Текст книги "Покушение на власть"

Ему казалось, что Горбачев олицетворяет собой новое мышление, новый стиль руководства, в котором так нуждалась его страна. Чем это закончилось, Дронго тоже помнил. Горбачев оказался слабым и нерешительным политиком. Шарахался из стороны в сторону, отрекался от прежних взглядов, идеалов, предавал своих друзей, сдавал союзников… Кровавые драмы вспыхивали по всей огромной стране, которая разваливалась на куски. В этих условиях Горбачев все больше и больше терял власть и уважение сограждан. Уже много лет спустя он будет говорить о своем понимании свободы для миллионов сограждан. И забудет про миллионы людей, потерявших из-за его нерешительности свою родину, забудет о сотнях тысяч погибших, о страданиях и несчастьях людей, обреченных на нищую, несчастную жизнь. Но это будет потом, много лет спустя. А в девяносто первом просто сложит с себя полномочия. Президент страны, поклявшийся защищать ее целостность и независимость, спокойно объявил, что страны больше не существует и он уходит в отставку.

Дронго почувствовал боль в спине. Именно тогда он был впервые ранен. Луиза Шернер стреляла ему в спину, и он чудом выжил. Потом были долгие месяцы в больнице, трудное возвращение к жизни, которая стала так стремительно меняться буквально на глазах. За эти годы он много раз спрашивал себя: правильно ли они тогда поступили? Нужны ли были их жертвы, его тяжелое ранение, их самоотверженная верность тому государству и лидеру, которые не смогли защитить самих себя, уйдя в политическое небытие? И каждый раз не находил ответа на эти вопросы.

Так что же? Спустя семнадцать лет история повторяется? Или тогда была трагедия, а теперь будет фарс? Зачем он вообще ввязывается в эту историю? Теперь он никому и ничем не обязан. Или ему так важно реабилитировать себя за поражение семнадцатилетней давности? Но той огромной страны уже давно не существует. Пространство, на котором он привык существовать, распалось на пятнадцать независимых частей, часто враждебно настроенных друг к другу. Во многих независимых государствах существовали внутренние конфликты, приведшие к тяжелым и кровавым войнам.

В комнату вернулся Владимир Владимирович. Дронго открыл глаза и посмотрел на него.

– Нас ждут завтра утром, – сообщил Владимир Владимирович. – И учти, что они собираются ради тебя в воскресенье.

– Спасибо, – отозвался Дронго. – А я думал, что они соберутся уже сегодня ночью.

РОССИЯ. МОСКВА. 21 НОЯБРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ

Уже два дня Гейтлер разъезжал по городу, внимательно фиксируя необходимые детали. Ему выделили большой «Ниссан-патроль», от которого он благоразумно отказался. Огромный внедорожник привлекал бы к себе ненужное внимание. Попросил заменить его на другую, менее заметную машину. Ему дали довольно старый «СААБ» девяносто первого года выпуска. В машине был заменен мотор, однако внешне этот темно-синий автомобиль смотрелся весьма непрезентабельно. Дзевоньский приказал найти водителя, хорошо знающего город, и эту работу поручили бывшему таксисту, подрабатывающему «бомблением» на своей машине. За зарплату в пятьсот долларов Николай Сальков охотно согласился работать на фирму, специализирующуюся на «ландшафтном дизайне». Ему не обязательно было знать, каким именно дизайном занимается приехавший из Праги архитектор Йозеф Шайнер. Не знали об этом и две девушки, работавшие в офисе компании, снимавшей помещение в гостинице «Международная». Туда иногда приезжал пан Юндзил, а в его отсутствии в комнате сидел представитель компании, тридцатипятилетний Карл Гельван, гражданин Латвии. Он всегда был аккуратно одет, говорил по-русски с еле заметным латышским акцентом и лично просматривал все приходившие в офис бумаги. Работы почти не было, девушки скучали, рассматривая модные журналы по современному дизайну, которые в изобилии лежали в их офисе. Сальков числился водителем компании и поэтому не удивлялся, когда его пересаживали с одной машины на другую. У фирмы могли быть свои приоритеты. Хотя несколько дней он ездил на довольно комфортабельных машинах, но затем ему приказали пересесть на старенький «СAAБ». Сальков не очень удивился. Очевидно, приехавший старичок, которого он возил уже два дня по всему городу, занимал не очень высокий пост в компании, и его вполне устраивала такая машина. К тому же они ездили в выходные дни, когда машин было гораздо меньше обычного.

