Текст книги "Голая Экономика. Разоблачение унылой науки"

4. Государство и экономика II: военным повезло купить отвертку за 500 долларов

К этому моменту вы, вероятно, готовы на следующей вечеринке не ругать, а, напротив, превозносить неоспоримые достоинства государственной бюрократии. Но не спешите это делать. Если бы государства действительно были такими замечательными, то страны, в которых всем заправляет правительство, например Северная Корея и Куба, были бы сегодня экономическими тяжеловесами. А они явно не таковы. Все дело в том, что с одними задачами государство справляется хорошо, а с другими – из рук вон плохо. Оно может успешно решить проблему с серьезными экстерналиями, но может и зарегулировать экономику страны до полного разорения. Оно может обеспечивать своих граждан важнейшими общественными благами, а может растратить огромные налоговые поступления на совершенно неэффективные программы и бесперспективные проекты-фавориты. Государство может справедливо перераспределить богатство, передав его часть от богатых малоимущим, а может отдать деньги обычных граждан тем, у кого имеются нужные политические связи. Короче говоря, государство может стать как строителем фундамента для динамичного развития рыночной экономики, так и душителем высокопродуктивной деятельности. И увидеть эту разницу довольно трудно, но чрезвычайно важно.

Президент Рональд Рейган любил рассказывать одну старую шутку: «В бывшем СССР дама хочет купить Lada, дешевую модель автомобиля советского производства. Несмотря на устойчивую репутацию на редкость низкого качества продукта, продавец в салоне заявляет, что машины в большом дефиците. Но дама настаивает, чтобы у нее приняли заказ. В конце концов продавец вытаскивает огромную пыльную бухгалтерскую книгу и добавляет имя женщины к длиннющему списку ожидания.

– Приходите через два года, 17 марта, – говорит он.

Дама заглядывает в свой календарь.

– А утром или после обеда? – спрашивает она.

– Да какая разница?! – мрачно отвечает продавец. – Это же через целых два года!

– У меня на этот день вызван водопроводчик, – слышит он в ответ».

Если опыт Советского Союза нас чему-нибудь научил, так это тому, что монополия подавляет любую потребность быть инновационным или стараться реагировать на желания клиентов. А государство – это одна очень большая монополия. Почему клерк в нашем Управлении регистрации транспортных средств столь неспешен и нелюбезен? Потому что он может себе это позволить. Как, вы думаете, вел бы себя персонал вашей компании, если бы ваши клиенты по закону не имели права уйти к конкуренту? Уж наверняка они крепко задумались бы о том, стоит ли задерживаться на работе допоздна или, скажем, вообще стоит ли идти в офис в теплый летний денек, когда Cubs играют на своем поле.

Функционирование государства часто описывается как неэффективное. А между тем, учитывая их стимулы, государственные институты чаще всего работают именно так, как и следовало ожидать. Возьмите, например, все то же Управление регистрации транспортных средств – учреждение, обладающее монополией на право выдачи водительских прав. Какой смысл быть дружелюбным, увеличивать часы приема, заботиться об удобстве посетителей, добавлять служащих, чтобы сократить очереди, поддерживать в офисах чистоту или прекращать болтать по телефону с подружкой, когда к окошку подходит клиент? Зачем все это делать, если ни одно из этих действий не приведет в Управление ни одного нового клиента?! Каждый, кому нужны водительские права, в любом случае придет в это учреждение и будет продолжать ходить, даже если визиты не доставляют ему ни малейшего удовольствия. Впрочем, некоторые ограничения, конечно, существуют. При совсем уж отвратительном обслуживании избиратели могут принять меры для давления на политиков, отвечающих за это направление деятельности. Но это, признаться, на редкость запутанное и трудоемкое дело. А теперь сравните данную ситуацию с тем, что происходит в частном секторе. Если по прилавку в вашем любимом китайском ресторане, торгующем на вынос, промчится крыса, вы (предположительно) просто перестанете заказывать там еду. И нет проблемы. Ресторану придется как можно быстрее вывести всех крыс или уйти из бизнеса. А вот если, обидевшись на безразличного клерка, вы откажетесь идти в Управление регистрации транспортных средств, то можете и в тюрьму угодить.

