Текст книги "Плоды страсти"

Мы сидели за столиком в ресторане у Амара. Рядом с нами старик Семель поглощал свой обычный кускус[14]14
  Кускус – арабское блюдо, приготовляемое из манной крупы, подается в качестве гарнира к овощным, мясным или рыбным блюдам.


[Закрыть] с мергезом[15]15
  Мергез – североафриканское блюдо, колбаска из говядины и баранины с пряностями, обычно поджариваемая на гриле.


[Закрыть].

– Почему ты отказываешься верить в гадание, Бенжамен? – спросил он, пока Хадуш переводил дух. – Я, например, хожу к Терезе на консультации каждую неделю! И мне всегда это помогает!

Я с горечью подумал о Семеле, его кускусе с мергезом, пиджачке, похожем больше на половую тряпку, его дырявых башмаках… Интересно, как бы он выглядел, если бы консультации у Терезы ему не помогали. И вообще, задумался я, куда катится наш проклятый век, куда нас всех занесет, если Тереза заложит динамит под последний бастион человечества, которое и так вот-вот впадет в иррациональный транс? Семель продолжал одаривать меня своей старческой улыбкой:

– А ты знаешь, что она пригласила меня быть свидетелем на ее свадьбе?

Я уже было собрался поздравить его, как он добавил, так и светясь от счастья:

– Так что меня будут показывать по телевизору!

– Как по телевизору?

– Разве Тереза тебе ничего не сказала? На свадьбу прибудет телевидение, и нас будут снимать. А на следующий день, в воскресенье, покажут передачу о свадьбе Терезы. И нас всех тоже покажут. Меня, других ее клиентов, всех, приглашенных на свадьбу!

– Что?!

Семель подвинулся ко мне поближе, его глаза излучали не просто ангельский, а архангельский свет:

– Это все задумано ради помощи бедным, Бенжамен, а также ради шлюшкиных детишек, что воспитываются у Жервезы в «Плодах страсти».

Судя по хохоту Хадуша, в ту минуту физиономия у меня была что надо:

– Да, братишка, намечается великая благотворительная свадьба. На такие события телевизионные камеры слетаются как мухи, особенно тогда, когда безработных в стране становится все больше и больше. Племя Малоссенов не приглашено на торжество, но мы сможем посмотреть свадьбу Терезы на следующий день по телевизору, собравшись воскресным вечером перед ящиком в тесном семейном кругу.

Я почувствовал, как голова у меня пошла кругом. Хадуш сжал мне локоть.

– Сразу не падай в обморок, дождись самой главной новости.

– …

– Самое интересное, братишка, что с тех пор, как Тереза встретила Мари-Кольбера, ее автоприцепчик стал центром гуманитарных операций.

И Хадуш принялся объяснять мне, что, помимо своих предсказаний, Тереза занималась еще и тем, что передавала таинственным эмиссарам, посланным к ней Мари-Кольбером, тонны медикаментов, медицинские аппараты, школьные учебники – другими словами, Тереза и Мари-Кольбер лечили, одевали, кормили, учили в разных уголках земного шара тысячи и тысячи людей, страдающих от двойного гнета: местных диктаторов и эмбарго, объявленных этим диктаторским режимам западными странами, движимыми, само собой разумеется, самыми добрыми намерениями. Благотворительные операции проворачивались втайне, чтобы не вызвать подозрения у правительств тех стран, которым оказывалась гуманитарная помощь, но все было поставлено с большим размахом. Таков был стиль Мари-Кольбера.

– …

– …

Вот так. Позор на мою голову! Мари-Кольбер, приношу вам свои извинения, и ты, Тереза, о моя Тереза, прости меня. Аллилуйя, ступайте с Богом, и да благословит вас Господь! Все, молчу, считайте, что я проглотил язык, я его слопал, сожрал! Меня это бесит, но я больше, не противлюсь вашему союзу.

***

Когда Рашида Кадер, архивариус, нашла меня в ресторане «Два берега», что на улице Пиренеи, поглощающим кускус, приготовленный Арески, я уже сложил оружие. Ее лицо и первые слова, которые она произнесла, подтвердили факт моего поражения.

