Текст книги "Блудный оборотень"

– Вы верите в оборотней? Вы в них поверите, если столкнетесь с тем, с чем я столкнулся. Оно там и само расположение села необычное. Там петух по утрам поет на три области.

– Как это так? – не понял я.

– А оно, Виндякино, как раз на стыке трех областей. Вроде числится на территории нашей, а огороды уходят к реке, а река уже по другой области. И на другом конце села, за полем – третья соседняя область… Карту посмотри. Там такая глухомань, просто тундра! Даром что центральная европейская часть и у нас под боком. Тайга-тундра! Река, за ней сразу лес. И лес, и лес… Такая тишина, такая глухомань… Хоть и от Москвы всего семьсот километров…

Ничего конкретного он, пока, похоже, рассказывать не собирался.

– Главное, думаю, вы в статье прочитали. Чего пересказывать? А остальное… Да чего там… Лучше один раз увидеть. Езжай туда, и все узнаешь… Острые впечатления гарантирую. Та есть настоящий колдун, несколько ведьм, оборотни считаются делом обычным, как бродячие дворняжки. Все помешаны на порчах-сглазах и на способах защиты. Они там, похоже, в основном только этим и заняты – наводят порчу да снимают потом. А историй сколько рассказали, это ужас…

Я был немного разочарован. Ничего конкретного журналист не сказал. Так, общие фразы. Только в конце он мне посоветовал:

– Ты так просто туда не езди. Подстрахуйся, защиту какую-нибудь обязательно надо иметь. Магическую, – вполне серьезным тоном посоветовал он мне. – Сам понимаешь, во что ввязываешься, небось специалист уже. Если будут конкретные вопросы, звони, я отвечу… А больше мне пока добавить нечего. Но история за вами.

– Попозже, – пообещал я. – Если живым вернусь из Виндякино… Раньше никак.

– Потом и встретимся. Тогда мы с вами поговорим на равных. А так… Боюсь, вы меня неправильно поймете… Это надо там побывать… Я просто не хочу выглядеть странным, потому помалкиваю. Езжайте, езжайте. И поговорим после, как люди сведущие. Угу…

На этом и расстались. И я ехал назад еще больше озадаченным. Как это мы раньше не добрались до этого Виндякино. Впрочем, понятно. Отдаленное село жило своей скрытной, тихой, почти засекреченной жизнью. И если бы не эта статья, никто и ничто со стороны не потревожило бы тамошнюю жизнь.

Ехать надо обязательно. Завтра же. И я начал собираться.

Но назавтра уехать не получилось. Я приехал на автовокзал в восемь часов утра, но оказалось, что на Виндякино всего два рейса – один уже ушел в шесть утра, второй будет в шестнадцать пятьдесят. Ехать к вечеру было неразумно. Приедешь – уже темно. Где ночевать в чужом селе?

Я вздохнул с некоторым облегчением, потому что уже чувствовал – командировочка будет непростой, и вернулся домой. До завтра.

Кошмар начался на следующий день с утра. По закону подлости, вместе с командировкой подошла и лютая зима. С утра стоял мороз градусов под двадцать, а еще вчера на улице было сыро и тепло, как весной. Вчерашнее тепло обмануло меня, и я оделся слишком легко.

Я уезжал в неизвестность, будто с разбега нырнул в темный омут. Ничего не известно. На сколько уезжаю, что меня там ждет…

На слабо освещенном перроне автовокзала толпились пассажиры до Виндякино. Человек пять. Три плотно укутанные в зимние одежды бабушки, в своих толстых одеждах они казались мощными, как боевые машины пехоты. Впрочем, так и оказалось. Когда из темноты выполз старенький автобус, они рванули к нему и чуть не сбили меня с ног. Они ломились в автобус так, будто в автобусе было спасение от неминуемой погибели, а мест в нем на всех не хватало. Два других пассажира, – взрослый мужик, одетый по деревенски, и симпатичная девушка, – заходили в автобус не спеша. Чего спешить, когда салон пуст? Я поднялся вслед за ними, но садиться на ледяное сиденье не хотелось.

С воем и треском включилась передача. И автобус пополз, подвывая и скрипя всеми стыками. Двигатель у «Лаза» сзади, там теплее. Я прошел назад, сел и пригрел местечко у окна.

