Текст книги "Остров бесконечной любви"

– Долго ждать осталось? – Она кивнула на округлившийся живот.

– Не думаю.

– Ну что ж, если ты хозяйка, а твой муж так занят, полагаю, ты сможешь меня обслужить… Мне нужно мыло с карболовой кислотой. Сказали, у вас такое есть.

– Я не знаю. Заказом товаров занимается мой муж, но я могу посмотреть.

Каридад прошла через зал в складское помещение. И уже несколько секунд спустя выглянула из-за домотканой занавески и спросила покупательницу:

– Тебе сколько?

– Пять дюжин кусков.

– Так много? – изумилась Каридад. – Это мыло не для ежедневного использования, оно против эпидемий.

– Я знаю.

Каридад пристально посмотрела на незнакомку, словно что-то припоминая, а потом снова скрылась за мешковиной: женщина, стоя на тротуаре, подавала знаки кучеру, чтобы тот подъехал ближе, а сама нервно обмахивалась веером. Вскоре со склада вышла Каридад, волоча тяжелую коробку, но тут же остановилась: почувствовала резкую боль внизу живота и дернулась, как от удара кнутом. Выглянув на улицу, она увидела, что женщина смотрит в другую сторону. Оглянулась на мужа – но тот ее как будто не замечал. Тогда Каридад с трудом протиснулась к самому столу:

– Флор, мне нужна твоя помощь.

Флоренсио покосился на жену и взял со стола очередной стакан.

– Флор…

Перед ним стояло шесть пустых стаканов. А теперь добавился еще один. Семь.

– Флор! – Каридад остановила мужнину руку в тот момент, когда он подносил к губам восьмой.

Флоренсио мощным ударом свалил жену на пол. Каридад кричала от боли, а компания пьяниц таяла на глазах: стало понятно, что дело нешуточное. Женщина в красном платье кинулась поднимать упавшую:

– С тобой все в порядке?

Каридад покачала головой. По лицу ее струились слезы. Она поднялась с помощью незнакомки и одного из собутыльников Флоренсио.

– Оставь, – сказала женщина, увидев, что Каридад хочет снова поднять коробку. – Я пришлю за ней кучера. Сколько с меня?

Уплатив за мыло, она вышла из таверны, напоследок окинув Каридад сочувственным взглядом. Шум и сумятица улеглись, многие забулдыги разошлись по домам, но Каридад не обращала на них внимания. Опираясь на перила, она поднялась к себе наверх.

В тот же вечер Флоренсио, шатаясь, взобрался на второй этаж и побрел в спальню. В нос ему ударил тяжелый запах.

– Мать твою, жена, ты что, окна не могла отворить?

В комнате послышался странный писк. Флоренсио прошел в угол, где мерцала одинокая свечка. Его жена лежала на постели, прижимая к груди какой-то сверток. Только теперь Флоренсио понял, что за запах витает в комнате, – так пахнет кровь.

– Качита? – позвал он. Он давно уже не называл так жену.

– Это девочка, – еле слышно прошептала она.

Флоренсио приблизился к кровати. Пламя дрожало так, что Каридад выпустила из рук свечу и поставила на ночной столик. Муж тихонько наклонился над постелью и посмотрел на спящую крошку, так и не отпустившую материнскую грудь. Туман, которым заволокло его мозг, рассеялся. Флоренсио с трудом вспоминал условия пари, стаканы, которые кто-то для него наполнял, шутки приятелей, а потом женский вой…

– Ты меня не позвала. Ты… – Флоренсио разрыдался.

Каридад погладила мужа по голове. И гладила не переставая в течение тех двух часов, пока он стоял на коленях, вымаливая прощение.

На следующий день Флоренсио не притронулся к выпивке, и через день тоже, и даже на третий, хотя завсегдатаи таверны и привели к нему соперника, готового бросить вызов самому прославленному водкохлебу в округе. Несмотря на внезапное отрезвление, это прозвище, которое выкрикивали уличные мальчишки, от Флоренсио не отлепилось. Никто не верил, что он вот так возьмет и отступится, но мулат решил не обращать внимания. Его занимали совсем другие мысли.

