Текст книги "Наиболее распространенные заблуждения и безумства толпы"

Расследование шло быстро. Директорам было приказано представить палате общин полный отчет об их деятельности. Были приняты резолюции, содержание которых сводилось к тому, что основной причиной бедствия являются низменные ухищрения биржевых спекулянтов и что восстановлению национальной кредитной системы более всего способствовало бы принятие закона, не допукающего подобной позорной практики. Тогда г-н Уолпол встал и сказал, что, как он давал понять ранее, он затратил некоторое время на разработку плана возрождения национальной кредитной системы, но, так как его выполнение зависит от позиции, которая ранее была принята за основу, он, прежде чем изложить свой план, считает целесообразным узнать, может ли он полагаться на эту основу. Он хотел знать, останутся ли принятие на себя государственных долгов и обязательств с обеспечением имуществом, приобретение ценных бумаг по подписке и другие контракты, заключенные с Компанией южных морей, в своем нынешнем виде. Этот вопрос вызвал оживленные дебаты. В итоге 259 голосами против 117 было решено, что все эти контракты останутся в силе до тех пор, пока не будут изменены с целью оказания помощи пайщикам общим собранием Компании южных морей или аннулированы надлежащей правовой процедурой. На следующий день г-н Уолпол представил на заседании парламентского комитета свой план возрождения национальной кредитной системы, суть которого заключалась в передаче на определенных условиях девяти миллионов акционерного капитала Компании южных морей Английскому банку и такой же суммы – Ост-Индской компании[75]75
  Существовавшая в 1600–1858 гг. компания английских купцов, созданная в основном для торговли с Ост-Индией (название территории Индии и некоторых других стран Южной и Юго-Восточной Азии). – Прим. пер.


[Закрыть]. План был благосклонно принят палатой общин. После немногочисленных возражений было предписано принять соответствующие предложения двух финансовых корпораций. Обе компании были не расположены идти навстречу парламенту, и план встретил активное, хотя и бесплодное, противодействие на их общих собраниях, созванных для его обсуждения. Их тем не менее полностью устроили условия, на которых им предлагалось согласиться ввести в обращение облигации Компании южных морей, и они представили комитету свой отчет, после чего под контролем г-на Уолпола был внесен законопроект, который был благополучно принят обеими палатами парламента.

Одновременно был внесен законопроект о запрещении директорам, управляющему, помощнику управляющего, казначею, кассиру и клеркам Компании южных морей покидать королевство в течение года, об описи их движимого и недвижимого имущества и предотвращении его перевозки или отчуждения. Все наиболее влиятельные члены палаты общин поддержали законопроект. Г-н Шиппен, видя, что г-н секретарь Крэгс присутствует на заседании, и веря оскорбительным слухам о руководящей роли этого министра в деятельности Компании южных морей, решил задеть его за живое. Он сказал, что рад видеть, как британская палата общин обретает былую силу и дух и столь единодушно действует на благо общества. Необходимо, продолжал он, арестовать самих директоров компании, ее служащих и их имущество. «Но, – добавил он, пристально глядя на г-на Крэгса, – есть и другие высокопоставленные лица, чьи имена я, как только придет время, не побоюсь назвать и чья вина не уступает вине директоров компании». Разгневанный г-н Крэгс встал и сказал, что если эти инсинуации направлены против него, то он готов принять вызов от кого угодно в стенах палаты или за ее пределами. Немедленно отовсюду раздались громкие призывы к порядку. Посреди этой суматохи встал лорд Молсуорт и выразил удивление дерзостью г-на Крэгса, бросившего вызов всей палате общин. Хотя лорд Молсуорт был довольно пожилым человеком (ему было за шестьдесят), он ответил бы г-ну Крэгсу в стенах палаты, независимо от того, что ему пришлось бы при этом сказать, и он верил, что найдется немало молодых людей, которые не побоятся встретиться с г-ном Крэгсом лицом к лицу снаружи. Призывы к порядку прозвучали вновь, парламентарии одновременно встали и, казалось, заголосили все разом. Спикер тщетно призывал их к порядку. Замешательство длилось несколько минут, в течение которых лорд Молсуорт и г-н Крэгс были едва ли не единственными членами палаты, сидящими на своих местах. Наконец призывы, обращенные к г-ну Крэгсу, стали настолько требовательными, что он счел нужным подчиниться всеобщему настроению палаты и объяснить свое непарламентское выражение. Он сказал, что под принятием вызова от тех, кто ставит под сомнение его деятельность в этой палате, он имел в виду не дуэль, а лишь желание отчитаться о своих действиях. На этом инцидент был исчерпан, и палата продолжила обсуждение того, каким образом ей следует вести расследование деятельности Компании южных морей – в виде большого или же особого комитета. В конечном счете был назначен тайный комитет из тринадцати человек, уполномоченный посылать за людьми, документами и записями.

