Текст книги "Вирус"

Раздается оглушительный звук сминаемого металла, точь-в-точь как от алюминиевой банки, кинутой в перерабатывающую машинку, только в десятки раз громче. Айрис невольно вспоминает, как она держала на руках маленькую Сигрид, поднимая ее повыше, чтобы та положила банки в перерабатывающую машину, стоящую в супермаркете. И как дочка радостно хлопала в ладоши, когда раздавался восхитительный звук сминаемого металла. Счастливое воспоминание сменяется жестокой реальностью. Вылетевший на встречную полосу автомобиль пытается затормозить, чтобы избежать столкновения, но его, словно снаряд, отбрасывает назад. Капот сминается, с резким хлопком выскакивает подушка безопасности. Фургон еще раз ударяет в машину, ветровое стекло разлетается вдребезги. Оба авто отбрасывает к остановке, правое заднее колесо машины врезается в бордюр, и он падает набок на велосипедной дорожке. Фургон, оглушительно скрежеща, отлетает на несколько метров подальше и врубается в металлическую ограду, защищающую пешеходов от машин на мосту Скепсброн.

Все. Значит, никто меня сегодня уже никуда не подбросит, как-то отстраненно думает Айрис.

Дано

«Папочка, почему мы стоим?»

Действительно – почему? Дано смотрит на отца, на коленях которого сидит его маленькая сестренка Лине. Лицо отца раскраснелось от жары, капли пота стекают по густой щетине. Дано не привык видеть отца таким. Его аби всегда чисто выбрит, он неукоснительно следовал этому правилу даже в последние полгода. Они все, как могли, старались следить за собой, чтобы окончательно не опуститься и не утратить последние крохи своего достоинства.

«Не знаю, – отвечает отец и смотрит в окно поезда. – Мы не могли так быстро приехать. Я что-то не вижу… никакой станции».

Он переводит взгляд на мать Дано, которая сидит рядом с сыном. Все последние полчаса она пытается убаюкать самого младшенького, Билала, но безуспешно, и Дано видит, как же она устала. Стук колес укачивал Билала, но, когда поезд встал, малыш проснулся и начал крутиться.

«На, держи», – мама протягивает Дано единственный мобильный телефон, который у них остался. Им повезло – почти всю дорогу, от самого Мальмё, им доставались места с розетками для зарядки телефонов. Рука матери запуталась в зарядном кабеле. Прежде чем Дано удается его распутать, Билал выплевывает соску на пол. Та подскакивает и приземляется в проходе. Сидящий напротив швед подбирает ее и протягивает им обратно.

«Thank you, – быстро улыбнувшись, мама благодарит его по-английски. – Thank you so much».

Дано открывает гугл-карты на своем «Самсунге». В ожидании загрузки проводит пальцем по трещине на экране. Телефон он выронил, когда их выталкивали из переполненного микроавтобуса, следующего из Белграда в Мюнхен. Мобильный вылетел на проезжую часть, прямо на мокрый от дождя асфальт. Дано очень повезло, что его не сбила машина, когда он, не глядя по сторонам, выскочил на дорогу, чтобы подобрать его. Телефон был слишком ценным, чтобы так просто дать ему погибнуть под колесами автомобиля.

На экране медленно появляется изображение – вид со спутника, – но Дано переключает его в режим карты. Так легче понять, где они сейчас находятся.

Флемингсберг, читает он. Они только что проехали местечко под названием Флемингсберг. Дано уменьшает картинку в несколько раз, пока в углу экрана не появляется Стокгольм. Смотрит на шкалу масштаба внизу. Два километра на карте равны ширине его большого пальца. Он измеряет. Один, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь больших пальцев.

«Осталось почти шестнадцать километров», – сообщает он.

Отец вздыхает. Лине вытягивается во весь рост и, подпрыгнув, цепляется за верхний край приспущенного окна. Свесив челку наружу, она смотрит по сторонам, но вскоре это ей надоедает, потому что все, что она видит, это депо: беспорядочное сплетение железнодорожных путей и замусоренный пустырь. Поперек тянется забор из колючей проволоки, на заднем плане – серое скопление каких-то зданий: то ли складов, то ли ремонтных мастерских. В общем, довольно унылая картина. Точная копия того, что она видела в последние шесть месяцев.

