Текст книги "Городские легенды"

– Никаких скокинов, – заговорил он, едва за профессором закрылась дверь, – разумеется, в природе не существует.

Джилли согласно кивнула.

– Хотя в некотором смысле, – продолжал Гун, – они никогда не переставали существовать. Вот здесь… – И он постучал по виску узловатым пальцем, который как нельзя лучше подошел бы любому скокину. – В нашем воображении.

– Но… – попыталась перебить его Джилли, которой не терпелось сообщить, что совсем недавно она своими глазами видела скокина напротив своего дома.

– В нашем воображении они существуют, – сказал он.

Неожиданно его голова сделалась очень похожей на тыкву. Он подался вперед, в щелочках его глаз мерцал огонь, словно за ними трепетало на ветру пламя свечи.

– А если они существуют… – продолжал он. Тут его голос стал басовито-гнусавым, точно виниловая пластинка с записью выступления какого-нибудь чтеца или оратора, которую кто-то притормозил пальцем. – То. Ты. В. Большой…

Вздрогнув, Джилли проснулась и обнаружила, что лежит, вжавшись в спинку своей складной кровати, а ее пальцы судорожно теребят край завязанного узлами одеяла.

Всего лишь сон. Вытесненные днем мысли, которые подсознание подбрасывает ночью. Есть о чем беспокоиться. Вот только…

Начатую Гуном фразу она могла закончить и сама.

Если они существуют…

В большой опасности, как же. Если они и вправду существуют, ее часы сочтены.

В ту ночь она больше не спала, а наутро первым делом отправилась искать помощь.

– Скокины, – повторила Мэран, изо всех сил стараясь не засмеяться.

– Думаешь, я не знаю, что у тебя сейчас на уме? – спросила Джилли. – Но что прикажешь делать, когда книжки Кристи Риделла у профессора с языка не сходят? Его послушаешь, так еще не в такое верить начнешь.

– Но не в скокинов же, – пискнула Мэран и, не сдержавшись, хохотнула.

Как ни странно, Джилли рассмеялась вместе с ней.

Но в ярком свете утра, да еще в разговоре с человеком, чья голова не забита фантазиями Кристи, все вообще выглядело иначе.

Они сидели в кафе «У Кэтрин», всего час прошел с тех пор, как Джилли отыскала Мэран Келледи у озера, где та сидела на пирсе и наблюдала за ранними утренними бегунами, – по большей части то были яппи из центра города да состоятельные приверженцы здорового образа жизни из района пляжей.

От озера до притулившегося в самом центре Нижнего Кроуси кафе «У Кэтрин» по Баттерсфилд-роуд было рукой подать. Как и весь этот район с его узкими улицами и старинными каменными домами, кафе производило впечатление старомодного, даже старосветского, – потемневшие от времени деревянные панели, стулья с резными спинками ручной работы, маленькие круглые столики под клетчатыми скатертями, а на них толстого стекла приборы для пряностей да старые, оплетенные соломой винные бутылки вместо подсвечников. Музыка негромкая, в основном Телеман, Вивальди, Китаро или старые записи Боба Джеймса. Официантки в молочно-белых передниках поверх ситцевых платьев в цветочек.

Но, несмотря на старосветскую атмосферу кафе, посещали его люди вполне современные. И неудивительно: расположенный поблизости университет Батлера исправно поставлял «У Кэтрин» клиентуру еще с середины шестидесятых, когда открылась первая кофейня с таким названием. Немало воды утекло с тех пор, но по пятницам и субботам «У Кэтрин» все так же можно было послушать живую музыку, по средам побывать на выступлениях поэтов, а воскресным утром поучаствовать в соревнованиях рассказчиков.

Джилли и Мэран сидели у окна, на столе перед ними источали аппетитный аромат банановые пончики по-домашнему.

– А что ты там вообще делала? – спросила Мэран. – Это не то место, где можно безопасно разгуливать в одиночестве.

