Текст книги "Голая Экономика. Разоблачение унылой науки"

Группа экономистов всесторонне изучила этот вопрос, проанализировав процедуры, затраты и ожидаемые задержки, связанные с запуском нового бизнеса в семидесяти пяти разных странах[77]77
  Simeon Djankov, Rafael La Porta, Florencio Lopez-de-Silanes, and Andrei Shleifer, «The Regulation of Entry», NBER Working Paper No. W7892 (National Bureau of Economic Research, September 2000).


[Закрыть], и выявила поистине потрясающий по ширине диапазон. Так, регистрация и лицензирование бизнеса в Канаде требует всего двух процедур, а в Боливии целых двадцати. Время, необходимое для открытия нового бизнеса на законных основаниях, колеблется от двух дней в той же Канаде до шести месяцев в Мозамбике. Стоимость преодоления самых разнообразных барьеров, возведенных государством, варьируется от 0,4 процента от ВВП на душу населения в Новой Зеландии до 260 процентов ВВП на душу населения в Боливии. Это исследование также показало, что в бедных странах, таких как Вьетнам, Мозамбик, Египет и Боливия, начинающий предприниматель только за получение лицензии на открытие бизнеса должен выложить сумму, равную одной или даже двум годовым зарплатам, – и это не учитывая взяток и затрат времени.

Так что же получается? Потребители лучше защищены от недобросовестного бизнеса в таких странах, как Мозамбик, чем в Канаде или Новой Зеландии? Конечно же нет. Авторы исследования обнаружили, что в странах с высоким уровнем государственного регулирования международные стандарты качества соблюдаются хуже. Да и сильнейшая государственная бюрократия здесь отнюдь не способствует ни уменьшению загрязнения окружающей среды, ни укреплению здоровья граждан. При этом чрезмерно жесткое регулирование побуждает предпринимателей уходить «в тень», где нет регулирования. Труднее всего открывать новый бизнес в странах с высоким уровнем коррупции, что вполне логично приводит нас к следующему выводу: чрезмерное регулирование служит потенциальным источником дохода для чиновников, призванных обеспечить действие введенных норм и правил.

Население Индии составляет более миллиарда человек, многие люди живут в крайней нищете. Большую роль в развитии экономики страны и повышении благосостояния миллионов граждан в последние годы, безусловно, сыграло образование. Высшее образование, в частности, способствовало созданию и расширению динамично растущего сектора информационных технологий в этой стране, но еще совсем недавно нехватка квалифицированных работников сильно тормозила ее экономический рост. Так что тот факт, что фармацевтический колледж в Мумбае очень хотел бы задействовать пустующие помещения в своем восьмиэтажном здании и вдвое увеличить набор студентов, вряд стоит воспринимать как нечто неожиданное и удивительное.

Удивительно, что это решение и соответствующие действия фактически превратили бы администрацию колледжа в преступников. Дело в том, что индийское правительство ввело для своих технических колледжей строжайшие правила, надежно «защищающие» общество от таких невероятно безрассудных и потенциально опасных поступков, как, например, использование пустого пространства для обучения большего числа студентов. В частности, по закону технический колледж обязан обеспечить каждого студента 50 квадратными метрами площади учебного здания, чтобы организовать достаточное пространство для эффективного учебного процесса. Из-за этой формулы Главный фармацевтический колледж К. М. Кунднани не имеет права набрать более трехсот студентов, невзирая на пустующие и неиспользуемые запертые лекционные залы на верхнем этаже здания.

По сведениям Wall Street Journal, «четкими правилами также определяется точный размер библиотек и административных помещений, соотношение числа профессоров, доцентов и преподавателей, квоты зачисленных студентов и даже количество компьютерных терминалов, книг и журналов, которые должны быть в наличии в каждом учебном заведении»[78]78
  Geeta Anand, «India’s Colleges Battle a Thicket of Red Tape», Wall Street Journal, November 13, 2008.


[Закрыть].