На руках матери ворочается Билал. Спать он не хочет, спокойно лежать тоже. Он пытается подняться, и после бесплодных попыток его угомонить мама сдается и ставит его лицом к себе, поддерживая под руки. Билал покачивается, но уверенно стоит, опираясь своими маленькими ножками на колени матери. Он смеется, ему нравится стоять, нравится смотреть на мир с высоты своего восьмимесячного роста.

В динамике раздается треск, и женский голос зачитывает сообщение. Должно быть, на шведском. По звучанию язык немного напоминает немецкий, но знакомых слов Дано почти не слышит. Во всяком случае, никаких тебе «Achtung», «schnell», «nein» или «Flüchtingeschweine» (то есть по-немецки «беженцы-свиньи»), только периодически повторяющееся слово «Stockholm» на протяжении длинной непонятной речи. Затем женщина-диктор замолкает и, откашлявшись, повторяет то же самое на запинающемся, непривычном для уха Дано английском: «Вынужденная остановка нашего поезда вызвана аварией на станции. Мы надеемся вскоре продолжить наш путь до Центрального вокзала в Стокгольме».

Дано ждет продолжения – первое сообщение, на шведском, было куда длиннее, но после треска в динамике воцаряется тишина. Дано вопросительно смотрит на мать.

– Авария? Какая авария? – спрашивает он.

Мама пожимает плечами и пытается улыбнуться, но это ей плохо удается. Дано видит, что мать страшно измучена. В постоянных заботах о нем, Лине и Билале она совсем забыла про себя.

– Авария на станции впереди, – объясняет мужчина-швед, сидящий через проход. – Вы, наверное, не поняли, что сказала диктор?

Дано кивает, с любопытством глядя на мужчину. Тому лет тридцать, может меньше. Кто их разберет, этих скандинавов, думает он.

– Наш поезд следует через станцию пригородных поездов Стувста, но на платформе произошел несчастный случай, поэтому нам придется подождать, пока поезд продолжит путь.

Отец Дано поворачивается к мужчине.

– Спасибо, – благодарит он, и мужчина кивает в ответ:

– Добро пожаловать.

Дано снова переводит взгляд на депо в окне, пытаясь отвлечься от мыслей о туалете. Их все позакрывали еще два часа назад, и никто не знает почему. Он в этот момент как раз стоял в очереди и перед ним оставался всего один человек, когда из подсобки вышел проводник и запер дверь туалета. Бросил на ходу что-то вроде «он не работает», и еще Дано показалось, что он расслышал слово «подгузники».

Просто с ума сойти, насколько же тупым надо быть, чтобы пытаться спустить подгузник в унитаз! Кабинка на противоположном конце вагона стояла запертой с самого начала, еще когда они садились в поезд, а дальше Дано идти не решался. Он боялся надолго терять из виду свою семью.

Шум вентиляторов постепенно стихает и наконец смолкает совсем. Отец тоже это замечает, и они вместе с Дано поднимают головы и пристально смотрят на длинные металлические пластинки с дырочками на потолке.

«Это они так экономят энергию, пока мы стоим», – объясняет отец и пытается ободряюще улыбнуться. Однако ситуация выглядит безрадостной. Отец вздыхает и снова отворачивается к окну. Дано разглядывает морщины на его лице. Отец сильно постарел за последние несколько лет.

Кажется, что прошло два часа, но, судя по мобильнику в руке Дано, всего пятьдесят четыре минуты, когда нарастающая в вагоне атмосфера раздражения сменяется ожиданием – по проходу идет мужчина в спецовке и желтом светоотражающем жилете. На бедрах – пояс с инструментами, в руке – здоровенный потрепанный том в пластиковой обложке. При виде него Дано почему-то мгновенно покрывается потом. Мужчина проходит мимо, направляясь в конец вагона, где вокруг проводника уже собралось несколько пассажиров. Со своего места Дано может разобрать только часть текста, написанного черными буквами на спине мужчины:

ШВЕДСКАЯ ТРАНСП…..НИЯ

– Думаешь, поезд потерпел аварию? – тихо спрашивает он. Лине спит на руках отца. – Этот тип смахивает на ремонтника.

