Текст книги "Дурная кровь"

– Ну, что там?! – Колдунья проскочила под локтем напряжённого наёмника и первой вломилась в алтарь. – О-ой…

Верд бы прокомментировал увиденное иначе, но решил, что девка таких слов может не знать, и если уж ей доведётся их услышать, то пусть лучше не от него. Поэтому, по обыкновению, промолчал.

Пробившийся, как подснежник на первой проталине, родничок терпеливо подтачивал стену. Он жизнерадостно журчал, наполняя этим звуком всё пространство вокруг, как чашу водой. Чашу… Нет, не чашу. Маленький котёл. Он стоял на земле, рядом с источником, а чуть поодаль лежал заржавевший ключ, наверняка прихваченный из ближайшего амбара, и подёрнутый рыжиной нож. Три символа, принесённых сюда неведомым просителем, чтобы боги скорее услышали его слова.

И боги услышали. Потому что чуть выше, в углублении в стене, переливался, искрился и шевелился, как живой, клубок серебристых нитей. Десятки торчащих из него паутинок ныряли в воду. Они светились, как только что светилась оплетённая дурной магией рука охотника, и по ним то и дело снизу вверх пробегали маленькие волны. Будто зверь снова и снова глотает воду из родника, пытаясь, но не умея насытиться.

– Откуда здесь взялся родник? – бесцветным голосом проговорила Талла.

– Нашла чему удивляться! Храм на берегу озера, тут небось на каждом шагу… – Верд запнулся и повторил: – Озеро.

– Озеро, – кивнула колдунья.

Чья-то неведомая воля перелила всю жизнь из деревни в храм. Перелила… как воду из одного сосуда в другой.

Озеро воняло гнилью сильнее всего.

Из озера поднимался ядовитый плесневелый туман.

Озеро начало умирать первым.

Потому что чья-то магия выкачивала из него жизнь через родник, что рождался в водоёме и приближался к поверхности здесь, в алтаре. А озеро, вынужденное отныне нести смерть вместо жизни, отпугивало, гнало от себя людей, насекомых, шваргов…

Птицы, звери, мухи… Кто-то успел скрыться здесь, в храме. Замуровать себя в идеальном доме, из которого теперь не выбраться, как ни надейся. Сколько же силы, сколько жизни вытянула таинственная магичка из деревни, коли её хватило, чтобы над храмом вечно сияло солнце? Знала ли дурная, что творит? Зачем?

Охотник искоса смотрел на свою колдунью. На её растерянно приоткрытый рот, на часто-часто порхающие ресницы… Что сделает? Зарыдает от бессилия? Упадёт в обморок, впервые столкнувшись с тем, что волшебство может не только добро творить? Или… бросится на шею к наёмнику в поисках утешения?

– Ты это… – неловко начал он. – Как там?

Но она не дослушала. Упрямо сжатые кулачки, маленькие, слабые, взметнулись вверх, синие глаза-озёра нехорошо сверкнули серебром… И магия, рождённая где-то в глубине этого тонкого лёгкого тела, искрами скользнула по жилам, чтобы вырваться на свободу и плетью хлестнуть по сыто чавкающему серебрящемуся клубку.

Шарахнуло так, как не шарахала дверь дружинного дома наутро после первой в жизни пьянки Верда с побратимами. Охотник подмял под себя колдунью и кувыркнулся в сторону, одновременно выставляя меч супротив невидимого неприятеля.

– Пусти! – Она вскочила быстрее, чем наёмник сообразил, что храм всё-таки устоял, хоть и грохотал так, словно подпрыгнул на сажень. – Это же колдунья сделала! Колдунья, понимаешь?!

Невесомые нити, рвущиеся из её жил, окрепли, сливаясь в ленты звёздного света. Они хлестнули снова, заставив комок магии зашипеть, как костёр, в который кто-то сдуру плюнул.

Снова бухнуло. С потолка посыпалась каменная крошка, от стены отвалился аккуратный кусок штукатурки в полпяди толщиной.

– Мы же помогать должны! Это правильно, понимаешь? Нельзя, недо́лжно творить зло нашим даром! Я знаю, Верд! Он хороший, честное слово! – чуть не плакала она. – Честное слово, наш дар не дурной!

