Текст книги "Железный рассвет"

– Предельно. – Макдугл указала на стул. – Присаживайтесь. У нас еще полчаса до критического момента.

– Верно. – Рашель села, сложила пальцы пирамидкой и вздохнула. – Откуда такая уверенность, что эта штука настоящая?

– О ней узнали именно тогда, когда определитель пассивных нейтронов чуть не отскочил от стены здания. Сперва менеджер квартала решил, что это сбой, но оказалось, что тот идиот ухватился за драконий хвост. Он раздобыл сраную монтажную схему в каком-то анархистском любительском архиве и скупал бериллий на распродажах редких компонентов кухонного фабрикатора в течение шести предыдущих месяцев.

– Черт. Бериллий. И никто не заметил?

– Эй. – Макдугл развела руки. – У нас нет финансирования на охват «сорочьего радио». Частная инициатива не приветствуется. Мы и так без приглашения везде суем свой нос, мы просим, пока не истечем кровью. Это ведь свободный рынок, не так ли?

– Угу, – кивнула Рашель. Знакомая картина. При наличии девятисот постоянных членов в Совбезе Объединенных Наций чудом тем не менее было то, что вообще что-то делалось. Если что-то еще и могло стимулировать сотрудничество, так это смертельная комбинация домашних нанофабрик и дешевых расщепляющихся материалов оружейного качества с черного рынка. Право на самозащиту повсеместно сдерживалось, не распространялось дальше взаимно гарантированного уничтожения, по крайней мере в застроенных зонах.

Отсюда SXB-волонтерство, периодические кошмары и, как следствие, продвижение к тайному оружию управленческой команды дипломатического корпуса. Это, по существу, было похоже на нынешний инцидент, с одним лишь положительным моментом: правительства обычно имели тенденцию к большему рационализму в характере своих стратегических межзвездных средств устрашения, чем прохиндеистые уличные актеришки, имеющие зуб на общество и домашнюю ядероварню.

– Хорошо. Итак, наш подопечный каким-то образом заполучил двенадцать килограммов тяжелого металла оружейного качества и протестировал субкритическую ядерную реакцию еще до того, как кто-нибудь это заметил. Что далее?

– Робот квартального менеджмента выслал автоматическое четырнадцатидневное уведомление о выселении за нарушение соглашения по сроку аренды. Ибо в этом городе имеет место определенная политика нулевой толерантности к оружию массового уничтожения.

– О Господи Иисусе. – Рашель потерла лоб.

– Далее становится еще лучше, – с нездоровым энтузиазмом продолжила инспектор Макдугл. – Наш мудила отправил роботу ответную депешу с требованием признать его Президентом Уганды, Королем Шотландии, Верховным Планетарным Диктатором и Левой Рукой Эсхатона. Робот послал его на хер, что, вероятно, не являлось хорошей идеей: после этого актеришка и стал угрожать ядерным подрывом.

– Значит, в основе лежат заурядные разборки арендатор-владелец с добавлением радиоактивного плюмажа.

– Примерно.

– Черт. И что произошло дальше?

– Ну, управляющий робот обозначил полученную угрозу как: (а) угрозу порчи жилой собственности и (б) подтип, бомба-мистификация. Поэтому связался со своим страховочным звеном, и уже наш робот направил офицера Шварца сказать пару ласковых. И вот тогда-то все говно и прорвало.

– Офицер Шварц доступен? – поинтересовалась Рашель.

– Прямо здесь, – ухмыльнулась инспектор и указала на то, что Рашель по ошибке приняла за запасной бронированный спецкостюм. Но нет; это было снаряжением спецназовца, и определенно не пустое внутри. Шварц тяжеловесно повернулся к ней.

– Я так вырядился, чтобы войти внутрь.

– Ох, – моргнула Рашель. – Какая же в тот момент там была ситуация?

– Очень крупный мужчина, – сообщил Шварц. – Высокомелатониновое изделие вкупе с высокоандрогенным. Скроен, как западная часть прущих на восток бронесил. Живет как свинья! – Шварц усмехнулся. – Он же артист. Но, по мне, это не дает права пребывать в скотстве.

– Расскажите ей подробнее, – устало сказала Макдугл, отрываясь от вызова на запястном устройстве.

