Текст книги "Жизнь и удивительные приключения Робинзона Крузо"

Глава XII
Коза и козленок

Для входа в это место я устроил не дверь, а небольшую лестницу, по которой переправлялся через забор. Входя к себе, я поднимал лестницу за собой. Таким образом укрепясь и обезопасив себя от всякого нападения, я мог заснуть ночью спокойно, на что бы не решился без всего этого. Впоследствии выяснилось, что мне, оказывается, ничего не угрожало и не было ни малейшей нужды в этих предосторожностях против несуществующих врагов.

В эту загородку, или крепость, я с величайшим трудом перенес все мои богатства, провизию, запасы и весь мой скарб, подробно описанные мной выше. Чтобы защитить себя от проливных дождей, которые обычны здесь в определенное время года, я сделал двойную палатку, то есть внутри поуже, а снаружи гораздо более просторную, покрыв ее сверху смоленым брезентом, который забрал с корабля вместе с парусами.

С этих пор некоторое время я спал не на перевезенной мной постели, а в прекрасном гамаке, принадлежавшем капитану корабля. Перенеся в эту палатку все мои припасы и то, что следовало предохранить от сырости, я собрал в ней и прочие пожитки и наглухо закрыл вход, который до того оставался открытым: сам же входил по приставной лестнице.

Сделав это, я начал рыть для себя проход в утесе и, перенося оттуда через свою палатку всю вынутую землю и камни, сделал внутри ограды род насыпи высотой около полутора футов и таким образом устроил себе позади палатки погреб.

Много трудов и много времени ушло на то, чтобы привести все это в надлежащий порядок. Поэтому следует остановиться и на других предметах, занимавших тогда мое воображение.

Однажды, когда я еще обдумывал устройство своей палатки и погреба, набежавшая густая туча разразилась надо мной дождем и грозой: внезапно блеснула молния, и раздался сильный удар грома. Я не так испугался грозы, как мысли, которая пронзила меня с быстротой молнии: «Что будет с моим порохом?» Сердце у меня замерло, когда я подумал, что весь этот порох мог быть взорван одним ударом, порох – единственное средство защиты и пропитания! Собственная опасность меня не так беспокоила, да и, если бы порох действительно вспыхнул, я не успел бы даже ее осознать…

Эта мысль произвела на меня такое сильное впечатление, что я сразу же после грозы, отложив все мои работы, постройки и укрепления, принялся делать мешочки и ящички для пороха, чтобы разместить его небольшими порциями в разных местах, дабы во всяком случае он не мог вспыхнуть весь сразу. Потом я разложил пачки таким образом, чтобы взрыв одного не вызвал взрыва другого. Эту работу я окончил почти через две недели. Порох, которого у меня было до ста сорока фунтов, я разделил не менее чем на сто пачек. Что касается подмоченного бочонка, я его нисколько не опасался и поставил в погреб, который мысленно называл «кухней»; остальной же для защиты от дождей я спрятал довольно глубоко в расщелины утеса и заметил их себе для памяти.

Занимаясь этим делом, я ходил ежедневно с ружьем, отчасти для прогулки, отчасти в надежде подстрелить для еды какую-нибудь дичь, иногда – для более близкого знакомства с богатствами острова. В первый мой выход я обнаружил на острове коз, чему очень обрадовался, но вскоре эта радость поубавилась: козы были так дики, так хитры и так быстро бегали, что к ним почти нельзя было подойти. Я, правда, надеялся подстрелить какую-то из них при удобном случае. Впоследствии я подметил, что, увидев меня с высоты, они пугались и убегали. Но если паслись в долине, а я находился на возвышении, то не обращали на меня никакого внимания. Из этого я заключил, что их зрение устроено так, что глаза их обращены вниз и они не могут видеть того, что находится над ними. И я принял за правило прежде всего взбираться на утес, а оттуда мне часто удавалось подстрелить их. Первым выстрелом я убил одну дойную козу, возле которой был сосавший ее козленок, что меня очень огорчило. Когда коза упала, малыш не только стоял как вкопанный, а даже, когда я пришел за убитой и пока нес матку на своих плечах в загородку, бежал за мной. Перевалив через загородку старую козу, я взял козленка на руки и пересадил его туда же. Я надеялся приручить его, но он не хотел ничего есть, и я вынужден был убить его и съесть. Мяса этих двух животных мне хватило надолго, потому что я жил экономно и сколько мог берег свои запасы, а особенно хлеб.

