Текст книги "Умница Эллиот"

Я снова мотнул головой, и кудлатая шевелюра Ахерна скрылась в недрах подлодки. Я спустился следом и увидел Селли, сидящую в узком коридоре за маленьким раскладным столом. Было похоже, будто её также, как и меня, разодели насилу. На ней было ужасное жёлтое платье с огромным вырезом, предназначавшееся для Фингер, поэтому Селли то и дело сконфуженно поправляла верх.

На столе стояла бутыль вина, в вазочке лежали виноград и сливы, а все это убранство завершало большое ракообразное, растопырившее свои огромные клешни чуть ли не от стены до стены. Селли время от времени бросала на краба опасливый взгляд. Повсюду были расставлены горящие свечи, из древненького радио лились романтические напевы Отиса Реддинга, а на полу лежала огромная натуральная шкура медведя.

Я втиснулся с другой стороны стола и дал Ахерну знак, что все в ажуре.

– Этого усатого гада поймал один из рабочих в здешних водах. Пришлось купить её специально для вашего обеда, – говорит он, – Фингер отварила его, как следует, так что не бойтесь его клешней и смело приступайте к трапезе.

Я сказал ему, что все в порядке, и он может идти. И только я предложил Селли налить вина, и она сконфуженно подала мне бокал, как откуда-то сверху вдруг раздаётся душераздирающий, леденящий кровь, вопль. Это Ахерн добрался до верха, и, судя по звукам, наткнулся на закрытый люк.

– Сержант, что случилось? Это же не то, о чем я думаю? – спрашиваю я.

Тут в проходе снова показался Ахерн, злой, как дикий кабан.

– А о чем ты думаешь, Тостер? – гневно спросил он, – о чем думал твой грецкий орех, когда после моей назидательной тирады опускал за собой чёртову крышку люка?!

– Только не говорите, что теперь мы здесь застряли.

– Именно так, идиот! – возопил Ахерн. – Крышка Голландца закрывается ав-то-ма-ти-чес-ки! Только раньше её открывали изнутри, а теперь, благодаря коррозии, эта развалина запирается намертво. Ты похоронил нас живьём, идиот! А если нас, по счастливой случайности и достанут, то мы вылетим с завода быстрее, чем успеем сказать слово « люк»!

– Но я точно помню, что не закрывал крышку! – говорю. – Наверное, она сама как-то опрокинулась, только клянусь, это не я!

– Клясться потом будешь в суде, объясняя свою рабочую некомпетентность, Тостер. Наверняка администрацию и Пентагон заинтересует, чем это мы втроём занимались в подлодке времен первой мировой.

С полчаса Ахерн пытался выломить крышку люка, но все безуспешно. Наконец он слез, весь мокрый от пота и угрюмый, открыл дверь рубки, пошарил рукой в тёмных недрах и вытащил на свет божий вторую бутыль вина, не весть коим образом оказавшуюся там. Мы же с Селли в довольно мрачном настроении молча обдирали с двух сторон ветку винограда.

– Я бы не советовал теперь налегать вам на еду, – отозвался Ахерн, – в этот цех редко, кто заглядывает, здесь стоит лишь эта треклятая лодка. И чтоб протянуть здесь хотя бы с неделю, нам понадобятся запасы еды. На меньшее не надейтесь.

После этих слов он хорошенько приложился к бутыли, так, что через минуту половины содержимого уже не было. Затем, пошатываясь, улегся на шкуру и, завернувшись в неё рулетом, пробурчал, чтоб мы его не стеснялась, и продолжали свое свидание. Он глух и нем, как рыба.

Его громовой храп не только мешал нам разговаривать по душам, но заглушал даже радио. Поэтому с час мы сидели просто молча, бросая время от времени друг на друга неловкие взгляды и поправляя свои неуклюжие наряды. Ничего не скажешь – свидание мечты!

