Текст книги "Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы"

Чарльз Маккей
Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы

Перевод Д. Кириченко

Корректор Е. Аксёнова

Компьютерная верстка М. Поташкин

Дизайн обложки Ю. Буга

© Д. Кириченко, перевод, 2003

© Издание на русском языке, перевод, оформление. ООО «Альпина Паблишер», 2015

Все права защищены. Произведение предназначено исключительно для частного использования. Никакая часть электронного экземпляра данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для публичного или коллективного использования без письменного разрешения владельца авторских прав. За нарушение авторских прав законодательством предусмотрена выплата компенсации правообладателя в размере до 5 млн. рублей (ст. 49 ЗОАП), а также уголовная ответственность в виде лишения свободы на срок до 6 лет (ст. 146 УК РФ).

* * *

Предисловие издателя

Первое издание книги Чарльза Маккея в России вышло в конце 1998 года. Это был период хаоса и неопределенности, вызванных дефолтом и экономическим кризисом. Тогда нам казались наиболее актуальными главы, посвященные историям финансовых потрясений, а также глава, содержащая предсказания конца света: грядущий 2000 год вызывал у многих людей апокалиптические настроения. Переиздавая эту книгу позднее, мы обратили внимание, насколько главы с историями про алхимиков созвучны современным увлечениям экстрасенсами и паранормальными явлениями.

Есть книги, которые не устаревают. Это происходит потому, что с течением времени восприятие таких книг меняется, хотя их содержание само по себе остается неизменным. Каждое новое поколение интерпретирует их по своему. Не случайным, например, является появление в последнее время учебников по менеджменту, основанных на работах Клаузевица, Сунь-цзы и других военачальников прошлого. Генри Киссинджер (бывший госсекретарь США) писал: «История – не поваренная книга с проверенными рецептами. Она учит через аналогии, а не через аксиомы. Она может объяснить последствия предпринятых шагов в сходных ситуациях, однако каждое поколение должно само открыть для себя, какие ситуации являются на самом деле сходными». Набор ассоциаций, вызываемых «Безумствами толпы», поистине неисчерпаем. При этом каждому придется искать их самостоятельно, ведь в отличие от современных газет и телевидения свое мнение автор (он умер более ста лет назад) вам не может навязать.

Алексей Ильин,

генеральный директор издательства «Альпина Паблишер»

Предисловие к изданию 1852 года

Изучая историю различных народов, мы приходим к выводу, что у них, как и у отдельных людей, есть свои прихоти и странности, периоды возбуждения и безрассудства, когда они не заботятся о последствиях своих поступков. Мы обнаруживаем, что целые социальные группы внезапно останавливают свои взоры на какой-то одной цели, преследуя которую, сходят с ума; что миллионы людей одновременно попадаются на удочку одной и той же иллюзии и гонятся за ней, пока их внимание не привлечет какая-нибудь новая глупость, более заманчивая, чем первая. Мы видим, как одну нацию, от высшего до низшего сословия, внезапно охватывает неистовое желание военной славы, а другая, столь же внезапно, сходит с ума на религиозной почве, и ни та, ни другая не могут прийти в себя, пока не прольются реки крови и не будут посеяны семена из стонов и слез, плоды которых придется пожинать потомкам. Население Европы эпохи раннего Средневековья потеряло голову из-за Гроба Господня и безумными толпами устремилось в Святую землю; последующие поколения довели себя до помешательства на почве страха перед дьяволом и принесли сотни тысяч людей в жертву ведьмомании. В другой раз многие лишились рассудка на почве философского камня[1]1
  Философский камень – вещество, которое, по представлениям алхимиков, могло обращать неблагородные металлы в золото и серебро, а также было важнейшим составляющим эликсира бессмертия. – Прим. пер.


[Закрыть] и в погоне за ним совершали доселе неслыханные глупости. Было время, когда в очень многих европейских странах считалось простительным убийство врага с помощью медленно действующего яда. Те, кто питал отвращение к физическому устранению неугодных, без угрызений совести подмешивали им в суп отраву. Женщины знатного происхождения со светскими манерами поддавались соблазну отравления, которое при их содействии становилось еще более популярным. Некоторые мании, несмотря на их дурную славу во всем мире, существовали веками, обильно процветая как среди цивилизованных и утонченных народов, так и у древних варваров, которые их породили, – такие, как, например, дуэли и вера в предзнаменования и предсказание будущего, которые, казалось, игнорировали накопленный человечеством опыт, призванный полностью искоренить их в умах людей. И опять же, зачастую причиной массовых психозов были деньги. Рассудительные нации однажды становились отчаянными игроками и рисковали чуть ли не своим существованием ради прибыли от клочка бумаги. Цель этой книги – проследить историю наиболее известных из этих психозов. Люди, как некто удачно выразился, мыслят стадом; вы узнаете, что стадом же они сходят с ума, а в сознание приходят медленно и поодиночке.

