Текст книги "Интимная жизнь наших предков. Пояснительная записка для моей кузины Лауретты, которой хотелось бы верить, что она родилась в результате партеногенеза"

Бьянка Питцорно
Интимная жизнь наших предков: Пояснительная записка для моей кузины Лауретты, которой хотелось бы верить, что она родилась в результате партеногенеза

Переводчик: Андрей Манухин

Редакторы: Татьяна Тимакова, Дарья Рыбина

Главный редактор: Яна Грецова

Заместитель главного редактора: Дарья Петушкова

Руководитель проекта: Ольга Равданис

Арт-директор: Юрий Буга

Корректоры: Елена Биткова, Мария Смирнова

Дизайнер: Денис Изотов

Верстка: Кирилл Свищёв

Разработка дизайн-системы и стандартов стиля DesignWorkout^®

© 2015 Mondadori Libri S.p.A., Milano

Published by arrangement with ELKOST International literary agency

© Андрей Манухин, перевод, 2024

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2024

* * *

Все права защищены. Данная электронная книга предназначена исключительно для частного использования в личных (некоммерческих) целях. Электронная книга, ее части, фрагменты и элементы, включая текст, изображения и иное, не подлежат копированию и любому другому использованию без разрешения правообладателя. В частности, запрещено такое использование, в результате которого электронная книга, ее часть, фрагмент или элемент станут доступными ограниченному или неопределенному кругу лиц, в том числе посредством сети интернет, независимо от того, будет предоставляться доступ за плату или безвозмездно.

Копирование, воспроизведение и иное использование электронной книги, ее частей, фрагментов и элементов, выходящее за пределы частного использования в личных (некоммерческих) целях, без согласия правообладателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

«Дорогая Лауретта,

милая кузина, такая же сирота, как и я! В тебе, как и во мне, наша несгибаемая бабушка с детства взрастила культ благородного родословного древа. Сможешь ли ты когда-нибудь простить меня за книгу о наших предках, за то, что я раскрыла все их потаенные секреты и грехи аж с самого XVI века, когда вице-король одним росчерком пера по пергаменту сделал нашу кровь голубой, а не красной, как у всех прочих жителей Ордалé и Доно́ры?

Теперь, когда нам обеим под сорок, когда мы пережили сексуальную революцию безумных шестидесятых и даже успели ее осмыслить, гораздо легче принять, что наши предки, особенно дамы, поучаствовали в немалом количестве постельных историй и вообще далеко не всегда вели себя благопристойно. Я понимаю, многим трудно представить, что их родители занимались сексом. Но ведь без этого не было бы и нас!..

А бабушки-дедушки? Как представишь, что они тоже, грешным делом, пыхтели под одеялом… Вот с прабабушками-прадедушками – там будет проще, особенно если вспомнить, что они, как-никак, подарили миру пятнадцать детей. А уж когда речь зайдет об их родителях и родителях их родителей… В общем, ясно, что без сексуальной активности наших предков человечество просто исчезло бы!

И тем не менее ты, Лауретта, стоит упомянуть эту тему, сразу же затыкаешь уши и вопишь: “О таком только маньяки и думают!”

Эх, Лауретта, Лауретта! Ты ведь была так рада узнать, кем были наши предки, чем они занимались, что, например, происходило между дядей Таном и Армеллиной или что за художник изобразил Гарсию и Химену в Ордальском соборе… Ты любовно хранишь парчовое платье, которое наша бабушка, донна Ада Феррелл, надевала в день свадьбы. А свадьба, видишь ли, подразумевает общую постель! Что же происходит по ночам в этой постели? В следующие несколько лет родились дети, семеро, – их что же, принес Дух Святой в виде голубя? Неужели тебе, Лауретта, действительно нужно объяснять, как это происходит?

А теперь, когда миновала последняя буря[1]1
  Парафраз стихотворения Джакомо Леопарди «Покой после бури». – Здесь и далее прим. пер.


[Закрыть], выслушай меня. Я поведаю тебе такие тайны, что ты и представить себе не можешь.

