Текст книги "Наш общий друг. Том 2"

– Вам я могу сказать, миссис Лэмл, – начала опять Белла.

– Душенька, зовите меня Софронией, иначе я не стану звать вас Беллой.

С коротким, капризным «о!» Белла согласилась на это.

– О! Ну тогда, Софрония. Вам я могу сказать, Софрония, что у меня нет сердца, как это называется, и вообще я думаю, что все это пустяки.

– Какая смелость! – прошептала миссис Лэмл.

– И потому, – продолжала Белла, – я не ищу, чтобы мне понравились, мне этого не надо; разве только в одном смысле, о чем я уже говорила. Все остальное мне безразлично.

– Но вы не можете не нравиться, Белла, – сказала миссис Лэмл, поддразнивая Беллу лукавым взглядом и самой сладкой улыбкой, – ваш муж должен гордиться и восхищаться вами, и с этим вы ничего поделать не можете. Вы, может быть, не ищете, чтобы вам понравились, и может быть, не хотите нравиться, но тут уж ничего не поделаешь, дорогая; вы нравитесь против вашей воли, так что почему бы вам и не выбрать по своему вкусу, если можно.

Самая грубость этой лести подтолкнула Беллу рассказать, что она и в самом деле понравилась, не желая этого.

У нее было смутное опасение, что рассказывать об этом не нужно, но, хотя она и предчувствовала, что впоследствии это может наделать вреда, ей все же не приходило в голову, к каким результатам может привести ее откровенность, – и она начала:

– Не говорите о том, что можно нравиться и не желая этого. С меня за глаза хватит.

– Как? – воскликнула миссис Лэмл. – Уже подтвердилось, что я права?

– Не стоит об этом говорить, Софрония, и больше не будем. Не спрашивайте меня.

Это настолько ясно говорило «спросите меня», что миссис Лэмл так и сделала.

– Расскажите мне, Белла. Ну же, милочка! Какой это нахал осмелился надоедать, пристав как репей к вашим прелестным юбкам, так что его насилу отцепили?

– В самом деле нахал, – ответила Белла, – и такой, что даже похвастаться нечем! Но не спрашивайте меня!

– Угадать?

– Вам ни за что не угадать. Что вы скажете про нашего секретаря?

– Милая! Этот отшельник-секретарь, который всегда пробирается по черной лестнице, так что его никто никогда не видит?

– Не знаю, как он там пробирается по черной лестнице, – пренебрежительно отвечала Белла, – по-моему, ничего подобного за ним не водится; а что его никогда не видно, так я была бы рада совсем его не видеть, хотя его так же видно, как и вас. Но я-то, грешная, ему понравилась; и он еще имел дерзость мне в этом признаться.

– Дорогая моя Белла, не мог же этот человек сделать вам предложение?

– Вы в этом уверены, Софрония? – отвечала Белла. – А я – нет. По правде сказать, я уверена как раз в обратном.

– Он, должно быть, с ума сошел, – сочувственно отозвалась миссис Лэмл.

– Нет, был как будто в своем уме, – возразила Белла, вскидывая голову, – и даже проявил красноречие. Я ему высказала, что я думаю о его декларации и обо всем его поведении, и прогнала его. Конечно, все это было очень некстати и очень для меня неприятно. Однако это до сих пор остается в тайне. Это слово дает мне случай заметить, Софрония, что я как-то невзначай доверила вам тайну: надеюсь, вы о ней никому не расскажете.

– Не расскажете! – повторила миссис Лэмл с прежним чувством. – Конечно нет!

На этот раз Софрония в доказательство своих слов нашла нужным перегнуться и тут же, в коляске, поцеловать Беллу поцелуем Иуды, ибо, пожимая после этого руку Беллы, она думала: «По твоему собственному признанию, мне не за что тебя щадить, тщеславная и бессердечная девчонка, которая зазналась благодаря глупой стариковской прихоти мусорщика. Если мой муж, пославший меня сюда, задумает какой-нибудь план и наметит тебя в жертвы, я больше не буду ему мешать». И в эту яже самую минуту Белла думала: «Почему я всегда в разладе сама с собой? Почему я рассказала, словно по принуждению, то, о чем должна была молчать? Почему я вздумала дружить с этой женщиной, вопреки голосу моего сердца?»

