Текст книги "Городские легенды"
Автор книги: Чарльз де Линт
Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]
– Но ведь это же сплошное безумие… Клоны Элвиса, сумасшедшие инопланетяне…
– Велики оживающие, не забудь.
Сью обиженно посмотрела на подругу:
– Помню. О том и речь: все его слова – сущий бред.
– А вдруг нет?
Сью покачала головой:
– Меня ты на это не купишь.
– Пусть верит во что хочет. Кому от этого хуже? – Джилли наклонилась и чмокнула подругу в щеку. – Ладно, я побежала. Спасибо за все.
– Может, ему от этого хуже, – возразила Сью, когда Джилли уже открыла дверцу машины. – Может, он сам отнимает у себя последнюю надежду на нормальную жизнь. Случай приходит, стучится в дверь, а дома нет никого. Джилли, он не просто странный. Он сумасшедший.
Джилли вздохнула:
– Сью, его мать была проституткой. Он действительно немного не в себе, а все потому, что когда ему было шесть лет, ее сутенер взял да и сбросил его с лестницы, так что он целый этаж пролетел, и заметь, не потому, что Цинк что-нибудь плохое сделал или его мать в тот день мало клиентов закадрила, нет, просто тому психу так захотелось. Вот такая у Цинка была нормальная жизнь. Сейчас ему хорошо, гораздо лучше, чем у приемных родителей, которым нужен был не он сам, а ежемесячные чеки от социальной службы на его содержание. И уж конечно, лучше, чем в психушке, где его вмиг накачали бы наркотиками или заперли в комнате с обитыми войлоком стенами, заикнись он кому-нибудь о том, что видит.
Сейчас у него есть своя жизнь. Не ахти какая, по твоим стандартам, да и по моим тоже, но это его собственная жизнь, и я не хочу, чтобы кто-нибудь ее у него отнял.
– Но…
– Ты хочешь добра, я знаю, – перебила Джилли, – но не все получается так, как нам кажется правильно. У социальной службы просто нет времени на таких, как Цинк. Там он превратится в еще одно «дело», которое будут перекладывать вместе со всякими бумажками из одной стопки в другую. У нас, на улице, своя система, и она работает. Мы сами заботимся о своих, только и всего. Все заботятся друг о друге: и старуха кошатница, которая ночует в подворотнях с полудюжиной паршивых котов, и Грубиянка Руфь, которая ругается с пассажирами в метро, да все.
– Утопия, – ответила Сью.
Безрадостная усмешка тронула уголки губ Джилли.
– Да. Знаю. На улице дерьма на душу населения приходится больше, чем в других местах, но что поделаешь? Жить-то надо, вот мы и живем. Стараемся, как можем.
– Жалко, я не понимаю этого так, как ты, – вздохнула Сью.
– И не надо. Ты хороший человек, Сью, просто наш мир не для тебя. В гости приходить – всегда пожалуйста, но жить с нами ты не сможешь.
– Наверное, ты права.
Джилли хотела добавить что-то еще, но передумала, улыбнулась ободряюще и вышла из машины.
– До пятницы? – спросила она, прежде чем закрыть дверцу.
Сью кивнула.
Джилли стояла на тротуаре и смотрела вслед удаляющейся «мазде», пока машина не повернула за угол и задние огни не скрылись окончательно из виду; только тогда она поднялась наверх, в свою квартиру. Огромная комната давила тишиной, Джилли была взвинчена и, зная, что все равно не уснет, вставила в магнитофон кассету – Линн Харрел исполнял какой-то концерт Шумана – и принялась готовить новый холст, чтобы начать работать с утра, как только выйдет солнце.
2
Снова заморосил дождь, покрывая асфальт и фонарные столбы, перила и дорожные знаки влажным лаковым блеском. Цинк стоял в подворотне, в густой тени, новые кусачки приятно оттягивали ему руку. Искры отраженного света плясали в глазах. Он облизал губы, и в резком металлическом привкусе городского дождя ему почудилось дыхание далеких лесов и свежесть горных перевалов.