Палата лордов была столь же рьяной и резкой в своих суждениях, что и палата общин. Епископ Рочестерский сказал, что это предприятие было подобно эпидемии. Герцог Уортонский заявил, что палате не следует выказывать никакого уважения к виновным и что он, со своей стороны, отвернулся бы от лучшего друга, окажись тот вовлеченным в эту аферу. Он добавил, что нация была ограблена самым позорным и вопиющим образом и что он, как и любой на его месте, не остановился бы перед самым суровым наказанием негодяев. Лорд Стенхоп сказал, что каждый фартинг, принадлежащий преступникам, будь они директорами или нет, следует конфисковать для возмещения понесенных народом убытков.

Все это время общественное возбуждение находилось на пределе. Из «Уолпола» Кокса мы узнаéм, что имя кого-либо из директоров Компании южных морей само по себе считалось синонимом всякого рода обмана и злодейства. Из графств, больших и малых городов по всей территории королевства шли петиции, взывавшие от имени оскорбленной нации о свершении правосудия в отношении подлых расхитителей. Тех сдержанных людей, которые не приветствовали крайность ни в чем, даже в наказании виновных, обвиняли в соучастии преступникам, всячески оскорбляли и сулили им как в анонимных письмах, так и в публичных обращениях скорую месть униженного народа. Обвинения против г-на Айлеби, канцлера казначейства, и г-на Крэгса, еще одного члена кабинета министров, звучали столь громко, что палата лордов приняла решение провести в отношении них расследование. 21 января всем брокерам, участвовавшим в предприятии «южных морей», было приказано представить палате отчет по подписанным акциям, купленным или проданным ими для кого-либо из чиновников казначейства либо их доверенных лиц с Михайлова дня[76]76
  29 сентября. – Прим. пер.


[Закрыть] 1719 года. Когда данный отчет был представлен, выяснилось, что большое количество ценных бумаг было переведено на г-на Айлеби. Было приказано передать церемониймейстеру с черной булавой[77]77
  Взять под стражу и заключить в тюрьму. – Прим. пер.


[Закрыть] пятерых директоров Компании южных морей, включая г-на Эдварда Гиббона, деда знаменитого историка. По предложению графа Стенхопа было единогласно решено, что взятие или предоставление кредита на покупку ценных бумаг или их покупка, совершенная любым директором или агентом Компании южных морей для любого члена правительства или парламента до вынесения последним решения по законопроекту о Компании южных морей, является разновидностью взяточничества и коррупции. Несколько дней спустя была утверждена еще одна резолюция, согласно которой несколько директоров и служащих компании, тайно продавшие свои собственные ценные бумаги, признавались виновными в мошенничестве и злоупотреблении доверием, в силу чего считались главными виновниками того неблагоприятного поворота событий, что столь сильно пошатнул национальную кредитную систему. Г-н Айлеби отказался от должности канцлера казначейства и отсутствовал на заседаниях парламента, пока законодательная власть вела формальное расследование на предмет установления его личной вины.

