Текст книги "Комната 15"

Глава 11

Я залезаю обратно в такси, стараясь не поддаваться панике. В тот самый момент, когда я уже считал, что оказался дома и в безопасности, кошмар снова вернулся. Открываю в телефоне адресную книгу и набираю «Дом», но теперь смотрю на номер и с ужасом понимаю, что это вовсе не мой телефон. Где дом? Где Лора?

– Ты только не блевани у меня в машине, – бросает через плечо водитель, снова включая счетчик.

– Я не пьяный! – кричу я в ответ.

– Ну конечно. – Он самодовольно принимается хрустеть пальцами. – Твой дом украли? Ты хочешь, чтобы я вызвал полицию?

– Офигеть как смешно… А ты хочешь, чтобы я написал заявление, что ты берешь сверх счетчика?

Это заставляет таксиста умолкнуть. Он закрывает глаза и ждет. Я в отчаянии вытряхиваю на сиденье содержимое своего бумажника. В нем мятая глянцевая фотография Лоры, которую я никогда раньше не видел: она сидит, закинув ногу на ногу на палубе круизного лайнера, смущенно улыбаясь в фотоаппарат. Это путешествие я также забыл? Я в ужасе, оттого что мой мозг вышел из-под контроля. А вот мои водительские права. Но тут что-то не так. Адрес на них не тот, который я знаю. Это в Стэнморе. Я стучу по стеклянной перегородке и показываю права водителю.

– Знаете, как туда доехать?

– Твою мать! – восклицает он и качает головой, снова включая передачу.

Мне нужен свежий воздух. Опустив стекло, я откидываюсь назад и перебираю, что еще помню. Это словно дневник с вырванными страницами или рана, которая то заживает, то снова открывается. Я приказываю себе успокоиться. Все это скоро будет разрешено, если я разберусь, что к чему.

Закрываю глаза и стараюсь вернуться назад. Что было сегодня – нет ничего. Как я уходил из дома, прощался с женой – по-прежнему пустота. Я нахожу лишь непроницаемый мрак, похожий на туман ночью – стирающий все в моей жизни за последние полтора года. Я в ужасе. Что еще я потерял?

* * *

Уже четверть третьего ночи, когда такси высаживает меня в темноту перед одиноко стоящим домом в Стэнморе – квадратным и без изысков. Снег идет не переставая, покрывая аккуратный садик перед крыльцом. Это адрес с моих прав. Я плачу водителю сверх счетчика и вылезаю из машины. Уже собираюсь попросить его подождать на тот случай, если и это ошибка, но прежде чем успеваю заговорить, он разворачивается и уносится прочь.

Ступая осторожно, я прохожу по дорожке, достаю незнакомые ключи, которые до того нашел в куртке, и пробую вставить один в замок. Он легко входит в скважину. Я не знаю – то ли испытать облегчение, то ли прийти в ужас. За входной дверью нахожу погруженный в полумрак коридор, дорогой паркетный пол, сияющий в ночных отсветах, запах сосновой мастики, нарциссы в вазе на низком столике – и не узнаю ничего из этого. Закрываю за собой дверь – ожидая, что какой-нибудь незнакомец выйдет ко мне и спросит, с какой стати я проник в его дом.

Прямо передо мной лестница. Две двери слева закрыты. В открытую дверь справа я различаю гостиную, модный диван и кофейный столик перед большим телевизором. Рядом со мной небольшой кабинет. Везде царит безупречный порядок, но в кабинете полный разгром – ящики выдвинуты, бумаги разбросаны по полу.

Наверху скрипит половица – звук тихий, но безошибочный. Я быстро оборачиваюсь. Кто-то наблюдает за мной с лестничной площадки.

– Росс?

– Лора? – говорю я.

Она зажигает свет. Как же хорошо ее видеть…

Лора в халате, контрастирующем с цветом ее кожи. Она свешивается через перила.

– Проклятье! Что с тобой случилось? – Исчезнув на минуту, возвращается и спускается вниз с коробкой лейкопластыря.

– Все в порядке, Лоло.

Лора открывает одну дверь слева – как оказалось, в ванную – и включает воду.

– Я беспокоилась о тебе, – говорит она.

– Извини. Я оставил сообщение на автоответчике.

