Текст книги "Комната 15"

Глава 13

Я обвожу взглядом обледенелую дорогу. До ближайших домов далеко, они скрыты деревьями, и никто не вышел, чтобы узнать, в чем дело. Человек, называющий себя Бексом, с трудом поднимается на ноги. Я принимаю решение подыграть ему и сделать вид, будто знаю его. Он потирает руку, затем с тревогой осматривает свою машину. Похоже, его больше беспокоит «Воксхолл», чем синяки. Бекс изучает указатель поворота, разбившийся от удара о «Приус», и вмятины на капоте, а я тем временем разглядываю его лицо. Оно добродушное, с темной щетиной. Почувствовав на себе мой взгляд, Бекс одаривает меня удивительно теплой улыбкой.

– Черт, шеф, ну вы меня и напугали, – говорит он и, спустившись в кювет, осматривает передние колеса.

Продолжая вести игру, я говорю, что это он нагнал на меня страху. В темноте я не вижу его лицо. Бекс виновато смотрит на меня и чешет подбородок.

– Да. Извините, – говорит он, этот незнакомый человек, называющий меня своим шефом. – Послушайте, кажется, эта канава неглубокая, и есть надежда вытащить мою машину.

И я помогаю ему подсунуть резиновые коврики под колеса, но все это время не расстаюсь с баллонным ключом. Когда двигатель заводится, Бекс по-детски радуется, издает крик и торжествующе хлопает по рулю. Я подталкиваю машину спереди, и с моей помощью он медленно выезжает задом из кювета на дорогу. По большей части констебль проявляет выдержку и практичность, но затем вдруг делает нечто совершенно безрассудное – слишком резко нажимает на газ, выбрасывая из-под колес фонтаны снега и льда, едва не сбивающие меня с ног. Я ору на него и отскакиваю в сторону. Он весело приносит свои извинения.

Беглый осмотр показывает, что машина Лоры получила меньше повреждений. Правое переднее крыло погнулось, зажав колесо: наверное, именно поэтому я не смог тронуться с места. Злясь на себя, просовываю баллонный ключ между колесом и крылом и отжимаю крыло. Насколько я могу судить, с колесом всё в порядке, однако, когда я завожу двигатель, слышится крайне неприятный грохот. Я высовываюсь из машины и говорю, что на «Тойоте» далеко не уеду.

– Ничего страшного, шеф, – успокаивает меня Бекс. – Я вас отвезу. «Вокс» в полном порядке. – Он с любовью хлопает красную машину, словно родитель, гордящийся своим ребенком.

– Он тебе нравится? – спрашиваю я.

– Я купил его на первую зарплату в полиции. Ни разу не доставлял мне никаких хлопот. – Бекс ловит на себе мой взгляд. – Чего я не могу сказать про свою работу. – Он тепло улыбается. Похоже, его настроение меняется с каждой минутой, как у ребенка.

Я не хочу бросать «Приус» здесь, в безлюдной глуши, но Бекс обращает мое внимание на то, что мы недалеко от автосервиса в Саут-Миммс, и нужно только как-нибудь туда добраться. Превозмогая боль, я забираюсь в машину, дожидаюсь, когда Бекс развернет «Воксхолл», и мы трогаемся в обратном направлении. Силуэт Бекса смутно виднеется впереди, время от времени освещаемый фарами встречных машин. Где-то через милю я вижу, как его голова поворачивается: он смотрит влево вниз. Еще через четверть мили это повторяется снова.

Я достаточно близко к «Воксхоллу», чтобы разобрать номерной знак. В двадцать минут четвертого утра машин на дороге почти нет, даже здесь, поэтому я нахожу безопасным достать свой рабочий телефон и, управляясь с рулем одной рукой, пробить номер по базе данных. Возвращается ответ: машина зарегистрирована на детектива-констебля Бехзада Парвина.

Я ищу имя «Бекс» в списке контактов на своем телефоне. Оно в нем есть. Повинуясь порыву, я вызываю этот номер и вижу, как голова Бекса опять поворачивается. Значит, тогда он тоже говорил по телефону. Констебль отвечает. Я спешно придумываю какой-то пустяковый вопрос и завершаю разговор.

