Текст книги "Приключения Оливера Твиста"

Глава 15. Из этой главы читатель узнает, как сильно любили Оливера веселый старый еврей и мисс Нанси

Перед нами темная комната трактира низкого разряда, в самой грязной части Сафрон-Хилл; в ней так темно и тускло, что в зимнее время там целый день горит газ, а летом туда не заглядывает ни один солнечный луч. Здесь, у стола, на котором стояла небольшая оловянная мерка и стаканчик, сидел, весь пропитанный запахом водки, человек в бархатном сюртуке, драповых коротких брюках, полусапожках и чулках, которого лишь неопытный полицейский агент не решился бы признать при этом тусклом свете за мистера Вильяма Сайкса. У ног его сидела белая собака с красными глазами, которая занималась тем, что то и дело подмигивала своему хозяину и облизывала большую свежую рану с одной стороны пасти: результат недавнего, по-видимому, столкновения.

– Смирно ты, гадина! Смирно! – сказал мистер Сайкс, прерывая вдруг молчание. Неизвестно, были ли его размышления до того серьезны, что на него раздражающим образом действовало простое мигание собаки, или сам он был взволнован этими размышлениями, но, вероятно, ему захотелось излить на кого-нибудь свою досаду, и потому он дал пинка ни в чем не повинному животному.

Собаки в большинстве случаев никогда не мстят за обиды, наносимые хозяевами, но собака мистера Сайкса отличалась таким же темпераментом, как и ее владелец, и к тому же, вероятно, чувствовала, что ее оскорбили совершенно незаслуженно. Схватив зубами один из его башмаков, она сильно тряхнула его и вслед за этим с глухим ворчанием отскочила в сторону, как раз вовремя, чтобы увернуться от оловянной мерки, которую Сайкс поднял над ее головой.

– Как ты смеешь? Как ты смеешь? – крикнул Сайкс, схватив одной рукой кочергу, а другой открывая большой складной нож, вынутый им из кармана. – Поди-ка сюда, дьявол! Иди сюда! Слышишь ты?

Собака слышала, без сомнения, потому что мистер Сайкс говорил самым высоким тоном своего хриплого голоса, но, не имея, по всей вероятности, никакого желания подставлять под нож свое горло, она оставалась там, где была, и только заворчала сильнее прежнего, а затем схватила зубами конец кочерги и с бешенством принялась его грызть.

Такое неожиданное сопротивление еще больше взбесило мистера Сайкса; он присел к полу и с бешенством напал на животное. Собака прыгала справа налево и слева направо, кусалась, рычала, тявкала, а Сайкс отпихивал ее и ругался, бил и изрыгал проклятия. Борьба уже достигла критического момента для обоих, когда дверь вдруг открылась, и собака, воспользовавшись этим благоприятным случаем, выпрыгнула в нее, оставив Билля Сайкса с кочергой и складным ножом в руках.

В каждом споре всегда две стороны, говорит старая поговорка. Мистер Сайкс, рассерженный тем, что ему помешали расправиться с собакой, напустился на вновь пришедшего.

– Какой тут еще черт вздумал вмешиваться между мной и моей собакой? – крикнул он с бешенством.

– Не знаю, милый мой, не знаю, – с униженным видом ответил Феджин, потому что вновь пришедший был именно этот еврей.

– Не знаешь, трус ты этакий, вор! – заревел Сайкс. – Не слышал ты разве, какой здесь шум?

– Ни единого звука. Так же верно, как то, что я живой человек, Билль, – ответил еврей.

– О, разумеется! Ты ничего не слышал, ничего, – с иронией прервал его Сайкс. – Вползешь и выползешь, и никто не услышит, как ты войдешь и выйдешь. Хотелось бы мне, чтобы ты был собакой всего полминуты тому назад, Феджин.

– Почему? – спросил еврей с принужденной улыбкой.

– Потому что правительство наше, которое заботится о жизни таких людей, как ты, что трусливее любой дворняжки, позволяет людям убивать собак, когда им вздумается, – ответил Сайкс, выразительно размахивая ножом. – Вот почему!

Еврей потирал руки, сидя за столом, и делал вид, что от души смеется шутке своего друга. На самом же деле он чувствовал себя очень неловко.

