Текст книги "Городские легенды"

– Этого еще не хватало.

– Вот именно, – ответила она и вернулась к картине. – Слушай, не помнишь, какого цвета вывеска у Даффи на МакКенит-стрит?

Зажмурившись, я попытался представить, как она выглядит, но перед моими глазами вставало только мокрое от дождя лицо вчерашнего призрака.

Недели две стояла сухая погода. Отличное было время. Все вечера и выходные мы проводили с Сэм. Иногда выходили куда-нибудь, пару раз с Джилли, один – с компанией Сэм. Как я и надеялся, девушки отлично поладили, да и почему, спрашивается, должно было быть иначе? Ведь они обе были особенные. Уж я-то знал.

В то утро, когда погода наконец испортилась, у Сэм был выходной. Накануне я впервые остался у нее. Это была наша первая ночь любви. Когда я проснулся, ощущая тепло ее тела, мне показалось, что так было всегда. Сэм приоткрыла глаза, сонно улыбнулась и забралась поглубже под одеяло, а я встал и пошел на кухню варить кофе.

Когда начался дождь, мы взяли чашки с кофе и пошли в гостиную, из окна которой был хорошо виден особняк Хэмилов. Сначала по улице прошла женщина с толстым белым бультерьером, больше похожим на свинью, чем на собаку. Похоже, пес нисколько не возражал против дождя, чего нельзя было сказать о хозяйке. То и дело поглядывая на небо, она изо всех сил тянула барбоса за собой. Парочка скрылась за углом, прошло минут пять, и показался наш призрак. Вышел из оползня во времени. Или перепрыгнул из своего времени в наше, как предполагала Джилли.

Мы наблюдали, как он шагает по своему обычному маршруту. Когда он поравнялся с фонарным столбом и растворился в воздухе, Сэм опустила голову мне на плечо. Мы с ней сидели в большом уютном кресле, положив ноги на подоконник.

– Надо ему как-то помочь, – сказала она.

– Не забывай, что сказала Джилли, – предостерег я ее.

Сэм кивнула:

– Я помню, только мне кажется, он не хочет никому навредить. Он ведь не зовет нас за собой и вообще ничего такого не делает. Просто появляется и проходит одним и тем же путем, раз за разом. В следующий раз, когда пойдет дождь…

– И что же мы сделаем?

Сэм пожала плечами:

– Не знаю, может, заговорим с ним?

Я подумал, что от этого скорее всего вреда не будет. По правде говоря, мне и самому было жалко бедолагу.

– Ладно, попробуем, – ответил я.

Тут Сэм вплотную занялась моей одеждой, и все мысли о призраках вылетели у меня из головы. Я хотел было встать, но Сэм удержала меня в кресле.

– Куда ты? – спросила она.

– А разве на кровати будет не…

– Но ведь мы еще не пробовали в кресле.

– Мы много где не пробовали, – ответил я.

И тут же утонул в ее бездонных васильковых глазах, которые оказались всего на расстоянии ширины ладони от моих.

– Ничего, у нас еще будет для этого время, – сказала она.

Странно, какие мелочи всегда вспоминаются потом.

Когда в следующий раз пошел дождь, Джилли была с нами. Мы втроем возвращались из «Твоего второго дома», неопрятного бара на противоположной стороне Фоксвилля, где в тот вечер играли друзья Сэм. В обстановку заведения мы не вписались с самого начала, хотя и по разным причинам. Длинноногая блондинка Сэм в джинсах в обтяжку, белой футболке и линялой джинсовой куртке, казалось, шагнула в бар прямо с калифорнийского пляжа. Зато мы с Джилли выглядели как два оборванца.

Днем во «Втором доме» пили всерьез: здесь любой безработный мог купить несколько часов забвения на государственное пособие. Однако к девяти часам вечера, когда группа вышла на сцену, публика изменилась до неузнаваемости. Тут и там в толпе мелькали странные, броско одетые типы – цветные пятна прямо-таки резали глаз, – и все же соотношение между нами и окружившими нас взъерошенными панками в синих джинсах и черной коже было примерно тридцать к одному. Казалось, мы угодили внутрь огромного синяка.

