «нам (Москве. – Б. Р.) перед князем Михаилом правду учинил, что тобе (Ислам-Гирею. – Б. Р.) нас (Василия III. – Б. Р.) держати собе отцом, а нам тобя собе сыном держати, а лихих речей тогды никоторых не было (выделено мной. – Б. Р.)»[208]208
  Грамота Василия III крымскому хану Ислам-Гирею от 27 января 1533 г. // Martin R. E. Royal weddings and Crimean diplomacy: new sources on Muscovite chancellery practice during the reign of Vasilii III // Harvard Ukrainian Studies. – 1995. – Vol. 19. – P. 412.


[Закрыть]. Поступки, имеющие в своей основе мотивацию силой, есть норма для политики – как для современной, так и для политики XV–XVI вв.

Характерно, что после кардинального изменения политических конфигураций позднезолотоордынского мира, вызванных московским захватом Казани и Астрахани в середине XVI в., и неудачного опыта с выездом Мурад-Гирея б. Мухаммед-Гирея II[209]209
  Мурад-Гирей б. Мухаммед-Гирей II, после того как в 1580-х гг. Москва пыталась использовать его в своих политических играх, умер в Московском государстве при неясных обстоятельствах.


[Закрыть], высшие официальные лица Крымского ханства более не вопринимали Москву как место для «опочива». В начале 1591 г. на вопрос Москвы, куда, в случае смещения его с престола Портой, отправится крымский хан Гази-Гирей II, «к турскому или к московскому», крымский представитель в Москве раздражённо ответил, что, естественно, «к турскому»[210]210
  Виноградов А. В. Русско-крымские отношения в первые годы правления хана Гази-Гирея II (1588–1591 гг.) в контексте консолидации Крымского ханства по завершении династического кризиса Гиреев // Средневековые тюрко-татарские государства: сб. ст. – Казань, 2012. – Вып. 4. – С. 38.


[Закрыть]. Это неудивительно – Крым и Московия после событий 1552 и 1556 гг. стали уже не «заклятыми друзьями», как в 1-й половине XVI в., но откровенно злейшими врагами.

Хотя в книге рассматривается роль Москвы в позднезолотоордынских отношениях («Московская Русь и татарские ханства»), а не наоборот, я намеренно поставил Большую Орду («Престольное владение») и Крымское ханство в названии главы на первое место. Исходя из поведения даже не самых удачливых игроков, представлявших эти государства, в их контактах с Москвой, можно сделать вывод о том, что время доминирования Орды в её современных (Большая Орда и Крым) реинкарнациях ещё не прошло. Именно татарская сторона в это время являлась превосходящей как в плане политического статуса, так и в плане военной мощи. Зачастую её представители сами являлись инициаторами в вопросах потенциального переезда в Москву, именно они, скорее всего, в немалой степени определяли и условия, на которых они согласны выезжать в «русский улус». И именно благодаря их воле и желаниям очень часто эти выезды так и оставались только нереализованной возможностью.

Глава 3
Касимов, Казань, Астрахань и Сибирь во внешней политике Москвы

Постепенно происходили изменения в положении Москвы и татарского мира. Сам ход истории подготавливал их, двигаясь плавно и как будто ненамеренно, неявно. Как будто бы случайно было образовано Касимовское ханство; казалось бы, в традиционном для XIII–XIV вв. ключе развиваются отношения между Москвой и основными наследниками Улуса Джучи в XV в. В то же время некоторые маркеры стали показывать сдвиги в до того неизменно работавшей системе. Подстраиваясь под сложившуюся модель взаимоотношений с наследниками Золотой Орды, московская сторона стала вносить в неё свои коррективы. Решив использовать свои минусы в качестве плюсов, она сама стала приглашать татарскую аристократию для сотрудничества. Соответственно возникал вопрос, каким именно образом включить данный иноконфессиональный, иноэтничный элемент в структуру московского общества и государства. Подчинённая сторона нашла неординарный способ превратиться в доминирующую: она использовала против своих бывших сюзеренов их же методы и приёмы. Рассмотрим, как это происходило.

