Текст книги "Последнее поколение"

Его голову покрывала искусственная кожа. В любом магазине органов можно было выбрать и заказать какой угодно оттенок кожи. Её невозможно было отличить от настоящей: такую выращивают в лабораториях с помощью биологических компонентов. Однако на мужчине была самая дешёвая искусственная кожа, доступная даже беднякам. Её называли «Профизол» из-за сходства с дешёвым кровельным настилом.

Её пересаживали после тяжёлых ожогов и производили на заводе километрами. Впервые в жизни Дарвин увидел человека с настолько некрасивой искусственной кожей.

От вида мужчины перед собой Дарвина замутило так, будто он снова съел протухшую еду. Он посмотрел на Изабеллу и заметил такое же выражение отвращения на её лице.

– Добро пожаловать в медитатио праеториум, – произнёс человек, и Дарвин заметил, как у того дрожат искусственные связки под прозрачным горлом. Во время разговора поршни вместо лёгких переставали равномерно качать воздух и с усилием нагнетали воздух в горле, чтобы человек имел возможность говорить. Голос из-за этого у него звучал так, словно это был его последний вздох. – Вход сюда разрешён только посвящённым, но раз уж вы здесь, то добро пожаловать. Мы всегда рады нова мембра. Нас зовут Кремний.

– Спасибо, но мы не новые члены, – ответила Изабелла. – Нас сюда привёл Вольфрам, чтобы помочь нашему другу. Как только вы его перебинтуете, мы уйдём.

– Ещё ни один сепаратум не уходил отсюда, не став парс тотиус.

– Говори по-человечески, жопошник, – пригрозил Дарвин и показал свой кулак. – А не то так втащу и не посмотрю, что ты калека.

Со снисходительной ухмылкой Кремний отошёл в сторону и указал на статую в дальнем конце зала.

– Что вы видите? – спросил он и приложил ко лбу кольцо из сведённых указательного и большого пальцев.

– Честно скажу, поделка эта очень низкого качества, – ответил Дарвин. – Однажды я видел бронзового осьминога в музее, и на нём можно было рассмотреть каждое отдельное пятнышко и присоску. А этого паука мог бы собрать и я. Он выглядит на троечку, не более.

– Мы не просим оценивать его, мы лишь просим сказать, что вы видите.

– Только что я тебе ответил. Мы видим очень посредственную статую. Спасибо, но покупать мы её не станем.

– Не смотрите на внешний вид, – пояснил Кремний, он указывал на статую вытянутой ладонью, словно гладил её. В такой позе он походил на художника, выбирающего удачный ракурс, сравнивающего пропорции. – Смотрите на суть.

– Всё мы видим, – ответил Дарвин, начиная раздражаться. – Её суть в том, что она такая же уродливая, как и ты. Я понял, что вы тут делаете – вы поклоняетесь уродливости. Нам тут не место, мы слишком красивы. Даже безухий Бартон красавец по сравнению с вами.

Кремний начал пятиться к центру зала, его кулаки сжались, а лицо приобрело гневный оттенок. Следом произошло совсем невероятное: Кремний махнул рукой, и в воздухе она развернулась, открылась и из неё выскочил раскладной клинок. От такой трансформации его рука стала напоминать непропорционально длинную конечность богомола. Острое лезвие остановилось в нескольких сантиметрах от лица Дарвина.

– Замолчи, мальчик, – приказал он, и от его безжизненного голоса повеяло холодом. – Ещё одно слово в адрес вездесущего, и мы вскроем тебя, как консервную банку. Никто не смеет оскорблять его в присутствии парс тотиус.

– Я… – вымолвил Дарвин, стараясь сгладить свои слова.

– Вы видите перед собой единственного истинного Бога! – Голос Кремния многократно отразился от стен, словно разговаривало множество человек. – Всемогущего, вездесущего, всеведущего, всеразрушительного и всепоглощающего! Он – тот, кто очистит этот мир от заразы, освободит его от гнёта человеческих пороков и дарует каждому последователю место в новом мире! Он – тот, кто ничего не забывает! Он – тот, кто положит новую эру существования! Прислушайтесь и внемлите словам Тотума – Бога-машины! Единственного истинного Бога!