С появлением на свет Марии де лас Мерседес в семье добавился еще один рот. Флоренсио знал, что репутация его заведения пострадала из-за его нескончаемых попоек, и порешил ее восстановить. В течение следующих месяцев он трудился как никогда упорно. Если коммерсант с самого открытия стремился, чтобы в его лавке был богатый выбор товаров, теперь он решил, что у него будет самый широкий ассортимент. Он нанял помощника, и тот принимал посетителей, когда хозяин отправлялся в порт на поиски редких, уникальных изделий. «Цветок[13]13
  Flor – по-испански «цветок». Магазин назван по имени владельца.


[Закрыть] Монсеррата» снова превратился для путешественников и торговцев в важную точку на карте города. Это место прославилось настолько, что вскоре стало служить ориентиром.

Но город рос, росло и число магазинов. В предместьях за стенами появлялись сначала новые жители, а потом и новые кварталы. Флоренсио опасался, что не сможет конкурировать с предприятиями, открывшимися по ту сторону старинных укреплений. Хорошенько обдумав, каким образом можно добраться до самых отдаленных районов, мулат решил отправить помощника с товарами и с большой вывеской, на которой будут указаны название и адрес его магазина. Вообще-то, это была не его идея. Несколько недель назад он увидел повозку Торквато, старого возчика с репутацией задиры по прозвищу Так-Перетак. На повозке красовалась надпись: «Сеньёр Токвато, душыстые вина, сидр и вельмут».

Флоренсио велел своему служащему отправляться в путь по Кальсада-дель-Монте, чтобы посетить самые дальние усадьбы Серро с образцами тканей и другими товарами. Вскоре к Флоренсио начали поступать заказы, которые он же сам и доставлял по адресам. В течение последующих четырех лет вся жизнь коммерсанта представляла собой сплошную беготню по новым кварталам, растущим буквально на глазах. Город прощался с остатками стен и расползался в стороны, точно многоголовое сказочное чудище. Флоренсио мог бы ходить по нему с закрытыми глазами и попутно посвящать любопытствующих в подробности городской жизни.

– А знаешь, кто переехал жить на Соборную площадь? – однажды спросил он у жены.

– Кто?

– Дон Хосе и донья Марите.

– Ты уверен?

Флоренсио кивнул, не переставая жевать.

– А в какой дворец? – расспрашивала Каридад – ей сразу вспомнилась ее жизнь в услужении у семьи Мельгарес-Эррера.

– Там, где раньше жил маркиз де Агуас Кларас, – прожевав, ответил муж.

– А что с усадьбой?

– Продается.

– Почему же они так поступили? Ну вряд ли по нужде, если переехали в такое место…

– Говорят, усадьбу хочет купить граф де Фернандина.

– Зачем ему вторая?

– Мне думается, он больше не может видеть рожу дона Леопольдо. С тех пор как маркиз купил его львов, дон Леопольдо для него как куриная кость в горле.

– Это было много лет назад.

– Есть вещи, которых богачи не прощают.

– Ну что же, теперь донья Марите будет к нам поближе. Думаешь, она у нас что-нибудь купит?

– Я отнесу ей образец французского пике.

Но именно в этот день их единственный служащий объявил, что уходит. Можно было нанять нового, но Каридад сказала, что сама будет присматривать за магазином. Флоренсио поначалу возражал, но в конце концов жена его убедила. Малышка Мече[14]14
  Мече – уменьшительное от Мерседес.


[Закрыть] уже достаточно подросла, чтобы находиться внизу вместе с матерью.

– Эта лавка все время преподносит мне сюрпризы, – раздался голос от дверей через неделю после этого разговора. – Я вижу, сеньора Каридад решила поработать.

Каридад увидела на пороге женскую фигуру, показавшуюся ей смутно знакомой.

– Найдется мыло с карболовой кислотой? – спросила женщина, входя в помещение.

Несмотря на то что с их единственной встречи прошло немало времени, Каридад узнала незнакомку, приходившую в магазин с необычным заказом, – это было в тот вечер, когда родилась Мерседес.

– Мне нужно пять дюжин, – объявила женщина, не дожидаясь ответа. – Но я их сейчас не возьму. Передай дону Флоро, чтобы отправил их донье Сесилии, адрес прежний… расплачусь при получении.

