Текст книги "Демон справедливости"

Под нашими ногами были бесчисленные миры, и где-то среди них – мой, к которому я еще буду возвращаться, еще не раз и не два – пока буду ему нужна. Мы будем возвращаться туда вместе…

* * *

Над ночной землей, над лесом с крошечными елками, над блюдцами озер, над игрушечным городом шло белое грозовое облако.

Рига

январь 1990

Зазыв с того света

Это мой дом. Я прожил в нем сперва шестьдесят шесть лет, а потом еще триста восемьдесят.

Сперва я пребывал в великой растерянности, потому что агония моя, при коей присутствовали мои проклятые родственники, оба племянника от старшей сестры и та шлюха, которую родила младшая сестра, завершилась ничем. Я знал, что умираю, вправе был надеяться на райское блаженство, ибо грехов не накопил, и наконец потерял сознание. Сколько минут провел в забытье, одному Богу ведомо. Когда же я очнулся, то прежде всего испытал радость от изумительного отсутствия боли.

Вокруг была темнота, плотная темнота.

Я сел, потянулся, движения мои были легки и непринужденны. Я спросил: что это? В ответ мрак стал блекнуть. Я вспомнил – ведь только что меня окружали люди. И обозначились продолговатые серые пятна. Меня понемногу, бережно, вводили в мой новый мир.

Родственники совершенно не заметили моего воскрешения, потому что были заняты делом – обсуждали мои похороны. Я прошелся по спальне, малость стесняясь своего вида – я был босиком, в одной замаранной ночной рубахе и в колпаке. Одежда появилась потом – когда они привели старух, старухи обмыли мое тело и приготовили к похоронам. Почему-то решили хоронить меня в бархатной мантии, и вот она дивным образом окутала мое новое тело. Равным образом на ногах появились белые чулки и мягкие удобные башмаки.

Мы слишком мало знаем о жизни после смерти. Я полагал, бродя меж родственников, что вот-вот за моей душой явится светлый ангел. Ангела все не было и не было. Тогда я ощутил страх – возможно, что-то в жизни было сделано неправильно, сочтено грехом, и следует готовиться к худшему. Но и рогатые черти тоже за мной не спешили. Оставалось ждать.

Я видел, как мое тело выносят, и проводил взглядом, стоя у окна, похоронную процессию. Потом прошелся по дому, радуясь тишине. Совершенно случайно я обнаружил новое свойство теперешнего своего тела – проникать сквозь стены. Это меня несколько развлекло. Но, когда я вздумал было выйти на улицу, уверенный в своей невидимости, некая сила преградила мне путь. После нескольких попыток, включая безумный прыжок из окна, я понял, что обречен находиться в своем доме долго, очень долго.

Причина этого сперва была мне непонятна. За смертным порогом человека должны ждать либо кара, либо награда – так я полагал, так меня с детства учили. Мое одиночное заключение, пожалуй, можно было бы счесть карой, хотя я чувствовал себя в своем доме превосходно.

Несколько дней я бродил по дому, испытывая даже некоторое наслаждение – тело не ощущало привычной боли, движения мои сделались легки и необыкновенно изящны. Потом мной овладела тревога. Наследники мои были твердо убеждены, что принадлежащий мне дом – не единственное мое имущество. Им следовало продать его, а деньги поделить между собой, и я указал в завещании, как именно. Определенную сумму я оставил на благотворительность – неприлично солидному человеку, наподобие меня, помирать, не осчастливив несколько убогих. Я распорядился о койке в городской больнице при обители святого Герхардта, и точно определил сумму, необходимую для бесплатного содержания и лечения пациентов, которые по воле Господа окажутся на этой койке. Сумма эта составляла шесть с половиной процентов от вклада, который я поместил в надежном месте. Но было и еще кое-что.

Я был женат, овдовел, две мои дочери умерли в младенчестве, и потому мои доходы существенно превышали расходы. Сперва я довольно много тратил на себя, потом стал откладывать деньги и получать удовольствие, видя, как возвышаются и растут стопочки золотых талеров. Я собирал талеры ради собственного удовольствия, совершенно не думая, на что бы мог их употребить. Они развлекали меня постоянно. Особенно я веселился, надумав устроить тайник в стене.

