Текст книги "Чаролом"

До заклинания Никодимуса каждый ковчег содержал душу только одного бога или божественной совокупности, трансформируя силу молитв в магический текст единственного определённого божества. Метазаклинания Никодимуса сделали магический язык более интуитивным, и теперь новые ковчеги хранили души любого нововоплощённого бога и могли создавать молитвенный магический язык для каждого божества, включённого в сеть каменных ковчегов. И хотя этот результат метазаклинания оказался непредвиденным, он стал движущим механизмом размножения божеств.

Франческа увидела трёх священников Тримурил, которые пронзительно-жёлтыми голосами взывали о молитвах божественной совокупности, защитнице Иксоса. Около тридцати человек стояли вокруг, прижав ладони к сердцу, и молились, передавая толику своих сил Тримурил.

Франческа поспешила сквозь баньяновый «лес» к дальней стороне площади Святого Регента, где продолжалась аллея Плюмерий. Там, на восьмой террасе, находилась знаменитая трёхэтажная лечебница Шандралу.

Лечебница, как и прочие общественные заведения, имела поместье. В зданиях, примыкающих к павильону, располагались палаты для пациентов, операционные и аптеки.

У широких дверей павильона, раскрытых прямо на улицу, собралась солидная толпа. Учитывая, сколько упорства и хитрости требовалось, чтобы пробиться в павильон, визит к целителю был сродни занятиям тяжёлой атлетикой. Зачастую страждущие являлись со всеми чадами и домочадцами, которые помогали добраться до приёмного отделения. Эллен и Франческа уверенно нырнули в людское море. Многие, завидев их красные столы, уступали дорогу.

А вот близнецам пришлось несладко. Оглянувшись, Франческа увидела две белые мантии, тщетно сражающиеся с чужими локтями и плечами. Пришлось взять Тэма под руку, а тот ухватил за ладонь сестру. Франческа потащила их сквозь толпу, словно мать, ведущая детей.

Когда они наконец добрались до стражника у входа, она так взмокла, что мантия неприятно прилипла к спине. Стражник, молодой смуглый парень с реденькой юношеской бородкой-клинышком, смерил взглядом красную столу Франчески. С пояса его лангота свисала короткая дубинка.

– Целительницы? – спросил он тоном, который не столько ограничивался рамками вежливости, сколько выходил за эти рамки. – Что-то я вас не узнаю.

Эллен вышла вперёд и с поклоном сказала:

– Представляю тебе магистру Франческу де Вега, госпожу Хранительницу Драла и бывшую драконицу. Она ест наглых мальчишек на завтрак, добавила бы я, если бы не опасалась, что ты воспримешь это буквально. Мы желаем повидать декана.

Стражник смешался.

– Госпожа хра-хранительница… – пробормотал он, затем повернулся и жарко зашептал что-то в ближайший дверной проём.

Франческа восприняла его шепот как тонкие усики белого света, протягивающиеся к двери. Звук был слишком слаб, чтобы она могла различить слова.

Миг спустя появился другой стражник, постарше и с капитанской золотой цепью на шее.

– Магистра, – он прижал обе ладони к сердцу и поклонился, – позвольте вас проводить.

Они прошли в коридор за капитаном, миновали несколько крутых лестниц и очутились в ещё более узком коридоре. Франческа сразу же потерялась в этом хитросплетении. Лечебница сильно разрослась. Поднявшись по очередной лестнице, стражник привёл их в помещение, выглядевшее небольшим лекционным залом.

– Прошу вас подождать здесь, – сказал он с поклоном и торопливо удалился.

Близнецы подошли к окну и принялись рассматривать город. Они держались за руки, будто дети. Франческа до сих пор не разобралась, умиляет её это или пугает. Наверное, и то, и другое сразу.

Эллен остановилась рядом с ней.

– Магистра Саруну удар хватит, когда он узнает, что вы свалились ему на голову.

– Магистр Саруна, декан лечебницы, ещё один пример раздражающей похожести,– усмехнулась Франческа.

– Ну, он довольно мил, – пожала плечами Эллен. – Разве что несколько скользок и излишне болтлив. Полагаете, вы с ним похожи?