Некоторые из описанных случаев могут быть хорошо знакомы читателю, но автор надеется, что существенная новизна деталей будет отмечена последним даже в этих эпизодах, где она призвана сделать изложение более приемлемым; к тому же данными деталями нельзя полностью пренебречь по отношению к предмету повествования, с которым они связаны. Истории безумия «Южных морей» и Миссисипской мании изложены в этой книге полнее и подробнее, чем где бы то ни было; то же самое можно сказать об охоте на ведьм: в посвященной ей главе рассказывается, в частности, о тех ужасающих масштабах, которые она приняла в Германии, – эпизод, сравнительно мало затронутый сэром Вальтером Скоттом в его «Записках о демонологии и колдовстве», наиболее значимой из всех когда-либо изданных книг на эту страшную, но в высшей степени интересную тему.

Массовые психозы появились столь давно, распространились столь широко и длились столь долго, что для того, чтобы рассказать о них подробно, потребовалось бы написать не две или три книги, а все пятьдесят, а то и больше. Данную книгу можно считать скорее сборником рассказов о маниях, нежели историческим трудом, – одной главой огромной и ужасной книги о человеческой глупости, которую еще предстоит написать и которую Порсон, как он однажды пошутил, написал бы в пятистах томах! Читатель узнает и более невинные истории – занятные примеры подражательства и упорства в заблуждениях, а не безрассудства и обмана.

Денежная мания – Миссисипский план

 
Some in clandestine companies combine;
Erect new stocks to trade beyond the line;
With air and empty names beguile the town,
And raise new credits first, then cry’em down;
Divide the empty nothing into shares,
And set the crowd together by the ears.
 

– Defoe[2]2
  «Некоторые люди объединяются в нелегальные предприятия, создают новые компании, чтобы торговать воздухом, обманывают других пустыми обещаниями и вывесками, за которыми ничего нет, создавая кредитные схемы, которые впоследствии рушатся, выпускают ничем не обеспеченные акции и завлекают толпу манной небесной». Дефо. – Прим. пер.


[Закрыть].

Жил на свете один человек, личность и карьера которого столь тесно связаны с великим планом 1719 и 1720 годов, что история Миссисипского безумия не заслуживает более подходящего предисловия, чем беглое жизнеописание нашего героя – Джона Ло. Одни историки считают его плутом, другие – безумцем. Обоими эпитетами его щедро награждали при жизни и тогда, когда дурные последствия его проектов все еще давали о себе знать. Тем не менее последующие поколения нашли повод усомниться в справедливости этих обвинений и признать, что Джон Ло не был ни плутом, ни безумцем, а скорее заблуждающимся, нежели вводящим в заблуждение, и больше жертвой грешников, чем одним из них. Он в совершенстве знал философию и законы кредитования. Он разбирался в денежных вопросах лучше, чем кто-либо из его современников, и если его система и потерпела столь ужасающий крах, то виной тому был не столько он сам, сколько люди, среди которых он ее возвел. Он не рассчитывал на алчное безумие целой нации; он не понимал, что доверие, как и недоверие, может быть чуть ли не бесконечным и что надежда – вещь столь же безрассудная, сколь и опасная. Разве мог он предвидеть, что французы, как герой известной сказки, с неистовым рвением убьют его прекрасную гусыню, несущую золотые яйца?

Его судьба сродни той, которая, как можно предположить, постигла первого безрассудного лодочника, собравшегося переплыть из озера Эри в озеро Онтарио. Широкой и спокойной была река, по которой он поплыл, продвижение его было скорым и приятным, и кто мог встать у него на пути? Но увы, впереди лежал водопад! Когда уже было слишком поздно, он осознал, что влекшее его стремительное течение было гибельным; а когда он попытался повернуть назад, то понял, что слишком слаб, чтобы плыть против течения, и что скоро он рухнет в водопад. Упав вниз на острые камни, он и его лодка разбились на куски, а воды, взбаламученные и вспененные бурным водопадом, какое-то время бурлили и пузырились, а затем вновь потекли плавно, как и прежде. Именно это и произошло с Ло и французами. Он был лодочником, а они – водами.