Как обычно, зеркало ничего ей на это не ответило, когда она вернулась домой и обратилась к нему с вопросом. Быть может, если б она обратилась к другому, лучшему оракулу, результат был бы иной, более удовлетворительный; но она этого не сделала, и потому дальше все пошло так, как и следовало ожидать.

Насчет одного пункта, касавшегося ее наблюдений за мистером Боффином, ее мучило сильное любопытство: это был вопрос, следит ли за ним и секретарь, и замечает ли он в нем ту верную и неуклонную перемену, какую подметила она? С Роксмитом она почти не разговаривала, поэтому ей было очень трудно это узнать. Теперь их разговоры не выходили за пределы соблюдения самых необходимых приличий в присутствии мистера и миссис Боффин; а если Белла случайно оставалась наедине с секретарем, он немедленно выходил из комнаты. Читая или занимаясь рукоделием, она старалась угадать его мысли по выражению лица, поглядывая на него украдкой, но ничего не могла разобрать. Вид у него был подавленный, однако собой он выучился владеть превосходно, и когда мистер Боффин резко говорил с ним при Белле или как-нибудь иначе проявлял себя с новой стороны, на лице секретаря нельзя было прочесть ровно ничего, словно на стенке. Слегка сдвинутые брови, выражавшие одно только сосредоточенное, почти механическое внимание, губы, сжатые, быть может, для того, чтобы скрыть презрительную улыбку, – вот что она видела с утра до ночи, изо дня в день, из недели в неделю, – однообразным, неизменным, застывшим, как у статуи.

Хуже всего было то, что совершенно незаметно, к большой досаде Беллы, о чем она и горевала со свойственной ей пылкостью, получилось так, что, наблюдая за мистером Боффином, она постоянно наблюдала и за секретарем.

«Неужели вот это не заставит его взглянуть на меня? Может ли быть, чтобы вот это не произвело на него никакого впечатления?» Такие вопросы Белла задавала себе столько же раз в день, сколько в нем было часов. Невозможно узнать. Всегда одно и то же застывшее лицо.

«Неужели он способен на такую низость – продать даже свой характер за две сотни в год?» – думала Белла. И потом: «А почему же и нет? Вопрос просто-напросто сводится к тому, кто чего стоит. Думаю, что я и сама продала бы свой характер, поступилась бы им, если б мне за это дали подороже». И снова она приходила в разлад с самой собою.

Лицо мистера Боффина тоже приобрело теперь непроницаемость, только иного рода. Прежнее простодушное выражение скрывалось теперь под маской хитрости, которая не позволяла разглядеть даже и добродушие. Даже улыбка его стала хитрой, словно он изучал улыбки на портретах скряг. За исключением редких вспышек раздражения или грубых хозяйских окриков, его добродушие по-прежнему оставалось при нем, но оно имело теперь неприятный оттенок подозрительности; и хотя в его глазах порою искрился смех и все его лицо улыбалось, он вечно сидел, обхватив колени руками, словно ему хотелось уберечь себя от кого-то, и он всегда был настороже, чтобы его как-нибудь не украли.

Украдкой следя за этими двумя лицами и сознавая, что это тайное занятие неизбежно должно наложить отпечаток и на нее самое, Белла пришла к выводу, что между всеми ними нет ни одного искреннего и правдивого лица, кроме лица одной только миссис Боффин. Оно стало ничуть не менее искренним оттого, что сделалось менее лучезарным, чем встарь, правдиво отражая в своей тревоге и печали каждую новую черточку, каждую перемену в Золотом Мусорщике.

– Роксмит, – сказал мистер Боффин однажды вечером, когда все сидели в его комнате и они с секретарем просматривали какие-то счета, – я трачу слишком много денег. По крайней мере вы тратите слишком много моих денег.

– Вы богаты, сэр.

– Нет, я не богат, – возразил мистер Боффин. Ответ был так резок, что почти равнялся обвинению во лжи. Но секретарь даже бровью не новел.

– Говорю вам, я не богат, – повторил мистер Боффин, – и я этого не допущу.

– Вы не богаты, сэр? – с расстановкой повторил секретарь.

– Ну, если даже и богат, так это мое дело, – возразил мистер Боффин. – Я не собираюсь швырять деньги зря для вашего или чьего бы то ни было удовольствия. Вам бы это тоже не понравилось, будь это ваши деньги.