Отец осторожно поворачивается, чтобы не разбудить сестренку Дано, и смотрит на толпу в конце вагона.

– Похоже, – кивает он. – Будем надеяться, что скоро все уладится, и мы снова поедем. Или они объяснят нам, что же все-таки случилось.

Дано кажется, что в бороде отца стало еще больше капель пота, чем раньше. После того как вентиляторы выключили, температура в вагоне стала резко подниматься. Билал капризничает. Он устал стоять на маминых коленях, но спать все равно отказывается. Он хочет, чтобы его спустили на пол. Даже Дано не сидится на месте. Желание сходить в туалет из досадной помехи перерастает в острую необходимость.

Он встает.

– Пойду попробую найти работающий туалет, – говорит он. – А то я сейчас с ума сойду.

Мама поднимает голову, в ее глазах читается беспокойство.

– Мы с Билалом тоже пойдем, – говорит она. – Ему нужно сменить подгузник.

Она нагибается и начинает рыться в сумке, стоящей у ее ног, достает из пакета потрепанный подгузник, который они купили в Лидле, на самой границе с Данией, потратив почти все свои последние деньги.

На новую бритву уже не хватило, думает Дано, посмотрев на отца. Тот, глядя тяжелым взглядом в окно, нежно гладит спящую Лине по головке.

Дано с матерью встают и двигаются по проходу. Дано идет первым, стараясь расчистить дорогу матери и младшему брату. Все места заняты, некоторые пассажиры даже стоят, и они с трудом продвигаются вперед. Дано слышит ворчание и вздохи, в вагоне жарко и почти нечем дышать.

Навстречу им попадаются другие беженцы, у многих обтрепанный вид, и выглядят они куда хуже, чем Дано с семьей. Все-таки им повезло: если бы не дедушкино состояние, вряд ли бы им удалось покинуть страну. Дано знает, что отец сначала хотел отказаться от этого наследства, пока нападки в адрес его жены не приняли угрожающий характер. Деньги помогли им избежать многих неприятностей, которые подстерегают почти всех беженцев, включая унижение от худших представителей клана перевозчиков, занимающихся транспортировкой людей.

Многие пассажиры столпились в конце вагона, где проводник пытается успокоить краснолицего мужчину средних лет, европейской наружности. Тяжело, прерывисто дышит ремонтник в жилете, из-за своей толщины он, должно быть, больше всех страдает от жары в вагоне, несмотря на то что только что сел в поезд. Толстяк пытается утихомирить разволновавшегося мужчину с красным лицом, но тот даже слушать его не желает и продолжает пытаться открыть дверь тамбура, чтобы прорваться в другой вагон.

– Простите, – говорит мама Дано, не делая никакого секрета из того, что у нее на руках ребенок. Наоборот, она поднимает его повыше, чтобы всем было видно. – Разрешите нам пройти, пожалуйста.

Проводник и мужчина в желтом жилете почти одновременно поворачиваются к ней. Проводник окидывает ее взглядом, желая понять, заслуживает ли она его внимания, но, заметив малыша на ее руках, принимает какое-то решение. Он что-то говорит взволнованному мужчине и поворачивается к матери Дано.

– Мы можем пройти, пожалуйста? Мне нужно сменить подгузник малышу, а мой сын очень хочет в туалет.

Проводник колеблется, но потом неожиданно качает головой:

– Все туалеты закрыты. Проблемы с электричеством.

От слов проводника живот у Дано сводит судорогой.

– Но ему действительно очень нужно. – Мама изо всех сил пытается держаться уверенно. Она смотрит в окно. Вечернее солнце отражается в нагретых за день рельсах. – Тогда не могли бы вы открыть дверь?

Тут проводника прорывает.

– Нет! Почему вы все такие непонятливые?! – кричит он, бросая взгляд на мужчину с красным лицом. – Открывать двери строго запрещено! Может пойти поезд и…

– Но ведь вы сказали, что впереди авария на станции.

