Текст книги "Черный список"

Глава 7

21 марта

Было время ланча, и Слоун едва не опоздала на персональную тренировку с Оксаной. Она забежала в кабинет, чтобы забрать спортивную сумку и папки, которые еще утром намеревалась передать Кэтрин. В баре та произвела впечатление сотрудницы, которой не терпится поскорее окунуться в работу, как будто она только об этом и думает. Ей хотелось вникнуть в детали всех сделок, над которыми работала Слоун; Кэтрин расспрашивала, как та начинала свою карьеру, интересовалась организацией корпоративной юридической структуры. Те же вопросы она задавала и Эймсу. А тот сразу же принялся пичкать ее байками о высокорискованных сделках, которые заключались буквально в самый последний момент.

Я так хочу быть похожей на вас. Неужели Кэтрин произнесла это, как раз когда Слоун взяла несколько мятных подушечек из тарелочки на стойке администратора? Они заказали по два, а может быть, по три бокала. Почему она согласилась столько выпить? Наверное, это все Эймс, его влияние. И потом, Кэтрин сидела очень близко, и Слоун постоянно ощущала рядом ее лицо. Возможно, она ослышалась; она не хотела просить ее повторить комплимент. Что ж…

Теперь кабинет Кэтрин был пуст, и Слоун почувствовала сильное облегчение.

Она остановилась у толстой стеклянной стены кабинета Грейс. Предполагалось, что стекло должно усиливать корпоративный дух в офисах открытой планировки, но на самом деле такая концепция, конечно же, весьма ограничивала частную жизнь и лишала известного уединения. Дверь кабинета Грейс находилась всего в нескольких шагах от кабинета Кэтрин…

Слоун постучала.

– Не видела Кэтрин? – спросила она.

Грейс подняла голову.

– О…

С тех пор как она вернулась на работу из декретного отпуска, ее кожа выглядела серой, словно Грейс заболела или всю дорогу проторчала в подземном бункере. Правда, сама Слоун никогда об этом не говорила. Однажды ей, правда, пришлось объяснить Дереку, что сказать женщине, что та выглядит «усталой» – все равно что заявить, что она плохо выглядит. Даже ужасно. Поэтому не стоит так делать.

– Она у Эймса. – Грейс продолжала что-то набирать на клавиатуре. – Как там Эбигейл?

Слоун посмотрела в коридор, в сторону закрытой двери в кабинет Эймса. Что они там делают?

Расстроившись, она покачала головой. В конце концов, Эймс – это их босс. Вот и всё. Он начальник над всеми адвокатами в юридическом отделе. Но раз так, то Слоун знала, что могло произойти за закрытой дверью его кабинета.

Она снова нырнула в кабинет Грейс.

– Прости, что ты сказала?

– Я спросила, как дела у Эбигейл.

В последнее время Слоун отвечала на такие вопросы весьма уклончиво. Она представила, как рассказывает Грейс о том, что сегодня Эбигейл впервые взбрыкнула и выпучила на нее глаза. Из-за какой-то тарелки с овсянкой. Надо же! На свою суперкрутую и суперзабавную мать! В ответ Грейс, наверное, добродушно рассмеялась бы и сказала: «О господи, как же быстро они растут, верно?» Только это все чушь, потому что Эбигейл росла не быстро. Она росла медленно. Иногда до боли медленно. Она и ходить-то начала только в полтора года. А в десять все еще любила смотреть канал «Дисней» и шить цветные прихватки. Она любила помечтать, а еще сесть на корточки и гонять палками мокриц по земле. Слоун была уверена, что новая, сумрачная Эбигейл решила в полный голос заявить о себе сразу после инцидентов в школе, после тех противных, ужасных текстовых сообщений. Это что, просто совпадение?..