«Приус» издает какие-то нехорошие звуки, и я испытываю облегчение, когда мы выезжаем на М-25 и прямо перед Саут-Миммс сворачиваем на просторную стоянку, залитую светом фонарей. Я останавливаюсь рядом с Бексом и оставляю на лобовом стекле карточку Службы столичной полиции, чтобы «Тойоту» не забрали на штрафстоянку. После чего открываю дверь «Астры». Левое переднее сиденье завалено обертками из-под сэндвичей, смятыми бумажными стаканчиками и номерами «Мейл»; с заразительной улыбкой и еще одним извинением Бекс сгребает все и бросает на заднее сиденье. Похоже, извиняться этот парень умеет.

– Куда теперь, шеф? – спрашивает он.

Я называю ему адрес, не уточняя, что там живет мой отец, и Бекс не показывает, что узнал его. Вместо этого он вводит адрес в навигатор, закрепленный на приборной панели, выруливает со стоянки и снова направляется на север.

У него добродушное лицо, большие руки, густые черные брови и теплые манеры большой дружелюбной собаки. Я мысленно представляю себе, как легко у него получается заставить людей расслабиться и заговорить, однако по-прежнему не знаю, можно ли ему доверять. Поворачиваюсь к нему.

– Ты следил за мной. Это что еще за хренотень, твою мать?

Бекс смущенно молчит.

– Ты сказал, что тебе приказал старший детектив-инспектор Гарднер. Я тебе не верю. Я не верю, что мой босс приказал тебе следить за моей машиной.

– Это правда, сэр. В определенном смысле.

Я отмечаю почтительное «сэр». Что это – знак уважения или же Бекс хочет усыпить мою бдительность?

– Что означает «в определенном смысле»?

Бекс обгоняет грузовик и смотрит на меня.

– Я пришел на службу в десять вечера и разбирал бумаги в дежурке, когда позвонил Джерри… старший детектив-инспектор Гарднер – и сказал, что вы подверглись нападению, после чего исчезли. Ему нужен был надежный человек, чтобы присмотреть за вами.

– Он так сказал?

– Я тотчас же примчался к вашему дому, по дороге едва не столкнувшись с парой ночных автобусов.

У него мягкий голос, с южно-лондонским акцентом, и тихий, так что временами мне приходится наклоняться к нему, чтобы расслышать его слова. Я машу рукой, приглашая его продолжать.

– Когда я туда приехал, все было темно. Затем я увидел, как вы раздвинули шторы и выглянули на улицу. Я доложил Джерри, что вы дома. Собрался было зайти к вам домой и поговорить с вами, но тут вы вышли на улицу и сели в «Приус». Я решил поехать следом за вами, на тот случай, если вам понадобится помощь. Но как же вы меня напугали! Там, на дороге… Когда я решил, что вы меня не узнали.

Он снова бросает на меня взгляд. Мне хорошо знакомо такое выражение лица. Я видел его у многих молодых полицейских. В нем сквозит нетерпеливое рвение. Бекс похож на большого лохматого лабрадора, которому только и хочется, что быстро бегать и еще чтобы его гладили.

– Ты кому-то звонил, – говорю я, ловя себя на том, что тоже начинаю говорить тихо. – Ты звонил кому-то из машины, только что, когда мы ехали в Саут-Миммс.

– Я никому не звонил, – говорит Бекс.

– Я всё видел. Я видел, как ты смотрел вниз.

– Я отправил текстовое сообщение. Доложил Джерри Гарднеру, что мы встретились.

– А второй раз? Ты опускал взгляд дважды.

Бекс улыбается и качает головой:

– Я же должен был проверить, что пришел ответ, правильно?

Я молча жду, не зная, верю ли хоть единому его слову. Бекс смотрит на мои руки. Непроизвольно я также опускаю взгляд. Сквозь пластырь просочилась кровь.

– Шеф, вам неплохо бы наложить швы, – говорит Бекс.

– На сегодня с меня больниц достаточно, – я качаю головой.

Смотрю детективу-констеблю Бехзаду Парвину в глаза и по-прежнему не могу определить, на чьей он стороне, но, с другой стороны, сколько еще я смогу обходиться совсем один? В салоне стоит удушливая жара, и мне отчаянно хочется потянуться, но, когда я делаю так, это не помогает. Снова выпрямляюсь. Человек, называющий себя Бексом, не говорит больше ни слова, полностью сосредоточившись на дороге.