– Даже и в таком маловероятном случае, сэр…

– Помолчите лучше! – сказал мистер Боффин. – Ни в каком случае вам это не должно нравиться. Ну вот! Я не хотел быть грубым, но вы меня рассердили, да и в конце концов я тут хозяин. И останавливать я вас не хотел, прошу прощения. Так что говорите, только не противоречьте мне. Вам никогда не попадалась жизнь Элвса, – вернулся он, наконец, к своей излюбленной теме.

– Скряги?

– Да, люди зовут его скрягой. Всегда надают каких-нибудь прозвищ. Так вам приходилось читать о нем?

– Кажется, да.

– Он никогда не сознавался, что богат, а между тем мог бы купить двоих таких, как я. Приходилось вам слышать про Дэниела Дансера?

– Тоже скряга? Да, приходилось.

– Вот это был молодец, да и сестрица от него не отставала, – продолжал мистер Боффин. – Они тоже не говорили, что богаты. А если бы назвались богачами, то, может, и богатства не было бы.

– Они жили и умерли в самой жалкой нищете. Разве не так, сэр?

– Нет, это мне неизвестно, – отрезал мистер Боффин.

– Тогда это не те скупцы, о которых я говорю. Эти жалкие твари…

– Не бранитесь, Роксмит, – сказал мистер Боффин.

– …эти примерные братец и сестрица жили и умерли в самой ужасающей грязи.

– Значит, им так нравилось, – сказал мистер Боффин. – И сколько бы они ни тратили денег, думаю, им жилось бы не лучше. Но все-таки я не собираюсь швырять свои деньги за окно. Тратьте поменьше. Дело в том, что вы здесь мало бываете, Роксмит. Тут каждая мелочь все время требует внимания. А то, пожалуй, кому-нибудь из нас придется умереть в работном доме.

– Насколько я помню, сэр, так думали и те люди, о которых вы говорили, – спокойно заметил секретарь.

– И очень похвально, доказывает независимость, – сказал мистер Боффин. – Однако теперь оставим их в стороне. Уведомили вы хозяев, что съезжаете?

– Уведомил, как вы наказывали, сэр.

– Тогда вот что я вам скажу: заплатите за три месяца вперед, заплатите вперед, это в конце концов выйдет дешевле, и сейчас же перебирайтесь ко мне, чтобы всегда быть под рукой, да сократите расходы. Квартирная плата пойдет за мой счет, а мы постараемся на чем-нибудь сэкономить. У вас, кажется, есть хорошая мебель, это верно?

– Да, мебель в комнатах моя собственная.

– Тогда мне не придется покупать для вас новую. А если вы такой уж независимый и захотите передать мне свою мебель вместо платы за квартиру, то пожалуйста, как хотите, если вам от этого станет легче. Я об этом не прошу, но не стану вам препятствовать, если вы это сочтете своим долгом. А насчет комнаты, – выбирайте любую пустую комнату на верхнем этаже.

– Мне годится всякая комната, – сказал секретарь.

– Можете выбрать любую, – ответил мистер Боффин, – это будет все равно что шиллингов восемь или десять прибавки к вашим доходам. Вычитать за нее я не стану: надеюсь, что вы мне за это отплатите с лихвой, сократив расходы. Теперь посветите мне, я зайду к вам в контору, и мы напишем письмецо-другое.

Пока шел этот разговор, Белла видела на ясном, добром лице миссис Боффин следы такой сердечной муки, что не решилась взглянуть на нее, когда они остались вдвоем.

Сделав вид, будто очень занята вышиваньем, она сидела, усердно работая иглой, пока миссис Боффин не остановила ее, слегка дотронувшись рукой до ее руки. Белла не сопротивлялась ей, и добрая душа поднесла ее руку к своим губам, уронив на нее слезу.

– Ох, дорогой мой муж! – сказала миссис Боффин. – Тяжело это видеть и слышать. Только верьте мне, милая Белла, наперекор всем этим переменам он все-таки лучше всех на свете.

Мистер Боффин вернулся как раз в ту минуту, когда Белла, стараясь ее утешить, ласково сжимала ее руку в своих руках.

– А? Что это она вам рассказывает? – спросил он, подозрительно заглядывая в дверь.

– Она только хвалит вас, сэр, – сказала Белла.

– Хвалит меня? Это верно? А не бранит меня за то, что я защищаю свое добро от шайки грабителей, которые рады были бы выжать меня досуха? Не бранит меня за то, что я коплю понемножку?

