Текст книги "Из жизни Петербурга 1890-1910-х годов"

Средняя дача из трех комнат стоила 50-60 рублей за лето. За сто можно было снять прекрасную двухэтажную дачу на берегу реки. В уютной деревне Ново-Сиверская, где довелось жить одному из авторов этих записок, жило много дачников малого и среднего достатка. И удивительно – там же проводил всегда лето президент Академии наук Карпинский со своей семьей. Занимал он скромную дачу, по цене не выше 75 рублей. С крестьянами этот крупный ученый подолгу разговаривал, был знаком со многими дачниками, на приветствия низко склонял свою седую, с длинными волосами голову.

Излюбленной игрой подростковой молодежи были рюхи. Этим занимались в основном гимназисты и ученики средней школы. Были среди них даже чемпионы, которые с одного удара могли «вынести весь забор». Более старшие составляли, что входило в моду, футбольную команду. Это мало было похоже на современный футбол: не было определенной формы, не у всех были и бутсы, правила были плохо разработаны, мало соблюдались. Хорошим игроком считался тот, кто бил здорово по мячу и давал «свечку». Ему аплодировали. И все же существовала ново-сиверская футбольная команда, которая играла с приезжими командами из округа, даже из Луги.

У старшей молодежи были свои развлечения. По субботам в пользу добровольной пожарной команды устраивались любительские спектакли и танцы, сбор от которых шел на приобретение пожарного инвентаря и постройку депо. Снимали у крестьянина большую ригу с овином. В риге был зрительный зал, а в овине – сцена. Четыре керосиновые лампы с рефлекторами заменяли освещение рампы. Декорация была самодельной: на картоне местные художники изображали зеленый сад (иной краски не было), и это была единственная бессменная декорация для всех пьес. Зрительный зал и портал украшали еловыми гирляндами. На ригелях висели две керосиновые лампы, освещая зрительный зал. В риге был настлан пол из досок, чтобы удобнее было танцевать после спектакля, его натирали стеариновыми свечками. Танцевали до утра под звуки пианино, которое брали напрокат за 15 рублей на все лето. Ставили короткие водевили, играли плохо: доморощенные артисты стеснялись, заикались, забывали роли. Спектакли удавались лучше, когда одно лето режиссировал и играл проживавший в нашей деревне артист Народного дома.

После водевиля было концертное отделение. В моде тогда была мелодекламация: «Заводь спит», «Яблоки», «Фея» и др. При этом почему-то было принято ноты держать в руках (иначе куда руки деть?), закатывать глаза и читать неестественным голосом. Одаренные стихоплетством студенты сочиняли обозрение в стихах, в которых высмеивалась жизнь на даче, отдельные события и лица.

Бессменный дирижер танцев Макс, студент Лесного института, во всех танцах придумывал забавные фигуры, было принято его слушаться. За лучшее исполнение танца давали призы. Их обычно «срывал» ученик тогда театрального училища, в будущем знаменитый балетный артист Андрей Лопухов, в ту пору скромный курносый мальчик, носивший серую форменную одежду. На приз танцевали мазурку, краковяк с фигурами и входившее в моду танго. В награду победителям давали альбом для открыток или просто букет цветов.

Сборы за эти вечера в течение нескольких лет составили значительную сумму, что дало возможность в 1913 году построить на Сиверской деревянное пожарное депо, приобрести два пожарных «хода» с помпами и оборудование: каски, багры и пр.

Молодые люди, дачники, тоже вступали на лето в пожарную дружину, обучались этому делу и принимали, помнится, живейшее участие в тушении пожаров, а их было немало. Председателем пожарного общества был постоянный житель Ново-Сиверской, помощником – крестьянин Лешка, юркий, хитрый мужичонка, пьяница, по прозвищу Копченый, но закоптел он не на пожаре, а в кузнице, которую держал с братьями.