Устроившись таким образом, я стал думать о том, как обзавестись очагом и топливом. Как я этим занимался, как я увеличил погреб и обзавелся некоторыми удобствами, обо всем этом я дам полный отчет в свое время. Прежде всего мне хотелось бы коротко рассказать о себе и о том, что думал по поводу моего житья-бытья, а рассказать, вероятно, придется немало.

Мое положение представлялось мне ужаснейшим! Заброшенный на этот остров, после жестокой бури, далеко отбросившей меня от намеченного нами пути и на несколько сотен миль от обычных морских путей, я имел все основания думать, что по небесному приговору мне суждено в этом тоскливом месте самым жестоким образом окончить свою жизнь. Когда я так думал, слезы заливали мое лицо и я иногда роптал на Провидение: «Если Оно так губит свои творения, – говорил я сам себе, – если Оно доводит их до такого беспомощного состояния, забывает о них и позволяет столь жестоко угнетать, то следует ли мне благодарить Его за такое существование?»

Но я всегда скоро приходил в себя и пресекал подобные мысли. Однажды, когда я, расхаживая по берегу с ружьем в руках, горевал о моей участи, собственный рассудок вступил в спор со мной. «Ты одинок, – говорил он мне, – это правда, но вспомни, что стало с остальной частью экипажа? Не одиннадцать ли вас сошло в шлюпку? Где остальные десять? Почему они погибли, а ты спасся? За что тебя одного пощадило Небо? Что лучше: быть здесь или там?» При этом я посмотрел на море. Во всех бедствиях надо всегда найти хорошую сторону, стоит лишь подумать о том, что могло бы случиться и хуже.

Тогда я понял, как хорошо снабжен всем необходимым для существования и как бы сложилась моя судьба, если бы случай, единственный из ста тысяч ему подобных, не поднял бы, к моему счастью, корабля с той отмели, в которой он застрял сначала, и не прибил так близко к берегу, что я успел спасти с него все нужные вещи. Какова была бы моя участь, если бы мне пришлось жить в тех условиях, в которых я оказался сначала, – без всяких средств существования, без малейшей возможности доставать себе необходимое или заменить его чем-либо? «В особенности, – сказал я, вслух разговаривая сам с собой, – что бы я делал без ружья, без военных припасов, без инструментов, без одежды, без постели, без палатки, где можно укрыться?» Теперь я все это имел в избытке, я буду обеспечен даже и в том случае, если у меня не будет ружья и закончатся патроны. Я мог смело надеяться, что, пока я жив, я ни в чем не буду испытывать недостатка. Признаюсь, вначале меня беспокоило, каким образом в будущем защитить себя от какой-либо неожиданности, не только после того, как истощатся мои боевые запасы, но и ослабеют силы и здоровье.

Мне и в голову не приходило, что все мои военные припасы могли быть уничтожены одним взрывом, что молния могла взорвать мой порох. Вот почему именно эта мысль так сильно поразила меня, когда началась гроза.

И теперь, готовясь к подробному описанию моей одинокой жизни, какая вряд ли выпала кому-нибудь еще на свете, я начну свой рассказ с начала и буду продолжать по порядку.

По моим расчетам было 30 сентября, когда моя нога впервые ступила на этот ужасный остров. Солнце пребывало тогда в своем осеннем равноденствии и стояло почти прямо над головой. Все это происходило на широте 9°29′ к северу от экватора.