К счастью, правительства иногда сами же исправляют ситуацию с подобным регулированием. Например, в ноябре 2008 года Европейский союз решился легализовать уродливые фрукты и овощи. До этого момента супермаркетам по всей Европе запрещалось продавать продукты «слишком изогнутые, с лишними бугорками или необычной формы». Вот истинный пример политического мужества европейских органов власти, учитывая, что представители шестнадцати из двадцати семи стран – членов ЕС пытались заблокировать этот закон, пока тот находился на рассмотрении Комитета сельскохозяйственного сотрудничества членов ЕС[79]79
  Stephen Castle, «Europe Relaxes Rules on Sale of Ugly Fruits and Vegetables», New York Times, November 13, 2008.


[Закрыть].

Вот бы было здорово, если бы я все это сам придумал!

Давайте на мгновение откажемся от цинизма и вернемся к идее, что государство способно сделать много хорошего. Даже когда оно делает то, для чего теоретически предназначено, его расходы приходится финансировать за счет налогов, то есть в конечном счете за счет экономики. У этого, как его назвал профессор экономики Бертон Малкиел, «фискального бремени», два корня. Во-первых, налоги забирают деньги из наших карманов, что неизменно снижает нашу покупательную способность и, следовательно, уменьшает полезность для нас. Конечно, государство может создавать рабочие места, тратя миллиарды долларов на реактивные истребители, но мы платим за них из своего кармана, а это значит, что мы сможем купить меньше телевизоров, меньше пожертвуем на благотворительность, реже будем ездить на отдых. Получается, что государство необязательно создает новые рабочие места, оно может просто перераспределять их или, по сути, уничтожать. Данный эффект налогообложения, конечно же, менее заметен и очевиден, чем новый огромный оборонный завод, на котором довольные рабочие бок о бок штампуют блестящие боками и крыльями самолеты. (В дальнейшем при обсуждении в этой книге вопросов макроэкономики, мы рассмотрим кейнсианскую идею о том, что государство способно усилить экономический рост, поддерживая экономику в периоды экономических спадов.)

Во-вторых – и это более тонкий момент, – налогообложение заставляет людей изменять свое поведение таким образом, который ухудшает состояние экономики и при этом необязательно приносит доход государству. Подумайте хотя бы о подоходном налоге: он может достигать 50 центов на каждый доллар, заработанный к моменту определения размера всех обязательных федеральных налогов и налогов штатов. Когда предельная ставка налога достигает 50 процентов, некоторые люди, которые, будь у них возможность приносить домой каждый заработанный доллар, предпочли бы продолжать работать, могут просто прекратить это делать. В такой ситуации теряют все. При других обстоятельствах человек продолжал бы работать, но он прекращает это делать (или вовсе не начинает работать), и государство тоже не получает никакой выгоды.

Как мы говорили в главе 2, экономисты называют такого рода неэффективность налогообложения «безвозвратными потерями». Это те случаи, когда чья-то ситуация ухудшается, но лучше от этого никому не становится. Представьте себе, что грабитель, ворвавшийся в ваш дом, крадет ваши вещи; в спешке он уносит не только пачки наличных, но и заветный семейный фотоальбом. В случае с украденными деньгами безвозвратные потери отсутствуют; каждый похищенный у вас доллар повышает благосостояние вора ровно на доллар. Согласно искаженной точке зрения лишенных морали экономистов, это не что иное, как физический перенос богатства. А вот украденный фотоальбом – безвозвратные потери в чистом виде. Для вора альбом ничего не значит; поняв, что ему случайно попало в руки, он наверняка тут же выбросит его. Но для вас это огромная потеря. Таким же образом любое налогообложение, препятствующее продуктивному поведению граждан, ведет к определенным безвозвратным потерям.