Тем временем Найт, казначей компании, посвященный во все опасные секреты бесчестных директоров, упаковал свои бухгалтерские книги и документы и сбежал из страны. Изменив внешность, он уплыл по реке в маленькой лодке и, поднявшись на корабль, нанятый для побега, был благополучно переправлен в Кале. Тайный комитет поставил палату общин в известность о случившемся, и было единогласно решено представить на рассмотрение короля два обращения: в первом короля просили издать прокламацию с объявлением награды за поимку Найта, а во втором – немедленно приказать закрыть порты и принять на побережьях эффективные меры по предотвращению побега из королевства означенного Найта или любых других служащих Компании южных морей. Едва на этих обращениях высохли чернила, как они были доставлены королю г-ном Мэтьюэном, делегированным для этого палатой. В тот же вечер была издана королевская прокламация, объявлявшая награду в две тысячи фунтов за поимку Найта. Палата общин приказала запереть свои двери и положить ключи на стол. Генерал Росс, один из членов тайного комитета, сообщил присутствующим, что комитет уже обнаружил ряд самых изощренных злодейств и обманов, какие только мог придумать нечистый для разорения той или иной нации, о которых палата узнает в должное время. Пока же для проведения дальнейшего расследования комитет считал в высшей степени необходимым взять под стражу некоторых директоров и старших должностных лиц компании и наложить арест на их документацию. Поступившее на этот счет предложение было принято единогласно. Сэра Роберта Чаплина, сэра Теодора Янсена, г-на Собриджа и г-на Ф. Эйлза, членов палаты и директоров Компании южных морей, призвали откликнуться со своих мест и ответить за свои злоупотребления. Сэр Теодор Янсен и г-н Собридж отозвались на свои имена и постарались себя реабилитировать. Палата терпеливо их выслушала и приказала им удалиться. После этого было внесено и nemine contradicente[78]78
  Единогласно (лат.). – Прим. пер.


[Закрыть] принято предложение признать их виновными в злоупотреблении доверием, повлекшем за собой значительные убытки большого числа подданных Его Величества и нанесшем большой ущерб национальной кредитной системе. Далее было предписано исключить их за их преступление из состава палаты и передать парламентскому приставу. Сэр Роберт Чаплин и г-н Эйлз, присутствовавшие в палате четыре дня спустя, также были исключены из ее состава. Одновременно было решено обратиться к королю, с тем чтобы он отдал директивы своим посланникам в других странах объявить розыск Найта для передачи его английским властям на случай, если тот нашел убежище в одной из них. Король немедленно согласился, и той же ночью во все части континента были отправлены гонцы.

Среди директоров, заключенных под стражу, был сэр Джон Блант, которого считали вдохновителем и отцом пресловутого предприятия. Этот человек, как сообщает нам Поп в своем «Послании Аллану, лорду Батерсту», был самым фанатичным раскольником под личиной правоверного[79]79
«“God cannot love,” says Blunt with tearless eyes,“The wretch he starves,” and piously denies…Much-injur’d Blunt! why bears he Britain’s hate?A wizard told him in these words our fate:“At length corruption, like a general flood,So long by watchful ministers withstood,Shall deluge all; and avarice, creeping on,Spread like a low-born mist, and blot the sun;Statesman and patriot ply alike the stocks,Peeress and butler share alike the box,And judges job, and bishops bite the town,And mighty dukes pack cards for half-a-crown;See Britain sunk in Lucre’s sordid charmsAnd France revenged on Anne’s and Edward’s arms!”’Twas no court-badge, great Scrivener! fir’d thy brain,Nor lordly luxury, not city gain:No, ’twas thy righteous end, asham’d to seeSenats degen’rate, patriots disagree,And nobly-wishing party-rage to cease,To buy both sides, and give thy country peace».– Pope’s Epistle to Allen Lord Bathurst.  («“Бог не способен любить тех несчастных, которых он морит голодом”, – изрекает бесчувственный Блант и благочестиво отрекается… Блант оскорблен! Почему Британия его ненавидит? Колдун предсказал ему нашу судьбу так: “В конце концов продажность, как наводнение, так долго сдерживаемое бдительными министрами, затопит все, и алчность расползется повсюду, растечется, как отвратительный туман, и закроет солнце. Государственные деятели и патриоты будут спекулировать на бирже, леди и дворецкий – делить доходы, судьи – барышничать, епископы – воровать, могущественные герцоги – собирать карты в колоду за полкроны. Британию, узрел я, захлестнет презренная жажда наживы, а Франция отомстит за войны Анны и Эдуарда!” Не будет никаких королевских регалий, великий ростовщик, которых ты так жаждешь, ни присущей лорду роскоши, ни доходов от горожан. Нет, тебя ждет справедливый финал, и ты со стыдом увидишь вырождающихся парламентариев, ссорящихся патриотов, и тех, кто в своем благородстве стремится погасить пламя раздора, чтобы искупить грехи антагонистов и принести мир твоей стране» (Поп «Послание Аллану, лорду Батерсту»). – Прим. пер.