Джон Ло родился в Эдинбурге в 1671 году. Его отец был младшим сыном в семье с древними корнями из Файфа и занимался ювелирным и банковским делом. Он нажил своим ремеслом солидный капитал, достаточный для выполнения весьма распространенного среди его соотечественников желания добавить к своему имени дворянский титул. С этой целью он купил поместья Лористон и Рэндлстон у залива Ферт-оф-Форт, на границе Уэст-Лотиана и Мидлотиана, и с этого времени стал известен как Ло Лористонский. Герой нашего повествования, старший сын в семье, в четырнадцать лет был зачислен в бухгалтерию отца и три года усердно постигал основы банковского дела, которым впоследствии и занялся в Шотландии. Он всегда проявлял большую любовь к арифметике, а его математические способности признавались выдающимися для столь юного возраста. В семнадцать лет он был высоким, сильным и хорошо сложенным, а его лицо, несмотря на глубокие оспины, было приятным. В этом возрасте он начал манкировать своими обязанностями, стал тщеславным и позволял себе экстравагантность в одежде. Он пользовался большим успехом у женщин, которые называли его Щеголь Ло, в то время как мужчины, презирая его за фатовство, дали ему прозвище Жасминный Джон. После смерти отца в 1688 году он больше не садился за опостылевший ему письменный стол; обладая немалым доходом от отцовского поместья Лористон, отправился в Лондон повидать мир.

Он был очень молод, приятной наружности, тщеславен, довольно богат и абсолютно неуправляем. И неудивительно, что по прибытии в столицу начал сорить деньгами. Став вскоре завсегдатаем игорных домов, он, следуя определенной схеме, основанной на некоей загадочной калькуляции шансов на выигрыш, ухитрялся выигрывать значительные суммы. Его удачливости завидовали все игроки, а многие из них пользовались ею, наблюдая за его игрой и делая те же ставки, что и он. Ему одинаково везло и в делах сердечных: самые красивые женщины любезно улыбались симпатичному шотландцу – молодому, богатому, остроумному и обходительному. Но все эти успехи подготавливали почву только для худшего. За девять лет опасных соблазнов беспутной жизни Ло превратился в законченного игрока. Когда его любовь к игре дошла до неистовства, благоразумие покинуло его. Чтобы выплатить огромные долги, приходилось делать еще более высокие ставки, и в один несчастливый день он проиграл больше, чем мог заплатить, не заложив семейное поместье, что он и сделал. Тогда же ему вышла боком его любвеобильность. Была ли это любовная связь или просто легкий флирт с леди Вильерс[3]3
  Мисс Элизабет Вильерс, впоследствии графиня Оркнейская. – Прим. авт.


[Закрыть], но это вызвало негодование некоего господина Уилсона, который вызвал нашего героя на дуэль. Ло принял вызов и имел несчастье застрелить противника с первого выстрела. В тот же день он был арестован и привлечен к суду по обвинению в убийстве, выдвинутому родственниками господина Уилсона. Позднее он был признан виновным и приговорен к смертной казни. Приговор был заменен штрафом на том основании, что убийство было непредумышленным. Один из братьев покойного подал апелляцию, и Ло был помещен в тюрьму при Суде королевской скамьи[4]4
  Суд королевской скамьи (Court of the King’s Bench) – английское судебное учреждение, сформировавшееся к началу XIII в. из личного Суда короля как один из высших (королевских) судов так называемого «общего права». Стал высшей апелляционной инстанцией для всех других судов, но со временем был специализирован на рассмотрении апелляций по уголовным делам. С 1971 г. рассматривает апелляции только по гражданским делам. – Прим. пер.


[Закрыть], откуда он каким-то образом (о чем никогда не распространялся) сумел бежать. Против нерадивых тюремщиков возбудили дело, а о беглеце дали объявление в правительственном бюллетене и назначили вознаграждение за его поимку. Он описывался как «земельный магнат Джон Ло, шотландец, двадцати шести лет, очень высокий (более шести футов), смуглый, худощавый, хорошо сложен, на лице крупные оспины, длинноносый; речь громкая, с шотландским акцентом». Поскольку это было скорее карикатурой, нежели его описанием, предполагали, что так было написано с целью упростить ему побег. Джон благополучно добрался до континента, по которому путешествовал три года, уделяя пристальное внимание денежным и банковским операциям стран, через которые проезжал. Несколько месяцев прожил в Амстердаме, понемногу спекулируя государственными ценными бумагами. Утренние часы посвящал изучению финансового дела и принципов торговли, вечерние – игорному дому. Принято считать, что он вернулся в Эдинбург в 1700 году. Точно известно, что в этом городе Ло опубликовал свои «Предложения и доводы относительно учреждения в Шотландии торгового совета». Эта брошюра не привлекла сколько-нибудь значительного внимания.

Некоторое время спустя он издал проект учреждения так называемого Земельного банка[5]5
  Тогдашние остряки называли его песчаным банком, который приведет государство к краху. – Прим. авт.


