Текст книги "Fashionopolis. Цена быстрой моды и будущее одежды"

2
Цена безумной моды

Сквозь слегка приоткрытые металлические ворота я украдкой наблюдаю за рабочими, сгорбившимися над швейными машинками в полутемном помещении на последнем этаже «Бендикс-Билдинг», видавшего виды одиннадцатиэтажного неоготического административного здания в самом центре Модного района Лос-Анджелеса. Груды ткани в беспорядке свалены на покрытый линолеумом пол; повсюду нитки, лоскуты и клубы пыли.

Внезапно двери начинают захлопываться одна за другой. Бах! Бах! Бах!

«Вот это скорость!» – замечает Мариэла Мар Мартинес, координатор лос-анджелесской некоммерческой организации «Центр работников швейной промышленности»[117]117
  Интервью, данное Мар Мартинес автору, Лос-Анджелес, 10 октября 2017 г. Все цитируемые высказывания Мартинес происходят из этого интервью, если не указано иное.


[Закрыть]. Кто-то из местных узнал ее и предупредил соседей.

Мы поднимаемся на восьмой этаж. Тут двери мастерских уже заперты: слух о нашем присутствии облетел все здание. Дойдя до конца коридора, мы видим из окна через дорогу «Эллайд-Крафтс-Билдинг» – еще один непотребный образец высотки в деловом центре города начала XX в. и прибежище подпольных мастерских. Фасад в стиле ар-деко осыпается, некоторые окна замазаны белой краской. Несколько гнилых створок чуть приоткрыты – достаточно, чтобы услышать стрекот швейных машин.

Мы спускаемся на лифте на первый этаж. В холле работает пункт обналичивания чеков, мексиканец разговаривает по таксофону. Мартинес объясняет, что большая часть работников местных подпольных мастерских – мексиканцы, а владеют производством преимущественно корейцы. Идем по лестнице на третий этаж. Окна разбиты. Мужчина лет тридцати, возможно менеджер, курит, сидя на ржавых ступенях наружной пожарной лестницы. «Рискнули бы спуститься по такой?» – спрашивает меня Мартинес. Хлипкие тросы вместо перил и крепления столетней давности наводят на мысль, что, окажись на ней больше двух человек, лестница не выдержит. А если спуститься до второго этажа, где она заканчивается, придется спрыгивать в мусорный контейнер.

«Я называю это белым шумом Лос-Анджелеса, – говорит Мартинес, когда мы выходим на улицу. – Его не замечают и не осознают, но он есть».

Сегодня Лос-Анджелес – крупнейший центр швейной промышленности в Америке[118]118
  Интервью, данное Илсе Метчек автору, Лос-Анджелес, 6 октября 2017 г. Все цитируемые высказывания Метчек происходят из этого интервью, если не указано иное.


[Закрыть]. Отрасль зародилась в начале XX в., когда местные трикотажные фабрики стали специализироваться на производстве купальных костюмов, – в то время это были такие бренды, как Catalina и Cole of California. Сектор продолжил расти после Второй мировой войны, когда повсеместно в США вошел в моду «калифорнийский стиль» – небрежная элегантность, легкие ткани. В итоге в начале 1990-х американской столицей фэшн-индустрии вместо Нью-Йорка стал Лос-Анджелес: рост цен на недвижимость на Манхэттене и Североамериканское соглашение о свободной торговле (НАФТА) стали двойным ударом для Швейного квартала. Как сообщила мне в 2017 г. Илсе Метчек, президент Калифорнийской ассоциации моды, совокупный годовой доход местных промышленных предприятий составляет около $42 млрд. По оценкам Мартинес, в Лос-Анджелесе в швейной отрасли заняты 45 тыс. человек[119]119
  Мартинес, интервью, данное автору.


[Закрыть]. Около половины из них трудоустроены официально и получают зарплату, по крайней мере соответствующую минимальной оплате труда в Калифорнии, на тот момент она составляла $10,5 в час.

Другая половина работает нелегально, отшивая на подпольных фабриках вещи для американских брендов и получая не больше $4 в час. Никакой оплаты сверхурочных. Никаких медицинских страховок. Ужасающие условия труда. Между тем крупные бренды среднего сегмента рынка, существующие за счет рабского труда, гордо заявляют, что их продукция «сделана в Америке», как будто надпись на этикетке автоматически гарантирует подлинность, надежность и превосходное качество одежды, произведенной контрафактно. Используя маркетинговую тактику такого рода, корпорации потакают патриотизму покупателей, грубо нарушая трудовое законодательство США.

