Текст книги "Голландское господство в четырех частях света. XVI– XVIII века. Торговые войны в Европе, Индии, Южной Африке и Америке"

Поэтому неудивительно, что, когда моряки возвращались после пятилетнего пребывания в Индиях домой, они имели склонность проматывать свое заработанное тяжким трудом жалованье в борделях и тавернах, из-за чего их прозвали «сеньорами на шесть недель». Амстердам стал Меккой этих heeren varensgasten – «катающихся на лодках господ», вне зависимости от той страны, откуда они были родом. Деньги, которые они тратили таким образом, являлись долгожданным источником дохода для торговцев и хозяев таверн на протяжении двух столетий. В 1688 г. английский консул в Амстердаме писал, что к борделям, существовавшим под видом музыкальных заведений, относились терпимо,

поскольку вернувшиеся из плавания моряки «настолько изголодались по женщинам, что если бы здесь не было приманки в виде таких домов, то они брали бы силой жен и дочерей самих граждан города». 100 лет спустя еще один очевидец заметил, что «сеньоры на шесть недель» низводили себя от состояния относительного достатка до «наготы адамитов» того времени, но при этом самодовольно добавил: «А где остались промотанные ими деньги? В Амстердаме. И кто извлек из них прибыль? Жители города».

Если мы видели, что среди моряков дальнего плавания насчитывалось множество иностранцев, то в числе солдат их было еще больше – как в армиях, оплачиваемых Генеральными штатами, так и в составе наемников Вест– и Ост-Индской компаний. Даже во время Восьмидесятилетней войны подавляющее большинство солдат, сражавшихся под знаменами принцев Оранских, были не голландцами, а немцами, валлонами и другими иностранцами. Точно так же в армии Соединенных провинций многие годы служили целые полки шотландцев и англичан, хотя, как утверждают некоторые современные писатели, голландские солдаты не являлись такой уж редкостью. Памфлет 1613 г. напоминает нам, что даже в Свободных Нидерландах голод и безработица являлись самыми действенными вербовщиками. «Мать-при-рода производит на свет рекрутов дважды в году; раз летом – тех, кто увиливает от работы и не переносит запаха собственного пота, и ближе к зиме, когда не хватает дров, торфа и прочих зимних припасов». Разумеется, соотношение голландцев среди офицеров было значительно выше, чем среди рядовых, но и здесь можно было встретить много офицеров немцев, французов, швейцарцев, англичан и шотландцев – в ранге от прапорщика до фельдмаршала. Многие из офицеров, как голландских, так и иностранных, были аристократического или дворянского происхождения. Что находилось в резком контрасте со службой на флоте, где до первой половины XVIII в. большинство офицеров происходили из среднего или рабочего сословия.

Несмотря на катастрофический упадок голландского военного флота и, в меньшей степени, торгового, на протяжении всего XVIII столетия в провинциях Голландия, Зеландия и Фрисландия среди представителей голландского рабочего сословия всегда было проще набрать моряков, чем солдат.

Как записал в 1780 г. один очевидец, полк, в течение двух лет несший гарнизонную службу в нескольких городах на севере Голландии, несмотря на настойчивые усилия офицеров, не мог в то время завербовать более 15 человек, девять из которых являлись иностранцами. Общеизвестно, что не столь затруднительно было набрать солдат в материковых провинциях, даже в таких гарнизонных городах, как Гаага и Утрехт; но в общем и целом можно сказать, что было проще завербовать 1000 моряков, чем 100 солдат.