Однажды я стал свидетелем наглядной и убедительной иллюстрации этого контраста – когда долго не обнаруживал в своей почте чек, которого с нетерпением ждал от взаимного фонда Fidelity. Мне очень нужны были деньги, чтобы вернуть заем своей маме, а уж она может быть очень жестким кредитором. Шел день за днем, а чека все не было. Мама тем временем все чаще спрашивала о долге. В ситуации был виноват либо фонд Fidelity, либо Почтовая служба США, и я сердился все больше и больше. В конце концов я позвонил в Fidelity и потребовал представить мне доказательства отправки чека. От раздражения я уже был готов перевести все свои активы – признаться, довольно скудные – в Vanguard, Putnam или какой-нибудь другой взаимный фонд или по крайней мере пригрозить это сделать. Но мне попалась на редкость дружелюбная сотрудница отдела обслуживания клиентов; она сообщила, что чек отправлен по почте две недели назад, и искренне извинилась за причиненные неудобства. Затем в считаные секунды она аннулировала первый чек и выписала другой. В заключение моя собеседница извинилась еще раз за неудобства, к которым ее компания явно была непричастна.

Виновата была почта. Узнав об этом точно, я разозлился на эту службу еще сильнее и – ровным счетом ничего не сделал. А что я мог? Начальник местного почтового отделения не принимает жалобы клиентов по телефону, а на письмо тратить время не хотелось (да и где гарантия, что оно дойдет?). Не было смысла жаловаться и почтальону, которого никогда особенно не беспокоило качество предоставляемых им услуг. Примерно раз в месяц этот парень ошибается адресом и доставляет всю нашу почту соседу с западной стороны. К чему, собственно, вся эта обличительная речь? К тому, что Почтовая служба США обладает монопольным правом на доставку почтовых отправлений первого класса, то есть писем, в отличие от посылок. Что ж, сразу видна ее работа!

Из этого примера можно извлечь два основных урока. Во-первых, государство не должно быть единственным поставщиком продукта или услуги, если только нет веских оснований полагать, что частный сектор в этой роли непременно потерпит фиаско. Это оставляет государству огромное поле для деятельности в очень многих областях, от здравоохранения до национальной обороны. Я вот только что раскритиковал Управление регистрации транспортных средств, а между тем вынужден признать, функция выдачи водительских прав, по всей вероятности, все же должна оставаться в руках государства. Частные фирмы, выдающие водителям удостоверения, не только могли бы конкурировать по цене и качеству обслуживания, у них был бы мощный стимул привлекать как можно больше клиентов, выдавая права людям, которые не должны их иметь.

Впрочем, множеством вещей государство заниматься все-таки не должно – например, доставкой почты. Возможно, сто лет назад у него действительно были законные основания для этого бизнеса. Почтовая служба США косвенно помогала слаборазвитым регионам страны, гарантируя доставку почты по льготной цене (доставка почты в отдаленные районы оценивается дороже, чем в столичный округ, но марка стоит одинаково). Да и технологии тогда были другие. В 1820 году было крайне маловероятно, чтобы какая-то одна частная фирма могла сделать крупные инвестиции в создание системы, способной доставлять почту в любую точку страны. Впрочем, даже если бы такая компания нашлась, это была бы частная монополия, что ничуть не лучше, а, может быть, и хуже, чем государственная. Однако времена изменились. FedEx и UPS доказали, что частный бизнес вполне способен построить инфраструктуры почтовой доставки по всему миру.