[Закрыть]. Он постоянно выступал против роскоши и коррупции того времени, пристрастности парламента и бедности партийного духа. Особенно красноречиво он клеймил алчность высокопоставленных и титулованных персон. Он начинал как ростовщик и впоследствии стал не просто директором, а самым активным руководителем Компании южных морей. Начал ли он выступать против жадности сильных мира сего именно на данном этапе своей карьеры, нам не известно. Он определенно был свидетелем ее проявлений в количестве, оправдывавшем самую суровую анафему с его стороны, но если бы сей проповедник сам был свободен от осуждаемого им порока, его обличения возымели бы больший эффект. Его под конвоем привели к барьеру палаты лордов[80]80
  Барьер, отделяющий места членов палаты. – Прим. пер.


[Закрыть] и подвергли длительному допросу. Он отказался отвечать на некоторые важные вопросы. Он сказал, что его уже допрашивал комитет палаты общин и, поскольку он не помнит своих ответов и может противоречить сам себе, он отказывается отвечать перед другим трибуналом. Это заявление, само по себе явившееся косвенным доказательством его вины, вызвало в палате негодующий ропот. Бланта вновь без околичностей спросили, продавал ли он когда-нибудь какое бы то ни было количество ценных бумаг кому-либо из членов правительства или любой из палат парламента для облегчения принятия законопроекта. Он опять отказался отвечать, заявив, что очень хочет относиться к палате со всем возможным уважением, но считает несправедливым, что его принуждают свидетельствовать против самого себя. После нескольких безуспешных попыток освежить его память ему было приказано удалиться. Последовала яростная дискуссия между сторонниками и оппонентами кабинета министров. Утверждали, что правительству удобна неразговорчивость сэра Джона Бланта. Герцог Уортонский бросил тень подозрения на графа Стенхопа, что привело последнего в негодование. Он выступал в сильном возбуждении, и эта горячность вызвала у него внезапный прилив крови к голове. Он почувствовал себя так плохо, что был вынужден покинуть палату и уехать домой. Ему немедленно поставили банки, а на следующее утро пустили кровь, но это принесло лишь незначительное облегчение. Никто не ожидал летального исхода. Ближе к вечеру он впал в забытье и, изменившись в лице, скончался. Внезапная смерть этого государственного деятеля вызвала в стране великую скорбь. Георг I был безмерно потрясен и на несколько часов заперся в личных апартаментах, безутешный в своей утрате.

Найт, казначей компании, был арестован в местечке Тирльмонт, неподалеку от Льежа, одним из секретарей г-на Ледеса, британского дипломатического представителя в Брюсселе, и заточен в Антверпенскую крепость. Австрийскому эрц-герцогскому двору неоднократно посылались прошения о его выдаче, но тщетно. Найт отдался на милость правосудия Брабанта и потребовал рассмотрения своего дела местным судом. Существовала привилегия, дарованная Брабанту одной из статей Joyeuse Entrée, согласно которой все преступники, задержанные в Брабанте, подлежали суду в этой провинции. Последняя настаивала на своей привилегии и отказывалась выдать Найта английским властям. Те не переставали слать ходатайства, но тем временем Найт сбежал из крепости.

