Текст книги "Чудо на Гудзоне"

V. Дар девочек

Явидел потрясающие рассветы и закаты с самых больших высот. Я наблюдал ярчайшие звезды и планеты, словно сидел в первом ряду кинотеатра. Но есть вещи, которые прошли мимо моих глаз, вещи, которые происходили внизу, на земле, в то время как я находился в воздухе, зарабатывая на жизнь и восхищаясь небесными красотами.

Поскольку я много времени отсутствую дома, то поневоле пропускаю важные вехи в жизни моих дочерей. Многие пилоты могут пожаловаться на такие упущенные моменты. Наши дети не дожидаются нас, чтобы сделать свои первые шаги, произнести первые слова или отметить первый визит зубной феи. И нам жаль упускать не только эти ранние детские ритуалы взросления. Мы также упускаем тонкие настройки в жизни наших детей, когда они становятся старше.

В тот год в канун Рождества у меня выдалось четыре свободных дня, и мы с Лорри взяли наших дочерей, Кейт и Келли, на лыжные выходные и отправились к озеру Тахо. Приятно провести столько времени с девочками, когда они не спешат в школу, а мне не нужно через пару часов возвращаться в аэропорт. Это были просто идеальные спокойные выходные.

Озеро Тахо всегда занимало особое место в наших сердцах. Когда мы выезжаем на трассу 80 и преодолеваем перевал Доннера, в душе возникает чувство, будто мы вернулись домой. Там воздух пахнет соснами. Небо прозрачно и чисто. Живительное ощущение!

Мы всегда стараемся останавливаться в Нортстаре. Там и Кейт, и Келли научились кататься на горных лыжах, когда им было по три года. Этот курорт напоминает европейские деревни с мощенными булыжником пешеходными улочками, а семейные программы здесь просто великолепны. У нас осталось немало замечательных общих воспоминаний о наших поездках туда.

В ту поездку первая сильная снежная буря в сезоне закончилась за день до нашего приезда, и деревья стояли, еще отяжелевшие от свежего снега. Принаряженный к праздникам Нортстар перемигивался среди деревьев крохотными белыми огоньками. При взгляде на него появлялось по-настоящему волшебное, сказочное чувство. Огоньки, снег, европейская деревня…

Под конец дня, припарковав машину, мы решили заняться «витринным шопингом», прежде чем пойти поужинать. На улице было очень холодно, и все мы были одеты в плотные куртки, перчатки и шапки. Мы гуляли по этой долине миниатюрных домиков, по мощеной улочке, и я вдруг заметил, что девочки, которые вприпрыжку шли в 20 футах (6 м) впереди нас, держатся за руки и Келли опустила голову на плечо Кейт. Я был счастлив видеть это, сознавая, что они, едва вступившие в пору отрочества, уже достигли этапа, когда способны не стесняться своей привязанности друг к другу на публике. Разумеется, между сестрами порой случаются ссоры, но сейчас девочки без всякой наигранности выражали, что́ они значат друг для друга.

Я указал на них Лорри.

– Погляди-ка на них, – сказал я. Мне казалось, я заметил нечто необыкновенное и новое.

Лорри взяла меня под локоть и улыбнулась.

– Они так ходят уже пять или шесть месяцев, – ответила она. – Просто ты этого не видишь.

Она рассказала, что часто замечает, как они ходят по торговому центру, держась за руки. Заметила, что это происходит очень легко и естественно и что ей нравится за ними наблюдать.

А я ни разу этого не замечал. Вплоть до этого самого дня. И от понимания, сколь многое из их повседневной жизни проходит мимо меня – их занятия, их общение, – меня охватила печаль. Как я мог не замечать этих проявлений любви между моими дочерями все эти месяцы? Лорри сочувственно посмотрела на меня, видя в моих глазах тень утраты и угрызений совести.

Я прижал ладонь к сердцу. Это жест, к которому я порой прибегаю, когда девочки делают что-то очень милое или вызывающее у меня чувство благодарности. Это наш с Лорри тайный знак, напоминание о том, как нам с ними повезло.

