Текст книги "Португальская империя и ее владения в XV-XIX вв"

Для того чтобы эти каналы морской торговли от Бразилии до Японии функционировали четко и бесперебойно, требовалось большое количество судов и матросов; и тех и других явно не хватало. Во-первых, как уже говорилось, население Португалии было небольшим, хотя отдельные современные ученые с этим не согласны. По крайней мере, основываясь на результатах переписи 1527 г., которая учитывала число домашних очагов (fogos) или домовладений, население должно было бы составлять от 1 миллиона до 1 миллиона 400 тысяч жителей. Можно подсчитать достаточно точно, что в XVI в. приблизительно 2400 человек ежегодно уезжали из Португалии в заморские владения. Подавляющее большинство среди них составляли здоровые холостые молодые люди, которые отправлялись в «золотое» Гоа и далее на восток, и очень немногим из них было суждено вернуться. Ежегодная утечка из Португалии рабочей мужской силы была, таким образом, значительной; и она была определенно большей, чем в соседней Испании, где из всего населения в 7 или 8 миллионов человек только около 60 тысяч эмигрировало в Америку к 1570 г., в среднем менее 1 тысячи человек в год. Более того, Португалия была лишена еще одного преимущества. В то время как большинство испанских эмигрантов заселили плодородные нагорья Мексики и Перу после завоевания этих районов, большинство португальцев отправились на малярийные тропические побережья Африки и Азии. Многие из тех португальцев, что поднялись на борт корабля, чтобы отплыть в Гоа, умерли на 6, 7 или 8-м месяце пути в Индию. Что касается испанцев, которые грузились в Севилье, то их ждал относительно короткий и быстрый путь через Атлантический океан в Веракрус.

Морской путь в Индию, XVI–XVIII вв.

Афонсу д’Албукерки, основной автор плана по строительству Португальской Индии в 1510–1515 гг., утверждал, что обеспечить безопасность Восточной империи можно «четырьмя надежными крепостями и большим, хорошо вооруженным флотом с 3 тысячами родившихся в Европе португальцев». Он создал три из четырех намеченных крепостей, но мечта о сильном флоте с 3 тысячами моряков сбылась лишь на краткое время, когда в 1606 г. армада из 18 «больших кораблей» и 25 малых судов снова захватила Малакку. В XVI в. обстоятельства сложились так, что португальцам пришлось напрягать все силы, чтобы поддержать все форты и поселения между Софалой и Нагасаки, которых насчитывалось уже не четыре, а больше сорока. Эта их разбросанность на большом пространстве усугубляла проблему нехватки людей в такой степени, что вице-короли редко могли собрать больше чем тысячу белых людей для любой экспедиции, как бы ни была она важна. Из Португалии в Азию эмигрировало очень мало женщин, на борту каждого корабля находилось 800 и больше мужчин и только 10–15 женщин, а часто ни одной. Когда португальцы прибывали в Азию, они начинали сожительствовать сразу с несколькими молодыми рабынями, что вызывало возмущение миссионеров-иезуитов. Но на Востоке смертность среди мужчин-португальцев в результате военных действий, болезней и несчастных случаев была настолько высока, что представляется сомнительным, чтобы от Мозамбика до Макао можно было набрать 10 тысяч здоровых европейцев и мулатов, годных для несения морской и военной службы. Характерно для данной ситуации заявление архиепископа Гоа, сделанное в 1569 г. Он утверждал, что из 14 или 15 тысяч числившихся в списке наличного состава солдат и матросов, обязанных платить за отправление церковной службы, едва ли насчитывается 3 тысячи человек и лишь только несколько сотен из них могут быть мобилизованы в Гоа в случае необходимости.