Группа называлась «Попрошайки» и оказалась весьма приличной – особенно хороши были их собственные песни, – хотя и шумноватой. Когда чуть за полночь мы выкатились на улицу, в ушах у меня звенело. Мы и оглянуться не успели, как дошли почти до самого дома. Джилли была явно в ударе, всю дорогу она приплясывала вокруг нас, распевала последнюю песню группы, на ходу придумывая свои слова, так что панк-рок в ее исполнении превратился едва ли не в госпел. Она то забегала вперед, то возвращалась к нам, в надежде, что мы начнем подпевать.

Пока мы шагали по тесным улочкам района Кроуси, заморосило. Когда мы свернули на Генратти-лейн, дождь шел уже вовсю, и я почувствовал, как пальцы Сэм стиснули мою руку, и даже Джилли присмирела и перестала дурачиться. В противоположном конце переулка показался призрак.

– Джорди, – сказала Сэм и еще сильнее стиснула мою руку.

Я кивнул. Ускоряя шаг, мы пронеслись мимо Джилли, намереваясь перехватить духа раньше, чем он вернется на Стэнтон-стрит.

– Зря вы это затеяли! – крикнула Джилли и кинулась за нами. Поздно.

Призрак был прямо перед нами. Ни меня, ни Сэм он не видел, и я уже приготовился уступить ему дорогу – будь он выпавший из своего времени живой человек или дух, мне вовсе не улыбалось, чтобы он прошел сквозь меня. Но Сэм стояла как вкопанная. Она протянула руку, и едва ее пальцы скользнули по влажному твиду его пиджака, все изменилось.

Сначала закружилась голова. Генратти-лейн поплыла перед глазами. Время замелькало, как страницы отрывного календаря в старом кино, только каждая была не днем, а годом. Городские шумы, которые люди обыкновенно вовсе не замечают, вдруг оглушили своим отсутствием. От прикосновения Сэм призрак подпрыгнул на месте. Пораженно глядя на нее, он отпрянул. Немедленно снова закружилась голова, и все поплыло перед глазами, но Сэм опять коснулась его, и улица встала на место. Кругом было тихо, только барабанил дождь да какой-то далекий голос все звал и звал меня по имени.

– Не бойтесь, – заговорила Сэм, не отпуская руки призрака. – Мы хотим вам помочь.

– Тебя не должно быть здесь, – ответил он. Голос у него оказался строгий и немного суховатый. – Ведь ты – просто сон, мечта. А сны следует хранить про себя и наслаждаться ими втайне, а не встречаться с ними на улице.

Сквозь их разговор упорно пробивался чей-то голос, выкрикивающий мое имя. Я попытался не обращать на него внимания, сосредоточившись на духе и его окружении. Улица была чище, чем мне запомнилось, – ни мусора на тротуарах, ни рисунков, наспех нацарапанных на кирпичных стенах. И заметно темнее. И впрямь можно было подумать, что, прикоснувшись к призраку, мы оказались в другом времени.

Тут мне на память пришли снова Джилли, и я занервничал. Прошлое. А что, если мы и вправду оказались в прошлом и никогда не выберемся назад? Или попали во временной скачок вместе с этим призраком и теперь обречены вечно повторять его путь?

Тем временем Сэм и призрак продолжали разговор, но я уже не слушал, о чем у них шла речь. Я думал о Джилли. Мы обогнали ее, когда кинулись навстречу привидению, но потом и она побежала за нами. Однако здесь ее не было. И тут я вспомнил голос, который словно из невообразимого далека звал меня по имени. Прислушавшись, я различил слабый, едва уловимый звук. Несколько минут прошло, прежде чем я сообразил, что это лает собака.

Обернувшись к Сэм, я стал вслушиваться в то, что она говорила призраку. Она хотела отойти, но он не отпускал. Я рванулся вперед, чтобы помочь ей, и тут собачий лай ударил со всех сторон, словно не один пес, а сотни и сотни передавали какую-то весть сквозь годы, что пролегли между нами и нашим временем. Годы выстроились в живую цепь, и у каждого звена был свой отчетливый собачий голос, и все они слились в оглушительный визгливый, рычащий и подвывающий хор.