16 февраля тайный комитет представил свой первый отчет палате общин. В нем говорилось, что расследование сопровождалось многочисленными трудностями и помехами; все, кого допрашивали члены комитета, пытались по мере возможности пустить правосудие по ложному следу. В некоторых предъявленных комитету бухгалтерских книгах были сделаны фиктивные записи; в другие были вписаны суммы денег, а имена держателей акций отсутствовали. В книгах были многочисленные подчистки и изменения, из некоторых были вырваны листы. Также было обнаружено, что некоторые книги особой важности были вообще уничтожены, а некоторые изъяты или спрятаны. В самом начале расследования члены комитета заметили, что переданные на их рассмотрение материалы были самого разного содержания и объема. Многим лицам было поручено исполнение различных частей закона, и под видом этого они действовали недопустимым образом, распоряжаясь имуществом тысяч людей стоимостью миллионы фунтов. Члены комитета обнаружили, что еще до того, как было принято Постановление о Компании южных морей, в ее бухгалтерских книгах была сделана запись о сумме 1 259 325 фунтов на счете по акциям, которые значились проданными за 574 500 фунтов. Эти акции были абсолютно фиктивными и были проданы с целью содействия принятию законопроекта. Они значились проданными в разные дни и по разным ценам, от 150 до 325 фунтов. Пораженный тем, что акции на такую большую сумму были проданы тогда, когда компания еще не имела права наращивать свой капитал путем их продажи, комитет принял решение провести самое тщательное расследование всех ее деловых операций. Перед ним предстали и были строго допрошены управляющий, помощник управляющего и несколько директоров. Было установлено, что во время внесения этих записей компания не являлась владельцем ценных бумаг на такую большую сумму, имея в пределах своих полномочий их количество не более чем на тридцать тысяч фунтов. Продолжив расследование, комитет обнаружил, что эти акции принимались в расчет или удерживались компанией в пользу мнимых покупателей, хотя не было заключено никаких договоров на их передачу или оплату в определенное время. Не было никаких выплат наличными, предполагаемые покупатели не вносили на счета компании абсолютно никаких задатков или залогов; таким образом, если бы курс акций упал, чего можно было бы ожидать, не будь постановление принято, покупатели не понесли бы никаких убытков. И наоборот, если бы котировка акций поднялась (что и произошло, так как план удался), разница за счет роста котировки принесла бы их владельцам прибыль. Таким образом, после принятия постановления г-н Найт составил и подправил счет по акциям, а компания выплатила мнимым покупателям разницу наличными. Эти фиктивные акции, находившиеся главным образом в распоряжении сэра Джона Бланта, г-на Гиббона и г-на Найта, были распределены среди нескольких членов правительства и близких им людей посредством взяток для содействия принятию законопроекта. Графу Сандерлендскому были переданы акции на сумму 50 000, герцогине Кендалской – 10 000, графине Плейтенской – 10 000, двум ее племянницам – 10 000, г-ну секретарю Крэгсу – 30 000, г-ну Чарльзу Стенхопу (одному из секретарей казначейства) – 10 000, компании-изготовителю клинков – 50 000 фунтов. Выяснилось также, что г-н Стенхоп получил гигантскую сумму в 250 000 фунтов как разницу цены акций при посредничестве «Тёрнер, Кэсуолл энд Ко.»; при этом его фамилия была частично подчищена в бухгалтерских книгах фирмы и изменена на Стенгейп. Айлеби, канцлер казначейства, извлек доходы еще более отвратительные. У него был счет на 794 415 фунтов в фирме, владельцами которой являлись директора Компании южных морей. Кроме того, он посоветовал компании увеличить совокупную цену акций второй подписки до полутора миллионов фунтов вместо одного безо всякого на то предписания свыше, руководствуясь исключительно собственной инициативой. Третья подписка была проведена столь же бесчестным образом. Г-н Айлеби подписался на 70 000, г-н Крэгс-старший – на 659 000, граф Сандерленд – на 160 000 и г-н Стенхоп – на 47 000 фунтов. В отчете упоминалось еще шесть человек, менее высокопоставленных. В конце концов комитет объявил, что из-за отсутствия Найта, являвшегося ключевым звеном аферы, расследование было решено приостановить.

Первый отчет было приказано напечатать и принять к рассмотрению через день. После весьма гневных и оживленных дебатов было утверждено несколько резолюций, осуждающих действия директоров и связанных с ними членов парламента и правительства и объявляющих, что те должны, все без исключения, своим собственным имуществом возместить ущерб, нанесенный ими народу. Их деятельность была названа продажной, позорной и опасной, и было приказано внести законопроект, призванный помочь несчастным пострадавшим.