Летом 1913 года состоялось торжественное открытие депо в присутствии председателя Всероссийского добровольного пожарного общества князя Львова. Перед этим торжественным открытием Лешка Копченый по вечерам собирал пожарную дружину и муштровал ее к параду. Дружинники, дачники и крестьяне, приходили на эти учения в полной форме и со снаряжением. Главная забота Лешки, была в том, чтобы дружинники правильно ответили на приветствие князя.

Для парада были выделены самые лучшие крестьянские лошади. Готовились и к парадному проезду, учились быстро запрягать, садиться и быстро проноситься мимо того же Копченого, имитировавшего князя Львова. И так же орали: «Здравия желаем, ваше сиятельство!» Возможно, это были самые счастливые минуты в жизни Лешки – он сиял, как и его начищенная бузиной каска.

В день парада начали съезжаться и другие команды из ближайших деревень. Наконец прибыл сам князь Львов с сопровождающими лицами, все в полной парадной пожарной форме с символическими «ювелирными» топориками при левом бедре, в золоченых касках. Сперва был молебен с водосвятием, священник окропил «святой» водой не только дружинников, но и помещение депо, все снаряжение и даже лошадей. Затем князь обратился с речью. Смысл ее был в том, что мужики сильно пьянствуют, отчего случаются пожары. Самое главное – не тушить пожары, а не допускать их возникновения. Говорил он тихо, что соответствовало его маленькой фигуре, после этого была дана команда: «Готовься к проезду!» Дан был сигнал трубой, и все дружины поскакали мимо князя и обратно. Затем был дан сигнал «к церемониальному маршу», и все дружины пешим строем «под сухую» (музыки не было) продефилировали мимо князя, дружно, а то и не очень дружно отвечая на его приветствия.

По окончании парада для дружины в депо были приготовлены столы с пирогами, мясом и водкой. Весь остаток дня и всю ночь ново-сиверские дружинники ходили по деревне в касках и орали песни. Можно было заметить, что в крапиве и в канавах блестели каски – там отдыхали уставшие от праздника дружинники, конечно не дачники.

На каждой избе была прибита жестянка, на которой были нарисованы топор, ведро и лестница, то, что по набату должен был принести на пожар хозяин данного дома. Были назначены дежурства в депо, которые к концу лета стали менее аккуратными.

Попробуем восстановить характерные особенности и других дачных пригородов, одновременно отмечая их общие черты.

Первой остановкой по Балтийской железной дороге было Лигово. В то время ближе к Петербургу никаких других остановок дачного поезда не было. На всем участке колея шла по узкой просеке в лесу. Только к концу описываемого периода лес начали вырубать, проложили дороги, место стало заселяться главным образом «зимогорами». Лигово был довольно большой поселок, летом туда приезжало много дачников.

Некто Сегаль скупал по дешевке вокруг Петербурга земельные участки, дробил их на мелкие, продавал в кредит, также в кредит строил дома и дачи, облагая должников большими процентами. Почти во всех дачных местах и пригородах были «проспекты Сегаля». То же самое и в Лигове. Главная улица – от станции до шоссе – называлась «проспект Сегаля». Мелкие чиновники и служащие, кустари, рабочие – вот кто составлял главную массу населения этого поселка зимой и летом. Недалекое расстояние от Петербурга, оживленное движение поездов, дешевизна квартир и дач привлекали сюда обывателя; поселок быстро рос. Были дачники из малоимущих людей, для которых платить за квартиру и за дачу было тяжело. Поэтому они бросали городскую квартиру, уезжали весной со всем скарбом на дачу, а осенью, возвращаясь, нанимали новую квартиру. Это было довольно распространенным явлением.

Вещи на дачу перевозили на ломовых извозчиках, которые рано утром грузили скарб, прислуга с домашними животными устраивалась сверху, а дачники с ручным багажом ехали по железной дороге. Переезд на подводах практиковался в радиусе до 40 верст, с расчетом, чтобы подвода к вечеру могла добраться до дачи. Бывало, что дачники приедут, а подводы нет, спать не на чем. Наконец приезжают поздно ночью, извозчик объясняет задержку тем, что расковалась лошадь, а от самого разит водкой. Если дачное место было дальше, то и вещи доставляли по железной дороге, а от станции до дачного поселка их везли местные крестьяне, обычно хозяева дачи.