Она плакала, утиралась рукавом. Рубаха перекосилась, обнажив угловатое бледное плечо. Охотнику очень не хотелось становиться тем, кто откроет колдунье суровую истину. Но девчонке пора бы уже вынырнуть из наивного детства, коль скоро рядом нет того, у кого хватило бы духу уберечь от правды её хрупкую, как ледяная корочка, веру.

Он с содроганием положил ладонь на её плечо. Опасаясь, что оцарапает до крови обкусанным ногтем или прорвавшейся засохшей мозолью, подтянул сползший рукав, закрыл нежную кожу.

– Я знавал много колдуний, – твёрдо сказал он, легонько похлопывая её по спине в знак поддержки. – Таких, как ты, среди них нет. Люди злы и жестоки, дурная. Пора бы тебе это признать, жить легче станет.

Серебряные ленты недвижимыми кольцами упали к её ногам, посветлели, почти исчезли. Но потом Талла подняла голову и… улыбнулась. До чего же дурная эта её улыбка! Так и тянет улыбнуться в ответ…

– Легче? А я не хочу легче, Верд. Я хочу сложно, тяжело, больно. Хочу, понимаешь? Если взамен буду верить, что люди не так плохи, как думаешь ты. Я не дура, охотник. Но я сделала свой выбор. И я не позволю этой деревне сгнить из-за того, что одна-единственная колдунья совершила ошибку.

Она развела руки в стороны и прикрыла глаза, прислушиваясь к чему-то, что пряталось глубоко внутри. От самых кончиков пальцев по венам, ныряющим в рукава, под тонкой кожей шеи, под веками побежали, сливаясь в сияющий поток, серебряные звёзды.

Сверкающие нити магии окрепли, превращаясь в бестелесную метель. Они рвались на свободу, но не решались ослушаться воли колдуньи, подрагивали, как верные псы, что изголодались по бегу, но не двинутся с места без команды. Поводки их срастались в единое целое с жилами.

Кивнув сама себе, Талла распахнула глаза.

– Я всё исправлю, – пообещала она и отпустила верных псов.

Нет, прежде не шарахало. А вот теперь – да. Верд закрыл уши, позорно бросив меч, раскрыл рот в беззвучном крике. Всё вокруг заполнили клубы пыли, не давая разглядеть ни на локоть вперёд.

Когда пелена улеглась, в храм ворвался ледяной воздух. Свежий, морозный, закручивающийся вихрями и приносящий за собой сияющие искры. Снежинки? Магия? Не разобрать.

Стены в алтаре не стало. Оскалившиеся камни сиротливо тянулись друг к другу, но теперь уже, видно, им не суждено встретиться. Нити, оставшиеся от магического клубка, дохлыми змеями оседали на землю, втягивались в захлёбывающийся родник, улетали в сторону леса.

Едва придя в себя, охотник подхватил меч и поймал запястье Таллы. Колдунья сильна и упряма. Ей хватило духу вдребезги разбить оставленный кем-то сгусток магии. Храм больше не сдерживал в ловушке птиц и зверей, туман торопливо и недовольно оседал, уступая власть тут же наметённому снегу. И это могло значить лишь одно…

– Я смогла! – Колдунья и сама не верила в случившееся. – Я по нему ка-а-а-ак дала! А он и бдыщ! Ты видел? Нет, ты видел? Я по нему – на! А он такой – та-дам-с!

Верд видел. И восхищался, конечно, но делал это всё с тем же суровым непроницаемым лицом, с каким, как говаривал Санторий, и родился. Но он видел и кое-что ещё.

Тающие волшебные звёздочки по зову ветра разлетались в стороны. К озёрной глади, к пустующим домам, к ощерившимся ёлкам, к пока ещё недоверчиво принюхивающимся шваргам…

Санни, чтоб его шварги… Гм… Ну ладно. Санни, ясно, явился на грохот. Не просто явился, а прибежал, запыхавшийся, перепуганный.

– Я, конечно, подозревал, что вы, когда час придёт, ещё нашумите, но чтобы вот так сразу… – Он уставился на обрушенную стену и недоверчиво уточнил: – Вы что, ещё и стену… того?

– Сам ты того! – шикнул на него Верд. – Назад, оба. Живо!

– А что слу… Бог с Ножом, огороди…

Верд хмуро стиснул клинок. Бог с Ножом молитву проигнорировал, так что отдуваться опять придётся ему.