Джилли кивнула. Да, не все бродяги в Старом городе худые и изможденные. Попадались среди них и здоровенные громилы, от которых добра не жди: Джилли не следовало бы и близко к ним подходить, ведь случись что-нибудь, и… ну, в общем, она принадлежала к тем женщинам, при одном взгляде на которых так и просится на язык слово «миниатюрная». Маленького роста, худенькая, она носила одежду на несколько размеров больше, отчего казалась еще более хрупкой. Из-под шапки спутанных русых волос электрическим блеском горели сапфировые глаза.

Короче говоря, она была слишком хорошенькой и беззащитной, чтобы в одиночку разгуливать по таким местам, как Старый город.

– Группу «Без монахинь» знаешь? – вопросом на вопрос ответила Джилли.

Мэран кивнула.

– Они выпускают свой первый альбом, а я оформляю для него обложку, – объяснила Джилли. – Они хотят что-нибудь мрачное в качестве фона, что-нибудь вроде Катакомб, только еще темнее и угрюмее, вот я и подумала, что лучше Старого города все равно ничего не найти, и пошла туда пофотографировать.

– Одной-то зачем было ходить…

Но Джилли только пожала плечами. Ее с фотоаппаратом через плечо и альбомом для эскизов в руках можно было встретить в любом месте в любой час дня и ночи, это знали все.

Мэран покачала головой. Как почти все друзья Джилли, она давно уже поняла, что раз та хочет бродить одна, значит, будет, и никакие разговоры о подстерегающих на каждом шагу опасностях не помогут.

– Значит, там ты и нашла этот барабан, – заключила она.

Джилли кивнула. Она посмотрела на покрытую корочкой ранку у себя на ладони. Та зудела как бешеная, но Джилли решила ни за что не расчесывать ее снова.

– А теперь ты хочешь…

Джилли встретила взгляд Мэран:

– Вернуть его. Только я боюсь идти туда одна. Вот я и подумала: может, Сирин не откажется со мной пойти – ну для моральной поддержки, понимаешь?

– Его нет в городе, – ответила Мэран. Мэран и ее муж составляли две половинки дуэта Келледи, исполнителей народной музыки, которые играли в кофейнях, колледжах и на фестивалях по всей стране, от одного побережья до другого. Вот уже много лет их дом был в Ньюфорде.

– У него мастер-класс игры на арфе, – пояснила она.

Скрыть свое разочарование стоило Джилли больших усилий.

Все эти разговоры о «моральной поддержке» были лишь частью правды: на самом деле Джилли обратилась к Мэран потому, что если в Ньюфорде кто-нибудь помимо Риделла с его историями и профессора Дейпла с его кривобокими теориями и был причастен к настоящему волшебству, то, безусловно, только Келледи. Ореол тайны неизменно окружал этих двоих, и дело было не только в особой притягательности, которую обретают в глазах публики люди творческие, преуспевшие благодаря своему искусству.

Джилли и сама не знала, как именно это им удается. В отличие от Брэмли, из которого рассказы о всяких чудесах сыпались как из дырявого мешка, только тронь, Келледи никогда ни о чем таком не говорили. Единственное их волшебство, которое она видела своими глазами, творилось на сцене, когда они выходили и начинали играть. И все же они были особенные. Что бы они ни делали, всегда казалось, будто им ведом другой мир, лежащий за пределами здесь и сейчас. Будто они видят то, чего не видят другие; знают то, что для всех остается тайной.

Никто так и не узнал, откуда они взялись; несколько лет назад они просто появились в Ньюфорде, и все, акцент, который отличал их поначалу, вскоре исчез, и они остались здесь жить. Джилли втайне считала, что если Страна фей существует, то эти двое наверняка явились прямиком оттуда, а потому, проснувшись поутру с мыслью, что ей нужен настоящий волшебник, она пошла искать того, кто ей поможет, и нашла Мэран. Но теперь…

– Ох, – вырвалось у Джилли.

Мэран улыбнулась.

– Но это не значит, что я откажусь тебе помочь, – сказала она.

Джилли опять вздохнула. «Помочь в чем?» – снова задала она себе вопрос. Чем больше она размышляла, тем глупее казалась ей вся эта история. Скокины. Как же. Подходящие оппоненты для красноречивых крыс-мутантов из рассказов Риделла.

– Я вот думаю, может, у меня уже крыша поехала, – произнесла она наконец. – Ну что это, в самом деле, такое: гоблины в подземном городе…

– А я верю в маленьких человечков, – заявила Мэран. – Там, откуда я родом, их звали бодах.