Как следует отоспавшись, Ахерн все ещё в своей медвежьей шкуре топает к нашему столу с явным намерением утолить голод. Подсев к нам, он созерцает наш скудный провиант и останавливает взгляд на большом ракообразном, который раскинул клешни так, будто ещё вполне живехонек. И вот он берет этого лешего, и только собирается отломать ему самую аппетитную часть клешни, как вдруг этот крабище невесть каким образом оживает и хватает его за руку. Ахерн орёт благим матом, и отшвыривает его куда-то к рубке, ругая, на чем свет стоит крабов, рыбаков, всех ракообразных в целом, а также, к слову, дурацкие подводные лодки. Мы же наблюдаем, молча попивая винцо.

– Я ведь просил Фингер варить его как следует! Этого членистоногого одной получасовой варкой не возьмёшь! – вопит он, дуя на пальцы.

Затем этот чертов ирландец начинает ныть, что ему скучно, и нужно срочно что-то предпринять. Он предлагает сыграть в карты, но не просто, а на раздевание. Просто, это для простаков. Ну ладно, мы согласились, только Ахерн вскоре об этом сильно пожалел, потому что к концу игры Селли оставила нас в одних трусах и носках. Он снова приложился к своей бутылке и машет перед собой пальцем.

– А правда ведь говорят, женщина на корабле – к беде! Позор нам, да и только, Тостер!

Где-то ближе к вечеру Ахерн лишился последних остатков разума, допив все оставшееся спиртное. И когда по радио забренчал своей электрической гитарой Джимми Хендрикс, у него совсем сорвало крышу. Соорудив себе сзади что-то, типа плаща, из своей шкуры, он начал носиться по всей подводной лодке, играя на невидимой гитаре, и запрыгивая на все, на что только мог запрыгнуть. В общем, вообразил себя чёртовой рок-звездой, судя по всему. И в таком узком закрытом пространстве его махинации не прошли бесследно – взлетев на стол и под финальные аккорды раскланиваясь невидимой толпе фанатов, он вдруг сморщил нос, и спрашивает у нас, чем это так пахнет. Это уже вовсю полыхала его медвежья шкура. Запрыгивая, он уронил на стол свечи, и теперь скатерть тоже начинала полыхать ярким пламенем. Ахерн завопил, навернулся со стола, и начал стягивать с себя горящую шкуру и одежду. А нам с Селли ничего не оставалось, как стянуть с себя свое убожеское тряпье и тушить им огонь. Но так даже лучше, прям камень с души, уж лучше ходить голым, чем быть похожим на клоуна.

Успешно сбив огонь, мы столкнулись с другой проблемой, а именно, мы находились теперь в кромешной темноте. Невдалеке лишь слышался задыхающийся хрип Ахерна, и где-то из глубин подлодки очень смутно доносилась «Наконец-то» Этты Джеймс. У радио садились батарейки, похоже, это была наша последняя песня.

– Приплыли, – буркнул из темноты Ахерн.

Затем раздался душераздирающий вопль, а после звук невидимой возни, похожей на борьбу и в заключение всего этого смачный хруст, судя по всему, этот ракообразный нашёл в темноте Ахерна, который был в чем мать родила, и отомстил за сломанную клешню.

– Осторожнее, – бросил Ахерн дрожащим голосом, – кажется, эта усатая скотина решила, что бог послал ей кусочек сыра. Я его как следует помял, но думается мне, он все ещё жив и полон дьявольских намерений.

Время тянулось невероятно медленно. Когда ты сидишь нагой, в полной темноте, и лишь звук клацающих клешней и по насекомьему пищащее радио, дают тебе понять, что ты ещё жив, старый диван первой мировой, ежедневные тупые телепередачи и даже чудовище Фингер, кажутся теперь пиком твоей лучшей жизни. Я пододвинулся поближе к Селли, и хотел было её приобнять, чтоб согреть, но она сказала, что лучше не стоит, она без одежды и все такое. Ладно, я не стал её смущать и решил просто прикорнуть. Но только я прикрыл глаза, как вдруг совсем рядом с собой услышал щелканье клешней. Селли запищала, и сама с ногами забралась на меня, а Ахерн кричит, чтоб я давил гада. Но только я занёс ногу над его предполагаемым местонахождением, как услышал позади леденящий душу крик, и понял одно. Ракообразному нет до нас никакого дела, ему нужен Ахерн. Тот орёт, что этот членистоногий сцепил клешни вокруг его лодыжки и, похоже, никакие силы природы его сейчас не оторвут.