– Скаль зубы, скаль зубы! – сказал Сайкс, ставя на место кочергу и злобно посматривая на него. – Никогда тебе не удастся посмеяться надо мной. Ты у меня в руках, Феджин и, черт меня возьми, я не выпущу тебя из них! Пропаду я, пропадешь и ты! В твоих интересах заботиться обо мне.

– Верно, верно, милый мой, – сказал еврей, – я это знаю. У нас… у нас… общий интерес, Билль… Общий интерес.

– Гм!.. – промычал Сайкс с таким видом, как будто думал, что в этом случае еврей заинтересован больше, чем он. – Ну, что ты хотел сказать мне?

– Все благополучно прошло через плавильный тигель, – ответил Феджин, – сейчас получишь свою долю. Здесь больше, чем тебе следует, мой милый! Ну, в другой раз ты мне передашь и…

– Переставь меня морочить! – перебил его Сайкс. – Ну, где оно? Давай сюда!

– Сейчас, Билль! Дай время, дай время, – ответил еврей. – Вот! Все в сохранности!

Говоря это, он вытащил из-за пазухи старый бумажный платок и, развязав большой узел на одном из углов, вынул оттуда небольшой сверток бумаги. Сайкс вырвал его из рук еврея, развернул и принялся считать соверены.

– Все здесь? – спросил Сайкс.

– Все, – ответил еврей.

– А ты не разворачивал свертка и не стибрил одного-двух, пока шел сюда? – подозрительно глядя на еврея, спросил Сайкс. – Нечего обижаться на мой вопрос… Ты не раз проделывал такие штуки. Позвони!

На звонок появился другой еврей, поменьше Феджина, но почти с такой же отталкивающей наружностью.

Билль Сайкс указал на пустую посудину. Еврей понял, чего он желает, и взял кружку, чтобы наполнить ее, переглянувшись предварительно с Феджином, который всего только на минуту поднял глаза, как бы ожидая этого знака, и в ответ на него кивнул ему. Сайкс, который в эту минуту завязывал шнурок башмака, сдернутого собакой, не видел этого. Заметь он только этот обмен знаков, то наверняка бы подумал, что они не предвещают ему ничего хорошего.

– Есть кто-нибудь, Барней? – спросил Феджин. На этот раз он говорил, не поднимая глаз, потому что Сайкс смотрел на него.

– Ни единой души, – ответил Барней, который, говорил ли он от сердца или нет, всегда произносил все в нос.

– Никого? – с удивлением переспросил Феджин, не веря тому, чтобы Барней говорил правду.

– Никого, кроме мисс Нанси, – ответил Барней.

– Нанси! – воскликнул Сайкс. – Где? Пропади мои глаза, если я не уважаю эту девушку за ее врожденные таланты!

– Она просила дать ей вареного мяса, – ответил Барней.

– Пошли ее сюда, – сказал Сайкс, выпивая залпом стакан водки. – Пошли ее сюда!

Барней робко взглянул на Феджина, как бы спрашивая разрешения; видя, что еврей молчит и не поднимает глаз, Барней ушел. Спустя немного он вернулся и привел с собой Нанси, одетую в полный костюм – чепчик, передник, корзинка и ключ, все было при ней.

– Напала на след, Нанси? – спросил Сайкс, предлагая ей стакан.

– Да, Билль, – ответила молодая леди, осушая содержимое стакана, – и страшно устала от всего этого. Мальчишка был все время болен и лежал в кровати, и…

– Ах, Нанси, милая! – воскликнул еврей, поднимая глаза.

Сдвинутые ли особым образом рыжие брови еврея или его полузакрытые глаза, лежащие глубоко в орбитах, мы не можем сказать, но только Нанси решила, что он хочет предупредить ее, чтобы она не была слишком откровенна, а потому сразу остановилась и, мило улыбнувшись мистеру Сайксу, заговорила совсем о другом. Когда спустя несколько минут с Феджином случился приступ кашля, она накинула на плечи свою шаль и объявила, что ей пора уходить. Мистер Сайкс нашел, что ему придется пройти некоторое расстояние по одной дороге с ней и просил разрешения сопровождать ее. Они вышли вместе, и в ту же минуту из-за угла выскочила мохнатая собака, следуя в отдалении за своим хозяином.