– И эти сообщения, Росс, они… я даже не знаю. Голос у тебя был какой-то странный. Твою мать, сегодня вечером ты выскочил из дома, не сказав ни слова, и вот вернулся весь в крови…

Опять я вижу перед собой пустоту. Не могу вспомнить того, что сделал. Лора осторожно промывает под струей воды мою левую ладонь, затем пальцы, после чего вытирает их и налепляет полоски лейкопластыря, суетясь, торопливо вскрывая упаковки. Порезы адски жгут, но они неглубокие, а прикосновение рук Лоры нежное и ласковое, как в моем сне. Я слежу за ее движениями, ее телом под шелковым халатом, таким знакомым, за легкой неуклюжестью, которую так хорошо знаю. Обнимаю ее, и мне становится хорошо. На какое-то мгновение Лора застывает, но затем отрывается от меня и изучает свою работу.

– Тебе нужно показаться врачу.

– Мне нужно чего-нибудь поесть, – говорю я. – Я не ел с…

Не помню, чтобы я ел. Наверное, когда-то я поел, но это также провалилось в пугающую пустоту. Выхожу в коридор. Одна дверь по-прежнему закрыта. Открыв ее, я оказываюсь в большой кухне, гораздо более просторной и современной, чем в нашем старом доме. На рабочем столе лежит телефон Лоры, рядом компьютер и стопка бумаг, как обычно. В мойке пустая бутылка из-под «Пино нуар». Я подхожу к ближайшему окну, приподнимаю шторы с одной стороны и всматриваюсь в темноту сада за стеклом. Там все неподвижно, кроме падающего снега. Все шкафы на кухне с виду одинаковые, поэтому я открываю один наугад. Внутри – бутылки дорогого вина и крепких напитков.

– Ты проголодался? – спрашивает у меня за спиной Лора. Она открывает холодильник и достает копченую курицу. Я чувствую себя идиотом. Лора украдкой наблюдает за мной, нарезая хлеб.

– Я беспокоилась. Я беспокоилась о тебе, твою мать. Позвонил Джерри Гарднер и сказал, что ты пропал. Он сказал, что ты был в центральной больнице Кэмдена и вдруг куда-то исчез.

Накладывая курицу на хлеб, я спрашиваю, просил ли Джерри перезвонить ему, когда я объявлюсь. Лора кивает.

– Пожалуйста, Лоло, не надо. Я скажу, когда можно будет позвонить.

Лора шумно втягивает воздух, но ничего не говорит.

Я начинаю есть и останавливаюсь.

– У меня отшибло память, – коротко говорю я. Ну вот, я высказал это вслух, и мне стало страшно. Это сделало происходящее со мной реальностью.

– О господи… – Лора неуверенно протягивает ко мне руку, словно я слишком хрупкий и могу рассыпаться от ее прикосновения.

– Я забыл не всё. Помню нас с тобой. Помню свою работу. Но совсем не помню этот дом.

– Что? Но ты же сам вернулся сюда.

– Я нашел адрес на своих правах. Я не помню, что делал сегодня вечером. Что мы делали на прошлой неделе. В прошлом году. Это меня жутко пугает.

– Что ты помнишь?

– Я ничего не помню за последние полтора года. Мы устроили пирушку в честь моего повышения по службе. Мы были в саду… И всё. А дальше уже этот вечер. Я стоял на пустынной улице, не зная, как туда попал. Попытался вернуться домой и приехал на старое место – теперь там стройка…

– Мы переехали полгода назад. Ты этого не помнишь?

– Ничего не помню. Эта кухня? Впервые вижу. Ничего даже смутно знакомого. Это жутко страшно, твою мать. – Я хочу успокоить Лору, но не знаю, как это сделать. Это мне полагается быть сильным, не ей.

– У тебя что-то с головой? Тебя ударили?

– Не думаю. Просто порезы и ссадины. В больнице сделали томографию.

– И?..

Я собираюсь с духом.

– Мне пришлось уйти до того, как я получил результаты.

– Росс!

– У меня были на то причины. – Мой голос звучит увереннее, чем я чувствую себя на самом деле. Доедаю сэндвич и собираюсь приготовить себе еще один.

Лора садится и в ужасе смотрит на меня.