Джилли уставилась на нее.

– Но ведь ты же сама смеялась, когда я рассказывала тебе о них, – не выдержала она.

– Я знаю, прости. Все дело в имени, которое придумал им Кристи; каждый раз, когда я его слышу, просто умираю со смеху. Ужасно глупо.

– Зато мне прошлой ночью было не до смеха, – отозвалась Джилли.

А может, ничего и не было? Она уже и сама не знала, во что верить, даже неожиданное обращение Мэран ее не убедило.

– Да уж какой смех, – поддакнула Мэран. – Но ведь ты же собираешься вернуть им барабан, так чего волноваться?

– Тот человек из рассказа Кристи тоже вернул им яблоко, которое украл, – ответила Джилли, – а что с ним случилось, ты знаешь…

– Верно. – Мэран нахмурилась.

– Вот я и подумала: может быть, Сирин сможет… – Джилли не знала, как продолжать.

Еле заметная улыбка тронула уголки губ Мэран.

– Что?

– Ну это, наверное, совсем уж глупо, – пробормотала Джилли, – но я всегда представляла его себе кем-то вроде волшебника.

Мэран рассмеялась:

– Жаль, он не слышит, ему бы понравилось. Ну а как же я? Достигла уже чародейского статуса или еще нет?

– Не совсем. Ты всегда казалась мне каким-то духом, ну как если бы ты вышла прямо из ствола дуба или что-нибудь в этом роде. – Джилли вспыхнула, боясь, как бы Мэран не подумала, что она валяет дурака, но чувствовала, что, раз начав, не может остановиться. – Понимаешь, такое впечатление, что Сирин учился магии, а ты будто сама магия и есть.

Она подняла взгляд на свою спутницу, ожидая насмешек, но Мэран смотрела на нее без тени улыбки на лице. «А она и в самом деле похожа на дриаду, – подумала Джилли, – с этими зеленоватыми прядками в каштановых локонах и загадочным лицом красавицы прерафаэлитов. И глаза у нее словно лучатся собственным светом, а не отражают солнечный».

– Может быть, я и вправду вышла когда-то из древесного ствола, – сказала она.

Губы Джилли против ее воли сложились в удивленную букву «о», и тут Мэран все-таки рассмеялась.

– А может быть, и нет, – добавила она. Прежде чем Джилли успела спросить, как следует понимать это «может быть», она продолжила: – Нам понадобится защита от скокинов.

Джилли с трудом заставила себя переключиться с увлекательных проблем происхождения Мэран на насущные вопросы.

– Что-то вроде креста или святой воды? – предположила она.

Сюжеты всех виденных ею когда-либо дешевых фильмов ужасов всплыли в ее сознании, наперебой взывая о внимании.

– Нет, – возразила Мэран, – церковные атрибуты и амулеты хороши только против тех, кто верит в их силу, а уж скокины этим точно не страдают. Правда – вот единственное, чего они не выносят, это-то я знаю наверняка.

– Правда?

Мэран кивнула:

– Скажи им хоть одно слово правды – неважно какой, пусть это будет хоть исторический факт или всем известная истина, – и они будут шарахаться от тебя как от чумы.

– А что потом? – спросила Джилли. – После того как мы вернем барабан и они придут меня искать? Что же мне теперь, до конца своих дней носить с собой магнитофон, который будет повторять факты?

– Надеюсь, что нет.

– Но…

– Терпение, – ответила Мэран. – Дай мне поразмыслить об этом на досуге.

Джилли вздохнула. Она продолжала с любопытством разглядывать свою спутницу, пока та пила кофе.

– Ты и в самом деле во все это веришь? – спросила она наконец.

– А ты разве нет?

Теперь уже задумалась Джилли.

– Прошлой ночью мне было страшно, – ответила она, – и я решила вернуть барабан, потому что предпочитаю оставаться в безопасности, чем раскаиваться потом, но я до сих пор не знаю, верю я или нет.

Мэран кивнула понимающе, но сказала только:

– У тебя кофе стынет.