В наемных войсках Вест– и Ост-Индской компаний процент иностранцев всех званий был также высок. В январе 1622 г. из 143 солдат гарнизона Батавии 60 являлись немцами, швейцарцами, англичанами, шотландцами, ирландцами, датчанами и прочими иностранцами, не считая 17 фламандцев и валлонов и 9 человек неопределенной национальности. Списки личного состава гарнизонов Молуккских островов в 1618–1620 гг. показывают аналогичную разнородность в отношении солдат из Бремена, Гамбурга, Шотландии и с Шетландских островов. Из примерно 60 человек, которые были осуждены серией военных корабельных судов, проходивших в Южно-Китайском море между июлем 1622 и августом 1623 г., не менее 18 оказались иностранцами, включая швейцарцев, шотландцев, фламандцев, французов и японцев. В гарнизоне мыса Доброй Надежды в 1660 г. служили английские, шотландские и ирландские солдаты; однако здесь, как и повсюду среди наемников VOC, большинство составляли немцы. Доля немцев на службе WIC, похоже, была не такой уж большой, по крайней мере до 1642 г. Когда графу Иоганну Морицу, генерал-губернатору Голландской Бразилии, в тот год Heeren XIX приказали уволить всех своих солдат не голландского, немецкого или скандинавского происхождения, он ответил, что большинство его войск составляют англичане, шотландцы и французы. Примерно в то же время в гарнизоне штата Параиба на востоке Бразилии служило 150 англичан под командой своего соотечественника Джона Гудледа, а еще WIC пришлось подыскать английского священника-кальвиниста для чтения проповедей войскам в городе Ресифи на их родном языке.

Немецкий источник, сообщавший, что в 1710 г. гарнизон в Батавии почти полностью состоял из немцев, швейцарцев, поляков и «не более десятка голландцев», явно преувеличивал. Однако 80 лет спустя VOC взяла на службу на Востоке два полных подразделения европейских наемников – немецкий полк герцога Вюртембергского и швейцарский полковника де Мёрона. Как и в случае армии метрополии, среди офицеров голландцы были представлены в больших пропорциях, чем среди рядового состава, однако ключевые посты часто занимали иностранцы. Достаточно упомянуть несколько типичных примеров: в 1686–1696 гг. комендантом Батавии был французский гугенот Исаак де Сен-Мартин, а мыса Доброй Надежды в 1728–1740 гг. – берлинец И.Т. Рениус. На другом краю света голландским гарнизоном Луанды в 1641–1642 гг. командовал англичанин Джеймс Хендерсон, а повествование шотландского офицера Дж. Г. Стедмана о своей службе в Суринаме в 1772–1777 гг. заслуженно считается классикой. Попутно можно отметить, что социальный престиж армейских офицеров, который и без того никогда не был так высок, как в других европейских странах, где-то в XVIII столетии стал еще ниже, правда не столько в самих Соединенных провинциях, сколько в Восточных Индиях. Офицеры армии и военного флота, отправившиеся в Батавию с экспедицией ван Браама в 1783 г., были неприятно удивлены, когда обнаружили, что гражданские чиновники VOC обращаются со своими военными коллегами с нескрываемым презрением. В тот период времени ни один из респектабельных бюргеров Цейлона не пригласил бы к себе на званый обед кого-либо из офицеров гарнизона, за исключением четырех-пяти высших военачальников.

Эдвард Барлоу, находившийся в плену у голландцев в Батавии в 1672–1673 гг., подтверждает, что «голландцы в Восточных Индиях могущественнее любой другой христианской нации; они содержат там, в том или ином месте, 150–200 парусников и 30 тысяч человек служащих на жалованье. Однако они весьма болезненны и быстро умирают; на некоторых судах из Голландии с 300 человек на борту к моменту прибытия в Восточную Индию порой умирает от 80 до 100». И действительно, потери среди белых людей в тропиках из-за смертности, болезней и дезертирства всегда были высоки. Сетования по поводу трудностей вербовки и низкой пригодности завербованных отмечаются с первой декады существования VOC. С редкими перерывами такие жалобы продолжались на протяжении почти 200 лет, достигнув своего пика во второй половине XVIII столетия. Для того чтобы обеспечить вербовку солдат и матросов для службы на востоке, вскоре в Амстердаме и других портах Голландии образовалась «гильдия» вербовщиков, прозванная zielver-koopers – «торговцы душами». Эти «торговцы душами» приставали к подходящим молодым людям из числа безработных без гроша за душой, в основном немцев, наполнивших Северные Нидерланды в поисках работы и богатства. Вербовщик предлагал будущему рекруту обеспечить его питанием и проживанием до того времени, как начнется набор людей для следующего индийского флота, в обмен на долговую расписку, дающую вербовщику право возместить свои расходы по содержанию рекрута путем ежемесячных вычетов из жалованья последнего, когда тот начнет его получать.

