Текст книги "Чаролом"

– Нет-нет, погоди! – встрепенулся Таддеус. – Извини, правда, извини. Да, так вот, значит… Я обо всём сожалею. Действительно сожалею.

– Ну, разумеется, – произнесла она скептическим тоном. – Всё это неважно, лучше ответь на вопрос. Почему через несколько часов мне может понадобиться тебя убить?

– То есть это если не считать тех трёх баб?

– Желание убить тебя и необходимость тебя убить – это разные вещи. Так почему мне нужно будет тебя убить?

– Ума не приложу, – тупо заморгал Таддеус.

– Я тоже, – вздохнула Леандра. – А жаль, потому что из всех возможных жертв я предпочла бы прикончить именно тебя.

– Что случится, если ты просто сбежишь из города?

– Пророчество уверяет, что в этом случае умрут все мои близкие. То есть я не могу просто бежать, спрятаться или до беспамятства обкуриться опиумом.

– Понятненько, – он по привычке принялся в задумчивости покусывать ноготь большого пальца.

– Ужасно, что я не могу прекратить любить.

– Могу сказать то же самое. Это исправило бы всё.

– Какая досада, что ты не можешь наложить на мой разум заклинание, которое не позволит мне любить.

– Вроде того, которое должно было избавить людей от чувства ненависти? Помнишь, мы с тобой о нём говорили… – Таддеус взглянул на Леандру. – Ох.

– И тут мы плавно подходим ко второй причине моего визита. Ты сохранил черновики?

– Да, где-то там, – он посмотрел на книжные полки у неё за спиной. – Но с тех пор я не продвинулся дальше накладывания его на обезьян и макания их в воду.

– Не слишком гуманно, хотя, насколько я помню, ни одна обезьяна не умерла.

– Они меня даже не покусали. Но не собираешься же ты сказать, что хочешь меня…

– Хочу.

Его красивое лицо осветила широкая улыбка.

– Никто прежде не совершал ничего подобного.

– Никто? – она приподняла бровь.

– Двое лингвистов теоретически обосновали возможность подобных текстов. Первым был магистр Агву Шеннон, наставник твоего отца, вторым – магистр Лотанну Акомма, наперсник твоей тётки и нынешний декан Астрофелла. Я встречался с ним, когда проходил практику в Астрофелле, ну, ты в курсе.

Леандра нахмурилась. В голове что-то мелькнуло, имя вызвало смутное беспокойство.

– Как выглядит этот Акомма?

– Высокий, темнокожий, с длинными седыми дредами. Молчун. В смысле, молчун для академика. А в чём дело?

– Неважно, – покачала она головой. – Так что ты говорил?

– Может быть, Лотанну Акомма или кто-то вроде него и смог бы написать текст, избавляющий от любви, но не я. Я… – он обвёл рукой раскатившиеся по полу опиумные принадлежности. – Я – всего лишь я.

– Это действительно существенный недостаток. Но мне нужно, чтобы уже этой ночью ты превзошёл самого себя.

– Однако…

– За тобой должок, Тад, – её голос сделался вдруг низким и угрожающим.

Помолчав некоторое время, он кивнул.

– Хорошо. Сегодня ночью я сделаю всё возможное, чтобы избавить тебя от любви.

– Несколько лет назад ты попытался добиться того же безо всякой магии и потерпел неудачу, – Леандра встала. – Надеюсь, на сей раз у тебя выйдет лучше.

Глава 19

Спустившись в каюту, Никодимус обнаружил, что пиромантка спит в гамаке. Сэр Клод сковал металлом её щиколотки и запястья, а Дория забинтовала обрубок правой кисти.

Никодимус сел на табурет и достал из поясного кошеля бурый флакон. В другой руке он держал маленький свёрток, от души надеясь, что ему не придётся его разворачивать.