Джилли много знает о том, что есть, думал он, и о том, что могло бы быть, и все же кое-чего она просто не понимает. Ей кажется, что искусство – это когда покрывают красками холст или вырезают фигуру из камня. Или записывают на бумагу истории и стихи. Но это не так. Музыка и танец – вот что ближе всего к настоящему искусству, но и то лишь до тех пор, пока они живут сами по себе, а не на пленке. Ноты – это еще не музыка, а всего лишь мертвые чернильные жучки на белом листе. Хореография – только план танца, а не сам танец.
Искусство в том, чтобы выпускать искусство на свободу. Все остальное – лишь воспоминания, как их ни храни. На пленке или на бумаге, в камне или на виниловой пластинке.
Пленное искусство повсюду, куда ни глянь. Все кругом, живое и неживое, рвется на свободу.
Вот о чем шепчут огни, вот в чем их тайна. Вольные огни в ночном небе, и прирученные огни здесь, на земле, все они твердят об одном. И ведь понять их совсем не сложно, надо только уметь слушать. Неоновые вывески и уличные фонари тоже хотят стать звездами, разве не ясно?
Они хотят свободы.
Улыбаясь, он наклонился, поднял с земли камень и одним точным быстрым движением послал его в стеклянный колпак ближайшего фонаря. Раздался более чем удовлетворительный треск, огонек под стеклом моргнул и умер, ухмылка на лице парня стала еще шире.
Теперь это тоже часть его тайны, той, о которой шепчут с ночного неба голоса.
Свободные.
Все еще улыбаясь, он вышел из подворотни и двинулся на другую сторону улицы, где стоял прикованный к крыльцу велосипед.
– Сейчас я расскажу тебе, что такое искусство, – сказал он, взбегая по ступенькам.
В ту пятницу в «ЙоМене», клубе на Грейси-стрит, неподалеку от Ландис-авеню, играли «Психованные щенки». Вопреки откровенно панковому названию музыка у них была довольно мягкая. Будь оно иначе, Джилли ни за что не удалось бы затащить сюда Сью.
– Друг дружку пусть хоть поубивают, если им так нравится, – заявила она в тот единственный раз, когда Джилли сводила ее в настоящий панк-клуб, тоже на Грейси-стрит, только чуть западнее «ЙоМена», – но я не собираюсь отдавать кучу денег за то, чтобы эти парни плевали в меня со сцены и дырявили мне барабанные перепонки своим грохотом.
По сравнению с теми ребятами «Щенки» были совсем ручными. Играли, правда, громко, зато мелодично, а их тексты, отражая озабоченность молодых авторов современными общественными проблемами, не мешали в то же время танцевать. Джилли не могла удержаться от улыбки, наблюдая, какие па выделывает Сью под припев: «С работы можешь выбросить меня, но зад тебе лизать не буду я, ведь гордость у меня своя».
Публика состояла из жаждущих трущобной экзотики обитателей респектабельных кварталов, свободных художников из Кроуси и местных, фоксвилльских, парней и девчонок. Джилли и Сью танцевали друг с другом: не из-за недостатка предложений, просто в тот вечер им не хотелось чувствовать себя в долгу перед кем-либо. Многие парни ведь до сих пор считают, что раз он пригласил девушку на танец, то она ему по гроб жизни обязана, а проходить через все ритуальные этапы вежливого и остроумного отказа ни у той, ни у другой просто не было сил.
Сью только что выбралась из-под обломков незадавшегося романа, а Джилли в принципе избегала каких-либо отношений. Любые отношения неизбежно ведут к переменам, а она как раз не испытывала желания что-то менять в своей жизни. Кроме того, всех мужчин, которые ей когда-либо нравились, уже прибрали к рукам, и она давно перестала верить, что судьба в образе Прекрасного Принца ждет ее в ночном клубе где-нибудь в Фокс-вилле.
– Мне эта группа нравится, – призналась Сью, когда девушки вернулись за свой столик допить заказанное в начале вечера пиво.