Чревато ли посредственное функционирование почты огромными экономическими потерями? Возможно, и нет. Но представьте себе, что Почтовая служба США контролирует другие важные сектора экономики. В некоторых странах мира государство регулирует деятельность металлургических предприятий, угольных шахт, банков, гостиниц, авиакомпаний. В результате эти виды бизнеса лишаются всех выгод, которые несет в себе здоровая конкуренция; в итоге страдают граждане. Подумайте хотя бы о том, что одной из крупнейших государственных монополий в США остается массовое среднее образование.

Стоит упомянуть и еще один, более тонкий момент. Даже если государство играет важную роль в экономике, скажем, строит дороги и мосты, из этого вовсе не следует, что ему приходится фактически выполнять эту работу. Государственные служащие не замешивают цемент. Чаще всего государство планирует новую автотрассу, финансирует ее, а затем проводит тендер среди частных подрядчиков, готовых и желающих выполнить всю эту работу. В условиях честного тендера и здоровой конкуренции (а во многих случаях, к сожалению, бывает не так) проект получает компания, способная реализовать его с наивысшим качеством при наименьших затратах. Короче говоря, общественное благо обеспечивается при использовании всех преимуществ рынка.

Американские налогоплательщики иногда не замечают этого различия, на что указал Барак Обама на одном из собраний общественности, посвященном реформе здравоохранения. Президент, в частности, сказал: «На днях я получил письмо от одной женщины. Она пишет: “Мне не нужна медицинская помощь от государства. Мне не нужны льготные лекарства. И не трогайте мою страховку в Medicare”». Ирония данной ситуации, конечно же, заключается в том, что программа здравоохранения Medicare находится в ведении государства и позволяет американцам старше 65 лет обращаться за помощью к частным врачам, которые потом получают компенсацию от федерального правительства. Урок этого подхода усвоило даже Центральное разведывательное управление. ЦРУ необходимо всегда оставаться на переднем крае технического прогресса, но оно не может предоставить для инновационных разработок такие же мощные позитивные стимулы, какие предлагает частный сектор. Сотрудник управления, сделавший серьезное научное открытие, вряд ли может рассчитывать на то, что через полгода станет на несколько сотен миллионов долларов богаче, как это иногда случается с сотрудниками стартапов из Кремниевой долины. Поэтому ЦРУ решило использовать для своих целей частный сектор, направив деньги, выделенные ему Конгрессом, на создание собственной компании венчурного капитала под названием In-Q-It, в котором скрыт намек на вымышленного изобретателя по имени Кью (Q), разрабатывавшего гаджеты для самого Джеймса Бонда[66]66
  John Markoff, «CIA Tries Foray into Capitalism», New York Times, September 29, 1999.


[Закрыть]. Руководитель In-Q-It так объяснил задачи своей компании: «Мы собираемся продвигать информационные технологии в рамках ЦРУ быстрее, чем это позволяет делать традиционный процесс государственных закупок». Как любая другая компания с венчурным капиталом, In-Q-It намерена инвестировать средства в небольшие компании – разработчики перспективных новых технологий. Если эти технологии принесут коммерческий успех, In-Q-It и финансируемые ею фирмы будут зарабатывать деньги – возможно, очень много денег. При этом ЦРУ сохраняет за собой право использовать любые разработанные ими новые технологии в новых инструментах и приложениях для сбора разведданных. Скажем, предприниматель из Кремниевой долины, финансируемый In-Q-It, придумает новый, улучшенный способ шифровки данных в интернете – такой продукт охотно купит любая компания, занимающаяся электронной коммерцией. А ЦРУ получит более надежный способ защиты информации, отправляемой в Вашингтон тайными агентами, работающими в разных уголках мира.