Она слишком остро реагировала на происходящее. Это отмечали многие. Возможно, так и есть. Но разве легка родительская доля? Ведь все кому не лень твердят вокруг: «Прекратить издевательства! Подготовьте своего ребенка, дайте отпор школьным задирам! Кукурузный сироп с высоким содержанием фруктозы?! Ни в коем случае!! Он может убить ваших отпрысков прямо во сне!» Ну, и прочая подобная белиберда…

Она могла бы высказать все это Грейс, но потом резко передумала. Над Грейс Стентон никто никогда не издевался. В школе она была королевой. И хотя осталась доброй и чуткой, рассказать ей об Эбигейл означало бы… предать собственную дочь. Слоун не могла даже вынести саму мысль о том, что даже на секунду, на какое-то мимолетное мгновение – даже про себя – Грейс может хоть капельку разочароваться в Эбигейл.

– У нее все отлично. На следующей неделе она выступает с фортепьянным концертом. Играет «Марш ре мажор» Баха. – А может, это Бетховен в соль мажоре, промелькнуло у нее в голове. – Но я не смогу прийти, у меня встреча. – Она повернулась, чтобы уйти, но задержалась. – Ах да, ты не получала ту электронную таблицу?

Грейс слегка прищурилась и моргнула.

– В мой почтовый ящик ничего такого не поступало. – Она зевнула. – Хотя я забыла спросить.

– Я тоже.

– Наверное, мы с тобой уже не так расторопны, как раньше. Стареем…

– Прикуси язык, – усмехнулась Слоун. – И скажи Кэтрин, что я искала ее, хорошо? Бумаги у нее на столе. Пожалуйста, просмотри их, а после дай комментарии.

Грейс сложила губы в тонкую линию и махнула рукой, но даже этот жест получился каким-то вялым. Слоун мысленно напомнила себе потом напроситься к ней домой. В конце концов, она была крестной матерью Эммы Кейт. Она должна сказать подруге, что умирает от желания вновь повидаться с Эммой. И успеть до того, как у ребенка сформируются нормальные зубы. И до того, как она научится закатывать глаза…

Но Слоун хорошо знала, что мысленные напоминалки – это для нее вечная, неразрешимая проблема. Ее жизнь, по сути, превратилась в пустые бутылки из-под воды, разбросанные на полу ее дорогого автомобиля. В нераспечатанные конверты и пакеты на кухне. В так и не отправленные благодарственные открытки. Где-то в глубине души она уже двигалась дальше, добавив мысленные напоминалки к осколкам незаконченных задач, которые потом будут переработаны в хронический фоновый стресс. А тот, в свою очередь, послужит топливом для спонтанных и необъяснимых приступов бессонницы, угрей на подбородке и вздутий живота.

* * *

Корпоративный спортзал – огромная территория, покрытая велодорожками, современными тренажерами и яркими цветными ковриками – располагался на восьмом этаже здания. Оттуда он манил нас, когда мы проезжали мимо на лифте. Мы ненавидели спортзал. Мы любили его. Мы скрывались в нем. Мы избегали его. Мы значительно осложнили отношения с собственными телами, в то же время настаивая, что безоговорочно любим их. Мы были почему-то уверены, что нас ждут более важные дела, чем забота о собственном теле, но стройняшки в обтягивающих «лулулемонах» у школы, где мы забирали своих детей, просто насмехались над нами. Их фигуры намекали на пищу из ростков пшеницы, на теннисные клубы и вагинальные ванночки. Нас все это, конечно, вдохновляло…

И мы истекали потом на тренажерах и тягали четырех-, пятикилограммовые гантели, медленно, крошечными шажочками приближаясь к тем совершенным телам, которые не могли даже пожелать себе, поскольку слишком высоко поднялись по лестнице эволюции. Мы знали, что, когда натягиваем на себя такую одежду, за нами пристально наблюдают мужчины. И думали, что одеваемся так именно ради них. Мы притворялись, что не замечаем на себе эти скользящие взгляды. Если б мы услышали, как еще один мужчина в перерыве между подходами, переключая кнопки на плеере, вскользь заметил, что-то типа «мне нравятся твои формы, детка», кто-нибудь из нас не выдержал бы и вышиб ему мозги гантелями…

Слоун нажала на кнопку своего брелока, и замок на двери в раздевалку издал знакомый щелчок. Над раковинами висел плоский экран телевизора, на котором шло бесконечное шоу «Светская жизнь семейства Кардашьян».