Лигово привлекало хорошим Полежаевским парком. Речка Лиговка была запружена, образовывала среди парка большой пруд, близ берега был островок, а на нем туфовый грот. Помимо принятых прогулок, катания на лодках, купания, рыбной ловли по воскресеньям в парк привлекала хорошая музыка. Выступления симфонического оркестра графа Шереметева происходили на особом плоту. Он отчаливал с музыкантами от берега, становился посреди пруда, и начинался концерт. Вокруг плота катались на лодках, много народу слушало музыку, сидя на скамеечках вокруг пруда или гуляя по прибрежным аллеям. На эти концерты приезжала публика из Красного Села. Там стояли лагеря гвардейских полков. Офицеры были верхами, их дамы – в колясках и ландо.

Вокруг Лигова росли леса, недалеко находилось взморье с прибрежными камышами, где была хорошая охота. Вдоль речки Лиговки тянулись луга, было где погулять, отдохнуть, а местным жителям накосить сено для своих коров. Нет коровы – нет и молока для дачников, и коров имели очень многие. Для развлечения дачников местное добровольное пожарное общество устраивало по субботам танцы и любительские спектакли. Все доходы шли на усиление пожарной команды, благоустройство дорог, освещение улиц.

Лигово полностью было обеспечено торговлей продовольствием и мелкими потребительскими товарами. Стоило отстроиться нескольким домам, тут же появлялись лавчонка, ларек, булочная. С утра по всем улицам поселка ходили торговцы, которые на разные голоса предлагали зелень, мясо, рыбу, молочные продукты, сласти, мороженое, ягоды, фрукты и даже мелкую галантерею. Летом в дачных местах появлялось много китайцев с косичками. Они продавали чесучу, ленты, бумажные веера. Ходили точильщики, паяльщики, лудильщики, прочие «холодные» ремесленники. Летом жизнь в поселке кипела, несколько замирая зимой.

Поедем дальше по Ораниенбаумской ветви Балтийской железной дороги. Следующая станция – Сергиевская Пустынь (ныне Володарская). Поселок скромный, от взморья далеко. В версте от станции мужской монастырь, так называемая Сергиевская пустынь. От станции до монастыря ходила конка, которая доставляла в монастырь богомольцев. Монастырь богатый, с большими угодьями, расположенными вдоль Петергофского шоссе и спускающимися к взморью. Достопримечательностью монастыря был собор хорошей архитектуры.

Между Лиговом и Сергиевской Пустынью находилась Новознаменка, земли которой были расположены между железной дорогой и взморьем. Когда-то это было поместье Мятлевых, из рода которых вышел поэт Мятлев, живший во времена Пушкина, Грибоедова и прославившийся юмористическими произведениями. В описываемое время поместье было приобретено городом, и там была большая больница. Одному из авторов приходилось в ней часто бывать, потому что он был знаком с семьей местного врача. При больнице был большой парк и лес с прудами и каскадом. Много было сирени, цветов, большой огород, фруктовый сад. Во всем большой порядок.

Следующим поселком по Ораниенбаумской линии и Петергофскому шоссе была Стрельна, большое, оживленное дачное место. Там красовались богатые дачи именитых людей, которые располагались по шоссе, и Константиновский дворец с парком, где находилась дача балерины Кшесинской 20. Там же была дача князя Львова, известного организатора добровольных пожарных обществ. В поселке Стрельна он построил пожарную часть с высокой каланчой, которая обслуживалась добровольцами. Главная масса дачников, равно как и местных жителей, обосновалась по другую сторону железной дороги, в направлении Ропши. Там были дешевые дачи, которые стояли вдоль речки Стрелки.