Женщина уже собиралась уходить, но в дверях столкнулась с негром угрюмого вида.

– Флоренсио тут? – спросил он таким громовым басом, что маленькая Мече перепугалась.

– Нет его сейчас…

– Дык передай ему. Ты скажи, тут был Токвато и чтоб он ко мне не вязался, а то мне человека приложить не впервой.

– Что вам сделал мой муж? – едва слышно шепнула Каридад.

– Покупателей отбивает. А я такого не спущу…

– Мой муж ни у кого покупателей не отбивает. Он просто работает…

– У меня отбивает, – повторил негр. – А Так-Перетак никого вперед себя не пропустит!

И он ушел так же, как и вошел, оставив хозяйку трястись от ужаса.

– Будьте осторожны, – услышала она. – Этот негр действительно опасен.

Каридад даже не заметила, что донья Сесилия все еще стоит возле двери.

– Мой муж ничего не сделал этому человеку.

– Для Перетака это не имеет значения. Достаточно, что он считает иначе.

Донья Сесилия повернулась к двери, на секунду задержав взгляд на девочке, смотревшей на незнакомку широко распахнутыми глазами.

– Ну просто красотка, – заметила она на прощание.

В тот вечер, когда Флоренсио вернулся, Каридад уже успела покормить дочку и с тревогой дожидалась мужа.

– Мне нужно тебе передать… – заговорила она, но осеклась, заглянув в глаза Флоренсио. – Что случилось?

– Граф де Фернандина устраивает праздник. И знаешь где?

Женщина пожала плечами.

– В усадьбе Мельгаресов.

– Так он ее наконец купил?

– Да! И хочет воздать почести чете, о которой сейчас только и говорят.

– Эулалии де Бурбон?[15]15
  Эулалия де Бурбон – испанская инфанта, младшая дочь королевы Изабеллы, посетила Кубу в 1893 году.


[Закрыть] – спросила Каридад, следившая за новостями светской жизни.

– И ее мужу, Антуану Орлеанскому… Граф намерен закатить прием на полную катушку. А кому, как ты думаешь, поступит заказ на свечи и напитки? – Флоренсио поклонился. – Вашему покорному слуге.

– У нас недостаточно свечей для такого огромного дома. И не думаю, что запаса бочонков…

– Это я и сам знаю. С утра пораньше отправлюсь в порт.

Сесилия стала накрывать на стол.

– К тебе приходил Торквато.

– Сюда?

– Он в ярости.

– Ох уж этот негр! Он прислал мне уже несколько записок. Не думал, что у него хватит духу явиться сюда.

– Ты должен быть осторожен.

– Торквато – болтун. Он ничего не сделает.

– Мне страшно.

– Не думай об этом. – Флоренсио прожевал кусок хлеба. – Что-то еще было?

– Да, приходила одна женщина, заказала пять дюжин кусков мыла…

– Донья Сеси. Она всегда покупает одно и то же.

– Зачем ей столько мыла? У нее что – прачечная?

– А как там наша Мечита? – спросил Флоренсио совсем о другом.

Каридад забыла про свой вопрос и начала рассказывать о достижениях дочери, которая знает уже почти все буквы. Мать не могла научить девочку многому, однако и этого было достаточно, чтобы Мерседес начала разбирать первые слова.

Праздник у графа стал одним из самых значительных городских событий. Роскошь убранства, разодетая прислуга, изысканность яств – все то, что придает размах подобному мероприятию, было учтено вплоть до мельчайших деталей. И не напрасно: ведь чествовали двух особ королевской крови. Позже принцесса де Бурбон запишет в секретном дневнике: «Праздник, который устроили в мою честь граф и графиня де Фернандина, по-настоящему впечатлил меня своей утонченностью и пышностью, все было куда более изысканно, чем в Мадриде». А потом принцесса вспоминала, как познакомилась с обоими супругами еще в детстве, в доме своей матери, ведь они были частыми гостями в королевском дворце. Особое впечатление произвела на принцессу красота креолок: «Мне доводилось слышать, как восхваляют прелести кубинок, их горделивую стать, элегантность и, конечно, их нежность, однако реальность превзошла все, что я себе воображала».