Еще через несколько миль я вижу, как он сворачивает на погруженную в темноту полосу торможения, затем на погруженную в еще большую темноту второстепенную дорогу. «Воксхолл» начинает карабкаться в такой крутой подъем, что я тревожусь, хватит ли сцепления покрышек, но Бекс, похоже, абсолютно уверен в своей старой потрепанной машине и с воодушевлением нажимает на газ. Мы проезжаем выцветший знак фруктового сада, припорошенный снегом. Затем – ярко светящийся указатель стоянки для передвижных домов: «Зеленая роща: доступное решение жилищной проблемы». Он оставляет плывущее в ночной темноте остаточное изображение, печальный мигающий негатив рекламы доступного жилья.

Мы сворачиваем на обледенелую дорожку, освещая лучами фар два ряда домиков. Самые внушительные похожи на небольшие коттеджи, с крыльцом и ухоженными растениями, согнувшимися под снегом. «Доступные решения жилищной проблемы» немногим лучше поставленных на стоянку передвижных домов. Я прошу Бекса остановиться в дальнем конце, у автофургона, тускло освещенного дежурной лампой. Рядом стоит ржавый зеленый «Рено Меган». Вот здесь живет мой отец, с тех самых пор как уволился из полиции.

Бекс глушит двигатель и тянется к двери, но я кладу руку ему на плечо, останавливая его.

– Оставайся здесь.

Вид у Бекса недовольный, но я оставляю его в машине и с трудом хромаю по обледенелой дорожке.

* * *

Дверь открывается в то самое мгновение, когда я нажимаю на звонок, и появляется лицо Пола, серое в ночной темноте. Он медлит, словно ждет, что я что-то скажу, но я молчу, и он отступает в сторону, пропуская меня. Вот только в дверях тесно, поэтому Пол без улыбки втягивает живот.

Я протискиваюсь мимо него в комнату, и он следует за мной, сопя носом. Просторные джинсы, старая мешковатая футболка; отец выглядит более грузным, чем я его помню, и более сгорбленным. Он указывает своей толстой рукой на потертое кресло, и я удивляюсь тому, с какой готовностью опускаюсь в него, как у меня по-прежнему все болит, какой туман все еще стоит у меня в голове. Пол предлагает мне выпить. Я прошу крепкий чай и жду, пока он втискивается в крохотную кухоньку. И снова чувствую нарастающее беспокойство. Что такого знает Пол, чего не знаю я? Кем мы были друг другу в течение последних полутора лет?

Но, по крайней мере, его неподвижный дом ничуть не изменился. Сколько уже лет живет здесь мой отец, но он по-прежнему ведет себя словно иностранный турист в незнакомой стране. Все его имущество кажется временным. Тут и там я вижу безделушки, среди которых вырос. Пластмассовая Пизанская башня из какого-то давным-давно забытого отпуска, вазочка со стеклянными фруктами, которую любила моя мать, но только с нее уже очень давно не вытирали пыль.

Пол возвращается с полицейской кружкой для меня и банкой пива для себя и плюхается во второе кресло. Он внимательно наблюдает за мной, хотя внешне это незаметно; глаза у него вроде бы слезящиеся, а взгляд рассеянный. Пол держит меня своим периферийным зрением. Это один из приемов, которому я научился у него.

Почему ему? Ну почему, во имя всего святого, вчера вечером я позвонил именно ему?

– Ты содержишь свое жилье в порядке, – говорю я, решив сохранять внешнюю непринужденность.

– Дела у меня идут нормально, – говорит Пол, дергая за кольцо-открывашку и разглядывая банку так, словно в ней заключен смысл жизни. – Следить за своим домом я умею. И я работаю. Хочешь мою визитную карточку?

На самом деле я помню, что у меня как-то была его карточка: ее взял на конференции по безопасности констебль, вместе с которым я работал в другом участке. Уволившись из полиции, Пол преподнес себя частным советником по безопасности; его услугами пользовались бизнесмены, считавшие, что по той или иной причине они нуждаются в дополнительной безопасности – англичане, русские, китайцы и кто там еще. Также отец время от времени подрабатывал во второсортных клубах, присматривая за вышибалами и дежуря на входе. Те, у кого не всё в порядке с законом, любят иметь на своей стороне тех, у кого есть связи в полиции. Они рассуждают, что в этом случае их могут предупредить об облаве или в случае необходимости замолвить за них словечко.