– Сей артист требует величать себя Королем Африки или кем-то вроде того. Я вежливо сказал ему «нет» и добавил, что он легко может быть признан королем сточной канавы между домами 19-м и 21-м по рю Табазан, если не пожелает успокоиться. В тот раз на мне не было бронекостюма, поэтому, когда мосье артист наставил на меня пушку, я умолк и начал корить себя за проявленную небрежность.

– Какую пушку?

– База данных определяет как копию древнего автомата Калашникова.

– Заметили какие-нибудь признаки бомбы? – упавшим голосом спросила Рашель.

– Только запал смертника, привязанный к левому запястью, – ответил офицер Шварц, яркий блеск глаз проглядывал через плотное забрало. – Но мой шлем засек поток медленных нейтронов. Тот тип сказал, что это характерно для урановой пушки, с вашего позволения.

– О черт! – Рашель склонилась и с бешеной скоростью принялась размышлять: «Ядерный шантаж. Элементарный взрыватель. Простая, но смертоносная конструкция урановой пушки. Можешь представить, как негодяй лежит, истекая кровью, отделенный двойными вспышками рентгеновских импульсов, поджигающих воздух, делая его светонепроницаемым; плазменный заслон мерцает, не позволяя высвободить смерть. Иди Амин Дадаист, идеальное олицетворение мертвого диктатора. Пятьдесят одна минута до детонации, если у него Кишка не тонка осуществить задуманное. Ведущий представление издевается над нами. Как должен поступить артист?»

– Дайте ему полшанса и публику, и он нажмет на кнопку, – едва выговорила она.

– Простите?

Рашель посмотрела в окно на постоянный поток бедняков, эвакуируемых с территории. Они выглядели жалко; у большинства перекошенные, несчастные или угрюмые естественные лица – а пара из них казались действительно старыми.

– Он артист, – спокойно произнесла Рашель. – Я имела дело с подобным типом раньше, и даже недавно. Как говорил один плохой парень, никогда не давайте артистам браунинг: они самый опасный народ, какой вам может встретиться. Фестивальная мишура – дерьмо! Артисты почти постоянно жаждут публики и зрелища разрушения. Имя – Дадаист. Это смертельный дармовой товар. Не считая бесчувственного акта массового насилия, театр жестокости. Все, что я могу сделать, – лишь попытаться удержать его и занять разговором, пока вы занимаете убойные позиции. И не давайте ему ни малейшего повода принять по ошибке что-то за публику. Какой-нибудь профильный равноценный соперник у вас есть?

– Он старомодный и, к слову сказать, опасный умник, – нахмурилась Макдугл. Она моргнула, будто что-то попало в глаз, и резко сбросила другой глиф Рашели. – Вот. Быстро прочтите и готовьтесь к разговору. Не думаю, что у нас есть время рассиживаться.

– Хорошо. – Ноздри Рашели раздулись, втягивая пахучую смесь выдохшегося кофе, нервного пота и характерных ароматов передвижной полицейской кабинки, установленной на краю нулевого уровня. Рашель сосредоточилась на записях – не то чтобы там можно было много чего обнаружить, кроме обычных надоедливых литаний, кредитных оценок под итоговой чертой, общественных трастовых производных, нарушенных обещаний, демонстрации застарелого говна и крушения карьеры из-за исключения из школы искусств. Иди пытался вступить в армию, любую армию, – но даже второразрядный частный гарнизон наемников из Вичита не принял его. «Психованный, как беличье колесо», – констатировала говорящая запись проводившего собеседование сержанта по найму новобранцев. Диагноз Макдугл уже выглядел тревожаще вероятным, когда Рашель чертыхнулась при просмотре документов, демонстрирующих его одержимость, и увидела старые фотографии и счета из дешевой телесной мастерской, поглотившей все полученные им скудные страховые подачки. Иди – его настоящее имя, он сам излагает мрачную семейную историю, оставленную позади.

– Инъекции Treponema pallidum[1]1
  Бледная спирохета, возбудитель сифилиса.


[Закрыть] – твою мать, он платил за инфицирование сифилисом?

– Да, и не просто какого-нибудь. Он заказал занятную третью стадию, когда размягчаются кости, проваливается нос и возникают приступы безумия и необузданной ярости. Но ни капли длящихся неделями гнойных выделений из гениталий нашего парня Иди.

– Он псих, – заявила Рашель.