В ту же секунду призрак рванул Сэм за руку, и она скрылась из виду, а на меня с новой силой навалилось головокружение. Я падал сквозь собачий лай, сквозь ослепляющее мелькание лет, а когда пришел в себя, то обнаружил, что стою на коленях на мокрой булыжной мостовой и протягиваю руки за Сэм. Но ее не было рядом.

– Джорди?

Это был голос Джилли, она стояла рядом со мной на коленях, ее рука лежала на моем плече. Другой рукой она взяла меня за подбородок и развернула лицом к себе, но я вырвался.

– Сэм! – закричал я.

Ветер бросил пригоршню дождевых капель мне в лицо, ослепив меня на мгновение, но еще раньше я успел заметить, что в переулке и впрямь нет никого, кроме меня и Джилли. Значит, это она сквозь годы послала весть на собачьем языке, чтобы вытащить нас с Сэм обратно. Но вернулся я один. Сэм и призрак исчезли.

– О Джорди, – бормотала Джилли, прижимая меня к себе. – Прости меня.

Не знаю, появлялся ли после того раза призрак, но Сэм я видел. Как-то мы с Джилли зашли в антикварный магазин Мура в Нижнем Кроуси, и там, перебирая от нечего делать стопки старинных, тронутых сепией фотографий, я наткнулся на семейное фото, при виде которого кровь похолодела у меня в жилах. Со снимка, из группы полустертых временем лиц, на меня смотрела Сэм. Выглядела она иначе. Волосы собраны в тугой узел на затылке, простое, без всяких украшений, платье, которое совсем ей не шло, и все же это была она. В поисках даты я перевернул фотографию. 1912 год.

Должно быть, я изменился в лице, потому что Джилли немедленно бросила корзинку со старыми сережками, в которой копалась, и поспешила ко мне.

– Что стряслось, Джорди, сынок? – спросила она.

Тут она увидела фотографию. И, как и я, немедленно узнала Сэм. В тот день я был не при деньгах, так что Джилли купила снимок и отдала его мне. Я храню его в футляре, вместе со скрипкой.

С каждым годом я становлюсь старше, и дорога воспоминаний все удлиняется за моей спиной, но Сэм никогда не разделит их со мной. И все же каждый раз, когда идет дождь, я прихожу на Стэнтон-стрит и жду под фонарем против особняка Хэмилов. Я знаю, однажды Сэм встретит меня здесь.

Езда без правил

Случиться, по-видимому, может все, что угодно.

Приписывают Марку Твену

Есть три сорта людей: с одними всегда что-то случается, другие наблюдают, что происходит с первыми, а третьи спрашивают: «А что случилось?»

Записка, найденная внутри елочной хлопушки

1

Он стоял посреди вылизанной мокрым языком дождя улицы, холодное пламя мерцало в глубине его зрачков. Нервы ныли, точно натянутая струна, пока он не отрываясь смотрел, как уходят вдаль велосипеды, торжественно, точно на параде, проплывая мимо него.

Десятискоростные велосипеды, горные велосипеды. Прирученные, одомашненные. Породистые: прозрачные веера спиц вместо колес да острые хребтины рам, настоящие скелеты по сравнению со своими далекими предками. Никогда не знали они свободы и радости; носить на своих спинах вечно спешащих ездоков в обтягивающих шортах с кожаными заплатами на задах, чьи ловко обутые ноги словно приросли к педалям, глаза из-под противоударных шлемов смотрят только вперед, руки в перчатках без пальцев крепко сжимают руль – вот и все, что выпало им на долю.

Он улыбался, глядя, как они уходят, шинами разбрызгивая воду из луж, рамы металлически поблескивают в свете фонарей, красные огоньки рефлекторов подмигивают.

Пряди мокрых волос облепили его голову, одежда отсырела, но он не обращал внимания на эти мелкие неудобства. Все его мысли занимал тот первобытный односкоростной велик с толстенными шинами, который возглавлял это шествие. Бог весть откуда взявшийся бродяга пришел, чтобы увести своих прирученных братьев и сестер на свободу.

Всего на одну ночь. А может быть, навечно.