Действительно, несмотря на значительную эмиграцию в тропические страны работоспособных мужчин, несмотря на опустошения, производимые чумой, голодом и различными природными бедствиями, которые посещали Португалию в XVI в., население в целом, как казалось, сильно не сокращалось, хотя точные данные, на основании которых можно сделать достоверные выводы, отсутствуют. Но определенно можно сказать, что значительные части территории Португалии имели слишком малочисленное население и большие площади сельскохозяйственных земель не использовались из-за недостатка рабочей силы. Районы, откуда отправлялась за море основная масса эмигрантов и искателей приключений с XVI по XVIII в., – это северные провинции Минью и Дору, населенная столица Лиссабон, Азорские острова и Мадейра в Атлантике. Для провинции Минью, как мы уже говорили, привычной картиной были небольшие участки земли, на которых трудились многочисленные крестьянские семейства. Поэтому для младших сыновей были все причины эмигрировать. Подобное положение сложилось также на Азорских островах, в частности на острове Мадейра, где было развито террасное земледелие, а в густо населенных долинах были плодородные почвы. Население здесь вскоре достигло точки насыщения. Большую часть эмигрантов давал Лиссабон, который был Меккой для всех голодавших и безработных; та же самая история повторялась в столицах Англии, Франции, Голландии – в Лондоне, Париже и Амстердаме. Многие из бедняков, приехавших в столицу, не могли найти здесь работу и вынужденно или добровольно должны были отправиться в эмиграцию; для многих это была последняя возможность как-то поправить свое положение. Когда современники утверждали, что Португалия имела большое количество населения, они думали в первую очередь об этих предпочтительных в вопросе выбора работы районах. Они забывали или сознательно не обращали внимания на более крупные области, такие как Алентежу и Алгарви, которые не могли обеспечить прожиточный минимум своим жителям вплоть до второй половины XIX в.

Если рабочих рук в португальской морской империи постоянно не хватало, состояние морского флота было проблемой не меньшей. Полных данных о количестве португальских судов в этот период не имеется, но современники поэт Гарсия де Резенде и мыслитель-гуманист и историк Дамиан де Гойш одновременно утверждают, что Португалия имела не больше 300 судов, которые могли выходить в открытый океан. И такое положение было на самом пике ее могущества как морской державы приблизительно в 1536 г. Эта цифра для такой небольшой страны впечатляет. Однако подобное количество судов явно недостаточно для поддержания морской торговли империи, ведущейся по всему миру. Подходящее дерево для строительства кораблей было нелегко приобрести в самой Португалии; отсутствовали также дороги и судоходные реки, необходимые для его транспортировки из внутренних областей страны, где произрастали леса из дуба. Сосновый лес в Лейрии, посаженный недалеко от побережья по распоряжению короля еще в Средние века для снабжения верфей корабельным лесом, давал древесину не лучшего качества. Большую часть леса приходилось покупать на побережье Бискайского залива и в Северной Европе. Это касалось также корабельного имущества: рангоутного дерева, железных изделий, парусины и других материалов для парусов и такелажа.

В некоторой степени дефицит покрывался в Индии, где тиковый лес, произраставший на западном побережье, шел на верфи в Гоа. Из его прочной водостойкой древесины строились в XVI–XVII вв. отдельные большие каракки и галеоны. Корабельные плотники на королевских верфях в Лиссабоне и Порту строили очень хорошие суда, которые вызывали восхищение у европейцев. Однако эти большие корабли были тихоходны, строительство их обходилось дорого, замену им было найти трудно. Индия, Малайя и Китай обеспечивали поставки древесины в неограниченном количестве для строительства небольших каботажных судов. Это были галиоты, фрегаты и подобные им парусные и гребные суда, которые можно было легко заменить, если они выходили из строя. Но опять давала себя знать проблема нехватки людей. В итоге на португальские суда, участвовавшие в морской торговле в Азии, начали набирать команды из местных моряков – так повелось со времен Албукерки, – офицерами же были португальцы или мулаты. Даже огромные каракки, водоизмещением от 1 до 2 тысяч тонн, которые плавали между Гоа, Макао и Нагасаки, имели команды, полностью укомплектованные из негров-рабов и азиатов, за исключением корабельных офицеров и 15–20 португальских солдат и канониров. На португальских кораблях, которые плавали между портами Индийского океана, капитан иногда был единственным на борту белым человеком. Даже лоцманами и боцманами, а зачастую и моряками, часто были мусульмане из Гуджарата. Еще в 1539 г., когда португальский полководец Жуан ди Каштру снаряжал экспедицию в Красное море, он столкнулся с тем, что никто из португальских лоцманов не был знаком с Баб-эль-Мандебским проливом и даже не имел надежных лоций этого района. Ему пришлось положиться на «арабских, гуджаратских и малабарских лоцманов», у которых были свои карты этого места.