В 1471 г. московский великий князь Иван III готовился к походу на Новгород. Это предполагало достаточно длительное его отсутствие в столице. Поэтому он предпринял меры по укреплению её безопасности: «А на Москве оставил князь великыи сына своего великого князя Ивана да брата своего князя Андрея Меншего»[211]211
  Иоасафовская летопись. – М., 1957. – С. 68.


[Закрыть]. Кроме того, Иван отправил в Степь своего посланца, чтобы тот отыскал там султана Муртазу (скорее всего, он был из рода Улуг-Мухаммеда, а именно его внуком): «И того же лета князь велики, идя к Новугороду, послал в поле Микиту Беклемишова искати царевичя Муртозу, Мустофина сына, звати его к себе служити. Никита же, нашед его в поле, и перезва его к великому князю, поиде с ним к сыну великого князя на Москву…»[212]212
  Иоасафовская летопись. – М., 1957. – С. 73.


[Закрыть].

Итак, в 1471 г. «с поля» в Москву выехал султан Муртаза, сын султана Мустафы, убитого в битве на Листани в 1443 г. Причина выезда, судя по всему, кроется в борьбе за казанский престол конца 1460-х гг. Вероятно, к русским он попал из ногайских степей[213]213
  Беляков А. В. Казанские Чингизиды в России XV–XVI вв. // Ислам в центрально-европейской части России: энциклопедический словарь. – М., 2009. – С. 115–116.


[Закрыть].

Союз, возникший между московским правителем и султаном-Джучидом, похоже, удовлетворил обе стороны – не позднее конца 1473 г. Муртаза вновь прибыл в Москву, и, как сообщают летописи, и он, и Иван III пришли к соглашению, что султан и его улус (улус – люди, данные во владение) обоснуются в Московии на постоянной основе. Местом дислокации был выбран «Новый Городок» (на Оке) и его окрестные территории[214]214
  ПСРЛ. – СПб., 1859. – Т. 8. – С. 178; Иоасафовская летопись. – М., 1957. – С. 86; Вельяминов-Зернов В. В. Исследование о касимовских царях и царевичах. – СПб., 1863. – Ч. 1. – С. 82, ссылка 38.


[Закрыть]. Скорее всего, этим «Новым городком» была Елатьма, входившая в состав территории Мещеры-Касимовского ханства[215]215
  Рахимзянов Б. Р. Касимовское ханство (1445–1552 гг.). Очерки истории. – Казань, 2009. – С. 66; Исхаков Д. М. От средневековых татар к татарам нового времени. – Казань, 1998. – С. 185.


[Закрыть].

Видимо, «Новый Городок» – Елатьма входила в состав Мещеры-Касимовского ханства на правах составного юрта-княжества, а его правитель Муртаза был в своеобразных вассальных отношениях с Данияром б. Касимом – вторым правителем Мещерского юрта[216]216
  Про Данияра см.: Рахимзянов Б. Р. Касимовское ханство (1445–1552 гг.). Очерки истории. – Казань, 2009. – С. 111–118.


[Закрыть]. Косвенным подтверждением данного предположения может служить тот факт, что Муртаза упоминается вместе с султаном Данияром как возможные претенденты для посылки на Большую Орду хана Ахмеда (при обсуждении этого вопроса крымским ханом Менгли-Гиреем с Иваном III) в 1475 г. – Муртаза назван после Данияра: «а коли мой недруг Ахмат царь пойдет на меня на Менли-Гирея царя, и тобе моему брату великому князю царевичев своих Даньяра и Муртазу (выделено мной. – Б. Р.) на Орду отпущати»[217]217
  Сборник РИО. – СПб., 1884. – Т. 41. – С. 12.


[Закрыть]. Муртаза не был «тяжеловесом» позднезолотоорынской политики последней четверти XV в., т. к. никогда не правил ни в одном независимом татарском государстве, как, судя по всему, и его отец. Видимо, поэтому он без особых условий и претензий согласился на предложение московского правителя поселиться в Московии. Возможно, этой сговорчивости способствовали и персональные особенности его характера.