Местные потогонные мастерские существовали всегда. Во времена Ричарда Аркрайта практически каждая фабрика работала именно так. То же можно сказать о нью-йоркском Нижнем Ист-Сайде на рубеже XIX–XX вв. Когда профсоюзы и трудовое законодательство запретили их, они ушли в подполье. Находящиеся под контролем организованной преступности нелегальные швейные мастерские стали скрытыми центрами работорговли и отмывания денег. Время от времени очередной сюжет об обнаружении очередного подпольного предприятия попадает в новости: картина, как правило, устрашающая. В 1995 г. федеральные агенты совместно с агентами властей штата провели операцию на нелегальной швейной фабрике в пригороде Лос-Анджелеса Эль-Монте; фабрика была окружена оградой с острыми наконечниками и колючей проволокой, территорию патрулировали часовые[120]120
  George White, “Workers Held in Near-Slavery, Officials Say,” Los Angeles Times, August 3, 1995.


[Закрыть]. Внутри агенты обнаружили 72 раба-тайца, $750 тыс. наличными и золотыми слитками, а также записи о банковских операциях на сотни тысяч долларов.

В наши дни на фоне общего недовольства глобализацией и протекционистскими призывами покупать американские товары подпольные швейные производства получают повсеместное распространение, особенно в Лос-Анджелесе, где много незарегистрированных мигрантов. По результатам исследования, подготовленного при участии Мартинес и опубликованного в 2016 г. Центром труда при Калифорнийском университете Лос-Анджелеса (UCLA Labor Center), 72 % работников швейных производств Лос-Анджелеса сообщают, что в мастерских грязно; 60 % заявляют, что в помещениях плохая вентиляция, способствующая респираторным заболеваниям; 47 % жалуются на отвратительное состояние уборных, и 42 % видели крыс[121]121
  Janna Shadduck-Hernández, Marissa Nuncio, Zacil Pech, Mar Martinez, Dirty Threads, Dangerous Factories: Health and Safety in Los Angeles’ Fashion Industry,” UCLA Labor Center, 2016, https://www.labor.ucla.edu/publication/dirty-threads-dangerous-factories-health-and-safety-in-los-angeles-fashion-industry/.


[Закрыть]. Согласно исследованию, к числу брендов, чьи предприятия, предположительно, работают в таких условиях, относятся Forever 21, Wet Seal, Papaya и Charlotte Russe.

В 2016 г. Министерство труда США предъявило этим и другим производителям одежды в Южной Калифорнии обвинение в несоблюдении таких основополагающих норм федерального законодательства по охране труда, как минимальная заработная плата и оплата сверхурочных, и обязало погасить задолженности и компенсировать ущерб, что составило $1,3 млн[122]122
  Natalie Kitroeff and Victoria Kim, “Behind a $13 Shirt, a $6-an-Hour Worker”, Los Angeles Times, August 31, 2017, https://www.latimes.com/projects/fi-forever-21-factory-workers/.


[Закрыть]. (Впоследствии представители Forever 21 и Russe заявили, что их организации «очень серьезно» относятся к вопросам охраны труда; Forever 21 добавила, что «предприятия, где обнаружены нарушения, действовали независимо от компании и принимали хозяйственные решения самостоятельно»[123]123
  Ben Bergman, “Labor Department Investigation Finds 85 Percent of LA Garment Factories Break Wage Rules,” 89.3 KPCC, November 17, 2016, https://www.scpr.org/news/2016/11/17/66200/labor-department-investigation-finds-85-percent-of/.


[Закрыть].) Как позднее заметила Янна Шаддак-Эрнандез, одна из соавторов исследования Калифорнийского университета, бóльшая часть предприятий этих поставщиков располагалась «в самом центре Модного района – в двадцати кварталах от городской администрации»[124]124
  Jason McGahan, “L.A. Fashion District a Fire Trap for Garment Workers, Study Finds,” L.A. Weekly, December 12, 2016.


[Закрыть].

Сложившееся положение дел заставило Мартинес включиться в борьбу. Молодая женщина лет двадцати с небольшим, она выросла в нескольких милях от Центра работников швейной промышленности (Garment Worker Center) на юге Лос-Анджелеса. Ее родители трудились на легальных городских швейных предприятиях: отец сидел за швейной машинкой, а мать кроила образцы для модных брендов. В старшей школе и на последних курсах Университета Брауна Мартинес состояла в Объединении студентов против потогонных мастерских (United Students Against Sweatshops, USAS), члены которого требовали перемен путем организации информационных кампаний и бойкотов. Так она стала гражданской активисткой. После университета она вернулась в Лос-Анджелес и получила должность координатора центра. Дважды в неделю она встречается с рабочими в офисе без окон в обветшалой малоэтажке на Лос-Анджелес-стрит и слушает их жалобы.