Понятно, что португальцы господствовали в морях, находившихся в непосредственной близости от их главных баз – Гоа, Диу, Ормуза, Малакки и Мозамбика. Но, несмотря на это, владычество их на море имело доставшуюся по наследству непрочную основу, что показал оглушительный успех набега двух слабых турецких флотилий в 1551–1552 и в 1585–1586 гг. В первом случае турецкий адмирал Пири Рейс, выйдя с 23 галерами из Красного моря, сначала разграбил Маскат, а затем осаждал в течение нескольких недель португальскую крепость в Ормузе, несмотря на то что его силы, по сохранившимся сообщениям, были значительно меньшими, чем у осажденных. Во втором случае авантюрист по имени Мир Али-бей всего с одним кораблем, имевшим несколько орудий, изгнал португальцев со всего побережья суахили, за исключением Малинди, захватив 20 португальских судов и большое количество различной добычи. В противоположной части Индийского океана яванский и ачехский флоты часто устраивали блокаду Малакки. Малайцам на гребных судах иногда сопутствовал успех в сражениях с португальцами в узких реках и эстуариях, поскольку каракки и галеоны не имели места для маневра и не всегда могли поймать ветер в паруса. Даже почти на расстоянии пушечного выстрела от фортов Гоа мусульмане-мопла, корсары Малабарского берега, наносили значительный урон португальской торговле в прибрежных водах, перехватывая конвои из небольших судов, груженных рисом и продуктами питания для колониальной столицы.

Тем не менее понесенные поражения, как бы ни были они тяжелы, не могли подорвать основы португальского владычества в Индийском океане. Турецкие, египетские, малабарские и малайские пираты на весельных галерах и одномачтовых судах не могли эффективно противостоять в открытом море большим караккам и галеонам, составлявшим основу морского флота Португалии. На это были способны лишь китайские, приспособленные для военных действий джонки; суда береговой стражи действовали по приказу императорского правительства строго в водах той или иной прибрежной провинции. Можно сделать общий вывод, что Португалия действительно, в той или иной мере, господствовала в морской торговле в Индийском океане на протяжении всего XVI в. Потери, которые несла прибрежная торговля португальцев от пиратских набегов малабарских корсаров, не могли поколебать господство португальцев на море, подобно тому как деятельность французских корсаров и каперов, наносившая гораздо больший урон английской морской торговле во время Войны за испанское наследство, была не в состоянии подорвать мощь Британского флота.

Следует также помнить, что, когда мусульманские державы Индия и Индонезия в первый и последний раз договорились выступить совместно против португальцев и атаковали Гоа, Чаул, Малакку и Тернате, они потерпели сокрушительное поражение. Лишь Тернате был уступлен султану Баабу в 1575 г. из-за нераспорядительности местного португальского командующего. Оставшиеся три крепости, несмотря ни на что, удалось удержать; успешная оборона Гоа и Чаула в 1571 г. рассматривалась современниками как важная победа португальцев в Индийском океане, подобная победе дона Хуана Австрийского над турками при Лепанто в том же самом году.

Планам португальцев добиться монопольного права торговать пряностями Азии препятствовали, помимо нехватки судов и дефицита рабочей силы, и другие факторы. Несмотря на то что они господствовали в морской торговле в Персидском заливе благодаря своим крепостям в Ормузе и Маскате, они не могли полностью закрыть этот путь для мусульманских торговцев. Это было следствием того, что на протяжении почти всего XVI в. они были вынуждены поддерживать добрые отношения с Персией (Ираном), дружба с этой страной была необходима португальцам в качестве противовеса турецкой угрозе. Турки-османы завоевали Сирию и Египет между 1514 и 1517 гг. и заняли большую часть Ирака в 1534–1535 гг. Они захватили Аден в 1538 г. и Басру в 1546 г. Торговля пряностями со странами Ближнего Востока, которая осуществлялась через Красное море, начала бурно развиваться с 1540 г.; этот путь португальцам так и не удалось полностью перекрыть на длительное время, хотя маршрут через Персидский залив и вокруг мыса Доброй Надежды не потерял своего значения.