Тем, кто работает в частном секторе, рынки указывают, куда следует направить ресурсы. Однажды на стадионе, на матче Chicago White Sox, я заметил продавца с весьма шумно разрекламированным Margarita Space Pak. Это устройство позволяет продавцу готовить коктейль со льдом прямо на месте; парень смешивал ингредиенты для напитка в штуке, похожей на рюкзак, и затем через шланг наливал его в пластиковые стаканчики. Очевидным общественным благом этой революционной технологии было то, что бейсбольные болельщики теперь могли, не покидая мест, наслаждаться не только пивом, но и Margarita. Подозреваю, что в создание Margarita Space Pak внесли неоценимый вклад некоторые лучшие инженерные умы нашей страны, а это значит, что они не потратили это время на поиск более дешевого, экологически чистого источника энергии или лучшего способа обеспечения питательными веществами истощенных недоедающих африканских ребятишек. Так уж ли необходим миру Margarita Space Pak? Вовсе нет. Могли ли гении инженерной мысли, создавшие этот переносной «шейкер», использовать свой разум и знания для достижения более полезной для общества цели? Несомненно. Но – и это чрезвычайно важное «но» – это мое личное мнение, а я этим миром не управляю.

Когда государство контролирует ту или иную часть экономики, дефицитные ресурсы распределяются автократами, бюрократами или политиками, а не рынком. В бывшем СССР огромные сталелитейные предприятия производили тонны стали, но среднестатистический гражданин не мог купить кусок мыла или пачку хороших сигарет. В сущности, нет ничего удивительного в том, что Советский Союз первым вывел ракету на космическую орбиту. В равной степени очевидно и то, что в этой стране вряд ли могло быть изобретено устройство вроде Margarita Space Pak. Советское государство могло постановить, что ресурсы должны быть потрачены на программу освоения космического пространства, хотя простые граждане наверняка предпочли бы иметь свежие овощи или качественные носки. Некоторые решения советских бюрократов о распределении ресурсов имели поистине трагические последствия. Например, специалисты по централизованному планированию в СССР не считали экономическим приоритетом контроль над рождаемостью. Советское правительство вполне могло сделать противозачаточные средства доступными для всех; любая страна, которая умеет строить межконтинентальные баллистические ракеты, имеет в своем распоряжении ноу-хау для выпуска противозачаточных таблеток или, по крайней мере, презервативов. Но контрацепция просто не входила в число областей, в которую советские экономисты считали нужным вкладывать средства, в результате чего аборт оставался единственным методом планирования деторождения. В годы коммунистического режима в СССР на одни роды приходилось приблизительно два аборта. После распада этой страны контрацептивы западного производства стали широко доступны, и число абортов сократилось вдвое.

Впрочем, следует признать, в демократических странах политики порой тоже направляют ресурсы на довольно-таки странные цели. Как-то раз я брал интервью у одного технического специалиста, он рассказывал мне о планах правительства построить высокоскоростной ускоритель элементарных частиц (наглядный пример фундаментального исследования). Такой проект щедро обеспечил бы рабочими местами и бюджетными деньгами район, в котором бы его реализовывали. Дело было в начале 1990-х годов, и двумя главными кандидатами считались Северный Иллинойс и какая-то местность в Техасе. По словам моего собеседника, Иллинойс был более привлекательным, потому что там уже был ускоритель элементарных частиц и крупная федеральная лаборатория. Иными словами, большая часть научной инфраструктуры в этом штате уже имелась, следовательно, ее не надо было строить заново. И все же для осуществления проекта выбрали Техас. «Почему?» – спросил я. Собеседник посмотрел на меня как на идиота. «Так ведь президентом тогда был Джордж Буш», – ответил он таким тоном, как будто более разумного объяснения решению разместить гигантский ускоритель частиц в Техасе и быть не могло. И к сожалению, в результате правительство США потратило около миллиарда долларов на проект, только для того, чтобы очень скоро от него отказаться.

Частный сектор направляет ресурсы туда, где они позволят получить наибольшую отдачу, а государство – туда, куда укажет политическая целесообразность. Достаточно вспомнить заголовок одной из статей на первой полосе Wall Street Journal: «Предприятия, финансово поддерживавшие Буша, сегодня пытаются получить прибыль на свои инвестиции»[67]67
  March 6, 2001.