– Ты меня пугаешь, Росс. Ты правда ничего не помнишь?

– Ничегошеньки с той пирушки.

Лора берет телефон.

– Тебе нужно назад в больницу.

– Нет! – Я произношу это слово громче, чем намеревался, и Лора обеспокоенно смотрит на меня, но кладет трубку на телефон. – Пожалуйста, расскажи мне. Помоги мне. Ты сказала, что сегодня вечером я выскочил из дома. Это какая-то бессмыслица. В половине десятого я был на дежурстве, но вечерняя смена начинается в два часа дня и заканчивается в десять вечера, так что я должен был находиться на службе. С какой стати я оказался дома?

– Не знаю, Росс. – Лора не на шутку перепугана, и я стараюсь ее успокоить, говоря, что все будет в порядке.

– Лоло, я не знаю, что со мной случилось, но мне нужно знать, что произошло сегодня вечером.

– Я знаю только то, что ты совершенно неожиданно вернулся домой. Это было в шесть с небольшим. Настроение у тебя было отвратительное, ты зашел к себе в кабинет, погромыхал там и ушел. Когда тебе попадает шлея под хвост, общаться с тобой очень трудно.

Я всегда являю собой образец выдержки и спокойствия. Но пропускаю это замечание мимо ушей.

– И что дальше?

– А дальше не знаю. В следующий раз я получила от тебя какие-то известия, когда пришли эти странные сообщения.

– Но ты не ответила?

– Я была занята, Росс. У меня полно работы. Я готовилась к важной встрече. – Для Лоры это обычное дело. Будучи на взводе, она погружается в практические дела. Именно так она привыкла разбираться со своими чувствами. Возможно, просто прячет их в себе. Но ей это помогает.

Я заканчиваю есть и встаю. С каждой минутой руки и спина болят все сильнее.

– Кроме Джерри, больше никто не звонил?

– Ты хочешь сказать, с твоей работы? – Лора ведет себя со мной как со своим клиентом, заботливая, но логичная, делая по шагу зараз. Снова практичная. Ее неторопливая вдумчивость помогает мне совладать со своими собственными беспорядочными чувствами.

– Кто угодно. Потому что мне нужно знать. Потому что это важно. – Я смотрю ей в лицо. – Расскажи мне всё – каким бы тривиальным это ни казалось.

Лора скрещивает руки на груди.

– После твоего ухода я сегодня вечером оставалась дома одна. «Уговорила» почти целую бутылку нашего самого дорогого вина. Нет, на самом деле целую. Я… я долго говорила с Иззи.

– С Иззи? С женой Джерри?

– Да, с Иззи, женой Джерри. Ты хочешь подробности? Всё, о чем мы говорили?

– Я сам сегодня разговаривал с Иззи. После того как не смог найти Джерри. И мне показалось, что она… на взводе.

Лора долго молча смотрит на меня.

– У нее бывают светлые и темные полосы, Росс. Как у всех нас. Ты постоянно выглядываешь в окно… ты меня пугаешь. Там кто-то есть?

Я снова чуть раздвигаю шторы.

– Нет. Вероятно, нет.

– «Вероятно, нет»? Я должна чего-то опасаться? Твою мать, это сведет меня с ума!

– Мне это тоже действует на нервы. У меня провал в памяти, и это меня жутко пугает. Но ты должна мне помочь, пожалуйста.

В окне проплывает фрагмент ее отражения – сияние тонкого атласного халата, встревоженный взгляд. Я жутко устал. Больше всего на свете мне сейчас хочется лечь в кровать, заняться любовью, после чего заснуть и проснуться с вернувшейся памятью, чтобы можно было больше не думать о том человеке, который желает моей смерти. Я отпускаю занавеску.

– Что дальше? После того как ты поговорила с Изабель?

– Я сделала три звонка по работе – по своей работе. Затем позвонил Джерри… Право, тебе следует поговорить с ним.

– Нет. Сперва я сам должен во всем разобраться.

– Если ты так хочешь…

Внезапно я ощущаю прилив тепла к своей жене. Если я сам не понимаю, что со мной происходит, как, во имя всего святого, это может понять она? Я подхожу к Лоре и обнимаю ее.