– Итак, я встретилась с вашей сестрой, но сразу предупреждаю, что мой рассказ не доставит вам особого удовольствия, господин Малоссен.

Я обреченно махнул рукой.

– Зовите меня Бенжамен, и, пожалуйста, перейдем на ты, это подсластит горькую пилюлю, которую вы мне приготовили.

Арески усадил нас за круглый стол в глубине зала, подальше от любопытных глаз. Мы разговаривали шепотом, соблюдая все правила конспирации.

– Хорошо, Бенжамен. Но мне хотелось бы, чтобы между нами не было никакого недопонимания. Я никогда не верила и не собираюсь верить в эту астрологическую чепуху.

Надо сказать вам, девушка эта была великолепна: настоящий огонь. Перед тем как приступить непосредственно к теме, она уточнила свою позицию:

– Я уважаю Терезу за то добро, что она вершит, но у себя на работе я выбрана уполномоченной персонала[16]16
  Уполномоченный персонала – во Франции наемный работник, выбираемый рабочими или служащими предприятия для представления их интересов перед руководством компании.


[Закрыть], и мне частенько приходится воевать с начальством, возражая против приема на работу по тому, под каким знаком Зодиака родился кандидат на тот или иной пост, как его зовут, какой у него почерк, и по прочим психоморфологическим критериям…

Рашида была похожа на берберских женщин, смотревших на нас с портретов, которыми Арески украсил стены своего ресторана: прямых, не сгибаемых под колониальным гнетом. Ее голос дрожал от нескрываемого гнева:

– Еще ребенком я ненавидела «Маленького принца» Сент-Экзюпери. И сегодня я подтверждаю: эта басня – сплошная ложь, финансисты не считают звезды! А если они обращаются к звездам за советом, то лишь для того, чтобы взять на работу слабоумного племянника их женушки вместо другого – квалифицированного – кандидата. Ты понимаешь, что я хочу сказать, Бенжамен? Гадание, предсказание во всех его формах служит лишь оправданием кумовству в фирме, на предприятии, в банке. Охотникам за головами – представителям кадровых агентств – нужно бы самим поотрубать головы, а кандидатам на работу – посоветовать выдумать себе такие чудесные гороскопы, к которым не подкопаешься. Вот чем следовало бы заняться твоей сестренке Терезе! Надо заложить бомбу изнутри, чтобы к чертям собачьим взорвать эту идиотскую практику.

Рашида мне понравилась, Жюли, говорю тебе откровенно, я просто любовался этим прекрасным огнем. Бесподобная зануда. Точь-в-точь как ты в молодости. Когда Арески подошел к нашему столику, чтобы принять заказ, мы решили взять себе по макфулу и бутылочку винца. Я все же поинтересовался у нее:

– Но послушай, Рашида, раз у тебя такое мнение об астрологии, почему ты согласилась мне помочь?

– По двум причинам. Во-первых, меня об этом попросил Хадуш, а к Хадушу я неравнодушна. А во-вторых, потому что Тереза верит во всю эту чушь. Вот я и сказала себе, что пусть мне не повезло с замужеством, но если я соглашусь на это дело, то хоть она избежит неприятностей.

– И какой же результат дала твоя беготня?

Посмотрев на меня, она открыла было рот, но, передумав, протянула конверт.

– Суди сам, Тереза все изложила мне в письменном виде.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ,
в которой мы видим, что в любви даже звезды жульничают

1

Человек сам не знает, чего он хочет, вот в чем загвоздка. Я должен был скакать от радости, читая вердикт, который вынесли звезды и о котором Тереза поведала Рашиде. Так вот нет, с первых же строчек на меня навалилась ужасная тоска:

«Брак с транзитным Юпитером в седьмом доме предвещает скрытного и склонного к разрушениям супруга», – словно сейсмограф, записывала Тереза мысли, которые ей диктовали планеты. «Плутон в сочетании с Ураном свидетельствует о преждевременном вдовстве…» Господи, «преждевременное вдовство…», черным по белому, вот, полюбуйтесь, я читаю это собственными глазами… Мари-Кольбер погибнет, как когда-то погиб Кларенс, жених Клары…