За окном было темно. В городе еще что-то было видно в желтом свете фонарей, а за городом – полная тьма. Местами автобус притормаживал, я проходил вперед и смотрел в лобовое окно – что там? А там поземка в поле переметала дорогу. Водитель вел автобус молчаливо и напряженно, думая, наверное, о том, как бы совсем не замело дорогу на обратном пути.

Постепенно багровый рассвет окрасил половину морозного неба. И еще слабый. неуверенный свет раннего утра высветил окрестности, будто проявил фотопленку. Черные корявые лесопосадки по обеим сторонам дороги, неприютные и страшные. Местами посадки прерывались, шли села. Маленькие домики, заваленные снегом и от этого похожие на берлоги. В селах встают рано, и над избами белыми столбами стоял дым от печек. Заснеженные скирды, в которых хозяева с утра пораньше дергают сено для своего скота. Лошадки, запряженные санями, уже бегут по улице. Седоков не видно. Закутанные в тулупы, с поднятыми воротниками, в шапках ушанках по глаза, они норовят спрятаться от встречного колючего ветра в сене, постеленном в санях.

Километр-другой, и снова дикое промерзшее поле… Поле, поле и поле на многие километры. Мелькнет село, и снова поле…

Куда я еду? Кто меня там ждет? Я смотрел на пустынные зимние пейзажи и все эти промерзшие равнины казались совершенно непригодными для жизни человека, будто это пейзажи чужой планеты, где жизнь невозможна. Здесь, по большому счету, тоже невозможна жизнь без одежды и теплого крова. Об этом думал я, разглядывая суровые равнины по пути.

На промежуточных остановках входили и выходили новые пассажиры, солнце поднялось выше, и скоро белоснежные равнины заискрились под солнцем. Стало веселее. «Мороз и солнце, день чудесный, пора, красавица, проснись», – вспомнились стихи классика.

Возле меня оказался разговорчивый шустрый дедушка.

– Вчера тепло, сегодня зима… – сказал он. – Скачет погода, скачет… Климат попеременился…

– До Виндякино далеко, дедушка? – спросил я.

– До Виндякино? До Виндякино далеко… – призадумался он. – Это конечная. От области девяносто верст, вот и считай…

– Километров?

– Ну да, километров… Я по старому, так складнее – верст… Хотя верста она и длиньше была, чем километра то… До Виндякино. стало быть, как сто верст до небес, и все лесом, лесом… – закончил он прибауткой. – Скоро вот лес начнется. Государственный заповедник. Вот в этот лес если зайти и идти к восходу, так можно прямо лесом до самого Владивостока пройти. Тут в лес зашел, под Японией вышел. Десять тысяч верст и все лесом.

– Ну дед ты не заливай! – скептически сказал соседний пассажир, мужчина, по виду местный, сельский. – Владивосток – где? От нас десять дней поездом…

– А ты карту страны посмотри, темнота Хомутовская, – огрызнулся дед. Но спорить никому не хотелось, и все замолкли.

Автобус выл, ныл, но исправно тащился по заснеженной дороге. И чем дальше он ехал, тем становилось все более жутко. Последние полчаса мы ехали по нескончаемому лесу, и по пути – ни одного села. Всю ночь на лес сыпались снежные хлопья и сейчас он стоял, заботливо укрытый белым одеялом. Зима, сон, глубокий сон природы… Не видно зверя, нет ветра, не колышутся ветви, только автобус, как инопланетный корабль, ползет среди глухого леса.

Куда я еду… Я на всякий случай подошел к водителю и спросил:

– А во сколько ты будешь в Виндякино вторым рейсом?

Шофер посмотрел на небо, на дорогу и сказал:

– Если рейс не отменят… Если не отменят, то буду часов в семь вечера.

– А что, могут отменить?

– Еще как… Село самое дальнее, переметет дорогу – не скоро чистят. Да и автобус может сломаться. Другой то ли дадут, то ли нет… Что-то скорость плохо включается, боюсь, как бы коробка не рассыпалась…

– А тут можно по другому уехать… – посоветовал какой-то пассажир. – От Виндякино через лес двенадцать верст, там железная дорога… Три раза в день ходит электричка.