Иногда, как я слышал, отцу звонили те, кто находился по ту сторону закона, – скажем, мелкий торговец наркотиками, решивший завязать, или шлюха, которой угрожал ее сутенер и которой требовалась помощь более неофициального характера. Пол по-прежнему наводил на людей страх одними своими габаритами.

И вот он рассматривает мои руки, лицо и шею так, будто только что их заметил.

– Наверное, тебе больно.

– Не так, как могло быть. – На самом деле шея разболелась сильнее, но я не собираюсь ему об этом говорить.

Пол медленно кивает. Ни один его сын, никто, носящий фамилию Блэкли, никогда не станет нытиком, и даже сейчас я нахожу детское удовлетворение в том, что он заметил мой стоицизм.

– И все же тебе нужно показать свои раны.

– Ты ждал моего звонка, – говорю я, меняя тему. – Ты нисколько не удивился. – Слежу за его реакцией. Я отчаянно стремлюсь ухватиться за что-нибудь, что позволит мне разобраться в происходящем, но это всё оказываются тонкие соломинки.

Легкая усмешка доходит почти до свинячьих глазок отца.

– Я не был уверен, – говорит он. – Я думал, что ты можешь позвонить, но ты мог и не позвонить.

– После того, как я звонил вчера вечером.

Пол изучает меня долго и пристально.

– После этого, – соглашается он, приподнимая банку с пивом. Встает с хриплым присвистом и достает из буфета плитку темного шоколада. – У меня к этому времени просыпается голод. Я полагал, такое происходит, когда становишься старым. Я имею в виду, очень старым.

– Похоже, на тебя жор напал.

Издав короткий смешок, Пол снова опускается в кресло.

– Что, теперь переходим на шутки?

Я не знаю, что на это ответить. Насколько я помню, вот уже несколько лет мы не поддерживали никаких отношений. Но едва ли по моей вине. Я отцу ничего не сделал; если что, произошло обратное. Пол пытался помешать мне пойти на службу в полицию, а то, как он уволился, никак не способствовало моей карьере. Поэтому я просто пожимаю плечами и говорю:

– Почему бы и нет?

Пол с воодушевлением откусывает прямо от плитки и стряхивает с живота шоколадные крошки. И ждет. Я понимаю, что он встревожен моим видом, хотя отец всегда мало выражал свои чувства. Я же хочу прямо спросить у него, почему я звонил ему вчера вечером, но тогда мне придется выложить ему все про мою память. Правда может быть опасной. Ее может использовать как оружие даже мой отец. Вместо этого я осторожно интересуюсь, звонил ли ему Джерри. Пол кивает и говорит:

– Да, весь вечер сплошные звонки. Ты, Джерри и другие…

Я старательно обхожу вниманием «и других», незаметно подброшенных в качестве приманки. Просто киваю и спрашиваю, что сказал Джерри, и отец говорит, что тот позвонил после того, как я пропал из больницы. Он отпивает глоток пива, и несколько капель стекают ему на подбородок. У меня такое ощущение, будто мне опять восемь лет и я сейчас получу взбучку.

– Джерри просил перезвонить, если ты объявишься. Но я пока что не звонил.

Я откидываю голову назад на жесткий подголовник.

– Почему?

– Сперва я хотел поговорить с тобой.

Пол не выказывает никаких чувств, но этим он всегда владел хорошо. Это часть его методики ведения допросов, чему я также научился у него. Оставаться бесстрастным. Холодным. Ничего не выказывать, ничего не говорить, и собеседник не выдержит и начнет сам заполнять паузы. Выполнит за тебя твою работу.

– Что происходит? – говорит Пол, и его маленькие глазки сверлят меня насквозь.

Я подозреваю, что он уже сам догадался, но, с другой стороны, именно такое впечатление он и хочет на меня произвести. У меня не остается выбора. Я встаю и подхожу к окну. Вижу невдалеке Бекса, который по-прежнему сидит в своей машине, отвернувшись в противоположную сторону.

– Я потерял время. – Оборачиваюсь к Полу. – Словно меня там никогда не было. Какие-то вещи я не помню. Я не помню, что звонил тебе вчера.