– Ты считаешь, я болтлива?

– Вы меня подловили.

– Магистра де Вега! Сколько лет, сколько зим! – разнёсся бас цвета красного вина.

Обернувшись, Франческа увидела вбегающего в аудиторию магистра Саруну, за которым тянулся шлейф молодых врачей. Саруна был коротышкой с тонкими седыми волосиками над высоким бледным лбом. Приятное, безбородое, пухлое лицо. Короткие ручки с толстыми пальцами были сцеплены над круглым животиком. На магистре были синяя мантия гидроманта и затейливо расшитая стола целителя.

Позади него толпилось человек двадцать чарословов в разнообразных одеяниях: ярко-оранжевые мантии пиромантов, зелёные – иерофантов, серые – обычных магов. На каждом была красная стола с теми или иными символами, обозначающими различные специальности.

– Магистр Саруна, – кивнула Франческа. – Прошу прощения, что заранее не предупредила о своём визите.

– Какие могут быть извинения, магистра! Ваш визит – огромная честь для нашей лечебницы.

Розовый оттенок голоса декана заставил Франческу помедлить с ответом. Похоже, он не был раздосадован. Увидел возможность заработать политические преференции?

– Я не отниму у вас много времени. Прошлой ночью, когда мы входили в Бюрюзовый пролив, подле моего корабля вертелось морское божество, вызвав у меня небольшой приступ предвидения, из которого я узнала, что в этой лечебнице переплетутся судьбы. Надеюсь, вы мне поможете докопаться до истины.

Франческа ожидала, что декан помрачнеет, услышав столь диковинную просьбу. Во взглядах стоящих позади него целителей сквозило недоверие, двое даже затеяли спор. Однако, к её удивлению, и без того довольное лицо декана просияло.

– Не поручить ли проректору созвать комиссию по расследованию этого дела? Мы начали бы с опроса старших врачей в отделениях, составили бы список морских божеств, которые могут быть замешаны…

Франческа внутренне содрогнулась. Она успела позабыть, как неторопливо вращаются академические круги. Но раз уж напросилась, делать нечего. Она кивнула.

– Премного вам благодарна, магистр.

– А пока создаётся комиссия, мы с вами могли бы осмотреть лечебницу. Думаю, вы будете сильно впечатлены тем, сколького нам удалось достичь благодаря средствам, выделенным Звездопадом нашему ордену.

Таким образом, Саруна предпочёл обойтись без помощи иксонской короны, обратившись за финансированием напрямую к Совету Звездопада. Ей следовало это предвидеть. Не то чтобы Франческа была против пожертвований общественным лечебницам, скорее наоборот, но у неё имелись куда более насущные вопросы.

– Вы очень любезны, магистр, – сказала она. – Как вы, без сомнения, знаете, моя предтеча проходила практику в этой лечебнице много… очень много лет назад. Так что можете быть уверены в моей полной поддержке.

Неутихающий спор за спиной Саруны заставил Франческу выразительно замолчать. Потом она продолжила.

– Тем не менее у меня есть срочное политическое дело, которым я должна заняться вместе с мужем и дочерью…

Ей вновь пришлось прерваться: спор в толпе вспыхнул с новой силой. Текстуальный мозг Франчески вскипел, представив ландшафт возможных вариантов будущего. Спор оказался долиной между холмами времени, по которой она могла спуститься и попасть на перекрёсток, где и встретилась бы с незнакомым морским божеством.

– Прошу меня извинить, – сказала она, подходя к спорщикам, – но не могли бы вы, уважаемые магистр и магистра, поведать нам о сути вашей дискуссии?

Молодая женщина с тёмной кожей и ещё более тёмными веснушками и бледный пожилой мужчина с отвисшими щеками подняли головы, застыв под внимательными взглядами окружающих.

– Извините нас, госпожа, – сказал брылястый старик. – Мы с моей ученицей обсуждали один любопытный казус, – они с молодой женщиной быстро переглянулись.

– В данный момент… – начал, было, Саруна, но Франческа не дала ему закончить.

– Магистра, – обратилась она к молодой женщине, – расскажите нам об этом казусе.