Твоя Адита»

События и персонажи, описанные в этой книге, – плод авторской фантазии. Реальна только историческая эпоха, точнее, разные исторические эпохи, в которых действуют герои, а также некоторые упомянутые в тексте географические точки, как в Италии, так и за ее пределами, вроде Кембриджа, Болоньи или Эпидавра – духовных центров и символов западной культуры.

А вот герои, живущие в этих точках личной или общественной жизнью, напротив, от начала до конца выдуманы. Любое сходство с реально существующими людьми случайно и непреднамеренно.

Доноры не существует, как нет и Ордале. Вы никогда не найдете их на географической карте или в Google Maps. Ими могли бы стать любой провинциальный городок и любая деревушка любого итальянского региона, выходящего к Средиземному морю.

Зато музыканты, авторы рок-опер на сюжет мифа об Орфее, – итальянец Тито Скипа–младший, русский Александр Журбин и грек Мимис Плессас – на самом деле существуют.

Мимиса, которому уже за девяносто и который, пока я писала эту книгу, продолжал колесить по миру, собирая всевозможные награды и премии, я благодарю за щедрое предоставление всей возможной информации о его рок-опере и приношу ему извинения за перемещение премьеры с 1984 года на август 1979-го и из Афин в Эпидавр. Благодарю также мою греческую переводчицу Василики Нику, через которую и шло наше общение.

Мои бабушки и прабабушки, как, впрочем, и все остальные мои предки, с обиженными минами являвшиеся мне во сне, просили предупредить читателей, что не имеют к этой истории никакого отношения. Все нижеописанное происходило только в моем воображении. А может, что-то подобное и случалось, но в какой-то другой семье, не в нашей, издревле состоящей из людей почтенных, праведных и безупречных во всех проявлениях общественной и личной жизни.

Кузина Лауретта просит отдельно указать, что ее не существует: она, как и другие персонажи, лишь плод моей фантазии.

Б. П.

Действующие лица

Семья Феррелл

в Ордале

Гарсия и Химена, первые благородные предки, конец XVI века

Клара Евгения, середина XVIII века

в Доноре

Феррандо, родился в середине XIX века

Инес де Лусада, жена Феррандо

Ада Феррелл де Лусада (Ада-старшая), дочь Феррандо и Инес

Эльвира, кузина Феррандо

Семья Бертран (происходят из Брюгге, но переехали во Флоренцию)

Гаддо (сын Вьери и Биче), родился в середине XIX века

Лукреция Малинверни, первая жена Гаддо

Танкреди и Клоринда Бертран-Малинверни, дети Гаддо и Лукреции, близнецы

Армеллина Диоталлеви[2]2
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], найденыш, гувернантка и экономка семьи Бертран

Семья Бертран-Феррелл

в Доноре (Гаддо женился во второй раз на Аде Феррелл де Лусада и обосновался в ее родном городе)

Диего, Санча, Консуэло, Инес, дети Гаддо и Ады-старшей

Маддалена Пратези[3]3
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], жена Диего Бертран-Феррелла

Ада-младшая Бертран-Пратези, дочь Диего и Маддалены

Дино Аликандиа[4]4
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], муж Санчи Бертран-Феррелл

Грация, Романо, Витторио и Умберта Аликандиа-Бертран, дети Санчи и Дино

Джорджо Артузи[5]5
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], первый муж Консуэло Бертран-Феррелл

Джулио Артузи-Бертран, сын Джорджо и Консуэло

Джероламо Дессарт[6]6
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], второй муж Консуэло Бертран-Феррелл

Мариза, Мирелла и Гаддо-Андреа Дессарт-Бертран, дети Консуэло и Джероламо

Томмазо Ланди[7]7
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], муж Инес Бертран-Феррелл

Лауретта Ланди-Бертран, дочь Инес и Томмазо

Лоренцо, Лукреция, Родольфо и Джиневра Ланчьери, дети Грации Аликандиа

Санча-младшая и Симоне Аликандиа, дети Романо

Барбара Аликандиа, дочь Витторио

Джакомо Досси[8]8
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], муж Лауретты Ланди

Ада-Мария и Якопо Досси, дети Лауретты

Прочие действующие лица

Гаэтано Арреста[9]9
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], бухгалтер Ады-старшей и ее воспитанник

Мириам Арреста[10]10
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], младшая дочь Гаэтано

Доктор Оттавио Креспи[11]11
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], лечащий врач Танкреди Бертрана

Клементина Креспи[12]12
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], его жена

Лео Кампизи[13]13
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], друг детства Ады-младшей

Чечилия Маино[14]14
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], невеста Лео

в Болонье

Джулиано Маджи[15]15
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], партнер Ады-младшей

Дария Гваланди[16]16
  Не является кровным родственником Ферреллам, Бертранам или Бертран-Ферреллам, но связан с ними через брак или иным образом.