В тот вечер Мэран пригласила Джилли переночевать у нее. Их с Сирином дом, просторный, старинный, с островерхой крышей, стоял в окружении могучих дубов на самой границе Нижнего Кроуси и Чайна-тауна. Крытая веранда протянулась вдоль всего фасада, по правую руку от нее выросла круглая башенка, позади дома расположились конюшни, у стены – сад, ни дать ни взять английская усадьба, как ее изображают на открытках.

Джилли любила эту часть города. Среди внушительных особняков МакКенит-стрит, квартал за кварталом заполнивших все пространство от Ли-стрит до Йор-стрит, дом Келледи был самым крайним к востоку. Каждый раз, проходя здесь поздним вечером, когда трамваи уже спали в депо на городской окраине, Джилли представляла, будто время повернуло вспять и по булыжным мостовым Ньюфорда снова катят экипажи, увлекаемые настоящими лошадьми, а не просто лошадиными силами.

– Дырку в стекле проглядишь, если будешь смотреть так долго.

Джилли вздрогнула. Она отвернулась от окна ровно настолько, чтобы показать хозяйке, что заметила ее присутствие, но сумеречные тени дубов, протянувшиеся через лужайку перед домом, приземистая ограда и улица за ней снова приковали ее взгляд.

По-прежнему никаких скокинов. Значит ли это, что их не существует в природе или что они просто еще не пришли? Или не могут ее найти?

Она опять вздрогнула, когда Мэран положила руку ей на плечо и мягко отвернула ее от окна.

– Кто знает, кого вызовет из темноты твой взгляд? – сказала она.

Голос ее был так же беззаботен, как и минуту назад, и все же ее слова прозвучали предостережением.

– Не хочу, чтобы они застали меня врасплох, – ответила Джилли.

Мэран кивнула:

– Так я и поняла. Но помни: ночь – время волшебства. И солнце не властно там, где правит луна.

– Что это значит?

– Луна любит тайны, – пояснила Мэран. – И таинственных существ. Она покровительствует им: посылает ночные тени, чтобы они могли подобраться к нам под их покровом, и предоставляет нам гадать, откуда они пришли – из потустороннего мира или из нашего собственного воображения.

– Ну вот, теперь и ты заговорила в точности как Брэмли, – вздохнула Джилли. – Или Кристи.

– Вспомни Шекспира, – возразила Мэран. – «Он хорошо играет дурака»[10]10
  Шекспир У. «Двенадцатая ночь». Пер. Э. Л. Линецкой.


[Закрыть]. Тебе никогда не приходило в голову, что они, может быть, нарочно притворяются чудаками, чтобы избежать насмешек?

– Уж не хочешь ли ты сказать, что все рассказы Кристи – правда?

– Нет, не хочу.

Джилли тряхнула головой:

– Не хочешь, и все равно говоришь загадками, как волшебник из какой-нибудь его сказки. Никогда не могла понять, почему они не разговаривают нормально, как все люди.

– Это потому, что не все можно объяснить напрямую. К некоторым вещам надо приближаться крадучись. Издалека.

Что имела возразить на это Джилли, так и осталось тайной. Пальцем она ткнула в окно, указывая на край лужайки, почти скрытый мраком.

– Ты… – Голос изменил ей, она сглотнула, начала снова: – Ты видишь?

Вон они, крадутся от ограды к дубам, что растут возле дома. Тени в темноте. Приземистые, животы как тыквы, тонкие палочки-ножки. Сегодня их больше, чем прошлой ночью. И они наглее. Прямо к дому подбираются. Огненные прорези глаз горят угрозой. Ощерившиеся в нехорошей усмешке рты полны острых зубов.

Один скользнул к самому окну, до чего же он страшный, настоящее чудовище! Джилли окаменела, даже дышать нет сил. В памяти всплыли слова Мэран:

«Правда – вот единственное, чего они не выносят».