Производство пряностей в Азии, в связи с ростом спроса на них в Европе, во второй половине XVI в. почти удвоилось, и цены, соответственно, возросли в два-три раза. Общий вес грузов, перевозимых на португальских кораблях, следовавших по маршруту вокруг мыса Доброй Надежды, оценивался в 40–50 тысяч квинталов ежегодно в первой трети века и в 60–70 тысяч позднее (квинталом в Португалии называется мера веса приблизительно в 130 фунтов, или 51,405 кг). Вес перца в этих грузах колебался от 10 тысяч до 45 тысяч квинталов, но на протяжении длительного времени составлял в среднем 20–30 тысяч квинталов. Вес других специй в ежегодных поставках – корицы, гвоздики, сушеной шелухи мускатного ореха и самого ореха, имбиря и др. – составлял от 5 до 10 тысяч квинталов. К концу века доля Португалии в экспорте перца в Европу упала до 10 тысяч квинталов, и большие его партии доставлялись по суше в Левант. Согласно заявлению, сделанному в 1585 г. одним информированным португальским чиновником, из Ачеха в Джидду экспортировали ежегодно пряностей (преимущественно на судах султаната Гуджарат) в объеме от 40 до 50 тысяч квинталов. Значительную часть этих грузов составлял, конечно, перец, но мы не знаем, какая его часть предназначалась для европейского рынка и как много потребляла его Османская империя. В начале XVII в., когда на Восток прибыли голландцы и англичане, положение португальцев еще больше ухудшилось. Но лишь в 1611 г. в Лиссабоне было официально объявлено, что перец все еще остается основным предметом торговли в Португальской Индии и единственным, который приносит достаточный доход португальской монархии.

Суда с грузом индийского перца отправлялись в Португалию в основном с Малабарского берега, где королевские чиновники должны были покупать его на рынках Кочина и Кранганура, ведя конкуренцию с индийскими купцами. Как уже упоминалось выше, большое количество перца производилось также на Суматре и Западной Яве, но большая его часть шла на китайский рынок. Этот индонезийский перец был дешевле малабарского, но такого же хорошего (или даже лучшего) качества; однако из-за конкуренции со стороны ачехских и китайских купцов португальцы так и не смогли сбить цену на перец на Малабарском берегу. Во второй половине XVI в. малабарские торговцы перцем соглашались брать плату за него только золотом, однако португальцы никогда не могли присылать из Лиссабона столько звонкой монеты, сколько было у венецианцев, покупавших на золото пряности в странах Ближнего Востока. К сожалению, документация индийско-португальских монетных дворов в Гоа и Кочине не сохранилась, и свидетельства, какое количество золотых монет поставлялось ежегодно из Лиссабона в Индию, далеко не полны. Но при сопоставлении различных фактов становится ясным, что большая часть золота, необходимого португальцам для своих закупок в Малабаре, поступала начиная с 1547 г. из Юго-Восточной Африки, Суматры и Китая. Именно в этот год (или на следующий) на монетном дворе в Гоа была начата чеканка золотой монеты под названием «Сан-Томе» («Св. Фома»), которая имела хождение в течение длительного времени наряду с популярным венецианским дукатом, ашрафи Ормуза, турецкими цехинами, пагодами Виджаянагара, мохурами Великих Моголов и другими золотыми монетами, ходившими по всему Востоку.

Первоначально перец в Лиссабоне был в свободной продаже для всех, но после 1503 г. все импортные товары начали продаваться через посредничество Дома Индии (Casa da India). В 1530 г. вышел королевский указ, что отныне Дом должен продавать пряности оптом (начиная от веса в один квинтал и больше), за исключением небольших их количеств, приобретаемых для пополнения аптекарских запасов. Как португальские, так и иностранные купцы закупали перец в Лиссабоне; одним из первых крупных предпринимателей в торговле пряностями был флорентийский купец и банкир Бартоломе Маркионе, заключавший большие контракты на поставку товаров из Гвинеи еще во время правления короля Жуана II. На протяжении почти всего XVI в. Антверпен был основным перевалочным и складским пунктом лиссабонского перца, откуда он поставлялся в различные страны Северо-Западной Европы. Немецкие и итальянские купцы и банкиры Фуггеры, Аффаитади (в Португалии они стали известны под именем Лафета), Джиральди соперничали друг с другом или же объединяли свои усилия, чтобы покупать перец и другие пряности у португальцев на основе долгосрочных и краткосрочных контрактов. Вплоть до 1549 г. португальцы имели свое собственное представительство в Антверпене, но оно прекратило свою деятельность в этом же году из-за невозможности конкурировать с более опытными фламандскими, немецкими и итальянскими торговцами. В последней четверти XVI в. иностранным купцам, заключавшим контракты на поставку перца, было позволено иметь свои представительства в Гоа и Кочине, чтобы можно было на месте наблюдать за покупкой и отправкой пряностей. Однако вследствие частых кораблекрушений и других непредвиденных случаев подрядчикам очень редко удавалось доставить товар в Лиссабон.