Последние велосипеды уже заворачивали за угол. В прощальном салюте он поднял правую руку. Его левая рука с зажатыми в ней тяжеленными кусачками, резиновая рукоятка которых оставляла на ладони ребристые следы, была вытянута вдоль тела. Под изгородями и у крылечек домов по всей улице лежали срезанные замки и сброшенные цепи, а велики, которые они удерживали когда-то, свободные, убегали прочь.

Завыла, приближаясь, сирена. Он поднял голову и слизнул с губ капли дождя. Вода попадала в глаза, скапливаясь в уголках. Он зажмурился, ожидая, когда во мраке плотно сжатых век вспыхнет многоцветная радуга огней. В них всегда кроется какое-нибудь предзнаменование. И в ночном небе, в его запорошенном звездной пылью изгибе, тоже. Так много огней… И в каждом – тайна, которой не хватает лишь голоса, чтобы раскрыться и вырваться на свободу.

Как велосипеды, освобожденные скитальцем-собратом.

Он сам стал бы их голосом, будь у него нужные слова.

Когда прибыла полиция, он стоял и смотрел в небо, ища в нем тайных знаков.

«Отпустите меня, братцы, отпустите…» На проигрывателе стоял новый диск «Погс» «Если Господь меня разлюбит». В динамиках – один расположился поверх ящика, среди наполовину выжатых тюбиков краски и жестянок со скипидаром, другой оседлал подоконник, отделенный от залитой потоками дождя Йор-стрит расстоянием в два этажа, – журчала заглавная композиция альбома. Она оказалась бойчее, чем можно было ожидать, судя по названию, а Шэйн МакГован хриплым по обыкновению голосом не столько пел, сколько жевал и выплевывал слова.

Сердитый у него голос, решила про себя Джилли, потихоньку подтягивая припев. Даже когда поет нежную песню. А чего же вы хотите от группы, которая изначально называлась «Поуг Махоне», что по-ирландски означает «поцелуй меня в зад»?

Сердитый, дерзкий и грубый. Как и вся их музыка. Зато честный, иной раз даже чересчур, что и заставляло Джилли вновь и вновь возвращаться к его песням. Потому что должен же кто-то хотя бы иногда говорить всю правду.

– И что ты в них находишь, не понимаю, – начала Сью.

Она давно уже морщилась над текстами, напечатанными на внутреннем конверте пластинки. Наконец отложила его и откинулась на латаную-перелатаную спинку одной из двух кушеток в комнате Джилли.

– По-моему, музыка существует для того, чтобы доставлять удовольствие, разве нет? – добавила она.

Джилли покачала головой:

– Музыка существует для того, чтобы заставлять человека чувствовать – радость, печаль, гнев, что угодно, – а не убивать в нем способность думать, как это бывает почти со всеми песнями, попадающими обычно в чарты. Мне, например, просто времени жалко на белиберду типа «отдайся, детка» и прочее в том же духе.

– Джилли, да ты никак снобом становишься?

– Это я-то? Не смеши меня, подруга!

Сьюзан Ашворт, обитательница благопристойного района города, и в самом деле дружила с Джилли, хотя одна была воплощенная изысканность, а другая – сущая оборванка. У Сью прямые светлые волосы ровной волной спускались чуть ниже плеч, в то время как Джилли лишь с помощью огромной заколки удалось усмирить нынче вечером свой ураган темных кудряшек, сколов их на макушке, так что они свисали набок, точно поникший ирокез распрощавшегося с последними иллюзиями панка. Обеим было немного за двадцать, обе были тоненькие и голубоглазые, – впрочем, для блондинки, как считается, ничего необычного в этом нет, а вот электрическая синева глаз Джилли в сочетании со смуглой кожей придавала ее лицу выражение непрестанного изумления. Сью пользовалась косметикой – не много и не мало, а как раз в меру, зато особу Джилли украшали разве что пятна от угля для рисования где-нибудь на лице да следы краски под ногтями.

Сью работала архитектором, выполняла заказы муниципалитета; у нее была квартира в хорошем районе, а ее родители жили на пляже, где простому смертному после восьми вечера без письменного разрешения, кажется, и появляться не стоило, – по крайней мере, именно на такие размышления наводила регулярность, с которой полицейские патрули останавливали чужаков, чтобы проверить у них документы. Одевалась она так, что даже предложение пойти в ресторан на обед и вечеринку с коктейлями не застало бы ее врасплох.