Джилли кивнула, но ничего не ответила. Окинув беглым взглядом разношерстную толпу, она заприметила чью-то лохматую голову, похожую на плохо подстриженный газон шевелюры Цинка, и сразу же вспомнила, что сегодня вечером, когда она заглянула к нему по дороге в клуб, его не было дома.
«Цинк, не надо сегодня отпускать велики на свободу, пожалуйста», – думала она.
– Эй, Томас. Проверь-ка вот этот.
Их было двое, один белый, другой пуэрториканец или что-то в этом роде, оба всего на год-другой старше Цинка. Оба в черных кожаных куртках и джинсах, темные волосы гладко зачесаны назад. Мелкие капли дождя поблескивают на волосах и одежде. Пуэрториканец подошел ближе, посмотреть, на что указывает приятель.
Цинк растворился в тени ближайшей подворотни. Фонари, которые он еще не успел отпустить на свободу, шептали ему «осторожнее» и заботливо укутывали его тьмой, заливая электрическим светом пару посреди улицы.
– Черт, – удивился пуэрториканец, – кто-то делает нашу работу за нас.
Он подхватил замок, дужку которого Цинк только что перекусил своими кусачками, и цепь, приковывавшая велосипед к крыльцу, со звоном упала на асфальт. Подростки застыли на месте, настороженно вглядываясь в противоположные концы улицы.
– Все тихо, – сказал белый. – Никого, только я, ты и твои… вошки.
– Да пошел ты.
– Сам пошел, puto[12]12
Puto – здесь: извращенец (исп.).
[Закрыть].
Оба рассмеялись – отрывистым, нервическим смехом, выдававшим их страх, – и белый парень взял велосипед за руль и отогнал его от крыльца.
– Глянь, Бобби, – окликнул его пуэрториканец, – а вот и еще один.
– Так чего ты ждешь? Бери его за рога и тащи в фургон.
«Они тоже освобождают велосипеды», – дошло до Цинка. Когда они появились, он со своими кусачками успел пройти почти целый квартал, добросовестно срезая замок за замком.
«Осторожно, осторожно», – шептали фонари, но Цинк уже вышел из тени.
– Привет, ребята, – сказал он.
Парни застыли, но тут белый заметил кусачки у него в руке.
– Ну и ну, – начал он. – Кто это у нас тут? Что потерял на ночной стороне улицы, паренек?
Но Цинк не успел ответить: вой полицейской сирены разорвал воздух. Судя по звуку, автомобиль был один и приближался очень быстро.
Официантка-китаянка в кожаной мини-юбке и чулках в сеточку выглядела просто потрясающе. По контрасту с кроваво-красной блузкой в талию, ее кожа, и без того светлая, казалась почти прозрачной. Блестящие, как полированный черный янтарь, волосы были собраны на затылке в свободный узел, из которого на шею и плечи девушки падали отдельные пряди. Черно-синяя подводка делала темные глаза еще темнее. Губы цветом совпадали с блузкой.
– Почему ей все это идет, а я в таком наряде наверняка походила бы на шлюху? – допытывалась Сью.
– У нее лицо непроницаемое, – ответила Джилли. – А у тебя просто привлекательное.
– Как мило, что ты это заметила, – ухмыльнулась Сью и встала из-за столика. – Пойдем потанцуем.
Джилли покачала головой:
– Иди. А я посижу.
– Нет, одна я не пойду.
– Вон ЛаДонна, – заприметила Джилли общую знакомую. – Потанцуй с ней.
– Джилли, с тобой все в порядке?
– Да, все нормально, просто устала немного. Дай отдышусь.
«Нет, со мной не все в порядке, – думала она, наблюдая, как Сью пробирается через зал к столику, за которым сидели ЛаДонна да Коста и ее брат Пипо. – Как со мной может быть все в порядке, когда я беспокоюсь за Цинка. А вдруг он опять на улице, срезает замки велосипедов… Тебе-то какое дело, ты же ему не мать, – сказала она себе. – Нет, конечно, только…»
Здесь, на улице, мы все заботимся друг о друге.