[Закрыть], который выпускал бы в обращение банкноты, номинальная стоимость которых никогда не превышала бы стоимости всех государственных земельных владений или равнялась бы стоимости земли при праве вступления во владение в определенное время. Этот проект вызвал оживленные дискуссии в шотландском парламенте, и одна из нейтральных партий под названием «Эскадрон», сторонником которой являлся Ло, выдвинула предложение учредить такой банк. Парламент в конце концов вынес резолюцию, согласно которой учреждение любых вексельных кредитов для стимулирования деловой активности являлось неприемлемой тактикой для страны.

После провала данного законопроекта и неудачных попыток добиться помилования в деле об убийстве господина Уилсона Джо перебрался на континент и вернулся к привычному занятию – игре. За четырнадцать лет он побывал во Фландрии, Голландии, Германии, Венгрии, Италии и Франции, получил детальное представление о торговле и ресурсах каждой из этих стран и с каждым днем все больше утверждался во мнении, что ни одной из них не добиться процветания без бумажных денег. Все это время он, по-видимому, жил главным образом на деньги от успешной игры. Его знали во всех крупных игорных домах европейских столиц и считали одним из наиболее поднаторевших в хитросплетениях шансов на выигрыш людей своего времени. В книге «Biographie Universelle»[6]6
  «Всеобщая биография» (фр.). – Прим. пер.


[Закрыть] сообщается, что он был изгнан в судебном порядке сначала из Венеции, а затем из Генуи, где считался слишком опасным для молодежи этих городов визитером. Во время пребывания в Париже впал в немилость у д’Аржансона, генерал-лейтенанта полиции[7]7
  Генерал-лейтенант полиции – государственная должность во Франции эпохи абсолютизма, учрежденная в 1667 г. Отвечал за поддержание порядка в масштабах всего королевства и руководил как общегражданской, так и политической полицией, а также специализированными полицейскими подразделениями. – Прим. пер.


[Закрыть], приказавшего ему покинуть столицу. Однако это случилось уже после того, как Джо завязал салонное знакомство с герцогом Вандомским, принцем де Конти и бесшабашным герцогом Орлеанским. Последнему впоследствии было суждено в значительной мере повлиять на его судьбу. Герцогу Орлеанскому пришлись по душе живость и ум шотландского искателя приключений, который в свою очередь остался не менее доволен смекалкой и добродушием принца, пообещавшего стать его покровителем. Они часто проводили время в обществе друг друга, и Ло при любой возможности исподволь внушал свои финансовые доктрины герцогу, чья приближенность к престолу сулила ему в не столь отдаленном будущем важный пост в правительстве.

Незадолго до смерти Людовика XIV (по другим данным, в 1708 году) Ло предложил некий финансовый план генерал-контролеру[8]8
  Генерал-контролер (министр) финансов – государственная должность во Франции эпохи абсолютизма, приобретшая огромное значение начиная с Кольбера (1665 г.), который, не ограничиваясь непосредственными функциями министра финансов (формированием государственного бюджета и руководством экономической политикой страны), контролировал работу государственного аппарата и организовывал законодательную деятельность. – Прим. пер.


[Закрыть] Демаре, который в свою очередь показал его королю. Сообщается, что Людовик осведомился, является ли автор проекта католиком, и, получив отрицательный ответ, отказался иметь с ним дело[9]9
  Этот эпизод, изложенный в одном из писем мадам де Бавье, герцогини Орлеанской и матери регента, опровергается лордом Джоном Расселом в его «Истории ведущих государств Европы после Утрехтского мира», но опровергается бездоказательно. Не подлежит сомнению, что Ло предложил свой план Демаре и что Людовик отказался даже слышать об этом. Причина отказа вполне согласуется с характером этого нетерпимого и деспотичного монарха. – Прим. авт.


[Закрыть].

После этого отказа Ло посетил Италию. По-прежнему вынашивая финансовые планы, он предложил Виктору Амедею, герцогу Савойскому, учредить земельный банк в этой стране. Герцог ответил, что его владения слишком ограниченны для реализации столь грандиозного проекта и что власть его слишком слаба и уязвима. Тем не менее он посоветовал Ло еще раз попытать счастья во Франции, ибо был уверен, что если он хоть немного разбирается во французах, то им этот план, не столь новый, сколь внушающий доверие, придется по душе.

В 1715 году Людовик XIV умер, престол унаследовал семилетний ребенок, и герцог Орлеанский по праву регента взял бразды правления в свои руки до достижения наследником совершеннолетия. О лучшем Ло не мог и мечтать. Это было самое удачное время для удовлетворения его амбиций, которое, словно поток воды, должно было вынести его к богатству. Регент был его другом, уже знавшим его теорию и притязания и, более того, склонным помочь ему в любых начинаниях, способных восстановить престиж Франции, сведенный на нет долгим и сумасбродным правлением Людовика XIV.