– Что?

– Авария на станции. Разве остальные поезда не будут тоже остановлены?

– Что вы… Нет… Я имел в виду… Короче, вы не можете открыть дверь!

Дано вдруг замечает, что на них все смотрят. Он оглядывается, встречает вопросительные взгляды, у многих на лицах написано сочувствие.

Толстяк в желтом жилете наклоняется и что-то шепчет на ухо проводнику. Тот внимательно слушает, кивает, словно с чем-то соглашаясь, и, кажется, сказанное производит на него впечатление. Суровое выражение его лица, то самое, которое Дано так много раз доводилось видеть за последние шесть месяцев, смягчается и даже сменяется выражением удивления, а следом – сочувствия. Однако краснолицый мужчина явно недоволен тем, что о нем забыли. Он сердито жестикулирует в опасной близости от лица мужчины в жилете, который инстинктивно делает шаг назад, и с еще большим пылом принимается объяснять что-то проводнику.

Мать приобнимает Дано за талию и тянет его назад.

– Должно быть, этот господин страдает клаустрофобией, – тихо говорит она Дано.

В этот момент краснолицый мужчина бросается на ремонтника и вцепляется в рукоятку молотка, висящего у того на ремне. Ему мешает застежка, удерживающая инструмент на поясе. Он бешено дергает и, резко рванув, высвобождает его. При этом чуть не падает сам, но в последний момент ему удается уцепиться за спинку ближайшего сиденья и удержать равновесие. Он рявкает на сидящих рядом женщин, и те судорожно закрывают руками лица, когда мужчина, размахнувшись, ударяет молотком по стеклу.

Раздается глухой звук и следом – вопль разочарования. Отчаяние краснолицего сменяется страхом. Однако… Дано даже не представлял себе, что окна в шведских поездах настолько прочные, что их невозможно не то что открыть, но даже разбить молотком. Мужчина снова размахивается и бьет с еще большей яростью. На оконном стекле появляется крохотная трещинка. Вдохновленный успехом, он в третий раз заносит молоток, готовясь нанести последний, решающий удар.

– СТОООООЙ! – ревет Желтый Жилет.

И неожиданно это срабатывает. Мужчина останавливается и со смесью страха и ненависти в упор смотрит на толстого потного ремонтника, в чьей дрожащей правой руке зажат какой-то предмет, только Дано не удается разглядеть какой именно. Мужчина пытается успокоиться, долго собирается с мыслями и, наконец, произносит что-то по-шведски.

Тут решает вмешаться проводник, но толстяк в жилете останавливает его, грозно взмахнув своим тяжеленным фолиантом. Проводник замолкает на полуслове. Пассажиры в проходе, словно по команде, отступают назад и в стороны, освобождая дорогу ремонтнику.

Тот медленно движется по проходу, на мгновение останавливается и, тяжело откашлявшись, продолжает свой путь к дверям. Свободное пространство за спиной ремонтника тут же смыкается, и один за другим пассажиры тянутся за ним к выходу.

– Он собирается нас выпустить, – говорит Дано матери. – Должно быть, испугался, что остальные пассажиры тоже могут выйти из себя.

Мать обхватывает его и прижимает к себе.

– Нет, мы с тобой сейчас вернемся на наши места. Лучше пока подождем и посмотрим, что будет, – говорит она.

Почти все пассажиры поняли, что происходит, и начинают вставать со своих мест, собирать вещи и стаскивать сумки с багажных полок. Один мужчина слишком резко сдергивает вниз свою тяжелую сумку, она выскальзывает из его пальцев и падает на голову стоящей рядом женщины. Та зло огрызается, на лице мужчины появляется виноватое выражение, но ненадолго. Как ни в чем не бывало он хватает свою сумку и устремляется по проходу. Мать едва успевает увернуться вместе с Билалом, когда мужик протискивается мимо них. Дано хочет крикнуть: «Смотри, куда прешь!» – или еще что-нибудь похуже, но он быстро понимает, что лучше стерпеть и не привлекать к себе лишнего внимания.