– Я шваргов отвлеку, а вы по коням и дёру, – скомандовал он.

– Вот ещё! – фыркнула Талла.

– Тем более они всё равно сбежали, – добавил Санторий, шаркнув ножкой. – Я пытался удержать, но…

– Тогда мои поздравления, – открыл в себе талант пророка Верд, – мы ща все сдохнем.

– Вообще все? – уточнила Талла.

– Да, милая. – Санни утешающе погладил болезную по голове. – И ты, и я, и Каурка…

– И Хромоножка?

– Хромоножку я сам убью, если она спасётся, – пообещал слуга богов, смиренно поглаживая наливающийся синяк в форме копыта на груди.

Вообще-то, с точки зрения Верда, эта смерть – лучшая из всех, что могли бы его ждать. Он подозревал, что вполне мог бы захлебнуться в луже после обмывания очередного заказа или схлопотать чем-нибудь тяжёлым по темечку, неосторожно похваставшись отяжелевшим кошелём. Мог насмерть замёрзнуть в сугробе, если бы Талла не спрятала его от лютой метели. А так… со старым недругом, которого уже и не чаял увидеть, с мечом, уже не раз и не два выручавшим наёмника, с девушкой, ради которой, пожалуй, не так уж и страшно лечь костьми. Почему бы и нет?

Шварги между тем наступали. Припав на передние лапы, сильно втягивая воздух ноздрями, утробно, голодно рыча. Они не пытались взять храм в кольцо. Не то были слишком глупы для этого, не то, напротив, понимали, что без лошадей людям всё равно не сбежать. Лёгкий снежок кружился над их тощими спинами, оседал на выпирающие хребты, на морды.

Ведомая ветром шаловливая, серебристая искра в последний момент изменила направление и влетела в глаз хищнику с разодранным ухом. И он вдруг подскочил как ужаленный, закружился на месте, взвыл глуше и страшнее волка, заскрёб глазницы чёрными когтями, пытаясь выдрать случайную крупинку волшебства. Крадущийся рядом шварг рыкнул на него, но подранок в бешенстве бросился на собрата, вцепился в загривок. Так бы и покатились по едва успевшему нападать снегу, если бы собратья не поставили на место, не рванули за шкуру поскуливающего одноуха.

– Кажется, я знаю, что делать.

Санторий понимающе переглянулся с колдуньей, а Верд тяжело вздохнул: героическая смерть снова откладывалась.

– Я всех спасу! – объявила Талла с таким видом, словно репетировала по меньшей мере час ежедневно.

– Куда? – Охотник поймал её за шкирку и притянул обратно. – Отсюда колдуй. Может, и не поможет ещё.

– А, нас же тогда всё равно всех скушают, – легкомысленно отмахнулась дурная.

Она улыбнулась: играть собралась, не иначе. Жизнью так не рискуют. Ни капли страха в девчонке, ни толики сомнения. Только любопытство. Она перенесла одну ногу через остов разрушенного храма, вторую…

– Да чтоб тебя! – выругался охотник, не в силах больше стоять на месте. Да, проку от него немного. Что меч, что кулак не нанесут вреда неубиваемым тварям, лишь их собственные клыки. Но пустить ненормальную туда одну… Фигушки! Не тому учили воина, которым он был когда-то!

– Верд! – предостерегающе прошипел Санни. Он бы сбежал. Он всегда бежит. А вот Верд не станет.

– Ты со мной пойдёшь? – сверкнули синие глаза.

– Убьёшься же иначе, – буркнул охотник, щурясь на прижавших уши хищников.

– Это я могу, – подтвердила колдунья, ощупью находя его ладонь.

Наёмник сжал маленькую хрупкую ладошку и почему-то вдруг сам поверил, что из этой сумасшедшей затеи может что-то получиться.

Позади зашуршали, разъезжаясь под ногами, обломки камней. Озираясь и стуча зубами, Санни догнал их и проворчал:

– Убьюсь – обернусь бестелесным духом и буду вам ночами являться!

– Тебя утешит, если я скажу, что мы все тут подохнем? – покосился на него Верд.

– Да, вполне, – согласился Санторий и встал рядом, не решаясь, но тоже желая в кого-нибудь вцепиться.