Через десять-двенадцать дней после моего прибытия на остров мне пришло в голову, что я мог потерять счет времени из-за отсутствия книг, перьев и чернил, так что я потом не смогу отличать воскресенья от рабочих дней. Чтобы этого не случилось, я поставил на берегу в том самом месте, где впервые ступил на берег, большой деревянный крестообразный столб, на котором вырезал ножом заглавными буквами следующую надпись:

«Я ПРИСТАЛ СЮДА 30 СЕНТЯБРЯ 1659 ГОДА».

На сторонах этого четырехугольного столба я каждый день делал зарубки, каждая седьмая (воскресенье) была вдвое длиннее других, а каждое первое число месяца зарубка была еще длиннее. Таким образом я вел календарь, где время было разделено на недели, месяцы и годы.

Следует заметить, что среди множества предметов, вывезенных мной с корабля, я не упомянул многих мелких вещей, таких, например, как чернила, бумага и другие мелочи, спрятанные в каютах капитана, его помощника, канонира, три или четыре циркуля, математические инструменты, квадранты, подзорные трубы, корабельные книги и карты, которые взял на всякий случай, не зная, пригодятся ли они мне или нет. Мне попались также три очень хорошие Библии, которые я получил из Англии вместе с остальным грузом и уложил среди прочих вещей. Было здесь и несколько книг на португальском языке, в их числе два или три молитвенника и несколько других книг, которые я тщательно сберегал.

Глава XIII
Стул

Нельзя забывать, что у нас на корабле были две кошки и одна собака. Я расскажу здесь кое-что из интересной истории их жизни. Двух кошек я привез с собой, а собака сама выскочила с корабля и переплыла ко мне на берег еще в первую мою поездку. Несколько лет она верно служила, всегда готова была доставить мне все, что нужно, никогда не упускала случая откликнуться на беседу; одного не умела – говорить. Я сказал уже, что нашел чернила, перья и бумагу, я их очень берег, и до тех пор, пока у меня оставались чернила, я аккуратно записывал все, что со мной происходило, но с того времени, как они окончились, я уже ничего не записывал и никак не мог придумать, как бы сделать новые чернила.

Тут я почувствовал, что мне еще многое нужно, хотя я немало и раздобыл. Кроме чернил, мне не хватало лопаты и заступа. Нуждался я также в иголках, булавках и нитках. Что же касается холстины, то я в скором времени привык без нее обходиться.

Из-за недостатка разных орудий работа моя подвигалась довольно медленно, и, прежде чем я окончил сооружать палисадник и забор вокруг своего жилья, прошел почти целый год. Жерди и колья были так тяжелы, что я едва мог их поднять. Немало времени потребовалось мне на то, чтобы обтесать их после вырубки, затем перенести к моему жилищу. Дня по два уходило только на то, чтобы обтесать и перенести один из этих кольев на место, на третий день я забивал его в землю. Для этого я сначала брал тяжелый кусок дерева, а потом и тяжелый лом, но забивание этих кольев все равно было делом трудным и продолжительным.

Однако зачем мне было беспокоиться о том, что работа шла медленно? Разве у меня недоставало на нее времени? Я знал, что с окончанием этой работы мне вовсе нечего будет делать, разве что бродить по острову в поисках пищи, чем я и занимался каждый день.

С тех пор я начал серьезнее задумываться над своим положением и обстоятельствами, в которых тогда находился. Я стал записывать свои мысли и дела, не столько для того, чтобы оставить их другим людям, ведь большого числа последователей у меня быть не могло. Мне хотелось освободить свою душу от тяжких дум, которые не давали ей покоя ни на один день. По мере того как мой рассудок брал верх над моим отчаянием, я пытался по возможности утешать себя, противопоставляя добро злу и таким образом доказывая себе, что со мной не случилось ничего плохого. Я беспристрастно подсчитывал, как дебет и кредит, все радости, которыми наслаждался, и все горе, которое перенес. И вот их итог:

Зло. Я заброшен на ужасный и мрачный остров, без всякой надежды на избавление.