Наконец они добираются до Лине с папой, который тоже встал, ища взглядом в толпе жену. Почти весь вагон пришел в движение. Какой-то мужчина с маленькой девочкой на руках спрашивает мать Дано, что происходит. Судя по акценту, он из Северной Африки. И когда мама отвечает ему, что, кажется, все покидают поезд, он оборачивается и, крикнув что-то стоящим позади него людям, торопливо устремляется вперед, прижимая к себе ребенка.

Мать с отцом вместе собирают то немногое, что у них осталось: два больших рюкзака и один поменьше, который отец носит на животе. В нем самые ценные вещи, за исключением паспортов и денег, которые лежат в крепком пластиковом пакете в переднем кармане отцовских джинсов.

– Мы подождем, – говорит мама Дано. – Пусть сначала сойдут другие. Они не закроют двери, пока все не выйдут. И посмотрим, куда пойдут остальные. Не верится, что нам так просто дадут разгуливать по путям.

Отец кивает и остается на месте с Лине на руках.

– Дано, мобильный у тебя? Потерпишь еще немного с туалетом?

Дано улыбается, достает телефон и кивает маме.

– Где наше зарядное устройство? – обеспокоенно спрашивает она, и отец хлопает по рюкзаку у него на животе.

Билал тихонько хнычет на руках у мамы. Она качает его, шепчет, что все хорошо, что они почти приехали и что весь этот кошмар скоро останется позади.

– Осталось всего шестнадцать километров… – Мама с трудом подавляет кашель. – Всего шестнадцать из пяти тысяч двухсот.

Эпизод 2

Айрис

Слава богу, что я успела утром зарядить телефон, думает Айрис, сидя в приемном отделении Южной больницы. Иначе ей бы ни за что не удалось просидеть здесь вместе с Сигрид и пяти минут без того, чтобы дочь не начала канючить, что ей скучно.

Ее руку уже осмотрел молодой, но какой-то нервный врач. Почему-то на нем была маска. Сигрид вопросительно уставилась на него, но доктор ничего ей не сказал.

У Айрис подозрение на перелом лучевой кости, и теперь они ждут своей очереди, чтобы сделать рентген, который должен подтвердить диагноз. Если врач окажется прав, то ей наложат гипс, и после этого они смогут отправиться домой.

– Мамочка. – Сигрид внезапно поворачивается к ней. – Мамочка, почему вокруг так много больных?

Айрис дала дочери свой телефон не только для того, чтобы она играла, но и чтобы не задавала лишних вопросов. Однако номер не прошел. Сигрид уже слишком большая и порой соображает быстрее, чем сама Айрис.

– Мы же в больнице. Поэтому здесь столько больных.

Сигрид некоторое время сидит, раздумывая.

– И все-таки их слишком много, – наконец изрекает она.

Все в порядке, это нормально, вертится на языке у Айрис. Больницы всегда такие переполненные. Но вслух она этого не говорит, потому что не хочет лгать своему ребенку.

Дело в том, что она действительно еще никогда не встречала такого переполненного отделения травматологии, как сегодня. Ну, разве что по телевизору, в каком-нибудь сериале. Но на этот раз не было ни открытых ран, ни жутких криков, ни сложных переломов. Просто в приемном покое собралось очень много внезапно заболевших людей, которые хотели, чтобы все узнали, что они заболели. Отовсюду доносились громкие вздохи, стоны, кашель, хрипы и сморкания.

И никто не вызывал никого в кабинет, не улыбался, не провожал к выходу и не указывал на соседнюю аптеку, не выдавал свежий рецепт, только что распечатанный на компьютере. Врачи напоминали взмыленных лошадей, у всех были одинаковые пустые взгляды. И все как один обходили пациентов стороной.

– У тебя болит рука, мамочка?

Айрис кивает:

– Да, очень сильно. Надеюсь, скоро нам сделают рентген.

– Тебе наложат гипс? Как Улле?

Она снова кивает:

– Думаю, да. Он нужен, чтобы зафиксировать сломанную кость и дать ей правильно срастись.

Сигрид задумчиво смотрит на руку матери, висящую на временной повязке.

Затем проверяет мобильник и протягивает его Айрис:

– Можешь снова позвонить папе?