Молодая целительница, явно смутившись, посмотрела на Франческу, потом перевела взгляд на старика. Тот едва заметно кивнул головой. Ученице этого оказалось достаточно, чтобы преодолеть страх публичного выступления. Закусив губу, она повернулась к Франческе.

– Это случай смерти роженицы, возможно, связанный с вашим таинственным морским божеством.

– Само собой, временами в нашей лечебнице имеют место прискорбные события, – быстро вставил Саруна. – Как и в любой другой…

Франческа жестом остановила его.

– Магистр, я нисколько не сомневаюсь в качествах вашего заведения. Однако мне бы хотелось узнать об этом конкретном случае. Представьтесь, госпожа, – добавила она, обратившись к молодой женщине.

Та покраснела.

– Магистра Ннека Убо из Айбадана. Я заработала капюшон волшебницы в Астрофелле, клерикальную практику прошла в Порте Милосердия, здесь прохожу первый год обучения родовспоможению.

На Франческу нахлынули воспоминания: шероховатые волоски на только что показавшейся младенческой головке; её собственные руки на ней, разворачивающие ребёнка к низу, так, чтобы высвободить из влагалища верхнее плечико; затем новый поворот, уже вверх, – и освобождается нижнее плечо; и вдруг в твоих руках оказывается горячий, скользкий, целёхонький новорождённый, издающий крик, который до него издавали все новорождённые мира; мать, продолжающая плакать, только теперь от радости; и, может быть, слёзы отца, до того мужественно сносившего всю процедуру. Поздравляю, думала она всякий раз, поздравляю, что каким-то чудом новый человек вышел из твоего чрева, не убив ни тебя, ни себя. Франческа всегда ощущала это победой. Кроме тех случаев, когда терпела поражение. Горькие поражения: мертвый младенец, мёртвая мать. Рожать и рождаться – опасное дело. Как странно заведено в этом мире. Она припомнила, как стала матерью сама. Появление на свет Леандры прошло идеально, на всё про всё – каких-то пять часов. Проблемы начались… несколько позже.

Франческа очнулась от задумчивости и улыбнулась юной акушерке.

– Что же, магистра Убо, ваш первый год, должно быть, уже подошёл к концу. Много ли младенцев вы успели привести в наш мир?

– Сто семнадцать естественных родов, в том числе пять при тазовом предлежании плода и две пары близнецов. Пятьдесят шесть родов посредством хирургического чревосечения.

Франческа кивнула.

– Я содрогаюсь при одной мысли о том, как мало вам удаётся спать. А теперь скажите, почему, по-вашему, мне следует знать об этом случае смерти роженицы?

Магистра Убо несмело покосилась на других целителей, но продолжила.

– Две ночи назад меня разбудили сообщением о том, что в Новой Деревне у беременной на тридцатой неделе начались преждевременные роды. Я собрала всё необходимое и поспешила туда, однако обнаружила Низкие ворота ещё запертыми. За ними, завёрнутая в одеяла, лежала на земле женщина. Она сказала, что её, мол, только сейчас принесли к воротам мужчины, затем сразу ушедшие. Когда мне, наконец, удалось пройти в ворота, я обнаружила бледную молодую женщину с обильным вагинальным кровотечением. Послала за носилками, а сама провела двуручное исследование, надеясь найти задержку отделения плаценты, вызвавшую кровотечение. Затем приступила к маточному массажу. И тут… – магистра запнулась, словно в сомнениях. – У меня образовалась резаная рана.

– Что-что? – переспросила Франческа.

– Рана на моей зондирующей руке.

– Вы порезались о её матку?!

– Прибыли носилки, и мы понесли женщину в лечебницу. По пути она сообщила, что пять часов назад родила доношенного и здорового мальчика. Впрочем, сознание у неё было спутано. Она не знала, что в дальнейшем случилось с ребёнком, и плакала. Когда я спросила, где она живёт и есть ли у неё родственники, которые смогут ей помочь, она пришла в сильное возбуждение и начала умолять меня не задавать ей вопросов. Я обратила внимание, что женщина одета в широкое платье, характерное для верующих Дома Подушек.

