Текст книги "Фантастичнее вымысла"

Гадая самому себе

На чердаке Мэрилина Мэнсона почти полночь.

Это площадка винтовой лестницы, на которой стоит скелет человека семи футов ростом с почерневшими от времени костями. Вместо человеческого черепа у него череп барана. По словам Мэнсона, когда-то череп этот служил алтарем в старой сатанистской церкви где-то в Британии. Рядом со скелетом протез, искусственная нога, которую после концерта, отстегнув, Мэнсону подарил какой-то инвалид. Рядом – парик из кинофильма «Джо Дерт».

Это финал десятилетней работы. Это – новое начало. Альфа и омега человека, который целое десятилетие трудился над тем, чтобы стать самым презираемым, самым страшным исполнителем. Своего рода защитная реакция, помогающая выжить. А может, он стал таким просто от скуки.

Стены вокруг красные. Мэнсон сидит на черном ковре, тасует карты Таро и говорит:

– Очень трудно гадать для самого себя.

Где-то, рассказывает он, у него есть скелет семилетнего китайского мальчишки, разобранный на части и запечатанный в пластиковые пакеты.

– Наверное, я смогу сделать из него канделябр, – говорит Мэнсон.

Где-то стоит бутылка абсента, который он пьет, несмотря на то, что боится разрушить свой мозг.

Здесь, на чердаке, хранятся его картины и рукопись его новой книги – романа. Мэнсон показывает эскизы новой колоды карт Таро. Почти на каждой карте – его собственное изображение. Мэнсон – Император с протезами вместо ног, сидящий в кресле-каталке. Он сжимает в руках винтовку. За его спиной перевернутый, древком вверх, американский флаг. Мэнсон – безголовый Шут, срывающийся вниз с обрыва с зернистым фото Джеки Онассис в розовом костюме на фоне рекламного плаката избирательной кампании Джона Фицджералда Кеннеди.

– Это новая версия карт Таро, – объясняет он. – Я заменил мечи ружьями. Судья взвешивает на весах Библию и человеческий мозг.

Поскольку каждая карта имеет несколько значений, то ей присущ по-настоящему магический, ритуальный элемент. Когда тасуешь колоду, то считается, будто передаешь картам свою энергию. Звучит сомнительно. Я этим редко занимаюсь. Мне больше нравится символизм, а не желание довериться предсказаниям.

– Думаю, резонно будет задать вопрос: «А что же дальше?», – говорит он. Затем раскладывает карты и начинает истолковывать их значение. Было бы более точно сказать: – А какой же мой следующий шаг?

* * *

Мэнсон истолковывает первую карту: Иерофант.

– Первая карта, – говорит Мэнсон, глядя на перевернутую вниз головой карту, – символизирует мудрость и предусмотрительность, а то, что я объяснял ее, когда она была перевернута, может означать противоположное – недостаток этих качеств. В каком-то отношении я могу оказаться наивным. Эта карта в данный момент – мое прямое влияние.

* * *

Гадание на картах Таро происходит после того, как Роуз Макговен вышла из дома на Голливуд-Хиллз, в котором они обитают вместе. Она вышла после того, как вместе с Мэнсоном поиграла со своими бостонскими терьерами, Багом и Фестер, и показала ему каталог с костюмами для Хэллоуина, в которые хочет нарядить собак. Роуз говорит о «Бостонском чаепитии» – это когда сотни людей в парке Лос-Анджелеса выгуливают своих бостонских терьеров. Они рассказывают, как взяли напрокат синий «кадиллак» 1975 года выпуска – единственный такой, имевшийся в прокатном агентстве, – чтобы съездить на какую-то занесенную снегом ферму на Среднем Западе, где они купили двух терьеров для родителей Мэнсона.