Источники не информируют нас, какова была мотивация султана – возможно, его подгоняли оппоненты из Степи; не исключено, что его влекли обещанные Иваном доходы с «Нового Городка». В любом случае неясно, чем был вызван его выбор на выезд – вынужденной необходимостью или предпочтениями более выгодных условий существования.

Приглашение Муртазы, его выезд и добровольное поселение его Москвой на своей территории стало одним из видимых знаков тех изменений, о которых я говорил. Знаменательно, что его «испоместили» именно на территории Мещеры, имевшей двойную юрисдикцию и фронтирное положение между Москвой и татарским миром (см. главу 4). Она являлась тем полигоном, на котором русские обкатывали новые методы работы с татарами: постепенно на своей территории Москва трансформировала свои неудачи в будущие успехи. Как далеко зайдёт эта трансформация, на тот момент не знала ни одна из сторон. Одним из звеньев этой трансформации стало использование московским правителем такого традиционного института позднезолотоордынского татарского мира, как юрт.

«Новый Городок» царевича Муртазы стал ещё одним населённым пунктом в цепочке мест, которые Москва стала предоставлять выезжим знатным лицам. Действительно, если до 1490-х гг. представители династии Чингис-хана прибывали в Московское государство в поисках убежища, в надежде облегчить свою финансовую участь и жизнь своих людей, то к последнему десятилетию века мусульманские династии Степи стали воспринимать русскую территорию как источник материальных благ. Как в просьбах со стороны Степи, так и в приглашениях со стороны Москвы теперь речь стала вестись о территориальных пожалованиях, которые ожидали татарскую элиту по приезде в Московию[218]218
  Kennedy C. The Juchids of Muscovy. – L. 98.


[Закрыть].

Это не означает, что такие территориальные пожалования до указанного периода не встречаются в истории взаимоотношений Москвы и Степи. Юрт в Мещере (Касимовское ханство) получил Касим ещё в 1445 г., как «связанный» с татарами постоянно фигурирует Звенигород, местом дислокации для султана Муртазы в 1473 г. был выбран «Новый Городок» (Елатьма на Оке). Однако, по-видимому, до 1490-х гг. наделения татарской аристократии русскими городами не были системными – это были либо вынужденные меры со стороны Москвы (как в случае с Касимовом)[219]219
  См. подробнее: Рахимзянов Б. Р. Касимовское ханство (1445–1552 гг.). Очерки истории. – Казань, 2009.


[Закрыть], либо города, куда «назначались» татары, издавна были каким-либо образом интегрированы в сложную систему ордынской периферии. Важно то, что к 1490-м гг. как Москва, так и татарские государства уже осознанно стали воспринимать некоторые русские города как «точки взаимосвязи» Руси и Степи, как то, что одни намеренно предлагают как элемент «заманивания» к себе и как в некотором роде «способ оплаты» предоставляемых услуг, а другие – как трансформировавшуюся разновидность дани, которую им до сих пор должны выплачивать. К 1490-м гг. некоторые города стали предметом осознанного торга между Москвой и татарским миром, некоей «валютой» для средневекового мира Степи.

В дипломатических источниках эти выделяемые эмигрантам из Степи территории обычно обозначались двумя терминами: «юрт» (тат. «йорт») и «место» (тюрк. «орун», тат. «урын»). Обычно эти термины применялись для обозначения территорий, которыми владели в Степи члены элиты монгольского мира, прежде всего Джучиды. Традиционно обозначаемые данным термином владения предоставлялись влиятельным членам правящей династии, или, в исключительных случаях, бекам (князьям), управлявшим той частью Степи, на которой данные юрты были расположены. Также термин «юрт» употреблялся в значении государства, державы, как, например, «Казанский юрт».

Татарские тексты изучаемого периода используют различные термины для обозначения таких территорий. Один из них – «вилайят» («территория, область»)[220]220
  Утемиш-хаджи. Чингиз-наме. – Алма-Ата, 1992. – С. 93, 122 (39б).


[Закрыть]. Более распространённым являлся «йорт» («дом»)[221]221
  Утемиш-хаджи. Чингиз-наме. – Алма-Ата, 1992. – С. 92, 121 (38б).