Налоги могут препятствовать и инвестициям. Предприниматель, который рассматривает возможность рискованных инвестиций, скорее всего, сделает их, если ожидаемая отдача составляет 100 миллионов долларов, но откажется от этой идеи, если ожидаемая доходность за вычетом налогов составляет всего 60 миллионов. Молодой человек может стремиться поступить в высшее учебное заведение, потому что это повысит его будущий доход на 10 процентов. Но эти инвестиции, как правило, весьма затратные и с материальной точки зрения, и с точки зрения временных издержек, и если отдача на них после вычета налога составит всего 5 процентов, они могут оказаться нерентабельными. Когда мой младший брат получил первую в жизни зарплату, открыв конверт, он возмущенно воскликнул: «Черт возьми, что это еще за FICA?» (Federal Insurance Contributions Act – Федеральный закон о налогообложении в фонд социального страхования). Или возьмем, например, семью, у которой вдруг появилась лишняя 1000 долларов: она выбирает, на что их потратить, – купить телевизор с большим экраном или поступить экономно и поместить деньги в инвестиционный фонд. В долгосрочной перспективе эти два варианта окажут на экономику совершенно разное влияние. Если семья выберет инвестиции, ее деньги станут доступными для компаний, которые строят заводы, проводят исследования, переобучают персонал. Такие вложения являются макроэквивалентом высшего образования: они делают нас продуктивнее и богаче в долгосрочной перспективе. А вот покупка телевизора – текущее потребление. Она сделает нас счастливыми сегодня, но не повлияет на наше благосостояние в будущем.

Конечно, деньги, потраченные на телевизоры, позволяют сохранить работу людям, занятым на их производстве. Но если бы эти же деньги были инвестированы в какой-либо новый бизнес, то создались бы рабочие места где-то в другом месте, скажем для ученых в лаборатории или для рабочих на строительной площадке, и в долгосрочной перспективе мы обогатились бы. Вспомните пример с колледжем. Отправляя ребенка учиться, мы создаем рабочие места для преподавателей. Потратив те же деньги на покупку модного спортивного автомобиля для своего выпускника, мы создадим рабочие места для работников автомобильной промышленности. Решающая разница между этими сценариями заключается в том, что высшее образование повысит продуктивность молодого человека на всю оставшуюся жизнь, а спортивный автомобиль – нет. Таким образом, обучение в колледже – это инвестиция, а покупка спортивного автомобиля – потребление (хотя приобретение машины для работы или бизнеса тоже может считаться инвестицией).

Вернемся к нашей гипотетической семье, у которой появилась лишняя 1000 долларов. Что она решит сделать с этими деньгами? Решение будет зависеть от суммы, которую эти люди рассчитывают получить после уплаты налога, если предпочтут вложить деньги в инвестиционный фонд, а не потратить их сразу. Чем выше налог, например налог на прирост капитала, тем меньше будет их доход на инвестиции и, следовательно, тем более привлекательной становится покупка телевизора.

Получается, что неэффективное налогообложение отбивает у людей охоту и работать, и делать инвестиции. Очень многие экономисты утверждают, что сокращение налогов и ослабление регулирования позволяют выпустить на волю производительные силы экономики. И это, безусловно, верно. Самые ярые сторонники «экономики предложения» продолжают настаивать на том, что снижение налогов может реально увеличить доход страны от налогов, потому что в этом случае люди лучше работают, получают более высокие доходы и в конечном счете платят больше налогов даже при снижении налоговых ставок. Именно эта идея легла в основу кривой Лаффера, послужившей научным обоснованием для существенного снижения налогов в годы президентства Рональда Рейгана. В 1974 году экономист Артур Лаффер выдвинул теорию, согласно которой размер налогов оказывает столь сильное негативное влияние на трудовую активность и объем инвестирования, что его снижение ведет не к уменьшению, а к увеличению налоговых поступлений. (Кстати, впервые Лаффер начертил свою кривую на ресторанной салфетке на обеде с группой политиков и журналистов. Любопытно, что салфетка принадлежала известному политику-республиканцу Дику Чейни[80]80
  Nicholas Lemann, «The Quiet Man: How Dick Cheney Rose to Power», The New Yorker, May 7, 2001.


[Закрыть].) На определенном уровне налогообложения эта зависимость, безусловно, справедлива. Например, если подоходный налог достигнет 95 процентов, никто не станет работать больше, чем требуется для того, чтобы выжить и прокормить семью. И снижение в такой ситуации налоговой ставки до 50 процентов почти наверняка приведет к увеличению доходов государства.