Кроме перца во второй половине XVI в. вырос португальский импорт мускатного ореха, корицы и имбиря, поскольку цена на них в этот период выросла почти в три раза. Португальская монархия не получала большого дохода от гвоздики и мускатного ореха, поскольку большие средства уходили на ежегодное снаряжение каррак и галеонов, на которых доставлялись пряности с Молуккских островов и моря Банда, и содержание фортов в Амбоне, Тернате и Тидоре. Контрабандная торговля процветала на этих отдаленных островах в значительно большей степени, чем где-либо еще. Королевский чиновник в Кочине в 1568 г. утверждал, что два галеона с гвоздикой, пришедшие с Молуккских островов, привезли только 2400 фунтов гвоздики, хотя оба корабля были снаряжены на средства короля. Большинство индонезийских пряностей были проданы португальцами в

Малакке, Гоа и Ормузе азиатским торговцам, и только относительно небольшое их количество было доставлено в Европу, несмотря на возросший спрос. К концу XVI в. португальцы отказались от попыток ввести государственную монополию на торговлю гвоздикой, при которой У₃ всего экспорта предназначалась монарху. Когда голландский адмирал Стивен ван дер Хаген захватил в 1605 г. Амбон, он обнаружил, что португальцы позволили мусульманским купцам со всей Азии, и даже из Турции, покупать гвоздику на этом острове. Подобная ситуация сложилась и в Ормузе, когда на протяжении последней четверти века персидские, турецкие, арабские, армянские и венецианские купцы посещали остров с целью приобретения пряностей у португальских чиновников и частных торговцев, совершенно не обращая внимания на возможное существование королевской монополии.

О процветании Ормуза в этот период свидетельствовал Ральф Фитч, купец-авантюрист времен королевы Елизаветы, посетивший остров в 1583 г.

«Ормуз – самый засушливый остров в мире, 25 или 30 миль в окружности; здесь нет никакой растительности, кругом одна соль. Все необходимое доставляется из расположенной на расстоянии 12 миль Персии – вода, дрова и провизия. Окрестные страны, будучи очень плодородными, поставляют все виды продовольствия в Ормуз. В этом городе живут купцы всех наций, много мавров и язычников. Здесь идет оживленная торговля всеми видами пряностей, различными снадобьями, шелком и шелковыми тканями, прекрасными персидскими коврами, жемчугом в большом количестве с острова Бахрейн и великолепным жемчугом из других мест, лошадьми из Персии, которые покупает вся Индия. У них есть правитель-мавр, которого выбирают португальцы и который правит от их имени».

Что касается корицы, то португальцы обладали на нее наиболее действенной монополией, чем на любую иную пряность, поскольку ее наилучшие сорта произрастали на равнинах Цейлона, находившихся под контролем португальцев, а сами сингальцы не имели собственных торговых судов. На Малабарском побережье и на острове Минданао произрастали сорта худшего качества, и поэтому, как заметил Линсхотен в 1596 г., «корица с острова Цейлон самая лучшая и замечательная в мире, и цена ее в три раза выше обычной». Монархия получала большие доходы от королевской монополии на эту пряность. Однако в повседневной практике основную прибыль от торговли присваивали губернаторы и чиновники, несмотря на существовавшие законы, запрещавшие подобные злоупотребления. О славе корицы, ценной и желанной пряности, писал известный поэт Са де Миранда (1550), который был поражен, насколько Португалия обезлюдела, когда многие жители страны покинули Лиссабон и отправились, «влекомые ароматом корицы», на Восток.