В подтверждение своих слов Кремний взметнул руки вверх, а затем коснулся лба кольцом из пальцев. Это же действие повторили полсотни лысых людей, подсоединённых к проводам. До этого Дарвину казалось, те находятся в трансе и не осознают происходящего вокруг.

Ему захотелось уйти отсюда как можно скорее. Даже Бартон, лежащий на столе с пулевым ранением, не помеха для того, чтобы сбежать.

– Я знаю ещё множество единственных истинных богов, – прошептала Изабелла, воспользовавшись тем, что Кремний стоял далеко от них. Однако тот услышал её.

– Все остальные боги – ложны, – ответил он. Его гнев сменился вселенским терпением, словно делился очевидной вещью с малым ребёнком. – Существует лишь он – Бог-машина.

– Можешь мне не рассказывать про Бога, – ответила Изабелла с точно таким же снисхождением, с каким говорил Кремний. – Я еврейка и знаю, кто истинный Бог, а кто нет.

– Позволь просветить тебя, дитя…

– Мне двадцать пять…

– Если твой Бог истинный, попроси его сделать для тебя что-нибудь, – предложил Кремний.

– Я долгое время просила его освободить меня от несчастного супружества, и это произошло, – ответила она.

– Разве за это стоит благодарить твоего Бога? Разве не твой приятель вытащил тебя из дома Тауэров?

– Откуда вы знаете? – удивилась Изабелла.

– Мы всё о вас знаем, – засмеялся Кремний. – Истинный Бог дарует нам то, чего не могут дать ложные. Твой возлюбленный Чед вытащил тебя из дома семьи Тауэр. Благодарить за это стоит твоё обаяние, а не Бога. А ты, Дарвин…

От последних слов Дарвина передёрнуло. Он даже не подозревал, что этот человек знает его имя.

– …разве помог твоей семье христианский Бог, когда вас заставили бежать из собственного дома?

– Я не верю ни во что сверхъестественное, но даже я знаю, что это так не работает, – ответил Дарвин.

– Поверьте в Бога-машину, и он исполнит всё, что захотите, исцелит любую болезнь. Поможет, наставит на путь. Это говорит вам бывший безбожник. Мы родились тридцать восемь лет назад в бедной семье с редкой генетической мутацией. Врачи говорили нам, что наш мозг превратится в кашу. Это была разновидность губчатой энцефалопатии в очень тяжёлой форме. Мы воевали на войне и вели опасный образ жизни, но не погибли. Судьба не захотела подарить нам смерть извне. Два года назад мы лежали в луже и звались обыкновенным человеческим именем. Мы думали, это будет наша последняя ночь на свете, а затем явился он – Тотум, в виде чёрного паука. Бог-машина исцелил нас от неизлечимой болезни и показал, что служение ему – величайшая честь для живущего. Мы отказались от человеческого имени и стали зваться «Кремний», как часть Бога-машины. Мы говорим о себе во множественном числе, отрицая нашу индивидуальность. Мы стали первым, кто отдал часть себя и стал целым наравне с Богом-машиной.

– У вас тут ужасная антисанитария, – внезапно ответила Изабелла. Даже Дарвин удивился от такой внезапной смены темы. – Боюсь, вы лишь навредите Чеду. Лучше мы отведём его в больницу.

– У нас есть лекарство от всех болезней, – заверил её Кремний. – И вы никуда не пойдёте. Лишь вкусив нашей еды и выпив с нами за столом, вы заслужите разрешение покинуть наше убежище.

– Лекарства от всех болезней не существует, – возразила Изабелла. – А есть за вашим столом мы не будем – тут слишком грязно. Верно, Дарвин?

– О, да, – согласился Дарвин. – В такой грязи я не ел, даже когда питался на помойке.

– Мы пойдём, – продолжила Изабелла и потянула Дарвина в сторону Бартона.

Кремний последовал за ними. Его уродливая рука с выкидным клинком приняла изначальную форму и теперь напоминала обыкновенный протез. Он улыбался загадочной и одновременно болезненной улыбкой.