– Об этом я и твержу, да. Все, что мне хочется знать, – это сможете ли вы его взять?

– Хм. – Рашель покачала головой. – Он крупный. И так же крепок, как выглядит?

– Нет, – вступил Шварц. – Я сам в легкую могу повязать его безо всякого оружия. Только у него автомат, и парень болен на всю голову.

– Ну что ж. – Рашель приняла решение. – Что мы имеем? Сорок пять минут? Когда всех выведете, думаю, мне следует войти и поговорить с ним с глазу на глаз. Не держите оружие на виду, но если вам придется стрелять прямо через потолок, то…

– Никаких пуль, – заявила Макдугл. – Нам неизвестно, как настроено управление у этого смертника, и мы не можем пойти на риск. Хотя у нас кое-что есть. – Она подняла маленький чемоданчик. – Заряженные снотворным робоосы, управляемые на расстоянии. Один укус – и ои вырубится за десять секунд. Но есть временной промежуток между тем, как он поймет, что проиграл, и полной отключкой. Кто-то должен не дать ему выкрикнуть команду на взрыв и так или иначе заставить хорька умереть.

– Хорошо. – Рашель задумчиво кивнула, пытаясь игнорировать спазм в животе и инстинктивное желание сорваться и побежать – куда угодно, лишь бы подальше от больного маньяка с комплексом Осамы и атомной бомбой. – Облепите меня по полной сенсорной подпиткой, я вхожу, я говорю, я действую по наитию. Запомните две кодовых фразы. «Мне нужно чихнуть» означает, что я собираюсь вырубить его сама. А «приятно пахнет» – что я хочу, чтобы вы вступили в дело со всем, что у вас имеется. Если вам потребуется всадить ему лоботомический заряд – всаживайте, даже если он пройдет сквозь меня. Просто постарайтесь не задеть мозговой ствол, если до такого дойдет. Вот так мы и проведем нашу игру. Я постараюсь не вызывать вас, пока не уверюсь, что точно не смогу его обездвижить или что он собирается нажать кнопку. – Она поежилась, ощущая знакомый наплыв бодрящей энергии.

– Вы насчет этого уверены? – с сомнением спросил Шварц.

Рашель посмотрела на него.

– Этот сраный остряк намерен уничтожить, может, десятки, может, сотни человек, если мы не придавим его прямо сейчас, – сказала она. – А вы как считаете?

Шварц сглотнул. Макдугл покачала головой.

– Но вы все же постараетесь сохранить жизни? – спросила она.

– Я способна сделать такое, на что обычные специалисты по обезвреживанию не решаются, – усмехнулась Рашель, скалясь от собственного страха. Она встала. – Ну, давайте разберемся с ним.

ОБЕЗВРЕЖИВАНИЕ

Земля, видимая с орбиты в двадцать четвертом столетии, представляла собой планету, истерзанную технологической цивилизацией, со шрамами, оставленными в назидание. Почти десять процентов поверхности было забетонировано. Целые поля незаконченных конструкций отмечали незавершенные операции территориального переустройства От джунглей Сахары до нежных пастбищ бассейна Амазонки сложно было отыскать какую-нибудь местность, не тронутую рукой человека.

Земная цивилизация, изначально ограниченная пределами одной планеты, распространилась на всю Солнечную систему. Вокруг газовых гигантов выросли необыкновенные индустриальные кольца, в то время как с высот Килиманджаро и из Центральной Панамы в геостационарную орбиту врастали алмазные нити. Земля, как ее называли поначалу, стала Старой Землей, миром зарождения человечества, колыбелью цивилизации. Но в этом домашнем мире существовала любопытная динамика, нетипично юношеский взгляд на будущее. Старая Земля в двадцать четвертом столетии больше не была родовым гнездом. Ничем даже отдаленно похожим.

В этом парадоксальном факте большинство винило Эсхатона. Эсхатон – сверхчеловеческий продукт технологического своеобразия искусственного интеллекта, созданный объединением огромного количества компьютерных сетей в конце двадцать первого века, – не захотел делить планету с десятью миллиардами взирающих на будущее с опасением приматов.