Я знаю, почему этот эпизод так сильно поразил меня. Ведь он был практически сбывшейся мечтой. Когда наши дочери были совсем маленькими, мы с Лорри мечтали, что они будут близки, став постарше. Видеть их вот так вот вместе – это рождало удивительное осознание: я чувствовал, что мы, пожалуй, сделали что-то правильно. Но это также явилось для меня болезненным напоминанием: я слишком часто не присутствую в жизни своих детей.

Лорри говорит, что это был один из тех «летчицких моментов» – летчик приезжает домой и замечает какую-то перемену в своем доме или семье, – и вид моих смешанных эмоций взволновал и ее тоже.

Я взял Лорри за руку, пару секунд спустя мы свернули вправо и вышли на широкую деревенскую рыночную площадь. Перед нами во все стороны разбегались мигающие огоньки. Играла праздничная музыка, люди катались на коньках и поджаривали маршмеллоу. Прямо в земляной яме под открытым небом пылал огонь. Я крепко держал Лорри за руку и получал от всего этого несказанное наслаждение.

Заново мысленно переживая тот день, я вспоминаю в первую очередь о девочках, но думаю и о Лорри. Я знаю, какая она любящая мать. Да, я изо всех сил старался привить нашим дочерям определенные ценности, стремился помочь им заботиться друг о друге. Но Лорри остается «на передовой» и поддерживает их собственным примером, находясь рядом с ними днем и ночью, когда я далеко от дома. Я восхищаюсь ею, создавшей такую замечательную семейную жизнь для всех нас.

Мне повезло, что она – моя жена и мать моих детей.

Для меня 6 июля 1936 года – красный день календаря, и не только потому, что в этот день под эгидой Совета по воздушной торговле начала работу Федеральная служба авиадиспетчеров США.

Да, я увлекаюсь историей, но тот день стоит для меня особняком по личным причинам. Пятьдесят лет спустя, 6 июля 1986 года, состоялось празднование пятидесятой годовщины оклендского Центра управления воздушным движением во Фримонте, штат Калифорния. Организаторы пригласили публику на экскурсию по центру, чтобы люди увидели пульт управления воздушным движением над Северной Калифорнией. Компания Pacific Southwest Airlines согласилась прислать одного пилота и одного бортпроводника для общения с гостями, и этим пилотом попросили быть меня.

Накануне ночью у меня был рейс в качестве второго пилота, так что я к тому времени уже много часов не спал и выбился из сил. Но все равно с удовольствием объяснял посетителям, как пилоты взаимодействуют с диспетчерской службой.

Бортпроводник, которого назначили мне в помощь, заболел и не смог приехать. Так что PSA прислала вместо него незнакомую мне жизнерадостную 27-летнюю женщину из отдела маркетинга. Она сказала, что ее зовут Лорри Генри, и я представился в ответ:

– Здравствуйте, я – Салли Салленбергер.

У меня необычная фамилия, которую она, должно быть, не расслышала отчетливо, а переспрашивать не стала. Так что на протяжении всего дня Лорри не знала, как ко мне обращаться. Помнила только, что в моем имени и фамилии много С и Л.

Лорри скажет вам, что это не была любовь с первого взгляда. Несмотря на свою щегольскую летную форму, я выглядел усталым, и она заметила, что глаза у меня покраснели, а щеки небриты. И все время терялась в догадках: Как же все-таки зовут этого парня?

В то время Лорри зареклась встречаться с кем бы то ни было. У нее в жизни был ряд отношений, которые она считала нездоровыми, и в итоге сказала себе, что хочет отдохнуть от мужчин. Мне на тот момент исполнилось тридцать пять лет, у меня за плечами был короткий бездетный брак, и я тоже не очень-то стремился к серьезным отношениям. Но Лорри меня очаровала. Высокая, элегантная, с чудесной улыбкой, она показалась мне очень привлекательной и умной девушкой. Со всеми, кто в тот день подходил к нам, Лорри была очень любезна. И вскоре после знакомства с нею я понял, что хочу пригласить ее на свидание.