Ну вот, я наконец высказал это. Смутно жду, что отец рассмеется или встанет и отвесит мне затрещину, однако он не делает ни того ни другого. Просто откусывает еще один кусок шоколада.

– Как давно? – спрашивает он. – Сколько ты не помнишь?

– Думаю, полтора года. – Снова сажусь и закрываю глаза. Я испытываю облегчение от того, что высказался. Обратился за помощью к отцу после стольких лет. – Я не знаю, что делать. Восемнадцать месяцев бесследно исчезли. С августа позапрошлого года, после того как я перевелся в Кэмден, и до самого вчерашнего вечера. Я бродил по Кентиш-Тауну, у меня раскалывалась голова, на мне была незнакомая одежда, я обнаружил, что дом, в котором жил, снесли, а затем приехал в дом, который никогда прежде не видел. – Я открываю глаза. – Не говори Джерри.

Пол ровным голосом сообщает, что я могу на него положиться: он будет держать рот на замке, твою мать.

– Ты сказал Лоре?

Я киваю.

– Итак, скажи, зачем я звонил тебе вчера вечером?

Пол поднимается на ноги, тяжело дыша от усилия, и идет на кухню. Берет еще одну банку пива и предлагает мне, но я качаю головой.

– Ты не помнишь?

– Ничего. Что мне было нужно?

Отец с силой захлопывает дверцу буфета.

– Ты правда хочешь знать?

– Что мне было нужно, твою мать? Или я даром потратил время, притащившись сюда?

– Ты звонил насчет двух медсестер.

– Медсестер?

– Медсестер. Какие бывают в больницах.

Я ничего не понимаю.

– Как гром среди ясного неба. Ты позвонил мне впервые – за сколько, дьявол? Голос у тебя был безумный, будто ты спятил.

– Что я сказал?

Пол обдумывает мой вопрос.

– Что эти две женщины в опасности. И ты должен их спасти. – Он снова скрывается за углом, и наступает полная тишина. Я уже собираюсь вскочить и последовать за ним, но он возвращается, открывает банку и отпивает большой глоток.

– Что именно я сказал? Дословно.

– Странно все это, – говорит отец, облизывая пену с губ. – Росс, ты правда не помнишь?

– Ничего.

Пол встает и смотрит на меня поверх банки с пивом.

– Вот что ты сказал: ты должен их спасти. Кто-то собирается их убить.

– И?.. – Я вопросительно смотрю на него.

– Ты не знаешь, где они. И думал, что я тебе подскажу.

– Почему именно ты?

– Ты не доверял тем, кто в участке.

– Что это может означать? – Но мы оба понимаем, что существует лишь одна причина, почему я не доверяю тем, кто в участке. Мне становится еще страшнее, чем прежде, но я должен узнать больше. – Так что насчет этих медсестер? Ты мне помог? Смог что-нибудь выудить в обширной базе данных у себя в голове?

Пол глубоко вздыхает. У него одутловатое лицо, глаза стали красными.

– Ты смог назвать только одну из них, Росс.

– И?..

Он смотрит мне в глаза.

– Я о ней слышал.

– Как ее зовут?

Вагончик скрипит. Вдалеке слышится гудок поезда. И Пол называет мне то имя, которое я боялся услышать. Имя убитой медсестры в гостинице. Эми Мэттьюс.

Глава 14

Пол выжидающе смотрит на меня, и я ловлю себя на том, что непрерывно стучу себя по колену пустой кружкой. Ставлю ее на пол рядом с пачкой старых номеров «Полицейского вестника».

Я всегда хотел стать полицейским. Помню, как следил за Полом, снявшим форму и перешедшим в следственный отдел, и Джерри Гарднером, продвигающимся по служебной лестнице следом за ним. Я витал в облаках и был уверен в том, что это мой жизненный путь. Я не пропускал ни один полицейский сериал, который показывали по «ящику»: «Синие мундиры», «Управление полиции Нью-Йорка», «Хилл-стрит» и все остальные. Когда мне было шесть лет, я даже попросил на Рождество полицейскую форму. Хотя сейчас никому об этом не стану рассказывать.

Семь месяцев спустя я нашел свою форму, выброшенную на помойку. Кто-то засунул ее в мусорный бак. Это был мой день рождения, дело было в июле, ярко светило солнце, и я нашел свою форму засунутой в самый грязный бак, насквозь провонявшую тухлым мясом и скисшим вином.