Джилли осталась верна свободному искусству, не имеющему отношения к планированию городских построек первой необходимости, зато вынуждена была подрабатывать в кафе и других местах, чтобы платить за квартиру. Одежду она носила мешковатую, что-нибудь наподобие белой футболки двумя-тремя размерами больше, чем нужно, и синих поплиновых штанов на шнуровке, какие были на ней в тот вечер, и неизменный альбом в руке.

Сейчас он как раз лежал у нее на коленях, а она, с подушкой за спиной, сидела на раскладной кровати, в такт музыке постукивая носками балетных тапочек друг о друга. «Погс» играли инструменталку под названием «Метрополия», которая больше всего напоминала гибрид кельтской скрипки с музыкальной темой из полицейского сериала.

– Не знаю, я в них ничего хорошего не вижу, – отозвалась Сью. – Добро бы хоть пел как следует парень этот, а то…

– Ну и что, зато он вкладывает в песню свои чувства, а это важнее, – возразила Джилли. – И вообще, это же инструменталка. Здесь голос…

– Ни к чему. Знаю. И все равно…

Дребезжание телефона вклинилось в их разговор.

Трубку сняла Сью: во-первых, она все равно сидела ближе, а во-вторых, знала, что лентяйка Джилли наверняка начнет прикидываться, будто у нее что-нибудь болит, чтобы только не вставать с кровати. Послушав с минуту, она положила трубку на место, причем лицо ее приняло странное выражение.

– Не туда попали?

Сью покачала головой:

– Да нет. Это был кто-то по имени… э-э-э, кажется, Цинк? Он сказал, что его схватили два Элвиса Пресли, переодетые в полицейских, и не могла бы ты прийти и объяснить им, что он не похищал велосипеды, а просто отпускал их на свободу. Потом он повесил трубку.

– О черт! – Джилли запихнула альбом в сумку и скатилась с кровати.

– Это что-то значит?

– Цинком зовут одного парнишку с улицы.

Сью театрально закатила глаза, но все же встала:

– Мне взять чековую книжку?

– Зачем?

– Залог платить, вот зачем. Иначе как мы его из тюряги вытащим? Ты что, вообще телик не смотришь?

Джилли яростно мотнула головой:

– Вот еще! Чтобы мне инопланетяне мозги промыли?

– Хуже всего то, – буркнула Сью, когда они вышли за дверь и зашагали вниз по лестнице, – что временами мне кажется, будто ты не шутишь.

– А с чего ты взяла, что это не так? – ответила Джилли.

Сью снова покачала головой:

– Ладно, я не слышала, ты не говорила.

У Джилли были знакомые по всему городу, в самых неожиданных местах. Она водила компанию со всеми: с важными шишками и старухами мешочницами, уличными мальчишками и университетскими профессорами. Не было человека настолько бедного или, наоборот, настолько богатого, чтобы Джилли не рискнула завязать с ним разговор, где бы и при каких обстоятельствах они ни повстречались. С Лу Фучери, нынешним главой следственного подразделения округа Кроуси, она познакомилась еще в те времена, когда он, начинающий полицейский, на своих двоих мерил Стэнтон-стрит. Именно благодаря ему Джилли простилась с улицей и стала художницей, а не пополнила собой печальную статистику тех, кому не повезло.

– Это что, правда? – выпалила Сью, как только дежурный сержант провел их в кабинет Фучери. – Вы на самом деле так познакомились? – Джилли рассказала ей, что однажды вечером нарисовала Фучери, а он арестовал ее за приставание на улице.

– А, ты про историю с летающей тарелкой в парке университета Батлера? – откликнулся он.

Сью вздохнула:

– Так я и знала. По-моему, я единственная, кому удалось остаться в здравом уме после встречи с Джилли.

И опустилась на один из двух деревянных стульев, что стояли напротив письменного стола в загоне за перегородкой, гордо именовавшемся кабинетом Фучери. За спиной хозяина примостились набитый юридическими книгами и папками с документами книжный шкаф и металлическая вешалка для одежды, на которой в данный момент одиноко болталась легкая спортивная куртка. Сам Лу сидел за столом, рукава его белой рубашки были закатаны до локтей, воротник расстегнут, узел черного галстука ослаблен.