Через какое-то мгновение она тоже обвивает меня руками и вздыхает. Я бесконечно люблю эту умную женщину, свою жену. Сказать по правде, я много лет смотрел на то, как рассыпаются браки полицейских, поэтому рад, что у нас с Лорой все так хорошо.

– Со мной все будет в порядке, – говорю я. Меня не покидает ужас, но я стараюсь не показывать этого. – Я по-прежнему помню нас.

– Ты помнишь, как мы с тобой познакомились? – спрашивает Лора. – Помнишь, что я тебе тогда сказала?

Я ничего не отвечаю.

Через какое-то время отпускаю ее и выхожу с кухни. Медленно хромаю вверх по незнакомым полированным ступеням лестницы. Наверху нахожу просторную спальню. Одна половина двуспальной кровати смята, одеяло откинуто, и я чувствую аромат Лоры, мускусно-приятный, знакомый среди всей этой пугающей чуждости. Автоматически подхожу к кровати и трогаю простыню – рефлексивная привычка детектива. Простыня все еще теплая. На прикроватном столике радиобудильник, жидкость для снятия лака, книга с закладкой. С другой стороны – предположительно, с моей – только часы.

Выйдя в коридор, я нахожу другую спальню, поменьше, пустую. На кровати лежат раскрытые чемоданы. Мы собирались куда-то поехать вдвоем? И я также должен это помнить?

Лора поднимается наверх следом за мной.

– Это ведь не всё, правда?

Я определяю, где находится ванная, и нахожу в аптечке пачку парацетамола.

– Я чертовски устал, – говорю и, отвернувшись от Лоры, достаю две таблетки и наливаю воду в стакан. Не сказав больше ни слова, жена спускается вниз.

Разумеется, я помню, что она сказала при нашей первой встрече.

Как-то я случайно услышал об одном официальном приеме в Хэмпстеде, на котором мне вроде как было нечего делать. Но мне сказали, что там я встречу нескольких «больших шишек» из Скотленд-Ярда, которые могут обеспечить мое продвижение по службе, и хотя я терпеть не могу подобные мероприятия, я взял напрокат смокинг и попал на прием благодаря содействию одной знакомой, готовившейся занять должность менеджера по согласованию в одном небольшом инвестиционном банке. Однако «большие шишки» на приеме так и не появились. Мы бродили по зданию, ожидая, когда меня выставят вон, и тут я заметил в просторном зале Лору, которая потягивала вино, листая взятую из шкафа книгу. Не столько красивая, сколько классная, пусть слегка нервничающая, в дорогом облегающем платье цвета слоновой кости – как объяснила моя знакомая, подающая надежды юрист с умопомрачительным резюме.

При моем приближении Лора осторожно обернулась, окинула меня взглядом с ног до головы и сказала:

– Только не говорите банальностей. Здесь все говорят банальности.

Удивленный ее агрессивностью, я пробормотал что-то, не помню, что именно, что-то о том, что вовсе не собирался говорить банальности. Определенно, я никогда не говорю банальностей – по крайней мере, мне так кажется.

– Но это и есть банальность, – сказала она.

– Знаете, мне как-то естественнее допрашивать подозреваемых, а не самому подвергаться допросу.

Лора хитро улыбнулась.

– Значит, вам нравится быть главным.

– Когда как.

Она подошла ближе.

– Но вы честолюбивый, да? Хотите подняться на самый верх. Иначе не оказались бы в таком месте.

– В жизни есть много всего, помимо того, чтобы быть на вершине. Я понял это по коробке рождественских хлопушек.

– В этом нет ничего смешного. – Лора шумно втянула воздух.

– Это были дешевые хлопушки.

И тут она рассмеялась, негромко. Увидев свой шанс, я предложил ей принести еще бокал вина. Разумеется, я был в чужой весовой категории – полицейский-новичок, каким-то образом получивший университетский диплом, оплаченный моей работой, и не имеющий абсолютно никакого опыта общения в высшем обществе. Я до сих пор не могу сказать, что увидела во мне Лора; разве что, быть может, в нас было больше общего, чем это можно было сказать на первый взгляд.

Мы поженились полгода спустя.