А в ожидании, пока прогремят барабаны, извещающие о наборе во флот – военно-морской или военной службы компании, – рекруты содержались в условиях, порой напоминавших барракуны – фактории для «черной слоновой кости», то есть рабов, – работорговцев Западной Африки. Рекруты были ограничены пространством тесных чердаков, мансард и подвалов, жили практически без света и вентиляции, при скудном питании и в возмутительной антисанитарии. В 1778 г. очевидец написал, что видел 300 человек в мансарде с очень низким потолком, «где им приходилось находиться день и ночь, где они отправляли естественные надобности, где у них не имелось нормального места для сна и им приходилось ложиться как попало вплотную друг к другу». Он же добавляет: «Наблюдал я и другие примеры, когда очень большое количество людей было заперто в подвалах домов, и некоторые из них пробыли здесь уже целых пять месяцев, в течение которых им приходилось дышать заразным нездоровым воздухом. В некоторых из таких домов смертность столь пугающе высока, что их владельцы, не осмеливаясь сообщать о точном количестве смертей, порой хоронили по два трупа в одном гробу». Рационы, вполне соответствовавшие условиям жизни, состояли в основном из плохо прокопченного бекона, «осклизлой речной рыбы», картофеля и хлеба. Совершенно очевидно, что люди, сколь-нибудь долго ограниченные такими условиями проживания, поднимались на борт своего корабля, будучи совершенно не в состоянии сопротивляться вспышкам инфекционных заболеваний или заразным болезням – даже если им посчастливилось еще не заразиться.

Ввиду того факта, что бессовестные методы голландских «торговцев душами» скоро приобрели дурную славу по всей Германии, кажется удивительным, что они могли обеспечивать постоянный приток жертв, даже если мы вспомним североамериканскую поговорку, что каждую минуту рождается новый простофиля. Значит, так оно и было. Вышеупомянутый очевидец уверяет нас, что в 1778 г. в провинциальных городах, где о вербовщиках раньше и не слышали, их насчитывалось по 20, 30, 40 и более человек. В Амстердаме, который всегда являлся центром притяжения, их было более двухсот. Эти «продавцы душ» работали в основном над поставкой военного и морского персонала для VOC, хотя при случае делали это и для WIC. Когда им не удавалось пристроить всех своих обманутых жертв в какую-либо из двух индийских компаний, они старались определить их в армию, военный флот или на обычные торговые суда. В 1634 г. был установлен срок контракта с VOC – три года для большинства моряков и пять лет для всех остальных наемных работников. Позднее пятилетний контракт сделали обязательным для всех моряков, зарабатывавших от 6 до 10 гульденов в месяц. Юнги должны были подписывать контракт на 10 лет.