– Спасибо… – ответил я. – У меня лыж и компаса с карабином нет, чтобы по лесу зимой двенадцать верст… Тут, поди, и волки есть…

Пассажиры переглянулись как-то многозначительно, но промолчали.

«Наверное, подъезжаем», – решил я, увидев на поляне бревенчатую избу за забором из слег. На столбе у ворот сидел огромный деревянный филин, а под ним доска с вырезанными вязью буквами «Виндяковский кордон». Возле дома лесничего сидели две огромные белые собаки непонятной породы. «Начинается», – удивился я. «Волки, что ли? Или сибирские лайки, но у нас не Сибирь… У лаек хвост кольцом… У этих хвост опущен»…

– Белые волки. Лесниковы выкормыши, – будто прочитав мой немой вопрос, сказал кто-то из пассажиров. – Сколь просили, сколь требовали – привяжи или закрой, опасные же звери! Нет, говорит… Не шляйтесь по заповеднику, говорит, и не тронут. Он сам леший-то, как волк одичалый. Живет один, зверь зверем со своими белыми волками… В лесу каждую паутинку знает, где висит, ветром колышется. Зверь лесной, а не человек…

Лесник, видимо, был фигурой непростой. Только речь зашла о нем. как в автобусе поднялся гул.

– Сколько его ни хотели убрать – бесполезно! Начальник районной милиции хотел поохотиться. в его угодьях… Со своими друзьями, районными боссами. Так Леший их чуть не перестрелял. И ничего ему не сделаешь – у него начальство не в районе и даже не в области, а в заповеднике, в соседней области и в столице. А тут ему начальства нет.

– Один весь лес обороняет. Ни один новый русский сюда охотиться не суется. Все зверье кругом перестреляли, карабины с лазерным прицелом да снегоходы, а сюда не лезут. Боятся Лешего, боятся его волков.

– Да, он тут шороху наводил… У него даром что карабин без лазера, а следопыт и снайпер каких нет… Не суйся в лес, хоть ты премьер – министр. Заповедник… И лесник он непродажный.

Но, видно, когда-то обиженная лесником пожилая женщина говорила другое.

– Непродажный он… Фанатик он сумасшедший. Помешан на своем лесе. Корзину грибов у меня высыпал… Говорит, поганки…

– Ты дура! – прямо сказал ей дед. – Стало быть, поганки и были! Он нашего простого жителя сроду не обижал. Иди и собирай что хочешь, но зверя не бей и живой ствол не вали!

– Настоящий лесник, – сказал сурового вида мужик. – Не идет тут охота ни у кого. Или заблудятся, замерзнут, или перепьются, друг друга перестреляют… Ни разу никто из браконьеров тут никакого зверя не добыл. Все боятся этого леса. И леса боятся, и лесника, и его оборотней…

– Каких оборотней? – не выдержав, спросил я.

Но суровый мужик к разговору с чужим был не склонен. Он посмотрел на меня оценивающе и враждебно. И молча отвернулся, дав понять, что разговора не будет.

До Виндякино от кордона еще ехали и ехали. Уже сошли и двинулись по проселочным дорогам пассажиры, в салоне остались лишь трое – девушка, ехавшая молча из самого города вместе со мной, бабка – «броневичок» и я.

Автобус развернулся на широкой площадке в центре села. Центр угадывался по магазину, правлению бывшего колхоза с уцелевшим памятником Ленина возле здания, и по разрушенной церкви необычной архитектуры, будто это не православный, а католический храм. Такое ощущение складывалось из – за куполов. Они были не в форме луковицы, как обычно, а в форме конуса.

Я выходил из автобуса неуверенно. Хотелось в самый последний момент все бросить и вернуться этим же рейсом назад. Но передумал. Скорее всего, уеду с последним рейсом сегодня же. Если, конечно, не зацеплюсь за что-нибудь интересное…

Тогда я еще не знал, что меня ждет здесь.

Я с большим интересом смотрел вслед девушке. Она уверенно и быстро уходила вдаль по улице, не глядя по сторонам. Ей точно не было никакого дела до меня, она знала, куда идет, судя по уверенной походке. Значит, местная. А вот я ее провожал неравнодушным взглядом. И не только потому, что она мне понравилась. Просто она и еще пустой автобус с открытыми дверями – это последнее, что напоминало мне о цивилизации…

Зато мной живо заинтересовалась бабушка – «броневик».