* * *

Снова спускаюсь вниз, прохожу в кабинет, осторожно переступая через разбросанные по полу бумаги, и смотрю в окно на дорогу перед домом. Снег прекратился; в свете фонарей он кажется белым. Унылая сцена, горькая пародия на рождественскую открытку: ряды занесенных снегом припаркованных машин, похожих на лодки, вмерзшие в лед. Но я замечаю свежие следы колес, появившиеся уже после того, как я вошел домой.

– Я ложусь спать, – говорит в дверях Лора.

Я отвечаю, что сейчас тоже поднимусь, но, когда оборачиваюсь, Лоры уже нет.

Задергиваю плотные шторы, зажигаю свет и изучаю незнакомое помещение, которое вроде бы должен хорошо знать. На стене висит моя фотография с выпускного парада в Хендоне: я бесконечно гордый и счастливый, в новеньком парадном мундире. Затем я вспоминаю. На столе стоит компьютер; я его включаю, он исполняет приветственную мелодию и приглашает войти в систему пользователя «Р».

«Р»? Это мой инициал, но я никогда так не подписывался. И мой пароль не подходит.

Пытаясь думать сквозь застилающий мой рассудок туман, я поднимаю с пола и кресла упавшие бумаги. Отчеты о старых делах, я их не узнаю. На столе, наполовину скрытая какими-то бланками, лежит записная книжка, черная, такие выдают в полиции; хотя, когда я ее раскрываю, почерк оказывается не мой – похожий, но более угловатый и размашистый, – а загадочные примечания с таким же успехом могли бы быть на иностранном языке. Я снова чувствую нарастающую панику. Пытаюсь сдержать ее и рассуждать логически.

Рядом с письмами стоит телефонный аппарат; шнур натянут, словно телефон переставили на другое место. Я снимаю трубку, нажимаю повтор и слушаю тональные гудки последнего набранного номера. Их одиннадцать. Это означает или междугородний, или сотовый. Я кладу трубку до того, как связь установится.

Как выясняется, Лора на самом деле не в кровати, а в гостиной – сидит, уставившись отсутствующим взглядом в раскрытую на коленях папку. Я останавливаюсь у нее за спиной у двери.

– Ты сказала, что позвонила Иззи, а затем сделала три звонка по работе?

– Да, господин следователь. По своей работе. У меня тоже есть работа. У меня были клиенты, которые должны были прилететь из Германии на совещание, но там тоже плохая погода, поэтому мне пришлось переносить совещание на более позднее время. Что-нибудь еще?

– Ты звонила из моего кабинета?

Лора медлит, прежде чем ответить, что нет, она звонила со своего сотового. У меня возникает ощущение, что осталось что-то недосказанное. Я спрашиваю, почему она ответила не сразу.

– Росс, не цепляйся за каждую паузу. Я устала. У меня выдался непростой день. Я хочу тебе помочь, но не знаю, как.

Медленно дыша, я считаю до десяти, как и полагается. Нас учат, как допрашивать подозреваемых, но нигде не учат, как задавать вопросы любимой женщине. Я встаю у Лоры за спиной и принимаюсь массировать ей плечи, но она напрягается.

– Это еще не всё, – говорю я. – Дело не только в моей памяти. Сегодня вечером в больнице неизвестный набросился на меня с ножом.

– Он тебя ранил? – Потрясенная Лора резко оборачивается.

– Я в полном порядке, Лоло. Все хорошо. Как ты сама можешь видеть. Несколько порезов. Но он набросился на меня. Без каких-либо причин.

– Ты полагаешь, он по-прежнему тебя преследует? Он здесь… Вот почему ты все время выглядываешь в окно?

– Нет, скорее всего, нет. С этим я разберусь. Не беспокойся. Но, пожалуйста, никому не говори, даже ребятам из участка. На всякий случай.

Возвращаюсь в кабинет и снимаю трубку телефона. Похоже, я стоял вот здесь вчера вечером, кому-то звонил, после чего резко ушел. Сейчас уже без четверти три ночи воскресенья, и, наверное, все уже спят, но я могу попасть на автоответчик, что, в свою очередь, может дать мне имя. Хоть что-нибудь, чтобы помочь мне найти дорогу в темноте. Я колеблюсь, затем решаюсь и снова нажимаю кнопку повтора. Долго звучат длинные гудки, и я уже собираюсь положить трубку, когда наконец отвечает мужчина, сонный, недовольный.