Окруженная всей этой роскошью принцесса, возможно, не обратила внимания на сотни свечей, горевших даже в самых дальних комнатах и коридорах усадьбы. Но Флоренсио, прежде чем уехать домой, проверил, как все обустроено. С парадной лестницы открывался вид на многоцветное мерцание витражей. Портал с циклопическими колоннами весь сверкал, как будто сам камень вдруг сделался прозрачным… Принцесса, быть может, не отметила и качество сидра и вин, которые помогли еще сильнее зарумянить розовые щечки гаванок, с удовольствием опустошавших кувшины.

Флоренсио потратил двое суток на перевозку бочонков и коробок со свечами. И только когда от солнечного света осталась лишь пурпурная корона, он поехал домой. По дороге ему встретилось несколько карет, и он еще долго слышал звуки музыки. Коммерсант чувствовал тяжесть монет в мешочке, запрятанном под рубашку. Он огладил рукоять своего мачете и подстегнул коня.

Флоренсио вспоминал события последних дней и раздумывал, как бы получше распорядиться деньгами. Коммерсант уже давно вынашивал одну идею, и теперь решил, что момент наконец-то настал: он продаст свою таверну и купит другую, в более удобном месте.

В конце пути, до самых стен, мулата сопровождали огни городских фонарей. Оказавшись в знакомой обстановке после поездки по неприютной проселочной дороге, он принялся напевать. Вот Флоренсио слез с двуколки и повел лошадь в конюшню рядом с таверной. И тогда он услышал неожиданный скрежет. Мулат заметил, что дверь склада приоткрыта.

– Кача? – позвал он, но не получил ответа.

Флоренсио оставил лошадь неразнузданной и осторожно пошел к двери, освещая путь фонарем.

Каридад услышала шум борьбы и грохот падающей мебели. Женщина сбежала вниз со свечой в руке, не забыв вооружиться и мачете, которое муж держал под кроватью. Она не успела даже заметить беспорядок в таверне, потому что почти сразу споткнулась о какое-то препятствие. Каридад наклонилась и опустила свечу. Пол был усыпан осколками стекла, но глаза ее видели только темную лужу, расползавшуюся вокруг тела еще живого Флоренсио.

Часть вторая
Медовые речи богов

Из записок Мигеля

ЖИВУ С КИТАЙЦЕМ ЗА СПИНОЙ.

Это расхожее выражение на Кубе означает, что человека преследует злой рок. Возможно, оно проистекает из убеждения, что китайская магия очень сильна и ничто не может одолеть или развеять ее чары, как это можно сделать с африканской магией.

На острове также могут сказать о человеке, что он «живет с мертвецом за спиной», – это значит, что кого-то преследуют несчастья, однако, когда упоминают китайца, имеют в виду абсолютную неотвратимость.

Почему же мне так одиноко?

Сесилия ехала по старой, теперь замощенной дороге, ведущей на маленький пляж в Хэммок-парке. Слева от дороги лебединая чета невесомо скользила по зеленой воде лагуны, но девушка не остановилась на них посмотреть. Она добралась до въезда, расплатилась и поехала на пляж. Увидев вывеску кафе, журналистка припарковалась и вошла внутрь.

Сесилия предприняла эту экспедицию, повинуясь порыву. Вместо того чтобы, как рекомендовала Гея, идти в магазин эзотерики, она решила поискать на месте второго появления дома. То, что ее интересовало, найти оказалось несложно: Бобу, старейшему работнику заведения, было почти семьдесят лет, и он состоял в должности администратора, хотя начинал официантом.

Старик не только знал легенду о доме-призраке, но и слышал рассказы нескольких официантов, которые видели дом. Любопытно, что даже самые старые жители округи не помнили никаких историй о появлениях – вплоть до относительно недавнего времени.

– Что-то с этим домом не так, – заявил администратор. – Когда подобные штуки возникают, они, значит, чего-то требуют или ищут.