Чаще всего жалуются на «хищение зарплаты», когда руководство платит работникам значительно меньше минимально установленной на федеральном уровне или уровне штата зарплаты. Как правило, Мартинес связывается с работодателем напрямую и старается решить вопрос полюбовно. В вопиющих случаях она обращается в государственные учреждения, такие как Отдел заработной платы и рабочего времени Министерства труда США, который инициирует расследование и при необходимости может устроить обыск. Мартинес сопровождает агентов в ходе операций и, по ее словам, иногда замечает этикетки брендов, которые позиционируют себя как sweatshop-free[125]125
  Не использующие потогонные производства. – Прим. пер.


[Закрыть]. Будучи пойманными за руку, фирмы часто заявляют, будто не имели понятия о том, что их «проверенные» исполнители отдавали заказы на субподряды потогонным мастерским. Поскольку в швейной промышленности широко распространены субподряды, создается дробная цепочка производства, в которой под удар часто попадают рабочие.

Мартинес или представители государственных органов подают заявление о взыскании неполученного дохода, то есть разницы между минимальным размером оплаты труда и тем, что рабочие получали в действительности. Субподрядчики, подрядчики, бренды, ретейлеры – все звенья цепочки поставок избегают ответственности. «[Фабрики] закрываются или открываются вновь под другим названием, – говорит Мартинес. – Они используют фальшивые документы, или работодатель может оказаться не тем лицом, на которого зарегистрировано предприятие. Дело разваливается».

Когда Мартинес удается взыскать деньги, сумма, по ее словам, «едва ли составляет половину от фактически причитающейся». «У нас есть иски по возмещению заработной платы на пятьдесят тысяч долларов, не считая штрафов, а получим мы пять тысяч, максимум десять – и то если у работника есть адвокат. Если его никто не представляет, подрядчик предложит сто-двести долларов, и многие согласятся, потому что это лучше, чем ничего».

«После таких переговоров, – продолжает Мартинес, – бренды говорят подрядчикам: “Либо вы уладите это, либо мы отменим все заказы”. Им не нужны проблемы, они умывают руки. Если бренд разорвет контракт, у подрядчика не будет денег, чтобы заплатить рабочим. Не то чтобы я симпатизировала подрядчикам, но они заложники системы. Если бы каждый работник швейной мастерской в Лос-Анджелесе предъявил требования о взыскании недополученного дохода, речь шла бы о миллионах долларов – миллионах, оседающих в карманах топ-менеджеров». И акционеров.

Мартинес мрачно смотрит на меня: «Послушайте, все мы знаем, что наши футболки шьют в потогонных мастерских, но не обращаем на это внимания. Никому нет до этого дела».

Для успешной работы прядильных фабрик Ричарду Аркрайту требовался хлопок. Много хлопка. А благодаря сети торговых путей Британской империи хлопка было предостаточно. В XVIII в. хлопок был краеугольным камнем экономики британских колоний в Америке и на Карибских островах. Рабы выращивали его, затем собирали и грузили на корабли, отправлявшиеся к фабрикам Аркрайта в Великобритании. Как позднее писал в Манифесте Коммунистической партии один из двух его авторов, Карл Маркс, «без рабства не было бы хлопка; без хлопка немыслима современная промышленность»[126]126
  Marx Engels Collected Works, Volume 38 (New York: International Publishers, 1846), 95, http://hiaw.org/defcon6/works/1846/letters/46_12_28.html. Здесь и далее цитаты К. Маркса и Ф. Энгельса приводятся по собранию сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (Изд. 2. М.: Госполитиздат, 1955).


[Закрыть].

Для прядения хлопка Аркрайту требовались армии рабочих. Сотни бедняков из городов и деревень устремились на фабрики. Большинство составляли женщины; мужчины оставались дома, чтобы обрабатывать землю. До Аркрайта женщины вели домашнее хозяйство и растили детей, он дал им возможность зарабатывать. Также он нанимал беспризорных детей, выплачивая им ничтожную часть того, что получал бы взрослый.

Фридрих Энгельс, сын немецкого текстильного магната, оказавшись на одной из отцовских хлопкопрядильных фабрик в Манчестере, пришел в такой ужас от увиденного, что написал книгу «Положение рабочего класса в Англии», опубликованную в 1845 г.[127]127
  Friedrich Engels, The Condition of the Working Class in England (Oxford: Oxford University Press, 1993), 75.


[Закрыть] Загнанные в ловушку невообразимой бедности, рабочие прядильных фабрик «утратили человеческий облик». Средняя продолжительность жизни манчестерского пролетария составляла 17 лет[128]128
  Stephen Yafa, Cotton: The Biography of a Revolutionary Fiber (New York: Penguin 2005), 103.


[Закрыть]. Смертность от эпидемий – холеры, оспы, скарлатины – в Ливерпуле была в три раза выше, чем в сельской местности[129]129
  Engels, The Condition of the Working Class in England, 118.


[Закрыть], пьянство приобрело повсеместный характер[130]130
  Engels, 138.