[Закрыть], который вошёл в русский язык того периода. Также использовался термин «орун» («место»)[222]222
  Утемиш-хаджи. Чингиз-наме. – Алма-Ата, 1992. – С. 117, 143–144 (57б–58a).


[Закрыть]. Термином «йорт» (русифицированное «юрт») обозначали территорию, как независимую, так и находящуюся в подчинении, которая контролировалась членом степной элиты. Этот термин широко применялся в русских документах. Юртом могли называть как независимое государство, так и отдельную часть данного государства. Русские документы часто попеременно использовали термины «место» и «юрт», что может служить свидетельством схожести татарских терминов «орун» и «юрт»[223]223
  Например, см. переговоры Василия III с султаном Аккуртом в 1508 г. (Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой, 1489–1508 гг. – М., 1984. – C. 79, 83).


[Закрыть].

К первым десятилетиям XVI в. Московское великое княжество стало широко известно среди элиты позднезолотоордынского мира как источник таких «удельных» юртов, а великий князь московский как лицо, уполномоченное выделять их. К середине XVI в. царь и великий князь вполне вжился в роль «юртодателя» и очень ясно представлял себе ту целевую группу татарского мира, которой предназначались данные города[224]224
  Kennedy C. The Juchids of Muscovy. – L. 99.


[Закрыть].

Первое документально зафиксированное обращение к великому князю как к распределителю юртов мы находим за 1491 г. Оно было сделано крымским ханом Менгли-Гиреем в связи с его усилиями подстегнуть султана Девлеша покинуть Степь и поселиться под опекой московского правителя. В этом документе крымский хан писал своему московскому союзнику о том, что: «Ино мы Девлеша царевича гораздо уверив, брата своего Девлеша к тобе послал, гораздо юрт давши, да добром бы еси держал»[225]225
  Сборник РИО. – СПб., 1884. – Т. 41. – С. 126.


[Закрыть].

В течение последующего десятилетия племянник Менгли-Гирея, султан Япанчи писал в Москву с запросом юрта. В отличие от своего дяди, султан желал получить юрт для себя: «Нам то ведомо, что Нур-Довлат царь на брата своего розгневався, да прочь пошол. И князь великой, отец твой, Нур-Довлату царю Рязанской юрт (Касимовское ханство. – Б. Р.) давши, да на Мещере его царем учинил; а и мне в сей земле гнев некавов есть. И толко мне тот же юрт дать, и ты меня на том юрту увидишь»[226]226
  Сборник РИО. – СПб., 1895. – Т. 95. – С. 37 (1508/1509 г.).


[Закрыть].

Заявление Япанчи также отличалось от запроса Менгли-Гирея тем, что он конкретно указал ту территорию, которую хотел бы получить во владение.

Ещё одно конкретное указание на место мы можем найти в письме Менгли-Гирея 1492 г. В этом письме хан писал от имени султана Магамеда (Мухаммед б. Мустафа, Маамед), которого предполагалось направить в Московское княжество в обмен на «отпуск» в Крым его старшего брата, султана Мамишека (Мухаммед-Шейх б. Муртоза) (последний попал в московский плен, оказавшись в руках казаков в 1489 г.): «Коширу, что за братом за моим за Нурдовлатом за царем было, и которые села были дашь ему, ехавши бы у тебя жил»[227]227
  Сборник РИО. – СПб., 1884. – Т. 41. – С. 151.


[Закрыть].

Другой пример можно привести из переговоров об условиях освобождения Абд ал-Латифа в 1508 г., когда крымцы вновь требовали Каширу, которую они находили почему-то весьма привлекательной[228]228
  Сборник РИО. – СПб., 1895. – Т. 95. – С. 42–44.


[Закрыть]. Это говорит о том, что крымцы были не только хорошо осведомлены о московских владениях, распределяемых московским правителем, но и об относительной полезности данных территорий.

Не только крымцы воспринимали Московию как источник юртов, которые можно попросить для себя и своих людей, а великого князя – как их распределителя. Начиная с первого десятилетия XVI в. Чингисиды других ветвей начали адресовать московскому правителю подобные запросы[229]229
  Kennedy C. The Juchids of Muscovy. – L. 101.


[Закрыть].