И все остальное в том же духе. Тереза, сама того не подозревая, запротоколировала катастрофы, которые уготовило ей небо. Разумеется, сначала я увидел лишь цветочки, ягодки были припасены под конец: «Гармония в пятом доме указывает вместе с тем на возможность рождения…» Ну еще бы… Зная, что в племени Малоссенов «возможность рождения» является более чем достоверностью, мы сразу можем приступать к закупке подгузников и стерилизации бутылочек с сосками. Но, однако же, какой стиль у этих звезд… Подумать только, какой административный слог у небес! «Меркурий в девятом доме сулит короткое путешествие за границу… Соотношение со вторым домом предполагает, что это будет страна, в которой есть очень много банков». И какие предостережения! «Страна, в которой есть очень много банков». Секс, бабки и секс… О небосвода чистые порывы!..

Итак, читая все это, я должен был прыгать от радости. Тереза спасена. В приговоре, вынесенном звездами, было столько фактов, что их с лихвой хватило бы для того, чтобы открыть глаза самым ослепленным страстью влюбленным. Сэкономим на приданом и на гербовой бумаге, необходимой для оформления развода. Ну послушай, Тереза, не будешь же ты выходить замуж за парня, у которого «Юпитер диссонирует с Плутоном»! Да брось ты, Тереза! Тем более что этот парень нашел способ уложить «Марс и Уран в восьмой дом», что гарантирует ему «мгновенную и жестокую кончину»! Тереза, ну ты же сама все видишь…

Однако на самом деле все это мало меня забавляло. Что с того, что я не верю в этот астрологический винегрет, самое главное, что Тереза уплетала его за милую душу. Я живо представил себя на ее месте, и мне захотелось зарыдать горькими слезами, как зарыдает она, когда ее любимый брат раскроет уготованную ей судьбу. Я уж не говорю о предательстве, которое гложет мое сердце. Тереза никогда не простит мне этот бестактный поступок… это насилие в космических масштабах… этот звездный инцест… О Тереза, прости меня за добро, которое я хочу тебе сделать!

Поскольку речь шла о профессиональном вопросе, мне не хотелось заводить разговор с Терезой дома, а посему, прижав роковой конверт к сердцу, я отправился занять свое место в очереди, вытянувшейся перед чешским автоприцепом. Ну разумеется, тут, как назло, начал накрапывать дождик. Сюда, казалось, притопал, хлюпая по грязи, весь Бельвиль, сгоравший от любопытства узнать свое будущее. Слева на нас смотрело кладбище Пер-Лашез, которое уж точно знало, что нас ждет впереди, а с другой стороны бульвара, за сияющими витринами похоронного бюро Летру (честное слово, именно так и называется, сходите сами взглянуть, если не верите[17]17
  Игра слов – фамилия Letrou звучит так же, как и существительное le trou (яма, нора, дыра и т. д.).


[Закрыть]), уже лежали приготовленные для нас мраморные плиты. Не стоит, однако, упрекать владельцев похоронного бюро в том, что они открыли свою фирму прямо напротив кладбища: такой скандальный характер может носить любая аллегория. Магазины для новорожденных рядом с родильными домами, биржа труда, расположенная у выхода из школы, постоянное дежурство Мартена Лежоли неподалеку от биржи труда, чуть дальше – армейские казармы и похоронное бюро Летру напротив кладбища Пер-Лашез… Таков порядок вещей.

А может, плюнуть на все и пусть все идет своим чередом? Предположим, я удержу Терезу от этого брака… Но разве я смогу сделать так, чтобы она избежала остального? Всего остального? Этой роковой связи событий…

– Что-то случилось, Бенжамен?

От неожиданности я вздрогнул.

– Что случилось? Ты тоже явился на прием к Терезе?

Меня за локоть придерживал старик Семель.

– Знаешь, что она мне сейчас сказала?