В первый день Гейтлер наслаждался поездкой по Москве, которую уже начал забывать. Со времени его последнего приезда в этот город, который он раньше хорошо знал, прошло уже почти тринадцать лет. За это время Москва кардинально изменилась. Появились новые здания, были отреставрированы старые, повсюду открылись новые магазины, проспекты и улицы буквально забили, образуя постоянные пробки, дорогие автомобили, вокруг сверкали вывески модных ресторанов, кафе, баров, казино… Теперь тут проживало, как ни в одном другом городе мира, огромное число миллионеров и миллиардеров, что, безусловно, сказывалось на всем облике города и его инфраструктуре.

Некоторые улицы в центре изменились настолько, что их невозможно было узнать. Некоторые переулки превратились в пешие торговые улочки, закрытые для машин. Гейтлер намеренно, чтобы убедиться в профессионализме Салькова и проверить, каким образом за ним организовано наблюдение, выбирал различные маршруты. Долго проверять не пришлось. У Дзевоньского в Москве было не так много сотрудников, поэтому за ними постоянно следовал черный внедорожник «БМВ», в котором находилось двое мужчин. К вечеру первого дня поездок Гейтлер уже не сомневался в профессионализме своего водителя и в аккуратности тех, кто за ними наблюдал. На следующий день с утра он назвал Салькову конкретный адрес, куда они выехали в девять утра. Без пятнадцати десять, остановив машину на Сретенке, Гейтлер вышел из автомобиля и исчез, предупредив водителя, чтобы тот его ждал. Сальков, привыкший за время работы к многочасовому ожиданию клиентов, согласно кивнул.

Гейтлер отсутствовал целых два часа, когда наблюдавшие за Сальковым сотрудники позвонили Дзевоньскому.

– Он пропал, – коротко сообщил один из них.

– Как это пропал? – не понял Дзевоньский.

– Остановил машину и вошел в какой-то подъезд. С другой стороны там есть выход, мы о нем не знали. Может, он поднялся к кому-то на этаж? Но мы не знаем, в какую квартиру…

– Где его машина?

– Стоит у дома и ждет.

– Вы тоже ждите, – распорядился Дзевоньский. Нельзя было выдавать своих истинных чувств. Он знал, что в таких случаях важно не сорваться. Однажды он уже чуть не сорвался в Лондоне, когда ему отказал Хеккет.

Прошло еще два часа. Гейтлер не появлялся. Дзевоньский дважды перезвонил своим наблюдателям. И оба раза старался говорить ровным, спокойным голосом, ничем не выдавая своего волнения. Еще через час Гейтлер вышел из подъезда дома и сел в машину Салькова.

– Все нормально? – спросил Николай.

– Да, – кивнул Гейтлер. Со своим водителем он говорил по-русски, но преднамеренно с чудовищным акцентом, чтобы не выдать своего отличного знания языка.

Когда Дзевоньскому сообщили, что Гейтлер снова сел в машину, он достал носовой платок, вытер лицо и впервые за весь день облегченно выдохнул. Несмотря ни на что, он волновался. Такой человек, как Гейтлер, мог выкинуть любой трюк, устроить все что угодно. Гейтлер, разумеется, ошибался, когда говорил ему, что мало кто знает об успехах его бывшего отдела. О некоторых успехах генерала Гельмута Гейтлера отлично знали во всем мире. Его операции изучались во многих разведках мира, они давно стали частью тех легенд, которые окружали существование восточногерманской разведки и ее легендарного руководителя Маркуса Вольфа. В Польше до событий восемьдесят девятого года генерал Дзевоньский жил под другой фамилией. Он был одним из самых молодых руководителей польской разведки. Гейтлер был прав, когда предположил, что он работал в контрразведке. Дзевоньский возглавлял контрразведку во внешней разведке. Это была элита профессионалов, которые проверяли разведчиков, внедрившихся в других странах, на их лояльность центру.