[Закрыть]: люди «едва держались на ногах или валялись в канавах». Половину британского пролетариата составляли женщины, поскольку их труд стоил дешевле и они были покладистей, чем мужчины[131]131
  Engels, 152.


[Закрыть]. Кроме того, к 1840-м гг. число рабочих в возрасте до 18 лет (как мальчиков, так и девочек) сравнялось с числом взрослых. Дети, как правило, начинали работать в восемь-девять лет.

Нескончаемые часы на фабриках «Коттонополиса» дети проводили на ногах, что приводило к задержке роста, хроническим болям в спине, варикозу и язвам на ногах, куда легко попадала инфекция[132]132
  Engels, 164–166.


[Закрыть]. Только за лето 1843 г. газета Manchester Guardian сообщила о смерти от столбняка мальчика, руку которого раздробила машина, еще одного подростка, разбившегося насмерть, и девушки, которую приводной ремень «подхватил и перебросил пятьдесят раз»[133]133
  Engels, 173–175.


[Закрыть]. Неудивительно, что дети пытались сбежать. Некоторые прятались в складских помещениях, чтобы поспать, где их находили и избивали начальники. Считается, что душераздирающие истории из вышедшей в 1832 г. автобиографии Роберта Блинко, в детстве трудившегося на фабрике, подвигли Диккенса написать роман «Оливер Твист».

Опасность для взрослых также была велика. Многочасовое простаивание в неестественных позах, работа с тяжелыми станками и переноска увесистых грузов выливались в деформацию тазовых костей женщин, что приводило к выкидышам и младенческой смертности[134]134
  Engels, 170–173.


[Закрыть]. Изнасилования на работе были обычным явлением, особенно часто случаи беременности наблюдались на фабриках с ночными сменами. Волокнистая пыль, которой рабочие дышали в цехах, вызывала респираторные заболевания, астму, «кровохарканье» и туберкулез. Некоторые получали увечья, теряя кто палец, кто кисть руки, а кто и целую руку. Энгельс назвал работу на прядильных фабриках новой формой рабства.

В конце концов негодование общественности вынудило британское правительство принять ряд законов, регулирующих условия труда и уровень зарплат на фабриках. Однако эти нормы не соблюдались, поскольку, как отмечал Энгельс, в сравнении с прибылями штрафы были «пустяковыми»[135]135
  Engels, 182.


[Закрыть]. Наиболее возмутительным Энгельсу казалось лицемерие английских толстосумов. Всяческие филантропические начинания позволяли им провозглашать себя всемогущими «благодетелями рода человеческого», в то время как в действительности, по словам Энгельса, их щедрые пожертвования просто возвращали «эксплуатируемым сотую часть того, что им следует по праву»[136]136
  Engels, 283.


[Закрыть]. Именно это Энгельс считал тяжелейшим преступлением.

Когда в XIX в. текстильная промышленность двинулась в Америку, за ней последовала и эксплуатация труда. Как и в Англии, благотворительность здесь была не более чем очковтирательством – за некоторыми исключениями. В 1890 г. две молодые, богатые и прогрессивные женщины – Джозефина Шоу Лоуэлл, потерявшая на Гражданской войне мужа, племянника Фрэнсиса Кэбота Лоуэлла, и Мод Натан, сефардская еврейка, жена биржевого маклера, – создали Нью-Йоркскую лигу потребителей. Эта некоммерческая правозащитная организация объединила представительниц среднего класса, ратующих за улучшение условий труда на местных швейных производствах[137]137
  Nancy C. Carnevale, “Culture of Work: Italian Immigrant Women Homeworkers in the New York City Garment Industry, 1890-1914,” in A Coat of Many Colors: Immigration, Globalization, and Reform in New York City’s Garment Industry, Daniel Soyer, ed. (New York: Fordham University Press, 2005), 164.


[Закрыть]. Их мотивы были и гражданскими, и в то же время личными: их волновали сообщения об эксплуатации женского и детского труда, но в то же время обеспокоил риск подцепить через одежду, сшитую на фабриках, какую-нибудь заразу.

Позднее палата представителей США инициировала расследование в Американской швейной промышленности и получила исчерпывающие доказательства необходимости реформ[138]138
  US House of Representatives, 52nd Congress, 2nd Session, “Report of the Committee of Manufactures on the Sweating System” Washington, DC: Government Printing Office, January 20, 1893).


[Закрыть]. Однако ничего не изменилось. Тогда активистка Флоренс Келли объявила священную войну американским потогонным фабрикам[139]139
  Eileen Boris, “Social Responsibility on a Global Level: The National Consumers League, Fair Labor, and Worker Rights at Century’s End,” in A Coat of Many Colors: Immigration, Globalization, and Reform in New York City’s Garment Industry, Daniel Soyer, ed. (New Fordham University Press, 2005), 214–16.