Когда Сайкс вышел, еврей высунул голову за двери и некоторое время смотрел, как он шел по темному проходу, затем погрозил ему кулаком, послал вслед проклятие, зловеще улыбнулся и снова вернулся на прежнее место, где и погрузился в чтение какой-то газеты.

Тем временем Оливер, не подозревавший о том, что недалеко от него находится веселый старый джентльмен, шел к книжному магазину. Дойдя до Клеркенуэлла, он по ошибке свернул в боковую улицу и заметил это только тогда, когда прошел половину ее. Зная, что она тоже приведет туда, куда ему надо, он не нашел нужным вернуться обратно и продолжал идти дальше, держа книги под мышкой.

Так шел он, думая о том, каким счастливым и довольным должен чувствовать себя, и как бы ему хотелось взглянуть хотя бы одним глазком на бедного Дика, который голодает, терпит побои и в эту минуту, быть может, горько плачет. Вдруг он остановился, пораженный громким криком молодой женщины: «О, мой милый братец!» Не успел он сообразить, в чем дело, как почувствовал вдруг, что две руки крепко обвились вокруг его шеи.

– Не трогайте меня! – крикнул Оливер, стараясь высвободиться. – Пустите меня! Кто вы? Зачем вы задерживаете меня здесь?

Обнимавшая его незнакомка вместо ответа громко завопила на все лады.

– О Боже мой! – произнесла молодая женщина с корзинкой и ключом на пальце. – Я нашла его! О Оливер, Оливер! О гадкий мальчик! Так заставить меня страдать из-за тебя! Пойдем домой, милый, пойдем! О, я нашла его! Слава милосердному Богу, я нашла его!

После этих несвязных причитаний молодая женщина разразилась вдруг громкими рыданиями, дошедшими до истеричного припадка. Две женщины, проходившие в это время мимо, обратились к мальчику мясной лавки, волосы которого лоснились от жира, и сказали ему, что следовало бы послать за доктором, на что тот лениво протянул, что находит это совершенно лишним.

– О нет, не надо, – сказала молодая женщина, крепко хватая Оливера за руку. – Мне теперь лучше. Пойдем домой, жестокий ты мальчишка! Пойдем!

– В чем дело, ма'ам? – спросила одна из женщин.

– О, ма'ам! – ответила молодая женщина. – Он убежал месяц тому назад от своих родителей, честных работников и почтенных людей, и все время шлялся с ворами и бродягами. Он разбил сердце своей матери.

– Ишь ты, негодяй! – сказала одна женщина.

– Иди домой, маленькое животное ты этакое, – сказала другая.

– Я не знаю ее, – ответил Оливер. – У меня нет ни сестры, ни отца, ни матери. Я сирота и живу в Пентонвиле.

– Послушайте его! Вот выдумывает! – вскрикнула молодая женщина.

– Ах, это Нанси! – с удивлением воскликнул Оливер, который только сейчас увидел ее лицо.

– Видите, он знает меня, – сказала Нанси, обращаясь к стоявшим вблизи людям. – Теперь ему не выпутаться. Заставьте его идти со мной, добрые люди. Он убьет мать и отца и разобьет мое сердце.

– Что тут такое, черт возьми! – сказал какой-то человек, вместе с белой собакой выскочивший из пивной лавки. – Маленький Оливер! Ступай домой к бедной матери, щенок ты этакий! Ступай домой!

– Я не знаю их совсем. Я не знаю их. Помогите! Помогите! – кричал Оливер, стараясь вырваться из рук схватившего его человека.

– Помогите! Да, я помогу тебе, негодяй! Что это еще за книги? Украл где-нибудь, а? Давай их сюда!

С этими словами он выхватил книги и ударил ими Оливера по голове.

– О, поделом! – крикнул какой-то человек, выглядывавший из окна на чердаке. – Только этим и научишь их уму-разуму!

– Верно! – сказал плотник с заспанным лицом, поглядывая на человека в окне.

– Это ему же на пользу! – сказали обе женщины.

– И еще получит, – сказал мужчина, вышедший из пивной. Он еще раз ударил Оливера по голове и схватил его за шиворот. – Ступай за мной, негодяй! Сюда, Бельзи, хвати его! Хвати его!