Дом мой, средней величины, в два этажа и с узким чердаком под высокой черепичной крышей, имел, как водится, подвал, где хранились припасы и дрова. В свое время отец мой очень удачно купил земельный участок возле старой городской стены. При строительстве это сберегло ему немало денег – по-настоящему пришлось потратиться только на фасад. Задней стеной моего дома стала укрепленная и подправленная городская стена, боковые – общие с соседями. А стены подвала старше стен здания примерно на триста лет – это остатки давних монастырских строений, с веками погрузившиеся в землю. Тогда не жалели камня, так что они получились в полтора фута толщиной. И я здраво рассудил, что, потрудившись несколько ночей, выдолблю место для сундучка с талерами. Разумеется, работа затянулась, но я был доволен.

Сейчас тревога моя объяснялась тем, что я боялся за свой сундучок. Наследники, проклятые мои племянники, и шлюха с ними вместе, устроили совещание и решили, что старый скряга (таким титулом они меня почтили) непременно спрятал где-то в доме деньги или драгоценности. Я засел в подвале, понятия не имея, как буду охранять от них мой сундучок. Они, конечно же, спустились туда дважды, разворошили поленницу и пытались простучать стены. Тут я впервые порадовался, что племянники мои – дураки, даже это им оказалось не под силу. Переругавшись между собой, они обратились к первому попавшемуся маклеру, чтобы он продал дом, и, к величайшей моей радости, он их основательно надул.

Сам я был весьма доволен тем, что не попал ни вверх, ни вниз, а остался охранять свое золото. Жаль было, что я не могу более пополнять сундучок, но ни одно блаженство не бывает всеобъемлющим. К тому же, я видел вещий сон.

Оказалось, что в моем бестелесном положении отдых тоже необходим, и сны мерещатся примерно такие же, как людям во плоти. Проснувшись, я уже знал высший замысел относительно себя. Сундучок мне удастся открыть и деньги взять тогда, когда я подберу ключ. Разумеется, в земной своей жизни я имел ключ, но его утащили вместе со всей связкой мои любезные наследнички. Однако в земле хранится множество ключей от давно погибших замков, и среди них я могу найти подходящий. Тогда я наконец прикоснусь к своему золоту и буду счастлив абсолютно.

Любопытно, что все это было предсказано сумасшедшим мазилой Отто Вайскопфом. Я нанял его, чтобы написать мой портрет. Портрет мне, в сущности, не был нужен – я не имел детей и внуков, которым следовало бы помнить обо мне. Но Отто вошел в моду, ему делал заказы весь наш магистрат, неприлично было выказывать себя скрягой. Долго позировать я не мог – я не дама и имею множество более важных занятий. Когда я увидел его творение, то сперва не хотел забирать из мастерской. Во-первых, я мужчина статный, а он изобразил сутулого. Из коричневого мрака (впервые в жизни я увидел коричневый мрак, но эта пришедшая из Голландии мода была еще наименьшим из зол) смотрел на меня старец – морщинистый, седоволосый, с седой эспаньолкой и усами, в длинной мантии и четырехугольном берете с кисточкой. Мантию я имел, но надевал редко – она приличествовала ученому, а я давно оставил науку. Но мазиле непременно надо было в один портрет вместить все – и мое прошлое, и мое будущее. Поэтому край мантии он отогнул и показал висящую на поясе связку ключей. Предполагалось, что это ключи от моих сокровищ. Настоящей связки он, разумеется, никогда не видел, и ключи изобразил несуществующие. Он и предположить не мог, что много лет спустя после бесславной гибели портрета при пожаре я облекусь в мантию и обзаведусь связкой призрачных ключей, звон которых слышен лишь мне самому.