Но ни одного слова, уж не говоря о целом предложении, не найти в пустом, одержимом ужасом мозгу. Тварь за окном протянула к стеклу руку, когтистые пальцы начали удлиняться. Джилли почувствовала, что вот-вот завизжит. Еще секунда, и скрюченная лапа разобьет стекло, ворвется в комнату, схватит ее за горло. А она не может двинуться с места. Сидит и смотрит, смотрит, как когти тянутся к ней, отдергиваются назад…

Что-то просвистело между страшной тварью и стеклом – что-то бесформенное и стремительное. Скокин, словно танцуя, сделал шаг назад, понял, что это была только ветка дуба, и приготовился продолжать начатое, но крики друзей отвлекли его. Едва его леденящий душу взгляд оторвался от лица Джилли, девушка подняла голову.

И посмотрела на деревья. Налетевший неведомо откуда ветер гнул и раскачивал их так, что они стали похожи на многоруких великанов, которые молотили по земле своими конечностями, точно разъяренные гигантские осьминоги щупальцами. Твари во дворе бросились врассыпную и пропали, словно и не бывало, все до единой. Ветер мгновенно утих; великаны снова превратились в деревья.

Джилли медленно отвернулась от окна и обнаружила, что Мэран тихо стоит прямо у нее за спиной.

– Злые, угрюмые и безобразные, – сказала она. – Сдается, Кристи не так уж и ошибался, дав им такое имя.

– Они… они ведь настоящие, правда? – прошептала Джилли.

Мэран кивнула:

– И совсем не похожи на бодахов. Те любят поозорничать, и хлопот с ними не оберешься, но они не злые. А от этих просто разит ненавистью.

Джилли бессильно откинулась на подоконник.

– Что же нам теперь делать? – вырвалось у нее.

И тут же почесала ладонь – царапина зудела непереносимо. Мэран взяла ее руку в свою, повернула ладонью вверх. Когда она снова посмотрела Джилли в лицо, вид у нее был несчастный.

– Откуда это у тебя? – спросила она.

Джилли взглянула на свою ладонь. Корочка с ранки отвалилась, зато кожа вокруг потемнела, безобразное черное пятно, вдвое больше прежней царапины, расползлось по ней.

– Зацепилась за что-то, – ответила девушка. – В Старом городе.

Мэран покачала головой.

– Нет, – сказала она. – Это их метка.

Джилли почувствовала слабость. Сначала выясняется, что скокины существуют. Потом поднимается таинственный ветер и оживляет деревья. А теперь еще оказывается, что она меченая?

Ее взгляд упал на каминную полку, где стоял каменный барабан. Никогда раньше не случалось ей испытывать такой ненависти к неодушевленному предмету.

– Их… метка? – кое-как выдавила она.

– Я и раньше о таком слышала, – извиняющимся тоном принялась объяснять Мэран. Коснулась пятна на ладони Джилли. – Это что-то вроде… обещания.

– Они и вправду хотят меня убить?

Джилли и сама поразилась тому, как спокойно прозвучал ее голос. И это при том, что внутри у нее все так дрожит, точно она вот-вот на части рассыплется.

– Скокины существуют, – подытожила она, – и скоро разорвут меня на клочки, как того мужика из глупой сказки Кристи.

Мэран сочувственно посмотрела на нее.

– Нам надо идти, – сказала она, – мы должны выйти наружу и встретиться с ними сейчас, пока…

– Пока что?

Голос перестал слушаться Джилли. Он почти сорвался на визг.

– Пока они не прислали кого-нибудь похуже, – закончила Мэран.

«Отлично, – думала Джилли, когда Мэран ушла переодеваться во что-нибудь подходящее для ночной прогулки по Старому городу. – Мало того, что скокины существуют, так теперь еще выясняется, что под землей обитают твари и похуже этих тыквоголовых».

Она упала в кресло у камина, к барабану спиной, и притворилась, будто ничего особенного не происходит, просто она зашла в гости к подруге и все идет лучше некуда. Как ни странно, ей это удалось, и когда Мэран в джинсах, прогулочных туфлях на толстой подошве и джинсовой куртке поверх шерстяной рубашки вошла в гостиную, Джилли уже почти пришла в себя.

– Кстати, насчет деревьев, – сказала она, покидая кресло. – Это ты сделала?

Мэран покачала головой.

– Просто ветер меня любит, – объяснила она. – Может, потому, что я играю на флейте.

«Ага, или потому, что ты – дриада, а ветер питает особенную слабость к дубам», – подумала девушка, но вслух ничего не сказала.