Айрис пытается улыбнуться как можно более непринужденно.

– Он позвонит нам, когда у него будет время. Я отправила ему эсэмэску, что мы здесь.

На самом деле она отправила ему четыре эсэмэски. И трижды звонила, пока Сигрид не видела.

– Почему он тогда не отвечает?

– Наверно, ушел куда-то, а телефон забыл дома. Он иногда работает в кафе; должно быть, он и сейчас там.

– Но…

Сигрид понуро сидит на стуле. Айрис отчаянно хочется сказать ей что-нибудь ободряющее, чтобы хоть как-то утешить дочку. Но она слишком устала. Они здесь уже три часа, скоро вечер, и Айрис чувствует, как ее саму раздирает беспокойство.

Она вся взмокла от пота, пока добралась до детсада. Пешком в горку до самого Седера и потом еще пара кварталов до церкви Святой Софии было то, что надо в ее состоянии. Какой-то мальчишка, случайно оказавшийся на месте аварии и с любопытством взиравший на все происходящее, помог ей сделать временную повязку из кардигана, но это мало облегчило боль. Но Айрис больше не кричала и не жаловалась – она чувствовала, что сейчас не время. Всего несколько секунд назад откуда ни возьмись появилась скорая. Не обращая внимания на легковую машину, врачи сразу же направились к фургону. Водитель был мертв, это она поняла сразу. Было ужасно видеть, как они быстро прошли мимо искореженных обломков легковушки и бросились к водителю фургона.

И так как никому больше не было до нее дела, она ушла.

– Айрис?

Медбрат равнодушно оглядывает переполненную приемную. Айрис осторожно поднимает здоровую руку и улыбается, но тот никак не реагирует на приветствие.

Она берет Сигрид за руку:

– Пойдем, нам нужно сделать рентген.

Они идут по бесконечным коридорам больницы. Теперь Айрис понимает, что то, что она видела в приемной, просто цветочки, все коридоры забиты пациентами, просто яблоку упасть негде. Неподалеку от лифтов какой-то пожилой мужчина заходится в кашле. Кажется, его лихорадит. Рядом с ним сидит женщина. Она молча наблюдает за страданиями своего соседа и беспомощно озирается вокруг. Увидев медбрата в сопровождении Айрис и Сигрид, она оживает:

– Эй, вы! Да, я к вам обращаюсь! Ему нужна помощь! Мы ждем уже два часа, а его кашель становится только хуже. Должен был подойти врач, но никто не появился. Чем вы там занимаетесь?

Медбрат пытается ее успокоить, но она слишком расстроена, чтобы его слушать.

– Почему нам никто не помогает? У него высокая температура. А кашель… Господи, какой жуткий кашель. Я тут просто с ума схожу! Кто-то же должен ему помочь!

– Вы… подождите, – неуверенно просит медбрат, но запинается и оглядывается в поисках других врачей. – Я не знаю, где все, я работаю на рентгене. – И с этими словами он нажимает кнопку вызова лифта.

– Тогда возьмите его наверх и сделайте рентген легких! Уж вы-то должны понять, что с ним такое.

– Но… так не делается, – возражает медбрат.

Пот ручьями катится по лбу женщины. Она открывает было рот, чтобы разразиться новой тирадой, но встречается глазами с Айрис и замолкает.

Как только за ними закрываются двери лифта, Айрис не выдерживает и решается задать вопрос. Пусть даже этот ответ напугает Сигрид, но она должна узнать правду!

– Что происходит?

Медбрат явно не желает отвечать и смотрит на маленький экранчик, на котором сменяют друг друга номера этажей.

– Я знаю не больше вашего, – отвечает он наконец. – Всплеск заболевания произошел сегодня примерно в одиннадцать утра – у нас и в больницах по всему городу. Сначала все происходило только в центре. Толпы людей приходили с симптомами гриппа, высокой температурой и постоянным кашлем. Грипп сразу поражает легкие. Большинство также жалуется на сильную боль в животе.

Раздается звоночек, и лифт останавливается.

Медбрат поспешно выходит и указывает направо:

– Нам сюда.