Дзевоньский слышал об операциях Гейтлера еще в семидесятые годы, когда был молодым сотрудником польской разведки. В восьмидесятые он стремительно продвигался по служебной лестнице. Но для него все закончилось в восемьдесят девятом, когда к власти пришло первое некоммунистическое правительство Мазовецкого. Именно тогда молодой тридцативосьмилетний генерал понял, что игра закончена. И начал готовить свое отступление. Через два года он вышел в отставку, уже имея небольшую фирму, на счета которой переводил деньги.

Но бизнесмена из него не получилось. Фирма довольно быстро закрылась. А Дзевоньский начал заниматься тем, чем занимался и раньше – стал давать консультации по вопросам безопасности нарождающегося польского бизнеса. Работы было много. Затем он переехал в Бельгию, где по-прежнему нуждались в его «консультациях». О возвращении на родину не могло быть и речи. Там его уже искали, обвиняя во многих преступлениях. Дзевоньский считался одним из лучших специалистов по странам Восточной Европы. Поэтому именно его нашел несколько месяцев назад посредник, предложивший неслыханные гонорары и невероятные условия для выполнения особо сложной задачи. Дзевоньский не колебался. К этому времени он превратился в абсолютного циника и преступника, выдачи которого могли потребовать сразу несколько государств. Умный профессионал, он понимал, что для такой операции ему понадобится настоящий специалист, аналитик высшего класса. И сначала обратился к профессионалу, чья квалификация не вызывала сомнений, как и его страсть к деньгам. Но ошибся. Хеккет испугался, он слишком хорошо представлял себе последствия этой акции. Дзевоньский ошибся лишь в одном: Хеккету нравилась публичная жизнь и он не собирался исчезать навсегда.

Предстояло найти другого специалиста такого же класса, для которого это задание стало бы последним в его жизни. Аналитика, который мог бы все спланировать, а потом исчезнуть из политической жизни европейского общества навсегда. Таким человеком мог стать великий Гельмут Гейтлер, на операциях которого Дзевоньский учился. Именно поэтому он сделал почти невероятное: вышел на Вебера, нашел «Герцога» в Перу и все только для того, чтобы наконец найти Гейтлера, человека, не знавшего поражений в той, прошлой жизни. К тому же Гейтлер был немец, один из тех генералов Восточной Германии, на судьбах которых особенно болезненно отразились изменения в Европе. Все эти профессионалы, честно и преданно служившие своей стране, в результате политических катаклизмов оказались «предателями» и «преступниками». Их преследовали, сажали в тюрьмы, обвиняли во всех смертных грехах, лишали работы, пенсий, пособий. Все они прошли путь, полный горьких разочарований и обид. Каждый из них помнил, что именно предательство Горбачева и советского руководства осенью восемьдесят девятого года стало началом крушения их жизней и идеалов. Каждый из них знал, каким образом были оговорены условия сдачи их собственной страны летом девяностого, а также слышал о том, какие письма отправлял их бывший руководитель Маркус Вольф советским лидерам с просьбами защитить его товарищей – высших офицеров от мести победителей. Письма остались без ответа, участь бывших союзников была решена.

Гейтлер вернулся в восемь часов вечера. Дзевоньский ждал его в гостиной у камина. Когда Гейтлер вошел и поздоровался, Дзевоньский кивнул ему в знак приветствия. Гейтлер сел в кресло, протянул руки к огню.

– Я отвык от российских морозов, – признался он, – хотя сегодня еще не так холодно. Всего одиннадцать градусов. Вот в январе морозы будут сильнее.