[Закрыть]. В качестве первого генерального секретаря Национальной лиги потребителей (National Consumers League) – некоммерческой организации, основанной в 1899 г., действовавшей в масштабах всей страны и объединившей региональные ассоциации потребителей, она настаивала, что наиболее эффективные способы снизить издержки производства – это механизация и упорядоченная дистрибуция, а не жалкая зарплата[140]140
  Marlis Schweitzer, When Broadway Was the Runway: Theater, Fashion, and American Culture (Philadelphia: University of Pennsylvania Press, 2009), 75.


[Закрыть]. Более того, она была убеждена, что использование потогонной системы приводит к росту издержек, поскольку не поощряет предпринимателей к модернизации оборудования. Она призывала бойкотировать таких производителей, утверждая: «Если люди уведомят “Маршал Филд” (Marshall Field) [чикагский универсальный магазин]… и других ретейлеров, что не станут покупать одежду, изготовленную на потогонных фабриках, злу будет положен конец».

В 1899 г. Национальная лига потребителей предложила использовать Белый знак – ярлычок, удостоверяющий, что производитель уважает законы штата по охране труда и требования безопасности, как и стандарты Лиги. Белый знак вдохновил потребителей поступать ответственно, рассматривать покупки с этической точки зрения. «Мы можем носить дешевое нижнее белье, сделанное честно; а можем – дешевое, изготовленное в унижающих человеческое достоинство условиях, – заявляла Келли. – Отныне мы в ответе за свой выбор».

Некоторые магазины оставили эти призывы без внимания, но не филадельфийский магнат розничной торговли Джон Уонамейкер[141]141
  Boris, “Social Responsibility on a Global Level,” 215.


[Закрыть]. Он присоединился к кампании Лиги по улучшению условий труда на фабриках, рекламировал одежду с Белым знаком в своих магазинах, а оформители витрин его магазина на Брод-стрит размещали стенды, демонстрирующие различия между потогонными фабриками и предприятиями, удостоенными Белого знака. Впоследствии фотографии этой экспозиции облетели мировые торговые ярмарки. В течение пяти лет шестьдесят американских производителей прошли проверку на соответствие критериям Белого знака[142]142
  Boris, 215.


[Закрыть].

Тем не менее многие владельцы предприятий ставили во главу угла экономию и зачастую нарушали санитарные нормы и требования безопасности труда. Распространенным нарушением была блокировка аварийных выходов для предотвращения краж со стороны работников. Следствием этого становились трагедии, например пожар на фабрике по пошиву женских блузок «Трайангл» (Triangle Shirtwaist Factory) в 1911 г. Пытаясь спастись, работницы бежали по ветхой пожарной лестнице, и она не выдержала. Десятки людей выпрыгивали из окон и с крыши, у многих горели волосы и одежда. В общей сложности погибло 146 человек: 123 женщины и 23 мужчины[143]143
  David Von Drehle, Triangle: The Fire That Changed America (New York: Grove Press, 2004), 167.


[Закрыть]. Это была самая страшная катастрофа на рабочем месте в Нью-Йорке до 11 сентября 2001 г.

Чтобы изменить ситуацию, в борьбу включилась Фрэнсис Перкинс. Энергичный защитник прав рабочих, в 1910 г. она стала ответственным секретарем Нью-Йоркской лиги потребителей и ближайшей сподвижницей Флоренс Келли. После трагедии на фабрике «Трайангл» Перкинс вошла в состав Промышленной комиссии штата Нью-Йорк, которая занималась регулированием деятельности фабрик. В 1930 г. президент США Франклин Рузвельт назначил ее министром труда – первой в истории страны женщиной в кабинете министров. За двенадцать лет ее пребывания в должности – рекорд нахождения на этом посту – были приняты законодательные акты и созданы важнейшие ведомства: Управление общественных работ; Закон о социальном обеспечении, благодаря которому появились пособия по безработице, социальные выплаты и пенсии; Закон о справедливых стандартах труда (Fair Labor Standards Act, FLSA), который впервые в стране установил минимальный размер оплаты труда, гарантировал оплату сверхурочных, запретил детский труд и ввел сорокачасовую рабочую неделю. Благодаря FLSA промышленное производство США преодолело свои недостатки и вступило в золотой век.

Только в Швейном квартале ничего не изменилось[144]144
  Blass and Horyn, Bare Blass, 19–22.


[Закрыть]. Как заметил Билл Бласс, он остался «средоточием описанных Драйзером сажи и копоти»: «Фабриканты всеми способами поддерживали атмосферу унижения… Даже после того, как многие из нас вернулись с войны и еще ходили в форме, нам не разрешалось пользоваться одним лифтом с работодателями. Мы были невидимыми тружениками самого грязного из всех грязных бизнесов – Седьмой авеню»[145]145
  Blass and Horyn, 11.