Ее собственные слова. Конечно, для тех, кто совсем дошел до крайности – бомжей, пьяниц, просто неудачников, которые и о себе-то позаботиться не могут, не говоря уже о других, – они ничего не значат, зато она верит в то, что говорит.
А Цинк – он не с теми и не с другими, а так, посередине. Обычно опека ему не нужна, но иногда то отчаянное, что в нем есть, притягивает магию, которая переполняет улицы даже днем и безраздельно правит ими, когда нормальные люди спят в своих постелях, уступив город ночным жителям. Волшебство часто выбирает таких, как Цинк, своим временным пристанищем. На неделю. На день. На час. И тогда уже неважно, есть оно на самом деле или нет, можно ли его изучить, описать, измерить, для них это единственная реальность. Которая существует вопреки всему.
А может, их вера и превращает волшебство в реальность?
Джилли покачала головой. Нет, это вопрос не к ней, да и вообще, какая разница? Где бы ни существовало волшебство – в жизни или только в голове у Цинка, – закон-то он может из-за него нарушить по-настоящему, и тогда Лу быстро сядет ему на хвост. И упрячет в тюрьму вместе с разными другими неудачниками.
А за решеткой Цинк и недели не протянет.
Джилли встала из-за стола и пошла через весь танцпол к Сью и ЛаДонне, которые весело отплясывали под песню, звучавшую так, словно сам Бадди Холли[13]13
Холли Бадди (наст. имя Холли Чарлз Хардин) (1936–1959) – американский рок-певец, автор песен, один из основателей рок-н-ролла.
[Закрыть] приложил руку если не к ее словам, то хотя бы к музыке.
– Сматываемся! – завопил белый парень.
Он швырнул велосипед на землю и побежал, его напарник понесся за ним по пятам, разбрызгивая лужи. Цинк стоял и смотрел, как они убегают. В затылке у него свербело. Это фонари подсказывали ему, что надо бежать, но он видел велосипед, который лежал на боку, точно раненое животное, переднее колесо медленно крутилось, и знал, что не сможет просто взять и уйти.
Велосипеды – они ведь как черепахи. Переверни черепаху на спину, и без чужой помощи она уже ни за что не поднимется на ноги, так же и велосипед.
Цинк бросил кусачки и подбежал к велосипеду. Он уже прислонял машину к перилам крыльца, от которого ее увел тот белый парень, когда из-за поворота, скрежеща шинами по мокрому асфальту и бешено вращая мигалками – «Бе-ги, бе-ги», назойливо выла сирена, – вылетел полицейский автомобиль, и свет его фар пригвоздил Цинка к месту.
Еще раньше, чем автомобиль полностью остановился, дверца пассажирского места распахнулась и оттуда выскочил полицейский в форме. На ходу он вытаскивал пистолет. Используя машину как прикрытие, он вскинул руку с оружием и прицелился в Цинка.
– Стой, где стоишь, парень! – закричал он. – Даже моргать не вздумай.
Цинк был причастен к тайнам. Он слышал голоса огней. Он знал, что, глядя на мир одним уголком глаза, можно увидеть больше, чем когда пытаешься заглянуть ему прямо в лицо. И все полицейские, которых он когда-либо видел в жизни, действительно походили на Элвиса как две капли воды. Но и у него была своя защита, иначе он не продержался бы на улице столько лет.
У него был талисман на счастье. Крохотная оловянная подвеска в виде обезьянки, которая жила в коробке с хлопушками еще в те времена, когда призы в них были настоящие. Подарок Люсии. В ту ночь, когда его сцапали Элвисы, он забыл ее дома. Но он не так прост. Сегодня обезьянка у него с собой.
И он опустил руку в карман, чтобы достать талисман и разбудить его магию.
– Ну ты прямо как маленькая, – заявила Сью, когда они вернулись к столу за куртками.
– Так подыграй мне, – ответила Джилли.
– Я с тобой?
Джилли кивнула. Голос Урсулы, соседки Цинка, неотступно звучал у нее в мозгу:
«Нет никаких правил».