Мэран подхватила узкую длинную сумку, в которой лежала флейта, и перебросила ее через плечо.

– Готова? – спросила она.

– Нет, – ответила Джилли.

Но все же подошла к полке над камином, сняла с нее барабан и догнала Мэран, когда та была уже у входной двери. Мэран сунула в карман своей куртки фонарик на батарейках, другой дала Джилли, и она опустила в карман пальто, которое тоже одолжила ей Мэран. Не беда, что оно было размера на два больше, чем нужно, Джилли никогда не обращала внимания на такие мелочи.

И разумеется, в довершение всего, едва они вышли из дома, начал накрапывать дождь.

Безопасности ради все входы в Старый город заделали еще в середине семидесятых, ну по крайней мере самые известные из них. Ньюфордские бродяги и теперь похвалялись, что знают от пяти до двух десятков действующих ходов, в зависимости от того, кто предоставлял информацию. Лазейка, к которой держали путь Джилли и Мэран, ни для кого не была тайной: стальная дверь для технического персонала в двухстах метрах к востоку от станции метро на Грассо-стрит.

Дверь вела прямо во вспомогательный канал городской канализации, куда спускались обслуживавшие ее рабочие. Бомжи давно уже сломали запорный механизм, и дверь все время стояла приоткрытая. Внутри время и непогода разрушили часть перекрытия, которое отделяло канализацию от верхнего этажа одного из некогда гордых небоскребов Старого города, – этот офисный центр вздымался на высоту добрых четырех этажей над крышами окружающих его домов, покуда землетрясение не забросило его в эту подземную темницу.

От дома Келледи до станции на Грассо-стрит было добрых четверть часа ходьбы, и весь этот путь Джилли и Мэран проделали под дождем. Кроссовки Джилли промокли насквозь, волосы прилипли к щекам и шее. Барабан она несла под мышкой и всю дорогу боролась с непреодолимым желанием швырнуть его под колеса первого попавшегося автобуса.

– Сумасшествие какое-то, – проворчала она. – Мы сами идем к ним в руки.

Мэран покачала головой:

– Нет. Мы собираемся предстать перед ними по доброй воле, а это разные вещи.

– Все это просто игра слов. Результат все равно будет один.

– Вот тут ты ошибаешься.

Когда сзади раздался чей-то голос, они обернулись и увидели Гуна, который стоял под дверным козырьком закрытого на ночь антикварного магазина. Его глаза странно поблескивали в темноте, оживляя и без того яркие воспоминания Джилли о скокинах, а одежда, на удивление, была совершенно суха.

– А ты что здесь делаешь? – потребовала ответа Джилли.

– Всегда полезно встретиться лицом к лицу с тем, чего боишься, – заявил Гун, не обращая ни малейшего внимания на вопрос Джилли. – Тогда чудища, крадущиеся во тьме, превратятся всего-навсего в причудливые тени, которые отбрасывают ветви деревьев. Голоса, шепчущиеся в ночи, окажутся шелестом листьев на ветру. А внезапно нахлынувший страх объяснится слишком расходившимся воображением, а не лишающим воли заклятием какой-нибудь ведьмы.

Мэран кивнула:

– То же самое сказал бы и Сирин. И именно это я и собираюсь предпринять. Показать им свет истины столь яркой, чтобы ни один из них не осмелился больше и близко к нам подойти.

Джилли взглянула на свою ладонь. Пятно все расползалось. Раньше оно было величиной с десятицентовую монетку, теперь стало как серебряный доллар.

– А с этим как быть? – спросила она.

– Когда лезешь не в свое дело, всегда приходится платить, – заявил Гун. – Иногда плата заключается в проклятии знания.

– Да, всему своя цена, – согласилась Мэран.

«Похоже, что все, кроме меня, такие умные», – мелькнула у Джилли неутешительная мысль.

– Кстати, ты так и не ответил на мой вопрос, что ты тут делаешь, – спросила она у Гуна. – Прячешься тут по темным закоулкам, шпионишь за нами.

– А мне показалось, что это вы как с неба свалились, – улыбнулся он.

– Ты знаешь, о чем я.