Итальянская кровь Лу давала себя знать и в оттенке кожи, наводившем на размышления о Средиземноморье, и в темных задумчивых глазах, и в еще более темных волосах. Когда Джилли опустилась на свободный стул рядом со Сью, откуда-то из-под бумажных завалов на своем столе он извлек смятую пачку сигарет и предложил вошедшим закурить. Желающих не оказалось, и он, затянувшись, снова бросил пачку на стол.

Джилли пододвинула свой стул ближе к столу:

– Так что он там натворил, Лу? Трубку взяла Сью, и я не знаю, все ли она поняла правильно.

– Ну, уж телефонный-то звонок я принять в состоянии, – возмутилась Сью.

Но Джилли только отмахнулась от нее. Настроения препираться из-за пустяков у нее не было.

Лу выдохнул в потолок струю сизо-голубого табачного дыма.

– Нам давно уже не дает покоя банда подростков, угоняющих велосипеды, – начал он. – Сначала они орудовали на пляже, что само по себе для полиции не подарок, хотя у тамошних обитателей столько всяких «БМВ» и «мерседесов», что я даже не знаю, как они вообще заметили пропажу таких мелочей, как велосипеды. Но ведь богатых хлебом не корми, дай пожаловаться, вот воришкам и пришлось перенести свою преступную деятельность в Кроуси.

– Где без велосипеда иной раз как без рук, – кивнула Джилли.

– Вот именно.

– А Цинк тут при чем?

– Патрульная машина подобрала его посреди улицы, где он стоял с тяжеленными кусачками в руках. И ни одного велика кругом. По всему кварталу будто метлой прошлись, только срезанные замки да цепи на асфальте.

– И куда же они девались, эти велики?

Лу пожал плечами:

– Кто ж их знает. Может, стоят в какой-нибудь подпольной мастерской в Фоксвилле, где им перебивают номера. Джилли, ты должна убедить Цинка рассказать нам, с кем он работал. В конце-то концов, они ведь сбежали, а его оставили всю эту кашу расхлебывать, так что ни по каким понятиям он ничего им теперь не должен.

Но Джилли только покачала головой:

– Не может этого быть. Цинк никогда не связывался с криминалом.

– Ты мне еще будешь рассказывать, что может быть, а чего не может, – возмутился Лу. – Если этот парень и дальше будет болтать про клонов Элвиса, думающие машины с Венеры и гребаные бродячие велики… – тут он бросил взгляд на Сью и прикрыл невольно вырвавшееся ругательство смущенным покашливанием, – бродячие велики, которые уводят одомашненные на свободу, то скоро загремит в дурку, вот что вполне может быть.

– Это он сам тебе рассказал?

– А то кто же. Якобы потому он и срезал замки, чтобы помочь велосипедам последовать, цитирую, «за их духовным вождем, который поведет их домой, в тайное место, известное только ему».

– Что-то новенькое, – прокомментировала Джилли.

– Ты что, издеваться надо мной сюда явилась, что ли? – взорвался Лу. – Что-то новенькое, значит? И это все, что ты можешь сказать? А клоны Элвиса – просто бородатая шутка? Христос на комете. Ну почему ты не хочешь мне помочь? Все, что от тебя требуется, это разговорить его, чтобы он рассказал нам все как есть, а уж о том, чтобы он не схлопотал срок, я позабочусь.

– Христос на комете? – переспросила Сью тихо.

– Ну сам подумай, Лу, – как ни в чем не бывало продолжала Джилли. – Как я могу заставить Цинка рассказать то, о чем он не имеет понятия? Может, он те кусачки на улице нашел, а тут как раз и полиция нагрянула. Откуда нам знать, на самом ли деле…

– Он сам признался, что срезал замки.

Джилли с присвистом выдохнула:

– Понятно. – Плечи ее опустились. – Постараюсь забыть то, что ты сейчас сказал.

– А вдруг велики и впрямь сами ушли, – сказала Сью.