– Лекарство от всех болезней не просто существует, оно излечивает от всех текущих и от всех будущих болезней. Принявший его никогда ничем не захворает. Даже тем, чего пока не существует и появится в далёком будущем. Выпив его, все ваши потомки приобретут иммунитет. И бессмертие в придачу.

– Пожалуй, мы откажемся, – ответила Изабелла. – Мы пойдём, до свидания.

Пока они находились в центральном зале, Вольфрам с Дизелем достали из Бартона пулю, перевязали его и подключили к капельнице. Изабелла начала трясти его, но всё было бесполезно: он не приходил в сознание.

– Ваш друг потерял много крови, – ответил Кремний. – Вы уйдёте, как только он окрепнет. Но к тому времени вы сами станете парс тотиус и начнёте проповедовать. Все узнают о Боге-машине и станут его частью.

Сколько бы Изабелла ни пыталась разбудить Бартона, тот лежал без сознания. К трём часам дня через дверь вошли ещё два десятка человек и направились к центральному залу. У каждого из них были светящиеся глаза с белыми шестерёнками. Они приветствовали друг друга ладонями на уровне груди.

Дарвин тянул Изабеллу к выходу, чтобы сбежать, однако она отказывалась бросать Бартона. Тогда Дарвин поспешил к выходу, но не смог подобрать код от двери. Он оказался заперт в «Локо веритатис» вместе с остальными.

После короткого поклонения статуе чёрного паука сектанты внесли в центральный зал столы и расставили угощения. Такого пиршества Дарвин не видел со времён побега из дома: здесь стояли натуральные продукты: не порошки и не генно-модифицированные уродцы. Отведав ножку хрустящей курицы, Дарвин восхитился её вкусом, а затем упал на пол. Если бы окружающие не поддержали его, он ударился бы головой о твёрдый бетонный пол.

Перед ним пронеслось видение: чёрный паук с длинными ногами. Он перемещался по паутине из проводов посреди безлюдного города. Бог-машина, о котором говорил Кремний, явился к нему.

«Служи мне!» – прошипел паук. Этот голос не мог принадлежать ни человеку, ни дрону. Его могло произнести только существо, противоположное человеческому сознанию.

В ужасе Дарвин попытался проснуться, но не мог этого сделать – видение не желало исчезать.

«Служи мне!»

Посёлок. Обруч с кошачьими ушами

Андрес продолжал смотреть на своё отражение и не мог поверить, что от него осталась одна лишь голова. Он слышал о людях, которым вследствие неизлечимой болезни ампутировали тело и затем присоединили другое, но даже в страшном сне не мог предположить, что подобное может произойти с ним.

Дверь, ведущая прочь из зала, распахнулась, и чьи-то шаги застучали по кафелю. Человек, идущий со стороны лифта, увидел упавшую голову Андреса и поспешил поднять её. Помещение было достаточно большим, чтобы путь он преодолел за пятнадцать секунд.

– Ах ты негодник, сбежать удумал? – произнёс некто у него за спиной. – Хирурги так старались спасти тебе жизнь, и что в ответ? Побег!

После этой фразы волосатые руки человека аккуратно взяли голову Андреса и поставили обратно на стол. Голос принадлежал санитару в синей униформе, он был невероятно весел, видимо, впервые разговаривал с головой. Выглядел санитар и вовсе невероятно: это был низкорослый и очень толстый азиат, всю его шею покрывала татуировка китайского дракона с красными глазами, а на лбу красовался чёрный змей, с клыков которого стекал яд. Предплечья у него были покрыты одним сплошным чёрным слоем без узоров, оставляя чистыми лишь кисти рук.

– Хочешь анекдот про голову?

Андрес попытался что-то произнести, но воздух не проходил через его гортань, и он не мог выдавить ни звука. Лишь беспомощно хлопал губами.

– Так вот. Соревнование по плаванию среди инвалидов. Кто одноногий, кто однорукий, у каждого нет какой-то части тела. Вдруг на тумбочку ставят голову. Просто голову без тела. Раздаётся выстрел, пловцы срываются с мест, а голова идёт ко дну. Тренера быстро подняли эту голову, откачали, и тут она говорит: «Я целый год учился ушами грести, а эти идиоты на меня шапочку надели!»