Добро. Но я жив, я не утонул, как все мои спутники.

Зло. Я обречен на одиночество и как бы отлучен от целого света для того, чтобы быть несчастным.

Добро. Но я был разлучен со всем экипажем ради моего спасения, и тот, кто так чудесно избавил меня от смерти, может спасти меня и из настоящего положения.

Зло. Я отвержен из рода человеческого; пустынник, изгнанный из общества людей.

Добро. Но я не умираю от голода, не гибну на бесплодной почве, не производящей ничего полезного для питания человека.

Зло. У меня нет одежды, чтобы прикрыть себя.

Добро. Но я живу в жарком климате, где, имея одежду, вряд ли можно ее носить.

Зло. Я беззащитен, лишен всякой возможности отразить насилия людей и зверей.

Добро. Но я заброшен на остров, где не видел ни одного хищника, который мог бы мне угрожать, как на берегах Африки. Что бы случилось со мной, если бы мой корабль разбился там?

Зло. У меня нет никого, с кем бы я мог говорить и у кого найти утешение.

Добро. Но Бог чудесным образом направил мой корабль близко к берегу, так что я не только достал с него все необходимое для существования, но и получил возможность обеспечивать себя едой, пока я жив.

В результате получилось несомненное доказательство того, что на свете вряд ли кто оказывался в состоянии столь тягостном, однако и оно имеет как отрицательные стороны, так и положительные, за которые надо быть благодарным и уметь извлечь соответствующий урок: и в самом жалком состоянии можно найти утешение, которое при перечислении добра и зла (кредита и дебета) записывается в дебет.

После этого, приучив свой рассудок наслаждаться настоящим, изредка посматривая на море в надежде увидеть корабль, я занялся исправлением своего образа жизни, стараясь по возможности находить во всем положительное.

Я уже описал свое жилище: не что иное, как палатка у подножия скалы, обнесенная поначалу крепким забором из кольев и канатов, который теперь правильнее назвать стеной, потому что я обшил ее снаружи дерновым откосом, толщиной почти в два фута. Некоторое время спустя (кажется, через полтора года), я поставил на этот откос жерди, упиравшиеся в скалу, прикрыл их ветвями и всем, что только могло защитить от дождя, силу которого я узнал позже, в определенное время года.

Рассказав, каким образом я перенес все мое имущество в ограду и в подвал, который я выкопал за палаткой, следует заметить, что поначалу все это было не что иное, как беспорядочная куча вещей и предметов, занимавших столько места, что мне самому негде было повернуться. Следовало расширить подвал, и я принялся за земляные работы. Почва горы была песчаной и легко уступала моим усилиям. Увидев наконец, что надежно защитил себя от хищных зверей, я врезался наискосок в правую сторону скалы и потом – еще правее и продолжал работу до тех пор, пока не прорыл скалу насквозь в надежде сделать себе выход из моего укрепления.

Этим я не только обеспечил себе выход и вход, открыв проход в свою палатку и кладовую, но и добавил места для хранения моего скарба.

Теперь я приступил к изготовлению разных необходимых вещей, в особенности стула и стола. Без них я не мог наслаждаться и теми скромными удовольствиями, которые у меня были на этом свете: без стола я не мог ни писать, ни есть, ни делать многого другого.