Г-н Чарльз Стенхоп был первым, кого призвали отчитаться о своем участии в данной афере. Защищая себя, он настаивал, что в течение нескольких лет он отдавал все свои деньги на хранение г-ну Найту и что, какие бы ценные бумаги ни приобретал для него г-н Найт, он расплатился за них сполна. Что же касается ценных бумаг, купленных для него фирмой «Тёрнер, Кэсуолл энд Ко.», то он сказал, что ничего об этом не знает. Все, что было сделано в этой связи, было сделано-де без его санкции, и он не может нести за это ответственность. «Тёрнер, Кэсуолл энд Ко.» взяла ответственность на себя, но для всякого беспристрастного, непредубежденного лица было очевидно, что г-н Стенхоп стал богаче на 250 000 фунтов, находившихся в руках этой фирмы и предназначенных ему. Тем не менее его оправдали с перевесом всего в три голоса. Для его оправдания были приложены величайшие усилия. Лорд Стенхоп, сын графа Честерфилда, по очереди обходил колеблющихся парламентариев, используя все свое красноречие, дабы убедить их либо проголосовать за оправдание, либо отлучиться из палаты. Многих недалеких депутатов из числа мелкопоместных дворян его увещевания сбили с толку, что и привело к известному результату. Оправдание вызвало величайшее недовольство по всей стране. В разных районах Лондона собирались озлобленные толпы; повсюду опасались, что начнутся беспорядки, особенно потому, что многие ожидали подобного исхода от допросов более виновных. Г-н Айлеби, высокая должность и большая ответственность которого подразумевали априорную честность, будь он даже недостаточно честен с рождения, в данной ситуации весьма справедливо считался наиболее вероятным преступником номер один. Его дело было принято к рассмотрению на следующий день после оправдания г-на Стенхопа. Царило сильное возбуждение; кулуары и коридоры палаты заполонили толпы людей, с нетерпением ожидавших результата. Дебаты продолжались весь день. Г-ну Айлеби мало кто сочувствовал; его вина была настолько очевидной и ужасной, что никто не отважился выступить в его защиту. Наконец было единогласно решено, что г-н Айлеби, поощрявший и содействовавший претворению в жизнь губительного плана «южных морей» с целью собственного непомерного обогащения, наравне с директорами компании участвовавший в их пагубной деятельности, приведшей к краху национальной торговли и кредитной системы королевства, в наказание за свои преступления подлежит изгнанию с позором из палаты общин и тюремному заключению в лондонском Тауэре под особой охраной; кроме того, ему было запрещено покидать королевство в течение года (до окончания следующей парламентской сессии) и приказано составить правдивый отчет обо всем его имуществе, с тем чтобы употребить его на пользу тех, кто пострадал от его противозаконных действий.

Этот вердикт вызвал величайшую радость. Несмотря на то что он был вынесен в половине первого ночи, известие о нем скоро облетело весь город. Некоторые люди в знак радости устроили иллюминацию своих домов. На следующий день, когда г-на Айлеби везли в Тауэр, на Тауэрском холме собралась толпа намеревавшихся освистать осужденного и забросать его камнями. Не преуспев в этом, они развели большой костер и плясали вокруг него, переполняемые весельем. Костры были разведены и в других местах; в Лондоне царила праздничная атмосфера, и люди поздравляли друг друга, словно они только что избежали великого бедствия. Ярость, вызванная оправданием г-на Стенхопа, разрослась до таких масштабов, что никто не знал, чем бы все кончилось, удостойся г-н Айлеби той же милости.

Радости людям прибавило то, что сэр Джордж Кэсуолл, один из совладельцев «Тёрнер, Кэсуолл энд Ко.», на следующий день был исключен из состава палаты общин, приговорен к заключению в Тауэр и штрафу в 250 000 фунтов.