После этого санитар залился истеричным смехом, будто впервые услышал этот анекдот, а не только что рассказал его.

– Понимаешь? – переспросил он. – Шапочку надели!

Новый приступ смеха так сильно скрутил человека перед Андресом, казалось, он сейчас упадёт на пол и испустит последний вздох.

«Меня сейчас стошнит», – попытался сказать Андрес. Ему стало плохо.

– Кстати, я принёс тебе покушать. Только не думай, что я буду кормить тебя с ложки. Желудка-то у тебя нет. Вся еда, которую ты попытаешься проглотить, – тут же окажется на полу. Прямо как в анекдоте про скелет в баре. «Бармен, два пива и швабру мне». Поэтому питаться ты будешь вот этим.

Санитар взял с подноса маленький пластиковый пакет с прозрачной жидкостью. Его он подвесил как капельницу над головой Андреса, а шланг подключил к прибору под столом, который качал кровь.

– Приятного аппетита!

Андрес не почувствовал ни голода, ни его утоления. Питательные вещества поступили ему в кровь и насытили голову энергией незаметно.

– Врачи сошлись во мнении, что ты не должен проснуться, пока не получишь донорское тело, – продолжил санитар. – Чтобы ты не сошёл с ума, сам понимаешь. Но анестезиолог боялся прикончить тебя, поэтому дал очень маленькую дозу снотворного. Как ты понял, она не сработала, поэтому он разрешил повысить её на четыре процента…

Волосатые руки азиата подкрутили нечто в приборе позади Андреса, и он почувствовал, как на него начинает накатывать слабость.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил санитар с улыбкой. Его забавляла эта ситуация.

Андрес попытался что-то сказать, но его губы лишь беззвучно двигались, словно он находился в немом кино.

– Ах да, – вспомнил санитар и нажал на кнопку компрессора под столом. Трубка, подсоединённая к горлу Андреса, тут же подала воздух, и через его губы начал вырываться неконтролируемый поток. – Ну же, говори. У тебя нет лёгких, поэтому голосовые связки ты теперь можешь использовать, только когда я включаю компрессор. Это забавно, я могу включать и выключать твой голос, когда захочу. Вот бы у меня была такая сила управлять всеми людьми, а не только теми, у кого осталась одна голова.

– Где моё тело?! – прокричал Андрес против воли. Воздух вырывался из его рта с постоянной силой, и он не мог произнести что-либо тихо.

– Оно заболело и умерло, не переживай насчёт него. Скоро тебе дадут другое. В нём будет не такое большое количество мышц, как в твоём, но это же не проблема. Ты всё накачаешь заново. Можешь считать, что к тебе явился дух тренажёрного зала: он позволил тебе сбросить весь прогресс, чтобы наверстать его снова. Главное ведь процесс, а не результат, верно? И знаешь, что забавно?

Андрес вопросительно приподнял брови.

– Тело в инкубаторе выращивали не для тебя, представляешь? – усмехнулся санитар. Он наморщил лоб, и змея на лице начала извиваться. – Врачи хотели провести пересадку другому парню, но тут появился ты и тот парень останется без тела! Вот умора, правда?

Санитар ожидал, что Андрес засмеётся, но, не дождавшись этого, продолжил:

– Кстати, в донорском теле прибор тебе вырастили что надо. Я даже завидую.

– Горло сохнет, – продолжил Андрес, но его слова смешались и прозвучали неразборчиво. Снотворное начинало действовать.

– Что ты сказал?

– Голо сонет…

С последними словами Андрес провалился в беспамятство. На этот раз ему приходили сны один страшнее другого: сначала он находился в бесконечно высокой башне, и ему предстоял спуск по развалившимся ступеням. И чем ниже он спускался, тем меньше слушалось его тело. Под конец оно полностью отказало, и он летел вниз, кувыркаясь. Затем к нему пришёл сон о полётах, где он летел над городом, растопырив руки и ноги, словно это были крылья. Андресу приходилось напрягаться изо всех сил, чтобы поддерживать высоту, но, несмотря на все усилия, он снижался. Под конец он набрал такую скорость, что столкновение с объектом грозило превратить его в лепёшку. Наконец, слабость победила: Андрес врезался в небоскрёб и мгновенно проснулся. Он по-прежнему находился в лаборатории, но что-то изменилось. Теперь он мог двигать головой.