Слабый от недавно перенесенной болезни, ошеломленный ударами и неожиданным нападением, напуганный ворчанием собаки и жестокостью Сайкса, угнетенный сознанием того, что стоящие поблизости люди действительно считают его таким негодяем, каким только что был описан, что мог он сделать, бедное дитя? Наступала ночь, местность населена людьми подозрительными, помощи ждать не от кого, и всякое сопротивление бесполезно. Не прошло и минуты, как его уже тащили по целому лабиринту узких темных дворов, заставляя идти так быстро, что невозможно было расслышать тех криков, которыми он пробовал звать себе на помощь. Да и что могли сделать эти крики, когда поблизости не нашлось никого, кто мог бы ему помочь?

Газ был зажжен везде. Миссис Бэдуин с тревогой в сердце стояла у открытой двери; служанка раз двадцать уже выбегала на улицу, чтобы посмотреть, не идет ли Оливер. Оба старых джентльмена по-прежнему сидели в темной комнате у стола с лежавшими на нем часами.

Глава 16. Что случилось с Оливером после того, как его нашла Нанси

Узкие улицы и дворы закончились большой открытой площадью, на которой в разных направлениях виднелись загородки и другие принадлежности рынка рогатого скота. Дойдя до этого места, Сайкс замедлил шаги: Нанси была больше не в силах идти так быстро, как они шли до сих пор. Повернувшись к Оливеру, он приказал ему взять Нанси за руку.

– Слышишь, что я тебе говорю? – заревел он, видя, что Оливер колеблется и оглядывается вокруг. Они находились в темном углу, совсем в стороне от прохожей дороги. Оливер понял, что сопротивление здесь бесполезно. Он протянул руку, и Нанси крепко стиснула ее в своей.

– Давай мне другую, – сказал Сайкс, схватывая свободную руку мальчика. – Сюда, Бельзи!

Собака взглянула на Оливера и зарычала.

– Видишь ты этого мальчика? – сказал собаке Сайкс, хватая мальчика за горло другой рукой. – Если он только осмелится пикнуть, хватай его. Понял?

Собака снова зарычала и облизнулась, как бы собираясь схватить Оливера за горло.

– Лопни мои глаза, если он не прочь поступить так же, как многие христиане поступили бы на его месте, – сказал Сайкс и взглянул на собаку, как бы желая поощрить ее жестокое намерение. – Теперь, милейший, ты знаешь, что тебя ожидает. Беги, пожалуй, если хочешь… Недолго позабавишься, собака сразу остановит тебя. Ну, двигайся, что ли!

Собака вильнула хвостом в знак того, что поняла данное ей наставление и, взглянув на Оливера, снова зарычала, а затем пустилась вперед.

Они переходили Смитфильд, но будь то даже Гросвенор-Сквер, Оливеру это было бы все равно, потому что он совсем ничего не различал. Темнота ночи усиливалась густым туманом, сквозь который еле-еле мерцали огни в лавках; туман с каждой минутой увеличивался и заволакивал непроницаемой мглой улицы и дома, придавая странному месту еще более странный вид в глазах Оливера и делая состояние его души еще более тяжелым и гнетущим.

Они прошли несколько шагов, когда раздался густой бой церковных часов. С первым ударом спутники Оливера остановились и стали прислушиваться к нему.

– Восемь часов, Билль! – сказала Нанси, когда бой часов прекратился.

– Излишне говорить мне это, я и сам слышу, – ответил Сайкс.

– Не думаю, чтобы они могли слышать, – сказала Нанси.

– Конечно, могут, – ответил Сайкс. – Когда меня словили в день Варфоломея, то не было ни одной пенсовой трубы на ярмарке, которой я бы не слышал. Когда меня заперли на ночь, то весь этот шум и звон громом ходил по старой тюрьме. Я думал, что не выдержу и выпущу себе мозги об железные полосы на двери.

– Бедные ребята! – сказала Нанси, стоявшая лицом к той стороне, откуда раздался перед этим бой часов. – О, Билль, право, они такие хорошие!

– Да, все вы женщины думаете так, – ответил Сайкс. – Хорошо! Они все равно что мертвые, не стоит и говорить об этом.

В этих словах мистера Сайкса слышалась затаенная ревность; он еще крепче сжал руку Оливера и приказал ему идти быстрее.