Далее была рассмотрена та часть отчета тайного комитета, что касалась графа Сандерлендского. Предпринимались все усилия, чтобы снять обвинения с его светлости. В силу того, что заведенное против него дело основывалось главным образом на свидетельских показаниях, полученных от сэра Джона Бланта, были приложены все усилия к тому, чтобы поставить под сомнение слова сэра Джона, особенно в свете ущерба, наносимого ими чести пэра и члена тайного совета. Графа защищали все без исключения сторонники кабинета министров; высказывалось мнение, что обвинительный приговор приведет к власти кабинет министров партии тори. В конце концов граф был оправдан 233 голосами против 172, но страна была убеждена в его виновности. Повсеместно выражалось сильнейшее негодование, а в Лондоне вновь собирались озлобленные толпы. К счастью, никаких беспорядков не произошло.

Это было в тот день, когда умер г-н Крэгс-старший. Следующий день был посвящен обсуждению этого события. Все считали, что он отравился. Представляется, однако, что на самом деле он просто не смог пережить потерю сына, одного из секретарей казначейства, который умер от оспы несколькими неделями ранее. Ради этого сына, которого он очень любил, он скопил огромное состояние бесчестным путем; теперь же человека, ради которого он поступился честью и запятнал свою репутацию, больше не было в живых. Страх перед дальнейшими разоблачениями еще больше помутил его рассудок и в конце концов вызвал апоплексический удар, от которого он скончался. Он оставил после себя состояние в полтора миллиона фунтов, которое впоследствии было конфисковано в пользу пострадавших от плачевной аферы, в осуществлении которой он принял столь деятельное участие.

Дела, заведенные на всех директоров компании, одно за другим принимались к рассмотрению. Для возмещения причиненного ими ущерба у них было конфисковано имущество на сумму два миллиона четырнадцать тысяч фунтов; каждому из них пропорционально степени участия в афере и в соответствии с обстоятельствами была оставлена определенная его часть, позволяющая начать новую жизнь. Сэру Джону Бланту досталось всего 5000 фунтов от его состояния более чем в 183 000 фунтов, сэру Джону Феллоузу – 10 000 от 243 000 фунтов, сэру Теодору Янсену – 50 000 от 243 000 фунтов, г-ну Эдварду Гиббону – 10 000 от 106 000 фунтов, сэру Джону Ламберту – 5000 от 72 000 фунтов. С другими, менее вовлеченными в аферу, обошлись гораздо либеральнее. Историк Гиббон, чьим дедом был столь сурово оштрафованный г-н Эдвард Гиббон, в книге «Моя жизнь и сочинения» интересно рассказал о парламентских процессах того времени. Он признает, что не является беспристрастным свидетелем, но в силу того, что все писатели, из книг которых можно получить хоть какую-то информацию о судебных процессах тех бедственных лет, были пристрастны с другой стороны, версия изложения событий знаменитого историка приобретает дополнительную ценность, если, конечно, рассматривать ее, руководствуясь принципом audi alteram partem[81]81
  Выслушайте другую сторону (лат.). – Прим. пер.