Едва короля уложили в могилу, как ненависть к нему народа, сдерживаемая до этого десятилетиями, выплеснулась наружу. Людовика, чьи достоинства при жизни приукрашивались до степени, вряд ли имеющей прецедент в мировой истории, теперь проклинали как тирана, деспота и грабителя. Его статуи забрасывали грязью и уродовали, его портреты срывались со стен под проклятия простолюдинов, а имя стало синонимом себялюбия и угнетения. Славные деяния короля были забыты, и все помнили только его провалы, сумасбродство и жестокость.

Финансы страны находились в состоянии предельного хаоса. Монарх, чья расточительность и продажность передались почти всем чиновникам разных рангов, поставил Францию на грань катастрофы. Национальный долг составлял три миллиарда ливров, годовой доход – 145 миллионов, а затраты на содержание правительства – 142 миллиона в год; оставалось всего три миллиона на выплату процентов по национальному долгу. Первой заботой регента стал поиск средств борьбы со столь масштабным злом, и был срочно созван совет для обсуждения данной проблемы. Герцог де Сен-Симон считал, что спасти страну от революции могут только решительные и вместе с тем рискованные меры. Он посоветовал регенту созвать Генеральные штаты[10]10
  Генеральные штаты – здесь: высшее сословно-представительское учреждение во Франции в 1302–1789 гг., состоявшее из депутатов от духовенства, дворянства и третьего сословия – купцов, ремесленников, крестьян, буржуазии и рабочих. Созывались королями главным образом для получения от них согласия на сбор налогов. – Прим. пер.


[Закрыть] и объявить страну банкротом. Герцог де Ноаль, приспособленец по натуре и придворный до мозга костей, питавший тотальное отвращение к любым лишениям и дискомфорту, для преодоления которых потребовалась бы определенная изобретательность, выступил против проекта Сен-Симона, использовав все свое влияние. Он охарактеризовал проект как бесчестный и разорительный. Регент придерживался того же мнения, и этот отчаянный план был похоронен.

Принятые в конце концов меры, хоть и выглядели многообещающе, лишь углубили кризис. Первая и самая бесчестная из них не принесла выгоды государству. Было приказано чеканить новую монету, обесценившую национальную валюту на одну пятую. Те, кто принес тысячи золотых и серебряных монет на монетный двор, получили взамен некоторое количество монет той же номинальной стоимости, но в них было только четыре пятых золота или серебра от их массы. В результате казна пополнилась на семьдесят два миллиона ливров, а все коммерческие операции в стране пришли в хаос. Незначительное снижение налогов заглушило ропот недовольных, и за эту малую уступку большое зло было забыто.

Затем была учреждена Судебная камера, призванная расследовать случаи финансовых злоупотреблений среди податных чиновников и генеральных откупщиков[11]11
  Во Франции того периода действовала так называемая откупная система – передача государством на обусловленный срок права сбора налогов и других доходов частным лицам – откупщикам. Для получения откупа государству уплачивался взнос, называвшийся ценой откупа. Откупщики давали государству гарантию о внесении в казну определенной суммы доходов, а все средства, собранные сверх этого, шли в их пользу. Откупная система распространялась в основном на косвенные налоги: таможенный, соляной, винный и другие откупы. Существовало два вида откупа: генеральный и специальный. На генеральный откуп отдавался комплекс налогов, взимаемых генеральным откупщиком по всей стране либо по районам; специальный откуп охватывал отдельные налоги и сборы. – Прим. пер.


[Закрыть]. Сборщики налогов никогда не были особенно популярны ни в одной стране, но во Франции того периода они заслужили всю ту ненависть, что на них выплескивали. Как только их и сонмы подчиненных им агентов, так называемых maltôtiers[12]12
  От слова maltôte, незаконное обложение налогом. – Прим. авт.