Это был веселый дачный поселок, и молодежь с удовольствием туда ездила. У них было много развлечений: катание на лодках по речушке, курзал, где проходили любительские спектакли и танцы, циклодром, по которому носились велосипедисты, катание на яхтах, благо яхт-клуб помещался в устье реки Стрелки, прогулки по Константиновскому и Михайловскому паркам и походы в Ропшу. Но главным развлечением было гулянье по платформе станции со стороны отбытия в Петербург. Здесь часами слонялась молодежь, знакомилась между собой; договаривались о прогулках, свиданиях. Там же завязывались романы, разыгрывались сцены ревности, если барышня пройдется с другим молодым человеком.

В направлении Нового Петергофа по шоссе еще было много хороших дач, а ближе к Петергофу – уютная деревенька с видом на море под названием Поэзия. Избушки этой деревеньки были среди дачников нарасхват. Внизу, под горой, тянулся большой Михайловский парк – от Стрельны до самой Александрии. Новый Петергоф дачной местностью назвать было нельзя. В этом русском «Версале» были собственные роскошные дачи, виллы великосветских людей, придворных. Наемных дач почти не было. Чувствовалось, что здесь – резиденция царя: везде охрана, конвой, который в кавказской форме беспрестанно гарцевал вдоль ограды, много полиции, три гвардейских кавалерийских полка, драгунский конно-гренадерский и уланский, а за железной дорогой квартировал пехотный армейский полк.

Летом в Нижнем саду ежедневно играла музыка. Около царской купальни была устроена раковина для оркестра, имелись места для публики. Вход в парк и к эстраде бесплатный. Ежедневно играли оркестры, придворный симфонический либо духовой, тоже придворный. У оркестрантов была придворная форма: барашковая круглая шапочка, поддевка алого сукна до колен, синего цвета шаровары и лакированные сапоги. В этой форме оркестранты походили на солдат или казаков. Форма эта еще как-то шла к духовому оркестру, глаз привык видеть солдат с медными трубами. Но оркестранты симфонического ансамбля выглядели несуразно: странно видеть человека в алой поддевке, играющего на виолончели. На музыку собиралось много народу, богатые приезжали в ландо, по главной аллее допускалась езда в экипажах.

Как и теперь, публика устремлялась к дворцам и фонтанам. Из Петербурга сюда можно было приехать только по железной дороге. Пароходного сообщения не было. Поезда ходили часто. Гавань в устье канала от главного каскада для публики была закрыта. Дворцы можно было осматривать бесплатно. Экскурсоводов не было. Показывал сторож, давал объяснения, кто хотел, давал ему на чай. Пускали даже осматривать Собственную дачу императорского величества, которая находилась в Старом Петергофе на границе с парком Лейхтенбергского, в тихом, малопосещаемом месте. Сторож, который водил нас по этой даче, объяснял, что Александр III провел в ней свой медовый месяц, с той поры в ней никто не жил.

Хороший парк находился по левую сторону железной дороги. Там были царская мельница, руины, розовый павильон, Никольский домик и Бабигонский дворец. Около дворца на склоне горы была масса сирени, на постаментах стояли два клодтовских коня, как на Аничковом мосту, две другие скульптуры этого автора стояли в Стрельне на даче князя Львова. За гривенник можно было получить от сторожа большой букет сирени, а дать двугривенный – и он проведет по дворцу и на верхнем этаже, где колоннада, даст полюбоваться в подзорную трубу на залив, Кронштадт и Петербург. Этот парк посещался очень мало.

На той же стороне от железной дороги находилось местечко «Заячий ремиз». Здесь были собственные шикарные дачи. В парках никаких развлечений, кроме музыки. Ни буфетов, ни ларьков, ни ресторанов. Состав гуляющей публики был самый разнообразный, приходили любоваться на фонтаны и дворцы самые скромные служащие, рабочие, крестьяне. Все вели себя очень чинно. Песен не пели, не кричали. За порядком следили сторожа в особой форме. В самом городке жило много военных с семьями, дворцовые служащие, торговцы, ремесленники. Промышленности не было, единственное производство – гранильная фабрика.