– Дома Подушек?

Магистра закашлялась, издав серый звук.

– Ну… храм в Новой деревне, посвящённый божественной совокупности Митуне, покровительствующей чувственной любви.

– Понятно. Продолжайте.

– К сожалению, ни мои действия, ни помощь старших коллег не смогли остановить кровопотерю. Сразу после полуночи женщина ушла в иной мир.

– Сочувствую, – сказала Франческа.

– Вскрытие… – магистра Убо взглянула на декана Саруну, который не сводил глаз с Франчески. – Вскрытие показало… патологию, не соответствующую ни одной известной болезни при беременности. По сути, исследование подтвердило богопатофизиологию.

Богопатофизиология была словечком из целительского жаргона, означавшим «божественное вмешательство, вызвавшее болезнь».

– Да неужели? – хмыкнула Франческа.

– Касательно же того, что мы обнаружили… – магистра Убо явно не могла подобрать нужных слов.

– Вероятно, – пришёл ей на помощь декан, – магистра де Вега захочет сама это осмотреть?

Франческа покосилась на пухленького человечка и, к своему удивлению, поняла, что он ей нравится.

– Пожалуй, захочу. Далеко у вас морг?

– Рядом, – ответила магистра Убо. – Но должна предупредить, что наша находка… может подействовать на нервы даже опытному лекарю, ежедневно проводящему вскрытия.

– А, вот вам и преимущества быть полудраконицей последние тридцать лет, – улыбнулась Франческа. – Меня сложно вывести из равновесия, если только речь не идёт о неодемоне, пытающемся поразить болезнью мои внутренности своими клыками, щупальцами или другими, более нервирующими отростками.

– При всём уважении, госпожа хранительница, – не отступала магистра Убо, – в данном случае вы рискуете ошибиться.

– Тогда – в морг, – сказала Франческа с вызывающей улыбкой. – Скорее замёрзнет пылающая преисподняя, чем я ошибусь.

Магистра Убо повела Франческу и декана Саруну вниз по узкой лестнице. Прочие потянулись за ними. По пути декан выразил сожаление, что Империя больше не присылает юных чарословов в Порт Милосердия учиться на целителей. Добавил, что императрица Вивиан открыла целительское училище в Триллиноне, принимающее даже магически неграмотных учеников.

Было заметно, что декана очень беспокоит эта идея. Сама Франческа видела в нежелании императрицы посылать целителей в Порт Милосердия зловещий признак роста имперских амбиций.

Когда они вошли в морг, магистра Убо переговорила с одним из служителей, и тот подвёл Франческу к телу, накрытому простынёй в бурых пятнах. Магистра Убо откинула ткань. У Франчески перехватило дыхание.

Её тело всеми силами пыталось не потерять форму… Ну, или хотя бы сдержать тошноту. Франческе потребовалось время, что осознать ошибку. Она училась на целительницу в те времена, когда недуги, вызванные богами, были столь редки, что ей практически не приходилось с ними сталкиваться. Более того, после рождения дочери, чья богопатология причиняла ей мучения на протяжении всей жизни, с богопатофизиологией Франческа никогда не сталкивалась.

Поэтому нынешнее её отвращение усиливалось отвращением и ненавистью, которые она тысячи раз испытывала к себе самой за то, что её лингвистическая природа сотворила с дочерью. Вот и ещё одно доказательство: наибольшую ненависть вызывает сходство, а не различие.

Нет ненависти сильнее, чем к самому себе.

– Что же, магистра, – произнесла она, всё ещё не в силах отвести взгляда от кошмарного чрева, – в жаркой преисподней стало чуточку холоднее.

Глава 18

Каждый город делится на части согласно своим порокам. По крайней мере, именно такой вывод сделала Леандра после десятилетий охоты на злокозненные воплощения молитв, доносящихся из каждого квартала любого города Лиги.

Что такое банкирский квартал, как не храм жадности? И чем являются дворцы аристократии, если не памятниками тщеславию? В святых местах города плодилось ханжество, в судах – несправедливость, в оборонительных крепостях – злые умыслы.