Хотя Боб никогда не видел ни самого дома, ни его обитателей, в его существовании он не сомневался: невозможно, чтобы столько людей сговорились насчет мелких подробностей. Все описывали дом-призрак как пляжное шале в два этажа с двускатной крышей, похожее на первые постройки, которые возводили в Майами сто лет назад. Однако загадочные обитатели дома одевались не так старомодно. Рассказы разнились только в этом пункте. Некоторые видели двух стариков – женщину в цветастом платье и мужчину с пустой клеткой в руке. Другие добавляли еще одну женщину. Те, кто видел их вместе, заверяли, что это мать и дочь или, быть может, сестры. А вот мужчина-призрак, казалось, никак с ними не связан. Он их как будто даже не замечал. Да и они его не замечали. Заинтересовавшись этими рассказами, Боб провел не одну бессонную ночь в надежде что-нибудь увидеть, но ему ни разу не посчастливилось.

– Я полагаю, есть люди, способные наблюдать потустороннее, а есть не способные, – сказал старик на прощание. – И я, к сожалению, принадлежу ко вторым.

Сесилия кивнула в ответ, вспомнив о своей бабушке Дельфине, и с облегчением вздохнула, выйдя из кафе. Наконец-то у нее появился новый материал для статьи.

Ветер принес резкий запах йода и соли. По волнорезу, разделяющему пляж и открытое море, прогуливалась парочка. До заката оставалось еще часа два или три. Сесилия подошла к берегу, внимательно прислушиваясь к болтовне попугаев. Поблизости никого не оказалось, и девушка направилась к роще, по пути размышляя о бабушке Дельфине. Если бы она была жива, то разгадала бы всю эту историю, не доходя до пляжа. Ведь бабушка умела видеть события из прошлого и будущего по собственной воле. Она была не такая, как сама Сесилия или как этот старый гринго – слепцы, лишенные озарений. Она даже подумала, что единственный призрак, который будет с нею всегда, – это одиночество.

Сесилия прогулялась по роще в скромной компании раков и ящериц-попрыгушек и решила возвращаться домой. Завтра она вернется в редакцию и попытается навести порядок в своих записях.

При мысли о пустой квартире у девушки перехватило дыхание. Чем дальше она шла, тем больше багровело небо. Через несколько минут ночь опустится на город, засверкают бесчисленные рекламные вывески. Клубы, кинотеатры, бары и кабаре наполнятся туристами.

И внезапно мысль о том, чтобы запереться в четырех стенах и провести вечер в обществе книг и воспоминаний, показалась Сесилии невыносимой. Она подумала об Амалии. В отличие от неуловимого дома, гуляющего по Майами, у истории, которую она начала слушать, имелась завязка, определенно предвещавшая и финал. Сесилия чувствовала, что эти персонажи, затерянные во времени и пространстве, намного более реальны, чем ее собственная жизнь и этот фантастический дом, так упорно ускользавший от нее, словно вода сквозь пальцы. Недолго думая, девушка повернула машину к «Маленькой Гаване».

«Нас прошлое ждет за каждым углом», – подумалось ей.

Вот в каком настроении Сесилия углубилась в толчею узких переулков.

Слезы луны

Душа Куй-фа пребывала одновременно в печали и ликовании. Каждый вечер они с сыном усаживались перед ширмой, на которой были представлены сцены из жизни Гуаньинь, покровительницы матерей, и каждый вечер женщина молилась о возвращении Сиу Мэнда. Богиня плыла на перламутровой лилии к чудесному острову, где стоял ее трон, и, видя эту картину, Куй-фа улыбалась. Рядом с богиней она чувствовала себя в безопасности. Да и как могло быть иначе, если богиня милосердия отказалась от небес, чтобы вернуться на землю и помогать страждущим? Других Бессмертных Куй-фа боялась, а Гуаньинь – любила; у многих богов лица были пугающие, но от Гуаньинь исходило лучезарное спокойствие луны. Вот почему Куй-фа поверяла ей все свои страхи.

Вэн регулярно наведывался в город по делам своей экспортной торговли; иногда он привозил новости о Сиу Мэнде. Маленький Паг Ли, которого мать прозвала Лу-фу-чай, потому что у него был характер тигренка, рос всеобщим любимцем и баловнем. Мэй Лэй, бывшая нянька Куй-фа, заботилась о мальчике, как о собственном внуке. И вот, пока мать молилась и ожидала вестей о своем муже-скитальце, малыш жил как будто только ради того, чтобы слушать истории о богах и небесных царствах, которые Мэй Лэй рассказывала ему по вечерам у огня. В свои пять лет Паг Ли уже обладал разумением и запасом слов подростка – ничего необычного для человека, рожденного в год Тигра.