Но верна ли эта теория в условиях США, где налоговые ставки изначально были значительно ниже? Сокращение налогов и при Рейгане, и в годы правления Джорджа Буша позволили ответить на этот вопрос вполне однозначно: нет, не верна. Существенное сокращение налогов в обоих случаях привело не к резкому увеличению государственных доходов (по сравнению с уровнем до их снижения)[81]81
  Тут следует указать на один тонкий, но важный аналитический момент. Те, кто утверждает, что сокращение налогов ведет к увеличению государственных доходов, часто с полным основанием аргументируют свою точку зрения тем, что после резкого снижения налогов эти доходы выше, чем до того. В данном случае такое сравнение некорректно. Нас должен интересовать другой вопрос: повышаются ли доходы государства после сокращения налогов сильнее, чем они повысились бы, если бы налоги не сокращались? Это различие важно, потому что инфляция и экономический рост с каждым годом повышают государственные доходы, даже при неизменной налоговой ставке. Так что вполне вероятно, что без снижения налогов доходы выросли бы на 5 процентов; если они поднимаются на 2 процента после сокращения налогов, значит, доходы государства действительно выше, чем в прошлом году – но ниже, чем были бы без снижения налогов. А если рост расходов не сокращается соразмерно этой новой доходной реальности, это, как правило, приводит к дефициту бюджета.


[Закрыть], оно привело к серьезному дефициту бюджета. В случае со снижением налогов администрацией Рейгана гипотеза Лаффера, судя по всему, оказалась верной только в отношении самых богатых американцев, которые после уменьшения налоговых ставок действительно начали отправлять в казну больше денег. Впрочем, вероятно, это просто совпадение. Как мы еще обсудим в главе 6, заработная плата высококвалифицированных работников уверенно росла последние несколько десятилетий, поскольку экономике все больше требовались мозги, а не мускулы. Таким образом, самые богатые американцы, возможно, заплатили больше налогов потому, что их доходы резко пошли вверх, а вовсе не потому, что они начали больше работать в ответ на снижение налоговых ставок.

В США, где налоговые ставки по сравнению с остальными странами мира довольно низкие, экономика предложения остается химерой: только при поистине уникальном стечении обстоятельств мы можем сократить налоги и при этом получить больше денег на реализацию государственных программ; с этой точкой зрения полностью согласны консервативные экономисты. Брюс Бартлетт, работавший и в администрации Рейгана, и в администрации Джорджа Буша, как-то раз публично посетовал на то, что термин «экономика предложения» трансформировался из важной и логичной идеи о том, что более низкие предельные налоговые ставки стимулируют экономическую активность, в неправдоподобную концепцию, согласно которой «любое сокращение налогов влечет за собой увеличение дохода государства»[82]82
  Bruce Bartlett, «How Supply-Side Economics Trickled Down», New York Times, April 6, 2007.


[Закрыть]. Когда сенатор Джон Маккейн в 2007 году заявил в интервью National Review, что снижение налогов «как мы все знаем, повышает доходы», экономист из Гарвардского университета Грег Мэнкью (он занимал пост главы Совета экономических консультантов Джорджа Буша) задал в своем блоге логичный вопрос: «Если вы думаете, что снижение налогов увеличивает доходы, зачем вообще пропагандировать экономию? Почему бы нам не оплатить новые программы расходов за счет дальнейшего сокращения налогов?»[83]83
  Greg Mankiw’s blog, March 11, 2007.


[Закрыть]. Если мои рассуждения на эту тему кажутся вам чрезмерно эмоциональными, то я этого и не скрываю. Ошибочное представление о том, что сокращение налогов всегда ведет к увеличению доходов государства, уводит в совершенно неверном направлении дебаты по поводу нашего госбюджета, создавая иллюзию, что мы можем получить что-то даром. К этому моменту вы, конечно, уже поняли, что в экономике такого практически не бывает. Сокращение налогов, безусловно, во многом явление весьма позитивное. Благодаря этому в наших карманах остается больше денег. Это, как мы уже выяснили, стимулирует более упорный труд и более рискованные инвестиции. По сути, рост экономической активности, вызванный снижением налоговых ставок, как правило, помогает восполнить некоторые потери в доходах. Один доллар, выраженный в виде снижения налогов, может стоить государству 80 центов в виде недополученных доходов или, в особых случаях, 50 центов, поскольку оно забирает меньший кусок большего пирога.