– Это к кому же пожаловал, родимый? – спросила она, глядя с прищуром из-под шали, снизу вверх.

Я молчал и понимал, что положение мое крайне неловко. Я еще точно не знал, что мне делать – искать ночлег или просто расспросить местных жителей, а там – по обстановке?

– К кому? Да так, ни к кому…

– Из газеты что ли опять, анчихрист?!!

Видимо, газетчик оставил о себе недобрую память. Не стоит представляться газетчиком. Хотя уж лучше представиться газетчиком, чем «охотником за привидениями».

– Где у вас сельское начальство? – спросил я, решив сначала зайти в администрацию. Все-таки власть. Цивилизация.

Каждый новый человек тут был событием, бесспорно, судя по тому, что бабушка не отставала.

– А чего тебе надо? Дом, что ли, покупаешь?

Рядом с церковью я увидел старое одноэтажное здание с вывеской и пошел к нему, решив молча отвязаться от любопытной старушки.

– Ага, иди. иди… Ждут тебя там. ага!! – почему то злобно крикнула вслед старушка и отстала.

«Интересно, все тут такие? Или это просто одна такая злобная старушка, не в духе?» – уныло думал я.

Странно как-то все было и в сельской администрации. Я прошелся по узкому коридору и удивился тишине. Часть дверей открыта, но никого не видно. Ни звука. Я заглянул в кабинет к главе администрации, но и там никого не было.

– Хм… – среагировал я и решил, что все собрались где-то в одном кабинете и прислушался. Тишина.

Откуда-то вышел крупный кот. Неестественно крупный кот. Я бы принял его за рысь. Или за оборотня. Но разум подсказал – это просто камышовый кот. Вообще-то они дикие, но, бывает, прибиваются к людям, иногда смешиваются с домашней породой и оставляют крупное экзотическое потомство. Кот поднял распушенный хвост трубой. Могучий хвост грозно дергался. Это означало угрозу. Желтые круглые глаза невероятного кота в упор смотрели на меня и кот не отводил глаз. Это означало одно – он меня не боится и готов к атаке. Казалось, еще миг, и он в прыжке вцепится мне в лицо. Но он просто изучал меня. Посмотрев еще немного, он спокойно развернулся и ушел.

Через минуту откуда-то из недр конторы появилась уборщица в черном халате, с ведром и шваброй… Она тихо и смиренно спросила меня, глядя в пол:

– Чего хотели-то?

– Мне кого-нибудь…

– Кого-нибудь это где-нибудь… – неожиданно ответила уборшица. – А тут вам не музей, а государственное учреждение. Если вы сами не знаете, чего хотите, так кто же за вас должен знать, чего вам надо?

Я удивился еще раз и спросил:

– Глава администрации на месте?

– На месте, а то где же он не на месте, – также загадочно ответила уборшица. – Только мест у него много.

– Кхм… – я терялся.

– Ну я глава администрации, – сказала уборщица. – Чего нужно то?

– Вы это серьезно?

– Серьезней быть некуда. Я глава и по совместительству уборщица, потому что так вот.

– Вы помните, у вас недавно был журналист?

– Ну, конечно. Ославил наше село на всю ивановскую. Ахинею с ересью намолотил, бред какой-то… Про Михеевского оборотня написал, а про остальных ни слова. И что церковь надо восстанавливать ничего не написал. Хотя просили его. И обещал он. И если журналист этот еще раз сюда сунется, ему не поздоровится, как пить дать. Да заходите в кабинет, чего там. Поговорим, раз приперлись за тридевять земель, принесла же вас нелегкая…. Только документ покажите.

К счастью, паспорт у меня было с собой. Догадался захватить на всякий случай.

– Паспорт и все, что ли? А удостоверения никакого нет? Кто вы есть то?

– Я краевед. Село ваше замечательное. Расположено на стыке трех областей, крайнее со всех сторон, нужно вот мне поработать у вас. С местными поговорить, легенды и былины послушать… Подскажете, может? С кем мне лучше пообщаться? Вы же власть тут.