Водитель лимузина ждет на улице. Роуз торопится на самолет, ей надо успеть в Канаду, на съемки фильма с режиссером Аланом Альда. На экране установленного на кухне монитора видны изображения сразу с нескольких видеокамер наблюдения; по словам Макговен, Альда выглядит всегда по-разному, а еще у него огромный нос. Мэнсон отвечает, что по мере того как мужчины становятся старше, у них продолжают увеличиваться в размерах нос, уши и мошонка. Его мать, медсестра по профессии, рассказывала ему об одном старике, у которого мошонка болталась почти до колен.

Мэнсон и Макговен целуются на прощание.

– Спасибо тебе, – говорит она. – Теперь, когда я буду работать с Аланом Альда, я всегда буду думать про то, какой величины у него мошонка.

* * *

Все на том же чердаке Мэнсон объясняет значение второй карты: Правосудие.

– Ее можно отнести к моим суждениям, – говорит он. – Моей способности распознавать, например, друзей или угадывать выгодные коммерческие сделки. В данный момент она говорит, в каком состоянии я пребываю. Я чувствую себя немного наивным или неуверенным в том, что касается дружбы или коммерческих сделок, то есть применительно к определенным отношениям, которые сложились между мной и моей звукозаписывающей компанией. Так что в этом имеется известный смысл.

* * *

За день до этого в офисе звукозаписывающей компании на бульваре Санта-Моника Мэнсон сидел на черном кожаном диване. На нем были черные кожаные брюки, и всякий раз, когда он менял позу, трение кожи о кожу вызывало звук, похожий на низкое басовитое рычание, удивительным образом напоминающее голос самого Мэнсона.

– В детстве я пытался научиться плавать, но терпеть не мог, когда вода попадала в нос. Я боюсь воды. Не люблю океан. В нем есть нечто бесконечное, что вселяет в меня страх.

Стены темно-голубые. Свет в комнате выключен. Мэнсон сидит в этой темно-голубой комнате с работающим на всю мощь кондиционером. На нем темные очки. Он пьет «кока-колу».

– Похоже, уже стало закономерностью, что я живу в тех местах, которые не для меня. Началось это еще с Флориды, и, возможно, из-за этого мне бывает трудно вписаться в местную жизнь. Наверное, я научился находить привлекательность в местах, которые абсолютно не похожи на то, что меня окружает, именно потому, что я терпеть не мог пляжную культуру.

Обычно я просто садился и наблюдал. Когда я впервые оказался во Флориде и еще никого там не знал, то садился и разглядывал людей. Просто слушал их разговоры и наблюдал. Если ты собираешься создать что-то такое, что люди будут смотреть и слушать, то сначала надо научиться слушать их самих. В таком деле – это главное.

* * *

У себя дома, на чердаке пятиэтажного дома, отпивая красное вино из бокала, Мэнсон объясняет третью карту: Шута.

– Третья карта символизирует мои цели, – поясняет он, и его голос напоминает звук, возникающий при трении кожи о кожу. – Шуту суждено совершить прыжок в пропасть, и это хорошая карта. Она символизирует начало путешествия или большой шаг вперед. Для меня это означает рекламную кампанию моей звукозаписывающей фирмы или предстоящие гастроли.

Я боюсь помещений, в которых полно народу. Я не люблю находиться посреди большой толпы, но чувствую себя вполне комфортно, выступая на сцене перед несколькими тысячами людей. По-моему, это правильный способ преодолеть свой страх.

Голос Мэнсона звучит настолько низко и мягко, что порой тонет в шуме работающего кондиционера.

– Может показаться невероятным, но я ужасно застенчив, – признается он. – Смешное качество для эксгибициониста, всегда находящегося в гуще толпы. Но я действительно ужасно застенчив.

Я люблю петь, даже когда остаюсь один. Всякий раз, когда я пою, людей рядом со мной минимальное количество. Когда я записываю песню, то иногда заставляю всех выйти вон.