Из вышеизложенного и богатой литературы о путешествиях XVII–XVIII вв., очевидно, что голландскому моряку скорее всего была уготована отвратительная, жестокая и короткая жизнь – особенно у тех, кто ходил под парусом в Восточные и Западные Индии. Но разумеется, случалось и другое. Если многие суда переносили жестокие лишения во время долгого плавания между Текселом и Батавией, то некоторые проделывали тот же путь без людских потерь, и все люди на борту пребывали в добром здравии. Если еда часто была плохой, а дисциплина жестокой до садизма, то, похоже, вокальные упражнения в значительной степени успокаивали загрубевшую душу моряков. Многие путешественники отмечали, что команды экипажам отдавались нараспев или произносились на манер церковных песнопений, что стало характерной чертой повседневной жизни на борту голландских «индийцев». Матросские песни помогали легче переносить невероятно тяжелую работу, что с явной неохотой признавал Мендель, вспоминая свое собственное плавание к мысу Доброй Надежды. Уильям Хикки, как всегда, проявлял больший энтузиазм по поводу этих дуэтов и песенок, «жалобных и сентиментальных – как раз в моем вкусе», которые он с удовольствием слушал на «индийце» «Герой Волтемаде» и фрегате «Фетида». «Большая часть вахты зачастую довольно слаженно присоединялась к хору». Очевидно, двум этим голландским судам повезло, хотя наверняка должно было найтись еще немало таких же кораблей, как они.

Глава 4
Море открытое и море внутреннее

Когда Питер де ла Кур опубликовал в 1662 г. свои знаменитые «Интересы Голландии», он озаглавил одну из своих самых коротких и убедительных глав «Более всего война, и главным образом на море, является наиболее разорительной (а мир весьма выгодным) для Голландии». Ежемесячное издание «Голландский Меркурий» в редакционной статье от февраля того же года отмечало, что «в Соединенных провинциях полно состоятельных правителей и жителей, повсеместно страдающих от всех войн, пиратства и использования военной силы», которые с огромной радостью узнали о том, что король Франции готов подписать с ними новый мирный договор. Как правители страны, чьи купцы бороздили семь морей от Архангельска до мыса Доброй Надежды и от Нового Амстердама до Нагасаки, Генеральные штаты, естественно, теоретически дорожили миром, тем не менее большую часть XVII в. они обнаруживали себя участниками войн в том или ином регионе мира. Возможно, с подписанием в 1648 г. Мюнстерского договора они полагали, что в будущем могут рассчитывать на длительный период времени, когда Соединенные провинции Северных Нидерландов могли бы находиться в мире со всем светом, но вскоре их вывели из этого заблуждения. «Нашу страну здесь ненавидят лютой ненавистью», – писал из Мехелена корреспондент Яна де Витта в декабре 1652 г., вскоре после того, как разразилась неудачная война с Англией (1-я Англо-голландская война 1652–1653 гг.). Почти три года спустя Рейклоф ван Гуне, только что вернувшийся в Амстердам из Батавии, сообщил Heeren XVII: «Здесь, во всех Индиях, нет никого, кто желал бы нам добра; помимо этого, нас смертельно ненавидят все страны… поэтому, по моему мнению, рано или поздно нас рассудит война».

и в самом деле, после заключения Мюнстерского договора Голландская республика целую декаду находилась в положении тревожной дипломатической изоляции. Единственным ее европейским союзником оставалась Дания и, помимо папистской Португалии, протестантской Англии и мусульманского Макасара[33]33
  Макасар (Макассар) (с 1970 Уджунгпанданг) – самый крупный город на острове Сулавеси (до 1945 г. Целебес), Индонезия. Основан в 1575 г. как столица султаната Макасар, с 1668 г. под властью голландцев, в 1946–1950 гг. столица марионеточного государства Восточная Индонезия.


