Текст книги "Ползучее слово"

Для секретарши Инессы было рановато.

– Это за мной, – понял Аристарх. – Кыш в приемную! Будешь первым посетителем!

Патермуфий вовремя расположился дремать на диване – вошли двое мужчин с чересчур быстрыми и точными для бизнесменов движениями.

– Хозяин у себя? – спросили они.

– Ага, только что явился, обещал через пару минут принять, так что вы – за мной.

– На сегодня прием отменяется, мальчик. Иди, ищи другого агента.

Патермуфий повозмущался для виду, но его живо выпроводили из приемной.

Аристарх принял дорогих гостей со скорбным видом – он все понял, осознал и надеется примерным положением заслужить снисхождение. Его разумное поведение было отмечено в протоколе задержания, и он поехал в следственный изолятор.

Там ему предложили вызвать Онуфрия Песцова. Такая осведомленность Аристарху не понравилась, и он сказал, что предпочел бы видеть другого адвоката. А через два часа кое-что в этой истории прояснилось – в изолятор загрузили еще одну жертву новорожденного закона, которая тоже имела в личных адвокатах того же Песцова.

Похоже, Онуфрий вовсе не был клиническим идиотом. Он знал, что делает, предупреждая клиентов об изменениях в законодательстве с большим опозданием. И схема так называемой выборочной проверки подозрительно совпадала со списком его клиентуры.

В общем, Аристарху было о чем думать и рассуждать весь день, весь вечер, полночи и все следующее утро.

А утром сперва явился казенный адвокат и озвучил сумму штрафа – пятьдесят две тысячи абрикосов. Потом же явился взъерошенный Патермуфий – он еле добился свидания.

– Первые шесть тысяч есть!

– Откуда?!?

– Я продал… – тут он заткнулся и изобразил рукой нечто вроде морской волны.

– И где они?

– Пока – на моем счету. Ваш-то арестован.

– Уй-й-й… – взвыл Аристарх, хотя этого следовало ожидать.

Патермуфий ускакал и пропадал два дня. За это время Аристарх узнал, что из его имущества может быть заложено, что – продано, дабы образовалась нужная сумма.

Агентство, которым он руководил, большой ценности не имело и должно было пойти с аукциона – естественно, вместе с клиентурой.

Друзья познаются в беде – никто из тех, с кем Аристарх время от времени пил пиво или ел деликатесы на приемах, не счел нужным навестить его в заточении. Явилась супруга Феврония Марковна – но ей доверять серьезные дела было опасно, она даже в предбаннике следственного изолятора умудрилась процитировать Ницше.

Наконец объявился Патермуфий.

– Первым делом полезай на сайт государственного аукциона, – велел парню Аристарх. – Узнай начальную цену на агентство и постарайся сыграть на понижение.

Тут он выдал будущему подчиненному коммерческую тайну – оказывается, Иван Пирогов, украшение клиентского списка, навеки перестал творить, потому что в возрасте девяноста двух лет его постигло старческое слабоумие. Если это обнародовать – то покупатели заподозрят и другие каверзы в списке, так что агентство можно будет выкупить по дешевке.

– Понял! – воскликнул Патермуфий. – А у нас уже тридцать семь!

– Откуда столько?!?

Патермуфий уставился на Аристарха – по молодости он еще не знал настоящего похмелья и не понимал, что в таком состоянии заявки читать не рекомендуется.

Он приходил еще несколько раз – получал инструкции. Через неделю выкупленное им на свое имя агентство перечислило на промежуточный счет полиции правопорядка пятьдесят две тысячи абрикосов, и Аристарх вышел на свободу.

Секретарша Инесса встретила его как-то подозрительно – словно бы он уже не был шефом.

– А теперь объясни, откуда взялись эти бешеные деньги! – потребовал Аристарх у Патермуфия, вальяжно восседавшего за его собственным столом.

Патермуфий вывел на принтер некий документ и протянул Аристарху шесть листов распечаток.

И Аристарх уставился в список, который озадачил бы любого психиатра: амфибрахий, аналогий, апирексий, диарей, мицелий… Он глянул на последний лист – там посередке обнаружился «рептилий».

– Патермуфий, это что такое!?

– Это деньги, Аристарх, – без излишнего почтения отвечал парень.

Все было более чем просто – все было элементарно, и Аристарх сам бы просек ситуацию, если бы чуть внимательнее прислушался к словам Патермуфия в первую их встречу.