Около четырех часов мы простояли бок о бок, приветствуя посетителей, рядом с большой моделью самолета PSA – BAe-146. Многие посетители, которые подходили к нам, желали поделиться своими историями о самых памятных рейсах PSA, выпавших на их долю.

Лорри ничуть со мной не заигрывала, и я тоже сохранял в общении с ней профессиональный тон. Но я просто выжидал подходящего момента. Когда праздник пошел на спад, я спросил ее:

– Почему бы нам не пойти промочить горло?

– Дальше в зале есть магазинчик, – ответила она. – Если ищете торговый автомат с напитками, можете его найти там.

Она сделала вид, что не понимает, но я не собирался так легко сдаваться.

– Я имею в виду коктейль, – уточнил я. – В баре.

Она смерила взглядом меня – утомленного пилота со множеством С и Л в имени и неловкими заходами – и, полагаю, просто сжалилась надо мной. Лорри согласилась сопровождать меня в ближайший Bennigan’s. Мы взяли себе по коктейлю, немного поговорили, и, как она впоследствии признавалась, с ее стороны вовсе не возникло безумного влечения. Она думала, что больше никогда меня не увидит. Но я ею заинтересовался. Я попросил у нее номер телефона, и она дала мне свою рабочую визитку, на которой был только номер отдела маркетинга авиакомпании, начинавшийся с 800.

Я попытался сострить:

– Должно быть, вы пользуетесь большой популярностью, – сказал я, – если у вас есть собственный номер с кодом 800.

Она не стала закатывать глаза, лишь улыбнулась, а потом все же назвала свой местный номер. Я в ответ дал ей свою визитку, и она, наконец, увидела, как пишется мое имя. Мы договорились встретиться через пару дней.

Однако к тому времени, как Лорри добралась до дома, она решила, что не готова ни с кем встречаться, да и в любом случае ей не очень-то хотелось встречаться именно со мной. Она позвонила мне и оставила на автоответчике сообщение о том, что в вечер нашего предполагаемого свидания ей придется выйти на работу.

Прослушав ее сообщение, я отчетливо почувствовал отсутствие интереса с ее стороны и думал, что на этом все и кончится. Но через пару дней Лорри рассказала близкой подруге, что решила не ходить на свидание со мной. На что подруга ответила: «Если будешь сидеть дома на диване, никакого мужчину не встретишь».

Лорри возразила, что диван ее вполне устраивает. И вообще, она не ищет себе мужчину. И все же слова подруги запали ей в душу, и через неделю она с удивлением поймала себя на том, что набирает мой номер.

Во время разговора она призналась, что сказала неправду, отменяя наше свидание, и нервничает, звоня мне. Сказала, что не против свидания со мной, если мне это еще интересно. Разумеется, мне было интересно!

Мы жили в 35 милях (56 км) друг от друга, но в итоге встречались за ужином три пятницы подряд. После второго ужина я проводил ее до машины, наклонился к ней и поцеловал. Лорри показалось, что я тороплю события. По ее словам, когда теперь пересказывает нашу историю, она была «немного ошарашена». Но я поцеловал ее с определенным умыслом. Мне хотелось, чтобы она знала: я хочу целовать ее, потому что нахожу ее привлекательной. Я рад, что поцеловал ее. И сделал бы это снова. (В сущности, я делаю это до сих пор.)

Тот поцелуй стал поворотным моментом, и она тоже стала относиться ко мне теплее. Больше года мы курсировали между ее домом в Плезант Хилл и моим в Белмонте. В конце концов нам показалось, что будет правильнее съехаться. В начале 1988 года мы поселились у меня и стали жить вдвоем.

Никогда не забуду, как впервые возвращался домой к Лорри после четырехдневного отсутствия. Дом сиял. Она включила музыку, ужин на плите источал изумительные запахи, в комнатах царила теплая и притягательная атмосфера.