Старый Петергоф, по существу, был менее парадной частью Нового Петергофа. Английский дворец и Английский парк были очень скромные. В описываемое время летом во дворце помещалась певческая капелла. Мальчики и юноши в серых брюках и тужурках играли на площадках около дворца в рюхи, лапту. Во дворце часто звучало пение, разучивали новые вещи. Часто «капелланы» группами ходили гулять в парки.

Сам дворец был величествен, но простой архитектуры. Вокруг него не было цветников, статуй, ваз. Английский парк представлял собой лес с немногочисленными дорожками, только около пруда в сторону «Заячьего ремиза» парк был разделан: аккуратные дорожки и аллеи, мостики, несколько «шале» из неокоренной березы, могучие дубы, вокруг них скамейки. Публики в Английском парке гуляло мало.

На окраине Старого Петергофа был целый дачный поселок – Отрадное. Здесь жили скромные люди. В поселке был круг, где по вечерам молодежь танцевала под граммофон.

Главная же гуща дачников жила между Старым Петергофом и Ораниенбаумом, в поселках Лейхтенбергский, Мордвиново, Мартышкино и Ольгино. На коротком расстоянии от Старого Петергофа до Ораниенбаума – около 6 верст – было четыре платформы. Поезд с полным составом не мог останавливаться на каждой версте. Правление железной дороги нашло хороший выход. Публика, которой нужно было в эти поселки, высаживалась в Старом Петергофе, поезд уходил в Ораниенбаум, и сразу после его ухода подавалась «кукушка» – маленький паровозик с большим двухэтажным вагоном. Эта «кукушка» и развозила дачников, останавливаясь у каждой платформы. «Кукушка» была сезонным мероприятием, правление железной дороги считало ее нештатной единицей, билеты продавали студенты, которые желали летом подработать, живя на даче, они одновременно служили. На паровозике – машинист и кочегар, тоже нештатные. Допускались вольности: между полуостановками помашет кто-нибудь зонтиком или платочком, машинист остановит. Машинист забавлял публику тем, что сделал большой мочальный кнут. Получая отправление, он высовывался из будки, хлестал кнутом по котлу паровозика и кричал: «Но-о, поехали!» – и свистел «ку-ку!».

Не будем останавливаться на каждом поселке, а скажем о самом большом и оживленном – Мартышкине. Главная его часть располагалась от железной дороги к морю по улицам Лесной, Нагорной, Кривой. Дачные участки были невелики, дачи лепились друг к другу и были доступны небогатым людям. На самом берегу занимала большой участок дача царского повара Максимова. Она была каменная, трехэтажная, при ней фруктовый сад, небольшой сосновый парк. В море выступал железобетонный причал. Дача выделялась в скромном поселке. Незастроенный берег пляжем не служил, тогда не было принято валяться на песке в купальных костюмах. Берег был частично застроен хибарками рыбаков, завешан сетями, снастями. На пляже лежали вытащенные лодки.

Дачники пользовались морем так: в некоторых местах далеко от берега были вынесены большие купальни, к ним вели длинные мостики. Купальня представляла собою длинную платформу на сваях. С платформы шли лестницы в воду. Купальни были устроены на хорошем песчаном дне, глубина – по пояс. В купальне дежурил сам хозяин, или кто из семьи, или работник. Купальни были платные. Семья дачников покупала у владельца сезонный билет, рубля за три. Существовало расписание женских и мужских часов. Конечно же, вездесущие мальчишки купались когда угодно и где угодно.