Голодные, выпускающие сквозь сжатые зубы бурлящую внутри ненависть, не имеющие ничего общего с живыми существами, шварги стояли перед ними. Как войско раскопавшихся мертвецов, полуразложившихся, всклокоченных. Клыки их скрежетали, точно уже сейчас рвали на части свежую мягкую плоть.

На несколько секунд они замерли: шутка ли, люди, которым полагалось бы сверкать пятками, не убегали, а шли навстречу.

Затишье перед бурей, миг спокойствия перед ураганом. И он закончился.

Шварги бросились вперёд, в мгновение ока преодолевая то небольшое расстояние, что разделяло их с жертвами.

Талла отпустила Верда и сложила ладони лодочкой, зажмурившись так сильно, словно надеялась, что хищники исчезнут, как только она перестанет их видеть. Мужчины обнажили оружие, Санни завистливо покосился на меч приятеля, сравнив его размеры с собственным ножичком. Секунды растягивались как струны и точно так же дрожали, гудели, грозя лопнуть.

Вожак закончил бег размашистым прыжком, вытянув лапы и направив их в грудь самому большому и опасному из людей. Верд взмахнул клинком, прорезая рыжую шкуру, и одновременно с брызгами красного полетело серебро.

Искры, всполохи, светлячки… Они фонтаном, чистой родниковой водой вспархивали с ладоней Таллы и вплетались в хоровод снежинок.

Дурная.

Красивая.

Нежная.

Невероятная.

Её движения завораживали и затягивали сумасшедшим танцем метели. Верд не отрывал взгляда от несущихся к ним шваргов, чувствовал сопротивление клинка, проходящего сквозь туши, но лишь ненадолго замедлявшего нежить, краем глаза отмечал, что и Санни, оберегающий второй бок колдуньи, пока тоже держался. Охотник сражался, как не сражался никогда. Потому что мог. Потому что было за кого. Потому что рядом стояла, разбрасывая искры магии, Она.

Ветер подхватил снег, закружил вихрем, смешивая с обрывками серебристых нитей, и стих. Медленно, опасливо россыпь серебра опустилась на почву.

Шварги поджали хвосты и глухо взвыли, зарычали, закашлялись, пытаясь отрыгнуть, выплюнуть волшебные снежинки. А те, легче пера, быстрее вьюги, ныряли к ним в ноздри, падали на глаза, жгли языки… Забыв про добычу, твари принялись кататься по земле, разрывая чёрными когтями рыжие шкуры. Свои, чужие… Кто там попадётся?

Взмах меча, ещё взмах, росчерк ножа Сантория: мужчины зорко следили, чтобы ни один из монстров в исступлении не поранил колдунью. А тем уже и дела нет до троицы. Обезумевшие, мечущиеся, рычащие и готовые вывернуться наизнанку, они рыли твердь и бросались друг на друга.

Клинок или кулак не нанесёт вреда шваргу. Полумёртвый, он всё равно встанет и продолжит преследовать жертву. Только если не ранен одним из собратьев.

Они больше не пытались разорвать людей. Они убивали друг друга, растекаясь багровыми вонючими лужами с кусками рыжей шерсти.

– Получилось? – Талла приоткрыла один глаз, но охотник торопливо развернул её лицом к себе. – Ты чего?

– Нашла чем любоваться, – буркнул Верд, прижимая девчонку.

– Ну получилось хоть? Получилось? – Она изо всех сил упёрлась ему в грудь, но так и не сумела освободиться.

Верд пожал плечами:

– Выходит, что получилось.

В народе считают, что дурные приносят несчастья. Что от них все беды, что никакая нечисть не пройдёт мимо, если почует их. Оттого колдуний всегда селили отдельно. Гнали в дома на краю деревни, как Таллу, или хотя бы ставили маленькую пристройку в дальнем углу двора. С ними не ели за одним столом, да и говорить лишний раз не рисковали.

Дурные неспроста зовутся дурными. Неспроста король поставил их вне закона и приказал истребить.

И сейчас, на щедро политой кровью поляне, среди ещё горячих внутренностей, заглатывающих тающие снежинки, Верд впервые понял почему.

Вихрь принёс горсть снега, бросил его на алые груды, заставил колдунью в объятиях наёмника вздрогнуть от холода.

– Мы победили, – неуверенно, едва слышно прошептал Санни. – Победили! – повторил он громче. А потом его голос разнёсся над лесом, сообщая весть каждой ёлке: – Победили!!!