В доме появились новые жильцы, привезли детей, и от шума я был вынужден спасаться в подвале. Тогда выяснилось, что я способен понимать не только родной язык и латинские афоризмы. Это было неожиданным и приятным преимуществом бестелесной жизни. Дети выросли, завелись новые дети, надстроили третий этаж, улица получила новое название, потом случилась война, в дом попало огромное каменное ядро. После замирения развалины разобрали, но погреба не тронули, а возвели над ним новое здание. И опять рождались дети, помирали старики… да! Один такой покойничек попытался было согнать меня с насиженного места. Не знаю, чем бы это кончилось, если бы его не забрали. Полагаю, что вниз.

Новая война погубила дом, и опять на его месте поставили другой, а погреб завалили песком и всякой рухлядью. Мне нужно немного пространства, я устроился в подходящей щели, а для прогулок избрал первый этаж, где была кондитерская. Я даже радовался тому, что сундучок мой теперь в совершенной безопасности, а в песке я нашел несколько старых ключей, так что уже имел неплохую связку.

И еще одна война случилась, но на сей раз дом уцелел, зато не уцелела улица. Когда стали заново отстраиваться, дом оказался в глубине двора. Подвала не трогали, он никому не был нужен – до поры. Однажды пришли люди и за несколько дней все расчистили. Потом другие люди принесли ящики и устроили в моем подвале склад. Стены их не интересовали, так что я без особой тревоги смирился с их присутствием.

Я вообще относился к людям спокойно, пугал их редко – только если совсем уже допекали меня своей суетой. Мне нравилось наблюдать за молодыми женщинами – это в моем положении было вполне допустимое скромное развлечение. Я никогда не любил шумных увеселений дурного тона, хотя в молодости был веселым и остроумным кавалером. Шутки мои, возможно, были более язвительны, чем полагается в светском обществе, но сейчас шутить не хотелось. Могу ли я определенно заявить, что заскучал? У меня было такое подозрение. Но каждому возрасту – свои скромные радости, и я с этим смирился, хотя смирение не входило, увы, в число моих добродетелей.

И вот в дом мой пришла беда.

Среди ящиков появилась женщина с громким голосом и быстрой речью. Таким голосом говорят только дуры. Им кажется, что чем громче – тем убедительнее. Обычно на складе я слышал только мужскую речь, в меру приправленную руганью, и не слишком огорчался – чего же еще ждать от полупьяных грузчиков?

Некоторое время спустя ящики были вынесены из подвала, и тогда она снова заявилась с каким-то полупьяным субъектом самого плебейского вида. Я не сразу догадался, что они сговариваются о приведении моего подвала в божеский вид, о починке пола, штукатурке стен, белении потолка и прочих важных делах. Я бы не доверил субъекту и вытаскивание ржавого гвоздя из стенки. И мнение мое о том, что женщина дура, получило еще одно подтверждение.

Чинили мой подвал с множеством приключений, которые наконец привели меня в бешенство. Единственное, что утешало, – работники были достойны своего предводителя и не делали ничего лишнего, так что стена, в которой скрыт мой сундучок, совершенно не пострадала. Я и сам принял кое-какие меры. Прожив столько лет в своем теперешнем образе, я кое-чему научился – скажем, знал, как создавать загадочный подземный стон и чем отвлекать внимание от нужных предметов, чтобы они казались потерянными. Работники поняли, что в подвале шалит нечистая сила, но постарались не слишком ее тревожить, только замазали щели, кое-как заделали дыры и навели наружный глянец. Наконец женщина рассчиталась с ними и сама водворилась в подвале.

Места у меня там немного, и это немногое место она поделила перегородками, отчего образовались какие-то жалкие конурки. Первая от входа были прихожей, там моя дура установила вешалку-стояк, два стула, столик с журналами между ними, зеркало, бра, и все это очень небольшое, стоящее тесно. Я заглянул в журналы и ужаснулся – настало время, когда издают целые альманахи для особ легкого поведения. Там целые страницы посвящались духам, пудре, каким-то неслыханным притираниям, а вместо нравоучительных статей я обнаружил целую диссертацию на тему, как удержать при себе женатого любовника.