Когда он саморазвился чуть ли не до богоподобного разума, то разбросал большинство людей по другим планетам через червоточины, образованные таким способом, который в течение последующих веков не могли постигнуть ученые. И не из-за нехватки способностей для анализа его методов – просто большинство людей были слишком заняты борьбой за выживание среди вызванного резким сокращением населения экономического краха и не проводили исследования до тех пор, пока через несколько сот лет первые сверхсветовые звездолеты с Земли не достигли ближайших звезд и не раскрыли причудливый аспект произошедшего. Дыры, раскрытые Эсхатоном в космосе, вели назад во времени, отбрасывая на год в прошлое за каждый световой год расстояния. Некоторые каналы червоточин уводили на действительно огромные расстояния. И с той поры приемники энтузиастов, ищущих внеземные цивилизации, начали принимать устойчивые сигналы, тишина достижимого космоса наполнилась эхом человеческих голосов.

К третьему столетию после знаменательного события политика Земли в значительной степени выправилась. Фрагментарные коалиции и оборонные микроэкономики, оставшиеся за пределами коллапсирующей волны глобальной беспошлинной империи двадцать первого века, преобразовались в децентрализованную сеть, способную развивать экономику. Люди даже сумели выдержать тяжесть глобальных проектов реформирования территорий. Некоторые отрасли переживали подъем; Земля быстро приобретала репутацию крупнейшего и самого открытого торгового центра в радиусе сотен световых лет. Объединенные Нации – некое подобие первой организации, носящей то же название, – включали в себя и внетерриториальные образования. Реструктированная для поддержания доходных направлений организация приобрела весомую репутацию в коммерческой дипломатии. Даже самая насущная проблема двадцать второго века, дробление популяции, последовавшее на волне сингулярности, была в значительной мере предотвращена. Дешевые нестареющие проститутки и разумная эмиграционная политика стабилизировали численность населения на уровне середины двадцатого века, в соответствии со способностью планеты прокормиться и необходимом для поддержания возрожденных прогрессивных научных исследований. Наступило, короче говоря, время оптимизма и экспансии: молодая и энергичная, плюралистически мозаичная цивилизация планеты вырвалась в звездное пространство и нашла своих давно потерянных детей.

Но никто не искал легкой жизни, как и Рашель Мансур – родившаяся на этой планете более сотни лет назад, ценившая ее, возможно, более всего.

– Я готова войти, – спокойно сообщила она, прислоняясь к стене рядом с дешевой, выкрашенной серым аэрогелем дверью. Она оглядела пустой коридор. Пахло сыростью. Тонкий замызганный коврик был настолько грязен, что система самоочистки не могла справиться. Большинство световых панелей разбиты. – Все на местах?

– Пока еще монитруем кое-что из тяжелого оборудования. Постарайтесь не объявлять тревогу по крайней мере в первые десять секунд. После этого мы будем готовы, когда понадобимся.

– Хорошо. Поехали. – Неожиданно она поняла, что ей хочется притащить сюда Мадам Председательшу – посмотреть, на какой вид дипломатического досуга тратятся деньги. Рашель подобралась, глубоко вздохнула и постучала в дверь. Мадам Председательша сможет прочесть об этом в уюте зала комиссии, когда получит сообщения из независимых каналов информации. В данный момент Рашель выполняла свою работу, и ей требовалось сохранять внимание на 101 %.

– Кто там? – прогремел голос с другой стороны.

– Полицейский переговорщик. Вы хотели поговорить с кем-нибудь?

– Тогда чего ждете? И вам бы лучше быть без оружия! Заходите и слушайте. Камеры принесли?

Ох. «Шварц прав, – пробормотала она в аудиомонитор. – Вы готовы сейчас начинать?»

– Да, мы с вами. – Голос Макдугл, слабый и хриплый, просипел в левом ухе.

Рашель взялась за дверную ручку и медленно повернула. Квартирная охрана была занята эвакуацией, а менеджмент отключил все запоры. Дверь легко открылась. Рашель стояла в дверном проеме, полностью просматриваемая из комнаты.

– Можно войти? – спросила она, стараясь не подавать признаков, что услышала жужжание жучка, слетевшего с ее плеча.