[Закрыть].

Объясняется ли это особой склонностью республиканцев к такого рода затратным и бесполезным политическим решениям? Возможно. Но этим не объяснишь недавний заголовок в New York Times: «В Вашингтоне по-прежнему правит бал один глава банка». Начинается статья следующими словами: «Джейми Даймон, глава JPMorgan Chase, впервые проведет в понедельник в столице заседание совета директоров; в качестве специального гостя ожидается Рам Эмануэль, глава администрации Белого дома. Появление господина Эмануэля призвано подчеркнуть власть господина Даймона, который в разгар безобразий, творящихся в его отрасли, приобрел репутацию любимого банкира президента Обамы, вызвав, соответственно, острую зависть конкурентов с Уолл-стрит. А еще его появление символизирует явный возврат к тому, что Джейми Даймон назвал “седьмой линией бизнеса” своей компании, – к тесным взаимоотношениям банков с государством»[68]68
  Jackie Calmes and Louise Story, «In Washington, One Bank Chief Still Holds Sway», New York Times, January 19, 2009.


[Закрыть].

В этом, по сути, нет ничего плохого. Политика – необходимый, хоть и несовершенный процесс, и каждый человек имеет право добиваться влияния. Например, строительство или закрытие военных баз осуществляется таким образом, что результат отражается на составе Комитета Сената США по вооруженным силам в той же мере, а то и в большей, чем на военных потребностях страны. И поскольку вариант частной армии вообще не рассматривается, это лучшее, на что мы можем рассчитывать. И все же, чем меньше экономика зависит от политики, тем лучше. Влиятельные политики ни в коем случае не должны решать, скажем, кто получит кредит в банке, а кто нет. Тем не менее именно это происходит в авторитарных странах, таких как Китай, и даже в некоторых демократических государствах, например в Индонезии, где политики построили «клановый капитализм». Проекты, потенциальная прибыльность которых высока, не получают должного финансирования, в то время как в сомнительные проекты, финансируемые зятем президента, бюджетные деньги текут рекой. В этом случае потери потребителей можно оценивать сразу с двух сторон. Во-первых, когда проекты, которые изначально не стоило финансировать, все же терпят крах или когда вся банковская система страдает из-за кредитов на реализацию политически мотивированных провальных проектов и ее приходится спасать, их налоги растрачиваются впустую. Во-вторых, экономика не развивается так быстро и эффективно, как могла бы, потому что кредитные средства (ограниченный ресурс) не идут на стоящие проекты: не строятся новые автомобилестроительные заводы; студенты не получают кредиты на учебу; предпринимателям отказывают в финансировании. В результате ресурсы вылетают в трубу, при этом эффективность экономики бесконечно далека от своего истинного потенциала.

Впрочем, чтобы совать нос в дела экономики, государству не обязательно управлять металлургическими заводами или распределять банковские кредиты. Существует другой, более тонкий и вездесущий вид его участия – регулирование. Рынки работают, потому что ресурсы направляются туда, где их ценность выше всего. Государственное регулирование в силу своего характера препятствует этому процессу. В мире, описанном в учебниках по экономике, предприниматели «переходят на другую сторону дороги», чтобы заработать более высокие прибыли. В реальном мире на обочине этой «дороги» стоят государственные чиновники и требуют мзды, а порой и полностью блокируют движение. Предпринимателя, желающего «перейти дорогу», могут обязать получить лицензию, пройти процедуру контроля вредных выбросов транспортных средств в Министерстве транспорта США, или от него потребуют доказать Службе иммиграции и натурализации, что все работники, «переходящие» дорогу, имеют американское гражданство, и тому подобное. Некоторые из этих правил разумны и полезны. Хорошо, например, если государственные чиновники блокируют «пересечение дороги», когда какой-то, с позволения сказать, «предприниматель» старается переправить через нее семь килограмм кокаина. Но любое регулирование чревато определенными издержками.