[Закрыть], призвали к ответу за их преступления, страну охватила безудержная радость. Судебная камера, созданная главным образом для борьбы с казнокрадством, была наделена самыми широкими полномочиями. Она состояла из президентов и советников Парижского парламента[13]13
  Парижский парламент – созданный в 1260 г. специальный судебный орган, ставший высшим судом во Франции. Состоял из назначаемых королем духовников, рыцарей и легистов – выпускников юридических факультетов университетов, активно поддерживавших королевскую власть. В первой половине XIV в. приобрел право регистрации королевских ордонансов (указов) и других королевских документов, ставшей в 1350 г. обязательной. Низшие суды и парламенты других городов при вынесении решений могли пользоваться только зарегистрированными королевскими ордонансами. Если парижский парламент находил в регистрируемом акте неточности или отступления от «законов королевства», он мог заявить ремонстрацию (возражение) и отказать такому акту в регистрации. Ремонстрации преодолевались только путем личного присутствия короля на заседаниях парламента. В 1673 г. Людовик XIV объявил, что парламент больше не имеет права отказывать в регистрации королевских актов, а ремонстрация может быть заявлена лишь отдельно. Тем самым парламент был лишен своей важнейшей прерогативы – опротестовывать и отклонять королевское законодательство. В 1715 г. регент герцог Филипп Орлеанский вернул парламенту право ремонстраций и обязался учитывать его рекомендации и указания во всех государственных делах. – Прим. пер.


[Закрыть], судей и ревизоров налогового суда и чиновников счетной палаты. Общее руководство осуществлял министр финансов. Доносчикам обещали одну пятую часть штрафов и конфискованного имущества, тем самым побуждая их давать свидетельские показания против преступников. Десятая часть всего укрываемого имущества, принадлежащего виновным, была обещана тем, кто укажет их местонахождение.

Обнародование указа, узаконившего эти меры, вызвало оцепенение среди тех, кто формально подпадал под его юрисдикцию и мог понести наказание лишь по подозрению в растрате. Но им никто не сочувствовал. Судебные процессы против них оправдывали их ужас. Вскоре Бастилия уже не могла вместить всех заключенных, и тюрьмы по всей стране были битком набиты осужденными и подозреваемыми. Было издано постановление, гласившее, что всем хозяевам постоялых дворов и почтмейстерам запрещается давать лошадей пытающимся спастись бегством; всем без исключения под угрозой крупных штрафов запрещалось укрывать их или помогать им бежать. Одних выставили к позорному столбу, других послали на каторгу, а наименее виновных оштрафовали и посадили в тюрьму. Только один человек – Самуэль Бернар, богатый банкир и генеральный откупщик одной отдаленной провинции, был приговорен к смерти. Нелегальные доходы этого человека, которого считали тираном и угнетателем своего округа, были столь огромны, что за организацию своего побега он предложил шесть миллионов ливров (250 тысяч фунтов стерлингов).

Его взятку не приняли, и он был казнен. Другим же, вероятно, даже более виновным, повезло больше. Конфискации укрываемых преступниками богатств часто приносили меньше денег, чем обычный штраф. Жесткость правительства пошла на убыль, и штрафы за налоговые злоупотребления взимались со всех осужденных без разбора; но все административные департаменты были настолько коррумпированы, что страна извлекла лишь малую выгоду из сумм, таким образом пополнивших казну. Львиная доля этих денег попала в руки придворных, их жен и фавориток. На одного податного чиновника наложили, пропорционально его состоянию и степени вины, штраф в двенадцать миллионов ливров. Один граф, не последний человек в правительстве, навестил его и пообещал освобождение от уплаты в обмен на сто тысяч крон. «Вы опоздали, друг мой, – ответил финансист. – Мы с вашей женой уже сошлись на пятидесяти тысячах»[14]14
  Этот эпизод описан месье де ла Од в труде «Жизнь Филиппа Орлеанского». Он заслуживал бы большего доверия, если бы автор назвал имена бесчестного чиновника и еще более бесчестного министра. Но книге месье де ла Од присущ тот же недостаток, что и большинству французких мемуаров того и последующих периодов. В большинстве из них автору достаточно, чтобы какой-либо эпизод был красочным, достоверность же для него вторична. – Прим. авт.


[Закрыть].

Таким путем было изъято около ста восьмидесяти миллионов ливров, из которых восемьдесят миллионов пошли на уплату долгов правительства, а остальное попало в карманы придворных. Мадам де Ментенон[15]15
  Франсуаза д’Обинье Ментенон (1635–1719) – маркиза и фаворитка (впоследствии морганатическая супруга) Людовика XIV. – Прим. пер.


[Закрыть] пишет об этом следующее: «Мы ежедневно узнаем о новых пожалованиях от регента. Народ ропщет из-за того, что деньгам, изъятым у казнокрадов, найдено такое применение». Народ, который после того, как улеглось первоначальное возмущение, в целом сочувствовал пострадавшим, был возмущен тем, что столь суровые меры привели к столь незначительным результатам. Люди находили несправедливым, что за счет поборов с одних мошенников жиреют другие. Несколько месяцев спустя, когда все наиболее виновные понесли наказание, Судебная камера стала выискивать жертвы среди людей более скромного общественного положения. Как результат щедрых посулов доносчикам против торговцев с незапятнанной репутацией выдвигались обвинения в мошенничестве и назначении грабительских цен. Их заставляли отчитываться об их деятельности перед трибуналом, дабы доказать свою невиновность. Отовсюду раздавались голоса недовольных, и в конце года правительство сочло за лучшее прекратить дальнейшие судебные разбирательства. Судебную камеру упразднили и объявили всеобщую амнистию тем, против кого еще не выдвинули обвинений.