[Закрыть], подруга Ады-младшей

Часть первая
Портрет Ады Бертран на диване
(акрил)

1

Такого оргазма Ада Бертран не испытывала еще никогда. Или правильнее сказать «не достигала»? Во времена расцвета феминистского движения ей неоднократно доводилось участвовать в бесконечных дискуссиях относительно точности терминов, шла ли речь о сексе или о политике (что тогда, по сути, было одно и то же. Как-то раз они с приятельницами всю ночь пытались решить, что написать в листовке: «сожалеем», «решительно осуждаем» или «клеймим позором». Тогда это было вопросом жизни или смерти, а теперь, пятнадцать лет спустя, потеряло всякое значение. Факты, точнее, дела, а не слова – вот что на самом деле оказалось важно.

Себя Ада Бертран всегда считала женщиной рациональной. Вот почему ее так изумила (или даже ошеломила) сила этого ощущения (взрыва? экстаза? метаморфозы? или просто безумного удовольствия?), подобного которому она в своей жизни еще никогда не испытывала. Ни разу.

Ни с Фабрицио, который стал ее первым мужчиной. Ни когда крутила любовь с Дзено в университете прямо во время лекций, уединяясь с ним в какой-нибудь подсобке на свернутых в рулон матрасах, спальниках и рюкзаках. Ни когда в феминистском клубе женского сексуального самообразования они с подругами пробовали применять на себе и друг на друге советы из руководства «Радости секса» или феминистской библии тех лет «Мы и наше тело», написанной несколькими искушенными дамами из Бостона. Ни со случайными партнерами на одну ночь в период «Великих приключений и путешествий» автостопом в шестидесятые (позже Эрика Йонг в своих романах назовет это «сексом нараспашку»). Ни даже в первые несколько раз с Джулиано после пары месяцев его активных ухаживаний, хотя она и была приятно удивлена мастерством этого очкастого ботаника, оказавшегося серым кардиналом адвокатского бюро его приятеля Альваро. Ни с кем. Никогда.

Одно время ей казалось, что оргазм – просто некий воображаемый термин, универсальный аргумент, автоматически прекращающий любые споры. Женщины прошлого, например ее собственная бабушка, в молодости небось и слова такого не знали, а в старости, услышав его, только сердились.

Но теперь Ада наконец поняла, что это ощущение не сравнимо ни с каким другим. Словно тебя зашвырнули в далекий космос и ты летишь через угольно-черную пустоту межзвездного пространства, обжигающую одновременно и нестерпимым жаром, и леденящим холодом. Она как будто поднялась в воздух, за бесконечно долгое мгновение достигнув потолка своей монашеской кельи в университетской общаге, и замерла, глядя на смятую постель и два тела под простыней. Ее собственное, тело Ады Бертран: загорелое, пока еще стройное и подтянутое, голова запрокинута, волосы разметались по подушке, глаза широко распахнуты. И, на ней и в ней, прекрасное, восхитительное тело незнакомого юноши, уткнувшегося лицом в подушку, навалившееся на нее всей своей тяжестью. Он тогда сразу заснул. С мужчинами это частенько случается. С женщинами, говорят, реже: с ней, например, такого не бывало ни разу.

И сейчас, хотя все происходило не во сне, а наяву, ее сознание будто распалось, раздвоилось. Одна Ада лежала в постели, чувствуя, как медленно отступает волна удовольствия, сердце понемногу восстанавливает ритм, а дыхание успокаивается, другая парила под потолком, бестелесная, но живая. И эта вторая, видя не только комнату с кроватью, но и парк за стеной, и готические окна библиотеки, в которых даже в этот полуночный час горел свет, и каждую комнату дома в далекой Болонье, и те, что еще дальше, в Доноре, сперва подумала: «Разве такое бывает?» – а потом: «Вот теперь я наконец понимаю, почему это называют “маленькой смертью”».