Но что-то подсказывало ей, что по крайней мере одно правило все же есть и оно вот-вот сработает, молниеносно и неотвратимо, как сорвавшаяся с натянутой тетивы стрела.
– Пошли, – бросила она, едва ли не выбегая из клуба.
Полицейский Марио Идальго был новичком – сегодня пошел третий месяц его работы на участке, – и, хотя во время дежурства ему уже приходилось доставать из кобуры пистолет, стрелять служебный долг не призывал его ни разу. У него были все задатки хорошего полицейского. Он был добросовестен и уравновешен. Улица еще не ожесточила его, хотя за восемь недель патрульной службы он успел кое-что повидать.
До сих пор Идальго и впрямь демонстрировал редкую выдержку, но тут, когда он увидел, как парнишка в мешковатой куртке лезет в карман, его вдруг будто током ударило.
«Пистолет, – пронеслось у него в мозгу. – У парня оружие».
Этого было достаточно.
Его палец уже давил на спусковой крючок табельного 38-го, когда парнишка вынул руку из кармана. Идальго хотел остановиться, но его собственная рука уже не повиновалась ему, между ней и мозгом словно прервался какой-то контакт.
С оглушительным грохотом пистолет выстрелил.
«Поймал, – подумал Цинк, когда его пальцы сомкнулись на крохотной оловянной обезьянке. – Поймал свою удачу».
Он уже вытащил ее из кармана, как вдруг что-то ударило его в грудь. Удар сбил Цинка с ног и отбросил к противоположной стене с такой силой, что стало нечем дышать. Жгучая боль огнем пробежала по нервам. Ладони судорожно сжались и снова разжались, талисман выпал, тело скользнуло вдоль стены и замерло на мокром тротуаре.
Прощай, верный друг, прощай, рыдали огни.
Он не столько увидел, сколько почувствовал, как вертится в небесной вышине звездное колесо, и услышал голоса звезд, вторящие электрическим голосам уличных фонарей.
«Моя очередь стать свободным», – подумал он, когда в его мозгу открылся светящийся тоннель. Он чувствовал, как его затягивает туда и он падает, падает, падает…
– Прощай…. – сказал он, подумал, что сказал, но ни звука не сорвалось с его приоткрытых губ.
Только струйка крови потекла и смешалась с каплями дождя, который припустил не на шутку, будто тоже спешил проститься.
Вертящиеся красные огни полицейских мигалок сразу сказали Джилли, куда надо идти. Кругом было полно автомобилей, патрульных и простых, приехала даже одна «скорая помощь», и все по тому же делу, что и она. Лу она заметила не раньше, чем он подошел и положил руку ей на плечо.
– Не надо туда ходить, – сказал он.
Но Джилли на него даже не взглянула. Только что его рука сжимала ее плечо, а в следующий миг она стряхнула ее и пошла дальше.
– Это… это Цинк? – спросила Сью.
Джилли не задавала вопросов. Она знала. Без слов. И даже не видя тела.
Какой-то полицейский двинулся было ей наперерез, но Лу сделал ему знак отойти. Боковым зрением она заметила другого полицейского, он сидел в машине и плакал, однако смысл этой сцены как-то не дошел до ее сознания.
– Я думал, у него пистолет, – всхлипывал он, когда она проходила мимо. – О господи. Я думал, мальчишка пистолет вытаскивает…
И вот она уже стоит над телом Цинка, таким хрупким, руки и ноги разбросаны неловко, как у тряпичной куклы, забытой в темном углу детской. Опускается рядом с ним на колени. Что-то сверкает на мокром асфальте. Крохотная оловянная обезьянка-талисман. Не раздумывая, Джилли протягивает руку и сжимает ее в кулаке, быстро, пока никто не заметил.
– Джилли, пойдем, – сказал подошедший сзади Лу. Помог ей встать.
У нее не укладывалось в голове, что эта пустая оболочка, неподвижно лежащая на асфальте, имеет какое-то отношение к Цинку, такому неунывающему, полному… жизни.