Было много лодок и маленьких яхт. Большинство лодок и парусных яхт принадлежало дачникам, которые из года в год снимали дачи у крестьян или имели свои скромные домишки. Некоторые купались прямо с лодок. У кого лодок не было, можно было взять у рыбака. Часто искали компанию покататься вместе, ведь могла подняться волна, грести или управлять парусом трудно. Мальчишки без спроса отвяжут лодку, покатаются и поставят обратно. Никто не возражал. Любителей моря было много. Вечером или ночью берег с моря выглядел красиво, весь в огоньках, а на лодках звучат песни под гитару. Кроме катания многие занимались рыбной ловлей, уезжали на ночь, а утром привозили хороших лещей, окуней. Судак попадался реже. Рыбная ловля была к тому же прямым подспорьем для семьи.

В Мартышкине жило на дачах много немцев: ремесленников, служащих, очень организованных людей. Они арендовали у крестьян небольшой участок земли на задах Нагорной улицы, расчистили его, построили большой деревянный павильон и открыли в нем гимнастическое общество. Кроме немцев туда могли за невысокую плату ходить кто хочет из юношей и детей. Дачники с удовольствием записывали своих детей в это общество. Три раза в неделю там по два часа обучали вольным движениям, упражнениям на снарядах. Во главе общества стоял немец Мейер, помощником его был Ланге. Чтобы иметь средства, общество устраивало в этом помещении по субботам и воскресеньям платные танцы. Отчетные выступления детей перед родителями происходили два раза в лето. Устраивались прогулки с играми. На длительные прогулки собирали по 20 копеек, бутерброды несли в бельевых корзинах. Где-нибудь давали детям молоко. Шли под барабан, толстый немец колотит палками по небольшому барабану. За отличие в гимнастических упражнениях давали значки общества, на которых были начальные буквы фразы «В здоровом теле здоровый дух».

Местные крестьяне, кроме дохода от дач, зарабатывали на молоке, ягодах, грибах и даже воде. С водой в Мартышкине было плохо, колодцев при дачах мало, вот и развозили воду в бочках. Водовоз ежедневно привозил условленное количество ведер.

В двух верстах от Мартышкина в густом лесу был маленький монастырь святого Арефия. Монахи накупили самоваров и под большими елками поставили столы и лавки. Дачники приходили с бутербродами, заказывали самовар, за 10 копеек малый, за 20 – большой. Сидят, пьют чай, воображают, что они в обители. Маленькая церквушка тоже имела доход от посетителей. Каждый считал нужным поставить свечку святому Арефию, который якобы помогал от каких-то болезней.

Дачники в Мартышкине назывались «мартышками». Они весело проводили время: кругом были чудесные леса, парки – Лейхтенбергский и Ораниенбаумский. Много было ягод и грибов. Рядом – Петергоф с его фонтанами, можно было из Ораниенбаума проехать в Кронштадт и Лисий Нос. Собирались компании; студенты, девушки, гимназисты старших классов, брали с собой бутерброды, лимонад, предприимчивый лесник устроил под елками столики и скамейки, торговал молоком и варенцом в горшках. Брали гитары, спиртного не брали, пить было не принято, особенно в присутствии девушек. И без вина было очень весело: пели, играли в горелки. Дачники были народ скромный, и мораль у них была строгая.

В то время начал появляться футбол, была команда «мартышек», которая ездила играть в Стрельну, в Петергоф, приезжали и к «мартышкам». Но этот вид спорта прививался медленно. Играли в крокет, серсо, бильбоке, а в дождливую погоду – в домино, в «бой цветов», «игру камней». Отцы семейств приезжали на воскресенье усталые, загруженные покупками. Они отдыхали в гамаках, ходили купаться, осенью – по грибы. Гимназисты старших классов и студенты развешивали на столбах объявления, что готовят к переэкзаменовке по всем предметам. Приглашений было много, а оплата – 7-10 рублей в месяц. Но эти небольшие деньги устраивали молодых людей, они могли что-то купить, поднести девушке цветы, приобрести билет на танцы, съездить с «дамой сердца» в Ораниенбаумский курзал, где бывали спектакли.