– Да уж, хорошо, что ты был с нами, – съехидничал охотник.

– Да! Точно! Я был с вами! – сообразил служитель богов и, осознав всю значимость происходящего, завопил: – Понимаешь, что это значит, Верд? Понимаешь?!

– Ну?

– Я спас нас милостью богов!

Глава 8
Старый друг

Заезжать в этот забытый богами городишко Верду хотелось меньше всего на свете, но проклятая скотина измудрилась порвать подпругу. Да и лошадям не мешало бы дать отдых после нескольких дневных переходов. Хотя лучше бы он дальше пошёл пешком, перекинув Таллу через плечо, чем стоял перед дородной бабой и выслушивал сальные намёки.

– Где эта проклятая скотина? – повторил охотник ещё раз, проигнорировав призывно колыхающийся бюст молодящейся и слишком ярко накрашенной тётки.

– Дорогуша, мы наших гостей никому не выдаём. Ни жёнам, ни любовницам, ни начальникам, если, конечно, последние не желают присоединиться за соответствующую плату.

Тётка качнула телесами, одновременно демонстрируя всю себя и закупоривая проход так, чтобы Верд не мог заглянуть ей за спину. А и если бы мог, всё одно рассмотрел бы только полуголых девиц, восседающих в мягких креслах, как вырезки на витрине в лавке мясника.

– Просто скажи ему, что я здесь, – как можно более сдержанно рыкнул Верд.

Он, конечно, без труда справился бы с мордоворотом, что скучал в дверях с видом случайного прохожего. Этот здесь лишь для виду, от охранника всё одно никакого толку, случись настоящая драка. Но всем известно, что любая потасовка в доме госпожи Ласки мгновенно достигает ушей градоправителя, а подобная шумиха охотнику ни к чему. Потому что ему очень, ну очень не хотелось, чтобы кто-то узнал его или тем более Санни.

– Дорогуша, если бы мне платили за почту, – во все двадцать золотых зубов улыбнулась госпожа Ласка, – я бы до сих пор не накопила и на прихожую этого дома. Так что либо проваливай, либо заходи внутрь и становись желанным гостем. Мои девочки любят военных, а по твоей осанке сразу видно, что ты из них.

Верд неосознанно закрыл Таллу от взгляда опытной жрицы любви. Велел же не снимать капюшона и не глазеть по сторонам, а она опять пялится на что-то с открытым ртом, так что невесомые белоснежные локоны, каких не встречается у простых людей, играют на ветру.

– Смотри, Верд! – Дурная ткнула в окно второго этажа. – Там женщина голая. Совсем-совсем голая. На подоконнике стоит, подбоченилась. Это что же…

Охотник мысленно застонал. Ну не объяснять же наивной девчонке, что за странное место они вынуждены посетить! Нет, зря он боялся оставить её одну. Пусть бы в заезжем дворе сидела, никуда бы не делась. Но Талла снова умудрилась ошарашить мужчину вопросом:

– Это что же, она так весь день и мёрзнет?

– Что ты, красоточка, она не весь день так мёрзнет, – поспешила заверить её разукрашенная тётка. – Только пока не истечёт тот час, за который ей заплатили. Кстати, пора бы их поторопить, уже две минуты как задерживают, – озабоченно пробурчала она под нос.

– И что, много платят? – деловито уточнила колдунья.

– Смотря насколько девочка хороша. Тебе бы, например, я три золотых в день отсчитывала. Ну четыре, если бы спрос был. А спрос бы был, это я точно скажу. Хочешь попробовать?

Ласка приглашающе посторонилась.

– А если мне не понравится? Я, знаете ли, очень требовательна к условиям труда. – Талла коснулась тонким пальчиком губ, задумавшись.

– Ну так за посмотр денег не берут! – Тётка расхохоталась, словно в бочку, и добавила: – Если ты, конечно, не мужчина в нашем чудесном заведении.

– А что, я бы глянула.

Девушка уверенно шагнула к порогу, но наткнулась на выставленную руку наёмника.

– Совсем сдурела? – поинтересовался Верд, не надеясь на ответ. И без того знал, что совсем, давно и бесповоротно.

– А что?

– Да, а что? – с вызовом повторила Ласка. Она-то, знамо, уже просчитывала доход и славу, которые можно получить, если одной из её девочек станет дурная колдунья. И заработок явно компенсировал народную нелюбовь к обладательницам дара.