Не то чтобы Леандра сама была образцом добродетели. Случалось ей потворствовать своим порокам, да и её побудительные мотивы подчас попахивали ханжеским высокомерием. Однако она, во всяком случае, не забывала о солидных запасах собственного двуличия. С другой стороны, для обыкновенных добропорядочных граждан не было ничего благороднее, нежели кварталы знати, а единственным местом, где они видели пороки, были трущобы. В трущобах, по их мнению, процветает лень, безнравственность, глупость и всевозможные грехи. Это давало им ощущение, что лично они, в общем-то, почти безгрешны. Вот почему Наукаа, трущобный квартал Шандралу, безумно злил Леандру.

– Я думал, мы идём в Плавучий Город, – удивился Холокаи, когда они спускались по Жакарандовой Лестнице. – Разве тебе не нужно явиться ко двору?

– Нам требуется кое с кем переговорить в Наукаа.

– Наукаа? То место, которое тебя безумно злит?

– Заткнись, Кай, пока я не съездила тебе по морде.

– Действительно, оно самое.

– Какие, оказывается, у вас с госпожой хранительницей высокие отношения, капитан Холокаи, – заметил Дрюн.

– Они были бы ещё более высокими, если бы мне удалось убедить её двинуть по морде тебя вместо меня.

Не прислушиваясь к их перепалке, Леандра сосредоточенно спускалась по ступенькам. Она надеялась встретить Барувальмана и задать ему несколько вопросов насчёт того, почему он называл её «начертательницей кругов», но среди сидящих на обочине божка не было.

Издалека до них доносились выкрики глашатая с припортового рынка. Леандра взглянула на гавань и увидела два новых корабля, стоящих на якоре. Один из них был дральской галерой.

– Кай, это не «Пика» там?

– Трудновато опознавать корабли, если видел только их днище, но… – Холокаи прищурился. – Да, это она.

– Уверен?

– Уверен.

Леандра выругалась. Вскоре мать отправится либо в поместье, либо в Плавучий Город. Пора было убираться с Жакарандовой Лестницы.

– Кай, сбегай послушай, о чём горланит глашатай, потом разыщешь нас на второй террасе Наукаа.

Бог-акула кивнул и убежал. Завидев его леймако, встречные торопливо расступались.

Леандра повела Дрюна на юг, на пятую террасную дорогу. Это был район Нижнего Баньянового квартала, где жили, по большей части, люди из Облачного народа, там стояли их изысканные павильоны. Леандра шла по мостовой до тех пор, пока не обнаружила узкую аллею между двумя поместьями, приведшую к краю террасы. Там тропинка заканчивалась, но из стены террасы выступали камни, образуя подобие лесенки. Перил не было, да и сами «ступеньки» располагались довольно далеко друг от друга.

Осторожно спустившись на четвёртую террасу, Леандра перебежала улицу и по такой же каменной «лесенке» спустилась на третью. Здесь начинался Наукаа – самый низменный и в буквальном, и в переносном смысле, квартал Шандралу. Тут не было поместий, одни только покосившиеся лачуги, облупившиеся стены, крытые пальмовыми листьями крыши, грязные улицы.

Ведя Дрюна на вторую террасу, Леандра разглядывала характерные стайки худых детишек, играющих между хибарами. Их измождённые матери настороженно выглядывали из низких дверных проёмов. На второй террасе их уже поджидал Холокаи.

– Ну? Какие новости? – спросила Леандра.

– Прибыли беженцы с острова Гребень. Нынешним утром на деревню напали, и напали серьёзно.

– Только этого нам не хватало! – застонала Леандра. – Кто хоть напал-то? – она двинулась на юг.

– Да вроде бы лавовый неодемон, – ответил Холокаи, подстраиваясь под её шаг. – Но слухи ходят разные.

– Дай-ка попробую угадать, – оборвала его Леандра. – Думаю, пустомели обвиняют в нападении на деревню членов Неразделённой Общины, почитателей демонов Древнего континента и всех тех, кого так или иначе связывают с войной Разобщение?

– Примерно. Кроме того, поговаривают о Плавучем Острове, блуждающем по заливу.