– Что нужно от меня этой гниде?! Клянусь, если мы выберемся отсюда живыми, я убью Фингер, которая не отварила его, как следует!

В таком духе мы и продолжали сидеть ещё несколько битых часов – пока я вовсю наслаждался обществом на мне Селли, которая так и осталась сидеть в моих объятиях, Ахерн, громко отдуваясь, пытался разжать клешни своему заклятому врагу. Затем, снаружи раздались непонятные шум и возня, и наша лодка вдруг резко накренилась, так что мы все кубарем полетели в другой конец. Ахерн взвыл хуже раненной псины – при падении крабьи клешни наполовину вошли ему в щиколотку. Через несколько секунд лодка вновь приняла обычное положение, и мы снова перекатились обратно, смачно вмазавшись в стену. Потом послышался лязг цепей, скрежет, и лодка стала куда-то подниматься.

– Мне казалось, или вы упоминали, что эта лодка предназначается для слома? – взволнованно спрашивает Селли.

– Так и есть, – подал голос Ахерн, – понятия не имею, куда они волокут эту махину. Надеюсь не под пресс, иначе её сомнут, как консервную банку, и мы превратимся в восхитительный паштет.

Тут наша лодка бухнулась на какую-то твердую поверхность, и нас, по всей видимости, куда-то повезли, мы чувствовали, что лодка пришла в движение.

– А это что значит? – спросил я.

– Даже вообразить не могу. Похоже, её куда-то транспортируют. Надеюсь, не на городскую свалку, потому что шансы, что там нас кто-нибудь разыщет, сводятся к нулю, – говорит Ахерн.

В общем, так или иначе, перспективы были не радужные. Переправляли нас так, не много, не мало, часа два, пока, наконец, лодка не остановилась. Затем ещё с час мы выслушивали непонятную возню и голоса за кормой, и вот лодка снова начала движение, только немного медленней, чем раньше. И вскоре остановилась уже окончательно, и голоса снаружи стихли.

И вдруг засов в этом злосчастном люке заскрипел, заходил ходуном, и не успели мы с Селли ничего толком сообразить, как Ахерн подбирает с пола обгоревшую медвежью шкуру и швыряет нас на пол, сам тоже падает навзничь и накрывает нас этим паленым куском шерсти. Он даёт нам указания молчать, и мы вдруг слышим двоих людей, спускающихся вниз по трапу. Затем эти двое светят кругом фонариком и что-то удивлённо бормочут.

– Божечки, что здесь произошло? Здесь будто после концерта Битников, всюду огарки и какие-то хипстерские тряпки.

– Н-да. Не думаю, Тед, что здесь могли они побывать, но нюхом чую, дело не чисто.

Тут, тот, что Тед, наводит свет на нашу шкуру и в ужасе отпрянывает назад.

– Джордж, ты тоже это видишь? – шёпотом спрашивает он.

– Ты это про ноги, которые торчат из-под той пушистой шкуры? Да, думаю, тебе не померещилось.

Я глянул на Ахерна, а тот только губы прикусил, по всей видимости, ноги, о которых шла речь, принадлежали ему. Этот ирландский детина был два метра с кепкой, и шкуры, какой бы длинной она не была, просто напросто не хватило на его лапти.

Тогда он даёт нам знак сидеть смирно и не шелохаться, и как только двое этих несчастных, кем бы они не приходились, подходят к нам поближе, этот леший резко подрывается и накидывает на них эту самую медвежью шкуру. И пока они стонут и пытаются вырваться из крепких объятий Ахерна, он волокет их в рубку, и минут с десять оттуда слышно лишь невнятное мычание и шорох. Затем он выходит разодетый в зелёный костюм смотрителя музея, эта должность значится у него на карточке. Мне он кидает точно такой же и велит одеться, чтоб не вызвать ни у кого подозрений. Для Селли он раздобыл лишь серые ритузы и голубой джемпер.

– Извини, принцесса, ничего более модного под формой у Теда не нашлось, – виновато улыбнулся он, – а Джордж, по всей видимости, вообще нудист.