Итак, я принялся за работу. Здесь должен заметить, что если рассудок является источником и основой математики, то каждый человек, который определяет вещь своим рассудком и составляет о каждой вещи точное, здравое суждение, может со временем постичь любое ремесло, стать мастером во всяком деле. Я никогда в жизни своей не брал в руки никакого инструмента и все же через некоторое время благодаря старательности убедился, что не было ни одной нужной мне вещи, которой бы я не сумел сделать, особенно если бы у меня были необходимые инструменты. Но и без них даже я успел изготовить массу вещей: с одним рубанком и топором я выполнил такие работы, которых бы, без сомнения, раньше мне никогда не одолеть. Но все это стоило бесконечного труда: например, если мне была нужна доска, я сначала рубил дерево, потом клал его перед собой и обтесывал топором с обеих сторон до тех пор, пока оно не становилось толщиной с доску, потом выстругивал его рубанком.

Бесспорно, при таком методе я не получал больше одной доски из целого дерева, и здесь, кроме невероятной траты времени и труда, требовалось самое главное – терпение. Впрочем, мои время и труд так мало значили, что мне было все равно, на что их тратить.

Прежде всего я сделал себе, как выше сказано, стул и стол, для чего использовал закрайки бортовой обшивки, выдранной мной из корабля. Когда эти доски были обтесаны, я наставил одну выше другой в виде нескольких полок или скамей, шириной в полтора фута во всю длину одной стороны подвала – для складывания разных инструментов, гвоздей, железа, словом, расставил все так, чтобы каждую вещь удобнее было найти. А для того, чтобы развесить мои мушкеты и все, что только можно вешать, вбил в стену скалы несколько гвоздей.

Если бы кто-нибудь вздумал посетить мой подвал, то он, конечно бы, показался ему какой-то кладовой для всех необходимых предметов. У меня было под рукой столько нужных вещей, что я, глядя на них, любовался тем порядком, в каком они находились, и особенно ощущая себя хозяином такого множества разного добра.

Только в это время я начал по-настоящему вести журнал моих ежедневных занятий. Первое время я был слишком загружен и очень расстроен, и в журнале обязательно отразилось бы мое удрученное состояние. Например, мне пришлось бы записать в нем следующее: «30 сентября, достигнув берега, избежав смерти, вместо того чтобы благодарить Бога за свое избавление, извергнув из себя множество проглоченной соленой воды и едва придя в чувство, я пустился рыскать по берегу, ломал руки, бил себя по голове и по лицу, роптал по поводу своего несчастья и кричал: “Я пропал! Пропал!” – пока, утомленный и измученный, не упал на землю, где не смел заснуть, опасаясь быть растерзанным дикими зверями».

Несколько дней спустя, когда после моих поездок на корабль я вывез оттуда все, что было возможно, я взбегал на гору и оттуда смотрел на море в надежде увидеть корабль. Мне казалось, что я вижу вдали какой-то парус. Я утешал себя некоторое время этой надеждой, но наглядевшись пристально, почти до ослепления, в отчаянии падал на землю и плакал, как дитя. Так я углублял собственные несчастья своим безрассудством.

Глава XIV
Охота 3 ноября

Несколько оправясь после всех переживаний, я принялся за устройство и ведение домашнего хозяйства: сделал себе стол и стул и, приведя все около себя в порядок, решил вести журнал, из которого предлагаю здесь выписки и который вел до тех пор, пока у меня доставало чернил. После чего решил его прекратить. Все эти подробности будут в нем как следует описаны ниже.

Журнал

30 сентября 1659

После кораблекрушения в открытом море и во время ужасной бури, когда весь экипаж потонул и я, бедный, несчастный Робинзон Крузо, едва остался в живых, меня прибило к этому злополучному берегу, который и назвал я Островом Отчаяния.

Весь остаток дня я провел, сокрушаясь о том ужасном положении, в котором находился: голодный, бездомный, нагой, безоружный, бесприютный, без малейшей надежды на чью-либо помощь. Я ничего не ожидал, кроме смерти: мне предстояло либо быть убитым хищными зверями или дикарями, либо погибнуть с голоду. Когда стемнело, я, опасаясь хищников, взобрался на дерево и крепко заснул, несмотря на дождь, ливший целую ночь.