Милтон Фридман, потрясающий автор и неустанный пропагандист ограничения вмешательства государства в экономику (и гораздо более проницательный мыслитель, чем многие из тех, кто сегодня не сходит со страниц газет и журналов, претендуя на то, что унаследовали его мантию), указывает на это в своей книге «Капитализм и свобода»[69]69
  Издана на русском языке: Фридман М. Капитализм и свобода. М.: Новое издательство, 2016. Прим. ред.


[Закрыть], пересказывая короткий разговор одного экономиста с представителем Американской ассоциации адвокатуры на крупном собрании адвокатов[70]70
  Milton Friedman, «Capitalism and Freedom», (Chicago: University of Chicago Press, 1982).


[Закрыть]. Началось все с того, что экономист высказался перед группой юристов примерно в таком духе: процедуру приема в адвокатуру следовало бы сделать менее строгой. Он заявил, что, разрешив частную практику большему числу адвокатов, в том числе и специалистам, которые не входят в категорию лучших из лучших, мы сможем понизить цену на их услуги. В конце концов, некоторые юридические услуги вроде составления завещаний или оформления сделок с недвижимостью не требуют участия светила юриспруденции. В подтверждение своих слов и ради аналогии он добавил, что было бы абсурдом, если бы правительство вдруг потребовало, чтобы по дорогам ездили исключительно Cadillac. И тут один из адвокатов в аудитории громко возразил: «Но наша страна не может позволить себе юристов ниже уровня Cadillac!»

По сути, в требовании того, чтобы все адвокаты были самого высокого уровня, полностью игнорируется все, чему экономическая наука учит нас о компромиссах. В мире, где существуют одни Cadillac, большинству людей придется ходить пешком. Так что иногда нет ничего плохого в том, чтобы позволить людям сесть за руль простенькой Toyota Corollа.

Наглядный пример влияния регулирования на экономику из международного опыта – гражданские волнения в 2000 году в индийском Дели[71]71
  Celia W. Dugger, «A Cruel Choice in New Delhi: Jobs vs. a Safer Environment», New York Times, November 24, 2000.


[Закрыть]. Как известно, Дели – один из самых загрязненных городов в мире. После того как Верховный суд Индии принял важное решение относительно промышленных загрязнений, тысячи жителей города вышли на улицы, выражая протест, и делали это довольно агрессивно. «Толпы разгневанных индийцев поджигали автобусы, бросали камни и блокировали главные дороги», – писала о событиях New York Times. Вот это поворот! Протестующие выступали в поддержку тех, кто загрязняет атмосферу. Все дело в том, что Верховный суд обвинил Дели в неуважении к суду за нежелание закрыть около 90 тысяч мелких предприятий, сильно загрязнявших воздух и экологию в целом в этом регионе. На этих заводах и фабриках работало около миллиона людей, а после закрытия они оказались бы выброшенными на улицу. Заголовок статьи весьма красноречиво формулировал проблему компромисса: «Трудный выбор в Нью-Дели: работа или безопасность окружающей среды».

А как насчет ДДТ, одного из вреднейших химикатов, которыми человечество буквально засыпает природу? ДДТ определяется как «стойкое органическое загрязняющее вещество», которое медленно встраивается в пищевую цепочку и постепенно распространяется по ней, разрушая все и вся. Может, людям следовало бы запретить использование ДДТ во всем мире? Economist приводит вполне убедительные аргументы в пользу того, что этого делать не следует[72]72
  «A Useful Poison», The Economist, December 14, 2000.