О гастролях он говорит так:

– Угроза смерти придает жизни осмысленность и привлекательность. Это – главное освобождение от скуки. Быть в самой гуще всего на свете. Я раньше думал: «Я знаю, что собираюсь довести то, что делаю, до крайности, чтобы все поняли, что я собираюсь начать жизнь на дне и сделаться самой презираемой личностью. Я стану воплощением всего того, что вас раздражает, и вы не сможете сказать ничего такого, что бы обидело меня, и не сможете оскорбить меня. Потому что со дна можно только подняться выше». По-моему, ужасно приятно осознавать, что никому не удастся меня унизить. Разве что убить. Потому что я – олицетворение всего самого низменного. Я – самое скверное, что только может существовать, и вы никогда не сумеете обвинить меня в том, что я запятнал себя недостойным поступком. Потому что, как я только что сказал, я и без того гадок так, что дальше некуда. У меня словно крылья расправились – такую свободу я ощутил, когда понял, что не нужно переживать по поводу того, что кто-то может тебя унизить.

Если кому-то не нравится моя музыка, то мне на это наплевать. Действительно наплевать. Если кому-то не нравится то, как я выгляжу, если кому-то не нравятся мои высказывания, это значит, что я отчасти добился, чего хотел. То есть получаю от людей то, что и хотел.

* * *

Мэнсон разъясняет значение четвертой карты: называется она Смерть.

– Четвертая карта – это ваше далекое прошлое, – говорит он. – Карта, которая называется Смерть, символизирует главным образом переход. Отчасти это то, чем вы были раньше, отчасти то, чем являетесь в данный момент. Для меня это имеет особый смысл, если учесть, что в моей жизни за последние десять лет произошли грандиозные изменения.

* * *

Сидя в темно-синем офисе своей звукозаписывающей компании, он рассказывает:

– Думаю, моя мамочка до известной степени страдает синдромом барона Мюнхгаузена. Он проявляется в тех случаях, когда люди пытаются убедить вас в том, что вы больны, чтобы подольше находиться рядом с вами. Когда я был молод, мать обычно уверяла меня, что у меня аллергия к самым разным вещам, к которым я на самом деле не испытывал никакой аллергии. Она утверждала, что у меня аллергия к яйцам и стиральному порошку и прочей дребедени. В этом отчасти есть что-то медицинское, потому что моя мать по профессии медсестра.

Черные расклешенные брюки колыхнулись, закрывая черные башмаки с тупыми носами.

Мэнсон продолжает рассказ:

– Помнится, у меня возникла проблема. Закрылось отверстие уретры, и мне сделали операцию на пенисе, чтобы ее открыть. Это было самое худшее из всего, что может произойти с ребенком. Мне сказали, что, когда начнется пора полового созревания, мне придется снова идти к хирургу и повторить операцию. Я ответил: «Ни за что. Мне плевать, какой струйкой у меня выходит моча. К вам я никогда не вернусь».

Мать Мэнсона до сих пор хранит в пробирке кусочек его крайней плоти.

– Когда я стал старше, у нас с отцом начались нелады. Его часто не бывало дома, и я редко общался с ним, потому что практически никогда не видел. Он все время работал. Я не знал, кем стану, когда вырасту, но, пожалуй, от отца я унаследовал черты трудоголика. Мне исполнилось двадцать, когда отец впервые рассказал о том, что был на вьетнамской войне. После этого он стал рассказывать мне о людях, которых убивал, и о том, как они использовали против вьетнамцев дефолиант «эйджент оранж».

У нас с отцом проблемы с сердцем, какие-то там шумы. Я в детстве очень много болел. Три или четыре раза лежал с пневмонией, причем каждый раз в больнице. У меня всегда был недостаточный вес, я был тощий и хилый. У людей просто руки чешутся отлупить такого недоноска.

В соседних комнатах постоянно звонят телефоны. С улицы доносится шум машин, мчащихся по четырехрядному шоссе.