– Погоди минуту, – сказала девушка, – я не стала бы так быстро бежать, будь твоя очередь быть повешенным, Билль, когда в следующий раз пробьет восемь часов. Я все ходила бы кругом, пока не свалилась бы, будь даже снег на земле, а у меня не было бы даже шали, чтобы прикрыться.

– А какая польза была бы мне от этого? – спросил Сайкс, не отличавшийся сентиментальностью. – Не имей ты возможности доставить мне хороший напильник и двадцать ярдов крепкой веревки, то ты бы ничего хорошего для меня не сделала, хоть там ходи пятьдесят миль или не ходи. Перестань читать проповеди, и пойдем быстрее вперед.

Девушка засмеялась и крепче завернулась в шаль. Но Оливер чувствовал, как дрожала ее рука, и когда он, проходя мимо фонаря, заглянул ей в лицо, то увидел, что оно было смертельно бледным.

В продолжение целого получаса они шли по малопосещаемым и грязным местам, встречая на своем пути очень мало прохожих, да и те, которые им попадались, принадлежали, по-видимому, к тому же классу общества, что и Сайкс. Затем они свернули на какую-то зловонную улицу, почти всю состоящую из лавок, где продавался всякий хлам. Собака бежала далеко впереди, как бы понимая, что здесь ей больше не нужно быть настороже, и наконец остановилась у дверей лавки, которая была закрыта и никем, по-видимому, не занята. Дом совсем ветхий, а на дверях висела доска с надписью: «Отдается в наем». Доска имела такой вид, как будто она висела здесь уже много лет.

– Все благополучно! – крикнул Сайкс, осторожно оглядываясь вокруг. Нанси подошла к дверям, и Оливер услышал звонок. Тогда они перешли на противоположную сторону улицы и несколько минут простояли у фонаря. Послышался шум отодвигаемого засова, а вслед за тем кто-то осторожно открыл дверь. Мистер Сайкс, не соблюдая никаких церемоний, схватил испуганного мальчика за шиворот и поспешно втащил его в дом. Внутри было совсем темно. Они подождали, пока тот, который впустил их, запер дверь на замок и на цепь.

– Есть кто-нибудь? – спросил Сайкс.

– Нет, – ответил голос, показавшийся Оливеру знакомым.

– А старик здесь? – продолжал разбойник.

– Да, – ответил голос, – но только и язычок же был у него сегодня! Думаете, обрадуется вам? Как же!

Манера говорить и голос еще больше показались знакомыми Оливеру, но в темноте он никак не мог рассмотреть лица говорившего.

– Да посвети нам! – сказал Сайкс. – Того и гляди разобьешь себе нос или наступишь на собаку. Ну, тогда, брат, плохо ногам будет.

– Подождите минутку, я принесу свечу, – ответил голос. Слышно было, как говоривший стал спускаться по лестнице. Спустя минуту появилась особа самого мистера Джека Доукинса, знаменитого Доджера. В правой руке он держал палку, на конце которой была укреплена сальная свеча.

Юный джентльмен не удостоил Оливера никаким приветствием и только насмешливой улыбкой показал, что узнает его, а затем, повернувшись обратно, пригласил посетителей следовать за ним вниз по лестнице. Они прошли через пустую кухню, открыли дверь и вошли в низенькую комнату, где пахло землей и где их встретили громким хохотом.

– Ой, ой! – кричал мистер Чарли Бетс, хохоча во все горло. – Вот он! О, встречайте его, вон он! О, Феджин, смотрите на него! Смотрите на него! Я не могу больше… Ловкая штука… Ох, не могу! Ох, держите меня кто-нибудь, не то я умру от смеха!

И с этим неудержимым приступом веселости мистер Бетс покатился на пол и минут пять катался в судорожном припадке радости и экстаза. Затем, вскочив на ноги, он вырвал у Доджера расщепленную палку со свечой и, подойдя к Оливеру, обошел его несколько раз вокруг, внимательно присматриваясь к нему. Тем временем еврей снял с себя ночной колпак и принялся отвешивать поклон за поклоном перед совершенно растерявшимся мальчиком. Что касается Доджера, который был в довольно мрачном настроении, ибо редко поддавался приступам веселости, когда бывал занят делом, то он немедленно приступил к тщательному осмотру карманов Оливера.