Ладно, вылезаем мы, значит, на свет божий, и оказываемся, нежданно-негаданно, прямо и посреди Морского музея в Филадельфии. Наш Голландец стоит точно между бронепалубным крейсером «Олимпия» и парусником «Мошулу», которые я разглядывал с каких-то полмесяца назад.

Через десять минут Ахерн уже у автомата набирает номер Фингер, и велит ей забирать нас на своём фургоне, и как можно скорей, у него к ней есть разговор. Он все ещё по прежнему заключён в объятия огромного ракообразного.

Тут вдруг Селли всех ошарашила новостью, она просит передать Фингер, чтоб та собрала её пожитки, она здесь больше не останется.

– Но почему же? – расстроенно спрашиваю я, – мы ведь так славно все вместе проводили время.

– Я не могу всю жизнь жить на заводе, Эл. В первые за много месяцев я вышла в люди без своего кудлатого гнезда на голове, с этого, пожалуй, стоит начать двигаться дальше.

– И куда ты теперь?

– Думаю, в родной Техас, для начала. Найду спокойную работу, сниму квартирку где-нибудь в парке, и заживу как нормальная личность. Я пришлю тебе новый адрес, чтоб ты смог найти меня, как выйдешь со службы.

Мы подбросили её на корыте Фингер до вокзала, и на прощание она чмокнула меня в область головы за ухом и потрепала по макушке. Затем я с горечью наблюдал, как серые ритузы вновь исчезают из поля моего зрения и из моей жизни.

Ахерн также, как и я, искренне недоумевал, почему Селли так резко сорвалась с места. Однако позже он мне высказал одну теорию, и довольно таки логичную. Заключалась она в том, что бедной девушке попросту не в силах прожить долгое время рядом с двумя дуболомами, вроде нас. С ним нельзя было не согласиться.

А тут ещё через неделю случился суд над Фингер. Нет-нет, это не Ахерн вершил над ней возмездие за недоваренного ракообразного, это было самое настоящее заседание с судьёй и присяжными. Дело обстояло таким образом, что несколькими месяцами назад на просторах вьетнамских джунглей упал один американский десантник, из-за неисправности парашюта. В ходе дальнейшего расследования было выяснено, что порядковый номер, вышитый на парашюте, принадлежал рабочей цеха с нашего завода, и не кой иной, как Стокард Фингер.

Суд вершил старец с неимоверно большими кустистыми бровями, и присяжные, в основном состоящие из работников нашего завода. Нас с Ахерном, как самых приближенных к ней людей, ждала участь ответчиков. Однако, когда дело дошло до моего товарища, он как следует налажал, и вместо того, чтоб вытащить Фингер из этой передряги, закопал её ещё глубже, потому что врать это не про него.

– Ответчик, как вы охарактеризуете подсудимую Фингер, как работника?

– Скажу одно, – был ответ Ахерна, – жаль, что на этом заводе не предусмотрена премия работник года, иначе, эта ответственная, трудолюбивая и самая добросовестная женщина получила б её незамедлительно.

Я схватился руками за голову, до того тошнотворно и не убедительно звучала его речь. Даже Фингер, до того момента сидевшая, грустно понурив голову, вдруг выпрямилась и закатила глаза. Присяжные, которые были хорошо знакомы с Фингер тоже не преминули как следует поиздеваться над лживыми показаниям Ахерна, эти скоты глумились и хихикали.

Судья, в свою очередь, недоверчиво что-то промычал, и продолжал:

– Ответчик, как близкий друг подсудимой, поясните, насколько часто Стокард Энн Фингер употребляла алкоголь, или была замеченной в нетрезвом состоянии?

Не долго думая, Ахерн изобрёл для суда новую легенду, ещё более неправдоподобную.

– Хотите верьте, хотите нет, но эта женщина на дух алкоголь не выносит, господин судья. Весь завод пьянствует, как ошпаренный, а эта дама, знай себе, ведёт английский образ жизни, все чай, да чай, даже пива со мной ни разу не выпьет, это уже никуда не годится!

В зале перешептывались все громче, а судья раздражался все больше. Ахерн одарил Фингер своей картавой улыбкой, а та лишь покрутила пальцем у виска.