– Сегодня в Старом городе меня ждет дело, – последовал ответ. – А поскольку нам всем, как видно, по пути, я и решил, что моя компания вам, может быть, не помешает.

«Тут что-то не так», – подумала Джилли. Гун никогда не был с ней так любезен. Да он вообще никогда и ни с кем не был любезен.

– Ну да, конечно, может, ты просто… – промямлила она.

Тут на ее плечо легла рука Мэран.

– Нельзя отказываться от помощи, которую тебе предлагают по доброй воле.

– Но ты же не знаешь, какой он, – возмутилась Джилли.

– Мы с Олафом встречались раньше, – последовал ответ.

Джилли заметила, что, услышав собственное имя, Гун скорчил недовольную гримасу. От этого он стал больше похож на самого себя, что было не очень-то приятно, зато, по крайней мере, привычно. Потом она перевела взгляд на Мэран. Ей снова вспомнился ветер, который прогнал скокинов прочь, и она ощутила, что тайна, окутывавшая ее спутницу, словно мантия, стала еще более глубокой и непроницаемой при встрече с загадочным, но каким-то несерьезным Гуном…

– Иногда приходится просто доверять людям, – сказала она, точно прочитав мысли Джилли.

Та вздохнула. Потерла немилосердно зудящую ладонь о джинсы, поудобнее передвинула барабан.

– Ладно, – сказала она. – Чего мы ждем?

Те несколько раз, что Джилли доводилось спускаться в Старый город, она бывала крайне осторожна, даже немного нервничала, но такого страха, как сейчас, не испытывала никогда. Сегодня все было иначе. В подземелье всегда царила тьма, но никогда… никогда еще у Джилли не возникало чувства, будто кто-то следит за каждым ее шагом. Непонятные шепотки и шелест доносились из мрака всегда, но никогда у нее не было ощущения, будто кто-то крадется за ней по пятам. Несмотря на присутствие спутников, а может, именно из-за них, думала Джилли, имея в виду прежде всего Гуна, она чувствовала себя до странности одинокой в этой жуткой темноте.

Похоже, Гун не заблудился бы в подземелье, даже не будь у девушек фонариков, и хотя он скромно держался позади, Джилли все время казалось, что это они идут за ним. Ту часть подземного города, в которой они оказались вскоре, она видела впервые.

Во-первых, здесь было не так грязно. Ни мусора, ни пепелищ от костров бездомных. Битых бутылок, ворохов старых газет и ветхих одеял, которые обычно служат бродягам постелями, не было в помине. Дома тоже не норовили рухнуть прямо вам на голову. Воздух был сухой и чистый, тяжкая, спертая вонь гниющих отбросов и человеческих испражнений, которая ударяла в нос при входе, куда-то исчезла.

И ни души.

С тех самых пор, как они переступили порог канализационного тоннеля на Грассо-стрит, ни одна старуха мешочница, ни один пьяница, ни один бродяга не попались им навстречу, что было само по себе странно, потому что под землей их всегда было полным-полно. И все же они здесь не одни. Кто-то следит за ними, крадется по пятам, отовсюду – спереди, сзади, с боков – доносится еле различимый шелест осторожных шагов.

Барабан в руке нагрелся. Пятно на ладони чесалось неимоверно. Плечи свело от напряжения.

– Уже недолго осталось, – раздался вдруг тихий голос Гуна, и Джилли впервые в жизни поняла, что означает выражение «сердце ушло в пятки».

Она вздрогнула так, что луч ее фонарика зигзагом метнулся по темным фасадам. Сердце включило вторую скорость.

– Что ты видишь? – спросила Мэран спокойно.

Луч ее фонарика высветил фигуру Гуна, а тот показал куда-то вперед.

– Уберите фонари, – распорядился он.

«Как же, – подумала Джилли, – дожидайся».

Но фонарик Мэран погас, и ей осталось только выключить свой. Мгновенно сгустилась такая тьма, что Джилли испугалась, уж не ослепла ли она. Но почти сразу сообразила, что вообще-то под землей должно быть еще темнее. Она посмотрела вперед, в направлении вытянутой руки Гуна, и увидела слабый свет. Он сочился из-за припавшей к земле громады полуразрушенного здания, до которого было полквартала ходьбы, не больше.