[Закрыть], еще многие страны с завистью или беспокойством следили за преуспеванием Голландии в торговле и заморской экспансии. Купцы-олигархи Голландии и Зеландии могли заявлять о своем миролюбии, и де ла Кур взывал именно к таким уже новообращенным, ратуя за поддержание мира – практически любой ценой – с такими могущественными державами, как Англия и Франция. «Англичане собираются напасть на гору золота; мы – на гору железа», – с мрачным предчувствием написал великий пенсионарий Голландии накануне 1-й Англо-голландской войны. Однако, если «пожиратели сыра», как их презрительно окрестили иностранцы, с неохотой брались за оружие ради собственной защиты, когда на них напала Англия в 1652 и 1664 гг. и Франция вместе с Англией в 1672 г., они не колебались предпринимать агрессивные действия в другое время и в других местах, если это их устраивало. Более того, даже когда Генеральные штаты, штатгальтеры и директора Вест– и Ост-Индской компаний, в интересах государства или торговли, были склонны к миролюбию, из этого вовсе не следовало, что их подчиненные в Индиях приняли бы во внимание миротворческие предписания своих руководителей. Те люди, которые попали под их удары, согласились бы с португальским хроникером XVIII в., написавшим следующее: «Похоже, Марс, после того как он побродил по планете, в конце концов обосновался в Голландии».

Пример того, как приобретения колониальной империи затруднили для купцов-олигархов Соединенных провинций выбор между войной и миром, представлен превратностями их отношений с Португалией в первые три десятилетия после того, как эта страна порвала с зависимостью от кастильской (испанской) короны. Когда в декабре 1640 г. герцог Браганса был провозглашен королем Жуаном IV Португальским, Испания все еще оставалась заклятым врагом голландцев; и штатгальтер, и Генеральные штаты были готовы к сотрудничеству с новым союзником, который осуществил масштабный отток военной силы с фронта во Фландрии. Некоторые из амстердамских торговцев также приветствовали перспективу увеличения торговли с самой Португалией, особенно солью из Сетубала, что в Западной Португалии, столь необходимой для засола сельди. Но только не директора Вест– и Ост-Индской компаний, которые считали более выгодным продолжать свои завоевания в колониальном мире за счет Португалии, даже если с королем Жуаном IV было необходимо заключить перемирие в Европе. В меморандуме, представленном Heeren XVII Генеральным штатам в мае 1641 г., директора заявляли, что «достопочтенная компания значительно разрослась благодаря столкновениям с португальцами, вследствие чего сейчас она обладает монополией на большую часть торговли в Азии; что они рассчитывают на среднюю ежегодную прибыль между 7 и 10 миллионами; и что если им позволят продолжать в том же духе, вышеуказанный доход будет с каждым годом только увеличиваться». Более того, они соглашались, что, если сейчас прекратить боевые действия с португальцами, то последние вскоре обретут второе дыхание и снова станут опасными соперниками в азиатской торговле. В таком случае нежелательный спад собственной торговли компании повлек бы за собой значительное уменьшение объемов ее кораблестроения и служб снабжения, лишая таким образом Соединенные провинции «множества мощных боевых кораблей». Тысячи моряков и других работников лишились бы средств к существованию, и произошло бы резкое сокращение доходов от импорта и налогов, выплачиваемых компанией. Heeren XVII утверждали, что, если Генеральные штаты так настаивали на заключении перемирия с португальской короной в Европе, то Восточные Индии должны быть – явно или неявно – исключены из него, как это было во время двенадцатилетнего перемирия 1609–1621 гг.

По тем же причинам генерал-губернатор Антони ван Димен и его советники в Батавии выказали величайшее нежелание к заключению перемирия с португальцами в Азии. Они отвергли предварительные инициативы португальского вице-короля Гоа и на протяжении трех лет умудрялись уклоняться – под тем или иным предлогом – от полной реализации десятилетнего перемирия, заключенного в Гааге в июне 1641 г. Отношение чиновников Голландской Ост-Индской компании к португальским претензиям в Азии, обоснованным или нет, отражено в письме английского резидента в Коломбо, касающемся спора о границах на Цейлоне между двумя странами после запоздалого оглашения перемирия в ноябре 1644 г.: «Вице-король отправил посла в Галле, чтобы, согласно договоренностям между королем Португалии и Генеральными штатами Нидерландов, потребовать возвращения Негомбо, но Мацуйкер, генерал-губернатор Голландской компании, прямо заявил послу, что они действительно получили приказ Генеральных штатов и принца Оранского передать Негомбо португальцам, но подчиняются они не принцу и Генеральным штатам, а компании, от которой (как они сказали) подобных указаний не поступало; а получи они такой приказ от своей компании, то сдадут Негомбо, только если их вынудят сделать это силой. И посол вернулся назад несолоно хлебавши».