– Так, кхм, ладно, перейдём к последнему вопросу, гражданин Ахерн. Говорите суду правду, и только правду. Вас связывают с мисс Фингер какие либо отношения, включая интимные, кхм? – вопрошал с трибуны строгий дядюшка Филин.

– Низачто, – шёл самый бесстыдный ответ.

Это был полный крах и фиаско. Зал весь гудел, как пчелиный улей, пока Филин не угомонил всех своим деревянным молотом. Наконец с места вскочила Фингер, собственной персоной, и злобно глядя на Ахерна, сказала, что все сведения, данные этим ответчиком, ложные, все, до единого слова.

– Всё вранье, какого свет не видывал! – выкрикнула разъярённая Фингер, – этот человек сам не знает, что мелет, господин судья! Я самый безответственный работник, какого свет видывал, я ведь пришла в эту задницу только потому, что с прошлой работы риелтора меня выперли за то, что я пару месяцев жила в домах, которые сама же сдавала! О какой добросовестности идёт речь?! Без выпивки я вообще не представляю свою жизнь, мы с господином Ахерном не просыхаем неделями, включая выходные и праздники! И да, мы уже кровать продавали в моей комнате, и сломали диван в его коммуналке, благодаря нашим любовным утехам, так что, решайте, что хотите, а я не буду врать, в этом вся я, господин судья!

Через несколько минут судом был вынесен очевидный приговор – Фингер обвиняли в халатности на производстве, в крайней невнимательности и нарушении своих рабочих обязанностей. Ей дали условный срок, при условии, что она переберется в родной Ланкастер и за пушечный выстрел больше не приблизится к заводу.

Вот так. Все старания Ахерна пошли псу под хвост. И, в общем, мы вновь вернулись к первоистокам – двое холостяков снова остались одни в запущенной заводной коммуналке. Без своих женщин мы совсем сдичились, снова наша квартиренка утопает в грязи, раковина в немытых тарелках, а туалет… туалет, в надлежащем ему веществе. Мы настолько погрузились в депрессию, что даже унитазу объявили бойкот – приличное количество времени мы попросту не смывали за собой. Ровно до того момента нас абсолютно не пекла судьба нашего облегчителя, пока все это зловонное ассорти из наших мужских отходов, окурков Ахерна и обрывков газетных статей, использовавшихся за неимением бумаги, не грозило вот-вот вылезти наружу.

– Я все понимаю, товарищи тунеядцы, сам уже не раз страдал из-за этих девиц, – управившись с нашим унитазом, говорил сантехник, – но черт возьми, как можно дойти до такого?!

Однажды вечером, спустя месяц, мы смотрели «Вестсайдскую историю» и Ахерн при этом выглядел довольно печально. Он совсем уже распустился – лил слезы, уставившись в телик, и заедал все это дело огромными порциями мороженного. Но я то прекрасно понимал, что дело тут далеко не в сопливой подростковой мелодраме.

– Да ладно, будет вам нюни распускать, сержант. Через каких-то пару месяцев наша служба кончается и вы преспокойно сможете отправиться в Ланкастер на поиски Фингер, – пытался я утешить его.

На это, Ахерн, с перепачканной мороженным физиономией, лишь раздражённо на меня зыркнул, а затем принялся поглощать шоколадный пломбир с удвоенной скоростью.

– Неужели тебе все ещё неясно, Тостер?! Нужен я этой Фингер, как корове ветчина. Я старался сделать все, что в моих силах, чтоб оставить её в этой дыре, а она вон как отплатила, слиняла чертовка – вот и вся её любовь.

Тут Ахерн видимо заметил, что я тоже взгрустнул, отложил наконец свое мороженное и встал.

– Не делай вид, что побег Селли тебя не расстроил, твоя красавица тоже на славу промыла тебе мозг. Думаешь, я не замечаю, что ты уже месяц в депрессии, ещё получше моей?! Так дальше дело не пойдёт, нам нужно немедленно развеяться и вернуть свое мужское достоинство, а то эти женщины хорошенько помотали нам нервы. Ты готов к неземным развлечениям, Тостер?