Слоун выскользнула из своей черной, отделанной кружевом юбки и повесила ее в верхний шкафчик. Дерек сделал ей утром комплимент, погладив по бедрам, когда она чистила зубы. Потом их ждал добротный секс женатой пары – скоротечный, приятный и без особых прелюдий, – потому что каждый прислушивался к тому, что в этот момент делает Эбигейл. Слоун испытала быстрый оргазм. И успела привезти дочь на репетицию задолго до восьми утра.

– Слоун!

Услышав свое имя, она повернулась.

К ней направлялась закутанная в полотенце женщина. Это была жена Эймса, Бобби Гарретт. У Бобби были хриплый голос и подлинный южный акцент – правда, свойственный скорее выходцу из Оклахомы, а не Техаса. Она была домоседкой и матерью близняшек, двух милых мальчиков. Они наполняли ее жизнь задачами истинного благодетеля человечества, и Бобби собирала весьма крупные суммы на всякие достойные дела, заставляя таких, как Слоун, чувствовать себя ужасно во время раздражающих благотворительных мероприятий. Бобби Гарретт составила бы идеальную компанию абсолютно всем, кроме Слоун Гловер.

– Я только что приехала, чтобы встретиться с Эймсом на ланче, и он разрешил мне сходить в зал и провести быструю тренировку. – Ее кожа раскраснелась и покрылась пятнами, как и должно было быть у человека, который принял прохладный душ после напряженной тренировки. – Как поживаешь? – Бобби мягко коснулась ее руки.

– О, знаешь, все торчу в офисе, – словно робот, ответила Слоун. Вот именно, словно скучный, унылый робот. Но она не знала, как ей разговаривать с Бобби; всякий раз, когда Слоун видела ее, перед глазами тут же всплывал образ Эймса без рубашки, который навис над ней, прижавшись бедрами. И тут же ее переполнял жгучий стыд, сопровождаемый чем-то еще. Она чувствовала ложь, засевшую между нею и Бобби, – ложь, которая вот-вот выползет наружу…

– Наверное, мой муж слишком перегружает тебя? – спросила та, наблюдая за Слоун заинтересованным взглядом. – Клянусь, в ближайшее время я им займусь. У тебя ведь тоже муж, дети, и – о боже – ты ведь прекрасно знаешь, какими могут быть мужчины. Им нужно все время обо всем напоминать!

В раздевалке стали появляться и другие женщины. Они бегали босиком, взвешивались, надевали серьги. Было видно, что Бобби плохо воспринимает неписаные правила открытых корпоративных пространств. Слоун тихо поблагодарила ее на фоне лопотавших на заднем плане фанаток «Семейства Кардашьян».

– Нет, что ты, он ни в чем не виноват, – поспешила она успокоить Бобби, натягивая фирменные шорты «Трувив». – Эймс здесь ни при чем.

Конечно, он ни в чем не виноват. Если уж когда-нибудь у нее и возникали проблемы на работе, то лишь потому, что, по его словам, Слоун была «иррациональной», «сверхчувствительной», «смешной» и даже – как он однажды выразился – «гормональной». Забавно, что подобные эпитеты как-то не выползали наружу до того, как она закрутила с ним…

Бобби поднесла руку ко рту. Слоун бросился в глаза ее превосходный вишнево-красный маникюр.

– Десмонд, – проговорила она, ухватив Слоун за запястье; затем закрыла глаза и грустно покачала головой. – До сих пор не верится, что его больше нет… С тобой все хорошо?

– Да, нормально.

– Ладно. Вчера вечером встретила приятельницу, с которой мы посещаем занятия по истории Библии. Представляешь, какое совпадение? Мы вместе помолились за его семью.