– Посмотрите-ка на его платье, Феджин! – сказал Чарли, поднося свечу так близко к новой куртке Оливера, что та едва не загорелась. – Самое тонкое сукно, и какой покрой! Вот так штука! Да и книги еще вдобавок. Джентльмен, да и только, Феджин!

– Несказанно рад видеть тебя, мой голубчик, – сказал еврей, отвешивая поклон с притворной униженностью. – Плутишка наш даст тебе другое платье, мой голубчик, твое ведь праздничное, и ты можешь его испортить. Почему же ты не написал нам, голубчик, что собираешься навестить нас? Мы тогда приготовили бы горячий ужин.

При этих словах мистер Бетс так радостно и громко завизжал, что даже Феджин пришел в веселое настроение, а Доджер улыбнулся. Но когда последний вытащил у Оливера пятифунтовый билет, то трудно было понять, выходка ли Бетса или находка билета так развеселила еврея.

– Эге-ге!.. Это что еще такое? – спросил Сайкс, выступая вперед, когда еврей взял себе билет. – Это принадлежит мне, Феджин!

– Нет, нет, мой голубчик, – сказал еврей. – Мне, Билли, мне! На твою долю книги.

– Так, по-твоему, не мне? – сказал Билль Сайкс, надевая шляпу с решительным видом. – Мне и Нанси, вот и все! Давай же, не то я отведу мальчика обратно.

Еврей замер на месте. Оливер тоже замер, но совсем по другой причине: у него проснулась надежда, что спор этот закончится тем, что его отпустят.

– Ну! Давай, что ли? – сказал Сайкс.

– Это очень худо с твоей стороны, Билль, очень худо, не правда ли, Нанси?

– Худо ли, хорошо ли, – сказал Сайкс, – а деньги давай, говорю тебе. Неужели ты думаешь, что мы с Нанси даром будем тратить драгоценное время и рыскать за всеми мальчиками, которых тебе вздумается заграбастать? Давай сюда, старая падаль, скряга! Ну!

Кончив свою крайне любезную речь, Сайкс без церемоний выхватил казначейский билет у еврея и, равнодушно взглянув ему в глаза, сложил и спрятал пятерку внутрь своего шейного платка.

– Это нам за все хлопоты наши, – сказал он, – за них, собственно говоря, следовало бы получить вдвое больше. Книги можешь оставить себе и читать их, если пожелаешь. А не хочешь, так продай.

– Очень интересно! Очень! – сказал Чарли Бетс, кривляясь на разные лады и делая вид, что читает одну из книг. – Прекрасно написано, не правда ли, Оливер?

Растерянный взгляд, брошенный Оливером на своих мучителей, вызвал новый припадок еще более шумного экстаза у веселого мистера Бетса, одаренного талантом видеть все в забавном свете.

– Они принадлежат старому джентльмену, – сказал Оливер, ломая руки, – доброму великодушному старому джентльмену, который взял меня к себе в дом и ухаживал за мной, когда я чуть не умер от горячки! О, пожалуйста, отошлите их ему назад, отошлите книги и деньги! Держите меня здесь, пока я жив, но, пожалуйста, отошлите их ему назад. Он подумает, что я украл их… И старая леди… И все, которые были так добры ко мне, подумают, что я украл их! О, сжальтесь надо мной и отошлите их ему!

С этими словами, сказанными со всей силой глубочайшего горя, Оливер упал на колени к ногам еврея и в отчаянии ломал руки.

– Мальчик прав, – сказал Феджин, сурово оглядываясь вокруг и морща свои мохнатые брови, – ты прав, Оливер, прав! Они подумают, что ты украл их. Ха, ха! – захохотал он, потирая себе руки. – Лучше этого ничего не придумать. В самое время угадали!

– Разумеется, – ответил Сайкс. – Я сразу подумал об этом, как только увидел его в Клеркенуэлле с книгами под рукой. Все вышло как нельзя лучше. Это наверняка нежносердечные певцы псалмов; иначе они не взяли бы его к себе. Они, конечно, не посмеют разыскивать его из боязни, что им придется обвинять его, а потому он здесь в полной безопасности.