Он подошел к ним, и жена, сложив руки у него на плече, опустила на них голову.

– Ну-ну-ну! – уговаривал он ее довольно ласково. – Не расстраивайся, старушка!

– Но мне горько видеть тебя таким, дорогой мой.

– Пустяки! Помни, мы уже не те, что прежде. Помни, нам надо прижимать или нас прижмут. Помни: деньги к деньгам. А вы, Белла, не беспокойтесь ни о чем и не сомневайтесь. Чем больше я накоплю, тем больше вам достанется.

«Как хорошо, – подумала Белла, – что его любящая жена уткнулась ему в плечо и не видит, что в его глазах искрится хитрость и, бросая весьма неприятный свет на происшедшую с ним перемену, меняет к худшему весь его нравственный облик».

Глава VI
Золотой Мусорщик попадает из огня да в полымя

Вышло так, что Сайлас Вегг теперь довольно редко навещал баловня фортуны и жалкого червя в его (червя и баловня) доме, но, повинуясь данному наказу, ожидал его в «Приюте» от такого-то до такого-то часа. Мистера Вегга глубоко возмущало такое распоряжение, потому что назначены были вечерние часы, а их он считал особенно благоприятными для успехов дружеского договора. «Но так уж оно полагается, – с горечью заметил он мистеру Венусу, – чтобы выскочка, втоптавший в грязь таких замечательных людей, как мисс Элизабет, маленький мистер Джордж, тетушка Джейн и дядюшка Паркер, притеснял своего литературного человека».

Когда Римская империя окончательно пришла к упадку, мистер Боффин в следующий раз привез в кэбе «Древнюю историю» Роллена, но так как оказалось, что этот ценный труд обладает снотворными свойствами, то с ним было покончено около того времени, когда все войско Александра Македонского, состоявшее из сорока тысяч человек, залилось слезами, узнав, что их полководца трясет озноб после купанья. Иудейская война под предводительством мистера Вегга тоже подвигалась туго, и мистер Боффин привез в другом кэбе Плутарха, жизнеописания которого он нашел впоследствии весьма занимательными, хотя выразил надежду, что вряд ли и сам Плутарх рассчитывал, чтобы читатели во всем ему верили. Чему тут можно верить – вот что было для мистера Боффина основной литературной трудностью при чтении Плутарха. Некоторое время он колебался, не зная, верить ли половине, всему или ничему. Под конец, когда, как человек умеренный, он решил помириться на половине, то все еще оставался вопрос: которой половине? И этого препятствия он так и не смог одолеть.

Однажды вечером, когда Вегг уже привык к тому, что его патрон приезжает в кэбе с каким-нибудь нечестивым историком, переполненным неудобопроизносимыми именами неведомых народов невероятного происхождения, воевавших на протяжении бесконечно долгих лет и слогов и с непостижимой легкостью водивших несметные полчища за пределы известного географам мира, – однажды вечером назначенное время прошло, а патрон так и не появился. Прождав лишние полчаса, мистер Вегг вышел к воротам и дал свисток, сообщая мистеру Венусу, на случай, если тот находится поблизости, что сам он дома и ничем не занят. И мистер Венус вынырнул из-под прикрытия стены соседнего дома.

– Добро пожаловать, собрат по оружию! – весьма жизнерадостно приветствовал его Сайлас.

В ответ мистер Венус довольно сухо пожелал ему доброго вечера.

– Входите, брат мой, – сказал Сайлас, хлопнув его по плечу, – садитесь к моему очагу, потому что, как там говорится в песне?

 
Злобы я не опасаюсь[4]4
  Злобы я не опасаюсь… – искаженные строки из стихотворения «У моего очага» шотландской писательницы Элизабет Гамильтон (1758—1816).


[Закрыть]
И коварства не страшусь,
Только правдой я прельщаюсь
И (забыл чем) веселюсь.
Трам-там-там та-та, та-та!
 

С этой цитатой (более верной духу песни, нежели ее словам) мистер Вегг подвел своего гостя к очагу.

– И вы являетесь, брат, – продолжал мистер Вегг, весь сияя гостеприимством, – являетесь, как я не знаю что, точка в точку, просто не отличишь, разливая вокруг сиянье.

– Какое там еще сиянье? – спросил мистер Венус.