Слоун попыталась еще раз представить себе Дерека – такого, каким видела его нынешним утром. Сандаловый аромат крема для бритья на его лице. Жаль, что здесь нет Грейс. Та проявила бы себя куда лучше. Она ведь и в самом деле ходила в церковь, в то время как Слоун вместе с семьей наслаждалась воскресным ритуалом из яичницы и кофе перед экраном телевизора. Но время от времени она сталкивалась с лексиконом городских христианок с достатком выше среднего. О людях всегда говорили, что они что-то «принимают близко к сердцу» или «молятся» о том или другом. Слоун несколько лет назад научилась интегрировать рабочий лексикон в свой собственный жаргон: она «поддерживала прямую связь» с кем-то или «выходила на связь», или «переваривала» какой-нибудь отчет. Довольно легко. Но быстро освоить лексикон Бобби ей так и не удалось. Теперь она чувствовала, что поставлена в несколько неблагоприятное положение.

– Хотела спросить, – продолжала Бобби. – Ты что-нибудь слышала про поминки? Говорят, что все пройдет на высшем уровне. И отпевание, и все остальное…

– Нет, ничего, – неопределенно проговорила Слоун. – Но уверена, что родные Десмонда оценили бы это.

Бобби подняла руку.

– Ну, тогда можно считать, что договорились. Слушай. – Она отвела Слоун в менее шумный уголок раздевалки, где в закутке лежали аккуратно сложенные чистые полотенца. Наклонилась поближе, словно закадычная подружка, привыкшая делиться с ней разными тайнами. – Уверена, что Эймс уже рассказал тебе об этом. Вероятно, даже до того, как сообщил мне. Я ведь в курсе, что вы тесно сотрудничаете. – Слоун представила, как позже рассказывает это Арди и как та одобрительно кивает. – Но Эймс ведь сейчас включен в список потенциальных кандидатов на место Десмонда. Вчера поздно вечером его об этом уведомило правление компании. Я просто уверена, что из Эймса получился бы замечательный генеральный директор.

Эймс. Генеральный директор. Слоун почувствовала, что ее мозг превратился в зыбучий песок; она изо всех сил попыталась сохранить лицо невозмутимым. Это умение оттачивалось в такие моменты, когда, например, мужчина, с женой которого она разговаривала, как-то напомнил ей, что трахается Слоун намного лучше, чем ведет бизнес. И это несмотря на то, что в то время она, почти единолично, за какой-то месяц заключила сделку на двадцать миллионов долларов. А за все усилия, потраченные в том году, получила лишь хрустальный подстаканник с логотипом компании. Позже Слоун узнала, что Эймс «забыл» подать письмо с одобрением ее бонусов на конец года. Когда она заявила ему об этом, он тут же возразил, что она – по его мнению – и так проложила себе через постель дорогу к весьма высокооплачиваемой должности, и посчитал, что лишний бонус лишь запутает его кармические усилия все уравнять.

Если б только на этом все и закончилось…

– Честно говоря, – сказала Бобби, – создается такое ощущение, что все к тому и шло. Но, может, есть что-нибудь, что, по-твоему, нам… или ему нужно сделать, чтобы улучшить его шансы?.. Я знаю, что Эймс по-достоинству оценил бы твой совет, несмотря на то что слишком горд, чтобы самому попросить об этом. Просто сейчас он под таким давлением…

– Что ж, правильно. – Слоун немного откинулась на каблуках, пытаясь несколько отгородиться. Ей вдруг стало жарко. – Правда, это несколько выходит за рамки моих полномочий…

Лицо Бобби слегка застыло.

– Ну да, – торопливо добавила Слоун, – но я, несомненно, постараюсь. – Пора заканчивать разговор. – Бобби, мне пора… Мне нужно вернуться в офис, так что…

Бобби улыбнулась, обнажив отбеленные химией зубы.

– Конечно, конечно. Между прочим, ты выглядишь просто потрясающе.

Что, впрочем, было наглой ложью. Слоун отнюдь не выглядела потрясающе или хотя бы хорошо. Очередная ложь, подумала Слоун. Еще тысяча очков, и, возможно, она смогла бы даже сравнять счет…