[Закрыть].

Это положение сохранялось до времен, когда с подписанием Североамериканского соглашения о свободной торговле начался вывод швейного производства за рубеж и бóльшая часть мастерских прогорела. На новом месте старая потогонная система громогласно заявила о себе. В развивающихся странах трудовое законодательство было куда менее строгим, а контроль если и был, то минимальный. Поэтому в 1993 г., всего через полгода после ратификации конгрессом США НАФТА, подкомиссия палаты представителей конгресса по организации труда была вынуждена провести слушания по делу об эксплуатации рабочих на фабрике в Гондурасе, куда американский бренд женской одежды Leslie Fay вывел производство одежды.

Компания Leslie Fay долгое время была флагманом американской моды[146]146
  “Fred Pomrantz, Founder of a Women’s Wear Daily,” The New York Times, February 21, 1986, https://www.nytimes.com/1986/02/21/obituaries/fred-pomrantz-founder-of-a-women-s-wear-daily.html.


[Закрыть]. Ее основатель Фред Померанц, с неизменной сигарой во рту, организатор швейных производств, сам с 11 лет работал в Швейном квартале Манхэттена. Для названия созданной им компании он выбрал имя единственной дочери; а платья, сшитые рабочими – членами профсоюза на предприятии в Уилкс-Барре, превосходно сидели. К моменту выхода Померанца на пенсию в 1982 г. акции бренда с впечатляющим годовым товарооборотом в $500 млн обращались на рынке, а его изделия продавались в 13 тыс. универсальных и специализированных магазинов по всей стране.

Сын Фреда Джон, выпускник Уортона, проработав не одно десятилетие в Leslie Fay, приватизировал компанию с привлечением заемных средств – распространенный ход в бизнесе в бурные 1980-е гг.[147]147
  Bernice Kanner, “Scandal on Seventh Avenue,” New York, June 23, 1993.


[Закрыть] Два года спустя второй выкуп акций бывшими менеджерами компании и независимыми инвесторами принес Джону Померанцу грандиозную сумму в $41 млн[148]148
  Teri Agins, “Loose Threads: Dressmaker Leslie Fay Is an Old-Style Firm That’s in a Modern Fix,” The Wall Street Journal, February 23, 1993.


[Закрыть]. Баснословно богатые, он и его жена Лора стали звездами Нового общества, как в это десятилетие называли американских сверхбогатых.

В 1986 г. акции Leslie Fay снова были размещены на бирже, и в 1990 г. объем продаж достиг впечатляющей отметки в $859 млн[149]149
  Kanner, “Scandal on Seventh Avenue,” 40.


[Закрыть]. Джон стал генеральным директором компании. Лора, в прошлом специалист по инвестиционно-банковской деятельности, выросшая в семье коммерсантов, занимала пост первого заместителя генерального директора. В 1993 г. во время деловой поездки в Торонто Джону Померанцу позвонил его финансовый директор Пол Полишен. «У нас проблема, – не предвещающим ничего хорошего голосом сказал Полишен. – Возможно, больше, чем просто проблема»[150]150
  Kanner, 42.


[Закрыть].

Как известно, мелкие частные швейные предприятия «химичат» с финансовой отчетностью в межсезонье, чтобы итоги года выглядели лучше, то есть учитывают заказы на продажу и прибыли до того, как они в действительности выполнены и доходы получены. Однако Leslie Fay была открытым акционерным обществом, а цифры были не просто подтасованы: бренд заявлял о прибыли в $24 млн, хотя в действительности понес $13,7 млн убытков.

Когда тайное стало явным, акции компании обвалились, акционеры подали коллективный иск, и два месяца спустя Leslie Fay инициировала банкротство для защиты от кредиторов, воспользовавшись положениями главы 11 Кодекса США о банкротстве[151]151
  Kanner, 47.


[Закрыть]. Померанц клялся, что ничего не знал о финансовых махинациях; он утверждал, что это была инициатива недобросовестных сотрудников. (Позднее Полишену было предъявлено обвинение, и он отбыл тюремный срок.)

Руководство головного офиса в Уилкс-Барре разработало план по снижению издержек[152]152
  David Silverman, “What Leslie Fay’s Former CEO Learned From His Company’s Bankruptcy,” Harvard Business Review, April 20, 2010, https://hbr.org/2010/04/what-john-pomerantz-former-ceo.


[Закрыть]. До того времени Померанц выступал против аутсорсинга, поскольку верил в преимущества местного производства с его коротким временем оборота от фабрики до торгового зала. Также он говорил, что сохранение предприятий в родной стране – его моральный долг.