Оливер переводил взор с одного на другого, прислушиваясь к тому, что они говорили; вид у него был совсем растерянный, и он с трудом понимал, что происходит вокруг. Услышав заключительные слова Билля Сайкса, он вдруг вскочил на ноги и, как безумный, бросился вон из комнаты, испуская громкие крики о помощи, которые пронеслись громким эхом по всему старому дому.

– Держи собаку, Билль! – крикнула Нанси, подбегая к двери и запирая ее вслед за евреем и его питомцами, которые бросились преследовать Оливера. – Держи собаку, она разорвет мальчишку в клочки!

– Получит, что заслужил! – крикнул Сайкс, стараясь вырваться из рук девушки. – Отойди прочь, или я размозжу тебе голову об стену!

– Я не боюсь этого, Билль, не боюсь! – кричала девушка, стараясь удержать Сайкса. – Пока я жива, я не допущу, чтобы собака разорвала мальчика.

– Не разорвет! – сказал Сайкс, скрежеща зубами. – Смотри у меня, я живо угомоню тебя, если не отойдешь!

Сайкс с такой силой оттолкнул девушку, что она полетела в другой конец комнаты, и в ту же минуту появились еврей и два его питомца, тащившие за собой Оливера.

– Что случилось? – спросил Феджин, озираясь вокруг.

– Девчонка с ума сошла, – ответил Сайкс.

– Нет, не сошла, – сказала Нанси. Она была бледна и еле переводила дух после вынесенной ею борьбы. – Нет, Феджин, не сошла, не думай этого, пожалуйста.

– Тогда веди себя спокойно, – сказал еврей, злобно поглядывая на нее.

– Нет, не будет этого! – ответила Нанси очень громко. – Не веришь?

Мистер Феджин был достаточно хорошо знаком с нравами и привычками той особенной части человечества, к которой принадлежала Нанси, а потому знал, что в таких случаях, как теперь, не следует больше продолжать с ней разговор. Желая отвлечь от нее внимание всего общества, он обратился к Оливеру.

– Так тебе вздумалось удрать, мой милый, да? – сказал еврей и взял лежавшее у плиты неровное и узловатое полено. – А?..

Оливер ничего не ответил и, затаив дыхание, следил за всеми движениями еврея.

– Хотел позвать кого-нибудь на помощь? Полицию, быть может, да? – говорил еврей, схватывая мальчика за руку. – Я тебя отучу от этого, мой милый барчонок!

Еврей поднял полено и ударил им по плечу Оливера, затем поднял его вторично, но тут Нанси подскочила к нему и, выхватив полено у него из рук, с такой силой швырнула его в огонь, что из печки посыпались пылающие угли и разлетелись по всей комнате.

– Пока я здесь, я не могу видеть этого, Феджин! – крикнула девушка. – Получил обратно мальчика, ну и довольно с тебя! Оставь его в покое. Не трогай. Не то я так отмечу кого-нибудь из вас, что раньше времени попаду на виселицу!

Девушка крепко стукнула ногой по полу, точно собираясь исполнить свою угрозу. Руки ее сжались в кулаки, и она по очереди смотрела то на еврея, то на другого разбойника. В лице ее не было ни кровинки из-за все больше и больше возраставшего в ней бешенства.

– Это еще что, Нанси? – сказал еврей слащавым тоном после небольшой паузы, во время которой он с некоторым смущением переглянулся с Сайксом. – Ты… ты сегодня куда лучше исполняешь свою роль. Ха-ха! И ловко же ты играешь, моя милая!

– Да? – сказала девушка. – Смотри только, чтобы я не переиграла. Тебе же тогда будет хуже, Феджин! Со мной шутки плохи, говорю тебе.

Немногие мужчины рискуют иметь дело с раздраженной женщиной, особенно когда к этому раздражению примешиваются отчаяние и равнодушие к собственной судьбе. Вот почему еврей, увидев наконец, что Нанси действительно дошла до настоящего приступа бешенства, понял, что притворяться дальше опасно. Отступив несколько шагов назад, он взглянул на Сайкса робким умоляющим взором, как бы давая ему этим знать, что теперь наступила его очередь говорить.