– Вы собираетесь сидеть здесь так долго? – осведомился Дзевоньский, поднимая правую бровь.

– Я собираюсь сидеть здесь столько, сколько понадобится, – отрезал Гейтлер. – Если вы не поняли, что такую операцию нужно продумывать и готовить достаточно долго, то значит, вы не совсем тот человек, за которого я вас принял.

В наступившем молчании было слышно, как гудит огонь в камине. Дзевоньский недобро усмехнулся.

– Куда вы сегодня исчезали? – спросил он. – Решили поиграть на моих нервах?

– Да. Очень хотелось, чтобы вы получили инфаркт, – равнодушно парировал Гейтлер. Они снова говорили по-русски. – Я вам уже говорил, что не собираюсь никуда бежать. Кстати, мне еще не перевели тех денег, которые я просил. Или вы думаете, что мне они нужны для развлечения? Я был бы вам благодарен, если бы эту часть денег вы привезли мне наличными.

– Зачем?

– Ненужный вопрос. Мне нужны деньги для нашей операции, а не для того чтобы бегать в казино.

– Я их вам привезу через два дня.

– Очень хорошо. И уберите наконец ваших «наблюдателей». Остановить они меня не смогут, только будут вас нервировать, когда я буду неожиданно исчезать. Да. Иногда на весь день. Если вы поручили мне работу, то позвольте продумать все детали. Мне важно почувствовать атмосферу, окружение, энергетику этого города и его людей. Я должен попасть на мероприятие, где будет президент и его охрана, чтобы посмотреть, как они работают. Плотно его прикрывают или дают ему возможность отрываться? Как перекрывают основные точки со всех сторон, как готовятся к встрече, как отходят. В общем мне нужно несколько раз увидеть все это своими глазами.

– Вы думаете, что у меня есть свои осведомители в Кремле? – разозлился Дзевоньский. – Или мне докладывают, когда и куда он едет? Это самая большая государственная тайна. Не забывайте, что у них уже который год идет чеченская война и они постоянно имеют в виду потенциальную угрозу со стороны возможных смертников. Поэтому все передвижения президента строго засекречены. Никто не может узнать, где и когда он будет.

– За исключением тех моментов, когда он обязан осуществлять свои властные полномочия, – возразил Гейтлер.

– Что вы имеете в виду? – не понял Дзевоньский.

– У каждого субъекта власти существуют свои властные полномочия и свои атрибуты власти, – пояснил Гейтлер. – Вы же знаете, что мы изучали все покушения, которые готовили на президента де Голля. Пытались понять, почему при таких возможностях и исполнителях все попытки убить генерала провалились. Я вам скажу. Во-первых, сами исполнители не до конца были убеждены в правоте своего дела. Там было много настоящих французских патриотов, среди которых в свою очередь оказывались и осведомители спецслужб. Не потому, что они были сексотами или получали деньги. Они не были уверены в правоте тех идей, за которые нужно было умереть.

– Это не наш случай.

– Верно. Но вы меня не дослушали. Дело в том, что основные покушения планировались именно на тот момент, когда де Голль осуществлял свои полномочия как президент республики. Им тоже трудно было просчитать, когда и где он окажется, но существовали места, где он обязан был быть. И были известны его полномочия, которые мог осуществить только он сам. Например, встречи с главами иностранных государств в Елисейском дворце или восьмое мая, когда он обязательно появлялся у Триумфальной арки. В общем, всегда можно просчитать действия субъекта власти, зная его программу на год.

– Вы хотите просчитать возможные действия президента и его охраны? – наконец понял Дзевоньский.