Одно из таких обращении исходило от султана Аккурта б. Сайидека[230]230
  О его происхождении см.: Маслюженко Д. Н. Политическая деятельность сибирских Шибанидов в первой четверти XVI века (по переписке Ак-Курта с Москвой) // История, экономика и культура средневековых тюрко-татарских государств Западной Сибири: материалы международной конференции (Курган, 21–22 апреля 2011 г.). – Курган, 2011. – С. 64.


[Закрыть], Джучида шибанидской линии Западной Сибири. В 1508 г. сын султана, Ак-Даулет, прибыл в Москву с посланием от отца. Оно начиналось с запроса, чтобы Василий III признал Аккурта «другом и братом», и поручительством, что последний (в случае удовлетворения запроса) будет сечь недругов Василия «саблею»[231]231
  «И мы недруга твоего саблею сечь», «а недруга твоего саблею сечём» (Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой, 1489–1508 гг. – М., 1984. – С. 79, 83).


[Закрыть]. В ходе переговоров выяснилось, что Аккурт заинтересован в переезде в Московское государство. Но перед этим он хотел конкретных гарантий. Его послы просили, чтобы Василий предоставил ему один из двух юртов – Казань или Мещерский Городок (Касимов). Эти территории были уже заняты, Казань – «другом» Василия Мухаммед-Амином, а Касимов – Джанаем б. Нур-Даулетом (касимовский султан), о чём и проинформировала татарских представителей Москва. Шибанские посланники попросили взамен «Андреев Городок каменный». Эта территория уже также принадлежала Джанаю вместе с Касимовом, сообщили русские. Послы отбыли с дарами, но без каких-либо конкретных обязательств со стороны Москвы[232]232
  Посольская книга по связям России с Ногайской Ордой 1489–1508 гг. – М., 1984. – С. 83–84.


[Закрыть]. Тем не менее сын султана Ак-Даулет, просивший для него юрт, вскоре всё же прибудет в Москву для поселения и будет участовать в сражениях на стороне московского правителя в течение 1530-х гг.[233]233
  Впервые он упомянут в разрядах 1513 г.: Разрядная книга 1475–1605 гг. – М., 1977. – Т. 1. – Ч. 1. – С. 130 (под годом 1513); в последний раз упоминается под 1533 г.: Разрядная книга 1475–1598 гг. – М., 1966. – С. 83.


[Закрыть] Некоторое время он распоряжался волостью Сурожиком Московского уезда, выдавая жалованные грамоты как владелец (1529/1530 г.)[234]234
  Акты феодального землевладения и хозяйства. – М., 1956. – Ч. 2. – № 114. – С. 107–108.


[Закрыть]. Сурожик находился рядом со Звенигородом.

Что можно сказать про города, которые выезжающие из Степи династы запрашивали для себя и которые им же предлагала Москва? Первоначально выходцам из татарских ханств поступали в управление города на южной окраине государства – основанный в 1152 г. Городец (Городок Мещерский), названный позднее по имени первого правителя Касимовского ханства Касима (Касимов), также Кашира. Возможно, предоставление именно этих городов ордынским выходцам объясняется, с московской стороны, нуждами обороны южных границ, защитным рубежом которых служила река Ока, а центрами обороны выступали города Калуга, Таруса, Серпухов, Кашира, Коломна, Мещерский городок и расположенный на правом берегу Оки Алексин[235]235
  Беляев И. О сторожевой, станичной и полевой службе на польской украине Московского государства, до царя Алексея Михайловича // ЧОИДР. – 1846. – № 4. – С. 5–86; Павлов-Сильванский Н. П. Государевы служилые люди. – СПб., 1909.


[Закрыть]. Вторым после Касимова центром, для защиты которого использовались большеордынские и крымские выходцы, на западной части южного оборонительного пояса была Кашира. Тем, кому в Москве не очень доверяли, давали в кормление города в центре страны. Важно отметить, что в 1-й половине XVI в. татарские султаны и бывшие ханы в основном рассматривали своё пребывание на «кормлении» как временное, за которым должно было последовать получение ими престола в Казани или даже какая-нибудь более завидная судьба в Крыму[236]236
  Зимин А. А. Россия на пороге нового времени: очерки политической истории России первой трети XVI в. – М., 1972. – С. 405.