– Прелестно, – проворчала Леандра. – Очередной ушат помоев в и без того мутную воду.

– На Гребень и на богов в городе напали одновременно, – сказал Дрюн. – Нет ли тут связи?

– Скорее всего, есть. Осталось выяснить, какая, – Леандра прикоснулась ко лбу.

Благодаря богозаклинанию она почувствовала, что через час её «я» впадут в особого рода отчаяние, которое под силу вызвать одному только отцу. Настроение испортилось ещё больше. Значит, Никодимус возвращается в Шандралу.

Они продолжали путь. В довесок к покосившимся хижинам и тщедушным ребятишкам появились таверны. На верандах вторых этажей сидели, развалясь, женщины, а у дверей торчали гогочущие мужчины.

Леандра огляделась и пробормотала:

– Изнурённые матери, изнурённые отцы, изнурённые шлюхи, сутенёры и дети. Как глуп этот мир. Скажи, Дрюн, какая разница между этим зданием, – она указала на бордель, – и банком?

– Платя деньги отымевшему тебя банкиру, ты не получаешь удовольствия.

– То есть я уже рассказывала тебе эту шутку? – хмуро посмотрела она на Дрюна.

Тот согласно наклонил голову, а Холокаи захохотал и воскликнул:

– Что за лучезарное настроение у тебя сегодня, Леа!

– Если оно станет ещё чуть-чуть лучезарнее, нам всем придётся зажмуриться, – заговорщицки подмигнул ему Дрюн.

– Уже спелись, что ли?

– Я думал, ты хочешь, чтобы мы подружились, – жалобным тоном протянул Холокаи.

– Я хотела только, чтобы вы не загрызли друг друга, о дружбе речи не было.

Боги переглянулись. Холокаи пожал плечами, Дрюн усмехнулся. Леандра фыркнула.

Вторая терраса изгибалась влево, сворачивая к гавани. Справа, на нескольких террасах сразу, раскинулось величественное сооружение. – Храм Моря. Множество венчающих его шпилей холодно серели на фоне ярко-синего неба.

Миновали каменный пешеходный мостик над быстрым потоком. Пахнуло фекалиями, Леандра наморщила нос.

Из храма на вершине вулкана вода вытекала чистой как слеза. Каналы, пронизывающие город, обеспечивали ею жителей. Богатый Шандралу был самым чистым городом на свете. Однако к нижним, бедным террасам городские каналы уже мутнели от сточных вод.

В Лорне, красочном до безвкусицы, имелась поговорка: «Дерьмо катится под гору». Леандра всегда воспринимала это в переносном смысле, мол, вся пакость достаётся бедным от богатых. Как бы там ни было, в прекрасном Шандралу дерьмо катилось под гору в буквальном смысле.

Как и холера.

В Наукаа одной из самых могущественных богинь была Эка, в чьи обязанности входило излечение от холеры. Последняя вспышка этой ужасной болезни, вызывающей понос настолько жестокий, что ты умирал от обезвоживания, сопровождалась столькими жаркими молитвами, что воплощение Эки начало ярко светиться. Ночью, когда богиня шествовала среди лачуг Наукаа, её аура мерцала, точно рой светлячков.

Ведя через мостик двух богов, Леандра хмуро задумалась, не кроется ли болезнь в воде. Посмотрела вверх на темнеющий вулкан, вспомнила Плавучий город, всю мощь его политической, текстуальной и божественной власти. Так много сил сосредоточилось там, наверху, и так мало здесь, внизу.

В конце террасы прилепилась таверна, побольше и посолиднее соседок. Площадка на втором этаже пустовала, если не считать парочки обезьян, сидящих на перилах и ищущих в шерсти друг у друга.

– Вы, двое, – сказала Леандра Дрюну и Холокаи, – если кто-нибудь пожелает освободить меня от бремени существования, уважьте его, спровадив на тот свет первым. Но больше ничего без моего приказа не делайте.

Внутри было темно, стояли длинные скамьи и низкие столы. Обстановка изменилась мало. У окна сидели трое мужчин, изучая разложенные перед ними бумаги. Леандра слышала, что заведение недавно выкупила семья из Облачного народа. Похоже, сидевшие и являлись новыми владельцами.