Директора Вест-Индской компании, которые поначалу приветствовали известия о разрыве Португалии с Испанией в 1640 г., быстро перешли на точку зрения Heeren XVII, направленную против лузитано (португало) – голландского перемирия в тропиках. В случае отказа от заключения прочного мира, который позволил бы им укрепить и развить с трудом удерживаемую колонию Пернамбуку, Heeren XIX посчитали, что для них было бы лучше продолжать агрессию против непрочных португальских владений в Бразилии и Западной Африке. Когда Генеральные штаты, под давлением штатгальтера и французского посла, решили принять предложение португальцев о десятилетнем перемирии «за пределами границ» так же, как и в Европе, Heeren XIX уже приказали своему губернатору Пернамбуку захватить как можно больше португальских территорий до того, как грядущее перемирие вступит в силу. Они настаивали на своей позиции вопреки возражениям Генеральных штатов и тем самым дали возможность графу Иоганну Морицу организовать завоевание Анголы и Сан-Томе в Африке и Мараньяна в Бразилии в тот момент, когда португальцы считали себя в безопасности от дальнейшей агрессии голландцев.

Беспечно не обращая внимания на то, что своими захватами они сами спровоцировали – с моральной, если не с юридической точки зрения – португальцев, Heeren XIX отозвали прославленного Иоганна Морица и сократили свои бразильские гарнизоны, после того как в июле 1642 г. запоздало объявили о перемирии. Что побудило португальцев Пернамбуку поднять в июне 1645 г. против захватчиков-еретиков восстание, которое поддержала – поначалу тайно, а потом и открыто – метрополия. Когда известия об этом достигли Соединенных провинций, Heeren XIX, естественно, призывали, чтобы Генеральные штаты и Ост-Индская компания снова начали военные действия против Португалии в Европе и Азии, просьбы об этом они возобновили после потери Анголы и Бенгелы в 1648 г. Генеральные штаты колебались, мнения разделились – в значительной степени из-за давления их французских союзников и амстердамских торговцев, занятых прибыльной торговлей солью с Португалией. Точно так же на некоторое время разделились мнения и среди Heeren XVII, однако их страсть к экономии оказалась сильнее воинственности, и они позволили перемирию длиться и дальше, до истечения его срока в 1652 г. И даже тогда они возобновили военные действия с великой неохотой, поставив Генеральные штаты в известность, что поступили так «только по настоянию и из-за давления государства, а не из целей защиты, не говоря уже о собственном желании или личной заинтересованности». Такой резкий поворот от их собственных позиций двенадцатилетней давности, когда они яростно протестовали против распространения перемирия на Азию, объясняется тем фактом, что, вопреки их страхам 1641 г., за годы перемирия португальская торговля в Азии не возродилась в сколь-нибудь значительных масштабах и, следовательно, не оказала неблагоприятного влияния на их коммерческое превосходство на Индийском океане.

К концу 1646 г. стало очевидно, что наполовину обанкротившаяся WIC совершенно не способна справиться с восстанием в Пернамбуку и что Генеральным штатам придется оказать ей серьезную помощь деньгами, людьми и кораблями. После долгих и мучительных переговоров в 1647–1648 гг.