[Закрыть]. Журнал указывает на то, что значительная часть развивающегося мира сегодня страдает от малярии; ею болеют около 300 миллионов человек в год, и больше миллиона умирают от этой болезни. К развитым странам это, конечно, не относится, поскольку в США и Европе малярию искоренили еще полвека назад. Но, как однажды отметил танзанийский исследователь Вэнь Килама, если бы каждый день в гору Килиманджаро врезались семь самолетов Boeing 747, в основном заполненных детьми, мир наверняка обратил бы на это внимание. А ведь именно столько людей ежедневно уносит малярия[73]73
  «Fighting Malaria», The Economist, May 1, 2003.


[Закрыть].

Экономист из Гарвардского университета Джеффри Сакс подсчитал: если бы малярию ликвидировали в 1965 году, Африка к югу от Сахары была бы сегодня почти на треть богаче. Но вернемся к ДДТ, химикату, который считается самым экономически эффективным средством уничтожения москитов, главных распространителей этой страшной болезни. Следующая наилучшая альтернатива не только менее эффективна, но и стоит в четыре раза дороже. Так оправдывают ли выгоды от использования ДДТ с точки зрения охраны здоровья издержки, связанные с его применением, с точки зрения охраны природной среды?

Некоторые экспертные группы – «Сьерра-клуб»[74]74
  «Сьерра-клуб» – американская природоохранная организация, основанная в 1892 году известным натуралистом Джоном Мьюром. Прим. ред.


[Закрыть], Фонд защиты вымирающих видов животных Endangered Wildlife Trust, Фонд защиты окружающей среды в рамках ООН и Всемирная организация здравоохранения – утверждают, что да. Да-да, вы совершенно правильно прочли их названия. Все эти уважаемые организации признали ДДТ «полезным ядом», эффективным средством борьбы с малярией в бедных странах. В 2000 году ООН созвала представителей 120 стран из Южной Африки, чтобы убедить их запретить «стойкие органические загрязняющие вещества», но делегаты приняли решение не включать ДДТ в этот список, если химикат используется для борьбы с малярией[75]75
  «A Useful Poison», The Economist, December 14, 2000.


[Закрыть].

Следует также отметить, что не все правила и нормы имеют равную силу. Так что вопрос не всегда заключается в том, следует государству вмешиваться в экономику или нет; зачастую намного важнее, как именно структурировано регулирование в тех случаях, когда оно действительно необходимо. Гэри Беккер, экономист из Чикагского университета и лауреат Нобелевской премии, проводит лето на Кейп-Коде; он большой любитель полосатого окуня[76]76
  Gary Becker and Guity Nashat Becker, «The Economics of Life» (New York: McGraw-Hill, 1996).


[Закрыть]. Поскольку запасы этой рыбы неуклонно истощаются, правительство ввело ограничение на ее суммарный коммерческий вылов на каждый сезон. С этим Гэри Беккер полностью согласен, ведь он хочет иметь возможность лакомиться полосатым окунем и через десять лет. Однако в своей колонке в Business Week он решил обсудить, как именно государство подошло к ограничению суммарного вылова.

На момент написания им статьи на эту тему правительство ввело совокупную квоту на улов полосатого окуня на каждый сезон. Беккер пишет: «К сожалению, это очень неудачный способ контроля над рыбаками, так как он побуждает их вылавливать как можно больше рыбы в начале каждого сезона, до того, как другие заготовители успеют добыть установленное количество рыбы в рамках суммарной квоты, применимой ко всем рыбакам». В итоге проигрывают все: рыбаки, продающие рыбу на перенасыщенном рынке в начале сезона, вынуждены устанавливать меньшую цену; а затем, после того как суммарная квота к середине сезона выбрана, страдают потребители, так как зачастую уже не имеют возможности купить любимую рыбу. Через несколько лет власти Массачусетса изменили эту систему; с тех пор квота на вылов полосатого окуня делится между отдельными рыбозаготовителями. Ограничение на суммарный вылов осталось, но теперь рыболовы могут выбрать свою квоту в любое время в течение всего сезона.