Приведу простой пример с конкретными цифрами. Предположим, норма налогообложения составляет 50 процентов, а база налогообложения – 100 миллионов долларов. Налоговые поступления в этом случае составят 50 миллионов долларов. Теперь предположим, что ставка налога снижена до 40 процентов. Одни люди ради сохранения заработка вынуждены работать дополнительные часы; другие нанимаются на вторую работу. Предположим, база налогообложения вырастает до 110 миллионов долларов. Доходы государства теперь составляют 40 процентов от этой более крупной суммы, или 44 миллиона долларов. Взимая меньший процент с ранее существовавшей экономической активности, государство потеряло в доходах, но некоторые из этих потерь компенсируются за счет налогов, взимаемых с новой экономической активности. Если бы экономика совсем не отреагировала на снижение налогов, 10-процентное снижение ставки налогообложения обошлось бы государству в 10 миллионов долларов в виде недополученного дохода; мы же видим, что эта сумма составляет всего 6 миллионов. А если бы налог повышался, мы, скорее всего, наблюдали бы противоположную картину: увеличение новых поступлений частично компенсировалось бы некоторым сокращением общего экономического пирога. Прогнозируя эффекты снижения или увеличения налоговой ставки, специалисты по налогообложению, как правило, учитывают эти поведенческие реакции.

В подавляющем большинстве случаев, кроме самых экстраординарных, бесплатного сыра ждать не стоит. Более низкие налоговые ставки означают меньшую сумму доходов государства – следовательно, меньше ресурсов можно будет потратить на усиление военной мощи, обеспечение большей сбалансированности бюджета, борьбу с терроризмом, образование или решение любых других задач, которые обычно призвано решать государство. Это компромисс. Объявив экономику предложения ущербной, мы свели важные интеллектуальные дебаты на тему, должны ли мы платить больше налогов, чтобы получить больше государственных услуг, или стоит платить меньше и меньше получать, к мошенническому с интеллектуальной точки зрения допущению, что можно платить меньше и получать больше. Мне бы очень хотелось, чтобы это было правдой; а еще я очень хотел бы разбогатеть, меньше работая, или сбросить лишний вес, поедая в огромных количествах любимые, но совсем не полезные блюда. Но пока этого не происходит.

После всего сказанного следует признать, что сторонники меньшего вмешательства государства в экономику говорят дело. Меньшие налоги могут привести к увеличению инвестиций, что, в свою очередь, способствует более быстрому и долгосрочному экономическому росту. Отбрасывать это как плохую идею или как политику, защищающую исключительно интересы богатых, – слишком поверхностный подход. Увеличение экономического пирога особенно важно, возможно даже критически важно, для тех, кому от него достаются крохи. Если экономика растет медленно или погружается в рецессию, массовые увольнения грозят металлургам и водителям автобусов, а вовсе не нейрохирургам или университетским профессорам. Например, в 2009 году, в разгар экономического спада, вызванного финансовым кризисом, уровень бедности американцев превысил 13 процентов – высочайший показатель более чем за десятилетие.

Впрочем, 1990-е годы оказались довольно удачными для тех, кто находился на самых низких ступенях экономической лестницы. Ребекка Бланк, экономист Мичиганского университета и член Совета экономических консультантов при администрации Билла Клинтона, оглядываясь назад, на годы заметного экономического подъема 1990-х, пишет:

По моему мнению, первейшим и важнейшим уроком для борцов с бедностью из 1990-х годов стало то, что устойчивый экономический рост – потрясающая штука. Если политика помогает сохранить стабильный рост занятости населения, низкий уровень безработицы и увеличение зарплаты работников, она может иметь такое же или даже большее значение, чем деньги, потраченные на целевые программы для бедных. А когда возможностей для трудоустройства нет или снижаются зарплаты, вытаскивание людей из пропасти нищеты посредством одних лишь государственных программ обходится гораздо дороже как с финансовой точки зрения, так и по затратам политического капитала[84]84
  Rebecca M. Blank, «Fighting Poverty: Lessons from Recent U.S. History», Journal of Economic Perspectives, vol. 14, no. 2 (Spring 2000).