– Если бы знал, что все будет так, – сказал я ей, – то настоял бы, чтобы мы съехались раньше.

Брак показался нам очевидным следующим шагом, и утром в день нашей свадьбы, 17 июня 1989 года, я написал Лорри письмо: «Не могу дождаться момента, когда ты станешь моей женой. Я хочу тебя, нуждаюсь в тебе, люблю тебя всем своим сердцем».

Я был честен в каждом слове этого письма, но жениху в день бракосочетания сложно понять все трудности семейной жизни. Нам с Лорри предстояло научиться вместе преодолевать множество препятствий. Впереди нас ждали приключения, которые мы не могли бы предсказать.

Лорри делает нашу жизнь красочной. Она – личность интуитивная, эмоциональная, творческая, легче сходится с людьми и более общительна. В некоторых отношениях она бо́льшая оптимистка, чем я. Меня еще нужно постараться заставить улыбнуться, а вот Лорри частенько порхает с улыбкой на лице без всякой видимой причины. До того, как рейс 1549 сделал меня узнаваемой фигурой, мы ходили на вечеринки, и все гости запоминали только Лорри. Что же до меня, познакомившиеся с нами супруги разъезжались по домам, говоря друг другу: «Кажется, он говорил, что служит пилотом в авиакомпании».

Я – человек аналитического, методического, скорее научного склада. Умею решать проблемы. Настроен оптимистично, если, просмотрев информацию, понимаю, что могу заставить что-то работать. В противном случае я остаюсь убежденным реалистом. Нам с Лорри нравится говорить, что вместе мы составляем целостную личность. Так что во многих отношениях мы с ней – хорошая пара.

Разумеется, у нас есть и расхождения. «Когда тебя обуревают эмоции, хочется, чтобы супруг тоже был эмоциональнее», – говорит Лорри. Я стараюсь, но у меня не всегда получается. Ей постоянно хочется подробно обсуждать наши отношения и семейную динамику. Мой подход более конкретный. В чем состоит проблема? Какие шаги я могу предпринять, чтобы исправить проблему?

Я не раз спрашивал Лорри: «Если у нас все хорошо, зачем нужно столько говорить об отношениях?»

Я способен ощутить близость с Лорри, просто взяв ее за руку или обняв. Мне не нужны слова. Она же говорит, что для настоящих отношений требуется больше усилий – и это означает разговоры.

Я стараюсь. Но иногда к концу дня возникает ощущение, что уже произнес все слова, какие хотел сказать. Мне пришлось усвоить, как важно приберегать что-то для Лорри – анекдот, интересный эпизод из прочитанного, какой-нибудь забавный случай на маршруте. Лорри заметила, что меня проще расшевелить, если мы выходим из дома погулять под открытым небом. По ее словам, когда мы на прогулке, ей легче втянуть меня в разговор.

Мы также стараемся регулярно устраивать романтические ужины в ресторане и непременно наряжаться, а не ходить все время в повседневной одежде. Это способ проявлять взаимное уважение: мы не воспринимаем друг друга как нечто само собой разумеющееся.

Лорри нравится, когда порой беру на себя организацию наших «выходов в свет», так что я не всегда предоставляю это дело ей. И когда мы сидим в ресторане, ей хочется, чтобы за ужином шла настоящая, полноценная беседа.

– Салли – человек немногословный, – говорит Лорри друзьям. – Так что я прошу его поберечь слова для нашего романтического ужина.

Лорри считает, что мое внимание к деталям – одно из качеств, которое делает меня хорошим пилотом. Она не раз повторяла мне: «Салли, ты многого ждешь от себя и от окружающих. Ты держишь все под контролем. Это помогает тебе как летчику. Но для мужа это не всегда хорошо. Иногда мне нужен более снисходительный спутник, а не такой перфекционист».

Знаю, что порой раздражаю Лорри. «Салли, – не раз и не два говаривала она мне, – жизнь – это не чеклист!»

Понимаю ее недовольство, но сам себя воспринимаю иначе. Я просто организованный. Я вовсе не робот.