– Когда я писал эту книгу [автобиографию], – рассказывает Мэнсон, – я не задумывался о том, что похож на своего деда. Только когда дописывал последние страницы, меня осенило. В детстве я его воспринимал как какого-то монстра, потому что у него в доме хранились женская одежда, искусственные члены и тому подобное, а в конце моей истории я стал еще более омерзительным созданием, чем был мой дед. Кажется, я никому об этом раньше не рассказывал, – говорит Мэнсон, – но в прошлом году я выяснил, что отец и дед не ладили между собой. Мой отец пришел с вьетнамской войны, и его выгнали с работы, сказав, что он задолжал за квартиру. Это действительно какая-то темная история, которая мне всегда не нравилась. И отец в прошлом году рассказал, что узнал, будто мой дед – ненастоящий его отец. Для меня это был удар, я отказывался верить своим ушам, но, с другой стороны, это многое объясняло, например, почему дед всегда так плохо относился к нему, почему у них были такие скверные отношения. Жутко даже подумать, что дед мне не родной.

Подозреваю, что символы смерти притягивают меня с такой силой потому, что в детстве я жутко боялся умереть – я вечно болел, а у родных было плохое здоровье, – так что мной очень долго владел страх смерти, причем постоянно. И потом еще был страх дьявола. Страх конца света. Вознесение на небеса – христианский миф, которого, как я недавно выяснил, даже нет в Библии. Всего этого я теперь не боюсь. Теперь я сам стал тем, чего когда-то боялся.

* * *

На своем чердаке Мэнсон толкует пятую карту: Повешенный.

– Пятая карта объясняет ваше недавнее прошлое, – говорит он. – Она означает недавно произошедшую перемену. В моем случае это значит, что я сосредоточен на себе самом и, возможно, пренебрегаю дружбой и близкими отношениями.

Я родился в шестьдесят девятом, и это был примечательный год. В нем много чего вместилось. Особенно эта пластинка «Holy Wood». Потому что шестьдесят девятый стал концом очень многих вещей. В культуре все так сильно изменилось, и, мне кажется, примечательно, что я родился именно в этом году. Шестидесятые подходили к концу. Хаксли и Кеннеди умерли в один и тот же день. Для меня это стало началом некой схизмы или воротами в будущее. Я стал во всем этом усматривать параллели. Олтамонт был похож на Вудсток-99. Дом, в котором я живу… в нем жили «Роллинги», когда сочиняли песню «Let it bleed». Я отыскал «Cocksucker Blues», давно забытый фильм, который они сняли. Там видно, как они сидят в моей гостиной и сочиняют «Gimme shelter». А «Gimme shelter» была песней, в которой содержится символ трагедии в Олтамонте. Потом были эти убийства, которые совершил Мэнсон и которыми я всегда был одержим еще с детства.

– Мне всегда не давала покоя одна вещь, – объясняет он. – Никсон на суде заявил, что Мэнсон виновен. А все потому, что Никсона самого обвинили в том, что на нем лежит ответственность за все то, что происходит в обществе и культуре. То же самое случилось и с Клинтоном, когда тот сказал: «Почему молодежь ведет себя так агрессивно? Это Мэрилин Мэнсон виноват. Кино виновато. Виновата эта игра». А после этого он посылает за океан самолеты бомбить людей. И еще удивляется, почему молодежь берется за бомбы и убивает людей…

Мэнсон приносит свои акварели и мрачные разноцветные портреты-кляксы работы Макговен, сделанные в манере тестов Роршаха. Картины он рисует не столько красками, сколько раствором, который получается после того, как прополоскал в воде кисти. На одной из них изображены улыбающиеся головы Эрика Харриса и Дилана Клебольда, насаженные на растопыренные пальцы – символ мира.