В рентгеновском кабинете сидит женщина в медицинской маске. Она кашляет, и Айрис чувствует, как Сигрид испуганно прижимается к ней. Медбрат быстро выходит в соседнюю комнату, явно не желая ни минуты задерживаться в обществе кашляющей коллеги, которая, в свою очередь, устало смотрит на Айрис. Затем она замечает Сигрид и делает попытку встать.

– Ваша дочь должна подождать снаружи, пока мы будем делать рентген. Хочешь посидеть здесь или в коридоре? – спрашивает она с нарочитым дружелюбием в голосе, но это еще больше усиливает подозрения Сигрид.

– Подожди меня в коридоре. Думаю, дверь можно оставить приоткрытой, так что ты будешь все время меня видеть, – говорит Айрис, стараясь, чтобы ее слова звучали как можно увереннее, и медсестра не вздумала возражать.

Сигрид неохотно выходит, но придерживает дверь ногой, боясь, что она может захлопнуться. Айрис видит в дверной щелке ее маленький желтый ботинок и кончик носа. Ее одновременно захлестывают любовь и страх.

Медсестра помогает встать ей на подставку, поднимает руку Айрис до нужной высоты и велит ей не двигаться. Айрис пронзает жгучая боль, и она едва сдерживается, чтобы не двинуть медсестре кулаком в зубы, но тут же вспоминает о маленьком носе в дверном проеме и стискивает зубы.

Сделав три снимка, они спускаются с дочерью вниз по лестнице.

– Врач вас сам вызовет! – кричит им вдогонку медсестра.

Однако, вернувшись в приемную, Айрис начинает сомневаться, что они когда-нибудь еще увидят врача.

Пока их не было, количество людей в приемной увеличилось вдвое. Они с трудом находят крохотное местечко на полу у стены. Сигрид садится на колени к Айрис. Шум вокруг стоит просто оглушительный: люди кашляют, чихают, задыхаются и беспрестанно ноют. Все это напоминает Айрис сюжет из какого-то реалити-шоу, из тех, что снимают скрытой камерой. Время от времени то там то сям очередные бедолаги, перекрикивая шум, вопят, почему никто к ним не подходит, что, черт возьми, происходит, и на чем свет стоит ругают шведскую систему здравоохранения.

Сигрид пугает вся эта обстановка, Айрис чувствует, как дочка все сильнее дрожит от страха.

– Мамочка, я хочу домой, – несколько раз повторяет она. – Почему мы не можем вернуться домой и посмотреть, пришел ли папа?

Он будет дома, когда мы вернемся, обещаю, хочет ответить Айрис. Но эта мысль не приносит облегчения. Скорее наоборот.

– Сейчас поедем домой, – говорит она вместо этого и устало улыбается дочери. – Не волнуйся, с папой все в порядке.

Сидящий рядом с ними мужчина лет пятидесяти внезапно поднимается и начинает копаться в кармане. Он невольно делает шаг вперед, словно пытаясь удержать равновесие, и какой-то парень тут же занимает его место.

– Что, черт возьми, ты делаешь?

Парень поднимает на него безумные от лихорадки глаза.

– А что такого, ты же сам встал. – И, прищелкнув языком, парень отворачивается к стене.

Удар мужчины на удивление оказывается точным и сильным. Он со всего маху бьет парню в лицо, и у того из носа выступает кровь.

– Какого черта?! – воет парень, разворачиваясь к обидчику.

Но резкое движение только усиливает кровотечение, и он забрызгивает кровью джинсы Айрис, оставляет красный узор на туфлях Сигрид и пачкает девушку рядом с ними.

Реакция девушки потрясает Айрис. Вскочив на ноги, та со всей злости бьет коленом парню в пах.

Тот охает и, схватившись за промежность, сгибается пополам.

– Мамочка, – всхлипывает Сигрид, – мамочка, что они…

Она запинается, потому что девушка снова бьет парня, теперь уже по голове.

– Идиот! – визжит она. – Конченый идиот!

Она бьет его еще раз. Парень падает на пол, пытаясь защититься от ударов.