За прошедшие годы Никодимусу не раз и не два приходилось допрашивать пленников. Случалось ему быть суровым, даже жестоким, но никогда прежде он не опускался до изуверства. И вовсе не потому, что был таким хорошим, нет. Просто ему везло. Всегда находились какие-то иные способы развязать пленникам языки. Но однажды удача может от него отвернуться. Вдруг этот день уже наступил?

Никодимус оторвал взгляд от пузырька и заметил, что пиромантка открыла глаза и внимательно его изучает. Лицо женщины оставалось бесстрастным, лишь у рта залегли складки. Девица умело скрывала боль.

– Ты знаешь, кто я? – спросил Никодимус.

Пиромантка кивнула.

– Магистра Дория Кокалас объяснила тебе насчёт руки? Нам пришлось ампутировать её, чтобы раковое проклятие тебя не убило. Ты понимаешь, что такое раковое проклятие и чем грозит моё прикосновение?

Новый кивок.

– Я приказал магистре не применять обезболивающее до тех пор, пока тебя не допрошу. Мне нужны чёткие и ясные ответы. Предлагаю сделку, – он поднял пузырёк. – Это – настойка опиума.

Взгляд пиромантки так и впился в фиал.

– Моя жена говорила, что целители, не дающие надлежащего послеоперационного обезболивания, обвиняются в пытках.

– Как всё удачно сложилось для тебя, – сквозь зубы процедила женщина.

– Ты сохраняешь острый ум, это хорошо. Значит, мы сможем покончить со всем быстрее. Итак, начнём с твоего имени.

Она молча смотрела на него. Никодимус опустил взгляд на бурый пузырёк.

– Странная всё-таки штука мучение лишением чего-либо. Скажи слово «мучения», – и на ум сразу придут стереотипные тиски для пальцев, раскалённое железо и прочее в таком же роде. А ведь если подумать, мучение лишением оставляет куда меньше шрамов на теле и грязи на полу. Притом оно совершенно оправданно, по крайней мере до тех пор, пока я не получу исчерпывающих ответов.

– Какие там ещё оправдания? – выплюнула пиромантка. – Всем известно, ты, твоя жена и вся эта ваша Лига – чудовища. Смешав божественное и человеческое, вы оскорбили Творца.

– Итак, мы приступили к делу. Знаешь ли, мы в Лиге чтим Творца.

– Но ставите своих мелких божков выше него!

– Это что, новая имперская пропаганда? Мол, наши противники – нелюди, а следовательно, их можно и даже нужно уничтожать? Неоригинально. Впрочем, что в нашем мире оригинально? Ну, кроме самого ужасного.

– Больше ты от меня не услышишь ни слова.

– Даже твоего имени?

Женщина отвернулась. Баржа накренилась, гамак закачался.

– Мучение лишением, – медленно проговорил Никодимус. – Хотя чему удивляться? В конце концов, что может быть болезненнее, чем отказ от любви и доброты? Что ранит сильнее, чем ложь недомолвок?

Молчание.

– Ладно, не надо имени. Тогда, может быть, ответишь, зачем имперские чарословы так жестоко расправились с жителями деревушки залива Стоячих островов? Для чего убили невинных людей?

Её лицо перекосилось от ненависти.

– Мы н-не… – гневно начала пиромантка, но затем упрямо сжала губы.

– Продолжай.

Она закрыла глаза.

– Дай-ка попробую угадать. В случае плена вам приказано молчать?

– Нам приказано не попадать в плен, – рявкнула она. – И будь уверен, если бы не та сучка с её одурманивающим гидромантским заклятием, я бы не кинулась на тебя с голыми руками. Я бы просто перерезала себе горло.

– Так вот что ты, оказывается, предпочитаешь. Вы довели деревенских жителей до сумасшествия, и те покончили с собой?

– Мы никого не доводили до сумасшествия.