– Ты хоть понимаешь, что это за место?

Талла помолчала немного, взвешивая ответ.

– Ну, вон там, за правым плечом у госпожи, мужичок в одних кальсонах рассматривает выстроившихся перед ним девок. В окне на втором этаже голая женщина стоит. А ещё вот тут, – девчонка, не глядя, махнула на вывеску над дверью, – висят ценники на час и на ночь. Думаю, – она ехидно улыбнулась, – это гончарная мастерская.

Ласка снова расхохоталась, ударяя себя по колену и ничуть не заботясь о том, что необъятная грудь почти полностью выскочила из выреза лёгкого платья из заграничной блестящей ткани.

– А ты ещё и шутить умеешь, красоточка? Ну ты смотри, я своим девочкам шутить не разрешаю. В нашем деле надо быть серьёзной, даже когда тебя просят покричать ослицей, иначе всё пропало.

– Иа-иа! – с готовностью завопила Талла.

– Умная красоточка, – умилилась тётка. – Ну что, заходишь?

– Захожу!

– И не думай! – поймал её за шкирку Верд.

– Ну я же только посмотреть! Заодно проверю, как там Санни…

Госпожа Ласка вдруг посерьёзнела:

– Вы что же это, уважаемый, думаете, я впущу девочку, а потом запру под замком? Да будет вам известно, что ни одна из работниц дома госпожи Ласки не находится в нём против воли! Достойная оплата, полный снедь-пакет и договорённость на постановку золотых зубов в случае непредвиденных обстоятельств! Я дорожу своим именем, а трудиться здесь – честь!

Справа налево через весь зал первого этажа проскакала раскрасневшаяся девица, запряжённая подобно лошади. За уздечку её придерживал крайне довольный господин, немолодой, но презентабельной наружности.

– Вперёд, моя бравая кобылка, вперёд!

– Я скачу, милый, скачу!

– Честь. Так и вижу, – кратко уронил Верд.

Игриво подмигнув напоследок, Талла скользнула вперёд и оказалась внутри здания. Охотник, как умел, строго округлил глаза: ясно, что колдунья решила схитрить и выпинать Сантория изнутри, коль скоро не удаётся дозваться снаружи, но ему совершенно, вот ни чуточки не нравилась мысль, что дурная окажется в подобном месте без присмотра. Отшлёпать бы своевольную нахалку! Ещё раз…

И именно так Верд бы и поступил, без зазрения совести бросив приятеля упиваться грехопадением, если бы эта скотина не упёрла все оставшиеся у них деньги! Хотя «у них» сказано довольно сильно. Кошелёк Верда начал сиротливо позвякивать ещё на выезде из Больших Храмовников, зато служитель не постеснялся прихватить из обители богов не только весь причитающийся ему заработок, но и, как он выразился, моральный ущерб за лютозверя. И Верд считал себя в полном праве этими деньгами оплатить постоялый двор и ремонт седла Санториевой, между прочим, клячи!

Как выяснилось через несколько часов поисков, шварги перепугали лошадей так, что те едва ли не начали заикаться. Хотя наёмник и подозревал, что Кляча шарахается от наездника не столько из-за нежити, сколько из-за дури Санни. По крайней мере она то и дело норовила дополнить рисунок из одного копытообразного синяка у него на груди вторым.

Бросить! Давно пора его бросить! И уж точно не следовало пускать в город, где служителя вздёрнут на виселице, если вдруг узнают…

Верд мерил шагами утоптанный пятачок перед входом, распугивая виновато вздрагивающих клиентов госпожи Ласки. Он чутко прислушивался к звукам, большинство из которых ожидаемо не отличались приличием, и очень надеялся, что происходящее в помещении не нанесёт непоправимый вред хрупкому девичьему мировосприятию.

Годы назад он слыл тут завсегдатаем. Тогда Ласка была моложе, добрее, приветливее и меньше на пару пудов. Сегодня она его не вспомнила. Да и как? Хмурый мужик, разукрашенный шрамами похлеще, чем иная шлюха румянами, сильно отличался от подтянутого жилистого парня, которым он приходил сюда в последний раз. А опустевший кошелёк с ходу закрыл ему путь в Дом Желаний.

– Я вам дверь выломаю! – бессильно пригрозил охотник расписанной деревяшке, но вместо ответного испуга получил лишь визгливый женский хохот.