* * *

Ветер набирает силу, ударяя в окна фургона у меня за спиной, завывая в щелях рам. У меня перед глазами стоит труп в номере в гостинице с жутким немигающим взглядом, устремленным на дверь. Затем я спрашиваю у Пола, что он мог рассказать мне об Эми Мэттьюс, и он, подумав немного, отвечает, что после разговора со мной сделал пару звонков и перезвонил мне, выложив все, что ему удалось узнать.

– Это заняло минут десять.

– И что ты мне рассказал?

Пол сопит носом и вытирает рот.

– Я видел ее где-то с год назад, когда сопровождал клиентов-китайцев, решивших немного поразвлечься. Она наведывалась в один подпольный притон в наших краях, покупала кокс. То-сё…

– Год назад? И с тех пор ты ее больше не встречал?

– Ну, было несколько раз.

– Где?

– Это допрос, Росс?

– Пока что ты единственный, кто может мне помочь. Мне бы очень хотелось, чтобы все было по-другому. Поверь, я не хочу сидеть здесь и задавать тебе вопросы. Почему я решил, что ты должен ее знать?

Пол задумчиво смотрит на меня.

– Она подрабатывает в одном медицинском агентстве. Дает консультации местным шлюхам и наркоманам. Клиника сексуального здоровья, что-то в таком духе. Скажем так: у нас с ней были общие знакомые.

Он умолкает и отпивает глоток.

– Ты продавал ей кокс?

– Нет, твою мать! У меня еще осталась капля чувства самосохранения.

Я спрашиваю, где Эми Мэттьюс могла покупать кокаин, и Пол печально качает головой:

– Я не знаю, где она достает его сейчас. Тот притон, где я ее видел, вскоре прикрыли. Но когда я упомянул о том, что она ходила в подпольный клуб, ты ничуть не удивился. Сказал мне, что на прошлое Рождество проводил облаву в одном таком.

– Я решил, что это был тот же самый?

– Ты ничего не сказал. Просто положил трубку. Я также не помню, чтобы ты сказал «спасибо». – Он кисло усмехается.

Я словно в тумане пытаюсь переварить информацию.

– Вчера вечером меня вызвали в одну из гостиниц. Рядом с Кингс-Кросс. Одна мертвая женщина. Это была она. – Я достаю сотовый телефон и протягиваю Полу, показывая фотографию трупа Эми Мэттьюс. – Взгляни.

– Что я, мертвецов не видел…

– Нет, ты посмотри. Что ты видишь?

– Я знаю, ее застрелили и… – Пол слегка морщится. Ему неприятно смотреть на труп. Наверное, за время службы в полиции он повидал их сотни, но, должен признать, у этого более жуткий вид, чем у большинства.

– Присмотрись хорошенько, – говорю я. – Дешевое старое платье, шерстяной свитер и сапоги-«дутики». И никакой косметики.

– Я всё вижу и понимаю, что ты хочешь сказать. Чем бы она там ни занималась, к клубу это не имеет никакого отношения.

– Так чем она там занималась?

Пол ничего не отвечает. Я снова закрываю глаза. Ветер воет громче, порез у меня на шее пульсирует болью.

– Почему я считал, что ей угрожает опасность? Я ее нашел? Я получил вот это, пытаясь ее спасти?

– Все со временем вернется, – ворчит Пол.

– Ты думаешь? – Я тут что-то недопонимаю. – Ну, а вторая?

– Какая вторая?

– Ты сказал, я говорил тебе про двух медсестер. Одну убили. Что со второй?

– Ты назвал мне только одно имя.

– Пол, напрягись. Я хоть что-нибудь говорил о второй?

– Ровным счетом ничего. – Он ставит пустую банку на стол.

– Твою мать, если я пытался разыскать двух медсестер, я должен был сказать что-то о второй. Кто она? Где может быть? Думай! – Мне хочется хорошенько его встряхнуть. – Эта медсестра в опасности. Возможно, тот, кто убил Мэттьюс, еще не нашел ее.

Пол молча пожимает плечами, и его благодушие злит меня еще больше.