– Так, так, так… – странная глава администрации задумалась. – К Митрофану Игнатьевичу прямо двигайте, он вам понарасскажет. Три короба. Ага. Только без бутылки он говорить не будет. Прямо через магазин и к нему. В конце улице на отшибе его дом. К нему, к нему… А иначе вас тут удякают так, что мало не будет…

– Удякают – это что значит? – не понял я.

– Уделают это значит. К Митрофану Игнатичу и все, до свиданья.

Я вздохнул, поблагодарил за совет и пошел в магазин за водкой. Огромный рыжий кот в полоску шел рядом со мной, как верная собачка, до самого магазина. Я пытался выйти с ним на контакт, говорил и «кис-кис», и «брысь», но он не реагировал, давая понять, что идет сам по себе, а я просто так, случайно попал с ним по пути.

Магазин располагался в бревенчатой избе. Я ожидал увидеть в нем чисто сельские товары. Мешки с сахаром и мукой, соль и ящики со спичками, конскую сбрую, всякий инвентарь и прочее. Но там был ассортимент обычного городского коммерческого киоска. Ряды пластиковых бутылок с разноцветной водой на подсластителях и химических имитаторах вкуса, шоколадки, жвачки и прочий коммерческий мусор. Еще огромный выбор спиртного.

– Дайте мне хорошей водки… – попросил я продавца.

– Водка хорошей не бывает, – пробурчала толстенная пожилая продавщица.

– Не паленой.

– Все вы разборчивые, пока трезвые. Магазин закроется, за сивухой к Матвевне побежите…

– Может, и поползем… – вздохнул я. – Но дайте хорошей водки то. Не из гидролизного спирта.

– Сколько? – ехидно спросила продавщица.

Зная традиции, я взял сразу три бутылки водки. Чтобы не частить потом в магазин. Но продавец взяла инициативу на себя и выставила на прилавок пять бутылок, вопросительно глядя на меня.

– Давайте шестую, – вздохнул я. – А вот закусить у вас ничего нет…

– Есть что ли собираетесь. Проголодались, – она посмотрела на батарею бутылок и предложила мне купить конфет. Видимо, просроченных.

Я все-таки взял каких-то рыбных консервов, колбасы неизвестного состава – потому что она стоила в три раза дешевле мяса, – бутылку минеральной воды и попрощался с продавщицей.

Я шел по улице в ту сторону, куда показала мне глава администрации, и грустно думал о том, что будет, если попить все, что сейчас у меня в сумке…

Увидев рыжего камышового кота, который опять вышагивал рядом со мной, я уже не удивился. Теперь кот вышагивал по другому. Не самоуверенно и самостоятельно, а как-то печально, понурив голову, будто провожал меня в последний путь с этой сумкой водки.

Улица была пустынной. Деревянные дома, погреба на улице возле домов, колодцы с журавцами. И никого. И только присмотревшись, я понял, что этот мой проход по улице с котом – под самым пристальным вниманием. Почти во всех домах отодвигались занавески, и из окон меня провожали любопытные взгляды. Я вздохнул и от нечего делать начал разговаривать с котом.

– Чего ты ко мне привязался?

Кот почувствовал, что обращаются к нему и поднял голову, посмотрев мне в глаза.

– Чего ты за мной ходишь? Ну я понимаю – собака могла прицепиться. Может, увидела во мне хозяина. Но чтобы кот? Вы, коты, сами по себе.

Кот повел себя очень странно. Выгнул спину дугой, опять поднял хвост трубой и начал издавать какие жуткие выразительные звуки, пританцовывая на месте.

– Съесть меня хочешь? Ты ненормальный кот. Тебе надо к ветеринарному психиатру. Брысь отсюда, псих.

Кот не отставал, и я шел дальше, уже не обращая на него внимания. Стало не до кота. Улица кончалась, и на отшибе показалась изба, судя по описаниям главы администрации, тут и живет Митрофан Игнатьевич.

Хозяин будто ждал меня. Он стоял у дома и уже и уже издали присматривался ко мне. А может, у него телефон? И ему уже позвонили из администрации? Но он не удивился моему появления. Даже обрадовался.

– Ну? – сказал он вместо «здравствуйте». – Заходи, раз приперся.

Седоволосый голубоглазый старик. На вид – обыкновенный сельский житель.