Октябрь

1 октября. К моему величайшему удивлению, я увидел, что корабль подняло приливом и прибило гораздо ближе к берегу. С одной стороны, это меня обрадовало: пока корабль стоял и был цел, я мог надеяться, когда утихнет ветер, подойти к нему и добыть себе оттуда что-либо из необходимых вещей. С другой стороны, я снова с грустью вспомнил о потере своих товарищей. Я представил себе, что если бы мы все спаслись, то легко бы могли спасти и корабль или, по крайней мере, хотя бы утонули не все. Те, кто спаслись, могли бы из обломков корабля построить хотя бы лодку, на которой удалось бы добраться до обитаемой земли. Большую часть дня меня терзали эти мысли. Наконец, увидев, что начался отлив, я прошел как можно далее по песчаному дну и затем поплыл к кораблю. Дождь продолжался весь день, но ветра не было.

С 4 по 24 октября. Все эти дни я перевозил с корабля на берег все, что только мог перевезти на плоту с наступлением прилива. Сильный дождь лил все эти дни, хотя и с небольшими просветами. Это, кажется, дождливое время года.

24 октября. Мой плот опрокинулся со всеми бывшими на нем вещами, но поскольку здесь было мелко, а вещи в основном тяжелые, я спас часть груза, когда наступила пора отлива.

25 октября. Весь день и всю ночь шел дождь, сопровождаемый шквальным ветром. За это время корабль разбился вдребезги, а когда ветер усилился, он и вовсе исчез из вида, и только во время отлива в воде были видны его остатки. Весь этот день я укладывал под крышу спасенные мной вещи, чтобы их не повредил дождь.

26 октября. Почти целый день я бродил по берегу, отыскивая место для своего жилья. Я особенно беспокоился о том, чтобы укрыться от ночного нападения людей и диких зверей. К вечеру я отыскал удобное место у подножия холма и начертил на этой площадке полукруг. Я предполагал обнести это место оградой или стеной из двойного забора, обитого изнутри канатом, а снаружи обложенного дерном.

С 26 по 30 октября. Занимался тяжкой работой: переносил все мое имущество на новое место, несмотря на сильный дождь, который почти не прекращался.

31 октября. Утром вышел с ружьем искать себе какое-то пропитание и ознакомиться с местностью. Я убил дикую козу, козленок которой бежал за мной до самого дома. Потом, поскольку он не умел еще есть, я убил и его.

Ноябрь

1 ноября. Я построил палатку под самой скалой, сделав ее попросторней с помощью всаженных в землю кольев, на которые повесил гамак. Так я проспал первую ночь.

2 ноября. Все сундуки, все мои доски и весь строительный деревянный запас, из которого был сбит плот, я сложил в кучу и соорудил из всего этого нечто вроде вала вокруг палатки.

3 ноября. Я опять выходил с ружьем и убил двух птиц, похожих на уток, мясо которых съел с удовольствием. После полудня принялся делать стол.

4 ноября. Я распределил свое время: работа, охота, отдых и сон и придерживаюсь этого правила до сих пор. Каждое утро, если нет дождя, выхожу с ружьем на два или на три часа. Поработав до половины двенадцатого, ем, что Бог послал, с двенадцати до двух ложился спать (из-за изнурительной жары), вечером же опять принимался за работу.

Все мое рабочее время с этого дня до следующего я потратил на изготовление стола. Я был тогда довольно жалким мастером, но вскоре время и нужда сделали меня превосходным специалистом. Так бы, конечно, случилось со всяким на моем месте.

5 ноября. Я вышел с ружьем и собакой, убил дикую кошку. Ее шкурка оказалась довольно мягкой, но мясо никуда не годилось. Я обдирал каждого убитого мной животного и хранил его шкуру. Возвращаясь вдоль берега, я увидел множество неизвестных мне морских птиц разных пород. Увидел я двух или трех тюленей, которых несколько испугался, пока, внимательно всмотревшись, узнал их, а они нырнули в воду и на этот раз от меня скрылись.