Голландия и Амстердам в конечном счете согласились помочь WIC в обмен на неохотное согласие Зеландии заключить мир с Испанией, однако в 1649 г. между провинциями снова разразился кризис, когда стало ясно, что компании понадобится и дальнейшая помощь. В связи с этим Генеральные штаты решили отправить флот для блокады устья реки Тахо (Тежу), дабы вынудить короля Жозе IV согласиться с требованиями о возвращении всего того, что WIC потеряла в Бразилии и Анголе. Зеландия отказалась ратифицировать подписанный с Данией в октябре 1649 г. Договор выкупа, в котором Амстердам был особенно заинтересован из-за торговли через Зунд (Эресунн), пока Голландия не согласится выполнять решения Генеральных штатов. Голландия же, подстрекаемая Амстердамом, отказалась предоставлять деньги и корабли на планировавшуюся в Португалию экспедицию до тех пор, пока Зеландия сначала не ратифицирует договор с Данией. Только к марту 1651 г. Зеландия с неохотой пошла на это; и тогда Голландия отказалась выплачивать свою долю, пока все остальные провинции не внесут свой вклад и не выплатят задолженности по субсидиям WIC с 1630 г.! Этого они не могли выполнить, а разразившаяся в мае 1652 г. война с Англией сделала дальнейшие решительные действия против Лиссабона или Бразилии невозможными.

Через три года после потери в 1654 г. Пернамбуку Генеральные штаты наконец вынудили Голландию отправить флот для блокады устья Тахо (Тежу) и принудить португальцев к повиновению, однако английское и французское дипломатическое вмешательство на стороне Португалии вскоре предоставило Голландии долгожданный предлог для возобновления своей оппозиции войне и для того, чтобы настоять на продолжении переговоров с представителем Португалии в Гааге в 1658 г. Пренебрегая постановлениями Утрехтского собора о том, что все подобные решения должны приниматься единогласно, депутаты от Голландии под руководством Яна де Витта протолкнули через Генеральные штаты мирный договор с Португалией, несмотря на яростное сопротивление Зеландии и помехи, чинимые в 1661–1662 гг. Гелдерландом и Гронингеном.

Отношение Голландии, а более всего Амстердама к португало-бразильской проблеме в 1641–1661 гг., ясно показывает подробный отчет Джорджа Даунинга, составленный для своего правительства в 1664 г.: «Вы обладаете безграничным преимуществом по сравнению с той формой правления – столь сильно раздробленной и разобщенной, – которая существует в этой стране; и хотя остальные провинции отдают свои голоса Голландии, тем не менее нет ничего более несомненного и определенного, чем то, что Голландии следует ожидать, что именно ей придется нести все бремя. Даже Зеландия мало что может сделать, поскольку она крайне бедна, а что до остальных провинций, то они либо ни на что не способны, либо попросту не имеют желания». 14 годами ранее португальский посланник в Гааге, информируя свое правительство, изрек ту же истину, только еще точнее: «Если Голландия желает мира, то, чтобы его обеспечить, этого больше чем достаточно; для этого хватит одобрения одного лишь Амстердама». Пока вся Голландская республика терпела и пока музыку оплачивал Амстердам, правители-олигархи считали себя вправе эту самую музыку и заказывать.

Совершенно очевидно, что правящие сословия Голландии и Амстердама в своем неприятии войны руководствовались больше экономическими соображениями, чем исключительно пацифистскими принципами, что можно видеть по тем силовым методам, которые они применяли всякий раз, когда считали, что их «домашней торговле» на Балтике угрожала та или иная северная держава. Резко контрастирует с их нежеланием посылать флот для блокады устья реки Тахо (Тежу) в 1645–1661 гг. то, что в тот же период времени Амстердам стал движущей силой отправки нескольких голландских флотов в Зунд (Эресунн). Эти военно-морские силы могли быть использованы для воздействия поочередно на Данию и Швецию, если какая-то из этих стран вдруг вознамерится закрыть Зунд или наложить на проходящие проливом голландские суда более высокие пошлины, чем желали платить их владельцы. А поскольку это была эпоха шведских имперских амбиций, то после 1650 г. эта страна обычно являлась действительным или потенциальным противником. Когда король Карл X Шведский в беседе с голландским посланником как-то пригрозил закрыть Балтику для голландского судоходства, Конрад (Кунрад) ван Бёнинген остроумно ответил, что видел деревянные ключи от Зунда, которые стоят на рейде Амстердама. В 1645 г. предприимчивые судовладельцы Амстердама снабжали боевыми кораблями как Данию, так и Швецию – для ведения войны, разразившейся тогда между двумя королевствами; а поскольку Швеция становилась сильнее, а Дания слабела, голландские военно-морские силы использовались для поддержки последней сначала в 1658–1660 гг. и еще раз в 1675–1678 гг.