Голова снова раскалывалась от шума. Казалось, целый оркестр трубит ему в уши, а барабанщики стучат по макушке. Медленно он повернул шею влево, затем вправо. Вокруг было всё то же помещение с десятиметровым потолком. Андрес попытался сделать шаг – получилось. Оказалось, что проснулся он уже в стоячем положении. Снотворное ещё не до конца отпустило, и Андрес чувствовал, что готов провалиться обратно в сон.

Медленно он направился к окну и посмотрел вниз. На улице стояла ночь. Мимо здания проезжали поезда на монорельсах, и сотни дронов летали во все стороны. Набравшись сил, Андрес посмотрел вниз и чуть снова не потерял сознание: тело, выращенное в инкубаторе, ему не досталось. Ниже шеи у него находились невероятно красивые, изящные металлические конечности. Он превратился в дрона, состоящего из металла.

Его тело умело сохранять устойчивость независимо от состояния разума. Андрес не упал на пол от неожиданности. Он остался стоять в вертикальном положении. Похоже, в такой позе он спал после операции. Теперь ему не надо опускаться на кровать, чтобы заснуть.

– Эй, – позвал он и услышал собственный голос, очень слабый. Значит, его тело может подавать воздух к голосовым связкам, когда он этого хочет.

Андрес поднял ладонь к лицу и осмотрел свою новую кисть руки. Это было настоящее произведение искусства: трудно было представить более красивую роботизированную руку. Она была почти как человеческая, с имитацией каждой подушечки пальца. Все шарниры костяшек выглядели естественно и не походили на грубые суставы дронов. Издали Андреса всё ещё можно было принять за здорового человека, только тело у него было чёрного металлического цвета.

Совсем недавно он говорил Лилии, что ему нужна нога из плоти вместо металлического протеза, а теперь ему сделали протез всего тела. Помимо прочего, кто-то надел на него спортивные штаны и майку с глубоким вырезом. Раньше Андрес носил такие, чтобы подчеркнуть широчайшие мышцы спины. Теперь же она смотрелась до нелепости комично.

«Дрон в майке! Посмотрите на этого уродца, он старается быть похожим на человека!»

Приподняв резинку штанов, Андрес посмотрел вниз: там было гладко, как у пластиковой игрушки для детей. Вместе с телом он потерял пол и теперь представлял собой лишь голову с набором мужских хромосом, что, по ощущениям, совсем не делало его мужчиной.

В гневе Андрес сжал кулак, размахнулся и ударил в стекло перед собой. Титановый кулак пробил трёхслойный стеклопакет и вылез наружу. Он не почувствовал ни боли от удара, ни ветра за стеклом. Из-за отсутствия боли он не мог воспринимать новое тело как своё собственное. Он был всего лишь головой, управляющей средством передвижения.

Рядом с ним находился пузатый голубой баллон с кислородом. Андрес поднял его вверх, совершенно не почувствовав веса, а затем размахнулся и бросил через зал в сторону медицинского оборудования. Со звоном тот ударился сначала в белую цистерну с арабскими надписями, а затем упал на пол, повредил клапан и с минуту катался по полу на реактивной тяге.

Затем Андрес взял стул и запустил в монитор с рукоятками, висящий на высоком, изогнутом кране. Блестящая металлическая ножка ударилась в экран, и тот покрылся сетью трещин. Следом Андрес оторвал экран и бросил в стену. Тонкий монитор разлетелся на тысячи маленьких осколков стекла и пару крупных пластиковых.

Ударом ноги он отправил табуретку в полёт через весь зал. Силы в нём теперь было больше, чем в десятке людей, вместе взятых.