Ада Бертран была женщиной рациональной. Даже чересчур. Она никогда не теряла контроля над собой. Частенько любовники (те, кому не повезло сразу уснуть) возмущались, что она всегда оставалась сосредоточенной и внимательной, а партнеров находила порой забавными, порой скучными, но в любом случае достойными пары-тройки критических стрел. Словно профессор, готовый выставить студенту оценку в зачетку, или член жюри конкурса, притворяющийся его участником. Да еще и старающийся подобрать правильные слова, на ходу дающий определение тому, что нельзя понять, а можно только почувствовать, чему нет и не может быть названия.

Там, под потолком, за миг до возвращения в свое лежащее в постели тело, вторая Ада подумала: «Невероятно, что я впервые поняла это только здесь, в Кембридже. Мне тридцать семь, и это моя первая маленькая смерть. И теперь я возвращаюсь. Я умерла, а теперь возрождаюсь в мире живых».

Еще более невероятно, что все это случилось во время конгресса антиковедов, собравшихся в Кембридже в июне 1979 года, чтобы поговорить о некюйе (или по-гречески, как предпочитала Ада, νέκυια) – путешествиях за край ночи, туда, где мертвые возвращаются, чтобы поговорить с живыми.

2

Получив приглашение на конгресс, Ада решила было, что ехать ей не хочется. Организаторов она почти не знала, поэтому не могла понять, насколько весомы их исследования и по каким критериям подбирались докладчики, а рисковать своей репутацией серьезного ученого не собиралась. Допустим, репутация эта пока не бог весть какого масштаба, но еще может вырасти, так что стоит ее поберечь. Да и время неудачное: в конце июня она обещала дяде Танкреди дней на двадцать приехать в Донору, чтобы, как обычно, составить ему компанию и помочь перебраться на лето в загородный дом. Конечно, можно попросить Лауретту ее подменить; кузина фыркнула бы, но не отказала. Правда, дядя наверняка обидится – хотя бы потому, что в августе Ада тоже не могла его навестить: она уже запланировала путешествие в Грецию с Дарией, лучшей подругой и напарницей по всем авантюрам еще с университетских времен. И это был не отпуск, который можно отложить, а деловая или, точнее, исследовательская поездка. Без нее об осеннем конкурсе и мечтать не стоило.

К тому же в августе в Эпидавре собирались ставить рок-оперу Мимиса Плессаса, вдохновленную мифом об Орфее и Эвридике. Такую возможность Ада тоже не могла упустить: повторять это необычное представление, скорее всего, не будут. Дария, которая отправлялась с ней за компанию, чтобы поснимать греческие пейзажи и использовать их в своей работе декоратора, отложить поездку могла, Ада – нет. Но не оставлять же дядю в одиночестве в июне?

Дария убеждала ее: «Это займет всего пять дней. И учти еще, что твой доклад опубликуют, а оно того стоит. У тебя же все готово, напрягаться не придется. Это самый красивый колледж в городе, поездку и проживание оплачивают и тебе, и сопровождающему, так что можешь взять меня с собой. Кембридж в начале лета чудесен. Не представляешь, сколько бесценных фотографий я могла бы сделать в этих садах… И потом, может, нам встретится какой-нибудь привлекательный японец, как в прошлый раз в Оксфорде…»

То, о чем она говорила, случилось несколько лет назад на углубленном курсе английского языка. Японские девушки, которые его посещали, оказались редкостными уродинами: все как одна с длинными, лошадиными лицами и именами, начинающимися с «кацу-»[17]17
  Созвучно итальянскому ругательству.


[Закрыть], что вызывало непрестанное веселье итальянцев. А вот трое их земляков были так красивы, что дыхание перехватывало: высокие, стройные, мускулистые, с чувственными губами… И лодку по Айзису[18]18
  Название реки Темзы в Оксфорде.