– Ты больше ничего не можешь мне сказать? Я не хочу войти в другой гостиничный номер и обнаружить еще одну женщину, разбрызганную по стенам!

Но я сознаю, что в этом нет смысла. Я получил от отца все, что мог. Встаю и направляюсь к двери, затем оборачиваюсь и смотрю на него, сидящего в заплесневелой голой комнате жилого прицепа.

– С тобой точно всё в порядке? – спрашиваю я. – Тебе ничего не нужно?

– Я не настолько старый. Я еще умею выходить в интернет и брать напрокат видеодиски.

Я открываю дверь, и мне в лицо дует холодом.

– Я когда-либо упоминал коппера[2]2
  Одно из прозвищ полицейских, пришедшее в Англию из США.


[Закрыть] по имени Бекс?

– Да. Это твоя правая рука.

– Ты когда-нибудь с ним встречался?

– Всего раз десять. Это он сейчас сидит на улице в красном «Воксхолле», стараясь не отморозить яйца.

Я оборачиваюсь.

– Определенно, сам он говорит именно это. Я ему доверяю?

– А ты правда ничего не помнишь, да? Этот парень умрет за тебя. Пусть вид у него не ахти, но я не встречал коппера, которому доверял бы больше.

Я по-прежнему сомневаюсь.

– Тот человек, который напал на меня в больнице, который пытался меня убить – он знал, кто я такой. Но о том, что я в больнице, были в курсе только в полиции.

– А что насчет персонала больницы? Они тоже знали, что ты там.

Я ежусь.

– Ты всегда учил меня выбирать самый простой ответ.

– Я, нах, никогда тебя ничему не учил. По крайней мере, по своей воле.

Я задумываюсь над ответом. В конце концов, я по-прежнему полицейский, а Пол – нет. Я – единственный Блэкли, оставшийся в полиции, хотя отец всячески этому противился. Но опять же, я знаю, что он гордится моими успехами и достижениями, хотя скорее умрет, чем признается в этом. И, несмотря ни на что, он мой отец.

Поэтому я ничего не говорю, а просто выхожу на улицу и закрываю за собой дверь.

* * *

Пока человек, называющий себя Бексом, выезжает со стоянки жилых прицепов, я втискиваюсь в угол и, откинув голову на петлю ремня безопасности, присматриваю за ним. Несмотря на боль, усталость и постоянный страх, что я схожу с ума, я постепенно снова начинаю соображать. Где-то тут есть ответ на то, что происходит. Бекс спрашивает, куда ехать. Мне нужно время, чтобы подумать, поэтому я говорю просто:

– В город. Быстро.

Хотя, когда мы снова выезжаем на А-1, еще по-траурному темно, движение становится более оживленным: первые немногочисленные грузовики, развозящие товары по магазинам, и те, кому даже в воскресенье нужно ехать на работу. Всевышний отвел этот день на отдых и молитвы. Отдыха я не вижу и задаюсь вопросом, что такое молитва. Рефрижератор везет мороженые продукты в супермаркет. Бензовоз везет горючее на заправку. Я проникаюсь завистью к ортодоксальным иудеям и адвентистам Седьмого дня за их веру в особый день. Это как Рождество, но только на каждой неделе. Наверное, должно быть что-то убаюкивающее в закрытых магазинах, поставленных на прикол машинах. В сознании того, что где-то есть кто-то, кто по-прежнему выкраивает время на то, чтобы не делать деньги.

Выпавший ночью снег замерз и стал жестким, и я чувствую, как опасно проскальзывают колеса, когда Бекс входит в повороты.

– Я хочу, чтобы ты сейчас связался с участком, – говорю я. – Мне нужно, чтобы ты выяснил, не было ли этой ночью нападений на других женщин.

Бекс бросает на меня удивленный взгляд.

– Вчера вечером в гостинице у Кингс-Кросс была застрелена женщина. Я хочу знать, не было ли других подобных случаев.

– Вы не хотите объяснить, в чем дело?

– Нет.

– Вы сейчас встречались со своим отцом?

– Да. Звони.

Бекс чешет затылок, затем набирает номер, а я закрываю глаза и пытаюсь рассуждать. Опасность угрожает второй медсестре, и если она еще жива, я не знаю, сколько у меня времени на то, чтобы ее спасти. Возможно, уже слишком поздно. Возможно, она уже лежит в другой комнате, подобно Эми Мэттьюс, мертвая или истекающая кровью. Я ее подвел, потому что я ничего не помню. От этой мысли мне становится плохо.