– Оказывается, они не были моими поклонниками, – говорит Мэнсон. – Один репортер из Денвера провел свое расследование и выяснил, что я им не нравлюсь, потому что они считают, будто я продался толстосумам. Им по душе более крутой андеграунд. Меня ужас как достало то, как пресса хватается за какую-нибудь ерунду, которая потом разрастается как снежный ком. А все потому, что я слишком уязвимая мишень. У меня вид такой, будто я повинен во всех грехах.

Он говорит:

– Меня часто спрашивают: «Что бы вы им сказали, будь у вас возможность поговорить с ними?» И я отвечаю: «Ничего. Я бы их выслушал». В том-то и заключается проблема. Никто не слышал того, что они говорили. Если бы вы слышали, то наверняка знали бы, в чем дело.

Странно, принято думать, что музыка – это прежде всего то, что мы слушаем, а по-моему, музыка тоже слушает нас и не выносит суждений. В музыке любой ребенок может найти то, с чем он себя идентифицирует. Или любой взрослый. Это такое место, куда можно отправиться, не боясь, там тебе начнут промывать мозги. Там нет никого, кто бы указывал, во что верить, а во что нет.

* * *

Мэнсон объясняет шестую карту: Звезда.

– Эта карта символизирует будущее, – говорит он. – Звезда. Она означает большой успех.

* * *

Он рассказывает:

– Я долгое время даже не представлял, что приближается этот момент. Я никогда не заглядывал дальше, потому что всегда считал, что либо уничтожу себя, либо меня кто-то убьет. В некотором смысле я одолел мечту. А это страшно – все равно что начать жизнь заново, – но и неплохо, потому что мне именно это и нужно. В течение жизни происходит много незначительных повторных рождений, но теперь мне кажется, будто я родился заново и оказался там, где когда-то и начал жить, но уже немного по-другому. Я каким-то образом возвращаюсь в прежнее время, но уже более знающим, более опытным.

Он говорит:

– Для меня нет ничего необычного в том, чтобы сниматься в кино, но при этом все должно быть так, как я хочу. Мне кажется, я больше подхожу на роль режиссера, а не актера, хотя я люблю играть. Я разговаривал с Ходоровским, тем самым парнем, который снял «El Topo» и «Holy Mountain». Это испанский режиссер, когда-то работал с Дали. Он написал сценарий под названием «Able Cain». Фантастическая вещь. Он работал над ней пятнадцать лет и не хотел ею заниматься, но потом позвонил мне, потому что я единственный, с кем он захотел работать. Предлагаемая роль очень не похожа на то, каким я представляюсь людям. Почему меня заинтересовал сценарий? Потому что те, кто предлагал мне сниматься раньше, хотели, чтобы я сыграл как бы версию себя самого, а это мне неинтересно.

Сейчас весна 2001 года, и у Мэнсона скоро выйдет его первый роман. Он называется «Holy Wood» и повествует о его трех первых пластинках. В своем чердаке Мэнсон сидит на полу. Экран ноутбука отбрасывает на него голубой свет. Он вслух зачитывает первую главу. Это волшебная, сюрреалистическая, поэтичная история, напичканная всевозможными подробностями и совершенно не похожая на скучную классическую прозу. Увлекательная, восхитительная вещь, но пока что она строжайше засекречена.

* * *

Мэнсон объясняет седьмую карту: Жрица.

– О ней, – говорит он, – я не могу сказать ничего определенного.

* * *

Тех, кто приходит взять у Мэнсона интервью, его пресс-агент просит не писать о том, что он встает каждый раз, когда в комнату входит женщина. После того как его отец после травмы поясницы получил инвалидность, Мэнсон купил родителям дом в Калифорнии и материально их поддерживает. Останавливаясь в отелях, он записывается у портье под именем «Патрик Бейтмен». Так зовут серийного убийцу из романа Брета Эллиса «Американский психопат».

* * *

Мэнсон объясняет восьмую карту: Мир.

– Мир, – говорит он, – в подходящем окружении символизирует окружающий мир или внешние вещи, которые могут вам помешать.