– Я хочу знать, когда и где он может появиться. Вы помните, как убили Раджива Ганди? Между прочим, операцию его устранения разрабатывали совсем в другом месте и другие люди. В КГБ была об этом абсолютно достоверная информация. На Западе не очень приветствовали леворадикального политика, ставшего премьером огромной страны после смерти его матери. Тогда американские и пакистанские спецслужбы просто просчитали, где и когда может появиться Раджив Ганди. Ничего не планировалось, это был обычный анализ ситуации. Но этот анализ довели до сведения заинтересованных лиц. И все. Больше ничего не было нужно. К самому популярному политику Индии подошла молодая женщина-смертница, на теле которой была установлена взрывчатка. Никто не мог даже представить себе подобного. Взрыв был такой силы, что никто не уцелел. Между прочим, я тогда уже не работал. Скрывался в Москве, но не мог не обратить внимания на эту операцию.

– А я ушел с работы до убийства Ганди, – неожиданно признался Дзевоньский. – Если бы ничего не изменилось, возможно, сейчас мы сидели бы в Москве, планируя очередные совместные операции, проводимые где-нибудь в Канаде или в Великобритании.

– Согласен. В покушениях на политических лидеров очень большое значение имеет информация о месте и времени появления нужного лица. О том, что президент Джон Кеннеди приедет в Даллас, знали все жители города. Об этом сообщалось по радио и в газетах. Все даже знали, что он будет в открытой машине. Оставалось подняться на крышу, имея в руках винтовку с оптическим прицелом, что и сделал Ли Харви Освальд. Хотя многие до сих пор убеждены, что стреляли с разных сторон. Но для нас важно не это обстоятельство. Важен сам факт – многим было известно, по какой улице и когда проедет президент. Оставалось только устроить засаду.

– Я с вами согласен. Но как вы просчитаете действия нашего субъекта?

– Поэтому мне и нужно узнать о нем как можно больше. Я хочу поменять ситуацию. Не ждать, где появится президент, а вызвать его в нужное мне место.

– Не выйдет, – отозвался Дзевоньский. – Мы тоже провели сравнительный анализ самых крупных захватов заложников в Москве и в Беслане. В Москве – во время представления мюзикла, в Беслане – в средней школе. В обоих случаях было захвачено беспрецедентное число заложников. И в обоих случаях служба безопасности президента не позволила ему появиться рядом с этими объектами. Все понимали, что устранение политического лидера по своей значимости далеко превосходит любой террористический акт, даже такой трагический, как в Беслане.

– Да, – нахмурился Гейтлер, – я видел по телевизору. Чудовищная и абсолютно неэффективная акция. Такая может вызвать только отторжение и ненависть. Легче всего взорвать детский сад или какую-нибудь школу. Для любой террористической группы это самое простое. Но именно это редко кто делает. Потому что такие акции вызывают обратный эффект. И ответные волны ненависти бывают сильнее, гораздо сильнее тех, на которые рассчитывают террористы.

– Тогда чем занимаемся мы? – неожиданно улыбнулся Дзевоньский.

– Своей работой, – чуть подумав, ответил Гейтлер, – именно в результате двурушнической политики Москвы, которая сдала наши страны, мы с вами оказались без работы, пан Дзевоньский. А теперь мы делаем то, что умеем. Восстанавливаем справедливость, если хотите. Парадокс лишь в том, что нашу операцию мы готовим на деньги граждан этого государства. И не говорите ничего, Дзевоньский. Я все равно не поверю, если вы начнете доказывать мне, что деньги вам дали сенегальские вожди или тибетские ламы. Я еще не разучился просчитывать варианты. Может, в этом самый невероятный парадокс нашего времени.

– У вас уже есть какой-то конкретный план?

– Конечно нет. Я здесь только два дня. Мне понадобятся деньги и время. Много денег и много времени, пан Дзевоньский, чтобы я мог гарантировать вам конкретный результат. Кстати, я все время забываю вас спросить. Как вы вышли на «Герцога»? О нем знали только несколько человек.

Они снова посмотрели друг другу в глаза. Между ними начало устанавливаться нечто похожее на взаимную ненависть и симпатию, какая бывает у супругов, проживших вместе много лет и не имеющих сил расстаться. Оба слишком хорошо понимали друг друга.