Бекс заканчивает разговор. Как всегда, несколько женщин, поколоченных своими дружками, изнасилованная проститутка и обычные субботние семейные разборки, но, помимо Эми Мэттьюс, больше ничего. Мы подъезжаем к Саут-Миммс, где оставили Лорин «Приус».

– Не хотите остановиться и заняться вашей машиной? – спрашивает Бекс, сбрасывая скорость перед съездом на стоянку.

– Гони в город как можешь быстрее.

– Никаких проблем, сэр. Я обожаю работать таксистом.

Не обращая на него внимания, я достаю записную книжку, намереваясь занести в нее все, что мне известно на настоящий момент, но после «Мэттьюс» и «Вторая медсестра?» я останавливаюсь, чувствуя себя глупо. Я не знаю об этих женщинах ничего помимо того, что мне рассказал Пол. Что Эми Мэттьюс посещала подпольный притон. Я пишу: «Притон».

– В декабре мы нагрянули в один притон… – начинаю я.

Бекс не отрывает взгляда от дороги.

– В «Одиночество»?

– В «Одиночество». – Я записываю название в надежде на то, что это оживит какие-нибудь воспоминания. Подобные подпольные клубы без лицензии живут недолго. У них нет вывески над входом, нет страницы в интернете, они не значатся ни в одном справочнике. Сейчас клуб устроили в здании заброшенной фабрики, а через месяц он уже будет в убогом подвале в противоположном конце города. Полиция их закрывает, а через считаные дни они появляются снова. Но это название для меня ничего не значит. – Я хочу, чтобы ты выяснил, куда он перебрался сейчас.

Все внимание Бекса поглощено тем, чтобы обогнать мотоциклиста. Наконец он отвечает, раздельно выговаривая слова:

– Но нам же это известно, шеф. Мы установили это четыре недели назад. – Он бросает на меня взгляд. – Вы сказали мне притормозить и никому ничего не говорить, поскольку вам показалось, что в прошлый раз их заранее предупредили.

– Вези меня туда, – говорю я, и Бекс снова оглядывается на меня, но ничего не говорит.

Мы въезжаем в пригород; я смотрю на мелькающие мимо дорожные знаки. Опасность угрожала двум женщинам. Одна из них мертва. К этому причастен кто-то из участка. Мне нужна помощь, но кому я могу доверять? Начиная с этого человека рядом со мной, который называет меня шефом. Я вижу его смуглую кожу, темные волосы на затылке. Кто он? О чем думает? О чем таком не говорит, что я должен знать?

Конечно, вдруг осеняет меня, если Бекс не тот, за кого себя выдает, я, возможно, помогаю убийце найти следующую жертву.

– Всякий раз, когда идет снег, отец рассказывает про то, как они шли по горам, когда бежали из Ирана, – неожиданно говорит Бекс, словно догадавшись, что я думаю о нем. Он на скорости обгоняет грузовик с мебелью из Шотландии и говорит о том, как у его родителей при шахе была фабрика, выпускавшая ремни и кожаные сумки. Похоже, Бекс выкладывает этот эпизод истории своей семьи в качестве примирительного жеста. А может быть, ему кажется, что если он откроется мне, я откроюсь ему. Это трюк бывалых рецидивистов: выкажи человеку свое доверие, и он ответит тебе тем же.

– Затем случилась революция, – продолжает Бекс, не обращая внимания на то, что я и не думаю ему отвечать. – Родители мои были совсем молодыми, только-только поженились, но отец быстро прославился своей нелюбовью к новым парням и решил бежать, пока не поздно. Они с матерью шли через горы, вдвоем, почти без всего. Приехав сюда, брались за любую работу, какую им предлагали, откладывали каждый свободный пенни – и наконец купили газетный киоск в Норт-Финчли. Они любили Маргарет Тэтчер и до сих пор мечтают о том, чтобы их единственный сын когда-нибудь вернулся в Исфахан и продолжил выпускать кожаную продукцию. – Смешок. – Печально, но у меня никогда сердце не лежало к бизнесу, – говорит он после небольшой паузы и, оторвав одну руку от руля, изображает виноватый жест.