Тем временем мужчина с удивлением наблюдает за развитием событий, явно раздумывая, как ему остановить девушку, когда внезапно его самого вдруг охватывает та же ярость.

– Ты просто кусок дерьма! – орет он. – Такие, как ты, и разрушают нашу страну!

И он с размаху бьет парня ногой в пах.

– Остановитесь, что вы… – начинает было Айрис, но тут же замолкает, сообразив, что никто не собирается вмешиваться, несмотря на то что в приемной столпилось с полсотни человек и почти все наблюдают за дракой.

Айрис внезапно понимает, что зрелище избиения пробудило чувство агрессии в заболевших людях, но не потому, что они обеспокоены несправедливостью происходящего, а скорее потому, что они ХОТЯТ ПРИНЯТЬ УЧАСТИЕ В ДРАКЕ.

Айрис медленно поднимается на ноги и, сделав два шага вперед, кричит:

– Прекратите! Вы что, не видите, что делаете?

Девушка поворачивается к Айрис. Она вся взмокла. Ее глаза горят злобой.

– Хочешь, я и тебя убью? – спрашивает она будничным тоном. – Убью, если приблизишься.

Айрис в шоке смотрит на нее.

И тут мужчина начинает задыхаться от яростного кашля и прекращает лупить парня, который уже почти не двигается. Мужчина прислоняется к стене, чтобы передохнуть, но вместо этого кашляет еще страшнее и внезапно замирает.

Какое-то время он стоит, слегка покачиваясь над своей жертвой. И вдруг его рот открывается, и из него потоком льется кровь. Она забрызгивает стены и пол, но большая часть кровавого ливня оказывается на лице и теле лежащего на полу парня, который явно в шоке и не соображает, что происходит. Издав долгий мучительный стон, мужчина валится на него сверху и, дернувшись, замирает. Парень пытается высвободиться, но он больше похож на вытащенную из воды рыбу, которая бьется в последних предсмертных судорогах. На несколько секунд воцаряется тишина. И затем в приемном отделении разгорается массовая драка.

Дано

Дано сидит на скамейке крохотной пригородной станции. «Худдинге» – гласит надпись на табличке. Его младший брат Билал сидит у него на коленях и невыносимо громко орет. В сущности, так делают все восьмимесячные дети, когда у них резь в животе. Вместе с пронзительным криком они пытаются исторгнуть из себя боль, превратить ее в смесь слюней, соплей и пота.

На самом деле Дано не знает, действительно ли у Билала болит живот. Это только его догадка. Но что еще это может быть, если его брат колотит своими маленькими кулачками по нижней части живота – все, что он может сделать, чтобы прогнать боль. Дано наблюдает за судорожными движениями малыша и пытается поймать его взгляд. Словно этим можно его отвлечь, заставить перестать стучать по напряженному животу…

Нет. Ничего не получается. Дано хочет спустить Билала вниз, на бетонное покрытие платформы. Закрыть глаза и зажать руками уши, чтобы ничего не видеть и не слышать. Вместо этого он прижимает Билала к своей груди, пытаясь разделить с ним его боль.

Мать лежит рядом на земле. Она хрипло, прерывисто дышит, ее лицо осунулось и утратило все краски. Мамина голова покоится на маленьком рюкзачке отца Дано, том самом, который он обычно носил на своем животе. Мужчина оставил его здесь, а сам ушел с Лине на руках за помощью, которую им не смогли оказать люди на другом конце телефонного провода. Они набирали 112, номер экстренной помощи, но им никто не ответил. Никто не сказал им «Здравствуйте, слушаю» ни на шведском, ни на английском, ни на арабском языке.

– Оставайся здесь, – сказал ему отец. – Приглядывай за матерью и братом. Мы скоро вернемся с подмогой.

Дано понятия не имеет, сколько с тех пор прошло времени. Кажется, что много, очень много.

– Мама? – окликает он мать. – Эми, ты слышишь меня?

Мама отвечает не сразу, но он видит, что она слышит его. Ее лицо сводит судорогой, она тяжело, с трудом поворачивается к нему, пытается открыть глаза, но после нескольких бесплодных попыток остается лежать с закрытыми.