Согнув ноги, Андрес попытался допрыгнуть до потолка. Прыжок получился высоким: он оторвался от пола почти на пять метров. Но это не доставило ему никакого удовлетворения: он слишком хорошо помнил, каково это – иметь настоящее, живое тело, чувствовать передвижение и боль в мышцах. Ощущать каждое прикосновение и сражаться с усталостью. Всё это не могло заменить искусственное тело, и никакая сила титанового механизма не компенсировала потерянное.

– А-а! – закричал Андрес, вкладывая всю свою ярость. Крик получился тише, чем он ожидал.

По всей видимости, искусственные лёгкие имели ограничение на подаваемый к гортани воздух, чтобы не повредить место соединения живой и искусственной ткани.

– Я теперь даже кричу не как человек, – прошептал он.

Собрав всю накопившуюся ненависть, Андрес взял системный блок аппарата для искусственного поддержания жизни, больше не нужный, и с размаха ударил его о пол.

– А-а! – закричал он, выплёскивая все накопившиеся эмоции. – Поганый Иршад! Сука! Поганая тюрьма!

Двумя руками Андрес поднял над головой тумбу со шлангами и запустил её в стену. С глухим звуком та отскочила и рухнула наземь, зазвенев внутренностями.

– Поганый Тауэр! Поганые шавки!

Следом за тумбой в стену отправился аппарат ИВЛ, а за ним медицинская кушетка.

Мимолётная искра сверкнула в голове, и Андрес побежал в сторону окна. Он поднял руки перед собой и со всего размаха ударился в стекло. Оно треснуло, подалось вперёд, но не разрушилось. Ударом кулака он проделал в нём широкое отверстие и стал разгибать треснувшее стекло в стороны, собираясь выпрыгнуть наружу.

В последний момент обернувшись назад, Андрес увидел открывающиеся двери грузового лифта. Там стояли все: телохранители, мама, её помощник, сестра, Арлетт, пара врачей, какие-то военные. До них было больше пятидесяти метров, и Андрес не мог рассмотреть выражение их лиц.

«Зум-то мне в глаза не вставили», – мрачно усмехнулся он.

Его близкие услышали, как он тут буянит, и поднялись наверх, проверить его состояние. Они успели как раз вовремя, чтобы увидеть, как Андрес собирается выпрыгнуть с семьдесят девятого этажа.

Минутная слабость прошла, и Андрес понял, что совсем не хочет прыгать. Для начала ему стоит пойти в посёлок и скрутить шеи каждому, кто причастен к нападению на его семью, это будет намного лучший способ закончить жизнь. Он отошёл от окна, поднял упавший табурет и присел на него. В нём пылала ярость, готовая расплавить целое здание, но он решил скрыть её, чтобы не показывать свою слабость.

Лишь кусок бумаги в его руках выдавал его чувства. Андрес поднял с пола книжку с технической документацией и один за одним вырывал оттуда листы.

«Фррррррть, фррррррть, фррррррть…» – звучала рвущаяся бумага.

Люди в отдалении, казалось, не знают, как им поступить: оставить парня одного или окружить всей толпой. Послать кого-нибудь для разговора или позвонить по телефону.

Сначала вперёд хотела выйти мама, но Лилия её остановила. Они продолжали стоять в кабине лифта, явно выбирая, кого отправить. Вперёд направился Хи, по всей видимости, они решили, что Андресу сейчас нужна мужская компания. Это было хорошим решением. С телохранителем Андрес был очень дружен, он воспринимал того как наставника, и именно Хи вытащил его из тюрьмы. Затем Хи развернулся и направился обратно к лифту. Кажется, решил, что не подходит в этот момент для эмоциональной поддержки.

В последний момент люди в лифте выкатили вперёд Арлетт, и двери за ними закрылись. На этаже сейчас остались лишь Андрес, сидящий в позе мыслителя, и девушка в инвалидной коляске.

В зале стоял полумрак: он освещался лишь уличными огнями. Включать свет Андрес не собирался: ему хватало собственного уродства в темноте.

Где-то за окном сигналили автомобили, завывала пожарная сирена, шумел ветер, звуки музыки звучали из нескольких источников, смешиваясь между собой, создавали новый, доселе невиданный жанр из переплетения невозможных инструментов.

Арлетт двинулась вперёд, и под колёсами её кресла захрустели осколки разбитого монитора. Она приближалась медленно, словно не хотела спугнуть дикого зверя. Вокруг царил бардак: за несколько минут Андрес превратил помещение в подобие свалки.

Он хотел было поприветствовать девушку, даже открыл рот, но ему нечего было сказать.

– Знаешь, почему твоя семья отправила меня поговорить с тобой? – спросила Арлетт, остановившись в десяти метрах.

– Увидели в тебе талант психолога? – предположил Андрес. Он сейчас не мог думать о своей семье, он представлял, как находит Тауэра и вонзает тому в голову металлические пальцы. Разрывает её на две части. С этими мыслями он вырвал очередную страницу из журнала, скомкал её и бросил на пол, после чего раздавил металлической пяткой, представляя, как у Тауэра растекаются мозги.

– Они решили, что мне тяжелее всего пришлось в жизни, значит, именно я должна убедить тебя, что всё будет хорошо. Глупость какая, правда?

– Не то слово, – подтвердил Андрес. – Они не видели, что в тюрьме тебе приходилось легче всех.

– Не говори так, – внезапно возразила она. – Ты ведь знаешь, что я в тюрьме с младенчества, там же потеряла ноги. Это было совсем не легко.

– Прости…

Арлетт подкатила коляску на метр ближе. Если бы не тусклое уличное освещение, она бы уже заметила, какие метаморфозы происходят с лицом Андреса. Он представлял себе всех своих врагов и способы, какими он будет их душить. Очередной лист бумаги полетел на пол.

– Знаешь, что я почувствовала, когда мама мне впервые сказала, что я никогда не выйду за территорию тюрьмы? Мне тогда было всего три года, и это единственное воспоминание из того возраста.

– Чувство несправедливости? – предположил Андрес. Он старался сохранять невозмутимость в голосе, чтобы девушка не почувствовала бешенства в его крови.

– Удивление. Я была слишком мала, чтобы понять все причины своего положения. Чувство несправедливости пришло намного позже. А что я почувствовала, когда в шесть лет мне сказали, что я больше никогда не смогу ходить?

– Страх?

– И это тоже. Среди надзирателей был педофил, и он ночью проник в мою камеру. Завязалась драка, мою маму и её подругу надзиратель бил дубинкой, а меня пытался вырвать из их рук. Неудачное стечение обстоятельств, и вот я лечу со второго этажа спиной на деревянный стол.

– Педофил? – удивился Андрес. – Не думал, что такое возможно в обыкновенной тюрьме.

– Он не пережил ту ночь, – пояснила Арлетт. – Я потеряла ноги, а он свою жизнь. Другие надзиратели привязали его к столбу для сушки белья и били до тех пор, пока он не покинул этот мир. И ещё минут двадцать после этого.

– И поделом.

– А что я почувствовала, когда у меня появился мобильный телефон? Через интернет я смотрела на мир за стенами и понимала, что не увижу ничего.

– Гнев. Ты хотела разорвать весь мир, чтобы никто не смог им наслаждаться, пока это недоступно тебе. Я бы именно это и чувствовал.

Андрес вырвал новый лист, а затем разорвал его на множество кусочков.

– И гнев, и уныние, возмущение, обиду. Всё, что можно было испытать, осознавая своё бессилие.

Обыкновенно весёлое лицо Арлетт в этот раз сохраняло каменную невозмутимость. Казалось, даже акцент уменьшился в её голосе. За несколько дней на свободе она стала говорить, как после нескольких месяцев практики.

– Тогда почему ты была так жизнерадостна? – спросил Андрес в недоумении. Пламя у него внутри начало отступать, слова девушки удивили его. – Каждый раз, когда я тебя видел, ты просто сияла. Притворялась?

– Я решила не унывать, вот так просто, – усмехнулась Арлетт. – В конце концов я поняла, что уныние не приносит ничего кроме уныния. У меня было множество друзей, все они мне помогали и желали счастья. Ты и вовсе из тюрьмы вытащил.