Посреди этой финансовой неразберихи на сцене появился Ло. Никто лучше регента не осознавал всей плачевности положения, в котором оказалась страна, но и никто более него не страшился мужественно и энергично взяться за дело. Он не любил работать, подписывал официальные документы без надлежащего их изучения и доверял другим то, что должен был делать сам. Заботы, неотделимые от его высокого статуса, тяготили его. Он видел, что необходимо что-то предпринять, но ему не хватало для этого энергии и недоставало добродетели, чтобы пожертвовать ради дела праздностью и удовольствиями. И неудивительно, что он, имея такой характер, благосклонно внимал грандиозным и, казалось бы, легко выполнимым планам смышленого авантюриста, которого давно знал и чьи таланты ценил.

Когда Ло появился при дворе, его встретили самым радушным образом. Он представил на рассмотрение регента два ходатайства с описанием бед, обрушившихся на Францию из-за нехватки денег, неоднократно обесценивавшихся. Он утверждал, что монеты без поддержки бумажных денег никоим образом не удовлетворяют потребностям активной в коммерческом отношении страны, ссылаясь при этом, в частности, на Великобританию и Голландию, где бумажные деньги доказали свою состоятельность. Он привел массу весомых аргументов в пользу кредита и в качестве средства его возрождения во Франции предложил разрешить ему учредить в переживавшей упадок стране банк, который регулировал бы поступления в королевскую казну и выпускал бы банкноты, обеспеченные как казной, так и земельными угодьями. По замыслу Ло, банк должен был управляться от имени короля, но при этом контролироваться комиссией, назначаемой Генеральными штатами.

Пока эти ходатайства рассматривались, Ло перевел на французский язык свое сочинение о деньгах и торговле и использовал любые средства, чтобы прославиться на всю страну как финансист. Вскоре о нем заговорили. Наперсники регента восхваляли его повсюду, и все ожидали великих свершений от месье Ласс[16]16
  Французы произносили его фамилию на свой манер, дабы избежать чуждого галлам звука «aw» [долгий звук «о» в английском языке. – Прим. пер.]. После провала его плана шутники говорили, что страна была lasse de lui [сыта им по горло (фр.). – Прим. пер.], и предлагали впредь называть его месье Helas! [helas – «увы!», «ах!», к сожалению!» (фр.). – Прим. пер.]. – Прим. авт.


[Закрыть].

5 мая 1716 года был издан королевский указ, в котором Ло вместе с его братом разрешалось учредить банк под вывеской «Ло и Компания», банкноты которого должны были приниматься при уплате налогов. Уставной капитал устанавливался в размере шести миллионов ливров и был разделен на двенадцать тысяч акций по пятьсот ливров каждая, одна четверть которых могла быть куплена за металлические деньги, а остальные – за так называемые billets d’état[17]17
  Государственные билеты (фр.) – французские государственные облигации. – Прим. пер.


[Закрыть]. Было решено не предоставлять ему все те привилегии, о которых он просил в ходатайствах, до тех пор, пока предприятие не докажет свою безопасность и выгоду на практике.

Ло находился на прямом пути к богатству. Его тридцатилетняя карьера увенчалась тем, что он стал руководителем собственного банка. Его банкноты при предъявлении подлежали оплате той монетой, которая имела хождение на момент их запуска в обращение. Последнее было умным политическим ходом и сразу же сделало его банкноты более ценными, чем монеты из драгоценных металлов. Последние постоянно обесценивались неразумными действиями правительства. Тысяча серебряных ливров могла в один день иметь одну номинальную стоимость, а на следующий день обесцениться на одну шестую, но банкноты банка Ло сохраняли при этом свою первоначальную стоимость. В то же время Ло публично заявил, что банкир, печатающий недостаточно обеспеченные банкноты, заслуживает смерти. В результате его банкноты моментально выросли в цене и стали приниматься на 1 % дороже металлических денег. Это случилось незадолго до начала в стране торгового бума. Хиреющая коммерция начала поднимать голову, налоги платили более регулярно и с меньшим ропотом, и установилась та степень доверия к властям предержащим, которая при условии неизменности выбранного курса неизбежно сделала бы коммерческие операции более прибыльными. В течение года стоимость банкнот Ло выросла на 15 %, тогда как billets d’état – облигации, пущенные в обращение правительством как средство платежа по долгам расточительного Людовика XIV, обесценились до 78,5 % от номинала. Сравнение было настолько в пользу Ло, что он привлек к себе внимание всего королевства, и его репутация росла день за днем. Филиалы его банка были почти одновременно учреждены в Лионе, Ла-Рошели, Туре, Амьене и Орлеане.