Жилье представляло собой однокомнатную квартирку со встроенными в противоположную стену комнаты кроватью, душевой кабиной и кухонным комбайном. На входной двери рисованное окно с видом бескрайних просторов Юпитера, что открывается с поверхности курящегося желтым Ио. Когда-то это был жилой модуль временного использования для переселенцев (одинокий взрослый индивид), но более поздние обитатели обжили его, доведя почти до полного износа основные структуры общего пользования и изгадив обстановку. Складная мебель поддерживалась подпорками, на потертом ковре сотни брошенных объедков. Тошнотворно сладковатый запах гниющей пищи почти заглушал смрад дешевого табака – гадкой смеси, по мнению Рашели. Она отказалась от курения вместе с заменой третьей пары легких много лет назад.

В центре комнаты в полукресле, подающем среди окружающей грязищи пример хорошего состояния, разлегся мужчина. Почти двухметрового роста и скроенный как танк, но с явными признаками болезни. Мелированные волосы, голый потный живот, вздувшийся над ремнем, лицо, изрезанное глубокими морщинами. Он развернул к ней свое сиденье и широко улыбнулся.

– Прошу в мой королевский дворец! – объявил он, разводя руки.

Рашель заметила грязный бинт, обмотанный вокруг левого запястья, и тянувшийся из-под него к большому контейнеру с ячейками провод.

– Хорошо, вхожу, – произнесла она со всем возможным спокойствием и зашла в комнату.

Из контейера прохрипел механический голос:

– Время отсчета: минус тридцать пять минут. Отсчет продолжается. Предупреждение: опасное приближение. Неизвестный субъект на расстоянии трех метров. Требуется ускорение цикла?

Рашель сглотнула. Человек в кресле не обратил на голос никакого внимания.

– Добро пожаловать в Президентский дворец нынешнего и будущего Короля Уганды! Как тебя зовут, сладенькая? Ты известная журналистка? Пришла брать у меня интервыо?

– М-м, да. – Рашель остановилась в двух метрах от больного ц его говорящего атомного любимца. – Я Рашель. Славная у вас бомбочка, – осторожно заметила она.

– Предупреждение: опасное приближение. Неизвестный субъект…

– Заткни хайло, – небрежно откликнулся мужчина, и бомба замолкла на полуслове. – Миленькая, да?

– Да. Сами смастерили? – У Рашели участился пульс. Она заблокировала часть эндокринных потоков, заставляя усилием воли потовые каналы на ладонях прекратить накачку и приостановить попытки желудка очиститься в ближайшее окно.

– Я? Я похож на бомбодела? Приобрел готовенькое. – Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом.

Рашель сумела сохранить спокойное выражение лица, но ее ноздри раздулись от безошибочно узнаваемого запаха гнилых зубов.

– Разве это не здорово? – Он выставил запястье. – Если я умру – пуф! Все похоронные затраты включены!

– Насколько она мощна? – поинтересовалась Рашель.

– О, очень! – Он улыбнулся еще шире и, непристойно раздвинув ноги, потер промежность. – Третья градация, более трехсот килотонн.

«Это не простецкая бомбомбочка с черного рынка», – мысленно передала она, надеясь, что Макдугл тщательно прислушивается к разговору, и медленно произнесла:

– Эта штуковина, должно быть, стоит кучу денег.

– Естественно. – Улыбка увяла. – Продал все. Даже отказался от некоторых титулов. – Внезапно он оказался на ногах и напыщенно воскликнул: – Я Иди Амин! Король Шотландии, Кавалер ордена Креста Виктории, Кавалер орденов Британской Империи второй и пятой степеней, Губернатор Кибоджи и Мэр Букаке! Я Президент! Уважайте и спрашивайте меня! Вы, сраные белые европейцы, так долго угнетающие народы Африки, трепещите – настало время нового свободного мира! Я стою за исламские ценности, африканский триумф и свободу от угнетателей. Но вы меня не уважаете. Меня никто не слушает, когда я говорю, что надо делать. Настало время кары! – Он уже плевался слюной.

Рашель попыталась сделать еще шаг, не привлекая внимания разглагольствующего, но бомба была начеку.

– Тревога: приближение неидентифицированного субъекта, предположительно противника…

«Не шевелись, – едва слышно прошептала Макдугл, – эта срань на самовзводе. Приближение без дружеских намерений – взрыв!»

По лицу Рашель скатилась капля пота. Но женщина заставила себя улыбнуться. Над головой тихо гудели насекомые-наблюдатели.

– Воистину впечатляет, – проговорила она.