Этот голос я узнаю́ без каких-либо колебаний.

Глава 12

Иногда мое сознание так легко переходит от одного воспоминания к другому, что не видно никакого стыка. Прыгает сквозь время. Без швов. На несколько благословенных минут я забываю о том, что я забываю. Затем все начинается сначала. Я замечаю какую-нибудь ошибку, маленькую складку на ткани времени. Словно вырезанный фрагмент кино. Я вспоминаю разбитый бокал, запах пролитого вина. Я снова стою на пустынной улице и смотрю на падающий снег. И ужас возвращается.

Даже сейчас, покидая Лондон на Лорином «Приусе» в три часа ночи, я не знаю, зачем я здесь. В течение какого-то пугающего мгновения оглядываюсь по сторонам, отчаянно жаждая найти хоть что-нибудь, но на соседнем сиденье нет ничего – ни записей, ни карт.

Затем, после проникнутой бесконечным ужасом минуты, я вспоминаю. Я еду к человеку, ответившему на мой звонок. К своему отцу.

Что сказал Пол, сняв трубку?

Он что-то промямлил. Пробормотал что-то бессвязное.

– Ты помнишь, как я звонил тебе вчера вечером? – спросил я.

Пол долго молчал, наконец сказал:

– Да.

– Полагаю, нам не стоит обсуждать это по телефону, – сказал я.

И он ответил:

– Что ж, Росс, я ведь не сплю, так? Я ставлю чайник.

Я вижу далеко впереди пару задних габаритов и в зеркале заднего вида пару фар далеко позади. Снег прекратился, но, как и я, другие водители также не рискуют в таких дорожных условиях ехать быстрее тридцати миль в час. Я сворачиваю с А-1 налево и остаюсь один. Сельская местность вокруг погружена в темноту, проникающий в приоткрытое окно воздух чистый и морозный. На иссиня-черном небе сияют звезды, отчетливые, как на церковной фреске. Словно Господь вернулся в этот мир. Вот то простое, на чем я могу сосредоточиться.

Через какое-то мгновение сзади снова вспыхивает еще одна пара фар.

После появления этой машины усталость внезапно исчезает. За мной следят? Впереди возникает освещенная фонарями круговая развязка. Покрышки «Приуса» визжат на льду. Повинуясь внезапному порыву, я резко сворачиваю налево, пуская машину в занос, и снова оказываюсь в темноте леса. В зеркале заднего вида нет ничего кроме ночи, сплошной, беспросветной. Мне это почудилось, я испугался собственной тени. Расслабляю руки, стиснувшие руль.

Но тут фары появляются снова, в их свете искрится снег. Лучи моих фар выхватывают заснеженный кустарник вдоль дороги. Я убираю ногу с педали газа. Двигатель замолкает, «Приус» переключается на электрический режим. Я вижу, как машина сзади начинает нагонять, затем водитель осознает свою ошибку и сбрасывает скорость. Выжидаю тридцать секунд и резко нажимаю на педаль. На какое-то мгновение фары сзади исчезают, затем появляются снова. Теперь больше нет никаких сомнений. Я еду опасно быстро по узкой заснеженной дороге, по обеим сторонам мелькают темные заборы, но вторая машина по-прежнему не отстает.

Это он? Тот человек, который пытался меня убить? Несмотря на страх, уже один тот факт, что меня преследуют, можно добавить в небольшую копилку того, в чем я уверен. Единственный способ борьбы с неопределенностью – это определенность. Убедительные доказательства.

Размышляя над этим, я вдруг чувствую, как колеса «Приуса» начинают идти юзом. Я отчаянно стараюсь сохранить контроль над машиной. Дорога круто поворачивает. Я вхожу в поворот слишком быстро, деревья приближаются стремительнее, чем я хотел, я жму на тормоз. А вторая машина по-прежнему не отстает.

Мимо мелькает пивная, закрытая и спящая, деревенская церковь и кладбище с серыми надгробиями, одинокий заснеженный грузовик, прижавшийся вплотную к стене, после чего нас снова проглатывает лес.

Меня начинает злить то, что я постоянно на один ход позади. Мне нужно что-нибудь сделать. Взять инициативу в свои руки. Навигатор показывает впереди крутой поворот, а в пятидесяти метрах за ним съезд на боковую дорогу. Приближаясь к повороту, я умышленно торможу. Как я и надеялся, вторая машина отстает.