– Не стоит меня дразнить. У нас есть только один час, пока мы не прибудем в Шандралу, – он сделал паузу, рассматривая флакон. – Тебя под охраной доставят в лечебницу. Магистра Кокалас объяснила мне, что ампутация – куда более сложная операция, чем кажется на первый взгляд. Отрубить конечность – не кусок хлеба отрезать. Тамошние лекари подправят нашу операцию, сделанную в походных условиях, извлекут некоторые кости и часть плоти, чтобы хватило кожи для швов. Как считаешь, это имеет смысл?

Молчание.

– Хотелось бы сказать им, что ты пошла навстречу, посоветовать не скупиться на обезболивающее. И, напротив, было бы крайне неприятно сообщать, что ты ещё должна рассказать, откуда на Иксосе взялись имперские чарословы, а следовательно, им придётся ограничиться, как выразилась Дория, необходимым минимумом анестетика.

Пиромантка сжала губы так, что они побелели. Никодимус вздохнул.

– Наш разговор напомнил мне о тех временах, когда я был мальчиком-калекой, живущим в вечном страхе перед другими мальчишками, перед наказаниями, перед собственным бессилием. Удивительно, когда это я успел сделаться таким безжалостным? Может, во мне изначально не было ничего, кроме жестокости? Иногда я хочу вернуть всё назад и вновь стать тем мальчиком. Он бы тебя пожалел. Но теперь я тот, кто я есть, мне известна роль, которую ты сыграла в уничтожении деревни Гребня, и в моём сердце мало жалости.

– Тебя надо было подвергнуть цензуре ещё в детстве, как поступают со всеми детьми-какографами, – рявкнула пиромантка. – После чего ты бы прекратил поклоняться своим ошибкам, опискам и нечестивому союзу божественного и человеческого языков. Ты отвернулся от Творца.

– Твоя искренность подкупает. После тридцати лет превращения неодемонов в богов и богинь я могу по достоинству оценить твою попытку.

– В глубине души тебе известно, что ты и твоя Лига – идолопоклонники. Ты обязан учить людей почитать Творца и самим заботиться о себе, вместо того, чтобы обожествлять идолов.

– Я слыхал, что в Империи началась новая эра. Метазаклинания моей сводной сестры, делающие язык более логичным, открыли новые горизонты. Я читал донесения о пушках Триллинона. Если это правда, то я впечатлён. Но ведь из твоих слов следует, что, несмотря на все ваши великие научные достижения, вами овладело военное безумие, и ваши молодые авторы спят и видят, как бы уничтожить наши королевства. А между тем Лиге и Империи надлежит объединить силы перед лицом грядущего Разобщения.

– А ещё говорят, что ты – дурак! – она захохотала. – Величайший дурак во всей Лиге. Я этому не верила, но теперь, послушав тебя… Хорошо, сделаю тебе одолжение. Иначе так дураком и помрёшь, не узнав, что твои возлюбленные божки и идолопоклонники всеми силами стараются приблизить Разобщение. У императрицы есть сведения, что этим занимается секта Неразделённой Общины.

– Кто тебе сказал?

– Тебе бы и самому надлежало быть в курсе дел. Последний дурак уже должен был обо всём догадаться.

– Зачем имперские чарословы напали на Гребень? – Никодимус впервые с начала допроса позволил себе повысить голос. – Кто убил невинных жителей?

– Не мы развязали бойню.

– Знаешь, как мы на вас вышли? Наткнулись в заливе на дрейфующее судно. Все люди, находящиеся на борту, оказались сильно обожжены. Там и дети были. Дети, которых вы убили. Как у вас только рука поднялась?

– Не убивали мы никаких дет… – пиромантка осеклась. – В общем, не убивали, и всё.

– Тогда скажи, что вы там делали.

Она покачала головой. Никодимус убрал флакон в кошель и обеими руками сжал свёрток.

– Ты же умная женщина. И знаешь, на что я способен. Понимаешь, что я считаю тебя ответственной за случившееся с теми детьми и что без колебаний выполню свои угрозы.