[Закрыть]. «В 1716 году, – пишет он, – моего деда избрали одним из директоров Компании южных морей. Из его конторских книг достоверно явствует, что еще до принятия этой фатальной должности он самостоятельно нажил состояние в 60 000 фунтов. Но его богатство было сметено катастрофой 1720 года, и труды тридцати лет пошли насмарку в один день. Судить об отсутствии или наличии злоупотреблений в деятельности компании, виновности или невиновности моего деда и его коллег-директоров я не могу, ибо не являюсь ни полноправным, ни беспристрастным судьей. Однако непредвзятость дней сегодняшних должна осудить надуманные и деспотические судебные процессы, позорящие правосудие и делающие несправедливость еще более отвратительной. Страна очнулась от золотых грез не раньше, чем возмущенное общество, а вслед за ним и парламент потребовали жертв; но все признавали, что директора, пусть даже виновные, не подпадают под действие ни одного из существующих законов страны. Несдержанным призывам лорда Молсуорта не последовали буквально, но внесли на рассмотрение законопроект о наказаниях и взысканиях – закон с обратной силой, карающий за преступления, неподсудные во время их совершения. Законодательная власть подвергла директоров заключению, приставила к ним непомерную охрану и поспешила заклеймить их позором. Их заставили объявить под присягой точную стоимость своего имущества и лишили возможности передавать или отчуждать какую бы то ни было его часть. Вопреки тому или иному законопроекту о наказаниях и взысканиях, каждый человек, находящийся на скамье подсудимых, имеет право быть выслушанным. Они просили, чтобы их выслушали. Их просьбы были встречены отказом: их притеснители, которым не требовались никакие показания, не стали бы выслушивать никаких оправданий. Сначала было предложено оставить директорам на будущее одну восьмую часть их имущества, но при этом было специально оговорено, что в зависимости от состоятельности и степени вины такая пропорция может оказаться для многих чересчур милосердной, а для некоторых – чересчур суровой. Репутация и деятельность каждого из подсудимых оценивалась отдельно, но вместо беспристрастного судебного следствия по всей форме богатство и честь тридцати трех англичан стали темой торопливого разговора, забавой не подчиняющегося законам большинства, когда самый недостойный член комитета мог злобным высказыванием или тайным голосованием дать волю своему общему раздражению или личной враждебности. Расследование отягощалось оскорблениями, а оскорбления усугублялись насмешками. Директорам издевательски оставляли как 20 фунтов, так и 1 шиллинг. Неопределенное сообщение о том, что кто-либо из директоров был ранее вовлечен в другой проект, в результате которого некое число неизвестных лиц лишилось своих денег, признавалось доказательством его нынешней вины. Один человек был разорен из-за того, что обронил глупую фразу о том, что его лошади должны питаться золотом; другой – потому, что был настолько горд, что однажды, находясь в казначействе, невежливо ответил персонам гораздо более высокопоставленным. Всех директоров заочно приговорили к огромным штрафам и конфискациям, унесшим львиную долю их имущества. Парламенту при всем его могуществе вряд ли под силу оправдать столь бесстыдный гнет. Мой дед не мог рассчитывать, что с ним обойдутся милосерднее, нежели с его компаньонами. Его приверженность принципам партии тори и связи делали его неудобным для властей предержащих. К нему относились с затаенным подозрением. Его общеизвестные способности не позволяли ему добиваться оправдания в силу неведения или ошибки. На первых процессах против директоров Компании южных морей г-н Гиббон был заключен под стражу одним из первых, а объявленный в окончательном приговоре размер штрафа указывал на то, что его сочли одним из наиболее виновных директоров. Общая стоимость его имущества, объявленная им под присягой в палате общин, составляла за вычетом прошлых актов распоряжения имуществом 106 543 фунта 5 шиллингов и 6 пенсов. Было предложено оставить г-ну Гиббону 15 000 или 10 000 фунтов, и после того, как вопрос был поставлен на голосование, было единогласно решено остановиться на меньшей из указанных сумм. Понеся столь значительные убытки, но сохранив навыки и доверие, которых парламент был не в состоянии его лишить, мой дед уже в зрелом возрасте возвел здание нового богатства. Труды шестнадцати лет были щедро вознаграждены, и у меня есть основания полагать, что состояние, накопленное во второй раз, ненамного меньше накопленного в первый».

После того как директора были наказаны, законодательная власть приступила к восстановлению кредитной системы страны. План Уолпола был признан неудовлетворительным и приобрел дурную славу. В конце 1720 года был произведен подсчет совокупного акционерного капитала Компании южных морей. Он равнялся тридцати семи миллионам восьмистам тысячам фунтов, из которых на долю акционеров приходилось только двадцать четыре миллиона пятьсот тысяч. Остаток в тринадцать миллионов триста тысяч фунтов принадлежал компании в целом и представлял собой доход, полученный ею в результате аферы национального масштаба. У компании были изъяты акции на сумму свыше восьми миллионов, распределенные впоследствии между всеми пайщиками и подписчиками, что принесло им дивиденд примерно в 33 фунта 6 шиллингов и 8 пенсов на сотню. Это стало для них большим облегчением. Далее было решено, что те, кто занял у Компании южных морей деньги под залог ее ценных бумаг, фактически во время одалживания переданных и заложенных компании или в ее пользу, освобождаются от всех обязательств после выплаты 10 % от сумм, занятых указанным образом. Таким путем компания ссудила под проценты около одиннадцати миллионов в то время, когда ее ценные бумаги стоили неестественно дорого; теперь же, когда цены опустились до обычного уровня, она получила обратно один миллион сто тысяч фунтов.