6 ноября. После утренней прогулки принялся за отделку стола и закончил его, но остался недоволен тем, как он получился. Однако вскоре я уже сумел исправить его недостатки.

7 ноября. Погода прояснилась, 7, 8, 9, 10 и частично 12-го числа (11-е было воскресенье) я делал себе стул. С большим трудом привел его в приличный вид, но все же не мог угодить самому себе, то разбирая его, то снова сколачивая.

Примечание. Вскоре я стал пропускать воскресные дни: однажды не отметив их на столбе, я сбился.

15 ноября. Шел дождь, который напитал землю и очень освежил меня. Гремел гром, сверкала молния, которые очень испугали меня в связи с моим порохом. Когда гроза прошла, я решил разделить свой порох на небольшие части, чтобы он не взорвался весь сразу.

14, 15 и 16 ноября. Эти три дня я делал маленькие четырехугольные коробочки, которые могли бы вместить фунт или два фунта пороха. Наполнив, я спрятал их в надежное место, как можно дальше один от другого. В один из этих трех дней я застрелил птицу, мясо которой оказалось очень вкусным, но я не знал, как она называется.

17 ноября. Сегодня начал копать углубление в скале за палаткой, чтобы расширить свою площадь.

Примечание. Для этой работы мне недоставало трех необходимых вещей: кирки, лопаты и тележки или корзинки. Я прекратил работу и стал думать, как бы мне выйти из положения. Кирку я заменил железным ломом, который, правда, был несколько тяжеловат. Но вот без лопаты или заступа – второй необходимой мне вещи я совершенно не мог обойтись и не знал, чем ее заменить.

18 ноября. В поисках нужного мне материала в лесу я нашел дерево, похожее на то, которое в Бразилии называют железным деревом благодаря его необыкновенной твердости. Я с трудом срубил его, почти испортив свой топор, но не меньшего труда мне стоило перетащить дерево к себе, таким оно было тяжелым.

Из-за чрезвычайной твердости дерева и недостатка подручных средств я довольно долго занимался этой работой, чтобы, наконец, смог придать дереву форму лопаты или заступа. Рукоятку я сделал на английский манер, но плоская часть, изготовленная не из железа, была не слишком прочной, но тем не менее довольно долго мне служила. Я думаю, никогда лопата не была сделана таким образом и не требовала столько времени на свое изготовление.

Однако мне все еще недоставало корзины или тележки. Корзину мне совершенно не из чего было сплести за неимением гибких прутиков, а ничего на них похожего я до сих пор не встречал. Что касается тележки, ее я надеялся как-нибудь сделать, но без колеса, за которое не знал как и приняться: ведь у меня даже не было железного стержня для оси. Итак, от этой мысли я вынужден был отказаться, а чтобы носить вырытую землю, я сделал себе нечто похожее на корытце, в котором каменщики держат известку.

Корытце сделать было гораздо легче, чем лопату, но вместе с лопатой, да еще плюс неудачная попытка смастерить тележку, – все это заняло у меня не менее четырех дней, исключая время моих утренних прогулок с ружьем, которых я почти никогда не пропускал и с которых редко возвращался без успеха.

23 ноября. Пока я занимался этими орудиями труда, я был вынужден прекратить остальную работу. Закончив их, я принялся рыть подвал, сколько позволяли мои силы. На это ушло целых восемнадцать дней, но мне же надо было где-то поместить все мое имущество.

Примечание. Все это время я занимался расширением своего помещения, или подвала, чтобы он служил мне спальней, кладовой, кухней, столовой и погребом. Что касается моего ежедневного жилья, я обычно жил в палатке, кроме дождливых дней в соответствующее время года, когда дождь заливал палатку. Впоследствии я накатал на мой дворик длинные жерди в виде решетки, упирающиеся в скалу, и покрыл их водорослями и большими листьями, соорудив нечто вроде крыши.