Из прихожей можно было попасть в комнату более просторную. Посередине стоял стол – круглый, покрытый бархатной вишневой скатертью, на нем лампа под огромным цветастым абажуром с желтой бахромой и разнообразные шкатулочки. Возле большого стола имелся еще один, пониже, на колесиках, и сразу было видно, что его старались сделать незаметным. На втором столе дура моя разместила телефон и папки с бумагами, электрочайник и посуду. За ним в углу приютился маленький холодильник. Кроме того, она поставила два очень удобных кресла и табуретку у стены.

Окно в моем погребе было именно такое, как полагается в погребах – под самым потолком, длинное и узкое, не более фута. Дура долго думала, как с ним обойтись, наконец притащила и повесила синие шторки с золотыми звездами. Тут я почуял неладное. А когда она приклеила к перегородке огромнейший круг Зодиака, я уже стал догадываться о постигшем меня несчастии.

Образовались в подвале и еще два помещения, оба такой величины, что человеку там не повернуться. Попасть в них можно было из большой комнаты. Первое я в целом одобрил – там дура устроила довольно опрятное отхожее место, вот только входить туда следовало задом, это был единственный способ удачно сесть на фаянсовую чашу. Второе помещение меня сильно озадачило, я даже заподозрил, что у нее хватило ума оборудовать для меня спальню. Только существо, проходящее сквозь стены, могло благополучно войти туда и лечь на довольно высокое и узкое ложе, занимавшее почти все пространство.

Кстати сказать, звали мою дуру Марией. Лет ей было столько, что впору внуков нянчить, а все обращались к ней: «Машка, привет!» Да, именно так. В мое время даже уличная шлюха требовала к себе большего почтения.

Эта самая Машка была, разумеется, не замужем, растила дочь, и дочери уже исполнилось шестнадцать лет – самое время вступать в брак. Дочь, насколько я мог понять из разговоров, уродилась не в матушку и сама очень хотела законного брака, но моя дура неизвестно почему возражала.

Я долго не понимал, для чего ей понадобился мой подвал. Но в один прекрасный день это разъяснилось. У нас появилось два новых предмета меблировки, последних по списку. Один притащил мужчина и установил посреди большой комнаты. Это было нечто вроде двускатного шалаша, какие днем ставят на тротуар, чтобы привлекать покупателей. Я иногда по вечерам глядел в окно и видел эти шалаши.

Тот, что изготовили для моей дуры, был, как занавески, синим с золотыми звездами. Посреди, опять же золотом, были выписаны огромные слова: «САЛОН АФРОДИТА», и внизу, помельче, «вход со двора, 12.00–20.00». Я понял, что мой подвал теперь салон.

Последний предмет меблировки принесла она сама. И на стенку повесила тоже сама, причем загубила всего четыре гвоздя, пятый вбила более или менее успешно. Я подошел и увидел диплом в золотой рамке – ее страсть к золоту была бы похвальной, если б только золото было настоящим, а не так называемым самоварным.

Но рамка была подлинным сокровищем по сравнению с самим дипломом. Из него следовало, что моя дура окончила курсы эксклюзивной магии и является практикующей ведуньей второго посвящения с правом совершать обряды и производить гадания.

Если бы в годы моей молодости женщина призналась, что окончила курсы магии, то семье пришлось бы порядком потратиться, чтобы дело обошлось всего лишь поркой на городской площади. Читая этот нелепый диплом, я впервые подумал, что от такой соседки следует как можно скорее избавиться. Мало ли кого она сюда накликает своими дурацкими обрядами. Сущности бывают разные – я, к примеру, сущность спокойная и уравновешенная, но не приведи Господи разбудить полтергейст…

Но когда к ней пришли первые посетительницы, я успокоился. Ничего моя дура в магии не смыслила, а гадала так, что я хохотал во всю глотку. Так хохотал, что эхо доносило до нее обрывки смеха – и она ежилась, не понимая, что творится в подвале. Мой голос и смех живые могут услышать только в отраженном виде, я установил это случайно, однако место, где есть эхо, искал по всему подвалу уже целенаправленно. Это меня несколько месяцев развлекало.