За Мартышкином следовал Ораниенбаум. На окраине города были хорошие дачи с большими участками, много дороже, чем в Мартышкине. Малоимущая публика селилась в деревнях вокруг Ораниенбаума. Это были Вешки, Кронштадтская колония. Жизнь там была дешевая: и сами дачи, и молоко, и яйца. Манил к себе чудесный Ораниенбаумский парк, переходящий в большой лес. И сам парк был густой, с большими прудами. Только около дворцов Петра III, Меншикова, Китайского и павильона Катальная горка парк был разбит по правилам паркового искусства. Публика удивлялась рассказам сторожей, что канал к морю был вырыт по капризу Екатерины II за одну ночь.

Дети пугались и плакали, глядя на группу «Лаокоон», бабушки и няньки тоже побаивались смотреть на эту скульптуру. Во дворцы пускали. В Ораниенбауме железная дорога кончалась, непосредственно к станциям прилегал городок, который народ называл Рамбов. Это был пыльный, грязный городишко, на каждом шагу трактиры, винные лавки, пивные. Пьяных и в будни, и в праздничные дни было очень много. В Рамбов приезжало много крестьян из округи продать на рынке товары, купить необходимое, заявлялись погулять из Кронштадта рабочие мастерских и доков, матросы. Здесь же стоял пехотный армейский полк. В Ораниенбауме был хороший рынок, много дешевой свежей рыбы, ягод, грибов. За Ораниенбаумом тогда были непроходимые леса, а в Рамбове жили рыбаки. Дальше Ораниенбаума тоже были дачные места, но к ним трудно было добираться, а потому там жили единицы. От Рамбова туда шла крепостная железная дорога, которая обслуживала форты и батареи. Частные лица тоже могли ездить, разумеется, за плату. Колея была нормальная, но паровозик и вагончики маленькие.

Очень хорошее место – Лебяжье. На самом берегу залива, лес подходил к морю, чудный пляж. Местные крестьяне сдавали избы дачникам, строили и дачки, можно было устроиться в лоцманском селении. Житье было дешевое, но скучное. В своем клубе лоцманы устраивали вечера с танцами.

Черники, малины, брусники было сколько угодно, охота на боровую и водоплавающую дичь, на зайцев, лисиц и других зверей. Про рыбу и говорить не стоит, ее или сами ловили, или вам просто давали без денег.

Вот мы и описали коротко жизнь и быт пригородов и дачных мест по Ораниенбаумской ветке. От узловой Лиговской станции шла другая ветка той же Балтийской железной дороги. По ней тоже были пригороды и дачные места. Первая остановка после Лигова была Горелово. Бедные домики, куда летом приезжали малоимущие дачники. Хороший лес был далеко, речушка Лиговка делала зигзаги. По платформе ходили озабоченные люди.

Дальше шла платформа Скачки. Это было не дачное место – лагерь гвардейской кавалерии. Коновязи, ржание лошадей, палатки, кавалерийские сигналы, звон шпор. По глинистым берегам Лиговки – водопои коней. Всевозможные кавалерийские учения солдат, «фасон» кавалерийских офицеров, которые могли забыть надеть фуражку, но стек всегда был с ними.

За Скачками – Красное Село, расположенное на живописной горе. Дачников мало, военные и их семьи, которые снимали или имели свои дачи. Вокзал с хорошим буфетом. В полуверсте от станции, по другую сторону железной дороги, расположены лагеря пехотных гвардейских полков. Солдаты, как полагается, жили в палатках, а офицеры – в хороших деревянных благоустроенных домах, выкрашенных в цвет, присвоенный полку. Дачи Егерского и Финляндского полков первой и второй гвардейских дивизий выкрашены в зеленый цвет, а Преображенского и Московского – в красный, Измайловского и Гренадерского – в белый, Семеновского и Павловского – в синий цвет.