– Митрофан Игнатьевич? – на всякий случай уточнил я.

– Он самый, – подтвердил старик и мы с ним прошли в дом.

Обыкновенный деревенский дом старинного образца. Пятистенок. Четыре стены, разумеется, наружные, а пятая отделяет жилое теплое помещение от холодных сеней. В сенях две двери – одна на улицу, другая во двор, – и перегородка. За ней помещение, которое в разных селах называется по разному. Чулан, кладовка, клети.

В доме центральное место занимает русская печь. Слева, как и положено, с восточной стороны – иконы и под ними – большой дощатый стол и деревянные диванчики. За печью, отгороженная занавеской, кровать. Перед печью – кухня. Старые ходики, радиоприемник и кровать образца пятидесятых годов, половички из разноцветных клочков – казалось, время тут остановилось. И только ветхость и старость не остановить. Они просачивались незаметно во все щели, их разрушительное действие проявлялось во всем. Пожелтели фотографии на стенах, потемнели иконы от копоти лампадки, и даже никелевые шарики на кровати стали тусклыми. Оползла краска с просевших полов, потемнели стены. Состарился и хозяин. А ведь какой был орел. Вот он, на фотографии смотрит со стены. Кучерявый, чубатый, улыбчивый парень.

– Ну… Прежде чем разговоры то разговаривать, – сказал дед. – За стол?

Я присел на деревянный диванчик и ждал, пока хозяин неторопливо ставил на стол хлеб, стаканы, жареную картошку на сковороде.

Мне было неловко. Я прислушивался сам к себе, к энергетике этого дома, к хозяину. Дом и хозяин были простыми и бесхитростными, это я почувствовал сразу. А вот я тут был как бы чужеродным элементом. Зачем я здесь? И вообще, что мне здесь надо? Должен ли я был сюда попасть, или это просто глупость?

Но ничего в мире не делается просто так. Даже ошибки. Я вздохнул и попытался расслабиться. Одно утешало – хозяин страшно рад гостю. Это было видно. Это и понятно – старик живет один. И любит выпить, судя по всему. Другое дело, что выпить не с кем и не на что иной раз.

Старик наконец-то уселся за стол. Я вытащил первую бутылку водки, и он спросил меня о том, что считал нужным:

– Ты кто?

– Я Семен Вязов. Ученый. Исследую легенды и мифы, так сказать, родного края.

– А-а-а… И надолго к нам?

– Как получится.

– Можешь пожить у меня, если надо. Я только рад буду. Но тут у нас чужакам опасно… Тут у нас одни колдуняки.

– Меня интересуют оборотни.

– Оборотни? – насторожился старик. – Это дело – то страшноватое… Шутки с ними опасные… Ну ладно… Доберемся мы и до оборотней…

Я понял, что разговор затянется. Так и вышло. Сначала старик рассказывал и себе, о своей прошлой жизни, потом перешел на политику, потом жаловался на высокие цены, маленькую пенсию, плохое здоровье. Я все слушал, слушал, время от времени пытался направить разговор в нужное русло, но не получалось. Дед снова сворачивал на свое. Сначала я поглядывал на часы, но на второй бутылке понял, что мне до последнего автобуса ничего интересного я все равно ничего не узнаю, так что придется остаться с ночевкой и спешить точно некуда.

Дед оказался интересным рассказчиком. Он, видимо, успел намолчаться в одиночестве и сейчас говорил и говорил, и даже не спешил выпивать, не частил со стопками. Пока он брался за следующую стопку, предыдущая выпитая уже успевала наполовину выветриться, и он не свалился сразу, чего я боялся.

Меж тем, как говорится, время идет, часы не стоят. И скорые зимние сумерки наползали за окном. В доме стемнело еще быстрее. Свет через небольшие замутненные окна проникал плохо. Дед затапливал печь, я вышел с ведром на улицу за водой.

Ведро на журавце опускалось в темный заледенелый сруб. Где-то в глубине ведро бухнуло о воду, я вытащил его обратно.

На селе зажглись огоньки, в стороне безмолвной стеной темнел лес, первые звезды появились на небе. Вот тут я и оценил необычность этого села. Его сказочную атмосферу и особый колорит. Все это нечто загадочное будто висело в самом воздухе и хорошо проявилось только в сумерках.