С банкротством благие намерения и нравственные ценности отошли в сторону. Leslie Fay перенесла производство в Гондурас – далеко за пределы досягаемости менеджеров из северо-восточной Пенсильвании. Вскоре стало очевидно, что, как и в случае со многими другими компаниями, производящими одежду за пределами Соединенных Штатов, руководство Leslie Fay понятия не имеет, в каких условиях отшивается их продукция.

К своему стыду, оно было вынуждено узнать об этом от свидетелей, дававших показания на слушаниях конгресса в Уилкс-Барре в 1994 г.[153]153
  Bob Herbert, “In America; Leslie Fay’s Logic,” The New York Times, June 19, 1994, https://www.nytimes.com/1994/06/19/opinion/in-america-leslie-fay-s-logic.html.


[Закрыть] Национальный комитет по труду (National Labor Committee – NLC), некоммерческая организация из Питтсбурга, выявляющая и расследующая нарушения прав человека в сфере труда, познакомил их с Доркой Ноэми Диас Лопес, двадцатилетней уроженкой Гондураса, которая шила платья и блузки для Leslie Fay. Лопес рассказала подкомитету, что в цеху работают девочки не старше тринадцати, получая 40–50 центов в час; в США работникам Leslie Fay платили $7,80 в час. Условия труда на фабрике в Гондурасе были как на фабриках Манчестера XIX в. Девушки вкалывали по двенадцать и более часов. Температура в помещении часто превышала 38 ℃, чистой питьевой воды не было. «Двери заперты, – свидетельствовала Лопес. – Без разрешения выходить нельзя».

В самом Уилкс-Барре общественность реагировала бурно: дети уволенных рабочих писали Померанцу, спрашивая, зачем он отнял работу у их родителей; священники обличали компанию в воскресных проповедях; сокращенные работники устраивали протесты; местные газеты в своих статьях жестко разносили Померанца за вывод производства за рубеж. Пятидесятишестилетняя Дженни Ковалевски, тридцать восемь лет просидевшая за швейной машинкой на Leslie Fay, рассказывала подкомитету: «Мы всегда воспринимали компанию как вторую семью».

Померанц был непоколебим. В письме подкомитету конгресса он писал: «Проблема надуманна. Дебаты вокруг принятия НАФТА разгорались именно из-за перспективы вывода за рубеж производств, которые не требуют квалифицированной рабочей силы. И эти дебаты завершились».

Многие американские производители одежды, включая такие известные бренды, как Kathie Lee Gifford, J. Crew, Levi Strauss, столкнулись с аналогичными обвинениями. В ответ некоторые компании стали разрабатывать «кодексы поведения»: стандарты, которые, по их ожиданиям, должны соблюдать поставщики. По их ожиданиям. Никаких обязательств. Все добровольно. Потребность в кодексах поведения обнажила величайшую и, казалось бы, неразрешимую задачу индустрии моды: как производить товары с минимальной себестоимостью и при этом обеспечивать безопасные, гуманные условия и достойную оплату труда?

Правление Levi Strauss утвердило первый в индустрии моды кодекс поведения в марте 1992 г., еще до подписания НАФТА[154]154
  Lance Compa and Tashia Hinchliffe-Darricarrère, “Enforcing International Labor Rights Through Corporate Codes of Conduct,” Columbia Journal of Transnational Law, 1995, 676, https://digitalcommons.ilr.cornell.edu/cgi/viewcontent.cgi?referer=https://www.google.com/&httpsredir=1&article=1178&context=articles.


[Закрыть]. Созданный внутренней рабочей группой – «Группой по разработке руководящих принципов для поставщиков» (Sourcing Guidelines Working Group, SGWG), кодекс должен был «обеспечить достойное и уважительное отношение к людям, производящим продукцию Levi Strauss на фабриках контрагентов, работу в условиях, отвечающих требованиям безопасности и гигиены труда»[155]155
  Bob Ortega, In Sam We Trust: The Untold Story of Sam Walton and How Walmart Is Devouring America (New York: Times Books, 1998), 245.


[Закрыть]. При разработке регламента SGWG ориентировалась на Всеобщую декларацию прав человека и конвенции Международной организации труда: на всех предприятиях, производящих продукцию компании, запрещены детский и принудительный труд, а также дискриминация по признаку пола, расовой или этнической принадлежности, установлена официальная продолжительность рабочего времени, минимальный размер оплаты труда и социальные гарантии, действует свобода создания профсоюзов и заключения коллективных договоров, соблюдаются надлежащие стандарты гигиены, безопасности труда и охраны окружающей среды.

Однако побудительные мотивы Levi Strauss вызывали сомнения. Компания ввела кодекс вскоре после расторжения договора с гонконгской фабрикой, расположенной на американской территории – острове Сайпан. Имелись сведения о нарушениях прав работников[156]156
  Frank Swoboda, “Sears Agrees to Police Its Suppliers,” Washington Post, March 31, 1992, https://www.washingtonpost.com/archive/business/1992/03/31/sears-agrees-to-police-its-suppliers/636ef744-6794-4780-a984-2f9c293da6c7/.