– Вебер вам был известен под кличкой «Спутник», – пояснил Дзевоньский. – Мы нашли его в Дюссельдорфе, где он жил с женой. Я был уверен, что он поможет нам найти «Герцога».

– Жил? – переспросил Гейтлер.

Его собеседник понял, почему генерал сделал акцент на этом слове. Гейтлер тоже понял, что Дзевоньский не ошибся, употребляя именно это русское слово.

– Да, – кивнул поляк, – он умер. Сердечный приступ. Сразу после нашей встречи.

На этот раз оба улыбнулись. Можно было больше ничего не объяснять. Два генерала понимали друг друга без лишних слов.

– Иногда я думаю, что вы не так безнадежны, пан Дзевоньский, – проговорил Гейтлер по-польски, снова протягивая руки к огню. – Хотя вы по-прежнему вызываете у меня активное отторжение. Но я начинаю думать, что с вами можно работать, несмотря на ваш ужасный характер.

РОССИЯ. МОСКВА. 21 НОЯБРЯ, ВОСКРЕСЕНЬЕ

Ему позвонили рано утром, подтвердив, что в двенадцать часов дня к его дому подъедет автомобиль. Дронго недовольно поморщился, глянув на часы. В половине десятого утра он обычно еще спал, но позвонившему ничего не сказал. Следовало подняться, принять душ, побриться и подумать о предстоящей встрече.

Стоя под струей горячей воды, Дронго вспоминал вчерашний разговор с Владимиром Владимировичем. Если все пойдет нормально, то сегодня они соберут настоящий штаб, первой задачей которого будет разработать и определить векторы опасности. Однако надо быть готовым и к тому, что будет принято другое решение. Например, изолировать его, Дронго, до окончательного решения вопроса с этой опасностью, угрожающей политическому лидеру. В таком случае все решения будут приниматься без него, другими людьми. И хорошо еще, если его только изолируют. Кто-нибудь в службе безопасности может решить, что столь умного эксперта вообще нецелесообразно оставлять в живых. Вот такой вполне возможный конец всей его деятельности.

Но это, конечно, самый пессимистический вариант. Скорее всего, его могут вежливо поблагодарить и попросить не вмешиваться в работу сотрудников ФСБ и Службы Безопасности. Это – оптимистический вариант. И наконец, есть третий – фантастический. Его услуги принимаются и они начинают совместный поиск противника. Третий вариант фантастический еще и потому, что Дронго не сотрудник российских спецслужб и никто не обязан ему доверять столь уникальную операцию. Рассчитывать же, что ему поможет пенсионер, бывший сотрудник бывшего Первого Главного Управления КГБ СССР, его старый знакомый Владимир Владимирович, по меньшей мере, наивно.

Вот так, стоя под горячим душем, Дронго размышлял о предстоящей встрече. Жизнь сделала его реалистом и прагматиком. Он не любил чудеса и не верил в них. Но в душе все-таки считал возможным и такое развитие событий, при котором для схватки с неизвестным противником будут учтены его опыт и способности.

Без пяти двенадцать ему сообщили, что за ним подъехала машина. Он был уже готов. Оглядел свою квартиру, словно прощаясь. В этой четырехкомнатной квартире Дронго жил все последние годы, когда находился в Москве. И пускал сюда только Джил и детей в те редкие дни, когда они приезжали к нему. Дронго старался, чтобы об этой квартире знало как можно меньше людей, и часто назначал встречи в московских отелях, где намеренно снимал номера.

В автомобиле находился только водитель. Это немного успокаивало. Хотя там тоже есть свои аналитики, которые знают психологию и умеют работать. Дронго сел в салон, вежливо поздоровался. Спрашивать, куда они едут, не стал. Просто откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза. В конце концов какая разница, где состоится их встреча? Важно, как она пройдет и не попросят ли его задержаться на достаточно долгое время.