[Закрыть].

Итак, на протяжении целых двух глав я старался увильнуть от очевидного, «идеального» вопроса: в американской экономике государство играет слишком большую роль, или слишком маленькую, или именно такую, какую ему и следует играть? Теперь я наконец могу дать простой, прямой и однозначный ответ: все зависит от того, кого вы об этом спрашиваете. Одни умные и вдумчивые экономисты хотели бы видеть большую активность государства, а другие, не менее умные и вдумчивые, предпочли бы, чтобы правительство меньше вмешивалось в дела экономики; и есть целый континуум мыслителей посередине.

Иногда эксперты расходятся во мнении по фактическим вопросам, как, скажем, опытные хирурги могут не соглашаться по поводу того, как нужно чистить закупоренные артерии. Например, экономисты давно ведут спор о последствиях повышения минимальной заработной платы. В теории тут необходим компромисс: более высокий уровень минимальной зарплаты явно на пользу тем, чьи заработки увеличиваются; в то же время это больно бьет по некоторым низкооплачиваемым работникам, которые лишаются в результате своих рабочих мест либо изначально не могут найти работу, так как компании сокращают работников из-за того, что им приходится платить больше. Экономисты (как и данные конкурирующих исследований в этой области) часто не согласны и в том, сколько именно рабочих мест будет потеряно вследствие повышения минимальной зарплаты. Это чрезвычайно важная информация, если вам необходимо принять аргументированное решение или ответить на вопрос, следует ли считать повышение минимальной заработной платы правильной политикой помощи низкооплачиваемым категориям рабочей силы. Когда-нибудь, накопив достаточно надежных данных и проведя всесторонние исследования, мы сможем ответить на этот вопрос. Как мне однажды сказал один политический аналитик, имея на руках статистические данные, врать не трудно, но без них врать гораздо легче.

Чаще всего экономическая наука способна только сформулировать вопросы, требующие оценочных решений, основанных на морали, философии и политике, – это напоминает то, как врач описывает пациенту способы лечения. Врач предоставляет пациенту подробную медицинскую информацию о лечении онкологического заболевания на поздней стадии с применением химиотерапии, но окончательное решение принимает сам пациент, учитывая при этом свои личные взгляды на качество жизни по сравнению с ее продолжительностью, свою готовность к сопутствующему болезни и лечению дискомфорту, семейные обстоятельства и другие факторы. Все эти обоснованные оценки и соображения не имеют ничего общего ни с медициной, ни с наукой, но для принятия такого решения необходима подробная и квалифицированная консультация медицинского специалиста.

В том же духе мы можем представить и базовую структуру для осмысления роли государства в экономике.

Государство обладает потенциалом в плане повышения продуктивности экономики и в результате его реализации существенно улучшает наше благосостояние. Государство создает и поддерживает правовую основу существования рынков; оно повышает нашу полезность, обеспечивая нас общественными благами, которые мы не можем приобрести сами; оно сглаживает острые углы и недостатки капитализма, ослабляя негативное влияние экстерналий, особенно на окружающую среду. Таким образом, идея максимального ограничения вмешательства государства в экономику просто неверна.

Здравомыслящие люди, скорее всего, согласятся со сказанным, но все же разойдутся во мнениях по поводу того, следует правительству США активизировать свое участие в экономике или, напротив, нужно его умерить. Одно дело – верить в теории о том, что государство способно распределять и расходовать ресурсы так, чтобы улучшать жизнь своих граждан, и совсем другое – считать, что отнюдь небезгрешные политики, заседающие в Конгрессе, предпочтут именно так расходовать государственные средства. Ну, например, действительно ли германо-русский музей американского аккордеониста Лоуренса Уэлка в Страсбурге (Северная Дакота), где он родился, стал бы таким уж большим благом для общества? А между тем в 1990 году Конгресс США выделил на его создание 500 тысяч долларов, а затем из-за мощного общественного резонанса уже в 1991 году отозвал эти средства. А как насчет выделения 100 миллионов долларов на поиск внеземных цивилизаций? Поиск инопланетной жизни попадает под определение общественного блага, поскольку, согласитесь, было бы непрактично каждому из нас строить собственный космический корабль и отправляться в космос в поисках братьев по разуму. И все же, подозреваю, многие американцы предпочли бы потратить свои деньги на что-нибудь другое.