Человек не в ответе за свое имя. Какое дали – такое и носит. Но если в наше время кто-то таскает имя «Патермуфий» – то у него на лбу написано, что имечко подогнал «Именослов», а мама согласилась, потому как бесплатно.

Сперва Патермуфий в ответ на издевки пускал в ход кулаки. Потом решил: вырасту, заработаю денег и поменяю. Потом даже как-то смирился и выучился с гордым видом объяснять, что назван в честь преподобномученика Патермуфия Египетского, а не абы какого Эдуарда или Альберта. Кончилось психологическим казусом – он начал искать общества себе подобных, у него завелись друзья Панхарий (Пашка, мученик, римский, по-гречески – «всем милый»), Гликерий (Глюка, священномученик, никомидийский, «сладкий»), Амфилохий (Филя, истории имени сам не знает, а значит оно «сидящий в засаде»).

С ними он чувствовал себя комфортно.

И когда похмельный Аристарх принялся выкрикивать: «Рептилий! Рептилий!», Патермуфий подумал сперва, что это человеческое имя. Еще один несчастный мается поблизости, обреченный на издевательства только потому, что вечность назад жил некто с таким вот удивительным прозвищем и оставил о себе память… взять его в компанию, что ли?..

Ровно несколько секунд ушло на осмысление этой дури.

И тут же стало ясно, как бороться с собственным именем.

Не отказываться от него нужно было, нет, не стирать с себя клеймо благотворительности, а довести ситуацию до абсурда. Конкурс на филфак зашкаливает за шестьсот человек на место – это да, но есть люди, которые желают зарабатывать на жизнь не охраной авторского права, а совсем иными способами. И всем им предстоит стать узкими специалистами, то есть знать все – о немногом, и очень мало – обо всем прочем. О биологии, например.

Рептилий – это звучит гордо!

Использование научных терминов в качестве наименований законом регламентировалось, но касалось это в основном физики и химии. Когда Патермуфий сунул нос в биологию, то обнаружил жалкий список слов, за которые следовало платить. Прочие, выходит, были практически бесплатны! Патермуфий тут же связался с соответствующей комиссией и выкупил права на «рептилия», а в службе контроля за новыми формами зарегистрировал это слово в его мужском варианте. Примерно так же он поступил еще с двумя сотнями странных, но благозвучных научных терминов, и, наконец, запасся справкой из Лингвистической академии о том, что имя и наименование – суть синонимы, обозначающие одно и то же явление. А что? Лингвистическая академия еще и не такие бумажки выдавала.

Со всеми вышеупомянутыми документами он отправился в Регистр филологических заявок и, уплатив тысячу абрикосов, как и рассчитывал, стал единственным держателем кучи новых эксклюзивных имен. С условием – на каждое выдавать не более десяти лицензий.

Осталось только дать рекламу и сыграть на понижение.

Для первых двадцати клиентов он выставил цену даже ниже пошлины на общеупотребительное имя. Когда его спрашивали о тайном древнегреческом смысле новых имен, он выкручивался, как умел. Тот же «рептилий» был им переведен как «волнообразный». И уже приобретен двумя изысканно одетыми молодыми людьми в качестве второго имени для семейного и клубного употребления.

Со словом «диарей» пришлось покрутиться – пока Патермуфий не вспомнил Бриарея и прочих древних титанов, враждовавших с олимпийскими богами, и всю наворованную терминологию, не задумываясь, производил впредь от этих самых титанов – кто их, в самом деле, раскапывать примется?

На всякий случай он запустил рекламу: титаническое имя дает владельцу поистине титаническую силу, понимайте как хотите.

Аристарх слушал и тихо ойкал.

Наконец доклад, при котором докладчик сидел, а слушатель все еще стоял перед ним, закончился.

– Ты здорово поработал, парень, – сказал Аристарх. – И то, что ты меня выкупил, я никогда не забуду. Я буду платить тебе двести… нет, двести пятьдесят абрикосов в месяц.

– Кажется, мы не поняли друг друга. Это я буду платить вам пятьсот… нет, четыреста пятьдесят абрикосов в месяц, – ответил Патермуфий. – Я вас знаю, вы человек надежный. Выплаченные за вас пятьдесят две тысячи скоро окупятся. Да, и отдельно по пять сереньких – за «Рептилия». Когда я в детстве читал про всех этих великомучеников, то понял: неблагодарность – страшный грех.

И Аристарх со вздохом согласился.

Рига, 2004