– Надежды, сэр, – отвечал Сайлас. – Вот какое сиянье.

Мистер Венус, видимо сомневаясь в этом, недовольно глядел на огонь.

– Мы посвятим вечер нашему дружескому договору, брат, – воскликнул мистер Вегг. – А после того, подняв кипящий кубок – это я намекаю на ром с водой, – на грог, – мы выпьем за здоровье друг друга. Потому что, как сказал порт?

 
И не нужна вам, мистер Венус, ваша черная бутылка,
Потому что я вам налью,
И мы выпьем стаканчик с лимоном, как вы любите,
За былое, за старину![5]5
  И не нужна вам… – искаженные строки из шотландской «Застольной» в обработке поэта Роберта Бернса.


[Закрыть]
 

Этот прилив гостеприимства и цитат показывал, что Вегг заметил некоторую раздраженность Венуса.

– Ну, что касается нашего договора и дружеского предприятия, – заметил Венус, сердито потирая колени, – так мне, между прочим, не нравится то, что мы ничего не предпринимаем.

– Рим, братец вы мой, – возразил Вегг, – это такой город (что, может быть, не всем известно), который начался с близнецов и волчицы, а кончился императорскими мраморами и был построен не в один день.

– А разве я сказал, что в один? – спросил Венус.

– Нет, вы этого не говорили, правильно.

– Но я говорю, – продолжал Венус, – что меня отрывают от моих анатомических трофеев, заставляют менять человеческие кости на обыкновенный мусор и ничего из этого не выходит. Думаю, мне придется это бросить.

– Нет, сэр! – вдохновенно запротестовал Вегг. – Нет, сэр!

 
Вперед, Честер, вперед!
Дальше, мистер Венус, дальше![6]6
  Вперед, Честер, вперед! – строка из поэмы «Мармион» (1808) английского писателя Вальтера Скотта.


[Закрыть]
 

Не помирать же из-за этого, сэр! При ваших-то достоинствах!

– На словах и я не против, а вот на деле я не согласен, – возразил мистер Венус. – А уж если все равно придется помирать, то я не желаю попусту тратить время, роясь в мусоре.

– Однако подумайте, как мало времени вы отдаете нашему предприятию, – уговаривал Вегг. – Сосчитайте-ка вечера, которые пошли на это дело, много ли их? И вам ли, сэр, сдаваться так скоро? Вам, человеку, который во всем со мной сходится: во взглядах, убеждениях и чувствах, человеку, который имел терпение связать проволокой всю основу общества – я имею в виду человеческий скелет!

– Мне это не нравится, – угрюмо возразил мистер Венус, опустив голову на колени и ероша пыльные волосы. – И чего ради стараться? Поощрения никакого нет.

– И в насыпях вы не видите, чего ради стараться? – убеждал его мистер Вегг, торжественно простирая правую руку. – В насыпях, которые вот сейчас смотрят на нас с высоты?

– Слишком уж они велики, – проворчал Венус. – Что для них значит, если мы тут поцарапаем, там поскребем, в одном месте копнем, в другом потычем? Да и что мы нашли?

– Что мы нашли? – воскликнул мистер Вегг, радуясь тому, что есть с чем согласиться. – Да! Ваша правда. Ничего. Но если спросить наоборот, приятель, что мы можем найти? Вот тут вы со мной согласитесь. Все что угодно.

– Не нравится мне это, – по-прежнему недовольно отвечал Венус. – Я в это дело ввязался не подумав. И опять-таки: разве этот ваш мистер Боффин плохо знает свалку? И разве он плохо знал покойника и все его повадки? А разве он надеется хоть что-нибудь найти, из чего это видно?

В эту минуту послышался стук колес.

– Мне не хотелось бы думать, что он способен нагрянуть в такое позднее время, – сказал мистер Вегг с видом человека, терпящего незаслуженную обиду. – А все-таки похоже, что это он.

Во дворе звякнул колокольчик.

– Это он, – сказал мистер Вегг, – значит, он и на это способен. Очень жаль: мне хотелось бы сохранить хоть последнюю каплю уважения к нему.

Тут за воротами послышался зычный голос мистера Боффина, который звал мистера Вегга.

– Эй, Вегг! Эй!

– Сидите, мистер Венус, – сказал Вегг. – Он, может, и не останется. – А потом отозвался: – Да, сэр, да! Сейчас к вам выйду, сэр! Одну секунду, мистер Боффин. Иду, сэр, тороплюсь, насколько нога позволяет!