Опроси я сотню экономистов, почти все наверняка сказали бы мне, что серьезные экономические преимущества нашей стране обеспечило бы существенное повышение качества начального и среднего школьного образования. Но та же группа непременно разошлась бы во мнениях, отвечая на вопрос, стоит ли нам тратить на школьное образование больше денег. Чем это объяснить? Тем, что специалисты совершенно по-разному смотрят на идею о том, что щедрое финансирование нынешней системы школьного образования позволит повысить его качество.

Некоторые виды деятельности государства сокращают размер экономического пирога, но все равно желательны для общества. Перераспределение денег богатых людей в пользу бедных в принципе мало эффективно в том смысле, что отсылка чека на один доллар бедной семье с учетом безвозвратных потерь налогообложения может стоить экономике 1,25 доллара. Относительно высокий уровень налогов, обеспечивающий надежную систему общественной безопасности, основным бременем ложится на плечи тех, кто владеет производственными активами, в том числе человеческими ресурсами. Это делает некоторые страны, например Францию, чрезвычайно комфортным местом для ребенка, родившегося в бедной семье, и, напротив, крайне некомфортным для интернет-предпринимателя, что, в свою очередь, делает Францию не лучшим местом для специалиста в области высоких технологий. В общем и целом политика, гарантирующая каждому человеку некоторый кусок пирога, будет препятствовать росту самого этого пирога. Доход на душу населения в США выше этого показателя во Франции; и детей, живущих в нищете, в США тоже больше.

Учитывая все вышесказанное, здравомыслящие люди разойдутся во мнениях относительно надлежащего уровня социальных расходов. Во-первых, они могут по-разному оценивать, сколько богатства готовы отдать граждане ради большего равенства. США богаче большинства стран Европы, но богатство распределено между американцами менее равномерно, чем между большинством европейцев. Во-вторых, понятие простого компромисса между богатством и равенством излишне упрощает дилемму помощи наиболее обездоленным слоям населения. Экономисты, которым небезразлична судьба самых бедных американцев, могут разойтись во взглядах на то, следует ли больше помогать им посредством дорогостоящих государственных программ, например программ всеобщего медицинского обслуживания, или посредством снижения налогов. Последняя мера будет способствовать экономическому росту, в результате чего большее число американцев с низкими доходами начнут получать более высокую заработную плату.

И наконец, последнее: некоторые виды вмешательства государства в экономику абсолютно деструктивны.

Деспотичное государство нередко становится жерновом на шее рыночной экономики. Благие намерения могут привести к внедрению государственных программ и регулирования, выгоды от которых значительно перевешивают затраты на них. А дурные намерения обычно приводят к введению законов, обслуживающих интересы крупных предпринимателей или продажных политиков. Особенно часто подобное происходит в развивающихся странах, где можно было бы добиться очень неплохих результатов, просто убрав руку государства из тех областей экономики, куда оно не должно вмешиваться. Как отметил бывший президент и СЕО Федерального резервного банка Кливленда Джерри Джордан, «“богатые” экономики отличаются от “бедных” тем, какая роль отводится в них институтам, в частности государственным учреждениям, – повышение продуктивности либо ее снижение»[85]85
  Jerry L. Jordan, «How to Keep Growing ‘New Economies’», Economic Commentary, Federal Reserve Bank of Cleveland, August 15, 2000.


[Закрыть].

Короче говоря, государство чем-то похоже на скальпель хирурга. Этот весьма действенный инструмент может быть использован и во благо, и во вред. При осторожном и обдуманном применении он на редкость эффективно повышает способность организма к самовосстановлению. В неумелых руках или при чрезмерно рьяном использовании, пусть даже с самыми добрыми намерениями, он может причинить непоправимый ущерб.