[Закрыть] они водили с большим знанием дела – во всяком случае, по словам Дарии, проверявшей это под одеялом. В абсолютной, надо сказать, тишине. Она испытала всех троих по очереди, так что ее экспертное заключение можно было считать совершенно обоснованным, в то время как Ада ограничилась ухаживаниями некоего голландца с вечной трубкой в зубах, которые, впрочем, так ничем и не кончились.

Дария тогда уже наслаждалась прелестями брака, но летом, особенно за границей, не считала необходимым хранить мужу верность. Она много лет принимала таблетки, а на женских курсах секспросвета научилась предохраняться и от венерических заболеваний. О мужчинах она предпочитала ничего не знать и им о себе не рассказывала, считая, что этим гарантирует отсутствие преследований, телефонных звонков, писем и сожалений. Интрижка, трах – и хватит, говорила Дария. Она держалась за мужа, но считала делом чести быть настолько современной и раскрепощенной, насколько это только позволял брачный договор.

И теперь, осторожно пытаясь выпутаться из-под руки молодого человека, обхватившей ее за шею, Ада удовлетворенно подумала: «Я о нем ничего не знаю: откуда он родом, на каком языке говорит… Даже имени, не говоря уже о том, чем он занимается… И он ничего обо мне не знает».

Единственное, что она знала точно: незнакомец живет в этом же общежитии, а значит, с утра может претендовать на какое-то «после», пусть и совсем короткое. Это ее раздражало. Нужно найти способ с ним больше не встречаться. Будучи женщиной рациональной, ни о какой влюбленности Ада Бертран не думала. И о том, чтобы повторить опыт, – тоже, каким бы странным это ни показалось читателю.

3

Два десятка участников конгресса из разных стран прибыли еще накануне вечером, почти все со спутником или спутницей. Они остановились в одном общежитии, на лето избавившемся от студентов, ужинали вместе при свечах за длинными столами в огромной трапезной под великолепными готическими сводами, но никто так и не представил их друг другу. Буклет на стойке администратора сообщал лишь имена докладчиков, и без фотографий не было понятно, кто есть кто. Многие прикрепили на лацканы бейджики, но тусклое освещение не позволяло что-либо прочесть, если, конечно, совсем не уткнуться в собеседника носом.

Подруги безумно устали и растерянно озирались. Никто не обращал на них внимания. Единственным знакомым Аде лицом оказался Дитер Хорландер из Виттембергского университета, крупнейший из ныне живущих специалистов по гомеровскому языку. Он сильно постарел с их последней встречи несколько лет назад на конгрессе филологов-классиков в Стамбуле. Одряхлел – вот более подходящее слово. Интересно, как он до сих пор путешествует, если и стоять-то не может, не опираясь на палку? Разве что его сопровождающая – медсестра. Во всяком случае, присутствие Хорландера немного успокоило Аду относительно серьезности мероприятия.

А внимание Дарии привлекла очень юная и очень красивая девушка в дальнем конце центрального стола. Время от времени бросая сонные взгляды из-под полуопущенных век, она ухаживала за пожилым человеком с жидкими седыми волосами, зачесанными поперек лысины. За спинкой его стула стояли костыли.

– Наверное, дочь, – заметила Ада. – Лицо у нее знакомое.

– Типичное для прерафаэлитов, – возразила Дария. – Она могла бы быть моделью у Данте Габриэля Россетти. «Корделия и король Лир».

– Или как у Эллен Терри на фото Джулии Маргарет Кэмерон.

Будучи студенткой, Ада завешала всю комнату купленными в Англии постерами с портретами работы знаменитого викторианского фотографа и теперь частенько задавалась вопросом, нравились ли они ей сами по себе или потому, что Джулия Маргарет приходилась теткой Вирджинии Вулф, еще одной ее юношеской страсти.

Но даже сейчас, спустя почти двадцать лет, меланхоличный вид и усталый, невидящий взгляд этой девушки ее заинтересовали.