На самом деле весело мне стало еще раньше – когда она явилась в полном обмундировании сумасшедшей бабы, вообразившей себя городской ведьмой. Я даже не сразу узнал ее.

Раньше она одевалась более или менее пристойно, прикрывала грудь, и лицо раскрашивала умеренно. Я привык к тому, что женщины показывают ноги до колен и выше – в конце концов, если они все, до одной показывают, то это уже неинтересно. Моя дура где-то раздобыла длинное платье, почти до пола, но открытое более, чем у шлюхи с Девичьей улицы. Оно было черное, с крупными золотыми узорами, и тесное в бедрах. Она достала из сумки красную шаль с бахромой и накинула на плечи, а потом подошла к зеркалу. То, что она там увидела, ей очень понравилось, а у меня, будь я в прежней своей плоти, заныли бы все зубы. Ведь она еще и покрасила волосы. Теперь у нее на голове было что-то вроде гривы вороной лошади, она собрала эти космы на макушке, а отдельные пряди вытащила, чтобы они, как взбесившиеся змеи, обрамляли ее простецкое круглое лицо, раскрашенное подстать наряду – чернейшие брови и ресницы, малиновый румянец, губы такого красного цвета, какого в природе не бывает. А глаза! Она размалевала их на пол-лица. А ногти! Кровавые, как будто она запустила их в чьи-то внутренности. А кольца, браслеты, серьги, цепочки! Я знаю толк в драгоценностях – мне было жутко смотреть на эти убогие подделки.

В магии она не разбиралась. Но это еще полбеды. Только теперь выяснилось, какая это невероятная врунья.

Когда она врала работникам, чинившим подвал, я это даже одобрял – они тоже норовили ее надуть, так что в итоге образовалось некое подобие справедливости. Но окончательно я раскусил свою дуру, когда увидел, как она обращается с клиентами. Ее послушать – так более опытной ведьмы и на свете никогда не бывало. А меж тем она действительно была глупа, да, именно глупа. Я не из тех мужчин, для кого все женщины – дуры. Но из этой дурь и вранье, простите, лезли, пузырясь, как пиво из кружки.

И даже находились люди, на кого это действовало.

Моя дура всюду растрезвонила, что проводит так называемый золотой обряд. Цель обряда – привлечь к заказчику побольше денег. Мысль сама по себе неплохая, но доверять подобное действо моей дуре было просто опасно. А меж тем она с кем-то сговорилась по телефону, заморочила своим враньем голову, поехала проводить обряд и даже вернулась с деньгами. Когда я увидел у нее в руках эти деньги, скверное предчувствие осенило меня. Я понял, что добра ей эти зеленые бумажки не принесут. Их было для нее слишком много…

У меня есть способность оценивать, какому количеству денег соответствует тот или иной человек. Она родилась, потому что я всю жизнь был связан с деньгами и, каюсь, даже давал в рост под большой процент. Поэтому для меня важно было с первого взгляда оценить просителя и его взаимоотношения с той суммой, которой он домогался.

Так вот, эти деньги были для дуры избыточными. И потому они ее быстро покинули.

Последняя бумажка улетела утром того дня, когда она вызвала к себе давнюю подругу – чуть поумнее себя, потому что глупее быть просто невозможно. Подруга, Елена, по крайней мере одевалась скромно, не показывала грудь, волосы причесывала опрятно. Я не люблю, когда у женщин короткие волосы, мне все кажется, будто их остригли в наказание за тайную проституцию. В целом эта Елена была похожа на экономку из хорошего дома – худенькая и с очень озабоченным личиком.

Она пришла с большим портфелем, села за стол и начала объяснять моей дуре, что такое модуль. Я слушал с большим интересом, хотя объяснять она не умела. Елена была из тех персон, которые, если нужно что-то внушить собеседнику, будут бубнить одно и то же скучным голосом, пока собеседник не устанет, не обалдеет и не будет готов на все – лишь бы беседа кончилась.