Любимой историей Паг Ли была легенда про неустрашимого царя Солнце, питавшегося цветами.

– Няня! – требовал мальчик почти каждый вечер. – Расскажи мне, как царь Солнце захотел получить пилюлю бессмертия.

И тогда Мэй Лэй откашливалась, чтобы прочистить горло, не забывая при этом помешивать суп, в котором плавали кусочки овощей и рыбы.

– Ну так вот, – начинала старуха, – пилюля эта попала в руки одной богини, которая берегла ее как зеницу ока. И ни за что на свете не желала с ней расставаться. И хотя царь Солнце много раз упрашивал богиню подарить ему пилюлю, все было впустую. Но вот однажды царь кое-что придумал. Он отправился на гору Черепахи из Белого Нефрита и построил там прекрасный замок с хрустальной крышей. И был этот замок столь величествен и ярок, что богиня тотчас возжелала им завладеть. И тогда царь Солнце предложил обменять его на ту пилюлю. Богиня согласилась, и царь, очень довольный, унес пилюлю к себе домой…

– Ты забыла сказать, что он не мог проглотить ее сразу, – перебил Паг Ли.

– Ну да! Богиня присоветовала не глотать ее сразу, потому что сначала Солнцу следовало попоститься двенадцать месяцев, но царица Луна обнаружила тайник, в котором…

– И снова ты перепутала! – закричал мальчик. – Царь отлучился из дому, а пилюлю спрятал на крыше…

– Да-да, конечно, – согласилась Мэй Лэй и добавила приправы в суп. – Царица Луна случайно обнаружила пилюлю. Царь Солнце отлучился из дому, а царица бродила по дворцу и заприметила сияние, исходившее из самой верхушки. Это и была божественная пилюля. Вот так она ее нашла, и…

– Сначала она забралась на стол.

– Совершенно верно, она забралась на стол, потому что крыша во дворце была очень высокая. А как только проглотила пилюлю – сразу воспарила.

– Ей пришлось хвататься за стены, чтобы не удариться о крышу, – уточнил Паг Ли, которому очень нравилась эта подробность.

– А когда ее супруг вернулся и спросил про пилюлю, царица Луна распахнула окно и улетела. Царь за ней погнался, но она летела все выше и выше, пока не добралась до луны, на которой полно ванильных деревьев. И вдруг царица начала кашлять и выплюнула кусочек пилюли, и он превратился в белого кролика. И этот кролик – предок инь, то есть женского начала.

– Но зато царь Солнце страшно лютовал, – продолжал Паг Ли, у которого не хватало терпения слушать историю, не перебивая. – И он поклялся, что не успокоится, пока не покарает Царицу. А бог Бессмертных, который слышит все, услышал эти угрозы и повелел царю простить царицу.

– Так оно все и было. И чтобы успокоить царя, подарил ему Солнечный дворец и волшебный пирожок из сарсапареля[16]16
  Сарсапарель – ягодный кустарник или лиана.


[Закрыть]. «Этот пирожок убережет тебя от жара, – пообещал бог. – Если ты его не съешь, огонь дворца может тебя испепелить. И наконец он вручил ему еще и лунный талисман, чтобы царь мог навещать Царицу.

– Вот только она не могла навещать царя, потому что у нее не было волшебного пирожка для защиты от жара.

– Вот-вот. Когда царица увидела царя, то попробовала убежать, но он взял ее за руку и, чтобы доказать, что больше не гневается, срубил несколько ванильных деревьев, выстроил из них Дворец Великого Холода и украсил его драгоценными камнями. С тех пор царица Луна живет в этом дворце, а царь Солнце навещает ее в пятнадцатый день каждого месяца. Вот как соединяются на небесах ян и инь.

– И вот почему луна становится такой полной и сверкающей! – закричал Паг Ли. – Потому что она такая довольная!