– Это был не я, а Хи с Яном, – поправил Андрес. – Я валялся без сознания, поэтому моей заслуги здесь никакой. Но ты права.

– Как видишь, я на свободе. Твоя сестра обещала, что подарит мне новые ноги. Я сейчас – самый счастливый человек на Земле. Я потеряла друзей из Филь Абуда, но успела завести новых: я подружилась с твоей мамой, сестрой, с обоими телохранителями. Михал обещал показать коллекцию крышек от напитков, которую он собирает уже больше тридцати лет.

– О боже, его коллекция крышек… – протянул Андрес. Он даже забыл о книге, из которой вырывал листы. – Кому он только её не показывал. Кажется, он ценит её больше, чем дом, в котором эта коллекция находится.

– С той забавной девушкой, что одевается, словно живёт на кладбище, – продолжила Арлетт. – Подружилась даже с санитаром, что приходил к тебе пару дней назад. У него, оказывается, свой мотоциклетный клуб. Знал об этом?

– Нет, – помотал головой Андрес. – И со мной. Я тебе тоже друг.

Последнее слово Андрес произнёс сдавленно, он его словно проглотил. Ему нравилась Арлетт, но он не мог сказать этого прямо. В прошлой жизни он нашёл бы в себе достаточно уверенности, но сейчас он чувствовал себя слишком уродливым, чтобы раскрыться.

– Да, ты мне тоже друг, – подтвердила Арлетт. – Даже…

Предложение она не закончила, так и замолчала на полуслове.

– Даже что? – спросил Андрес с надеждой.

– Не бери в голову. Пойдём лучше поедим нсибы. Я научила повара готовить её.

Андрес указал себе на грудь и произнёс с ухмылкой:

– Мне больше ни разу в жизни не придётся её есть.

С этими словами он выбросил прочь технический журнал. Там осталось меньше половины листов, и теперь бумага валялась вокруг скрученными шариками. У него перед мысленным взором по-прежнему стоял Чарльз Тауэр с выдавленными глазами и оторванной челюстью, но теперь Андрес уже не испытывал такой жгучей ярости, как вначале.

– Ресторан двумя этажами ниже, – произнесла Арлетт. – Если хочешь, возьми с собой капельницу, поедим вместе. Это нормальная шутка или пока рановато?

– Рановато, – ответил Андрес. Он старался забыть об отвратительном металлическом теле, но не получалось.

В стороне от медицинских приборов висел больничный халат, Андрес надел его и застегнул до последней пуговицы на горле, чтобы никто не увидел, каким уродом он сейчас стал.

– Ты очень красивый, – сказала Арлетт. Она подъехала к нему и прикоснулась крохотной ладонью к его плечу. – Не прячь своё тело.

– Я раньше был красивым, – поправил её Андрес. – Когда у меня было моё тело, мои мышцы и моя кожа. А теперь я не хочу, чтобы кто-то видел меня таким.

Вдвоём они направились к лифту. Андрес катил перед собой коляску, он совершенно не чувствовал усилий, которые прилагало его новое тело, и это вновь разогрело в нём огонь, слегка прикрытый поддержкой. Ему всё больше нравилась Арлетт с её энтузиазмом и бьющей через край энергией. Казалось, ничто в мире не могло пошатнуть её мировоззрения. Ей было всего двадцать два, что на два года меньше, чем Андресу, но психологически она была старше любого в этом здании.

«Скорее бы отправиться в путешествие», – пришла к нему внезапная мысль. Ему захотелось уехать из города как можно скорее, полежать с Арлетт на уединённом пляже, чтобы вокруг не было ни человека. Чтобы никто его не видел, не рассматривал и не шептался о том, каким он стал уродом. Только ей одной он бы разрешал смотреть на своё новое, лишённое пола тело.

Этажом ниже двери лифта открылись, и перед Андресом появился Хи. Не говоря ни слова, тот зашёл в лифт и стал позади. За что Андрес ценил своего телохранителя и друга – тот всегда понимал его самочувствие. Несмотря на разницу в возрасте и национальности, они были словно братья-близнецы.