Они ехали недолго, минут двадцать, и подъехали к зданию. Это было здание ФСБ в центре города. Не на Лубянке, но недалеко от нее. У Дронго проверили документы. И подтянутый молодой человек провел его в просторную комнату на третьем этаже, где уже собралось человек десять незнакомых Дронго людей. Среди собравшихся были две женщины. Войдя в комнату, Дронго поздоровался и увидел Владимира Владимировича, сидящего в углу с отрешенным видом, словно он случайно зашел сюда по дороге.

– Садитесь, – пригласил Дронго пожилой мужчина лет шестидесяти с зачесанными назад седыми волосами. У него были крупные черты лица, густые брови.

Дронго подумал, что никогда не видел этого человека, и прошел к столу. Ему отвели место напротив этого седовласого мужчины, очевидно, председательствующего на данном собрании. Так как все остальные сидели поближе к неизвестному, получалось, что все присутствующие были на одной стороне, а Дронго – на другой. Стол был длинный, рассчитанный человек на двадцать—двадцать пять. «Представляю, как они меня ненавидят за то, что из-за меня пришлось вытащить их сюда в воскресный день», – подумал Дронго.

Со своего места он не мог разглядеть всех находившихся в комнате. Однако заметил, что при его появлении все повернулись в его сторону.

– Как к вам обращаться? – спросил председательствующий.

– Меня обычно называют Дронго, – ответил он.

– Мы знаем. Если вам так нравится…

– Да, – невежливо перебил Дронго, – именно так мне нравится более всего. Если возможно.

– Господин Дронго, вы знаете, зачем мы тут собрались. Но сейчас должен подойти руководитель нашей группы.

– Понимаю…

– Вы передали материалы, с которыми мы внимательно ознакомились. Они представляются нам заслуживающими серьезного внимания. Очень серьезного. Мы хотим поблагодарить вас за эти материалы.

– В первую очередь следует благодарить «товарища Хеккета», – не удержался Дронго от соблазна зло пошутить. Ему не понравилось обращение «господин». Он знал, что среди сотрудников спецслужб и в армейской среде России это обращение не прижилось и здесь по-прежнему называли друг друга по-старорежимному «товарищ». Говоривший, очевидно, понял его намек и поэтому улыбнулся.

– А я Алексей Николаевич Полухин, – представился он, – мне поручено возглавить группу, которая проведет анализ предоставленной вами информации.

Дронго кивнул в знак приветствия. «Интересно, откуда этот тип, – подумал он. – Для Службы Безопасности слишком интеллигентен, для ФСБ – не столь прямолинеен. Неужели из разведки? Или я ошибаюсь?»

– Здесь собрались представители различных ведомств, – пояснил Полухин, – каждый из них представляет конкретное ведомство. Нам поручено составить именно межведомственную комиссию с тем, чтобы реально оценить степень угрозы и вывести конкретные предложения.

– Когда хотят уйти от ответственности, обычно создают комиссию, – пробормотал Дронго и заметил, как сидящий в углу Владимир Владимирович неодобрительно покачал головой.

– Да, – согласился Алексей Николаевич. Он даже не обиделся, – наверно, вы правы. Но сегодня не тот случай. Насколько можно понять из предоставленных вами материалов, к… мистеру Хеккету обратился неизвестный с предложением о проведении террористического акта против конкретного политического лидера страны. Я верно излагаю суть дела?

– Пока да.

– Спасибо. Хеккет оказался невообразимо честным и благородным человеком, решив отказаться от неслыханного гонорара. В ответ ему прислали бомбу, которая только чудом его не убила. И тогда он решил найти вас, чтобы рассказать вам о сделанном ему предложении, желая как бы наказать своих обидчиков. Правильно?

Дронго кивнул.

– Вы понимаете, что эта история больше похожа на шпионский детектив, чем на реальность? Обращаться с таким запросом к незнакомому человеку верх глупости. Почему мы должны верить известному авантюристу и провокатору Уорду Хеккету? А если он придумал всю эту историю, чтобы привлечь к себе внимание и таким необычным образом подогреть к себе интерес? Ради больших денег он мог устроить взрыв в своем офисе. Вам не кажется возможным такой вариант?