И только когда Лу повел ее прочь от тела, пришли слезы и соленым дождем пролились на ее щеки.
– Он… он не угонял… велосипеды, Лу, – всхлипывала она.
– Что же он тогда тут делал? – отозвался полицейский.
Часто, разговаривая с Цинком, Джилли буквально чувствовала исходившую от него магию. В такие минуты она верила в то, что чудеса, о которых он рассказывает, существуют, и неважно, видит она их или нет.
«Больше такого никогда не будет», – подумалось ей.
– Он просто… отпускал их на свободу, – выговорила она.
Его магия наверняка умерла вместе с ним. И все же ей казалось, что стоит пристальнее вглядеться в темноту, и она увидит его на бродячем велике во главе колонны велосипедов, которые, влажно поблескивая металлическими рамами, подмигивая красными огнями рефлекторов, разбрызгивая шинами воду из луж, уходят по мокрой от дождя улице за ним, на волю.
Огибают угол и скрываются из виду.
– Хорошие у парнишки дружки были, ничего не скажешь, – услышала она слова детектива в штатском, который разговаривал с полицейским в форме. – Слиняли со всеми велосипедами, а его подставили.
Но Джилли не верила, что все было именно так. Не сегодня.
Сегодня они ушли на свободу.
Ну и Польша
1
Ну и Польша.
Так любила говорить мать Лори. Большая Хомячиха (прозвище, которое придумала ей дочь) была неисправимой сталинисткой и свято верила: какие бы тревожные известия ни приходили из Польши и от Солидарности, все это происки ЦРУ, наркоманов, драже «М&Мs», телесериалов… короче, причина в чем угодно, только не в реальных противоречиях между поляками и их совсем не демократическим режимом. Дошло до того, что она восклицала «Ну и Польша!» по поводу и без повода, не обращая внимания, существует ли вообще какая-нибудь мыслимая связь между предметом разговора и положением дел в этой стране.
Скоро ее любимое присловье вошло в привычку у всей семьи, так что и сами Снеллинги, и все их друзья и знакомые повторяли его a proposito просто так, к слову. А вы так и не поняли, в чем суть?
Наверное, это потому, что вы никого из них не знаете.
2
– Только послушайте: «БИГФУТ В ВЕРХНЕМ ФОКСВИЛЛЕ», – прочитала Лори заголовок пятничного выпуска «Дейли джорнал». – Бигфут. Просто не верится! Нет, я серьезно, вот вы верите?
Я и Рут изобразили глубокое безразличие. Половина посетителей «Гнезда мартышки» забыли о еде и уставились на нас, но мы, привычные к выходкам Лори, безмятежно потягивали пиво и наблюдали в окно, как спешащие с работы люди осаждают вход в метро на Уильямсон-стрит или пытаются без очереди пролезть в автобус.
Жизнь Лори всегда была полна событий. Вокруг нее вечно что-нибудь происходило, причем в девяти случаях из десяти кашу заваривала она сама. Зато мы с Рут вполне могли обойтись без приключений, в особенности в пятницу вечером, когда рабочая неделя только-только кончилась, а два долгожданных выходных еще не начались. Самое время перевести дух и пропустить пару кружек пива в «La Hora Frontera», дожидаясь, когда снова оживут улицы и ночные клубы распахнут свои двери.
– А кто играет в «Твоем втором доме» в эти выходные? – спросила Рут.
Точно я не знала, да и вообще у меня были другие планы.
– Хочу посмотреть тот новый фильм, ну с Робом Лоу который, если он еще где-нибудь идет.
Глаза Рут заблестели.
– Лапочка, правда? Когда его видишь, так и хочется…
– Я вам про дело говорю, а вы тут слюни распустили, – возмутилась Лори. – Вы только послушайте. Это же живая история. – Чтобы наверняка привлечь наше внимание, она щелкнула по газете пальцем, от чего люди за соседними столиками снова беспокойно завертели головой, и начала читать:
«Недавно в переулках Верхнего Фоксвилля было замечено крупное, покрытое шерстью человекообразное существо – событие, которое побудило депутата городского совета Коэна вновь поднять вопрос об увеличении числа полицейских патрулей в этом районе. Очевидец происшествия, Барри Джек, увидел громадное животное вчера в час пополуночи. Согласно его описанию, оно было от семи до восьми футов[14]14
Фут – единица измерения длины в английской системе мер, равная 30,48 см.
[Закрыть] ростом и от 300 до 400 фунтов[15]15
Фунт – единица измерения веса в английской системе мер, равная 0,45 кг.
[Закрыть] весом».
– Лори…
– Не перебивай.
«Хотя существование виденного мистером Джеком животного – а именно бигфута – вызывает у меня большие сомнения, – высказался по этому поводу депутат Коэн, – данный случай лишний раз подчеркивает, с какой быстротой увеличивается число безработных и бездомных в Верхнем Фоксвилле, проблема, которой Городской Совет по-прежнему не уделяет должного внимания, несмотря на жалобы обитателей района и мои многократные запросы».
– Ну да, – ухмыльнулась Лори. – Это, пожалуй, Коэн хватил.
– Ты о чем? – спросила я.
– Дополнительные полицейские патрули в Верхнем Фоксвилле, как же. – И она вернулась к статье:
«Так существует ли бигфут? С таким вопросом мы обратились к Хелмету Годдину, профессору археологии университета Батлера. «Только не в черте города. Все известные случаи встречи человека с бигфутом, или сасквочем, происходили в пустынной, дикой местности. Верхний Фоксвилль никак не подходит под подобное описание, несмотря на сходство этого района города с территорией, на которой ведутся археологические раскопки».
– Это он хочет сказать, что там разруха полная, – прокомментировала Лори. – А то мы не знали.
Она вскинула руку, как будто мы с Рут собирались возражать, и стала читать дальше:
– «По словам профессора Годдина, сасквоч может представлять собой особую ветвь генеалогического древа гоминидов, которая развивалась независимо от человеческой. Он полагает, что эти существа «намного умнее обезьян… среди которых попадаются особи, наделенные высокоразвитым интеллектом. Доказательство существования бигфута могло бы стать чрезвычайно важным открытием в области биологии и антропологии».
Лори положила газету на стол и отхлебнула пива.
– Ну, – начала она, ставя кружку точно на прежнее место, так что ее донышко совпало со своим отпечатком, – что скажете?
– О чем? – спросила Рут.
Лори постучала по газете пальцем:
– Об этом. – Видя наше недоумение, она добавила: – Сходим в Верхний Фоксвилль, поохотимся на бигфута. Чем не развлечение на выходной?
Выражение лица Рут яснее слов говорило, что ей такая перспектива кажется не более заманчивой, чем мне. Провести выходной, ползая по мусорным кучам Фоксвилля, ожидая, что на тебя вот-вот набросится какой-нибудь наркоман или бродяга? Нет уж, спасибо.
Лори после занятий шотокак-каратэ, может, и сам Брюс Ли не страшен, зато от нас с Рут, косящих под панков девчонок из Кроуси, в настоящей драке толку, как от пригоршни вареных макарон. Кроме того, носиться по Верхнему Фоксвиллю в поисках здоровенного muchacho[16]16
Muchacho – парень (исп.).
[Закрыть], которого кто-то по ошибке принял за сасквоча, по-моему, настоящее самоубийство. А мне пожить еще хочется.
– Поохотимся? – переспросила я. – Мы что, стрелять в него, что ли, будем?
Лори достала из сумочки крохотный фотоаппарат.
– Кто говорит о стрельбе, ЛаДонна? А это на что?
Глаза у меня полезли на лоб, я повернулась к Рут, надеясь, что она меня поддержит, но ту при виде моего лица разобрал истерический смех.
«Ладно, – подумала я. – Прощай, Роб Лоу. Вместо свидания с тобой я отправляюсь на caza de grillos[17]17
Caza de grillos – охота на сверчков (исп.).
[Закрыть] в компании двух городских сумасшедших». В конце концов, кто сказал, что в выходной обязательно скучать?
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?