Слоун схватила спортивную сумку и закрылась в одной из кабинок для переодевания. К шее, словно лихорадка, покрадывалось тепло. Тяжело дыша, Слоун прислонилась к стене, потом присела. Эймс, будущий чертов генеральный директор «Трувив»… Разве она не чувствовала, что этим все кончится? Слоун прикусила палец. Впрочем… ей-то какая разница, не так ли? Ей ведь наплевать. Но все выглядело таким несправедливым! Она похожа на дошкольницу… Все равно несправедливо! Вот награда за плохое поведение… ну, и все такое. А кто, спрашивается, во всем виноват? Она сама, точно? Конечно, она ведь все время выступала молчаливым свидетелем от имени Эймса. Конечно, она ведь сама позволяла ему выходить сухим из воды всегда, когда ему вздумается. Хотя… Ей вдруг пришло в голову, что она могла быть и не единственной. Она была не единственной! Ну, конечно. Кто бы сомневался…

Слоун уже собиралась позвонить Дереку, когда машинально набрала номер Элизабет Моретти. Та сразу же сняла трубку.

– Что случилось, Гловер?

В «Джексон Броквелл» – там, где раньше работала Слоун – именно к Элизабет стекалась значительная часть сплетен на фирме, и Слоун быстро научилась «фильтровать» все, что сама рассказывала Элизабет. Поскольку та отнюдь не была такой осторожной, какой пыталась выглядеть.

Прежде чем ответить, Слоун закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Не беспокойся, ничего страшного. – Встала, повернулась спиной к запертой позади нее двери, прижала к уху телефон и проговорила низким голосом: – Элизабет, что тебе известно про электронную таблицу?

– Ничего, кроме того, что я специально пошла в юридическую школу, чтобы вообще не иметь с ними дело.

Слоун явственно слышала стук пальцев по клавиатуре на другом конце линии.

– Я имею в виду список скользких и вульгарных мужиков. Возможно, работающих в Далласе…

В этот момент ее телефон завибрировал. Посмотрев на экран, она обнаружила там уведомление о скором разряде батареи. Дерьмо…

– Ах, да! Перечень плохих парней…

– Плохих парней?

– Ну да. «Остерегайтесь мудаков из Далласа». Плохих парней!.. Да, кажется, блуждал тут где-то такой список.

– А откуда он к тебе попал? – Слоун постучала пальцами по экрану, чтобы убрать сообщение, в котором ощущалось некое предостережение: «Приведи в порядок свою жизнь, сучка!»

– Ты же знаешь, я никогда не раскрываю свои источники.

На самом деле Слоун в первый раз от нее такое слышала.

Она прищурила один глаз и начала грызть ноготь. Ей не терпелось взглянуть на чертов список. Просто проверить кое-что. Тогда бы она поняла…

Слоун услышала, как Элизабет прекратила жевать, и представила, как бывшая наставница зачерпнула еще одну горсть сладких крендельков.

– Ты хочешь, чтобы я раздобыла тебе его? Ну, список?

– Если это не доставит тебе слишком много проблем.

– Считай, что он уже у тебя. Только не говори никому, что получила его от меня. – Потом они обе замолчали, и Элизабет снова начала что-то печатать. – Эй, – спросила она. – А что, это правда, что Бэнкоул окочурился прямо в душе?

* * *

Слоун вышла из раздевалки, чтобы встретиться с тренером. У входа в спортзал, скрестив на груди руки и прислонившись к стене, стоял Эймс. Он, видимо, ждал свою жену. Их глаза встретились. Шеф скривил губы в подобие улыбки, хотя улыбкой это назвать все-таки было нельзя. И снова, как и вчера, Слоун почувствовала, как при виде этого человека в ней закипает прежняя злость – как в бутылке с газированной водой, которую встряхнули, но еще не откупорили…

Все дело в ложах, в которых они с Эймсом сидели во время игры «Даллас маверикс». Эймс выиграл их у своего босса, потому что тот еще, по сути, не был боссом. Оба они ненавидели крабовые котлетки и канапе, которые подавали наверху, и спустились вниз, не переставая спорить по поводу адекватных приправ к хот-догам. Слоун следовало бы понять, что находится в опасности. Нет, не могут два человека противоположного пола спорить о таких мирских вещах, как приправы, если не хотят спать вместе…

Смешавшись внизу с толпой, они накупили разной реальной провизии, продающейся лишь на реальном баскетбольном матче; их распирало от гордости. Эймс раньше был такой смешной… Об этом сейчас многие забыли. И еще он был красив. Так красив, что Слоун чувствовала бабочек в животе. Они вернулись на свои места в ложе, и Эймс принялся откупоривать бутылку шампанского, которую они вместе уговорили бармена продать им. У Слоун от смеха заболел живот. Она носила сверкающее обручальное кольцо, подаренное человеком, который ее любил и доверял и который согласился материально зависеть от нее. Она чувствовала себя влиятельной. Она чувствовала, что хочет взорвать все к чертям.

Конечно, вела она себя как полная идиотка. И притом, как потом узнает Слоун, она была не единственной. У Эймса уже были женщины, имен которых она не смогла бы вспомнить, даже если б попыталась. Она была достаточно умна, чтобы держать рот на замке. И в большинстве случаев вела себя именно так. Слоун играла по правилам. И поэтому она решила остаться. Чтобы сохранить свое место за столом…

Но теперь складывалось ощущение, что ее тело как бы переваривает десятилетний опыт общения с Эймсом, вплоть до закрытой двери, которую она увидела перед собой днем. Дверь, закрывшуюся за Кэтрин. За Кэтрин, которая, наверное, захотела стать такой же, как она. Вплоть до того момента, когда Эймс, что называется, «отступил от протокола», Слоун могла вернуть его себе, тонко намекнув, что может, если захочет, поговорить с Десмондом. Она не стала бы, конечно, но… она могла. Теперь Десмонда не было. И все казалось таким несправедливым! И все же Слоун чувствовала, что сама заслужила такой результат – когда Эймс поднимается по служебной лестнице все выше и выше и теперь добирается до самого верха. А она просто наблюдает. И ничего не может сказать…

* * *

Последующие сорок пять минут Слоун преобразовала все эти переживания в приседания, становые тяги, отжимания, пробежки и выпады, пока ее время не закончилось и ее тренер Оксана не поздравила ее с одной из лучших тренировок.

Слоун и в самом деле почувствовала себя лучше. С души слетела прежняя тяжесть. А может, она немного очистилась. Вот за это мы и любим физические упражнения – за то, как они могут избавить нас от всякого хлама, за исключением лишь одного – горькой обиды…

Только после того как Слоун выпила залпом целую бутылку воды, приняла прохладный душ и снова оделась, она вытащила из сумки свой телефон и проверила электронную почту. В самой верхней части высветилось долгожданное сообщение от Элизабет Моретти.

ПЛОХИЕ МУЖЧИНЫ: ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ МУДАКОВ. МУДАКИ, БЕРЕГИТЕСЬ.

* * *

Выдержка из показаний

13 апреля

Люси Дэвис

Конечно, это началось с электронной таблицы. С самого первого дня эта штука стала настоящей бедой. Если честно, я говорила об этом всем, кто согласился меня выслушать. По-моему, это ужасная идея. Да, так и есть! Про самосуд и все такое прочее. Но разве меня кто-нибудь слушал? Нет. А теперь посмотрите!

Кит Трэн

Не знаю. Может быть. Если дело в той электронной таблице, то, я предполагаю, такое могло произойти с каждым из нас. Вот это меня и пугает.

Энджи Мэнн

Да, мы знали о той электронной таблице и кое-что приняли к сведению. Однако хочу добавить, что мы всерьез относимся к правам наших сотрудников, имена которых появились в этом списке. У каждой монеты две стороны, знаете ли…

София Вентура

Да, мы все немного сходили с ума. Ну а кто не сошел бы? Ну, представьте… ладно, вот имя этого парня в списке, и он бог знает чем занимался, а теперь мне нужно одной войти в его кабинет и попросить, не хочет ли он взглянуть на свои снимки? Но только задумайтесь: непохоже, чтобы такое творилось только в нашем офисе. Имена мужчин всплывали со всех концов города, но готова поспорить, что вы не пойдете туда и не станете всех расспрашивать, не так ли?

Александра Соулс

Думаю, каждому нужно брать на себя ответственность за свои поступки и прекратить обвинять во всей этой катастрофе какой-то эксельный файл. Я хочу сказать, что мы ведь здесь, кажется, все взрослые люди, верно?