И с видом жизнерадостной готовности он заковылял с фонарем к воротам, где в окошечко кэба разглядел мистера Боффина, заваленного книгами.

– Сюда! Помогите-ка мне, Вегг, – оживленно заговорил мистер Боффин. – Я не могу выйти, сначала надо очистить проход. Это «Ежегодный сборник», Вегг, полон кэб книжек. Знаете вы такой сборник?

– Знаю ли я «Животный сборник», сэр? – отвечал мошенник, не расслышав как следует названия. – Да я с завязанными глазами отыщу в нем любое животное, мистер Боффин, об заклад готов побиться.

– А вот это «Кунсткамера» Керби, – сказал мистер Боффин, – «Оригиналы» Колфилда, и Уилсон[7]7
  «Кунсткамера» Керби, «Оригиналы» Колфилда, Уилсон. – Речь идет о популярных в Англии в первой трети прошлого века сборниках занимательных биографий. Их полные названия: «Удивительный и научный музей, или Журнал любопытных персонажей, со всеми чудесами природы и искусства» Р. Керби, «Портреты, воспоминания, характеры замечательных людей» Д. Колфилда, «Удивительные характеры. Воспоминания и случаи из жизни наиболее замечательных людей всех времен и народов» Г. Уилсона.


[Закрыть] тоже тут. Ах, какие чудаки, Вегг, какие чудаки! Мне хочется сегодня же послушать про одного-двух, какие поинтереснее. Куда только они ни прятали свое золото, завернув его в тряпки. Держите вот эту стопку книжек, Вегг, а не то они сползут прямо в грязь. Нет ли у вас кого-нибудь еще, кто мог бы помочь?

– Есть один приятель, который собирался провести со мной вечерок, когда я уже совсем перестал вас ждать, сэр.

– Позовите его, – суетясь, воскликнул мистер Боффин, – пускай поможет. Не выроните эту книгу, что у вас под мышкой. Это Дансер. Они с сестрой пекли пироги из дохлой овцы, которую нашли во время прогулки. Где же ваш приятель? Ах, вот он, ваш приятель. Не поможете ли вы нам с Веггом перенести эти книги? Только не берите Джемми Тейлора из Саутуорка и Джемми Вуда из Глостера. Вот это оба Джемми. Я сам их понесу.

В большой ажитации, не переставая говорить и суетиться, мистер Боффин распоряжался переноской и укладкой книг и не успокоился до тех пор, пока все они не были сложены на полу и кэб не был отпущен.

– Ну вот! – сказал мистер Боффин, алчно глядя на книги. – Вот они, стоят рядком, словно двадцать четыре скрипача[8]8
  …словно двадцать четыре скрипача. – Намек на детскую песенку «Старый дедушка Коль».


[Закрыть]. Наденьте очки, Вегг, я знаю, где тут самые интересные, и мы сразу попробуем почитать, что у нас тут имеется. Как зовут вашего друга?

Мистер Вегг представил мистера Венуса.

– Как? – обрадовался мистер Боффин, услышав эту фамилию. – Из Клеркенуэла?

– Из Клеркенуэла, сэр, – ответил мистер Вегг.

– Как же, я про вас слышал, – сказал мистер Боффин. – Слышал еще при старике. Вы его знали. Покупали вы у него что-нибудь? (Это с проницательным взглядом.)

– Нет, сэр, – возразил Венус.

– Но он вам кое-что показывал, верно? Переглянувшись со своим приятелем, мистер Венус ответил утвердительно.

– А что он вам показывал? – спросил мистер Боффин, закладывая руки за спину и с живостью вытягивая шею. – Показывал он вам какие-нибудь ящики, шкатулки, бумажники, пакеты, что-нибудь запертое, запечатанное, завязанное узлом?

Мистер Венус только помотал головой.

– Вы знаете толк в фарфоре?

Мистер Венус опять помотал головой.

– Потому что, если он вам показывал чайник, так я буду очень рад это знать, – сказал мистер Боффин. И, приложив правую руку к губам, повторил задумчиво: – Чайник, чайник, – а потом обвел взглядом ряд книг на полу, словно в них заключалось нечто весьма интересное и относившееся к чайнику.