Я ничего не имел, конечно, против его резкого всплеска энтузиазма, но последний раз что-то похожее вышло нам боком.

– Сержант, не знаю, что вы задумали на этот раз, но вашей затеи с подводной лодкой мне хватило с лихвой, так что я пас, – говорю я.

В ответ, он одним махом вздернул меня за шиворот с дивана и хорошенько встряхнул.

– Рядовой Тостер не будет сидеть здесь один в такой вечер, и распускать нюни. Рядовой Тостер подберет с пола сопли, возьмет в руки свою тощую задницу и двинет вместе со мной на поиски приключений. Это приказ, если что. Есть одна мыслишка.

При этом заявлении его черные кудри лихорадочно тряслись, а глаза сверкали возбужденным блеском. Мне очень хорошо знакомы такие его маниакальные состояния, но деваться некуда, он буквально силой потащил меня за собой.

Мы, как и в прошлый раз, петляли разными коридорами, проходили через незнакомые цехи, пока, наконец, не пришли в огромный ангар, где покоилась различная авиация первой и второй мировой. Этот леший ведет меня мимо сдутых дирижаблей, ржавых аэропланов, и поломанных кукурузников и подводит к стоящему в самом конце, у выхода, огромному биплану. Кабинка у этой посудины была маленькая, а вот крылья, которые снизу и сверху соединялись перегородкой, были неимоверных размеров.

– Вы привели меня сюда посреди ночи, чтоб полюбоваться этой развалиной? – спрашиваю я.

– У этой развалины есть имя, – с блеском в глазах заявляет Ахерн, – это Нэнси. Самая первая военная авиация США. Давно уже списана со счетов и дожидается своего разбора. Мы непременно должны воспользоваться шансом, Тостер, пока эта старушка еще целая.

– Что вы имеете в виду, сержант? – опасливо спрашиваю я.

– Я не имею в виду, Тостер, я тебе напрямую говорю, усаживаться в Нэнси и делать пару кругов над заводом. Все ж лучше, чем протирать задницу перед ковбойскими сериалами, в печенках уже сидит вся эта рутина, скажешь нет?

– Но сержант, вы разве умеете летать?

– На пилота я не выучивался, но корочку механика я таки умудрился получить до службы. Необходимую поломку починить сумею. Летать особого мастерства не требуется, главное следить за штурвалом.

– Нет уж, я пас, – говорю.

– Как знаешь, возвращайся обратно в свое логово и снова заплывай жиром, трус несчастный, в то время как я облечу с ветерком все окрестные города и наберусь всех неземных впечатлений.

Ахерн идет куда-то в темноту и тащит высоченную стремянку, потому что в биплан без этой конструкции забраться не так просто. Затем, очутившись в кабине пилота, торжествующе машет мне рукой и велит тащить задницу к нему.

Ладно, поразмышлял я, и решил, что мне и правда одному в нашей занюханной квартиренке ловить нечего, и взобрался таки по лестнице. Расположился я сзади Ахерна на втором сиденье и какой-то предвкушающий трепет прошел у меня с головы и до пальцев ног.

– Надеюсь, за каких-то пять десятков лет топливо еще не пересохло, датчики дают показания, что баки вполне еще полные, – говорит Ахерн.

Он, зажмурившись, потянул за рычаг, пару секунд мы ждали, но ничего не произошло. Затем выругавшись, Ахерн велит мне идти вместе с ним в носовую часть самолета исправлять ситуацию. Немного порывшись в заводском утиле, мы отковыряли вторую стремянку, и, устроившись на них с двух сторон от вертушки, по указаниям Ахерна начали динамично вращать огромными лопастями вверх-вниз, пока в хвостовой части самолета не забарахлил древний двигатель, а пропеллер решил в такт товарищу заработать сам и мгновенно превратился в настоящую мясорубку, так что мы полетели вниз со своих стремянок, от греха подальше.

– Теперь убедился, дубина, что бояться со мной нечего?! – раззадорившись, толкнул меня в бок Ахерн, – сделали все без приборов, по старинке! Курс по механике не прошел бесследно!

Ладно, управились мы с этим, забрались обратно в кабину, и Ахерн снова взвыл.