По приезде Ада и Дария с радостью обнаружили, что спать им придется не вместе, а в двух одноместных комнатах Old Building, самого древнего и впечатляющего в колледже корпуса, которого студенты обычно избегали из-за отсутствия душа. Обе комнаты располагались на втором этаже; на площадку выходили еще две двери: первая вела в общую ванную, вторая – в третью спальню. Дверь туда все время была открыта, а ключ торчал в замке: по-видимому, постоялец пока не прибыл.

– Повезло. Надеюсь, ее так никто и не займет, – сказала Ада. – Тогда весь этаж останется в нашем распоряжении.

Но этим надеждам не суждено было сбыться. А повезло им или нет, никто в тот момент сказать не мог.

4

Утром, всего лишь следующим после приезда утром, хотя казалось, что с тех пор прошла уже целая вечность, Ада проснулась около девяти. Конгресс начинал работу только в одиннадцать, а ее выступление и вовсе запланировано на вторую половину дня. Можно было вдоволь понежиться в постели, поэтому будильник Ада не заводила. На двери комнаты Дарии она нашла записку: «Пойду поработать на реку, свет замечательный. Увидимся за обедом».

Фотографии служили Дарии образцом для trompe-l’œil[19]19
  Обманка (фр.) – технический прием для создания оптической иллюзии трехмерности нарисованного объекта.


[Закрыть], которыми она расписывала стены самых роскошных особняков Болоньи и ее окрестностей (порой называя их «муралями», словно воображая себя этаким женским вариантом Диего Риверы).

В общей ванной обнаружились лишнее полотенце, еще влажное, и мужской несессер, а на полочке под зеркалом – бритва. Дверь в третью спальню была закрыта.

Завтрак организаторы устроили под открытым небом. Низкая живая изгородь по краю большой лужайки с тыльной стороны здания пестрела красными фуксиями с лепестками, напоминавшими сережки в стиле либерти, пионами всех оттенков, от белого до розового, и пышными синими цветами, названия которых Ада не знала, высокими и прямыми, словно алтарные свечи. За столиками оставалось лишь несколько таких же поздних пташек. С подносом в руках она огляделась и увидела все ту же прерафаэлитскую девушку, сидящую в одиночестве под деревом, укрывавшим ее своими ветвями, словно огромным зонтиком. Свет, проникавший сквозь листву, пятнал обнаженные руки незнакомки подрагивающими нежно-зелеными бликами, и от этого зрелища Аду вдруг захлестнуло желание. Обычно она не чувствовала влечения к женщинам, пусть иногда и позволяя себе приключение, но скорее в порядке эксперимента, редких «заметок на полях», чем ведомая инстинктами. Ее психоаналитик предполагал, что это может быть своеобразной реализацией эдипова комплекса, только обращенной не к отцу, а к матери. «Скорее уж тогда к бабушке, – возражала Ада. – Это она меня вырастила, а матери я почти не знала».

Ускорив шаг, она направилась к девушке и уселась напротив нее.

– Good morning[20]20
  Доброе утро (англ.).


[Закрыть].

– Доброе утро. Вы же итальянка, верно?

– У меня такой ужасный акцент?

– Нет, что вы, просто вчера услышала ваш разговор с подругой.

– А вы… ты тоже итальянка? Прости за фамильярность, но ты еще достаточно молода, чтобы я могла обратиться на «ты».

– Вы, мне кажется, тоже слишком молоды для докладчика… Я боялась, что увижу здесь только седобородых старцев. – Улыбнувшись, девушка кивнула в сторону Дитера Хорландера, сидевшего за столиком в глубине лужайки в сопровождении крепкой румяной блондинки за сорок.

«А ведь и в самом деле ездит с медсестрой», – вздохнула про себя Ада. Хотя их с прославленным стариком почти ничего не связывало, она беспокоилась о нем, будто он был ее дедом или болезненным пожилым дядюшкой.

– О чем будете рассказывать? – поинтересовалась девушка.

– Ничего особенного. Мне позвонили в последний момент, времени подготовиться почти не было… Может, вообще выйду за рамки темы конгресса.

– В какую сторону?

– А ты, в принципе, понимаешь суть? Все эти разговоры с мертвыми…

– Немного.

– И что же тебе известно?