Как самые крупные в мире морские перевозчики на протяжении целого столетия, голландцы давно заявили о своих претензиях на «открытое море». 15 марта 1608 г. штаты провинции Голландия приняли секретную резолюцию, что они «ни целиком, ни частично, ни прямо, ни косвенно не откажутся и не отрекутся от принципа открытого моря, повсюду и во всех частях света». Со временем они вынудили Генеральные штаты принять ту же точку зрения, и эта инстанция в 1645 г. торжественно подтвердила, что «существование, благополучие и доброе имя государства заключается в судоходстве и морской торговле». И не могло быть ничего проще, чем приумножить такие претензии общественным и личным осознанием того, что граждане Голландской республики должны стремиться преодолеть любые ограничения в отношении свободного судоходства, сохранять за собой право плавать во всех морях, ловить рыбу у всех берегов, торговать со всеми странами, защищать права нейтральных государств во время войны и как можно сильнее сузить понятие контрабанды.

Подобные претензии далеко не всегда совпадали с запросами других стран, и отсюда возникали споры с Данией по поводу пошлин за проход через Зунд (Эресунн) и с Англией по поводу большого рыбного промысла и претензий англичан на суверенитет над узкими морями[34]34
  Узкие моря – устаревшее историческое название Ла-Манша и Ирландского моря.


[Закрыть]. Однако, как правило, самые ожесточенные споры возникали по поводу прав нейтрального судоходства и определения контрабанды. Голландцы отстаивали принцип «свободное судно, свободные грузы», по которому грузы нейтральных судов освобождались от захвата или задержания воюющими сторонами, за исключением перевозящих контрабандное оружие и военные припасы. «Контрабанда» являлась довольно расплывчатым термином, и в договорах с другими морскими державами начиная с 1646 г. и далее Генеральные штаты старались как можно сильнее сузить определение контрабанды и исключить из него продовольствие, металлы, корабельные припасы и прочие товары, которые также могли рассматриваться в качестве потенциальных военных грузов. Они также прилагали усилия по ограничению права обыска и просмотра судовых документов и по запрету досмотра груза, если документы были в порядке. Для защиты своего торгового судоходства от иностранных военных кораблей в европейских водах голландцы широко использовали конвои, особенно в средиземноморской и балтийской торговле. Также они отправляли корабли навстречу возвращающимся домой флотам Вест– и Ост-Индской компаний – в Ла-Манш или к Шетландским островам и к острову Фер-Айл (между Оркнейскими и Шетландскими островами).

Вряд ли стоит повторять, что, отстаивая свободу международной торговли в целом и открытость морей в частности, торговцы-олигархи Голландии и Зеландии руководствовались в основном – если вообще не исключительно – собственными интересами. Они были убеждены, и, как показал XVII век, не совсем безосновательно, что всегда смогут обеспечить себе львиную долю европейских коммерческих перевозок при равных для всех условиях. Такое убеждение разделялось многими из их конкурентов, особенно английских, которые большую часть того периода времени пребывали в уверенности, что голландцы всегда собьют их цену в любом месте, где обе страны торгуют на равных условиях. Как Кларендон писал в 1661 г. из Гааги Даунингу, «Его Величество, наш Король, никогда не должен смиряться с тем, что голландцам следует пользоваться равными с ним привилегиями в торговле».