– Черт! Полдела мы сделали, а кто за нас ворота открывать будет?! Где здешний швейцар, мать его?!

Им оказался я. Кое-как в одиночку я развел две ангарные воротины, и, вернувшись, получил в награду допотопный коричневый шлем с очечками. Ахерн уже был в нем и напоминал кудрявый грецкий орех.

– Нашел на полу под сиденьями! – крикнул он мне сквозь шум винта.

Я напялил этот беспредел на голову и дал знак, что к полету готов. Ахерн надавил на педаль, и мы начали потихоньку выезжать наружу. Сразу у завода находилось густое кукурузное поле, куда мы с ходу закатили, с треском ломая кукурузные заросли. И вот мы все больше набираем обороты, Нэнси рвет сквозь заросли, и время от времени к нам в кабину залетают сухие прошлогодние початки, и стукают нас, где ни попадя. То и дело ойкаю я или Ахерн. Затем внезапно, не весть коим образом, в ветровое стекло на всем ходу врезается коровья туша и с визгом и мычанием, подбрасываемая лопастями, отлетает куда-то в темноту, оставляя нам нежданный пейзаж в виде размазанной по стеклу мины.

– Осторожнее, сержант, здесь коровы, – предупредил я.

– А то я не заметил! – недовольно буркнул Ахерн, – сейчас конец зимы. С каких это пор коров начали пасти зимой?!

И будто в подтверждение его слов, наши световые устройства выхватили невдалеке коровье стадо, которое увидев нас, в безумии заметалось по зарослям. На тот момент мы уже прилично разогнались, и притормозить просто напросто не было никакой возможности. Я сказал Ахерну, что сейчас самое время взлетать, пока все это стадо не превратилось в коровий фарш. Он изо всех сил потянул на себя штурвал, и буквально за несколько секунд до столкновения мы взметнулись ввысь.

Это было что-то невероятное! Мы парили примерно в пяти километрах над землей. Я перегнулся через бортик и заприметил внизу малюсенького светлячка, который приходился нашим заводом. Внизу цепочкой блестела река Делавер, а по другую сторону над Атлантическим океаном зависла огромная серебряная луна.

– К черту это дерьмо! – Ахерн снял с себя шлем и выкинул прямо за борт. Допотопная каска со свистом улетела вниз. Я поступил так же.

Мы взяли курс прямо по течению Делавера. Тут, в вышине, отовсюду нам моргали звезды, дул легкий морской ветерок, и мерное барахление мотора наводило невероятное умиротворение. Ахерн без слов улыбнулся мне через плечо, в знак нашего обоюдного гармоничного воссоединения с природой, и я улыбнулся в ответ. Жизнь была прекрасна.

Вскоре мы немного снизились, чтоб полюбоваться рекой и окрестностями. Тут мы разглядели, что впереди, в отблесках соседнего города, сверкает залив Лехай, в который впадает наша реченка, и Ахерн припускает туда.

Но вся беда в том, что моя повесть обо мне и моих невезениях, поэтому, как вы уже могли догадаться, все прекрасное для меня и моих товарищей когда-нибудь да кончается. И это уже не за горами. Только влетели мы в воздушное пространство над Аллентауном, как в шуме двигателя появились какие-то новые, доселе неизвестные нам звуки. Помимо жужжания мотор как бы, между прочим, начал покашливать, на что мы с Ахерном изо всех сил старались не обращать внимания. Но вот мы уже летим где-то над заливом, и мотор тарахтит, как бешенный, и нашу Нэнси начинает заносить из стороны в сторону.

– О боги, только не это! – подает первые признаки тревоги Ахерн.– Нэн, детка, только не подведи, прошу, у меня к тебе никакого злого умысла и в помине не было, я к тебе и ключом гаечным не притронусь!

Разговор Ахерна с бипланом, как с вполне одушевленной личностью, я решил списать на паническое расстройство и временное помутнение разума и заставил пропустить монолог между человеком и самолетом мимо ушей.

Но даже слащавые речи Ахерна нас не спасали – самолет по прежнему кидало из стороны в сторону, а двигатель кряхтел и надрывался из последних сил. Ахерн что есть мочи тянул на себя штурвал, пытаясь набрать высоту.