Дронго почувствовал на себе изучающие взгляды присутствующих. Из двух сидящих за столом женщин одной с сухим морщинистым лицом, одетой в синее платье, было лет пятьдесят пять. Она внимательно слушала Дронго, делая какие-то записи в блокноте, лежащем перед ней. Вторая была моложе – лет сорока или чуть больше. Светлые, тщательно уложенные волосы. Элегантный темный бордовый жакет, светлая блузка. И легкая улыбка на губах. Дронго всегда нравились люди, умеющие улыбаться.

– Ради денег и рекламы Хеккет пойдет на все что угодно, – согласился он. – И в данном случае, мне кажется, неизвестные нам заказчики хотели воспользоваться именно этим. Ничего удивительного не вижу и в вашем предположении, господин Полухин, насчет взрыва в офисе этого циника. Такое, увы, случается. Насколько мне известно, перед недавними выборами в Государственную Думу один из депутатов устроил взрыв в своем кабинете, решив инсценировать покушение на свою персону…

Полухин нахмурился. Сидящий рядом с ним мужчина что-то отметил в блокноте. Некоторые недовольно заворчали. Обе женщины с интересом уставились на Дронго. А Владимир Владимирович опять покачал головой. Дронго явно многим не нравился.

– Однако в вас говорят стереотипы мышления, – продолжил Дронго, – даже намек на подобные действия внутри страны вызывает у вас недовольство. Я абсолютно с вами согласен – Хеккет подлец, но он не дурак. И не самоубийца. При взрыве погибли его сотрудники, с которыми он проработал многие годы. Поэтому, думаю, версию провокации с его стороны мы должны рассматривать в самую последнюю очередь. Боюсь, репутация Хеккета гораздо хуже его самого. Поэтому-то заказчики и обратились к нему. Он известен в мире как мастер политических провокаций. На его счету немало убийств, осуществленных в интересах его клиентов. Одно такое преступление я лично расследовал примерно семь лет назад. Тогда Хеккет пытался скомпрометировать одного известного российского бизнесмена, осуществив реальное убийство его девушки, которую, кстати, сам ему и подослал…

– Мы это знаем, – перебил его Полухин, – этот человек способен на любое преступление. По нашим сведениям, за ним тянется целый шлейф преступлений. И вы хотите, чтобы мы поверили такому господину?

– Не хочу. Он не станет делать ничего, что не принесет ему конкретной выгоды. И, обратившись ко мне, поступил точно так же. Уверен, Хеккет передал мне эти сведения только с одной целью – чтобы хоть как-то обезопасить себя в дальнейшем от повышенного интереса этих людей. Других мотивов я не вижу.

– А если это часть крупной провокации, рассчитанной на дестабилизацию в нашей стране? – спросил Полухин. – Ведь после получения такого сообщения мы должны закрыть границы, проверять всех иностранцев, ввести ограничение на въезд в нашу страну, удвоить или утроить охрану всех наших лидеров, начать массовые проверки всех уже прибывших, что немедленно даст нашим оппонентам на Западе повод обвинить нас в нагнетании страстей и введении чрезвычайного положения. Накануне вступления нашей страны в ВТО подобные ограничения выглядят самоубийственным шагом.

– Я вас понимаю, – согласился Дронго, – но убежден: Хеккет пытается спасти прежде всего себя самого.

– Возможно. А возможно, и нет. На сегодня ситуация выглядит следующим образом. Неизвестные нам люди обратились к известному нам международному авантюристу и проходимцу Уорду Хеккету, который выбрал вас для передачи нам этого материала. Прошу меня извинить, но вы тоже не наш сотрудник и даже не гражданин России. Почему мы должны вам верить больше, чем всем остальным? Извините, но я рассматриваю этот вариант в отрыве от вашей персоны. Так сказать, абсолютно беспристрастно.