– Ну, я изучаю антропологию. В Королевском колледже, в Лондоне. И знаю, что некоторые примитивные народы по сей день… – Она запнулась и, помолчав немного, переспросила: – Так почему за рамки?

– Потому что мои покойники, а точнее, покойницы не заговаривали с посетителями. И никто не спускался в Аид, чтобы с ними поболтать. Встречи с ними происходили случайно, если не считать того единственного, кто пришел не задавать вопросы, а увести с собой.

– И ему это не удалось, верно? Вы же говорите об Эвридике? Из мифа об Орфее?

Итак, вне всякого сомнения, она неплохо знает греческую мифологию. Отличница, стало быть, мысленно поставила галочку Ада. Еще один балл в ее пользу.

– А почему антропология? – в свою очередь поинтересовалась она. Но сразу же пожалела об этом: собственный тон показался ей чересчур менторским.

Вообще говоря, так оно и было. А ведь эта девушка – не ее ученица, и Аде хотелось быть с ней на равных.

– Ой, прости, – добавила она. – Я же не представилась. Меня зовут Ада Бертран. – И она показала в программе конгресса свое имя и регалии: «Доцент Болонского университета, Италия, читает курс древнегреческой литературы», за которыми следовал список многочисленных публикаций, посвященных по большей части мифу об Орфее.

– Эстелла Йодиче, – представилась девушка. – Как падчерица мисс Хэвишем. Мой отец – фанат Диккенса. Даже брата моего хотел назвать Пипом – маме с трудом удалось настоять на Филиппе. С другой стороны, у вас тоже диккенсовское имя.

– Да, знаю, из «Холодного дома». Но это не в честь романа: так звали мою бабушку, – ответила Ада, вспоминая про себя: «Йодиче? Никогда не слышала этой фамилии в среде античников». – А твой отец, он какое ко всему этому имеет отношение? Ты же с ним приехала? Видела вас вчера за ужином.

Девушка рассмеялась:

– Думаете, я бы позволила отцу укладывать пряди поперек лысины? Это профессор Палевский с моего факультета. Странный тип. Попросил меня помочь ему с костылями. А заодно и секретарем подработать.

– О чем его доклад?

– О шаманизме. Проделал уйму полевых исследований.

– Я-то думала, мы тут все античники, – вздохнула Ада. Так вот, значит, почему она никогда не слышала этой фамилии, Палевский.

Эстелла недовольно скривилась и тут же рассмеялась.

– Совершенно чокнутый. Но платит он мне как ассистентке. Нужно же хоть как-то зарабатывать, если я хочу закончить учебу. Его доклад утром.

– А мой уже сегодня днем.

– Обязательно приду послушать.

– Только если считаешь, что тебе будет интересно… Но скажи, как же так получилось, что ты учишься в Англии?

Оказалось, что Эстелла с двенадцати лет живет в Манчестере: переехала с семьей из Неаполя, когда отцу предложили работу. Она со смехом вспоминала, сколько усилий им, особенно взрослым, и больше всего маме, пришлось приложить, чтобы «остыть» и приспособиться к холодности тамошней публики. Да и надеждам отца сколотить состояние не было суждено сбыться: жили они скромно, практикуя традиционное итальянское искусство как-то выкручиваться.

– В XIX веке родителей считали бы шарлатанами: ну, знаете, такой штампованный типаж – итальянец с шарманкой и обезьяной, который за медный грош предскажет вам судьбу. Но поскольку они настаивали на приличном образовании, я поступила в Королевский колледж. Даже стипендию платят.

Ада завороженно слушала. Ее смутно волновали отдельные черты лица Эстеллы: аккуратные ушные раковины, длинные ресницы, не тронутые тушью, тонкая шея, нежнейший пушок на щеках в мягком контровом свете солнца… И низкий, чуть хрипловатый голос – какой диссонанс с ироничным тоном… До чего же прелестная молодая женщина – а ведь, наверное, даже не догадывается о своей привлекательности… что лишь усиливало ее очарование для Ады. Интересно, взаимно ли это притяжение? «Хотя чем я могу ее заинтересовать, в моем-то возрасте?» Тем не менее она ужасно хотела понравиться девушке, пусть даже всего на несколько минут, проведенных за завтраком.