Регент, видимо, был чрезвычайно удивлен успехом Ло и постепенно пришел к мысли, что бумажные деньги, способные до такой степени поддержать металлические, могут полностью их заменить. Его последующие действия основывались на этом фундаментальном заблуждении. Между тем Ло затеял свой знаменитый проект, оставивший о нем память на поколения вперед. Он предложил регенту (который не отказывал ему ни в чем) основать компанию, которая имела бы исключительную привилегию на торговлю в провинции Луизиана, расположенной на западном берегу великой реки Миссисипи. Считалось, что эти земли богаты драгоценными металлами, а компания, поддерживаемая исключительными торговыми льготами, должна была стать единственным сборщиком налогов и чеканщиком монеты. В августе 1717 года компании был выдан регистрационный патент. Капитал поделили на двести тысяч акций по пятьсот ливров каждая, и все они могли быть оплачены в billets d’état по номинальной стоимости, несмотря на то, что на фондовом рынке они стоили не более ста шестидесяти ливров за штуку.

Нацию стала охватывать безумная спекуляция. Дела у банка Ло шли настолько хорошо, что любым обещаниям шотландца верили безоговорочно. Регент ежедневно наделял удачливого финансиста новыми привилегиями. Его банк получил монополию на продажу табака, исключительное право на аффинаж золота и серебра и в конце концов был преобразован в Королевский банк Франции. Среди этого опьянения от успехов и Ло, и регент забыли тот самый принцип, который ранее столь громко провозглашался первым из них: банкир, печатающий банкноты, не обеспеченные необходимыми фондами, достоин смерти. Как только банк из частного учреждения превратился в государственное, регент довел выпуск банкнот до объема один миллиард ливров. Это был первый случай отхода от основополагающих принципов, в котором несправедливо обвиняют Ло. Когда он управлял делами банка, выпуск банкнот никогда не превышал шестидесяти миллионов ливров. Не известно, выступал ли Ло против этого чрезмерного прироста, но в силу того, что последний имел место после преобразования банка в королевское учреждение, справедливее возложить вину за измену принципам на регента.

Ло понимал, что живет при деспотичном правительстве, но все еще не осознавал всей пагубности влияния, которое такое правительство может оказать на столь тонкий процесс, как кредитование. Позднее он узнал это на собственном опыте, но тогда страдал оттого, что регент втягивал его в дела, он сам не одобрял. Со слабостью, достойной наивысшего порицания, он способствовал наводнению страны бумажными деньгами, которые, не имея под собой прочного основания, рано или поздно должны были обесцениться. Тогдашнее исключительное везение ослепило его настолько, что он не почувствовал грядущей опасности при появлении ее признаков. Многих раздражало влияние иностранца, и в первую очередь членов парламента, которые к тому же испытывали серьезные сомнения в безопасности его проектов. По мере того как росло его влияние, увеличивалась их враждебность. Канцлер[18]18
  Канцлер – здесь: должность в центральном административном аппарате короля Франции, глава королевской канцелярии. Первоначально основные функции канцлера ограничивались редактированием королевских актов, представлением их на подпись королю и последующим скреплением печатью. Позднее канцлер стал ближайшим помощником короля и помимо выполнения вышеперечисленных обязанностей составлял королевские акты, назначал на судебные должности и председательствовал в высших совещательных органах в отсутствие короля. – Прим. пер.


[Закрыть] д’Агессо был бесцеремонно уволен регентом за свое противодействие чрезмерному приросту бумажных денег и постоянному обесцениванию золотых и серебряных монет королевства. Это лишь усилило враждебность парламентариев, а когда на вакантную должность был назначен д’Аржансон человек, преданный интересам регента, получивший, помимо того, пост министра финансов, это привело их в ярость. Первая же принятая новым министром мера вызвала дальнейшее обесценивание монеты. Для погашения billets d’état было объявлено, что те, кто принесет на монетный двор четыре тысячи серебряных ливров и одну тысячу ливров в billets d’état, получат обратно монеты с меньшим содержанием серебра на общую сумму в пять тысяч ливров. Д’Аржансон был страшно доволен собой, превратив четыре тысячи старых ливров большего достоинства в пять тысяч новых, меньшего достоинства. Не имея должного представления о принципах торговли и кредитования, он не отдавал себе отчета в том, какой огромный ущерб он наносит и тому и другому.