В мое время не было такого понятия, как реклама, но я уже знал, что это такое, и одобрял мысль печатать в газетах объявления о своем товаре. Что такое модуль, я понял сразу – минимальный кусок газетного листа, который можно оплатить, чтобы поместить свое объявление. Я и раньше подозревал, что, кроме прочих горестей, у дуры отсутствовало пространственное восприятие мира – когда Елена толковала о размерах и местах, она откровенно ничего не понимала. Когда и до Елены это дошло, она оторвала кусок газеты в полтора дюйма длиной и в полдюйма шириной, и каждый раз тыкала его в нос моей дуре – иначе не доходило.

– Если взять два модуля со скидкой и восемь повторов, то это обойдется дешевле, чем один модуль пять раз, – сказала Елена.

– Так не бывает, – ответила дура.

– Бывает, – возразила Елена и заговорила очень деловито: – У них теперь такая система скидок. Вот ты платишь за два модуля не двести плюс двести, а всего триста пятьдесят, так? Не четыреста, а триста пятьдесят. Это первая скидка. Потом восемь повторов – это пять повторов по одной цене, а шестой повтор – уже семьдесят пять процентов, седьмой и восьмой – шестьдесят процентов, ну и так далее… и получается, что если ты заказываешь двенадцать повторов из расчета триста пятьдесят…

Я, слушая, тут же считал в уме. Елена предлагала действительно выгодные условия.

– Откуда взялись двенадцать повторов? – поинтересовалась, не дослушав, дура.

– А иначе не имеет смысла. Так я же говорю – после пяти повторов шестой – семьдесят пять процентов, дальше опять понижение, вплоть до сорока, и таким образом через полтора месяца ты почти по нулям, а экономия начинается фактически с восьмого повтора…

Это была очень занятная ловушка, и я тихо радовался тому, что дура в нее угодит.

– Что ты мне мозги пудришь! – возмутилась она. – Ты сказала – при шестом повторе!

Но Елена очень хорошо заучила свою арифметику. Вряд ли она знала что-то еше, кроме этих расчетов с модулями, но уж они-то вошли в ее кровь и плоть.

– Я не могла так сказать, – ровным голосом произнесла она. – Так вот, если ты заказываешь два модуля, то экономически выгодно ставить твою рекламу не меньше десяти раз, я посчитала – лучше всего двенадцать. Получается вот такой кусочек, два модуля, шесть на десять. Его можно поставить на хорошее место, я договорюсь. И ты еще учти – твоя реклама на одном модуле не поместится.

– Как это не поместится? В прошлый раз помещалась!

– Это была другая реклама. А сейчас ты целый дамский роман сочинила. «Салон Афродита. Практическая магия. Ритуальная магия. Мощный сексуальный код – мужчина оказывается навсегда в Вашей власти. Код на щедрость Вашего мужчины. Омоложение по вуду.

Бизнес-магия. Уникальный золотой обряд. Снятия сглаза, порчи, венца безбрачия…»

Разговор был мне милее всякой итальянской комедии, поэтому я вытащил из стены свой любимый раскладной табурет с сиденьем из переплетенных ремешков и уселся рядом с женщинами.

– …и прочие услуги Прием ведут госпожа Кармен, госпожа Николь и деревенская бабушка Авдотья. Время работы, телефон…» – прочитав объявление, Елена очень ехидно посмотрела на мою дуру. – Ну, это можно мелким шрифтом… Да под такую рекламу не два, а три модуля надо, чтобы десять на десять, такой аккуратный квадратик, и всем будет бросаться в глаза!

Ее ехидство я очень хорошо понимал. В объявлении было сплошное вранье. Ни единого слова правды!

– Не могу я три! – вдруг завопила моя дура. – Денег совсем нет, в ремонт вложилась, платье вот прикупила, за аренду не плачено!

– Тогда чуточку сократим.

Ну-ну, подумал я, не на ту ты, голубушка, напала, ты жаждешь купить на грош талеров, как говаривали в годы моей молодости, но у Елены хватит ума поставить тебя на место.