Лу ответил ей усталым взглядом, но Джилли заметно приободрилась.

– И в самом деле, – начала она.

– Джилли, ради бога, – перебила ее Сью. – Я же просто пошутила.

– Знаю, – последовал ответ Джилли. – Но я столько странного перевидала на своем веку, что готова поверить чему угодно.

– Полиция, однако, твоей готовности не разделяет, – сообщил Лу. По его официальному тону Джилли сразу поняла, что шутки кончились.

– Знаю.

– Мне нужны велосипедные воры, Джилли.

– Ты арестуешь Цинка?

Лу покачал головой:

– У меня нет для этого оснований, разве что косвенные улики.

– Но ведь вы, кажется, сказали, что он сам признался в том, что срезал замки, – удивилась Сью.

Джилли метнула в ее сторону короткий яростный взгляд, яснее слов говоривший: «Не мути воду, не видишь, он уже готов дать нам то, за чем мы пришли!»

Лу кивнул:

– Да. В этом он признался. А заодно и в том, что знаком с бродягой, который на самом деле вовсе не бродяга, а шпион с Плутона, и еще спросил, почему патрульные сменили белые костюмы из Вегаса на униформу. Просил, чтобы они спели «Отель разбитых сердец». Ближайшим родственником назвал снежного человека.

– Gigantopithecus blacki, – произнесла Джилли.

– Что? – переспросил Лу.

– Один парень из вашингтонского университета придумал снежному человеку латинское название. Giganto…

– Не трудись, дальше я понял, – перебил ее Лу и снова повернулся к Сью. – Так что, вы понимаете, учитывая все остальное, его признание не многого стоит. Любой адвокат, даже самый распоследний, вмиг его от тюрьмы отмажет и вспотеть не успеет.

– Значит, сейчас он свободен и мы можем его забрать? – спросила Джилли.

Лу снова кивнул:

– Да. Забирайте. Только присматривай за ним как следует, Джилли. Попадет сюда еще раз, я его мигом на психиатрическое освидетельствование отправлю. И попробуй все же уговорить его сознаться, ладно? Это не только мне нужно, но и ему тоже. Если мы распутаем это дело и обнаружим, что он в нем замешан, ему это так просто с рук не сойдет. Спасательные жилеты мы тут не выдаем.

– Нет? И даже тем, кто приглашает тебя на обед? – сияя, спросила Джилли, довольная, что Цинк не попадет в тюрьму.

– Чего?

Девушка схватила со стола карандаш и бумагу, быстро нацарапала: «Джилли Копперкорн задолжала Горячке Лу один обед в любом ресторане на его выбор» – и передала записку ему.

– По-моему, это называется подкупом должностного лица, – сказал он.

– Да? А я называю это дружеским общением, – ответила Джилли невозмутимо и широко улыбнулась.

Лу глянул на Сью и закатил глаза.

– Нечего на меня так смотреть, – заявила та. – Я здесь единственный нормальный человек.

– Это ты так думаешь, – съязвила Джилли.

Лу поднялся из-за стола, всем своим видом показывая, как он устал.

– Ладно, пошли выпускать вашего героя, а то еще подаст на нас в суд за то, что кофе не из Царства Мертвых ввозим, – сказал он и зашагал по направлению к изолятору.

Цинк выглядел как любой уличный мальчишка, дня два не встречавшийся с сытным обедом. Джинсы, футболка и куртка на нем были потрепанные, но чистые; зато голова напоминала плохо подстриженный газон, тут и там покрытый восклицательными знаками взъерошенных прядей. Для человека, не знакомого с наркотиками, зрачки его темно-карих глаз были подозрительно широки. Семнадцатилетний, он вел себя как первоклассник.

Жил он в Верхнем Фоксвилле, на чердаке заброшенного дома, куда самовольно вселился в компании двух свободных художниц, специальностью которых были перформансы; туда Джилли со Сью и доставили его на машине последней. По-настоящему это был никакой не чердак, а верхний этаж нежилого доходного дома, который кто-то изобретательный превратил в подобие студии, разобрав все перегородки, так что только опорные колонны да пожитки самовольных поселенцев скрашивали теперь зияющую пустоту.