Молчание. Он приподнял свёрток.

– Возможно, ты и без опиума способна терпеть боль. Однако взгляни на это.

Никодимус развернул ткань и показал ей кошмарные останки. Кое-где кожа ещё осталась нетронутой, однако в основном она представляла собой мешанину гнойных язв и костных выростов. Четыре жгута плоти заканчивались человеческими ногтями, почти выдавленными из ногтевого ложа раковыми опухолями.

– Это твои пальцы, – произнёс Никодимус.

Пиромантка не отрываясь смотрела на мерзкий кусок мяса, поражённый раковым проклятием. Её дыхание участилось.

– Нет ничего проще, – спокойно продолжил он. – Я прикасаюсь к твоей правой руке. Совсем легонько. Говорю Дории, что рак, похоже, дал метастазы, она ампутирует тебе руку, а затем мы с тобой ещё разок побеседуем. И я вновь дотронусь до твоей культи. Ну, ты меня поняла. А может быть, я вообще ничего не скажу целителям и просто понаблюдаю, как рак пожирает твои внутренности. Такой судьбы я не пожелал бы никому, за исключением убийцы невинных.

Пиромантка замотала головой.

– Так зачем вы убили жителей Гребня?

– Мы этого не делали! – она вновь затрясла головой, глаза уже блестели от слёз.

– А кто тогда? Говори!

– Мы не убивали! Не убивали!

– Зачем вы убили детей? – Никодимус поднялся и швырнул в пиромантку кошмарной отрубленной кистью.

– Убери! Убери это от меня!!! – завизжала она, когда ошмёток плоти шлёпнулся ей на колени.

– Зачем вы убили детей?

– Мы не убивали! Это не мы! О, Творец, убери это от меня!

– Кто, если не вы?

– Творец, помоги мне! Убери это! – визжала она. – Убери! Убери!

Никодимус поднял отрубленные пальцы, не прикасаясь к ним.

– Кто убил детей?

– Ваши неодемоны, – выдавила она сквозь плач. – Клянусь именем Творца! Они напали на нас утром.

– Какие именно неодемоны?

– Не знаю. Наш отряд прятался на Гребне. Мы подкупили местных жителей, чтобы они нас не выдали. На рассвете пришёл приказ уходить. Я не в курсе, куда и зачем. Мы уже собрались, и тут нас атаковал неодемон. Я его так и не увидела, только дым и огонь. Серой воняло, словно от адского пламени. Когда дым дополз до деревни, её жители на нас напали. Небось продали нас неодемону, которому поклонялись. Наш капитан отдал приказ о контратаке. Мы попытались собрать всё что можно, прежде чем отходить, – она перевела дыхание. – На нас кидалось всё больше и больше местных, хотя некоторые из них кончали с собой. Повсюду были лава и дым. Несколько наших укрылись в Ближней башне. Когда неодемон шёл по берегу, земля тряслась. Там был настоящий ад, – она вновь всхлипнула.

Никодимус сел и задумался. Если женщина не врала, то картина обретала смысл: часть домов ограблена, часть – нет.

– Это был либо один из ваших неодемонов, либо секта, наконец-то приведшая древних демонов из-за океана, – добавила пиромантка. – С детьми было хуже всего. Они начинали просто кричать и кричали до тех пор, пока не умирали. Умирали, и всё, – ещё один всхлип.

Прежде Никодимус никогда не встречал неодемона, способного на подобное. У него засосало под ложечкой.

– Те наши, кто укрылся в Ближней башне, постарались собрать всю ткань в деревне, чтобы иерофанты смогли написать свои заклинания, и мы бы убрались с острова, – продолжила пиромантка. – Казалось, неодемон покинул остров. Оставалось только отбиться от случайно выживших жителей деревни. Но тут прибыли вы и убили всех наших.