На мужчинах были свободные жилеты и штаны, обычные для облачников, волосы заплетены в косы. Двое – молодые, жилистые, с густыми чёрными шевелюрами, третий – широкогрудый и мускулистый, с сединой в волосах. С пояса у него свисал кривой нож.

– Мы ещё закрыты, откроемся в… – начал он, не поворачивая головы.

– Таддеус, – только и сказала Леандра.

– Может, он не хочет тебя видеть, – предположил тот, что постарше.

Парни повернулись к вошедшим, на их поясах тоже сверкнули ножи.

– Если я сейчас его не увижу, вот то весло, утыканное акульими зубами, придёт в движение, а этот четырёхрукий бог рукопашной борьбы попрактикуется в искусстве выдирания конечностей, – Леандра сделала паузу. – Таддеус очень хочет меня видеть.

Парни быстро глянули на седовласого. Он некоторое время изучал её, потом изрёк: «Думаю, он захочет тебя увидеть». И кивнул на дверной проём, прикрытый ветхой занавеской:

– Вверх по лестнице, вторая дверь направо. Сомневаюсь только, что он проснулся, или что тебе удастся его разбудить.

– Это нам знакомо, – хмыкнула Леандра, поднимаясь по ступенькам. – Та же забегаловка, та же каморка. Всё это мне знакомо.

Дойдя до двери Тада, она, не потрудившись постучать, махнула Дрюну. Тот одним ударом четырёх рук превратил створку в обломки дерева и искорёженного металла. Леандра уже собиралась войти внутрь, но вдруг со стоном поднесла руку ко лбу.

– Что-то не так? – с тревогой спросил Холокаи.

– Только что у меня создалось чёткое ощущение, что скорее всего в течение часа я изменю отношение к своему отцу с раздражения на глубокую благодарность.

– И что сие означает? – поинтересовался Дрюн.

– Понятия не имею. Неважно. Пошли.

Она шагнула внутрь. Крошечная комнатка Таддеуса почти не изменилась. Стены сплошь увешаны были книжными полками и стеллажами для свитков. В дальнем углу, у окна, на лежанке под дырявой москитной сеткой спал мужчина средних лет.

Во сне его красивое лицо расслабилось и выглядело почти непорочным. Таддеус был смугл, шевелюра, припорошенная сединой, – растрёпана, на щеках – четырёхдневная щетина. Одет в жёваный длинный жилет песочного цвета.

Рядом на кургузом столе стоял расписной поднос с принадлежностями для курения опиума. Леандра мрачно уставилась на длинную тонкую трубку и широкую лампу. Нахлынули яркие воспоминания: тропические ночи под такой же москитной сеткой, два переплетённых тела – её и Таддеуса, влажная тьма, живые сны.

– Хочешь, чтобы я его разбудил? – спросил Холокаи, но Леандра покачала головой.

– Не выйдет. Он же волшебник. Вернее, был им. Перед сном он предпочитает накладывать на себя заклинания на нуминусе, которые даруют ему восприятие четвёртого уровня и особенную глубину его опиумным снам. К тому же он наверняка защитил себя весьма вязкими текстами, – она подошла к лежанке. – Но, судя по быстрому дыханию, опиум уже почти развеялся.

Рядом с подносом лежал сложенный листок бумаги. На нём знакомыми каракулями было выведено: «В экстренном случае разорвать над моей головой».

Сдвинув сетку, Леандра, не колеблясь, порвала записку надо лбом Таддеуса. Через несколько мгновений его веки дрогнули.

– С добрым утром, солнышко, – сказала Леандра и чувствительно двинула Тада под рёбра.

Тот неуклюже попытался её оттолкнуть. Она ударила вновь.

– Время вставать и приобщаться к тайнам вселенной.

Он застонал и разлепил веки, показав зрачки размером с булавочную головку. Попытался сфокусировать взгляд и вдруг шарахнулся от Леандры, словно она была коброй.

– Ох, чтоб тебя! – брызгая слюной, пробормотал Таддеус. – Леа, это ты?

– Наверное, нет. Наверное, я – твоя галлюцинация.