– Если ты, старуха, сейчас же не подчинишься мне, сержант Ахерн собственноручно возьмется за твою облезлую тушу, и гвоздичка ржавого от тебя не оставит, корыто ты доисторическое!

Я не могу точно утверждать, есть ли у самолетов и прочей техники душа, но после этого гневного заявления наша Нэнси будто взбеленилась и стала прыгать еще попуще прежнего!

И вот произошел последний чих, биплан на пару секунд завис в воздухе, как и наше сознание, а потом со свистом полетел вниз. Ахерн со всей дури долбил по приборной доске, пытаясь эту рухлядь возвратить к жизни. А я глянул за борт и увидел, что мы на всех парах несемся вниз головой прямиком в залив. Разглядел я там, на берегу еще и какое-то большое столпотворение людей, что-то типа эстрадного выступления. И вот, чем наша эскадрилья быстрей приближалась к земле, тем отчетливей я начинал различать выступающие силуэты сцены, оркестра и целой толпы зрителей.

– Сержант, по курсу люди, много людей! – крикнул я Ахерну.

– Черт возьми, только не это! – взвыл Ахерн. – Похоже, от этой бездельницы сегодня пострадаем не только мы!

В следующую секунду он приказывает мне собрать свои остатки смелости в кулак и через левый борт прыгать в воду. Потому что под правым была земля, и оставались до нее какие-то считанные метры. В то время, как я вслед за Ахерном на всей скорости парил к воде, с берега до нас доносились звуки настоящей катастрофы – люди вопили и разбегались кто куда. Некоторые даже разделили с нами водную участь и с воплями ужаса прыгали с настилов в реку.

К тому моменту, как мы вынырнули из глубин Лехая, на берегу творился настоящий хаос. Кажется, кого-то из толпы серьезно ранило. Мы выбрались на берег как раз в тот момент, когда по настилу мимо нас, к машине скорой помощи волокли изувеченного Чабби Чекера. Он сильно хромал, и с головы у него стекала струйка крови. Столкнувшись с нами, он вперился в меня удивленным взглядом, затем кинул взгляд на горящие останки биплана Нэнси, и снова на меня, с которого водопадами льет вода. Вперив в нас хищный, прищуренный взгляд, он по прежнему провожал меня глазами сквозь окошко уезжающей скорой.

– Что это за хрен? – вопрошает Ахерн, незадачливо почесывая в затылке и оглядывая учиненный нами погром.

– Который?

– Да тот, что надеялся тебе тоннель в мозг просверлить.

– Мой старый знакомый, – говорю, – Чабби Чекер.

– О-о, – только и выдал Ахерн, – это тот, что тебя по щелчку пальца от армии отмазал. Пиши пропало – подходят к концу наши денечки на заводе.

Тут мимо меня на носилках пронесли Иззи Брэд, которая, по всей видимости, была без сознания. А Ахерн вдруг вскрикнул, как ошпаренный. Мы оба глянули вниз – его лодыжку заключило в объятия новое ракообразное, на этот раз больше и клешастее прежнего.

Через пару дней вновь состоялся суд. Только судили теперь нас и нашу рабочую некомпетентность. Главный обвинитель сидел справа от нас с бандажом вокруг шеи и загипсованной ногой. Оказывается, Чабби не отделался одним только вывихом. Судьей опять пристал дядюшка Филин, и, хмуря свои кустистые брови, снова допытывался Ахерна.

– Сержант, признаете ли вы всю вину и безрассудство содеянных вами действий?

– Господин судья, разве то, что двум взрослым мужикам захотелось немного отвлечься от рутиной возни на заводе, и покуралесить на биплане, до которого никому и дела нет – это преступление?

– Не верьте им, это все ложь! – из последних сил надрывается со своего места Чекер.– Уверяю вас, это все чистой воды месть. Парой месяцев назад у нас с этим дуболомом Тостером возникли разногласия, вот они на пару с дружком и инициировали это низкое, подлое преступление!

Судья перевел взгляд с Ахерна на меня, ожидая услышать более вразумительный ответ, но мне уже все заседание не давали покоя его кустистые брови, буквально занимали все мои мысли.