– Ну, один-то иерофант сбежал, – спокойно заметил Никодимус. – Куда, кстати, он отправился?

Она покачала головой, на её верхней губе блеснула слюна.

– К остальной части нашего отряда. Где они, я не знаю. Знали только ветряные маги.

– Какова численность отряда?

– Нам ничего такого не рассказывали. Мы просто разведчики.

– Кто руководит операцией?

– Магистр Лотанну Акомма.

– Ну, разумеется, – проворчал Никодимус. – Кого бы ещё послала Вивиан? – он откашлялся. – Зачем было отправлять разведчиков в залив?

– Императрица получила некие доказательства, что культ Неразделённой Общины пытается ускорить наступление Разобщения. Это всё, что мне известно. Помоги мне, Творец! Да простит меня Творец, но это действительно всё, что я знаю. На деревню напал твой собственный неодемон. Ты сам во всём виноват! Вы должны отринуть идолопоклонство, поверить в Творца и императрицу. Вы должны! – она опять сорвалась на плач.

– Ваш отряд готовил начало вторжения?

– Я этого не знаю.

Никодимус тяжело вздохнул. Имперский отряд должен был быть где-то поблизости, иначе иерофант не смог бы долететь до него на воздушном змее. Что бы Империя ни готовила, вторжение или небольшую операцию, прольётся кровь. Иного не дано.

– Что ещё мне необходимо знать? – уже мягче спросил Никодимус.

– Я рассказала всё. Надеюсь, Творец меня простит за это, – из её глаз текли слёзы.

– Ты правильно поступила, магистра.

Никодимус достал из кошеля пузырёк, но женщина лишь замотала головой, продолжая рыдать. Он терпеливо ждал.

– Должно быть, ты прошла через ад. Прости меня.

Она наконец начала успокаиваться. Никодимус подошёл ближе.

– Тебе нужно это принять, ты пережила боль и шок, – он приблизил флакон к её губам. – Пей, магистра.

– Отравлено, наверное? – сказала она жалобным голосом человека, который долго плакал, и теперь у него заложен нос. – Ну и пусть. Я даже надеюсь, что оно отравлено, тогда мне не придётся жить с подобными воспоминаниями.

– Это вовсе не отрава, магистра. Настойка поможет тебе уснуть. Извини, что пришлось жестоко с тобой обойтись, но мне требовалась правда. Никто больше не причинит тебе вреда.

Он вновь протянул флакон, и на сей раз пиромантка наклонила голову и жадно выпила содержимое. Никодимус её понимал.

– Горькое-то какое, – она скорчила гримаску.

На миг Никодимус почувствовал приступ ностальгии. Выражение её лица напомнило ему маленькую Леандру, когда той тоже приходилось принимать лекарства. Он снял с крюка бурдюк и дал ей запить. Пиромантка пила и плакала.

Никодимус уселся на табурет. Постепенно дыхание пленницы замедлилось, и она уснула. Подняв с пола обрубок кисти, он завернул его в тряпку. За дверью каюты поджидала Дория. Она сурово воззрилась на него.

– Ты всё слышала? – спросил он.

– Как можно быть таким жестоким?

– Ты слышала о нападении на Гребень?

Лицо Дории немного смягчилось.

– Результат не всегда оправдывает средства.

– Что если на остров напал не неодемон, а демон с Древнего континента? Что если Речная Воровка не лгала?

Дория только нахмурилась.

– И это ещё не упоминая об имперцах, прячущихся где-то в заливе. Продолжаешь считать меня жестоким?

– Ты же не собирался на самом деле поражать её раковым проклятием?

– Надеюсь, что нет, моя Дория, надеюсь, нет, – Никодимус покачал головой. – Но я в этом не уверен, – и он пошёл прочь. – Проследи, чтобы пленница не мучилась от боли, однако не забывай о прочных путах и цензуре.

– Слушаюсь, милорд хранитель, – холодно ответила Дория ему в спину.