Когда они приехали, Люсия и Урсула были дома, репетировали новый номер под аккомпанемент странной мешанины звуков, источником которой служил включенный на минимальную громкость магнитофон: электронную музыку периодически прерывал звон бьющегося стекла. Завернутая в полиэтилен Люсия лежала на полу, ее черные волосы веером рассыпались над головой. То и дело она дергала рукой или ногой, отчего полиэтилен туго натягивался вокруг ее тела. Урсула, скорчившись рядом с магнитофоном, монотонно повторяла стихотворение, которое состояло из одной строки: «Нет никаких законов». С тех пор как Джилли видела ее в последний раз, Урсула побрилась налысо.

– Что я здесь делаю? – тихо спросила Сью. Она даже не пыталась скрыть изумление.

– Наблюдаешь жизнь другой половины общества, – ответила Джилли, направляясь к свалке принадлежавшего Цинку барахла, которая занимала добрую треть чердака.

– Ты только посмотри на это, – не унималась Сью. – И как он его сюда затащил?

Она ткнула пальцем в настоящий «фольксваген»-«жук», правда без колес и крышки капота, стоявший на кирпичных подпорках. Вокруг него в диком беспорядке валялись куски железа, обломки мебели, коробки, набитые какими-то проводами, и еще бог знает какая дребедень.

– По частям, – объяснила Джилли.

– А потом заново собрал здесь?

Утвердительный кивок.

– Ладно. Верю. Но зачем?

– У него самого не хочешь спросить?

Джилли не сдержала усмешки, видя, как подруга отчаянно затрясла головой. Еще бы, всю дорогу из полицейского участка Цинк излагал ей свою теорию мироздания в деталях: суть, дескать, в том, что планета Земля есть не что иное, как приют для душевнобольных инопланетян, вот почему все вечно идет наперекосяк.

Теперь он покорно топал за ними, задержавшись лишь, чтобы поприветствовать соседок:

– Привет, Люс. Здорово, Урс.

Люсия и бровью не повела.

– Нет никаких законов, – отозвалась Урсула.

Цинк вдумчиво кивнул.

– Может быть, это как раз и есть закон? – высказала предположение Сью.

– Не заводись, – сказала Джилли. Потом обернулась к Цинку: – С тобой все будет в порядке?

– Жалко, ты не видела, как они уходили, Джилл, – ответил он. – На улице прямо свист стоял, когда они, мокрые, блестящие, уносились прочь, в горы.

– Уверена, это было здорово, но ты должен пообещать мне не выходить на улицу недельку-другую. Выдержишь? Ну, по крайней мере пока полиция этих велосипедных воров не поймает?

– Да не было никаких воров. Я ведь сказал Элвису Два, они ушли сами.

Сью странно на него посмотрела:

– Элвису Два?

– Не задавай вопросов, – одернула ее Джилли. Потом взяла Цинка за руку. – Просто посиди несколько дней дома, ладно? Пусть велики и дальше уходят сами.

– Но мне нравится смотреть, как они уходят.

– Ну сделай это ради меня, пожалуйста.

– Попробую.

По лицу Джилли скользнула улыбка.

– Спасибо. Может, тебе что-нибудь нужно? Деньги на еду?

Цинк мотнул головой. Джилли торопливо чмокнула его в щеку и взъерошила восклицательные знаки непокорных прядей на его макушке.

– Я заскочу завтра проверить, как ты тут, ладно? – Он кивнул, Джилли развернулась и направилась к выходу. – Пошли, Сью, – окликнула она подругу, когда та притормозила у магнитофона, где продолжала свой речитатив Урсула.

– Так что там у нас сегодня на повестке дня? – спросила она у поэтессы.

– Нет никаких законов, – ответила Урсула.

– Так я и думала, – ответила Сью, но тут Джилли подошла и дернула ее за руку.

– Не удержалась все-таки, – прошипела она.

Сью только ухмыльнулась в ответ.

– Зачем ты ему потакаешь? – спросила Сью у Джилли, притормозив перед ее домом.

– Почему ты решила, что я ему потакаю?

– Я серьезно, Джилли.

– И я тоже. Он верит в то, о чем говорит. Большего мне и не нужно.