В самом Красном Селе жили семьи офицеров, был хороший театр, летом очень людно, гуляла нарядная публика, щеголяли офицеры, был прекрасный ресторан. Солдаты появлялись в Красном Селе редко, занятий в лагерное время у них было много. Местность вокруг лагерей вытоптана, с раннего утра слышались команды строевых учений, выкрики унтер-офицеров: «Вперед коли, назад прикладом бей!», «От кавалерии накройсь!» Вообще тяжелая солдатчина, а рядом каждодневный праздник офицеров, разодетые компании в ландо, отправляющиеся в Петергоф на музыку.

За Красным Селом, не доезжая Дудергофа, была военная платформа, всегда забитая юнкерами. Недалеко, за озером, стояли лагерями все военные училища. А следующая остановка – Дудергоф – настоящая дачная местность. Там царство дачников. Их привлекала сюда близость Петербурга, дешевизна дач, хорошее озеро, живописный лес с Вороньей горой, покрытой вековыми соснами. Станция была веселенькая, дачная, деревянная с резьбой, выкрашенная желтой краской. Вокруг станции вращалась вся дачная жизнь. К вечеру здесь собиралась молодежь: барышни с кружевными зонтиками, кавалеры. Вечером, после занятий, с этого берега озера приезжали, приходили, прибегали юнкера во всем своем военном блеске. Стучали каблучки, звякали шпоры. Мамаши высматривали дочкам женихов, достойных приглашали в дом пить чай, угощая ватрушками и вареньем. В день именин дочек запускали фейерверк, в саду развешивали разноцветные бумажные фонарики, жгли бенгальские огни. Ходили на танцы в курзал, катались на лодках, сидели на Вороньей горе, играли на гитаре, пели романсы, считали падающие звезды.

За Дудергофом следуют Тайцы, Пудость, Мариенбург. Летом они тоже заселялись дачниками. В Тайцах, где были знаменитые ключи, была туберкулезная лечебница.

Пудость отличалась тем, что там в речке Ижоре водилась форель. Вокруг были леса, было очень много грибов. Мариенбург, под самой Гатчиной, – уютное местечко, весь поселок утопал в лесу, напротив был знаменитый Зверинец для царской охоты, он тянулся от Пудости до Гатчинского парка. Зверинец был окружен деревянной изгородью из трехсаженных шестов, поставленных в два ряда, с небольшим наклоном одного ряда навстречу другому. Шесты были вбиты так часто, чтобы не проскочила ни одна зверушка. Нередко можно было видеть, как к ограде подходили лоси, косули. Детишки просовывали им кусочки хлеба.

А дальше – Гатчина, чистенький городок с двумя парками. Летом он утопал в сирени. Этот городок избрали для проживания отставные военные. Это придавало известный характер быту города. Кроме того, там стояли гвардейский Кирасирский полк (синие кирасиры) и артиллерийская бригада. Летом приезжали дачники, это оживляло тихий городок. Дачники гуляли по паркам, окружающим лесам, катались на лодках по прудам. Когда там открылась первая в России военная авиационная школа, Гатчина оживилась, кирасиры отошли на задний план, первыми сделались авиаторы. Целый день ревели авиационные моторы, русские люди завоевывали воздух, но это давалось не даром, и на местном кладбище появлялись кресты из деревянных пропеллеров. По другую сторону железной дороги вырос поселок, где ютились мелкие служащие и рабочие. Они ежедневно ездили на работу в Петербург, так как в Гатчине предприятий не было.

Далее за Гатчиной по Балтийской линии было Елизаветино. Не считая окружающих деревень – Дылицы, Вероланцы, – к станции прилегали два дачных поселка: Николаевка и Алексеевка. При нас они только застраивались. Дачки там возводили из-за дешевизны земли люди небогатые, сдавались дачки тоже не по дорогой цене. Места лесистые, но скучные – ни озера, ни речки. Матери, выезжавшие с малолетними детьми, могли быть спокойны: утонуть ребенку негде. В лесах масса ягод и грибов, на припеках много лесной земляники.