Она утверждает, что, когда мы собираемся в отпуск, я расписываю с военной точностью все – от загрузки багажника до времени отъезда. «Это имеет смысл, когда везешь сто пятьдесят пассажиров на курорт, – говорит она мне. – Но если просто укладываешь чемоданы в машину перед семейным отпуском, это совсем необязательно».

Я возражаю: «Ты необъективна. Ты находишь то, что подтверждает твою точку зрения, и игнорируешь доказательства обратного».

Разумеется, сердцем я понимаю, что ее доводы справедливы.

В некоторых важных аспектах профессия пилота дается мне легче, чем отношения. Я умею управлять самолетом и заставлять его делать то, что мне нужно. Я могу изучить все составляющие его системы и понять, как они работают при любых обстоятельствах. Пилотирование – процесс четко определенный, предсказуемый и понятный для меня. Напротив, отношения полны неопределенности. В них очень много нюансов, и не всегда очевидно, каков должен быть верный ответ.

За двадцать лет нашего брака мы получили свою долю ухабов на дороге. В определенные моменты один из нас трудится над нашими отношениями усерднее, чем другой, и тогда их начинает потряхивать. Мы не всегда с равным старанием подходим к проблемам. И порой это создает препятствия.

Лорри описывает себя как человека «эмоционального и громогласного». Я же легко расстраиваюсь, поскольку нередко бываю утомлен разъездами. И тот факт, что я то и дело уезжаю из дома, ситуацию не улучшает. Семейные консультанты советуют супругам не ложиться в постель в состоянии гнева. Так же вредно лететь разгневанным через всю страну, оставив дома несчастную супругу.

«В моем случае пословица о том, что разлука подогревает чувства, неверна», – говорит Лорри. Она давным-давно оставила работу в PSA и с тех пор тратит бо́льшую часть своей энергии на то, чтобы быть «домашней мамой». Ей хотелось бы, чтобы муж возвращался с работы домой каждый вечер. «Мы могли бы выпить по бокалу вина, вместе поужинать, поболтать о том, как прошел день, – вздыхает она. – И мне даже не нужно ни вино, ни застолье. Я просто хочу, чтобы мой муж был дома вместе со мной». Когда я в пути, мы с ней подолгу тепло разговариваем по телефону. «Но это не то же самое, что твое присутствие здесь», – возражает она мне.

Когда дети были маленькими, в некотором смысле было еще тяжелее, потому что тогда Лорри нуждалась в моей физической помощи. Некоторое время у нас в доме было два ребенка, которым требовались подгузники и специальные автомобильные креслица, а когда я уходил в рейсы на несколько дней подряд, Лорри просто сбивалась с ног. Иногда она прощалась со мной со слезами на глазах. Как-то раз, еще во время работы в PSA, ей удалось побывать в пилотажном тренажере. «Я разбираюсь в положении закрылков, – говорила мне она. – Я способна поднять самолет с земли. А вот ты попробуй на четыре дня остаться дома с двумя ревущими малышками!» Она, конечно, шутила, но…

Теперь дети стали старше, и когда я возвращаюсь домой после четырех-пятидневного отсутствия, мое очередное вхождение в семейную жизнь не всегда проходит гладко. Я измотан сменой часовых поясов, выпадаю из круга семейных занятий. Многое проходит мимо меня. Лорри говорит, что мне порой требуется до полутора суток отдыха, прежде чем я смогу снова вносить свой вклад в наши отношения. Я нахожусь в доме, но не в состоянии снова погрузиться в нашу нормальную повседневность с прежним задором. Иногда я настолько опустошен, что не очень-то жажду заниматься домашними обязанностями.

Я действительно временами кажусь себе аутсайдером в собственной семье. Но мне нравится, что у наших дочерей такой хороший контакт с Лорри, и понимаю, почему мне труднее налаживать с ними отношения. Я все понимаю: я больший формалист, я мужчина, я старший, и меня подолгу не бывает дома.