[Закрыть]. Обстановка на фабрике была столь же ужасной, как и на фабриках в развивающихся странах: убогие бараки, бесконечные переработки, отвратительное состояние туалетов, запертые пожарные выходы – и все это на участке, огороженном колючей проволокой и патрулируемом вооруженной охраной[157]157
  Karl Schoenberger, Levi’s Children: Coming to Terms with Human Rights in the Global Marketplace (New York: Atlantic Monthly Press, 2000), 57.


[Закрыть]. Так как предприятие было официально расположено на территории США, бренды, производившие там продукцию, в частности Levi’s, Gap, Ralph Lauren и Liz Claiborne, имели право на маркировку товара «Cделано в США». Несколько дней спустя после того, как кодекс Levi’s вступил в силу, Министерство труда США выявило нарушения норм гигиены и безопасности, установленных федеральным законодательством, более чем на десятке предприятий Сайпана[158]158
  Swoboda, “Sears Agrees to Police Its Suppliers.”


[Закрыть]. Все они принадлежали одной семье из Гонконга, и в результате владельцы фабрики выплатили рабочим компенсации на сумму более $9 млн[159]159
  Schoenberger, Levi’s Children, 65.


[Закрыть].

Чтобы обеспечить соблюдение кодексов, бренды привлекли независимых наблюдателей для проведения проверок[160]160
  Alexandra Harney, The China Price: The True Cost of Chinese Competitive Advantage (New York: Penguin Press, 2008), 197–99.


[Закрыть]. Поскольку наблюдатели сообщали о своих визитах заранее, как это происходит и сегодня, на фабриках успевали сделать уборку и втолковать рабочим, как отвечать на вопросы. По некоторым сведениям, в отдельных странах почти половина фабрик мухлевала с кадровой документацией, чтобы пройти проверку. Наблюдатели не осуществляли контроль. Взяточничество носило повсеместный характер. Разгорались новые и новые скандалы.

В 2003 г. фигурантами одного из них стали рэперы Шон Пи Дидди Комбс и Джей-Зи: оказалось, что одежду для их хип-хоп-брендов Sean John и Rocawear отшивали на потогонных фабриках Гондураса[161]161
  “Southeast Textiles, S.A. (SETISA) Choloma, Cortes, Honduras” New York: National Labor Committee, October 2003.


[Закрыть]. В ноябре 2003 г. на слушаниях Комитета сената по вопросам демократической политики (Senate Democratic Policy Committee) девятнадцатилетняя работница швейного предприятия из Гондураса Лидда Эли Гонсалес рассказала об ужасах, с которыми столкнулась на фабрике «Саут-ист текстайлс» (Southeast Textiles – SETISA). Примерно 80 % продукции фабрики принадлежало бренду Sean John, остальные 20 % – Rocawear.

Промзону фабрики окружала высокая стена, попасть на территорию можно было через металлические ворота, которые обычно держала запертыми вооруженная охрана[162]162
  “Southeast Textiles, S.A. (SETISA) Choloma, Cortes, Honduras.”


[Закрыть]. Официальные часы работы были с 7:00 до 16:45 с оплатой от 75 до 98 центов в час, но на деле практиковались обязательные неоплачиваемые переработки. В американских универмагах, таких как «Блумингдейлс» (Bloomingdale’s), майки Sean John продаются по $40 за штуку. В день фабрика производила более тысячи. «Одна майка стоит больше, чем я зарабатываю в неделю», – сказала Гонсалес.

Надзиратели «нависали над нами, орали и ругались, чтобы мы работали быстрее, называли нас чертовыми ослами, суками и еще похуже», – продолжала она свой рассказ[163]163
  “Are We Exporting American Jobs?” Senate Democratic Policy Committee Hearing, U.S. Senate, November 14, 2003, https://www.dpc.senate.gov/hearings/hearing7/gonzales.pdf.


[Закрыть]. В цехах было так жарко, что рабочие «целыми днями обливались потом». Волокна ткани и пыль окрашивали их волосы в «белый, красный или любой другой цвет, смотря какие футболки мы тогда шили». По ее словам, в питьевой воде были фекалии. Рабочим запрещали разговаривать. Посещать туалет они имели право только два раза в день – утром и вечером, при этом перед выходом из цеха их обыскивали; мыла или туалетной бумаги там, как правило, не было. Женщин заставляли делать тесты на беременность, если тесты оказывались положительными, их увольняли. Каждый день рабочих обыскивали перед тем, как пропустить на фабрику, и отнимали все, что находили, будь то леденцы или губная помада. В конце смены их досматривали снова.