* * *

Он говорит:

– В Дублине со мной произошел потрясающий случай. Поскольку место это католическое, то я во время моего европейского турне сделал одну вещь. По моему указанию из телевизоров сложили крест. Телевизоры загораются, и тут появляюсь я – практически голый, за исключением кожаных трусов. Я раскрасился так, что со стороны кажется, будто у меня обуглилась кожа. Я выхожу на сцену. Крест объят огнем. Я вижу, что люди в первых рядах отворачиваются, стараются не смотреть в мою сторону. Вот это да! Это был высший комплимент в мой адрес. Зал был настолько оскорблен – просто невероятно, что кто-то способен так оскорбиться, – что люди отвернулись и отказывались смотреть на меня. Сотни людей.

* * *

Мэнсон объясняет девятую карту: Башня.

– Башня – нехорошая карта, – говорит он. – Она означает разрушение. Но в этом смысле мне она представляется движением наперекор множеству людей. Если толковать ее в революционном смысле, то действительно произойдет некое разрушение. То, что конечный результат – солнце, означает, что разрушителем буду не я, а другой. Скорее всего именно другие люди попытаются помешать мне.

О написанном им романе Мэнсон говорит так:

– Вся эта история, если взять ее с самого начала, параллельна истории моей жизни, только она рассказана при помощи метафор и символов, которые, как мне казалось, другие люди могли бы извлечь из нее. Она о том, каково быть невинным и наивным, подобно Адаму в раю до грехопадения. «Holy Wood» я использовал как метафору, она понадобилась мне, чтобы изобразить то, что людям представляется идеальным миром, идеалом, к которому мы должны стремиться. То, как мы должны смотреть на мир и как должны действовать в нем. И еще он о том, чтобы желать – всю свою жизнь! – вписаться в этот мир, который не считает тебя своим, который тебя не любит, который на каждом шагу ставит тебе подножки и постоянно бьет, бьет и бьет, и в конце концов ты понимаешь, что ты добился своего, а вокруг тебя те же самые люди, которые старались втоптать тебя в грязь. Поэтому ты автоматически начинаешь ненавидеть всех без исключения людей, тебя окружающих. Ты презираешь их за то, что они насильно сделали тебя частью той игры, в которую тебя незаметно втянули. Ты каким-то непонятным образом меняешь одну тюремную камеру на другую.

Так начинается революция, – говорит он. – Ты – идеалист и веришь в то, что способен изменить мир. А потом обнаруживаешь, что ты не способен ничего изменить, даже самого себя.

* * *

Макговен звонит из аэропорта и обещает позвонить снова, когда полет закончится и они приземлятся. Через неделю Мэнсону предстоит поездка в Японию. Через месяц у него всемирное турне, оно начнется в Миннеаполисе. Следующей весной завершитcя его роман. После этого Мэнсон начнет жизнь заново.

– Порой мне кажется, будто, отодвинув в сторону какой-то долговременный проект, я сбросил с плеч не тяжкое бремя, а лишь небольшой груз, – говорит он. – Это дает мне свободу, и я могу отправиться, куда только захочу. Я чувствую себя так же, как и десять лет назад, когда я только что создал свою группу. Я испытываю такой же драйв, и меня посещает такое же вдохновение и прежнее презрение к миру, которое побуждает меня совершить нечто такое, что заставит людей думать.

Единственный страх, который до сих пор не изжит во мне, – это страх лишиться творческого дара, навсегда утратить вдохновение, – признается Мэнсон. – Я могу потерпеть неудачу, что-то может не получиться, но я по крайней мере делаю сознательный выбор. Если я чем-то занимаюсь, то не потому, что не умею ничего другого.

* * *

Мэнсон объясняет десятую карту: Солнце.

Два бостонских терьера свернулись калачиком и спят в черном бархатном кресле.

Он говорит:

– Это конечный итог – Солнце, которое символизирует счастье и великие свершения.