Он только что вышел из автоприцепа.

– Она заявила, что после своей брачной ночи уже не сможет предсказывать будущее.

Семель уставился в лужу, возле которой стоял.

– Конечно, это не мое дело.

Его туфли были уже не в том возрасте, чтобы заигрывать с лужей. Тряхнув промокшей головой, старик указал на очередь, змейкой вытянувшуюся перед автоприцепом.

– Но весь этот люд воспринял новость как личную трагедию…

«Весь люд», с которого ручьями стекала дождевая вода, терпеливо ждал своей очереди.

Я с трудом сдержал смешок и на прощанье бросил старику:

– Зато вас покажут по телевизору, Семель, для всех вас это будет большим утешением.

***

Автоприцеп можно было с полным правом назвать экуменическим центром для гадания. Распятия самых замысловатых форм, «руки Фатимы» самых разных цветов, не считая приклеенных к потолку флуоресцентных созвездий и зверинца Зодиака, вышитого на занавесках: короче говоря, для каждой безутешной души здесь нашлась бы своя отдушина.

– Тереза, я совершил поступок…

Признание, произнесенное едва слышным шепотом в тени между двух миров, покрасневших от пламени свечи, стоящей под статуэткой Йеманжи[18]18
  Йеманжи – женский дух воды в культе вуду.


[Закрыть]. Эта свеча горела вечным огнем. Даже самой темной ночью Йеманжи оберегала Бельвиль от злых духов.

– Тереза, я совершил поступок, который иначе как подлым назвать нельзя.

И я положил конверт на стол. На одном дыхании я выложил ей замысел своего подлого заговора. Я несколько раз уточнил, что Рашида здесь ни при чем, что все подстроил я сам, но ради ее же, Терезы, блага, потому что она не доверилась моему братскому инстинкту, вот я и обратился за помощью к звездам, чтобы она могла оценить ситуацию объективно… я очень сожалею… но дело сделано… вот… да что теперь говорить.

Тереза, молчаливо слушавшая меня по другую сторону круглого столика на одной ножке, была одета совсем не так, как обычная гадалка. Ни толстых колец на пальцах, ни вуалей, ни причесок под тюрбан – ничего такого загадочного, подчеркивающего мимолетность бытия; передо мной сидела наша Тереза – возможно, только щеки казались еще более впалыми из-за полутеней, что отбрасывало пламя свечи, а в остальном она была такой же, какой мы всегда видим ее дома: такая же угловатая и с таким же сухим резким голосом.

– Успокойся, Бенжамен, я не держу на тебя зла. Напротив, могу лишь поблагодарить тебя за это. Ты исполнял свой братский долг.

То же административное красноречие. Она смотрела на конверт, лежащий на кашемировой шали, покрывавшей столик, но не притрагивалась к нему. Неожиданно Тереза резко сменила тему:

– Ты помнишь, кто подарил мне Йеманжи? Она повернулась к статуэтке. Нет, я не помнил.

– Один бразильский травести…

Ах да! Совсем забыл! Бразилец-извращенец, дружок Тео по его играм. Это было еще тогда, когда Тео таскался в Булонский лес.

– Точно. А помнишь, что сказал мне этот травести, когда встречался со мной в последний раз?

– Нет, что-то не припоминаю.

– «Essa moзa chorava na barriga da mгe». Это по-португальски: он сказал, что я плакала еще тогда, когда ворочалась в утробе мамочки. А это первый признак дара ясновидения, Бенжамен.

Затем она так же неожиданно вернулась к теме нашего разговора:

– Рашида объяснила тебе, как я составила этот парный гороскоп?

– Ну, используя те данные, что я ей всучил.

– Я говорю тебе о технике, Бенжамен. Она рассказала тебе, какую технику я использовала? Каким образом я взялась за дело?

Нет, Рашида ограничилась лишь изложением результатов.