Я вхожу в поворот, и как только исчезаю из вида, снова ускоряюсь. В приподнятом настроении я замечаю впереди съезд на узкую дорогу между забором и деревьями. Снег подморозило, так что следов я не оставлю.

Я выкручиваю руль. «Приус» входит в поворот, но я медлил слишком долго. Колеса проскальзывают. Я промахиваюсь мимо поворота и с ужасом чувствую, что машину разворачивает.

Кляня себя, я всеми силами пытаюсь удержаться на дороге. Перед лобовым стеклом мелькают деревья. Машина боком ударяет о забор и останавливается. Наискосок, развернувшись в обратную сторону, перегородив дорогу. Двигатель глохнет. Я лихорадочно стараюсь снова его завести и сдвинуться с места. Но из-под капота доносится лишь тщетный визг стартера, и я сдаюсь.

Слышу вой приближающейся второй машины, отчаянно пытающейся сбросить скорость перед поворотом. И вот она появляется – красный «Воксхолл Астра», мчащийся прямо на меня; в салоне один водитель, ослепленный светом моих фар, бьющим ему прямо в лицо. Я хватаюсь за незнакомую ручку двери и вываливаюсь в холодный ночной воздух, а мой преследователь делает вираж, едва не сбивает меня, цепляет передний бампер «Тойоты» в каких-нибудь дюймах от моей ноги, съезжает с дороги и сваливается в неглубокий кювет.

Затем наступает тишина. Ничего кроме шума снега, осыпающегося с раскидистых ветвей.

Я инстинктивно обегаю вокруг «Приуса», опасно скользя по гладкому льду, рывком открываю багажник, лихорадочно ищу что-нибудь тяжелое и нахожу домкрат и сумку с инструментами, закрепленные липучкой. Оторвав липучку, хватаю баллонный ключ.

В «Астре» никто не движется. С трудом ступая по скользкой дороге, я хватаюсь за красную машину, чтобы удержать равновесие, чувствуя себя абсолютно глупо, добираюсь до двери и распахиваю ее. Водитель в шоке, судорожно сжимает руль. Я хватаю его за волосы и вытаскиваю из машины, швыряю головой вперед на землю; ноги его застряли в ремне безопасности, голова ударяется об обледенелый асфальт. Я замахиваюсь ключом.

Мужчина кричит, стараясь защититься. Он круглолицый, в толстом сером пуховике.

– Что тебе нужно? – кричу я. – Какого хрена ты меня преследуешь?

Я с силой опускаю ключ. В последний момент мужчина в отчаянии дергается вбок, но ключ все равно с тошнотворным шлепком бьет его по предплечью. Я хочу еще раз ударить его. Сделать больно кому-нибудь. Все равно кому. Мужчина пытается защититься, отползти в сторону, но у него застряли ноги.

– Шеф, это я! – кричит он. – Это я, шеф, это я, это я! Шеф, это я, Бекс! Я! Остановитесь! Положите ключ! Пожалуйста! – Словно только это и может сказать.

– Кто такой Бекс, твою мать? – говорю я. – Зачем ты преследовал меня?

Мужчина протягивает руку к карману пуховика, и я снова заношу ключ.

– Нет! – пронзительно визжит он.

Я кричу ему не двигаться. Мне отчаянно хочется выместить свой гнев на этом человеке, который издевается над моим рассудком. Я распахиваю его пуховик и достаю удостоверение. На нем написано: «Детектив-констебль Бехзад Парвин».

– Кто такой Бекс? – спрашиваю я.

– Я. Вы меня знаете. Это же мое прозвище. Бехзад – Бекс. Вы меня знаете, шеф. Пожалуйста, уберите ключ. Это я.

Я снова спрашиваю, почему он меня преследовал. Он колеблется. Я заношу ключ.

– Так Джерри сказал.

– Тебе сказал Джерри?

– Старший детектив-инспектор Гарднер.

Я смотрю на этого человека, наполовину вывалившегося из машины. Как мне понять, что я должен думать? Как мне понять, верю ли я ему?

– Бекс, – говорю я, опуская баллонный ключ, и мужчина кивает.