– Вот это – прием ведут госпожа Кармен, госпожа Николь, деревенская бабушка Авдотья. Не все ли равно, кто ведет прием? – спросила Елена, готовая сократить объявление до разумного объема.

– Ну, не скажи! На это как раз пойдут! Вот если женщина сериалы смотрит, то у нее больше доверия к Кармен. Если, скажем, женщина придет, чтобы ей карты Таро раскинули – тут она подсознательно захочет, чтобы была француженка. А если приворот-отворот, соперницу там уничтожить, мужа домой загнать – так это все знают, деревенскую магию подавай, бабку Авдотью!

Логика в рассуждениях имелась, я даже удивился. Но где они все, Кармен, Николь и бабка Авдотья? Где, спрашивается? Я этих дам в подвале не видел.

– Ой, Машка, не свисти! – сказала умная Елена. – Нет у тебя никаких деревенских бабок! Давай выкинем это вранье! Реклама дешевле обойдется!

– Нет, тогда лучше выкинем… выкинем… Даже не знаю! Омоложение по вуду – нельзя, это моя авторская методика!

О боги – ее авторская методика!

– Бизнес-магию тоже нельзя трогать – на это теперь все идут, – продолжала моя дура. – Во!

Вспомнила! Впиши – чистка помещений – квартир, офисов и гаражей, коррекция ауры и кармы! Главное-то и забыли!

Метлу тебе в руки – и чистить гаражи, подумал я. Аура, карма! Что за слова такие?

Елена держалась стойко.

– Три модуля, Маша! Иначе придется под микроскопом читать!

– Не могу три модуля! Я в ремонт вложилась, вот платье прикупила, шаль, интерьер знаешь сколько стоил? Мне еще за стенд платить! Слушай, а в кредит никак нельзя?

Вот! Вот оно и прозвучало – страшное слово «кредит». Ради чего и громоздилось вранье. Но в понятии дуры кредит – это способ получить деньги навсегда, без отдачи. И Елена с такими случаями, как я понял, уже сталкивалась.

– Никак нельзя, – ледяным тоном отрубила она. – У нас агентство, а не частная лавочка.

– Вот черт… Еще хоть маленькими буковками нужно про массаж и ароматерапию…

– Ты что, массажиста наняла? И ароматерапевта?

Тут я чуть с табурета не свалился.

– Ну, найду массажиста, это теперь нетрудно, – беззаботно ответила дура. – Вот, я в маленькой комнате уже массажную кушетку поставила и масла для ароматерапии купила.

Видя, что Елена не очень склонна к безоглядному доверию, дура моя встала и распахнула дверцу той крошечной каморки, где стояло высокое ложе. Я понял, что это и есть массажная кушетка.

– Ничего себе! – изумилась Елена. – Да туда же не протиснуться!

И тут случилось страшное – где-то в дуре отворилась дверца для потока слов.

– Как это – не протиснуться! Я же пролазю! У меня там и шкафчик для ритуальных облачений! На ароматерапию обязательно люди придут, это теперь самый писк. И на бизнес-магию записываются. Я на прошлой неделе такой золотой обряд провела – закачаешься! Слушай, может, я тебе золотой обряд проведу? Заодно и венчик безбрачия снимем? А ты мне рекламой заплатишь? Что ты так уставилась? Ты не поверишь – но золотой обряд работает! Сама убедилась! Я женщине делала, такая крутая бизнес-вумен, прям конь с яйцами! Правильно называется – обряд на привлечение прибыли и возвращение долгов. Вроде бы несложно – нужно деньги в цветочный горшок закапывать с наговором, а горшок ставить перед зеркалом, ну, тут свои тонкости… А как работает!

Она для внушительности даже глаза свои размалеванные закатила.

Я уже наблюдал подобное представление – при расплате с работниками. Если бы у вранья был запах – мою дуру можно было бы сейчас учуять за два квартала.

– Никаких золотых обрядов, начальство меня не поймет, – сказала умная Елена. – Ну так как, берешь два модуля? Я с тобой полдня потратила.