– Я использовала метод наложения рук. Я не открывала конверт, который принесла мне Рашида. Он лежал на столике так, как лежит сейчас, и я просто положила на него обе руки. Этот конверт положила на мой столик женщина, которую терзает душевная боль. Бумага впитала душевные муки Рашиды. И даже если бы конверт был пуст, мои выводы были бы точно такими же. Рашиду переполняло страдание – ярость и страдание. И я прочитала, положив руки на этот заряженный страданием конверт, не будущее своей, а прошлое ее семьи.

(Что-что? Не понял? Что ты сказала? Я верно расслышал? А ну-ка повтори…)

Тереза не просто повторила, она развила свою мысль. Муж-полицейский Рашиды на самом деле был «склонен к разрушениям» и – о, насколько! – «скрытным»! Он, конечно, был обаятельным парнем, с этаким обманчиво юношеским задором, тут не поспоришь, но обладал «жестоким и бессовестным характером», бедняжка сполна натерпелась от его выходок, а он наверняка кончит тем, что попадет на страницы газет в уголовную хронику.

– Но погоди… А путешествие за границу… – пробормотал я. – В страну, где много банков…

– Это самое смешное в ее истории, Бенжамен. Эрик – этого фараона зовут Эрик – однажды повез Рашиду в Монако. Он обожал азартные игры. Однажды ночью, после крупного проигрыша, он вздумал ограбить дом одной из старых дам, с которыми частенько играл в карты, и забрался в ее квартиру, пока та развлекалась в казино. А в квартирке-то была установлена особая система безопасности: самоблокирующиеся двери, и стальные ставни тут же захлопнулись за ним, и пришлось Эрику, чтобы выйти из квартиры, дожидаться прибытия монакской полиции.

Не питая уже больше никаких иллюзий, я напомнил ей о последнем аргументе.

– А предсказание беременности?

– Рашида уже беременна. Она либо избавится от ребенка, либо его приемным отцом станет Хадуш. Но лично я поставила бы скорее на второй вариант.

– Хадуш и Рашида?

– Да, и у меня такое предчувствие, что у нее получится более счастливая жизнь с бандитом, чем с полицейским. Такая мораль должна, по-моему, греть твое сердце, братик.

Тереза бросила взгляд на конверт, оставленный на кашемировой шали, и губы ее вдруг растянулись в улыбке:

– Так, значит, в конверте Рашиды лежала бумага, на которой были указаны наши с Мари-Кольбером даты рождения? Вот видишь, Бенжамен, я же говорила тебе, что никогда ничего не угадаю из своей личной жизни!

2

Следующей ночью туча с дерьмом, преследовавшая меня после беседы с Мари-Кольбером в «Крийоне», взорвалась ослепляющим снопом искр. Я проснулся посреди ночи, заорав на весь дом. Жюли в ту же секунду включила свет. Яснее картины, которая стояла у меня перед глазами, быть не могло.

– Я знаю, что дальше произойдет, Жюли. И я рассказал ей, что произойдет дальше: – Тереза выйдет замуж за этого Мари-Кольбера де Роберваля, настоящего святого, каким был и Кларанс, жених Клары, и Мари-Кольбер кончит, как и Кларанс, тем, что его кто-нибудь пришьет. Меня обвинят в убийстве и бросят за решетку. И я получу на всю катушку. На меня навалится вся политическая элита, и на этот раз уже не найдется какого-нибудь доброго старика комиссара вроде Аннелиза, который сможет вытащить меня из кутузки. А девять месяцев спустя племя Малоссенов примет в свои ряды нового жителя нашего дома, который выползет из чрева Терезы, пока я буду гнить в тюряге. Вот что дальше произойдет.

– Короче говоря, ничего необычного.

Вот и все, что Жюли смогла сказать мне в ответ, перед тем как погасить свет и повернуться на другой бок.