– Что бы это могло… – начала было она, но тут раздались такие странные звуки, что слова замерли у нее в горле.

Через пару секунд до нее дошло, что это, наверное, музыка, хотя ритма в ней не было и в помине, а инструменты дребезжали, завывали и пиликали в тщетных попытках набрести на какую-нибудь мелодию.

– Начинается, – сказал Гун.

Он обогнал их и поспешил туда, где улица делала поворот.

– Что начинается? – на бегу спросила Джилли.

– К подданным выходит король – он должен делать это не реже раза в месяц, иначе потеряет трон.

Джилли в толк не могла взять, о чем он говорит, хотя куда загадочней было то, откуда он все это знает, но спросить она не успела. Сбивчивый немелодичный скрежет достиг апогея. И тут же, откуда ни возьмись, на них налетели десятки скокинов, они прыгали вокруг, толкались, дергали их за одежду. Джилли завизжала, даже сквозь пальто чувствуя прикосновения их узловатых пальцев. Один попытался выхватить у нее барабан. Это привело ее в чувство: вцепившись в драгоценную вещицу обеими руками, она заговорила:

– Тысяча семьсот восемьдесят девятый год. Взятие Бастилии и начало Французской революции. Э-э, тысяча восемьсот седьмой, запрет на торговлю рабами в Британской империи. Тысяча семьсот семьдесят шестой, подписание Декларации независимости.

Скокины, шипя и отплевываясь, сдали назад. Какофония продолжалась, хотя и на полтона ниже.

– Так, что там у нас еще, – соображала Джилли. – Э-э, тысяча девятьсот восемьдесят первый, Аргентина захватывает – Мэран, меня надолго не хватит, – Фолкленды. Тысяча семьсот пятнадцатый… первое восстание якобитов.

Вообще-то историю она знала неплохо, цифры всегда легко укладывались у нее в голове, но теперь чем сильнее она пыталась сосредоточиться, тем дальше нужные факты ускользали от нее. Да еще скокины злобно таращились на нее, только и дожидаясь, когда она запнется.

– Тысяча девятьсот семьдесят восьмой, – сказала она. – Умерла Сэнди Денни, упала с лестницы…

Об этом ей рассказал Джорди.

Скокины сделали еще шаг назад, к свету, она – за ними, и вдруг ее глаза широко открылись от неожиданности. В маленьком парке, где давно завяла всякая зелень, горели два костра, в отблесках их пламени плясали тени голых и мертвых, точно скелеты, деревьев. Но не только деревьев – парк просто кишел скокинами.

Похоже, их было несколько сотен. Джилли разглядела музыкантов, которые производили весь этот шум; инструменты они держали так, словно видели их впервые в жизни. Горе-оркестр полукругом выстроился перед возвышением из щебня и вывороченных из тротуара плит. На нем стоял самый диковинный скокин, какого Джилли только доводилось видеть. Он был весь какой-то усохший и держался так прямо, точно лом проглотил. Глаза его горели холодным мертвым огнем. А выражение лица было настолько зловещим, что куда там до него прочим скокинам.

Нечего и надеяться удержать такую толпу на расстоянии теми крохотными кусочками истины, которые она в состоянии припомнить. Джилли повернулась к своим спутникам. Гуна она не увидела, но Мэран уже вытаскивала из сумки флейту.

«Какой от нее сейчас толк?» – удивилась Джилли.

– Это тоже истина, только другая, – пояснила Мэран и поднесла инструмент к губам.

Чистые звуки флейты полились в темноте, фасады домов ответили звонким эхом, мелодия засверкала в джунглях немузыки, как хрустальное лезвие в трясине. Джилли затаила дыхание, пораженная ее красотой. Скокины съеживались прямо на глазах. Оркестр начал спотыкаться, потом и вовсе смолк.

Все замерли.

Долго пела сладкоголосая флейта Мэран, долго вторили ее протяжной жалобе пустынные дома, долго вплеталась мелодия во тьму по ту и по эту сторону парка.

«Это тоже истина», – вспомнила Джилли слова Мэран. Только теперь она поняла, что в этом и есть суть музыки. Она – истина, только другая.