Полицейские осы кружились рядом, готовясь к осторожному налету. Мысль о внезапном нападении: «Нужно быть ближе. А как? Думай».

– Мне нравятся люди, умеющие впечатлять, – проворковала она. – А вы из таких, мистер Президент?

«Подберитесь чуть ближе для обезвреживания, – бессловесное сообщение Макдугл, – оповестите о готовности жучков».

– Рад слышать, что вы так думаете, юная леди, – провозгласил Последний Король Шотландии, почесывая промежность.

«Не симптом ли это крайнего приапизма?» – отметила Рашель, глядя на грязные пятна пота, с трудом сдерживаясь, чтобы не облизать пересохшие губы.

«В инъекции очень сильный антисеротонин, воздействующий на активационпую систему сетчатки. Десять секунд – и он в коме. Нужно заставить его замолчать, прежде чем он вырубится. И, да, это симптом».

– Ваш маленький царек выглядит так, будто хочет держать двор, – соблазнительно улыбнулась Рашель, сглатывая и готовясь к следующему шагу. «Сначала завоевать доверие, затем обезвредить эту…» – А как по протоколу следует приблизиться к Президенту, господин Президент?

– Нужно раздеться догола. Голые – мои друзья. У голых нет пушек. Слышишь, бомба? Голые женщины – мои друзья. Голые сучки. Мои особенные друзья. – Казалось, он должен немного расслабиться, но его челюсти были крепко сжаты, а сам он злобно щурился, словно испытывал сильную свищевую головную боль. – Собираешься раздеваться, сука?

– Как скажете, господин Президент. – Рашель стиснула зубы в болезненной имитации улыбки, когда расстегивала блузку и медленно снимала ее. «Услышали это?» – мысленно произнесла она, скатывая легинсы до колен и стягивая их с ног. Она встала перед ним и с трудом изобразила улыбку, пытаясь выглядеть соблазнительной, подстегнула эндокринную систему для подачи потока крови в подкожные сосуды вялых сосков. Стараться притвориться возбужденной и выполнять все требования жалкого ублюдка, чтобы отвлечь его от перспективы болезненного пути в ядерное забвение, прихватив с собой полгорода. Все что угодно, лишь бы подобраться к пусковому устройству…

– Можешь подойти к трону, – объявил Фельдмаршал Профессор Президент Доктор Иди Амин Дадаист, раздвигая ноги. С презрительной гримасой невыразимого отвращения он рывком сдернул штаны. Пенис оказался большим и твердым, а несколько гноящихся язв делали его похожим на гниющий баклажан. – На колени для поцелуя своего Императора!

Рашель смотрела, как он вздымает руки над головой и с ленивой улыбкой правыми пальцами прикасается к повязке смертника. Она в напряжении опустилась на колени.

– Я специалистка по ручной работе, – проговорила она, потянувшись к его промежности; по коже бежали мурашки.

– Ну так работай, – непререкаемо заявил он. – И помни: как твой Президент, я властен над твоей жизнью и смертью.

Рашель кивнула и нежно погладила президентские яйца, отметив пульсацию вены. Склонилась ниже, пытаясь оценить расстояние и сглатывая подступившую желчь.

– Можно поцеловать вас, господин Президент? Вы очень могущественный человек. Вам нравится? Я ваша преданная слуга. Позволите мне поцеловать вас в губы?

Фельдмаршал и Профессор слегка выпрямился.

– Конечно, – объявил он, слегка нагнетая патетическую обстановку: он задержал дыхание, пока Рашель ласкала его.

– А приятно пахнет, – быстро произнесла она, подалась вперед и впилась ему в губы, язык неистовствовал, пальцы обрабатывали член.

Он слегка напрягся, изогнулся, и Рашель потянулась, чтобы схватить его за правое запястье. Перед глазами в смутном мельтешении крылышек промелькнуло нечто насекомоподобное в тот самый момент, когда он дернулся и выпустил липкую струю горячего императорского семени ей на бедро. Его челюсти растянулись: Рашель засунула язык ему в рот на всю возможную глубину, сжала веки и, сдерживая дыхание, молила, чтобы не случилось припадка, когда он начнет дергаться и отталкивать ее от себя. Президент действительно пару раз дернулся, закатил глаза и опал в полукресле. Его правая рука свесилась, и Рашель сумела дотянуться до запястья. Едва дыша, она отвернулась и стала отплевываться – пыталась избавиться от вкуса гнилых зубов, – потом согнулась и шумно блеванула прямо под ноги диктатора.