Чтобы мыслить как экономист, необходимо признать, что при любом вмешательстве в дела рынка необходимо помнить о важности компромиссов. Регулирование рынка может нарушить движение капиталов и рабочей силы, повысить стоимость продуктов и услуг, препятствовать инновациям и разными другими способами мешать развитию экономики (например, позволяя москитам разлетаться в разные стороны). И все это, заметьте, результаты регулирования, вдохновляемого исключительно благими намерениями. В худшем же случае регулирование может стать мощным инструментом корысти, когда компании манипулируют и вертят политической системой, заставляя ее работать в свою пользу. В конце концов, если вы не в состоянии победить конкурентов собственными силами, почему бы вам не попытаться сделать так, чтобы государство начало вставлять им палки в колеса? В 1982 году экономист из Чикагского университета Джордж Стиглер получил Нобелевскую премию по экономике за фундаментальное исследование, приводящее весьма убедительные доказательства того, что частные компании и профессиональные ассоциации очень часто пытаются использовать регулирование для продвижения своих интересов.

Рассмотрим одну кампанию в сфере государственного регулирования в моем родном Иллинойсе. Законодательное собрание штата испытывало серьезное давление, вынуждавшее его ввести более жесткие лицензионные требования к мастерам маникюра и педикюра. Может, вы думаете, что эту лоббистскую кампанию инициировали жертвы отвратительного педикюра? (Трудно представить, как толпы людей, прихрамывая, карабкаются вверх по ступенькам законодательного собрания.) Не совсем так. Ее организовала Ассоциация косметологов Иллинойса от имени владельцев процветающих SPA– и косметических салонов, которых совсем не радовала перспектива конкурировать с множеством выскочек-иммигрантов, предлагающих подобные услуги. В конце 1990-х годов всего за один год количество маникюрных салонов выросло на 23 процента, и в самых дешевых предлагали маникюр всего за 6 долларов – в отличие от косметических салонов полного цикла, где цена на эту услугу колебалась в районе 25 долларов. Более жесткие требования, которые наверняка постепенно выдавили бы с рынка уже работавших поставщиков услуг, ограничили бы эту жесткую конкуренцию, существенно повысив затраты на открытие нового салона.

Милтон Фридман, например, пишет о том, что в 1930-х годах нечто подобное происходило в более широких масштабах. После прихода Гитлера к власти в 1933 году огромное число специалистов в самых разных областях деятельности уехали из Германии и Австрии в США. В ответ на это во многих профессиональных сферах в Америке были введены барьеры, такие как требования «социальной ответственности» и экзамены на знание языка, причем все это имело довольно отдаленное отношение к реальному качеству предоставляемых иммигрантами услуг. Далее Фридман указывает, что количество подготовленных за рубежом врачей, получивших лицензию на практику в США в течение пяти лет после 1933 года, оставалось таким же, как пять лет назад. Он также отмечает, что такая ситуация была бы крайне маловероятной, если бы условия лицензирования существовали исключительно для отсеивания некомпетентных врачей, но весьма реалистичной, когда эти требования использовались для нормирования числа иностранных врачей, получивших разрешение на профессиональную деятельность.

По мировым стандартам, экономика США регулируется сравнительно не жестко (впрочем, никому не советую говорить это на собрании Торгово-промышленной палаты). Действительно, из-за плачевного положения в развивающемся мире правительства входящих в него стран часто демонстрируют неспособность выполнить свои основные задачи, такие как установление права частной собственности и обеспечение соблюдения соответствующего законодательства, и при этом взваливают на свои плечи другие виды жесткого регулирования. Теоретически этот вид регулирования может защитить потребителей от мошенничества, повысить уровень здоровья населения или лучше защитить природные ресурсы. И все-таки экономисты задаются вопросом, не является ли государственное регулирование не столько «рукой помощи» обществу, сколько «хапающей рукой» для коррумпированных чиновников, чьи возможности вымогать взятки растут вместе с увеличением числа государственных разрешений и лицензий, необходимых в любой области деятельности.