Нет, конечно, Таллу никто не обидит и не принудит к непотребствам. Кто бы что ни говорил, а девочки госпожи Ласки и правда всегда отзывались о ней с теплом. Ни одной не приходилось замазывать синяки, более того, случись буйный клиент, его не только влёт выкидывали на улицу, но и закрывали дорогу в любое подобное заведение на десяток городов окрест. Как и в любое питейное, и швейное… У Ласки много друзей.

Вот только кулак сам собой зло сшиб аккуратный колокольчик на верёвочке, да так сильно, что тот, звеня и переливаясь, улетел в темноту подворотни.

Паршивый служка! Пустить невинную девочку в обитель разврата из-за его глупости!.. Хотя с чего бы Верду так волноваться за колдунью? Она ему не жена, не сестра.

Охотник попытался глубоко вдохнуть, чтобы успокоиться, но получилось лишь раздражённо засопеть. Тогда он занялся куда более подобающим воину делом: выцарапал на резном столбике с вывеской несколько неприличных слов. Хотя, учитывая специфику заведения, они, скорее, станут рекламой.

Наконец пытка кончилась. Звонкий голос прорезал жужжание местных работниц:

– А-а-а! А я думала, пироги печь… Нет, извините, я такое не умею. Но спасибо, что показали тут всё. У вас замечательно! Пошли, Санни!

Распахнуть дверь Ласка смогла с трудом, потому что сгибалась пополам от смеха.

– Дорогуша, – обратилась она к Верду, икая, – эта красоточка – сокровище! Если она не сведёт тебя в могилу, то сделает самым счастливым человеком на свете!

Верд многозначительно хмыкнул: он подозревал, что первое намного более вероятно.

Показался Санторий. Почему-то одетый в рясу служителя, а не по-дорожному, и крайне собой довольный.

– Да благословит Богиня с Котлом, – елейным голоском начал он, осеняя бюст Ласки соответствующим знаком, но Верд твёрдой рукой ухватил его за загривок и заставил низко поклониться жрице любви, захлопнувшейся двери и подозрительно пожелтевшему с одной стороны сугробу.

– Друг мой, повремени с расправой! – взмолился грехопаденец. – Дай объясниться!

– Я тебе дам! – пообещал Верд. – Я тебе щас так дам, мало не покажется!

Смачный пинок уверил Санни, что сугроб – местечко вполне уютное.

Талла возмущённо взвизгнула и бросилась наперерез, но Верд упёрся раскрытой ладонью ей в лоб, заставляя вхолостую скользить по снегу.

– Я глас богов! Я не заслужил такого отношения!

Санни выкарабкался из сугроба, но поскользнулся и тут же плюхнулся обратно, восседая на нём, как на троне.

– Сказал бы я, что ты заслужил, да при девке не хочу выражаться!

– А то я этих слов не слышала, – фыркнула Талла, подгибая ноги и повисая на руке охотника.

– Цыц! – щёлкнул он по носу колдунью и снова повернулся к приятелю, начавшему потихоньку отползать в сторону переулка: – Ты мне в попутчиках не нужнее лошадиного помёта! Хотел добраться под моей охраной до ближайшего города? Пожалуйста, на все четыре стороны можешь проваливать! Я ещё и ускорения придам!

Санторий увернулся от демонстрации, но тут же позорно кувыркнулся на тропинку.

– Ну так и шёл бы себе! – Он попытался гордо выпрямиться. – Шёл бы сам… Шёл бы, куда меня послал!

– Да? И куда бы я дел твою клячу? Тем более без седла! На закорки бы взвалил?

Талла вскинула руку:

– О, я! Я! Я! Я могла бы её повести!

– Не лезь, дурная! А ты, – Верд пихнул Санни в грудь, отчего служитель снова вынужденно уселся на холодное, – додумался манатки свои бросить вместе с кобылой, схватить все оставшиеся деньги и пойти тра… развлекаться!

Санторий вспылил. Он выхватил из кошеля горсть монет и бросил в лицо охотнику:

– Деньги?! Так вот в чём дело? На, забирай! Только за ними и пришёл, а не за мной, верно? Да работающие здесь женщины честнее тебя! А ты… ты… Да лучше бы ты их у меня отобрал!

– Я?! Да ты сам упёр их из храма!