В общении с детьми родители накапливают своего рода банковский депозит взаимодействий и воспоминаний. У Лорри гораздо больше таких моментов общения с детьми, чем у меня, так что ее банковский «счет» больше, чем мой. Конечно, мы с девочками очень любим друг друга, но я знаю, что у меня есть недостатки, над преодолением которых нужно работать.

Мое отсутствие – это испытание. Но мы с Лорри прошли вместе через немалые трудности и потратили двадцать лет на их проработку. Мы усердно трудимся, стараясь найти оптимальный баланс. Мы оба многое узнали о самих себе, друг о друге и о том, что нужно, чтобы заставить отношения работать и приносить удовлетворение. Мы оба стали зрелыми людьми. Вместе работая над отношениями друг ради друга и ради наших дочерей, мы сами стали лучше. Мы вкладываемся в «нас».

Как моя личная жизнь, взятая отдельно от моего авиаторского опыта, подготовила меня к тому пути, который привел к Гудзону? Думаю, испытания, которые мы с Лорри встречали лицом к лицу, помогли мне научиться спокойнее принимать сданные на руки карты – и играть ими, используя все ресурсы, какие есть в моем распоряжении. В начале нашего брака мы с Лорри столкнулись с такой проблемой, как бесплодие.

Примерно через год после свадьбы мы стали планировать завести детей. Потратили год на попытки зачать ребенка – безуспешно, – а потом обратились к специалисту по лечению бесплодия. Шесть месяцев Лорри принимала кломид, чтобы стимулировать овуляцию. Как и многие женщины, принимающие это средство, она набрала вес, и это ее тревожило. До назначения терапии она была в хорошей физической форме, а теперь по причинам, над которыми она была не властна, просто становилась все грузнее. Она набрала более 17 кг.

Однажды, когда мы с ней сидели в машине, она повернулась ко мне и сказала:

– Ты никогда не говоришь ничего о том, как я выгляжу или о моем весе.

Ответ пришел ко мне естественно (я просто сказал то, что чувствовал), но многое значил для Лорри. Я сказал ей:

– Ты не понимаешь, да? Я люблю тебя за то, что не снаружи, а внутри.

– Такие слова хочет услышать каждая женщина, – отозвалась она, и это было сказано искренне.

Бывает, я все делаю правильно.

Мы продолжали попытки зачатия, но я много времени проводил в рейсах, из-за чего нам с Лорри было трудно встретиться в нужный момент. Пару раз она прилетала ко мне в тот город, где я останавливался, чтобы провести вместе ночь и не «потратить зря» 30-суточный цикл. Не сказать, чтобы это было особенно романтично. Мы были сосредоточены и несколько напряжены. У нас была своя задача.

Кломид не помог, так что мы в конце концов прибегли к искусственному оплодотворению. Это стоило пятнадцать тысяч долларов – не покрываемых страховкой, – и нам сказали, что успешные результаты составляют около пятнадцати процентов. Лорри нужно было делать инъекции в два часа ночи и два часа дня, и когда был дома, я делал их ей. Когда меня не было, она справлялась сама.

Это были нелегкие времена для Лорри.

– Такое ощущение, будто меня предало собственное тело, – жаловалась она. – Мое тело не желает сделать то единственное, для чего оно было задумано, единственное, что отличает один пол от другого.

Мы с ней воспитывали собак-поводырей для слепых, и пара из них в то время были щенными.

– Такое ощущение, что все женщины и все собаки, каких я вижу, беременны, – вздыхала Лорри. – Все, кроме меня.

Я знал, что она глубоко травмирована, но не вполне понимал, как ей помочь.

Именно мне пришлось сказать Лорри, что попытка искусственного оплодотворения не удалась. Она только взглянула на меня – и все поняла. У меня было, как она позднее говорила, совершенно каменное выражение лица.

Я и сам был в отчаянии, но еще больше переживал за Лорри. Единственное, что я мог сказать ей: «Милая, мне так жаль!» Мы обнялись, и она немного поплакала. Я старался стоически держаться ради нее, но мне тоже было больно.