[Закрыть].

Полагаю, что жалуемые выезжей татарской элите города можно условно разделить на три типа по совокупности двух факторов: размер территории, «тянувшей» к этим городам; продолжительность «татарского» владения этим городом[237]237
  Подробнее об этих городах см.: Рахимзянов Б. Р. Москва и татарский мир: сотрудничество и противостояние в эпоху перемен, XV–XVI вв. – СПб., 2016. – С. 144–170.


[Закрыть].

Первый тип уникален и представлен только одним городом – Касимовом. Уникальность этого случая в том, что Касимов являлся столицей полунезависимого татарского ханства на протяжении около 200 лет, и к нему «тянулась» весьма обширная территория, в состав которой входили другие, более мелкие города[238]238
  Исхаков Д. М. От средневековых татар к татарам нового времени. – Казань, 1998. – С. 175–227.


[Закрыть]. Касимовским правителям на протяжении 2-й половины XV – 1-й половины XVI в. шла дань от московских правителей[239]239
  См. подробнее: Рахимзянов Б. Р. Касимовское ханство (1445–1552 гг.). Очерки истории. – Казань, 2009. – С. 57–61, 115–116 и др.


[Закрыть]. Такого мы не видим нигде более на территории Московской Руси. Для удобства и очень условно можно обозначить данный тип как «ханство-удел». Касимовский владелец, по-видимому, во 2-й половине XV – 1-й половине XVI в. являлся кем-то вроде удельного господина в своём ханстве и старшего правителя по отношению к проживавшим на территории ханства другим татарским феодалам, к примеру, темниковским князьям. Верховным сюзереном при этом выступал великий князь. На территории ханства проживало и русское население. Каким образом строились отношения касимовского владельца с ним, не вполне ясно. Но в любом случае эти отношения претерпели заметные изменения во 2-й половине XVI в. Таким образом, касимовский случай выделяет достаточно обширная территория и больший по сравнению с другими татарскими анклавами объём власти касимовского владельца.

Второй тип – это город Романов, который на протяжении 1564–1656 гг. принадлежал ногайским мирзам (заметим, это 2-я половина XVI в.), и в его округе мирзы владели также большим (но существенно меньшим, чем в Касимове) количеством земли, на которой они селили своих людей. Эти земли принадлежали мирзам на поместном праве. Однако в состав жалуемой мирзам территории вокруг Романова не входили другие города; этим, а также отсутствием получаемой от Москвы дани, Романов отличается от Касимова. В Романове также проживало и русское население.

Итак, в Касимове и Романове татарская элита в округе этих городов владела большим количеством земли, на которой поселяла своих людей (служилых татар и ногаев) и ведала их судом и управой, совершенно независимо от московской приказной администрации[240]240
  Веселовский С. Б. Последние уделы в Северо-Восточной Руси // Исторические записки. – 1947. – № 22. – С. 123.


[Закрыть]. Они получали денежные доходы с этих городов. Эти два «места» отличались от других татарских анклавов, представляющих третий тип. В то время как другие «татарско-русские» города принадлежали попеременно то татарским, то русским владельцам, Мещерский Городок на протяжении 1445 – середины XVII в. всегда принадлежал только Джучидам (никогда более низкому слою золотоордынской элиты). Романов принадлежал только ногайским мирзам (род Мангыт золотоордынской элиты) на протяжении своего существования в 1564–1656 гг.

Другие же города, составляющие третий тип (как наиболее яркие примеры можно привести Звенигород, Каширу, Серпухов, Юрьев Польский), являлись татарскими владениями непродолжительное время. Татарская элита получала эти города, как выражаются летописи, «в вотчину и в кормление» (дипломатическая переписка содержит формулу «со всеми волостьми и с селы и со всеми пошлинами»), т. е. ханы и султаны имели право собирать в свою пользу различные доходы, и на эти доходы содержали себя, свой двор и своё окружение. «Волости» и «села» дипломатической переписки говорят нам о том, что в округе этих городов некоторая часть земли также предназначалась для поселения и обеспечения источниками доходов членов двора ханов и султанов (татарских князей, мирз, казаков). При этом русские вотчинники и помещики этих городов оставались на своих местах. Были ли они подведомственны судом и управой ханам и султанам, как служилые землевладельцы других уездов, вопрос непростой.