– Прихожане жертвовали на то, чтобы Слово Троих звучало громче! И я, да будет тебе известно, потратил их на благое дело!

– Если баба поминает богов, это не значит, что она ударилась в религию, придурок!

– Вообще, эта, по-моему, была в шаге от того, чтобы уйти в служки, – вставила Талла.

– А то я не знаю! По-твоему, я тупой?! – негодовал Санторий.

– По-моему – да! – лаконично подтвердил Верд.

– Ну так и оставил бы меня здесь, где царит любовь! – патетично потребовал Санни.

Дурная задумчиво пнула ледышку:

– Она же царит, только пока кошелёк полный…

– Вот-вот, – поддержал её охотник. – А потом ты без денег и штанов по городу бегал бы в поисках своих пожитков!

Санторий просветлел:

– Верд…

– Идиот!

– Верд…

– Ты что, не узнаёшь этот город? Не понимаешь, что с тобой могут сделать, если поймают?

– Верд…

– Или совсем память отшибло после стольких лет чтения молитв?

– Верд, так ты обо мне… заботился?!

– Нет! – гаркнул охотник.

– Да, – деловито перевела Талла.

Промокнув выступившие слёзы, толстячок смущённо поправил рясу и раскрыл объятия:

– Друг мой…

Верд попятился:

– Отвали.

– Дорогой мой сердечный друг…

– Отстань!

Охотник никогда не трусил перед лицом опасности. Оглоеды, шварги или разбойники не заставляли его так затравленно озираться.

– Дру-у-у-уг!

– Отстань, сказал!

Точку в ссоре поставила Талла. С восторженным писком она бросилась на шею наёмника:

– Обнимашки!

А там уже и Санторий подоспел:

– Я знал, я чувствовал, что между нами ещё не всё кончено! Друг! Побратим! Брат! Я верил, я чувствовал!..

– Да отпустите меня! Ненормальные!

Охотник вертелся на месте в попытке сбросить с себя воспылавших любовью попутчиков, но те вцепились как клещи и только дрыгали ножками, когда Верд в бешенстве приподнимал их над землёй.

С трудом выпутавшийся из кольца рук, пришибленный, беспомощный и несчастный, наёмник побрёл по узким улочкам. Наполненные счастьем спутники не отставали, хотя сейчас он дорого бы дал за то, чтобы какая-нибудь сосулька отскочила от крыши и похоронила их обоих.

– Теперь мы никогда не расстанемся, друг!

Охотник осознал, что скоро начнёт тихонечко подвывать.

– Я так рада, что вы помирились! – Талла подпрыгнула, сшибая с ближайшей крыши снежный бархан.

– Возблагодарим же богов, наделивших тебя умением прощать!

Наёмник не отказал себе в удовольствии и всё же взвыл.

* * *

Пережить события этого вечера Верд оказался способен только после пары кружек горячего и крепкого напитка. Талла вместо своей порции получила по носу и разогретый компот, а вот Санни с большим удовольствием поддерживал питие «за возобновление дружбы».

– Да будет тебе известно, что я и пальцем не тронул ни одну из падших женщин в доме госпожи Ласки! – торжественно рыгнув, выдал Санторий.

– Да плевать я хотел, чем ты их, – отмахнулся Верд.

– Нет, ты не понимаешь!

Служитель перегнулся через стол и схватил охотника за ворот рубашки. Тот очень-очень медленно опустил взгляд на смятую ткань, а потом снова поднял на лицо приятеля. Санни кашлянул, расправил воротничок и сел на место. Но долго не промолчал:

– Многие годы Дом Желаний не давал мне покоя!

– Ещё бы, – фыркнула Талла, – видела я, чем там мужики занимаются. От такого покой и сон не то что на годы, на всю жизнь потеряешь: кошмары видеться начнут…

– И ты туда же, невинное дитя?!

Верд приподнял бровь, а колдунья удивилась вслух:

– Невинное дитя? А как же «наглое, неугодное богам отродье»?

– Издержки профессии, – потупился служитель. – Но истинно говорю вам, истинно! Не развлечения ради явился я в Дом Желаний, а спасения душ для!

– Чего спасения? – вполголоса уточнила Талла у наёмника, запутавшись в хитросплетениях речи.

– Души, – краем рта пояснил Верд.

– Душ! Многих и многих душ!