Мистер Вегг и мистер Венус в недоумении переглянулись, причем мистер Вегг, надев очки, вытаращил глаза поверх очков и постукал себя по носу, призывая таким образом мистера Венуса глядеть в оба.

– Чайник, – повторил мистер Боффин все так же задумчиво и глядя на книги, – чайник, чайник. Вы готовы, Вегг?

– Я к вашим услугам, сэр, – отвечал Вегг, садясь на свое обычное место на ларе и засовывая деревянную ногу под стол. – Мистер Венус, не желаете ли вы мне помочь? Садитесь со мной рядом, так будет удобнее снимать нагар со свечей.

Не успел он договорить до конца, как Венус уже принял это приглашение, и Сайлас толкнул его деревянной ногой для того, чтобы тот обратил особенное внимание на мистера Боффина, который стоял задумавшись перед огнем между двумя ларями.

– Гм! А-гм! – кашлянул мистер Вегг, желая привлечь внимание хозяина. – Не хотите ли вы, сэр, чтобы я начал с какого-нибудь животного из сборника?

– Нет, – сказал мистер Боффин, – не хочу, Вегг. – И, достав из кармана маленький томик, он спросил, очень бережно вручая книжку литературному человеку:

– Как это по-вашему называется, Вегг?

– Это, сэр, – ответил Сайлас, поправляя очки и глядя на титульный лист, – это Мерривезер, «Жизнеописания скряг и анекдоты из их жизни». Мистер Венус, не окажете ли вы мне услугу? Придвиньте свечи немножко поближе, сэр.

Это было сказано для того, чтобы лишний раз переглянуться с Венусом.

– Кто там у вас есть? – спросил мистер Боффин. – Вам не трудно будет разобраться?

– Ну, сэр, – отвечал Сайлас, обратившись к оглавлению и медленно листая книжку, – я бы сказал, что они почти все тут имеются, сэр. Большой выбор, сэр; я вижу, тут и Джон Онере, сэр, и Джон Литл, сэр, и Дик Джаррел, и Джон Элвс, и преподобный мистер Джонс из Блюбери, и Стервятник Гопкинс, и Дэниел Дансер…

– Читайте про Дансера, Вегг, – сказал мистер Боффин.

Еще раз переглянувшись с приятелем, Сайлас отыскал нужную страницу.

– Страница сто девятая, мистер Боффин. Глава восьмая. Содержание главы: Происхождение и состояние. Одежда и наружность. Мисс Дансер и ее женственное очарование. Особняк скряги. Найденное сокровище. История пирожков с бараниной. Скряга и его представление о смерти. Боб, дворняга скупца. Гриффит и его хозяин. Что можно сделать на один пенни. Замена огня. Выгода иметь табакерку. Скряга умирает без рубашки. Клад в навозной куче.

– А? Что такое? – спросил мистер Боффин.

– Клад, сэр, – повторил Сайлас очень внятно и с расстановкой, – в навозной куче. Мистер Венус, не будете ли вы так любезны снять нагар? – И когда тот взглянул на него, он прибавил, беззвучно шевеля губами: – Среди мусора.

Мистер Боффин придвинул себе кресло поближе к камину, между ларями, сел и сказал, с лукавым видом потерев руки:

– Ну-ка, почитайте нам про Дансера!

Мистер Вегг проследил жизнь этого выдающегося человека во всех фазах скупости и грязи, прочел о смерти мисс Дансер, последовавшей от питания одними холодными клецками, о том, как мистер Дансер подвязывал свои лохмотья веревкой, подогревал обед, садясь на него, и в заключение прочел утешительный эпизод о том, как скряга умер, прикрытый мешком вместо платья.

И, наконец, он прочел следующее:

– «Дом, или скорее куча развалин, в котором жил Дансер и который после его смерти перешел к капитану Холмсу, представлял собой жалкое, разрушенное строение, ибо его не ремонтировали более полувека».

Тут мистер Вегг посмотрел на своего приятеля и обвел взглядом комнату, которая уже давно не ремонтировалась.

– «Однако это разрушенное здание, убогое по внешности, содержало в себе несметные богатства. Понадобилась не одна неделя, чтобы раскопать все, и капитану Холмсу доставляло немалое удовольствие проникать в тайники скупца».

Тут мистер Вегг повторил «тайники скупца» и еще раз толкнул своего приятеля.