Для чего Москве была нужна система городов, где либо постоянно (как в Касимове), либо периодически (как в других подобных пунктах) «сидели» представители татарской высшей знати? Отвечая на данный вопрос, важно осознать, что прибывавших из Степи представителей татарского мира нужно было как-то встраивать в структуру московского общества и существующую политическую систему. Однако неразвитость бюрократического аппарата Московского государства, постоянно ведущиеся им войны, отнимавшие много времени и сил, а также недолговременность пребывания многих представителей татарской элиты в московских владениях не являлись теми факторами, которые форсировали решение данного вопроса. Думаю, сказывался также и длительный тесный опыт общения первых лиц Москвы с татарским миром на протяжении XIII–XV вв., когда некоторые потенциальные наследники престола по несколько лет проводили в ордынских кочевых ставках, изучая практики татар. Поэтому, не исключено, решение пришло именно отсюда. Вместо попыток интегрировать мусульманскую элиту в московскую социальную систему, Москва воспроизвела степной институт – юрт – на территории самой Московии.

Уже имелся опыт Касимова, который постоянно принимал Чингисидов. В Мещерском юрте татары жили несколько параллельно существующей в Московском государстве политической структуре, в то же время не являясь полностью независимыми от воли и решений верховного сюзерена – московского великого князя. Видимо, было решено использовать существующие наработки. Поэтому схемы, уже задействованные в Касимовском ханстве, решили распространить на некоторые другие города Московского государства. Важным пунктом изменений стало добровольное предложение московским правителем данных городов как мест для проживания. Это знаменовало плавный переход от статуса зависимого, подчинённого члена позднезолотоордынской системы к статусу фактического сюзерена. Существенным моментом этого перехода, на мой взгляд, было и то, что данную практику Москва наиболее активно стала применять с выезжавшими из Казани и Астрахани. Почему? Постараемся разобраться в этом вопросе.

К середине 80-х гг. XV в. в Казани велась активная борьба за ханский трон. Она началась как внутренний конфликт, когда различные группы знати поддержали разных сыновей умершего в 1479 г. хана Ибрагима б. Махмуда (Махмутек): одна – проногайская – Али б. Ибрагима (Ильгам, Алегам) (Али б. Ибрагим был сыном от первой жены хана – Фатимы), другая – промосковская – его сводного брата Мухаммед-Амина б. Ибрагима (Мухаммед-Амин был сыном от второй жены хана – Нур-Султан).

Процарствовав пять лет после смерти отца, Али в конце 1484 – начале 1485 г. был смещён, и на казанском троне в 1-й половине 1485 г. оказался Мухаммед-Амин[241]241
  Назаров В. Д. Рюриковичи и Чингисиды. Проблемы взаимоотношений в преломлении источников // Российская история. – 2013. – № 3. – С. 16.


[Закрыть]. Во 2-й половине 1485 г. Али вернулся к власти (причём на этот раз уже при поддержке Москвы; Мухаммед-Амин при этом покинул город), вновь был смещён (в 1486 г. в Казани находился Мухаммед-Амин), а в 1487 г. появился с ногайскими войсками и «согнал с Казани» брата. Мухаммед-Амин вновь бежал в Москву[242]242
  Базилевич К. В. Внешняя политика русского централизованного государства: вторая половина XV в. – М., 1952. – С. 201–202.


[Закрыть]. В июле этого же 1487 г. русские захватили город и опять водворили в ханском дворце Мухаммед-Амина – на этот раз надолго. Фактически над Казанским ханством был установлен режим московской «опеки», продолжавшийся до 1505 г. Главной его сутью были «братские» отношения Москвы и Казани, а также переход под контроль Московского государства внешней политики Казанского ханства и вопросов престолонаследия[243]243
  Худяков М. Г. Очерки по истории Казанского ханства. – М., 1991. – С. 50–52.


[Закрыть].