– Все только начинается, – подмигнул я камышовому коту, опять возникшему у колодца. Кот в темноте казался черным и страшным. Наверное, будь я трезвый, он меня испугал бы всерьез. Но сейчас мне было не страшно.

С растопленной печью дом преобразился. От печи шли теплые волны и аромат разогретого кирпича. Холод, начавший пробираться в дом из всех щелей, отступал.

– Вот… Теперь и поговорим… – сказал дед и я вытащил очередную бутылку водки. – Я тогда работал конюхом в третьей бригаде. Это было в шестидесятых годах… Мне было годочков тридцать пять… Молодой был, в силе… Работа как работа, знамо дело, с лошадьми-то… День отработал, да и домой… А тут надо же тебе, пришлось по ночам дежурить… Объявились окрест цыгане. И начали воровать лошадей. И зимой как раз на святки, после Рождества пришла моя очередь сторожить лошадей. Я с вечера собрал узелок с харчами, бутылочку взял для согрева и для того, чтобы не страшно было ночевать, и пошел на конюшню. Старая конюшня была за селом, под самым лесом. Вот если по нашей улице идти дальше, там будет река, за ней лес. На реке когда-то была мельница, место считается нехорошее. И недалече стояла старая конюшня. Деревянная. Ее потом сломали. Вот, только вышел, сразу чувствую – неладно дело. Не пройдет ночь спокойно. Вышел – вроде ничего, иду, иду. Да метель налетела сильная. Не метель даже – буран. Я только за село – с ног чуть не сбивает. Ничего не видно. Ни назад, ни вперед, не видно ничего на вытянутую руку. Ну все, думаю, заблужусь и замерзну. Ну вот ты сам представь – стоишь в чистом поле, буран, и куда идти? К дому ли ты идешь, или к лесу, или в поле? Или кругами ходишь? А ведь у нас село непростое, ох непростое… У нас недавно приехали монашки, да православные честные христиане с батюшкой, старосты соседних храмов, в общем, церковные братья и сестры. Посмотреть храм, как его восстановить. Побыли. побыли… Одна монашка и говорит другой – я лично слышал Сроду, говорит, больше сюда не приеду. Одни колдуны тут да ведьмы. Во как! И тебя ко мне не зря послали. Я то знаю кое-чего, может, прикрою как смогу, а так уделают тебя неопытного. несведущего тут, да так уделают, что мало не будет…

– Митрофан Игнатьевич, мы немного отвлеклись, – напомнил я. – Буран был, и что?

– Да все по делу говорю то… Вот, село у нас такое. Могут и закружить.

– Как?