Через несколько секунд почувствовала на плечах сильные руки.

– Пойдемте. Позвольте, я выведу вас наружу. Все под контролем.

– Под… – Рашель потянулась вытереть хлынувшие из глаз слезы и поняла, что ее рука липкая от спермы. – Все закончилось?

В комнате присутствовала говорившая в ларингофон голая женщина-полицейский с переносным чемоданчиком с инструментами.

– Группа по разминированию уже здесь, вам на смену, точнее ее половина. Теперь вы можете выходить. – Оставшаяся без формы и личного оружия инспектор Макдугл, оказалось, имела множество примечательных татуировок, каких Рашель давненько не приводилось видеть: ангельские крылья на лопатках и змея вокруг талии. Макдугл указала на четверку обнаженных, склонившихся над бомбой женщин с инструментами и нейтронными счетчиками. – Не правда ли, вдохновляюще, полковник! «Голые женщины – мои друзья».

Рашель покачала головой. Над головой жужжало насекомое. Не полицейское. Скорее всего, первый предвестник журналистской братии.

– Я не настоящий полковник, просто играю такую роль в банановых республиках. – Рашель содрогнулась. – Мне нужно было подобраться к нему поближе, чтобы обездвижить его руку. Любым способом.

– Ну, если бы это зависело от меня, вы бы получили медаль. – Макдугл жестко глянула на кресло и покачала головой. – Спокойней, некоторые жопы готовы на все ради такой ручной работы.

– Мне нужна вода. – У Рашель вновь перехватило дыхание, едва она почувствовала подступающий прилив тошноты.

Кто-то передал бутылку. Она полоскала рот и отплевывалась, пока бутылка не опустела. Рашель старалась не думать, насколько хуже могло все закончиться. Возможность оказаться с откушенным языком, если бы с ним случился припадок. Или бы он пожелал чего-нибудь гораздо более скверного. Появилось другая бутылка, и Рашель вылила половину на левую руку и бедро.

– Мне необходим душ. Антибиотики. Куча антибиотиков. На сколько укол вырубил его?

– На сколько? – озадаченно повторила Макдугл и посмотрела на насекомых: выпрямилась, пристально приглядываясь к ним, и в пресс-секретарской манере сообщила: – Служба безопасности «Веселого Джокера» очень серьезно относится к подобным инцидентам. В соответствии с проводимой нами политики нулевой толерантности к персональному обладанию ядерным оружием, мы использовали боевой препарат разрушительного действия, поражающий активационную систему сетчатки правонарушителя. Больше ничего не последует – он остается в состоянии сна до полного уничтожения остатков его мозжечка.

Судя по бесформенной храпящей фигуре, это произойдет скорее раньше, чем позже. Искусство импровизации в инцидентах с вовлечением ядерного оружия имело тенденцию к плохой прессе даже на такой спокойной территории, как Республика Кантон Женева.

Из вороха сброшенной у двери одежды раздался пронзительный сигнал бипера. Рашель нагнулась и нащупала свои коммуникационные кольца еще до того, как поняла, что уже двигается самостоятельно.

– Да? – хрипло спросила она.

– Вы, должно быть, не услышали заключительных слов! – Осуждающий с угрозой тон; похоже, Мадам Председательша следила за событиями и была в сильной ярости от чего-то – возможно, от факта, что Рашель все еще жива. – Мне все известно и насчет вас, и ваших дружков в исполнительном отделе! Не думайте, что сумеете под каким-либо предлогом избежать аудиторских слушаний!

– Пошла на хер! – отрезала Рашель и оборвала связь. «Я тебя позже достану, – подумала она, испытывая головокружение, и оперлась на дверной косяк. – Раскрою твою игру и тебя же переиграю…» Она попыталась совладать с собой, ибо паранойя уже выходила из-под контроля. – Инспектор, я могу попросить доставить меня домой? Думаю, у меня шок.

И Рашель сползла вниз по стене, смеясь и плача одновременно.

На противоположном конце комнаты обнаженная женщина победоносно подняла в обеих руках нечто напоминающее большой магазин пулемета. Все, казалось, аплодировали, но Рашель не могла понять, почему.