Мы снова посетили врача, который сказал нам, что мы оба еще сравнительно молоды – мне было тридцать девять лет, а Лорри – тридцать один – и нам следует подумать о новой попытке.

Лорри познакомилась в клинике с женщиной-пациенткой, и в тот день, когда Лорри выяснила, что она не беременна, та женщина с восторгом узнала о своей беременности. Но потом, пару дней спустя, ей сказали, что ее беременность, увы, не закрепилась. Возможно, когда такие большие надежды разбиваются в прах, это действует гораздо разрушительнее. Узнав об этом, Лорри решила, что с нее хватит.

– В чем наша главная цель? – спросила она меня, а потом сама ответила: – Наша цель не в том, чтобы я забеременела. Наша цель – иметь семью. И для этого есть другие способы.

До нашей встречи Лорри долго работала волонтером в организации «Старшие братья, старшие сестры». Она рассматривала эту работу и как свой долг, и как труд любви. Лорри начала наставлять свою «младшую сестру», когда ей было двадцать шесть, а той девочке – пять. Теперь Лорри пятьдесят, а ее «младшей сестре», Саре Дискин, двадцать девять, и они по-прежнему близки. Поэтому, когда Лорри не смогла забеременеть, она сумела очень четко сформулировать наше затруднительное положение.

– Я давным-давно знала, – сказала она, – что красоту отношений создает не биология. Я готова жить дальше.

И мы решили усыновить детей.

Попытки усыновления могут быть непростым путем – долгим, трудным, эмоциональным, дорогостоящим, полным взлетов и падений, как американские горки, – и мы многое узнали о себе в этом процессе.

Лорри поклялась подойти к поиску вариантов усыновления как к полноценной работе. Требовались определенные усилия, чтобы узнать все о процессе, в котором есть масса неопределенностей. Путей было много. Какие из них себя оправдают? Лорри пыталась составить план действий, но усыновление не всегда следует логике.

Судьбы родителей-усыновителей варьируются и зависят от желаний родных родителей ребенка. Их имена стоят в длинных списках ожидания, в то время как их досье скрупулезно изучаются в агентствах людьми, которые с ними не знакомы. У этого процесса нет никакого строго заведенного порядка.

Все это вызывало в Лорри бурю эмоций, и мои попытки подойти к проблеме по-деловому не всегда были уместными.

– Ты не умеешь меня утешать, – сказала она мне в какой-то момент. – Это за пределами твоих возможностей. Ты не способен чувствовать так, как чувствую я.

Лорри угнетала необходимость заполнения всех документов, которые мы должны были подавать, и тот факт, что мы обязаны были «отвечать требованиям», чтобы стать приемными родителями. Это давалось ей тяжело. На протяжении всего срока лечения от бесплодия ее не оставляли в покое. Она отдавала свое тело на растерзание, стараясь найти свой путь к материнству. Она показала свою решимость. А теперь от нее требовали найти друзей, которые подтвердили бы, способна ли она справиться с ролью родителя. Это воспринималось почти как оскорбление.

Мы с Лорри очень по-разному подходили к работе со всеми этими документами. Однажды мы обменялись ответами на очередную анкету. Мне пришлось сказать Лорри: «Ты слишком много раздумываешь. Просто отвечай на простой вопрос прямым ответом». Лорри приняла это замечание с благодарностью. Она не обязана была рассказывать им историю своей жизни. Она должна была дать им простые ответы на заданные вопросы.

В последующие месяцы мы встречались с несколькими парами родных родителей детей, надеясь, что они выберут нас. Это тоже был тяжелый процесс. Часто после такой встречи Лорри пребывала в радостном возбуждении, уверенная в том, что мы получим согласие. Я пытался следовать логике и анализировал ситуацию. «Да, эта будущая мать сказала о нас немало приятных слов, – говорил я Лорри, – но подумай о том, чего она не сказала». Лорри отвечала, что я окунаю ее в ледяную воду, но я чувствовал, что мы должны быть реалистами, иначе будем обрекать себя на все новые и новые волны разочарования.