Никодимус закрыл лицо ладонью и тяжко вздохнул. Война. Похоже, начинается война. Либо с Империей, либо с демонами Древнего континента. Неизвестно ещё, что хуже.

Его мысли были прерваны резким возгласом. Затем послышался глухой удар о дерево. Он встрепенулся и увидел, что проходит мимо каюты Рори. Оттуда донёсся придушенный стон. В конце коридора стояли двое матросов и глазели на него со смесью страха и любопытства.

– Что там такое? – спросил Никодимус.

– Мы видели, как туда прошёл лорнец, – прошептал один из них.

– Пылающие небеса! – выругался Никодимус.

Только этого ему сейчас не доставало. Неужели даже в такое трудное время сэр Клод и Рори не могут оставить свою нелепую междоусобицу? Никодимус ногой распахнул дверь, уже готовый вступить в схватку и намереваясь произнести гневную тираду.

– Чума на оба ваши дома! – взревел он и застыл при виде обнявшихся мужчин.

Они отнюдь не пытались прикончить друг друга. Они целовались. И весьма страстно.

Слова застряли у Никодимуса в глотке. Рори увидел его и выпучил глаза. Он отпрыгнул от сэра Клода, запутался в гамаке и не свалился только потому, что сэр Клод поймал его за запястье.

Рыцарь со спокойным вызовом поглядел на Никодимуса, но лицо Рори превратилось в красную маску стыда. Друид покосился в сторону коридора, пытаясь понять, видел ли их кто-нибудь ещё.

И тут все события последних месяцев промелькнули в голове Никодимуса: нарочитое соперничество между Рори и сэром Клодом, фразы, брошенные словно бы в запале, упорные попытки сэра Клода поддеть Рори, все те случаи, когда мужчины исчезали вместе, и явное стремление Рори сохранить всё в тайне. Промелькнули – и сложились в осмысленную картинку. Никодимус понял: желание было обоюдным, но тайна заботила только одного.

Никодимус мысленно обозвал себя дураком за то, что не разглядел этих признаков раньше, вспомнил о любопытных матросах, торопливо зашёл в каюту и захлопнул за собой дверь.

Он в упор смотрел на Рори, а Рори со страхом – на него. Потом оба перевели взгляд на сэра Клода. Тот только пожал плечами. Рори покосился на дверь, очевидно думая о подслушивающих за ней матросах.

Никодимус очень сомневался, что тем есть дело до любви Рори и сэра Клода: иксонцы спокойно относились к подобного рода вещам. Сам же Рори был из Драла, а на юге такие связи под запретом. Неудивительно, что друид, в соответствии со своей моралью, не желал ничего предавать огласке. И Никодимус тоже не должен был ничего узнать… Однако узнал. И что теперь…

И тут его осенило.

– Создатель вас побери!!! – взревел он. – Во имя всего святого и Бога Богов, неужели вы не можете не собачиться даже в такое время?

Хотя время было как раз самым подходящим для того, чтобы побыть вдвоём. Что лучше успокоит после кровавой стычки, чем объятия любимого человека?

– Ваши драки у меня уже в печёнках! – заорал Никодимус и запнулся, не зная, что ещё сказать.

Рори благодарно закивал.

– Продолжай, – зашептал он. – Продолжай.

Сэр Клод только возвёл очи горе.

– Больше я ваших поц… – Никодимус осёкся, – побоищ терпеть не намерен, – сымпровизировал он.

Рори продолжал кивать, сэр Клод качать головой.

– Приказываю вам, – рвал глотку Никодимус, – немедленно прекратить свару. И… э-э-э… В наказание отныне вы будете делить эту каюту. Вам придётся волей-неволей научиться общаться как цивилизованные люди. И чтоб к возвращению в Шандралу между вами был мир. А ежели нет, то… я своими руками сверну ваши проклятые Богом Богов головы. Вы у меня кровью харкать будете!