– «Одной из богатейших сокровищниц мистера Дансера оказалась навозная куча в коровнике: в ней нашли немногим меньше двух с половиной тысяч фунтов; а в старой куртке, крепко приколоченной к яслям гвоздями, оказалось еще пятьсот фунтов золотом и банковыми билетами».

Тут деревяшка мистера Вегга двинулась под столом вперед, медленно поднимаясь все выше и выше.

– «Было обнаружено несколько чашек с гинеями и полугинеями; в разное время по углам дома нашли несколько пачек банкнот. Некоторые из них были засунуты в стенные щели».

Тут мистер Венус взглянул на стену.

– «Узелки с монетами были спрятаны под чехлами и подушками кресел».

Мистер Венус оглядел ларь, на котором сидел.

– «Некоторые из них уютно покоились в глубине ящиков; в старом чайнике оказалось на шестьсот фунтов аккуратно сложенных банковых билетов. В конюшне капитан нашел кувшины, полные старинных крон и шиллингов. Трубу тоже обыскали, и труд этот не пропал даром: в девятнадцати ямках, засыпанных сажей, были найдены деньги, в общей сложности более двухсот фунтов».

Деревянная нога мистера Вегга поднималась все выше и выше, а правым локтем он все сильнее и сильнее толкал мистера Венуса, так что, наконец, не в силах сохранять равновесие, он повалился боком на Венуса, притиснув в его к краю ларя. Некоторое время ни тот, ни другой даже не пытались сесть как следует: на обоих нашло какое-то помрачение.

Однако вид мистера Боффина, который сидел в кресле перед камином, охватив колени руками и глядя на огонь, скоро привел их в чувство. Прикинувшись, для отвода глаз, будто чихает, мистер Вегг с судорожным «апчхи!» ловко поднялся сам и поднял мистера Венуса.

– Давайте почитаем еще, – облизываясь, попросил мистер Боффин.

– Дальше идет Джон Элвс, сэр. Угодно вам послушать про Джона Элвса?

– Да, послушаем, что такое делал Джон, – сказал мистер Боффин.

Тот, по-видимому, ничего не прятал, и потому чтение прошло довольно вяло. Зато оживление вызвала достойная подражания дама по фамилии Уилкокс, которая держала золото и серебро в банке из-под пикулей, в футляре для часов, в яме под лестницей полную жестянку монет и еще сколько-то денег в старой крысоловке. За ней следовала другая женщина, которая прикидывалась нищей и оставила целое богатство, завернутое в обрывки газет и старых тряпок. За ней следовала еще одна, по профессии торговка яблоками, которая скопила десять тысяч фунтов и запрятала их «там и сям, в щелях и углах, за кирпичами и под полом». За ней – француз, который втиснул в дымовую трубу, во вред тяге, «кожаный чемодан с двадцатью тысячами франков золотом и драгоценными камнями», найденный после его смерти трубочистом. Таким путем мистер Вегг добрался до заключительного примера, человека-сороки:

– «Много лет назад в Кембридже жили скупые старики, по фамилии Джардайн: у них было два сына. Отец был настоящий скряга, и после его смерти у него в постели нашли тысячу гиней. Оба сына выросли такими же бережливыми, как их родитель. Годам к двадцати они завели в Кембридже мануфактурную лавку и торговали в ней до самой своей смерти. Заведение братьев Джардайн было самой грязной лавкой во всем Кембридже. Покупатели заходили к ним редко, разве только из любопытства. Братья выглядели весьма непривлекательно, так как одевались в самое грязнее тряпье, хотя их всегда окружали пестрые ткани, основной предмет их торговли. Рассказывают, что постелей у них не было вовсе, и, чтобы не тратиться на эту статью, они спали под прилавком, на груде оберточной холстины. В домашнем хозяйстве они были скаредны до крайности и лет двадцать не видели куска мяса за своим столом. Тем не менее, когда старший брат умер, младший обнаружил, к великому своему удивлению, крупные суммы денег, утаенные даже от него».

– Вот! – воскликнул мистер Боффин. – Даже от него, видите! Их было только двое, и все же один прятал деньги от другого!

Мистер Венус, который после знакомства с французом все нагибался, стараясь заглянуть в трубу, заинтересовался последней фразой и позволил себе повторить ее.

– Вам это нравится? – спросил, мистер Боффин, неожиданно поворачиваясь к нему.

– Прошу прощения, сэр?

– Вам нравится то, что читал Вегг?