Потеря Тернате в 1575 г., которая привела к ухудшению положения португальцев на Островах пряностей, была в значительной мере возмещена их фактической монополией на важный торговый путь, связывавший Китай и Японию. Первые попытки португальцев закрепиться на побережье Южно-Китайского моря были неудачны, частично причиной тому были их собственные действия, частично нежелание китайской имперской бюрократии официально признать нежелательных «пришельцев-варваров из Великого Западного океана». Но на рискованную контрабандную торговлю у берегов провинций Гуандун и Фуцзянь китайские чиновники продолжали смотреть сквозь пальцы, получая от нее доход. Это, естественно, привело к тому, что португальцы основали поселение в Макао (около 1557 г.), о существовании которого император в Пекине узнал с запозданием в 20 лет и был вынужден смириться с этим фактом. Вследствие напряженности в японо-китайских взаимоотношениях в это время и запрета династией Мин вести торговлю с «карликами-грабителями» островной империи на китайских или японских судах, португальцы из Макао были едва ли не единственными, кто поддерживал торговлю между двумя странами. Эта торговля основывалась на обмене китайского шелка-сырца и шелковых тканей и золота на слитки японского серебра. Конечно, династический запрет на прямую торговлю между Китаем и Японией соблюдался не всегда. Но тем не менее он действовал достаточно эффективно, и торговля наиболее ценными товарами была сосредоточена в руках португальцев. Объединение Японии при правителе Тоётоми Хидеёси и последовавшее затем вторжение в Корею (1592–1598) резко повысили в стране спрос на золото в последней четверти XVI в. Более того, хотя в Японии производился шелк, японцы своему шелку предпочитали китайский, все равно, в виде ли сырца или тканей, поскольку его качество было выше.

Путь от Гоа до Нагасаки (конечный порт японской торговли после 1570 г.) и обратно занимал от 18 месяцев до 3 лет, в зависимости от продолжительности стоянки корабля в Макао (или Нагасаки), если не успевали отплыть в сезон муссонов. В это плавание, вначале открытое для всех и каждого, вскоре стали отправляться один раз в год на карраке под командованием старшего капитана, назначаемого королевской властью. Тот, кто получал такое назначение, мог повести судно сам или продать свое право лицу, предложившему наивысшую цену. Почти вся торговля шелком находилась в руках купцов и иезуитов в Макао. Система импорта была основана на квотах, которые выделялись тем, кто занимался доставкой груза. Старший капитан получал приличные комиссионные за различные грузы в дополнение к тем доходам, что он получал от своих частных инвестиций. Линсхотен писал в 1596 г., что одно плавание приносило доход в 150 или 200 тысяч дукатов; одно такое путешествие давало возможность старшему капитану сколотить состояние и уйти в отставку.

К концу XVI столетия Макао и Нагасаки, в прошлом заброшенные рыбацкие деревушки, превратились благодаря взаимовыгодной торговле в процветавшие морские порты. Так с завистью описывал один приезжий голландец в 1610 г. привилегированное положение купцов из Макао в Нагасаки.

«Корабль, приходящий из Макао, имеет на борту около 200 и больше купцов, которые сразу же сходят на берег и выбирают дом, где могут расположиться со своими слугами и рабами. Они не обращают никакого внимания на то, сколько им приходится платить, они не останавливаются перед приобретением самой дорогой вещи. Иногда за семь или восемь месяцев пребывания в Нагасаки они тратят от 200 тысяч до 300 тысяч [серебряных] таэлей, благодаря чему живет городское население; это одна из причин дружественного отношения к ним местных японцев».

В последнее десятилетие XVI в. португальская монополия на внешнюю торговлю Японии и монополия иезуитов на японскую миссию, основанную в 1549 г. Франциском Ксаверием, оказались под угрозой со стороны испанских торговцев и монахов-миссионеров, появившихся на Филиппинах. Активность иберийских соперников, которая вызвала большую озабоченность среди португальцев, не привела в итоге к сокращению их доходов от торговли между Макао и Нагасаки. Несмотря на объединение в 1580 г. двух иберийских держав под властью испанского короля Филиппа II, правительство в Мадриде признало, что Япония находится в сфере влияния Португалии (границу которой определил в 1494 г. Тордесильясский договор) и что монополия на японскую торговлю должна принадлежать скорее Макао, а не Маниле.