– Харкать кровью? – сэр Клод иронически взглянул на Никодимуса, тот пожал плечами и вновь завопил:

– Вам всё ясно?!

– Да, Никодимус! – воскликнул Рори.

Сэр Клод опять закатил глаза, но Рори локтём ткнул его в бок. Тот ойкнул.

– Да-да, милорд.

Никодимус посмотрел на них и шепнул:

– А теперь что?

– Уходи, – так же шёпотом ответил друид. – Хлопни дверью, руки там, что ли, заломи, словно всё это тебе смертельно опостылело.

Сэр Клод воззрился на Рори, выражение недоверия сменилось принуждённой улыбкой.

Никодимус выбежал из каюты, с размаху захлопнул дверь, воздел руки и объявил собравшейся толпе матросов:

– Будь прокляты все эти лорнцы и дральцы, вечно затевающие дурацкие свары!

На самом деле, ему следовало убедить Рори, что никому на борту это не интересно. Однако сейчас Никодимус придал своему лицу раздражённое выражение и размашисто зашагал по коридору.

Поднявшись на палубу и увидев голубую воду тропического моря, он улыбнулся. Разве можно быть таким слепцом? Никодимус горел желанием рассказать всё Дории. Улыбка потухла. Имеет ли он право делиться сведениями с Дорией, если уж Рори желает сохранить всё в тайне? А с Франческой?

На корме торчал Джон. Перегнувшись через леер, он всматривался в волны. Никодимусу вдруг захотелось присоединиться к старому приятелю, вспомнить времена, когда они были мальчишками и вместе играли в Звёздной академии.

Однако сделать этого он не мог. Ему следовало целиком сосредоточиться на случившемся. Никодимус глубоко вздохнул. Кем он стал? Пытает женщину, а минутой позже помогает дружкам скрыть свои любовные шашни.

Только тут до него дошло, что он продолжает сжимать свёрток с остатками кисти пиромантки. Его передёрнуло при мысли о том, чем он ей угрожал. В следующий миг он выбросил тряпку с отрубленными пальцами в море.

Страшный свёрток камнем пошёл ко дну. Никодимус задумался, не сидит ли в нём самом частица демона. Может быть, она есть во всех людях? Что же, по крайней мере, среди крови и грязи нашлось место и хорошему. Во всяком случае, он от души надеялся, что Рори и сэр Клод действительно нашли его, это хорошее.

Никодимус посмотрел на блистательный Шандралу, на высящийся позади потухший вулкан. Двадцать дней назад он стоял на вершине этого вулкана в павильоне Неба и накладывал метазаклинание. Тогда ему подумалось, что поездка на острова будет ничем не примечательной: обычная политика, обычные интриги, попытки сохранить мир между Лигой и Империей.

Теперь же… Теперь ему начало казаться, что правила изменились. На этот сверкающий город надвигалась война. Вероятно, вновь прибегнуть к метазаклинанию придётся куда раньше, чем он полагал.

Келоидный рубец на спине начал зудеть, наверное потому, что Никодимус подумал об изумруде. Машинально почесав шрам, он принялся привычно размышлять о пророчествах. И Лига, и Империя провозглашали своего главу Альционом, а главу противника – Буревестником. Когда-то Никодимус сильно беспокоился, не является им в действительности. Сейчас же он склонялся к мысли, что вероятно ни сам он, ни его сводная сестра не были, в сущности, ни разрушителями, ни спасителями. Если начнётся война, выживший автоматически будет провозглашён Альционом и начнёт перекраивать историю так, чтобы соответствовать этому званию.

Над головой пролетела белая птица. Никодимус опять вздохнул. Мысли вернулись к семье и друзьям, к Рори и сэру Клоду.

Да, грядут ужасные времена, грядёт хаос, который проверит на прочность характеры и пророчества. Но самая важная борьба будет за всё то хорошее, что кроется в человеческих сердцах.