– Ну что ты заладила – два модуля, два модуля! Ко мне и без твоей паршивой рекламы люди валом повалят! Давай так – мне половинку модуля, чтобы название салона, адрес и телефон…

– Половинку модуля – не могу, только целый.

Если бы мне попалась эта Елена в пору моей земной жизни – я взял бы ее в экономки. Ни один нежеланный посетитель ко мне бы не проскочил – и не пришлось бы держать в кабинете, на особой полочке, два заряженных пистолета.

– Да говорят же тебе – денег нет! – продолжала буянить дура. – Я в ремонт вложилась, рабочие из подвала три с половиной тонны мусора вынесли, мебель купила, аренда за два месяца не плачена, платье – двести баксов, телефон поставить, окно несчастное застеклить – знаешь, сколько просят?! А клиенты еще не набежали!

– Ты же говорила – старые клиенты придут.

– Старые клиенты ко мне домой привыкли, а тут на трамвае ехать надо, не всем удобно. Но придут! Придут, куда они денутся!

– Ладно. Когда придут – тогда позвони мне, приду, оформим договор на рекламное обслуживание. У меня сегодня еще пять клиентов намечено.

Тут моя дура поняла наконец, что ее фокусы бесполезны, и расслабилась. Даже в голосе прорезалось нечто вроде правды – все-таки она не была по натуре злюкой, а всего лишь бестолковой женщиной средних лет, нуждающейся в твердой и тяжелой мужской руке.

– Да погоди ты, куда ты несешься? – сказала дура. – Сядь, кофейку попьем, я тебе карты раскину, да не бойся, бесплатно…

Тут некстати зазвонил телефон, она схватила трубку и выпалила казенно-любезным, невероятно фальшивым голосом:

– Салон «Афродита» слушает!

Я грешным делом обрадовался – телефонные переговоры моей дуры способны заменить лучшую компанию площадных гаеров на ярмарке.

– Тут целители принимают? – спросил басовитый мужской голос. Незримому собеседнику было, пожалуй, за семьдесят. Но моя дура, естественно, опять блеснула интеллектом.

– Да, и целители, и ароматерапевты, приходите, будем рады!

Я надеялся, что старец объяснит ей, насколько ему не нужны ароматерапевты, в стиле боцмана парусного флота (город у нас портовый, и моряков я слышал неоднократно). Однако он, я полагаю, не расслышал странного слова, да это оказалось и к лучшему. Его ответ был достоин дурацкого салона!

– У меня дырка в груди открылась, из нее так сифонит – занавеска шевелится.

– Ого! – воскликнул я.

– То есть как – сифонит? – спросила озадаченная дура почти по-человечески.

– Говорю, дырка, сквозная, навылет, и из нее сифонит, со свистом, сам слышал. У вас дырки лечат?

Тут она опомнилась и зачастила:

– Понимаете, это на самом деле не дырка, это один из признаков смертельной порчи, порчу мы снимаем, приходите, ауру почистим, карму подкорректируем, ну и дырку…

– Мне карма не нужна, у меня дырка! Я вам внятно говорю – дырка сифонит!

– Да, да, я поняла, приходите, заткнем!

– Приду, – пообещал голос и пропал.

Я зааплодировал, предвкушая стычку моей дуры с сумасшедшим. А сама она с торжеством уставилась на Елену.

– Вот видишь, рекламка была с гулькин нос, а клиент уже смикитил! Уже звонит!

– Накувыркаешься ты с этой дыркой, – честно предупредил я. Но она, как всегда, не услышала.

– Так я завтра зайду, – пообещала Елена и встала. – У тебя как раз появятся деньги на рекламу. Пока!

Мне нравятся умные женщины. Елена сказала на самом деле так: Маша, если у тебя завтра не появятся эти деньги, значит, ты просто не смогла их стрясти с бедолаги, имеющего дырку в груди, и грош тебе цена как хозяйке магического салона. Дура моя тоже поняла намек. И, как ей положено по званию, засуетилась: