Текст книги "Авось, прорвемся!"

Глава тринадцатая
Полно браниться, не пора ли подраться?

Если описывать в подробностях, как мы искали Нелегкую с Кривой, как сцепились с патрулем, как пропала Федора и как мы добывали ее из витрины свадебного салона, как я догадалась наконец повторить заклинание, вызвавшее из многолетнего сна Нелегкую… Ну, бурная ночка выдалась, что и говорить!

И так ясно, что мы в конце концов стянули на себя весь воинский контингент оккупантов…

Доблестный наш путь (путь отступления, который наши мужчины назвали выходом из окружения, но мы-то понимали, что к чему) привел нас на окраину, к заброшенным заводским корпусам. И тут возникло два одинаково скверных варианта. Первый – спрятаться в корпусах, где не то что восемь персон – восемь дивизий не сразу найдешь. Второй – вообще уходить из города. Ну его, в самом деле!

Если этот город и это государство отупели до такой степени, что блины с хренами – все, что им требуется для комфорта, то не пора ли оставить их в покое? Такое предложение выдвинул Кондратий, не расстававшийся с тетрадкой и всякую свободную минуту посвящавший английскому языку.

– Но какой еще стране мы нужны?! – патетически спросил Авось.

– Ты бы раньше об этом задумался, надежа-государь! – налетели на него Фома с Еремой. Нелегкая гаркнула, Федора тоже веское слово сказала – и доблестное антиблинное воинство сцепилось самым пошлым образом.

Я вмешиваться не стала. В конце концов, мне даже Авось на самом деле не нужен. Я ведь его почти не поминала всуе, пока не проснулась на той горке. И Федора, и даже Кондратий – все они для меня были этакими спящими красавцами и красавицами. Ну, разбудила… Но если они действительно никому сегодня не нужны?

А завтра?..

Может, Авось все-таки прав и нужно возрождать забытое? По крайней мере, в этом благородном безумии больше достоинства, чем в пошлой эмиграции.

Ну, в общем, вмешалась.

– Ты действительно так считаешь? – спросил Кондратий и посмотрел на Авося. Потом – опять на меня, потом – опять на Авося. Чтоб я сдох – он ревновал! Ему втемяшилось в дурную башку, будто я поддерживаю надежу-государя на из разумных соображений, а от слепой, глухой и безмозглой страсти.

– Но если этого не сделать сейчас, когда хоть я одна помню формулы и могу их произнести так, как полагается, то мы потеряем наших развоплощенных навеки!

Кондратий хотел было что-то этакое ответить, но тут со всех сторон загудело, зарычало, и редкой хреновости бас загромыхал:

– Сдавайтесь, вы окружены, блин! Выходи, на хрен, по одному!

– О-кей! – заорали со всех сторон.

Авось рухнул, как подкошенный.

– Доигрались, – сказал Кондратий.

– Что – окружены? Что – окружены?!. – закричали сгоряча Фома с Еремой. – Мы сейчас как попрячемся!.. Черта ли нас отсюда выковыряешь…

И тут оба почувствовали-таки зуд. Резко умолкнув, упрямые приятели стали себя ощупывать.

– Еще пара залпов – и меня тоже проймет, – буркнул Кондратий. – А ведь они еще орудий главного калибра в ход не пускали. Разбегаемся, братцы. Хоть кто-то уцелеет. Они же не знают, сколько нас тут.

– А где соберемся?

– На горку пробиваться надо, – сообразила Федора. – Там сильное место! Если все мы там соберемся – может, что и получится!

Она была права – не зря же блины с хренами вместо того, чтобы взять горку штурмом и уничтожить на ней всю этнографию, бродят патрулями вокруг да около.

– Попарно, – добавила я, потому что как иначе разделить поровну восемь персон? Фома с Еремой, я с Кондратием, а Авось пусть уж выбирает между Кривой и Нелегкой с их нежностями и Федорой, которая с ним нянькаться не станет.

Окружившие территорию блины не дождались нашего выхода с поднятыми руками и без предупреждения пошли на штурм. Мы узнали об этом по характерному свисту, который словно навалился сверху и едва не разорвал нам барабанных перепонок.

– Ложись! – крикнул Кондратий.

– Что это? – обалдело заорала Федора.

– Прикол! – с тем я и бросилась наземь.

Взрывом нас раскидало. Меня, поскольку успела залечь, прокатило, как рулон обоев, причем я собрала на себя немало грязи. Вот ведь шутили мы – приколись да приколись! – а он, сволочь, оказывается, почище артиллерийского снаряда.

Я вскочила на четвереньки, но никого и ничего из-за поднявшейся пыли не увидела. Тут уж не то что попарно – в одиночку удирать надо, подумала я, и, в конце концов, не все еще потеряно! Кондратия голыми руками не возьмешь. Нелегкая тоже за себя постоит…

Но, в отличие от воплощенной команды, я знала одну важную вещь. Я знала, что такое промышленность. Любую фабрику, любой завод можно обносить трехметровым двойным забором и пропускать по нему ток, ставить полк охраны, барражировать сверху вертолетами и бомбардировщиками, и все же в заборе будет вполне комфортабельная дыра, о которой известно всему коллективу, от директора до уборщицы. Ну и несколько не таких комфортабельных. Главное – их отыскать…

Вместо того, чтобы удирать от блинно-хренового десанта, который со всех сторон уже сыпался через высоченное ограждение на территорию, я поспешила ему навстречу. Это было несложно – предприятий сдохло в разгар строительства нового цеха, и я перебегала от одной бетонной плиты, торчащей ребром, к другой. Пронестись же вдоль забора было вовсе плевым делом. Я только съеживалась, когда сверху попарно пролетали тяжелые солдатские шнурованные башмаки.

Наконец попался такой отрезок забора, где никто не сыпался сверху, и в нем-то, заросшем кустами, нашлась долгожданная щель. Я протиснулась в нее без всяких угрызений совести – и Кондратий, и прочие мои соратники там бы попросту застряли. Все – кроме Авося…

И тут же выяснилось, почему с этой стороны территорию не штурмовали. Там был заболоченный луг. А о том, что вдоль самой стенки вела узенькая тропочка, оккупанты, естественно, не подозревали.

Тропочка была хитренькая – выводила к роще, а потом к шоссейке, где в добрые старые времена была автобусная остановка. От нее даже остался столб. Я удивилась – кому мешал автобусный маршрут? Стала соображать. И вдруг меня осенило – да ведь этот маршрут пролегал поблизости от нашей горки! Вот почему оккупанты его отменили! Понять бы еще, с какой стороны эта самая горка…

Я пошла наугад и вышла к перекрестку. Хорошо, что кроссовки у меня бесшумные – не то бы как раз напоролась на пост. Это был тот самый пост, через который прорвался Авось – ближний к городу и последний из трех, если считать от горки.

Я сошла с асфальта и поняла, что совершила ошибку. Почва так и норовила чавкнуть у меня под ногами. Решив, что если двигаться очень медленно, то удастся избежать шума, я сделала первый шаг, очень долго погружала кроссовку в грязево и еще дольше ее там устанавливала. Второй, третий и даже четвертый шаги состоялись благополучно, и я обнаглела.

– Кого там, на хрен, несет? – раздался грубый голос.

– Это типа я!

– Кто, блин, я?

– Я, блин, типа, ну!..

– Кончай базар, блин, вылезай!

– Типа не могу!

– Какого хрена?

– Живот типа схватило!

– Во блин!

Невеликое удовольствие – слушать, как у кого-то схватило живот. Поэтому дежурный хрен оставил в покое ту, кого он считал спрятавшейся в кустиках приблудной типой. Видимо, был уверен, что она, опроставшись, сразу на пост и заявится, потому что – зачем бы еще она сюда приперлась?

Я как можно тише поплелась прочь, уже плохо соображая, зачем мне это нужно. И оказалась в крапивных джунглях. Причем заметила это, уже забравшись довольно далеко.

Крапива – это такое дело, что вроде и не слишком больно тебя цапнет, а шарахнешься на метр. Вот я и шарахнулась, вот и наступила на сухую ветку, вот ветка и треснула!

Я была уже довольно далеко от поста, но – видать, по случаю облавы на заново воплощенных, хрены бодрствовали и патрулировали в окрестностях своей будки. Похоже, начальство догадалось, что мы будем пробираться к этнографической горке.

– Какого хрена? – окликнули меня с шоссе.

Я быстро присела на корточки. Темно, конечно, однако на шоссе через километр фонари понатыканы, вдруг патрульные мой силуэт, из крапивы торчащий, высветят? Просто так сюда ни один хрен не полезет, но если увидят силуэт…

Я оперлась рукой о землю и ощутила что-то ребристое, явно искусственного происхождения. Ощупала – вроде коробочки. И обрывки ремешка…

Я не верила собственным рукам, пока гусиным шагом не отползла метров на полсотни, где смогла кое-как разглядеть находку. И это действительно был оберег Авося, который он в истерике сорвал с себя чуть ли не месяц назад.

Что же такое говорил Кондратий про эти обереги? Как они действуют?.. Он сказал тогда – вроде бы жизнь продлевают. А когда – тогда? А когда мы с ним возвращались домой, делая привал в каждом стогу…

И тогда же возникла у меня в голове мысль… мысль…

Иногда ее, заразу, даже сей момент промелькнувшую, никак не поймаешь. А тут пришлось ловить мысль некоторой давности…

Мы с Кондратием говорили о том, что блинов должно извести время! Мы рассуждали (когда, где?), что срок, отведенный Ерошке, который не пьет понемножку, конечен, стало быть, и срок блинов с хренами – тоже конечен! И должен же быть способ его как-то уплотнить, чтобы он поскорее окончился! И Кондратий выписывал формулы на бумажку… Блин-блин-блин, где та бумажка?!?

– Кто там, блин, конкретно орет?

По дороге проходио патруль и уловил мою перенасыщенную блинами мысль. Я не ответила, и патруль проследовал мимо.

Бумажка нашлась в труднодоступном месте – в заднем кармане джинсов. Вот говорят, задний карман – чужой карман, но бумажки в нем прятать – милое дело. Не то что вор – сам не выковыряешь, хоть штаны снимай.

Расстегнув молнию, я все же добыла сокровище. Но что с ним делать дальше – понятия не имела.

Тут послышался рев летящей издалека крупной машины. И с приближением к хреновому посту она скорости не скинула. Это означало, что шлагбаум она хочет проигнорировать. А кто в такую безумную ночь может проигнорировать шлагбаум оккупантов? Да только один лихой водила! То есть – Кривая!

Глава четырнадцатая
Не верь своим очам – верь моим речам!

Я выдралась из кустов на дорогу. Вот-вот должны были появиться два налетающих из мрака огня. Я бы кинулась наперерез, размахивая руками и вопя! Но они не появились, хотя там, где за поворотом был пост, раздался недружный залп океев. А потом вдали сделалось светло и я увидела, как огромный и странный силуэт летит наобум Лазаря и все замедляет, замедляет свой ночной полет и, наконец, встает на мертвый якорь!

Я кинулась туда и, не добежав, уже сообразила, в чем дело.

Угнана была бетономешалка, а за рулем сидела вовсе не Кривая, которой по должности положено вывозить на любой дороге и на любом транспорте. И не Кондратий – он шоферил будь здоров как. За рулем был кто-то неопытный, не знающий, что тут имеется поворот, и не умеющий вовремя вернуть машину на асфальт.

Еще несколько шагов – и выяснилось, что загадочный водила еще не научился вырубать двигатель. Машина, увязнув по самое не могу, отчаянно крутила колесами! Ну, это могли быть только мои орлы и орлицы…

Дверца распахнулась. Стараясь не попадать в пучки яркого света от фар, я попрыгала по кочкам к бетономешалке и увидела в кабине свой старый плед. За рулем, выходит, была Федора, и она пыталась выкарабкаться на ступеньку, но пышные телеса явно мешали.

– Федорушка, голубушка! – завопила я, перекрикивая рев мотора. Она повернулась – и, чтоб я сдох, Голливуд бы за такую улыбку миллион баксов кинул запросто!

Кроме нее, в кабине были Ерема и все еще не пришедший в себя Авось. Он был зажат как раз между ними двумя.

– Вывезли поганца, – сказала Федора, и спасители. разом повернув головы. с ненавистью уставились на государя-надежу.

Я даже не спрашивала, как им, только что вернувшимся из небытия, ни разу за рулем не сидевшим, удалось справиться с бетономешалкой. Коли с ними имелся Авось, пусть даже полудохлый, – то и получилось на авось! Поблизости – с полкилометра, не больше, – был лес. И мы могли втроем перетащить туда тело государя-надежи…

Но бетономешалка, оказывается, приволокла на хвосте погоню. И не простую – тот, кто приказал уничтожить нас восьмерых любой ценой, не пожалел на это дело боеприпасов.

Только сам Хрен Лучезарный мог отдать приказ о биологическом оружии. Эта новая разработка еще только проходила полевые испытания. Хотя прессу очень редко пускали на полигоны, кое-что все же просочилось. И когда я увидела в мелькании огней, какую железную дуру устанавливают на шоссе неподалеку от поста, то все поняла.

– Ну, мы, кажется, сдохли… Нужно запираться в кабине!

– А что?

– Увидишь!

Тут и грянул первый залп.

Он был сделан скорее для пристрелки, потому что большая и гулкая бомба пошла с перелетом и треснулась оземь на самой опушке. Грянуло негромко, но сразу же дико загудело. Я напрягля и зрение и слух – гудящее облако металось меж стволов, находя какую-то неподходящую добычу, но мозгов, чтобы послать ее подальше и лететь за настоящей, у облака не было.

– Слепни, что ли? – догадался Ерема.

– Бляхи-мухи. Их специально в особых теплицах разводят. Редкая мерзость.

– Понавыдумывали! – возмутилась Федора. – Ведь это же стыд какой – от мух помереть!

– Зря мы того мужика, выходит, чуть не пришибли, – буркнул Ерема.

Оказалось – бетономешалку они заполучили совершенно бандитским способом. Мужик гнал ее от города к поселку, выскочил по малой нужде, не заглушив двигатель, тут они и приложили ручонки. Я удивилась – кому и зачем нужно кататься ночью на бетономешалке? Но журналистский опыт сразу же подсказал: мужик отвозил к себе на дачу ворованный бетон. Ворованный?.. Стойте!.. Так это что же?..

– Ерема! Мы должны до следующего залпа наладить шланг!

Как это делается – я знала не лучше Федоры с Еремой, но есть же в заднице у этой бочки что-то вроде вентиля!

Мы заперли Авося в кабине и кинулись искать этот самый вентиль.

Следующая бляхо-мухо-бомба разорвалась перед капотом. И тут же пошли на приступ по меньшей мере три взвода блинов. Пока бляхи-мухи бестолково метались перед фарами – отсекая нам дорогу к лесу, между прочим, – мы дождались первого залпа океев, Федора с Еремой залегли, а я, поскольку эта зараза меня не брала, ухватила толстенный, толще моего бедра, шланг с бетоном, развернула его раструбом от себя, поволокла его навстречу оккупантам и кинула им эту дрянь под ноги. Отскочила очень вовремя – а вот они влетели в растущее бетонное озеро, не сообразив, что это за гадость такая, и подняли невразумительный ор.

Бляхи-мухи всем облаком полетели на шум голосов и по тупости своей стали садиться на ту же лужу.

– Федора, Ерема, окружайте машину бетонным кольцом, – велела я. – Тогда вас не возьмут!

Они подбежали, ухватились за шланг и потащили его против часовой стрелки, стараясь не вляпаться сами во временно жижкий, но довольно быстро твердеющий бетон. Я же поспешила к кабине. Там, переведя дух, наконец-то смогла заняться Авосем. Первым делом я приложила к его груди оберег. Он чихнул и открыл свои голубые глазищи.

– Где это я?

– Где-где! – я чуть не выразилась в хреновом стиле. – Очухивайся скорее. Нужно что-то делать. Где Кондратий? Где Нелегкая с Кривой? Фома где?

– Не знаю! Ничего не знаю!

– Ну и дурак! Они за тебя на смерть идут, а ты?!?

Авось – он и есть Авось, он думал, что одолеть оккупантов можно на авось. Он даже сейчас так думал!

– Бетон кончается! – заорала Федора.

Все-таки они окружили машину немалой бетонной лужей. Но если прибудет к блинам подкрепление, если пойдет по телам?

Я сунула Авосю бумажку с формулами.

– Вот из этого нам придется составить заклинание.

– Заклинание чего?

– Не знаю!

– Как оно должно действовать?

– Не знаю! Но это – все, что у нас осталось, понял, нет?

– Наше дело на срок не поспело, – прочитал Авось. – Бесполезно! Если так скажем – то сами же и накроемся… Ваше дело на срок не поспело!

Я выглянула из кабины. Со всех сторон мелькали огоньки. Мы были даже не в одном кольце, а в двух: в бетонном и в блинно-хреновом. Прелестная ситуация, дальше – некуда! А над машиной болталось облако блях-мух…

– Который час? – спросил вдруг Авось. Я чуть было не послала его в известном направлении, чудом вспомнила – это начало формулы.

– Овсяный квас! – ответила как можно громче.

– Котора минута?

– И ковшик тута!

– Который срок?

– Который сдох!

Но ничего не поделалось с наступающими оккупантами. Хуже того – справа от бетономешалки грянуло решительное «О-кей!». Я закрыла Авося собой – обошлось…

– Который час ударит, тот и сосчитаем… – бубнил Авось. – Часом опоздано, годом не поверстаешь!..

Оккупанты были совсем близко. Пора было, выскочив на ступеньку, лупить по ним из орудий главного калибра.

– А я вас долбала в зевало и в хлебало, в меч и в орало, в топку и в поддувало, через семь ворот, насквозь, наоборот, через ноздри в рот задом наперед!

Шарахнулись, гады! Вроде замерли. Надолго ли?

– Доля во времени живет, бездолье в безвремяньи! – вдруг странным голосом провозгласил Авось, и я почувствовала – он вошел в необходимый транс. Хватит ли его силенок для последнего удара – я понятия не имела. Нужно было как-то подключаться…

– Не век вековать, а час часовать! – вопил, высунувшись из кабины, Авось. – Будет час, да не будет вас!..

Формула была без завершения – и притом последняя. Если не сработает – кранты! Безумные и совершенно бесполезные мысли закувыркались у меня в голове. Я хотела добавить хоть слово, но язык отказал. И правая моя рука, действуя в автономном режиме, нырнула в карман куртки, достала оберег и запустила им в наступающих оккупантов!

Время замерло, разинув от удивления рот.

Мы с Авосем смотрели, как железная коробочка медленно летит по вмиг посветлевшему небу, летит далеко, так далеко, как я бы в обычной жизни ее послать не сумела. Мы увидели, как она завершает дугу и как исчезает среди блинных голов в касках и пилотках. Еще около двух секунд она пробивалась к бетону и, возможно, сквозь бетон – к земле-матушке.

И загудело, забурлило, завопило нечеловеческими голосами! Хоть уши затыкай! И чавканье раздалось страхолюдное, и гамканье, совершенно людоедское, и рухнул на меня сверху какой-то мелкокаменный дождик! Простучал по борту машины и по моей макушке – и сгинул.

Тишина продлилась достаточно долго, прежде чем мы с Авосем открыли прижмуренные глаза.

Не ночь, а день, и не осень, а ранняя весна – вот что делалось в мире. Солнышко светило на неожиданный пейзаж, словно радуясь ему, и луч, прикоснувшись к моему лицу, вызвал к жизни блаженную улыбку.

– Вот! – заорал Авось. – Ерема! Федора! Вот же, вот!!!

– Ой, мама дорогая! – завопила и я, глядя на страшное зрелище.

Глава пятнадцатая
Пошло дело на лад – и сам делу не рад

Много лет назад довелось мне видеть настоящие баррикады в самом центре города и даже забаррикадированный мост. Но тогда это казалось мне забавным, опять же – вот стоят бетонные кубы, а вот приехал автокран – и кубов больше нет.

Чтобы убрать тот кавардак, который устроил вокруг бетономешалки Авось (Авось, а не я, потому что формулы-то говорил он, а я только оберегом запустила!) нужно было пустить армию бульдозеров. И та бы застряла. Но если мы победили – так ведь и в городе, и по всему государству раскинулся сейчас этот невообразимый бардак!

Полуметровым слоем лежали блины – обыкновенные и горелые. За блинным кольцом громоздились кучи гнилого хрена, как будто вскрыли позапрошлогодние бурты спившегося с кругу колхоза. Бляхи-мухи мелкой зеленой дробью покрывали эти кошмарные залежи. Мало того, что ни проехать, ни пройти, так еще и с души воротило – уж больно неаппетитное было зрелище. Мне стало безумно любопытно – чем обернулись типы, но вряд ли в военных действиях участвовала хоть одна.

– И блины, и хрены!.. – повторял ошалевший Авось. – Кончился их срок! Федора! Ты смотри! Ерема! Ты гляди! Я все понял – как срок кончается, так и воплощение!

Слушать этого нечаянного победителя было выше моих сил.

– Ну и помойку же ты развел! – возмутилась я. – А убирать кто будет?!

– Да воплотились же, воплотились! – совсем сдурев от восторга и тыча пальцем вдаль, твердил Авось. – Смотри – и большие, и маленькие, и всякие…

– Тьфу на тебя!

– И пшеничные, и гречневые!..

Он имел в виду блины.

Федора, которая пряталась все время за колесом (насколько это вообще было возможно при ее габаритах), подошла к ступенькам. И уставилась на государя-надежу – мне сперва показалось, что с неслыханным уважением, а потом стало ясно, что с ужасом.

– Авосюшка! А как же мы отсюда выбираться-то станем?!?

Тот же вопрос был в глазах и у Еремы. Эта парочка, буквально выполнив мой приказ, замкнула бетономешалку в кольцо. И в кольце этом, возможно: уже насмерть окаменевшем, были частично замурованы блины…

– Прорвемся! – весело отвечал Авось. – Сейчас Фома явится – он все придумает!

– Когда он чего придумывал? – удивился Ерема. – Да он и бетона-то отродясь не видывал!

– Да не твой! Другой! НАШ ФОМА! – Авось так это произнес, с таким невероятным почтением, что прямо на душе полегчало. Тем более, не впервые я слышала это имя.

Стоя на ступеньке, я смотрела вдаль – туда, где раскинулся по холмам, между озером и рекой, освобожденный город. И с трудом осознавала, что вокруг него – освобожденное государство. Странно мне было – кто бы мог подумать, что разгильдяй Авось совершит настоящий подвиг?

Белый джип вылетел из-за поворота. Поскольку хренов в живых не осталось, это могли быть только наши! И точно – подъехав, насколько это было возможно, джип остановился, оттуда выскочили Кондратий и Фома-который-не-тот.

– Э-эй, на бетономешалке! – крикнул Кондратий. – Жить вы там собрались, что ли?

– Мы в ловушке! – отвечала я. – Вот явится Фома!.. А что в городе?!.

– То же самое! Нелегкая от целого взвода отбивалась – он на нее и рухнул! Сидит сейчас, чистится! Кривая на автокране застряла! Ничего – там уже полно наших! Из всех щелей лезут! И все идут сюда! Ты приготовься, надежа-государь! Тебе речь держать!

– Какую речь? – не сразу сообразил Авось.

– К своему народу! Ты уж народишко-то не обижай! – в голосе Кондратия было какое-то загадочное глумление.

Увы, со своей ступеньки я не видела шоссе, ведущее от города, по всей его длине, а только тот кусочек, который от поворота. Если бы видела – по воздуху бы перенеслась в лес и там схоронилась.

Первыми выскочили, задрав хвосты, веселые телята. К счастью, до непроходимого кольца не добежали – а кинулись щипать на лугу первую травку.

– Куды!.. Я вас туды не гнал! – кинулся сбивать их в кучу бородатый дядька, надо полагать, Макар. – Иван! Помоги! Иван! Хворостину бери! Иван, справа заходи! В лес же уйдут! Иван! Слева забегай!

Иванов оказалось человек сорок – тех самых, родства не помнящих. Они принялись гоняться за телятами, перекликаясь пронзительно, а из-за поворота показалась толпа бедно одетого народа и, протянув вперед руки, устремилась к бетономешалке.

– Надежа-госуда-а-а-а-арь!!! Исполать! Раскудрить! Гой еси! Ныне и присно!..

– Егорушка! – завопила вдруг Федора. – Егорушка, здесь я!

И чуть было не кинулась прямо в блинное болото.

– Стой ты, дура! – удержал Ерема. – Сам явится! Все же испортишь!

И, став одной ногой на ступеньку, шепнул мне на ухо:

– Не идет Федора за Егора, а Федора идет – так Егор не берет…

– Государь-надежа-а-а-а!!! – вопили все эти воплощенные Иваны, Степаны, Федоты, Устиньи, Улиты, Ерошки, Яковы, Фетиньи, Акулины. Я узнала в толпе даже Прокопа и подивилась – где же он, предатель, болтался все эти дни? Напрасно Авось махал им рукой – они от радости совсем умом тронулись. Кондратий с Фомой-не-тем проехали на белом джипе чуть подальше и с интересом наблюдали за народным восторгом.

Вскорости прибыл и автокран с Кривой и Нелегкой, подрулил «мерс», из которого вышли растерянные, но пытающиеся сохранить лицо, Маша с Емелей.

Но государь никак не мог соединиться с верноподданными – мешало блинно-хреновое кольцо. Он только озирал их сверху, словно бы считал по головам.

– А Фома где?! – завопил вдруг Авось. – Фомы нет! Погодите, ребята, придет Фома – он все придумает!

И, приложив руки рупором ко рту принялся его звать. Я же руками показывала – мол, поддержите, мерзавцы, государя-надежу!

– Фо-ма! Фо-ма! – гремело над лугом и лесом. Пожалуй, что и до города долетало.

– Без Фомы уж и не знаю, как быть, – шепнул мне Авось и опять завопил как резаный. На особо пронзительном крике он закашлялся. Ерема, все еще висящий на ступеньке, похлопал его между лопаток, от чего Авось едва не сковырнулся наземь. И это все видели.

Тогда только наступило благословенное молчание.

Авось озирал с высоты свое притихшее воинство, а я осторожно толкнула Ерему локтем в бок и указала глазами на онемевшего оратора, а потом – и на остальных.

– Ждут Фому, чают – быть уму, – шепнул в ответ Ерема с трепетным уважением в голосе. Очевидно, и он, как Авось, надеялся, что явится некто, способный ответить на все вопросы и указать дальшейший путь.

– Идет, идет!..

Сколько восторга было в голосах! И некоторые даже поспешили назад, к повороту – навстречу Фоме. Как выяснилось, правильно сделали: он умаялся, и его пришлось вести к блиннл-хреновому кольцу под руки.

Когда Фома явился на видном месте, иные от неожиданности откровенно шарахнулись. И я тоже шарахнулась. А что еще непроизвольно сотворишь, увидев мелкого дедка в белой до пят рубахе и с подвязанной белым же платочком нижней челюстью? Покойник же, блин!

Поминать вслух блин я, конечно, не стала, иначе на меня бы он сверху и шлепнулся. Заклинание воплощения Авось еще не отменил и не собирался.

– Страшный Суд, что ли, настал? – прошамкал дедок, когда его от платка избавили. – Ну, простите, люди добрые, коли в чем перед кем согрешил!

И попытался преклонить колени.

Ему, конечно же, помешали.

– Да что ты, Фома?! – закричал Авось. – Опомнись! Ты нам всем сейчас очень нужен! Без тебя – никак!

– Ась?..

– Что нам теперь делать, Фома?! Придумай!

– Че-е-е —?..

Умный Фома, очевидно, никак не мог расстаться со старческим маразмом.

А ведь решить ему нужно было немало: как жить дальше, чем заполнить пустоту, оставшуюся после оккупантов, да и прежде всего – какими средствами убрать блинно-хреновое кольцо и соединить государя-надежу с его истосковавшимся воплощенным народом?

– Фома-а-а-а!!! – Авось орал уже на пределе голосовых связок. – Да опомнись же ты! На тебя вся надежда!

Дедок помотал головой.

– Обратно хочу, – жалостно попросился он. – Лежал себе на тихоньком погостике, спал… Нет же – из могилки вытряхнули, гонят куда-то… Так будет, что ли, Страшный Суд?..

Тут лишь я поняла окончательно, что имел в виду Кондратий. И посмотрела на воплощенную толпу с великим сомнением… Ведь половина – не жильцы на этом свете! Не возродятся они к нормальной жизни, зря мы их растормошили! Не заполнят пустоты!..

Ерема тем временем что-то горячо шептал на ухо Авосю. Тот слушал и кивал – наверно, запоминал умный совет в подробностях. Затем поднял руку, требуя внимания.

– Слушайте все! Во-первых, приказываю – проводить Фому на заслуженный отдых! Достаточно он потрудился на ниве русской словесности! Будем решать, как жить, сами! А во-вторых, значит… Пусть кто-нибудь поедет в поселок за лопатами, чтобы убрать эту грязь!

Собственно, Авось имел в виду или «мерс» Емели, или телегу, запряженную старой клячей, на которой только что подъехала замотанная в платки баба. Не на автокране же за лопатами!

– А кому ехать-то? – спросил удивленный голос, и тут же голпа загудела: – Я – не могу! Мне – телят пасти! Я – ногу натерла! Мы – увечные!.. А я испила бражки да и лишилась рубашки, куда мне голой?!? Улиту пошлите, Улиту! У нее лошадь! Селифан, Селифан! А я в городе или в деревне?!

– Улита едет – когда-то будет, – буркнул Емеля. – А Селифан с Богданом всяко отвертится, потому как тут ни город и ни село. Так что же, нам вечно тут сидеть?

– Вон ты за лопатами поезжай! – наугад тыкал пальцем Авось. – И вон ты! Я выйду отсюда и поведу вас на гору, к древнему храму! И каждый там займет свое место! И будем мы снова единым целым, единой речью, могучей и прекрасной!

– Почему – я? – возмутились в толпе. – Как лопатой махать – так я?! Вот он пусть махает! А чем я тебя хуже? Аль я хуже людей, что везде стоя пью?!?

– Ерошка! – признала бзнакомца Федора. – Ну, с ним мы построим светлое будущее…

– Да что же вы?! Всего-то щель прокопать, чтобы нам отсюда выйти!.. – государь-надежа чуть не плакал, но его и не слышали. В воплощенном народе разгоралась склока.

Кондратий смотрел из джипа на толпу нехорошим взглядом. И на роже читалось: ну, знал я, что выйдет какая-то ерунда, но такого – не ожидал… И просить его, чтобы смотался за лопатами, я не могла. Я вместе с Авосем эту кашу заварила – а он, кстати, все время мое варево расхлебывал… в том числе и укропное…

– И эти раздолбаи займут пустое место, оставшееся после блинов с хренами? – спросила я Авося. – Да чем они лучше? Те хоть были лаконичные!

Авось не смог ответить – из глаз текли слезы.

– Других-то пока нет, – ответил за него Ерема. – Уж с этими придется как-то разбираться. Заново их к делу приучать… если получится…

Я оглядела широкое, метров в пятнадцать, если не больше, кольцо. Блины, видно, изначально были какие-то тухлые, а хрен в кучах – и на вид гнилой. Аромат над кольцом стоял невозможный.

– Авось… – я похлопала по плечу государя-надежу. – Ты не кисни! Что-нибудь и без Фомы придумаем! Авось! Ну, Авось?.. Авось, прорвемся!..

Рига

2001