И каждый вечер, набегавшись по полям, мальчик снова возвращался на кухню, чтобы потребовать нового рассказа, хотя и знал его лучше самой рассказчицы.

Наступил сезон дождей, и Паг Ли смотрел, как скрываются под водой посевы. Мать заперла мальчика дома, чтобы он начал учиться с учителем, которого подыскал Вэн. Ему уже не удавалось убегать с друзьями в поля. Паг Ли часами просиживал за столиком с перепачканными тушью пальцами, старательно выводя сложные иероглифы; мальчик находил утешение в мысли, что однажды сможет самостоятельно расшифровать истории, сокрытые в книгах. А еще у него оставались рассказы Мэй Лэй по вечерам, у огня, по завершении всех дневных дел.

Однажды холодным осенним утром пришло письмо, в котором Сиу Мэнд сообщал о своем возвращении. Куй-фа распахнулась, как цветок, имя которого она носила. Не напрасно окружала она алтарь Трех Источников таким вниманием. Куй-фа сама его обихаживала, ведь призывать удачу – это дело, которое нельзя доверить случаю, а Мэй Лэй была уже слишком стара и забывчива, чтобы этим заниматься.

Впервые за пять лет Куй-фа развила лихорадочную деятельность. В сопровождении служанки она отправилась в город и купила несколько мешочков с благовониями, горшок великолепного меда и несколько сотен свечей. А еще она заказала новую одежду для себя, для Паг Ли, для своего мужа и для Мэй Лэй.

Задолго до начала приготовлений к Празднику зимы алтари семьи Вонг уже сияли, украшенные свечами и цветами. Молитвы женщин звучали в морозном воздухе – они просили еще об одном годе здоровья и процветания. Куй-фа подошла к алтарю бога очага и смазала его губы нектаром из северных ульев. Вот какой язык слушали и понимали боги: сладкий мед и пахучие цветы, изысканные курения и яркие одежды, которыми люди одаривали их раз в год. Много меду подарила Куй-фа богу, которому предстояло подняться к богам небесным, донести до них земные сплетни и просьбы. После такого угощения женщина была уверена, что Сиу Мэнд вернется живым и невредимым.

Вся эта суматоха обернулась для Паг Ли передышкой. Уроки отменили, больше того, ни у кого из взрослых не было времени, чтобы им заниматься. Вместе с друзьями он бегал по полям, запускал в небо ракеты и любовался по вечерам фейерверками. К вящей радости мальчишки, именно в это время года Мэй Лэй выпекала сахарное печенье, которое сорванцы таскали у нее при первой возможности, хотя знали, что старушка и так угостила бы их; однако в этом и заключалась бо́льшая часть удовольствия – прятать лакомство и потом поедать тайком.

Каждый вечер Куй-фа подходила к алтарю и заново смазывала губы божества медом.

– Расскажи повелителю Первого Неба, как я воспитываю сына. Я одна. Мне нужен отец мальчика.

И вот сквозь дым благовоний начинало казаться, что бог приоткрывает губы и улыбается.

Однажды вечером Сиу Мэнд неожиданно возник на пороге. Кожа его задубела на солнце, а безмятежное выражение лица изумило всю семью. Пока муж Куй-фа жил на острове, он общался с дедушкой Юаном и отвечал за сбыт первых грузов свечей, статуэток, ладана, амулетов и других предметов культа, которые отправлял в Гавану Вэн.

Ослепленный этим городом света, молодой человек почти позабыл свою родину. Сам он считал, что это случилось по вине дедушки, в доме которого он и жил. Старик получал от республиканского правительства пенсию за то, что побывал мамби́ – так называли на Кубе повстанцев, воевавших против испанской метрополии. Его жизнь, полная опасностей и приключений, только добавляла очарования острову.