– Как? Просто… Помню, сидели раз с кумовьями, играли в лото… Часов до двух ночи, летом. И вот, илу я домой… Только вышел, раз – туман сел – глаз коли. Сейчас, сейчас, погоди… Это все по порядку идет, мой разговор… Так вот, мне идти было, ну… Семь домов до места пройти, и что ты думаешь? Оказался в огородах. И всю ночь до рассвета ходил вокруг изгороди. Только когда светать начало, осмотрелся – еж твою мать, я же вокруг своего огорода всю ночь ходил… Хорошо, от изгороди не оторвался. Иначе ушел бы в лес, или в реку, и с концами… Оказалось, закружила меня ведьма-соседка. Вон, через два двора живет. Это я потом разобрался. Ну я потом показал ей кузькину мать. Как – это разговор отдельный… Но тогда то я не знал, что эти злые бабки могут закружить… Буран и буран. Вот… Караул кричи. А кто услышит? Один в снежной пелене. Чего делать? Делать нечего. Примерно знал, в какой стороне река, уж, думаю, реку никак не миную. Наткнусь. А это уже ориентир. Если по речке идти вверх, до дойдешь до моста, а от него дорога, насыпь, назад в село. По насыпи идешь, видишь, свильнешь – заметишь ведь. Ну иду. Иду, иду. К речке вроде. А страшно… Можно и речку пройти, льда не увидеть под снегом… Идти тяжело, иду согнувшись чуть не до земли, иначе ветер сбивает… Бах – вот черное что-то передо мной. Чуть лбом не врезался. Батюшки – стена. Бревна. Иду по стенке – да конюшня же! Ворота закрыты на замок, замок на месте… Еде открыл – пальцы не гнутся от холода, замок замерз… Ой, я тогда в конюшню, как в рай попал… Захожу, там тихо, тепло от лошадей… Я зашел в дверь, заперся, прошел в каморку – там посредине у нас отгорожена была комната для конюхов… Вот… Электричество там было, лампочки слабенькие такие тусклые светят, лошадки дремлют стоя, отдыхают… Буран воет за стенами. а тут так хорошо… Я в комнату прохожу, свет включил, буржуечку растопил, разделся и оттаял. Ну в рай попал, что есть. И собрался, значит, выпить… Разложил закуску, вытащил стаканчик, все как положено – спешить некуда, ночь впереди… А сначала, думаю, пойду все же проверю – а все ли лошади на месте? Своих лошадей я знал, как одну. И по масти, и по именам, и какой сколько лет, и по характеру даже. И они меня знали. И пошел проверять. Вдруг сменщик мой недоглядел… А жутко что-то стало… Страх взял. Буран воет… Вдруг цыгане уже в конюшне? Вдруг нагрянут. неровен час? Самая воровская погода, если рискнут, конечно, в буран то… Да им что… Ну и взял вилы. Иду. С вилами то спокойнее. Иду, а покой такой от лошадей. Лошади спят, буран шумит, но спокойно так… Ну, значит, думаю, все спокойно. Лошадь зверь чуткий. Чужака за версту учует. Беспокоиться начнет. А это тихо… Только задумал ворачиваться… И что-то меня… Дай. думаю, в конец пройду… В самый темный угол… Что-то меня туда как тянет, а страшно… Там последняя лампочка перегорела, темно так… Сено там навалено… Крадусь, приглядываюсь… Волк. Волк, твою мать. У меня все оборвалось. Лежит волк. Глазами вижу, а разум не понимает. Волк рядом – лошади взбесятся обязательно. А лошади стоят спокойно! И я с перепугу, со страху, сила немереная взялась, как дал вилами!! В бочень ему! Даже хрустнуло что-то. Эта тварь взвыла и в угол. Все, нет его. А у меня после испуга силы ушли. Руки-ноги трясутся, осматриваю угол – нет никакого волка. Норы нет. Ничего нет… Привиделось вроде, да только немного черной крови на сене… Но сено разрыл – нашел нору под самой стеной, подрыто… Через нее ушел… Но почему лошади спокойно стояли? Кто знает? Может, собака была, не волк? Может, привыкли они к нему, может, живет он тут уже давно? Чего только не передумал. Но лаз закрыл листом железа, подпер старыми полозьями, вернулся в сторожку-то, а покоя нет… Выпил, кое-как успокоился, забылся… Ну вот, ночь то прошла спокойно… А продолжение получилось на утро… Жуткое дело что было наутро… Вроде день не ночь, но днем при белом свете я в тот раз страху натерпелся еще больше…

Дед Митрофан замолчал, глядя прямо перед собой и часто хлопая ресницами. Я боялся, что он напьется и не расскажет толком, что же все-таки случилось в то утро после бурана. Но он держался молодцом. Выпивал понемногу и не частил, закусывал, и видно было, что разговор для него важнее выпивки.

– Во двор не пойдешь? – предложил он, и я вместе с ним вышел в туалет. Экзотика… Мороз крепчал, если не преувеличивать – градусов под тридцать было. Что запомнилась – тишина… Скованное ночным морозом пространство и безмолвие. Безмолвие под темным звездным небом, в котором звезды казались замерзшими льдинками. Роскошная, невероятная тишина… Где-то залаяла собака, и ее лай звонко пронесся в промороженном воздухе по округе, забился эхом в лесу и ушел с бесконечные стылые поля. Я выскочил на улицу налегке, и пожалел об этом – мороз мгновенно обнял меня с головы до ног, и уже через минуты стало жутко холодно. Вернулись в дом, и печка показалась такой доброй и приветливой, а сам дом – самым ласковым и уютным в мире местом. Не будь этих стен – и все, не выжить в лютой стуже. Стало зябко от одной мысли – каково сейчас оказаться вдруг в поле…