Она ногой наклонила столик так, что поднос с трубкой и лампой грохнулся на пол, потом с нарочито жеманным видом уселась на край стола и с напускной радостью поинтересовалась:

– Ну? Как твои делишки?

Таддеус, тяжело дыша, перевёл взгляд с четырёхрукого Дрюна на неё.

– Когда ты говорила, что хочешь такого мужчину, который всегда готов протянуть тебе руку помощи, я полагал, речь идёт о двух руках, – он неприятно хохотнул. – Неудивительно, что у нас с тобой не сложилось.

– Это не единственный физический аспект, который меня в тебе разочаровал.

– Если твой дружок физически превосходит меня ещё в чём-то, я не желаю этого видеть.

– Не беспокойся. В отличие от тебя, свои наиболее примечательные подвиги он не склонен совершать на публике.

– То есть я не галлюцинирую, – Таддеус кое-как уселся в постели. – Ты одна можешь быть такой язвой.

Леандра поклонилась, словно он отпустил ей комплимент.

– Ну, – раздумчиво продолжил Таддеус, – разве что твоя матушка справилась бы лучше.

– Ты знаешь, как наступить на любимую мозоль.

– Называй это «даром».

– Всеми другими словами я это уже называла, так что, ладно, будем считать, речь идёт о даре.

– Короче, чем обязан, мнэ-э… внезапному счастью оказаться в твоей зловещей компании? Не говоря уже о компании твоих зловещих… – он выразительно посмотрел на Дрюна с Холокаи. – Можно назвать их костоломами?

– Вполне.

Он скривил губы в усмешке. Леандра должна была признать, что Тад всё ещё оставался красивым… подонком.

– Так с чего вдруг меня почтили визитом сама госпожа хранительница Иксоса и её верные клевреты?

– Прежде чем я отвечу, скажи, тебе что-нибудь известно о драке на улице Каури прошлой ночью? Или о нападениях на городские божества?

– Где, говоришь, это приключилось?

– Потасовка – на улице Каури. Затем маленькие группки мужчин, среди которых имелись и чарословы, принялись нападать на мелких богов. Ничего не слышал?

– Леа, прошлой ночью я…

– Умер для мира, обкурившись опиума в вялых попытках раскрыть тайны собственного разума, которые предсказуемо эволюционировали в сторону удовлетворения пагубного пристрастия?

– Ты так говоришь, будто в этом есть что-то плохое.

– Прошлой ночью я приобрела богозаклинание из Империи.

– Правда, что ли?

– Ценою нового приступа мне удалось получить чёткое пророчество.

– Так ты научилась видеть временной ландшафт?

Таддеус несколько лет экспериментировал, пытаясь написать на нуминусе такое заклинание, которое позволило бы Леандре обрести пророческий дар матери. Большая часть попыток закончилась пшиком, некоторые вызвали изрядное опьянение, одна завершилась сильнейшей – не без тайного удовлетворения – рвотой прямо на колени Таддеуса.

– Нет, – терпеливо ответила Леандра. – Ничего такого. Богозаклинание позволяет мне улавливать собственные будущие переживания. Насколько я могу судить, работает оно весьма точно. Обычно я чувствую на час вперёд. Однако во время приступа период предчувствия увеличился до суток. У меня нет ни малейшего сомнения, что нынешним утром я буду поставлена перед мрачным выбором: убить любимого или умереть самой.

Таддеус подался вперёд, весь его сонный дурман как рукой сняло.

– Потрясающе!

– А теперь я спрашиваю, Тад, зачем мне может потребоваться тебя убить?

Он моргнул.

– Разве ты меня люб…

– Воздержись от дурацких замечаний, – оборвала она его на полуслове. – Или я прикажу Холокаи огреть тебя по заднице своим леймако с острыми акульими зубами.

– Но, – Тад выглядел смущённым, – после той заморочки с другой женщиной…

– С тремя другими женщинами.

– Хорошо, с тремя женщинами. Ты же не можешь продолжать меня лю…

– Холокаи! – махнула рукой Леандра. – Будь так любезен, воткни акульи зубы в его зад.