Каждый вечер вся семья усаживалась слушать рассказы Сиу Мэнда об острове, вышедшем, казалось, из легенды времен династии Хань, – с его экзотическими фруктами и скопищем удивительных существ, неповторимых в своем разнообразии. Самыми интересными были истории про самого дедушку-мамби, который приехал на остров еще совсем юным и познакомился с необыкновенным, можно сказать просветленным, человеком, и речи его были столь зажигательны, что дедушка Юан присоединился к нему в борьбе за всеобщую свободу. Так он сделался мамби и пережил десятки приключений, о которых рассказывал Сиу Мэнду, покуривая длинную трубку на пороге своего дома. Прошло пять лет, и вот настало время молодому человеку возвращаться, и он снова отправился в путь, раздираемый противоречивыми желаниями – воссоединиться с семьей и никогда не покидать этот чудесный край.

Прошло уже много времени, Сиу Мэнду никак не удавалось позабыть соленый прозрачный воздух острова; но воспоминания эти запутались в молчаливых сетях памяти, задохнулись в более насущных делах. Задули новые ветры, принесли известия о гражданской войне, угрожающей изменить лицо страны. А еще поговаривали, что японцы наседают с востока. Но это были разрозненные слухи, набегавшие и уходившие в сезон дождей, и никто в округе не обращал на них внимания.

Вот в каких обстоятельствах семья готовилась встречать новый год Крысы. Еще через два года завершится полный цикл с рождения Паг Ли и наступит новый год Тигра. Малыш родился в стихии огня, а следующий цикл будет земной. Как бы то ни было, Сиу Мэнд подумал, что пора подыскивать мальчику супругу. Куй-фа возражала – по ее мнению, спешить не стоило, – однако муж ее не слушал. После долгих колебаний и тайных совещаний с дядюшкой он решил переговорить с отцом одной из молодых претенденток. Был совершен обмен подарками между семьями, произведены все предварительные ритуалы, после чего взрослые вернулись к своим делам в ожидании важного события.

И вот однажды вечером пришла война.

Высокий бамбук зеленел на солнце, всходы колыхались на ветру, словно морские волны. Куй-фа в спальне вышивала узор на туфельках, как вдруг услышала крики:

– Идут! Идут!

Повинуясь инстинкту, женщина кинулась к тайнику, где хранились драгоценности, схватила сверток размером с ладошку и сунула за пазуху. И прежде чем крики раздались снова, она потащила Паг Ли к двери. На пороге они столкнулись с Сиу Мэндом. По лицу его катился пот, одежда была в беспорядке.

– В поле! – завопил он.

– Няня! – Куй-фа махнула рукой в сторону кухни. – Няня!

– Оставь ее! – приказал муж, выволакивая Куй-фа из дома. – Она наверняка убежала вместе с остальными.

Они не пробежали и сотни шагов до посевов, когда раздались первые выстрелы. Родители с сыном бросились в заросли тростника. Острые листья царапали лица и резали кожу, но Сиу Мэнд заставлял всех идти вперед. Чем дальше они уйдут, тем будет надежнее. Беглецы углублялись в заросли, а за спиной гремели выстрелы. У Паг Ли зудело все тело, но отец не разрешал останавливаться. Только когда артиллерийские залпы превратились в глухой рокот, Сиу Мэнд позволил им отдохнуть.

Они как могли устроились в зарослях тростника, однако в ту ночь никто не сомкнул глаз. Время от времени до них доносились крики. Куй-фа в отчаянии заламывала руки, представляя, чьи это могут быть голоса, а мальчик подвывал от ужаса и усталости.

– По крайней мере, мы живы, – пытался успокоить своих Сиу Мэнд. – А если так, то, возможно, другие тоже живы… И мы их найдем.

Луна взошла над их головами – такая же влажная, как и роса, которой пропиталась одежда. Обнимая сына, Куй-фа подняла взгляд к серебряному диску, который так напоминал ей лик Гуаньинь, богини милосердия, и женщине показалось, что небо плачет вместе с ней. Или это только слезы луны губят сейчас посевы? Сиу Мэнд крепче прижал к себе жену и сына. Так они втроем и просидели до самого утра.

Выстрелы звучали все реже, пока не стихли совсем. Куй-фа вздохнула с облегчением, разглядев солнечный диск среди длинных острых листьев, но Сиу Мэнд не позволил покинуть убежище. Они провели в тростнике весь день, терзаемые насекомыми, голодом и жаждой. И лишь когда солнце снова ушло за горизонт и на небе засверкали звезды, Сиу Мэнд решил, что можно сдвинуться с места.