Мистер Сайкс понял эту безмолвную просьбу; собственная гордость его в этом случае была заинтересована в том, чтобы немедленно урезонить Нанси и тем самым показать свое влияние на нее. Он начал с того, что разразился целым потоком проклятий и самых отборных ругательств; видя, однако, что они не производят желанного действия на предмет, против которого изрыгаются, он решил прибегнуть к другим, более веским аргументам.

– И что ты думаешь выиграть этим? – спросил Сайкс, приправив начало своего допроса обыкновенным выражением, которое касается одной из наиболее драгоценных частей человеческого лица. Будь это воззвание услышано там, вверху над нами, и исполнись оно хотя бы один раз из пятидесяти тысяч, то слепота сделалась бы самым обыкновенным явлением в мире. – И что ты думаешь выиграть этим? Черт возьми! Да знаешь ли ты, где ты и кто ты?

– О да, я хорошо это знаю! – ответила девушка, истерически хохоча и с притворным равнодушием покачивая головой из стороны в сторону.

– Так вот и успокойся, – продолжал Сайкс с таким видом, с каким он обращался обычно к своей собаке, – не то я сам успокою тебя на долгое время.

Девушка снова засмеялась, и на этот раз еще более истеричным смехом, чем раньше. Бросив поспешный взгляд на Сайкса, она отвернулась в сторону и до крови закусила губу.

– Хороша, нечего сказать, – продолжал Сайкс, с пренебрежением посматривая на девушку. – Выдумала тоже великодушничать и нежничать! Много же выиграет ребенок, как ты его называешь, если ты будешь его другом!

– Боже милостивый, помоги мне! Да, я его друг! – горячо вскрикнула девушка. – Я жалею, что не умерла на улице или не попала на место тех, мимо кого мы проходили сегодня вечером, прежде чем я поймала его. Кто он теперь, начиная с сегодняшнего вечера? Вор, лжец, негодяй, все, что хочешь? Мало ли этого и без побоев тому старому черту?

– Довольно, Сайкс, довольно, – сказал еврей увещевающим тоном и направился к мальчикам, которые внимательно прислушивались ко всему, что говорилось. – Надо быть вежливее, Билль, гораздо вежливее.

– Вежливее! – крикнула девушка, на которую в эту минуту было страшно смотреть. – Вежливее, негодяй! Да, ты был вежлив со мной. Я воровала для тебя, когда была вполовину меньше этого мальчика, – указала она на Оливера. – Вот уже двенадцать лет, как я занимаюсь тем же ремеслом и нахожусь на той же службе. Знаешь ты это? Говори же! Знаешь ты это?

– Ну, полно, полно, – сказал еврей, стараясь говорить миролюбивым тоном. – если это и так, то ведь ты добываешь этим средства к существованию.

– Ага! – ответила девушка и продолжала дальше, выкрикивая каждое слово: – Это мои средства к существованию? А сырые, холодные, грязные улицы – мой дом? А ты тот самый негодяй, который втоптал меня туда много лет тому назад, и будешь держать меня там день и ночь, день и ночь, пока я не умру!

– Будет еще хуже, – сказал еврей, взбешенный этими упреками, – если ты не замолчишь и скажешь хоть единое слово.

Девушка ничего не ответила, но в припадке бешенства стала рвать на себе волосы и платье, а затем бросилась к еврею, как бы собираясь оставить на нем следы своего желания отомстить ему. Но Сайкс схватил ее за руки. Рванувшись несколько раз, девушка вдруг потеряла сознание.

– Ну, теперь она успокоится, – сказал Сайкс, укладывая девушку на пол в углу комнаты. – У нее страшная сила в руках, когда на нее находит такое.

Еврей вытер лицо платком и улыбнулся, чувствуя видимое облегчение, что все наконец кончилось, но ни он, ни Сайкс, ни собака, ни мальчики не увидели в этом ничего особенного, кроме обыкновенного случайного происшествия, присущего их ремеслу.

– Нет ничего хуже, как иметь дело с женщинами, – сказал еврей, – но они очень ловкие, и мы не можем обойтись без них. Чарли, уложи Оливера в постель.

– Я думаю, Феджин, будет лучше не надевать ему завтра эту одежду, – сказал Чарли Бетс.

– Конечно нет! – ответил еврей и засмеялся, как смеялся и Чарли, предлагая ему свой вопрос.