Во время своих поисков мы встречались с самыми разными родителями. И вот 1 декабря 1992 года мы вылетели в Сан-Диего, чтобы познакомиться с женщиной, которая была на восьмом месяце беременности. Родной отец будущего ребенка тоже присутствовал.

Они задавали нам вопросы о нашей жизни, о наших мечтах в отношении ребенка, которого мы надеемся растить, о моем рабочем расписании – словом, обо всем. Во время нашего разговора в их глазах отражались честность и прямота, как и в наших. Вскоре после встречи мы получили сообщение: они выбрали нас в приемные родители для своего ребенка.

В два часа ночи 19 января 1993 года нам позвонили и сообщили, что мать нашего ребенка находится в родильной палате и нам следует приготовиться к полету в Сан-Франциско, чтобы забрать нашего новорожденного малыша. Лорри была слишком взволнованна, чтобы уснуть. Я же – закоренелый реалист – знал, что поутру из меня получится более качественный отец, если хоть немного посплю. И я отправился в постель. Лорри не могла поверить, что я способен уснуть в такой момент. Она не спала всю ночь, сидя в ожидании у телефона.

Кейт родилась в четыре утра, и мы вылетели в Сан-Диего с рассветом. Мы взяли с собой автомобильную люльку, зная, что она понадобится нам во взятой напрокат машине, когда мы заберем ребенка. Мы с Лорри немного стеснялись, проходя по аэропорту с этой пустой люлькой в руках. Заглядываются ли на нас люди, гадая, куда подевался наш малыш?

По приезде в больницу мы направились прямо в родильное отделение и впервые увидели Кейт; это был потрясающий момент. Я полюбил ее в то же мгновение.

Потом медсестра, державшая Кейт на руках, спросила:

– Не желает ли мама подержать малышку?

Родная мать девочки указала на Лорри и сказала:

– Это она – мать.

И Кейт отдали Лорри.

Потом Лорри отошла в туалет, и пока ее не было, Кейт понадобилось сменить подгузник. И я с гордостью сделал это первым из нас двоих.

Чуть раньше сотрудники больницы сказали нам, что мы можем забрать Кейт и уехать. Лорри хотела попрощаться с родной матерью девочки.

– Что можно сказать женщине, которая сделала тебе подобный подарок? – размышляла она вслух. – Не думаю, что на свете найдутся такие слова.

Мы оба считали, что родные родители девочки – невероятно мужественные люди. Они знали, что по каким-то причинам – в силу возраста ли, обстоятельств или финансов – не смогут растить своего ребенка. И поэтому приняли очень трудное, однако полное любви решение. Они превратили свою мучительную проблему в дар.

Лорри оставила малышку со мной в детской палате – она решила, что родной матери будет очень трудно видеть Кейт, зная, что это их последняя встреча, – и вошла в палату для молодых матерей. Прощаясь с этой женщиной, Лорри заметила одинокую слезинку, сбежавшую по ее щеке.

– Просто будьте добры к ней, – проговорила женщина.

Это было сильное потрясение для них обеих.

Больничный протокол требует, чтобы молодые матери покидали больницу, сидя в кресле-коляске. Лорри пыталась объяснить, что она не рожала, и коляска ей не нужна, но санитар с коляской настоял на том, чтобы сопроводить нас до входной двери. Так мы и шли, держа на руках Кейт, а рядом с нами ехала коляска. Это был смешной и сюрреалистичный, но при этом изумительно счастливый момент.

На парковке у нас почему-то возникло такое чувство, будто мы украли Кейт. Мы то и дело оглядывались через плечо, гадая, не идет ли кто за нами, чтобы забрать ребенка. В итоге мы уложили ее на сиденье машины, отъехали около мили от больницы и припарковались на обочине.

Переглянулись. Посмотрели на Кейт, которая смотрела на нас. Я не плакал, но это было одно из самых эмоциональных мгновений в моей жизни. Я стал отцом.