Но я-то не мог заснуть! Я вскочил с кровати, подошел к окну и задумчиво уставился на ночную улицу. «Ничего необычного»… В этом шутливом вздохе звучала ужасная сермяжная правда. И если раскинуть мозгами, то сразу становилось ясно, что не только история нашей семейки управляется утомительно скучными законами судьбы, но и вся история человечества. История с большой буквы точно так же повторяется вновь и вновь, что бы о ней ни думали, ни говорили, как бы ни прикидывали ее шансы, ни анализировали, какие бы выводы о ней ни делали, какие бы прогнозы ни строили, что бы ни решали, как бы ни голосовали на выборах, как бы ни взывали к ее памяти – короче говоря, как бы мы ни старались. История повторяется, причем с каждым разом со все более серьезными последствиями, о чем свидетельствует ангельская и подленькая мордашка Мартена Лежоли, висящая на стене стоящего напротив дома и которая, отражая оранжевый свет уличного фонаря, ухмыляется мне сквозь косые струи дождя, словно на сто процентов уверена в своей окончательной победе. Но, но, но, но… стучало мое сердце… Но если все так же и будет повторяться, человечество однажды нарвется на одну, но очень большую, огромную неприятность, и я чувствую, что этот день уже не за горами. Впрочем, как и мой день.

Да, уж близок день, когда я окажусь на тюремных нарах.

Внутренний голос подсказывал мне, что на этот раз отвертеться не удастся.

В таком случае лучше готовиться к неизбежному заранее.

***

На следующий день за завтраком никто не решался спросить у меня, о чем я задумался с таким отрешенным видом. Едва пригубив кофе, я вышел из нашей скобяной лавки, не сказав никому на прощанье ни слова. Я прямиком направился в издательство «Тальон», где столкнулся в лифте с Королевой Забо.

– Мне казалось, что я вас рассчитала, Малоссен.

– Верно, Ваше Величество, и вы совершенно правильно поступили. Я просто решил проконсультироваться с вами.

– Ну, в таком случае…

Мы прошли в ее кабинет. Я потребовал кофе и присутствия моего приятеля Луссы с Казаманса.

– Если я правильно вас поняла, – подвела итог Королева Забо, когда я закончил свою речь, – вы должны в скором времени нарваться на неприятности в виде длительного срока тюремного заключения по обвинению в убийстве вашего будущего шурина, которому весьма недолго суждено ходить в ваших родственниках и который в настоящее время служит инспектором финансового контроля в Счетной палате, верно?

– Да, инспектором первого класса.

– И, как обычно, бесполезно терять время, убеждая тебя в том, что все это полная ерунда? – спросил Лусса.

– В таком случае подскажите нам, что мы можем сделать для вас, мой мальчик.

– Помогите мне сформировать подходящую библиотеку, Ваше Величество. Порекомендуйте мне такие книги, которые я мог бы читать и перечитывать даже в условиях пожизненного срока заключения.

Да, той ночью мне пришла в голову идея посоветоваться с двумя знакомыми спецами по литературе насчет того, как идеальным образом подобрать себе книги для тюряги. И, надо сказать, они вложили в это дело всю душу. Поначалу Лусса склонялся к литературе, в которой описывались побеги; он посоветовал мне перечитать «Графа Монте-Кристо», «Капрала на булавке», но Королева Забо наложила на это решение отрицательную резолюцию, заявив, что я не из тех, кто роет подземные ходы, особенно с такими ногтями, как у меня, и что лишь одно упоминание о свободном воздухе нагонит на меня ужасную хандру.

– Нет, Малоссен, довольствуйтесь тем, что у вас есть, и не пытайтесь расширить свою конуру. Надо научиться выжимать максимум из того, чем обладаешь.

Ее мысль, довольно убедительная, заключалась в том, что человеку, которому до конца своих дней предстоит томиться в тюремной камере размером три на два метра, нужно ограничиться литературой о великих узниках.

– Великие мистики, например Жан де Лакруа, – вы знаете Жана де Лакруа, Малоссен? «Восхождение на гору Кармель», – вам что-нибудь говорит это название? Ночь чувств и разума, как вам все это?

– Или что-нибудь в другом роде, Эрвин Гофман, к примеру, – вмешался в разговор Лусса. – Ты читал «Дом умалишенных» Гофмана? Эссе о психиатрических больницах и других закрытых заведениях. Тебе это будет полезно, парниша. Ты найдешь в нем уйму полезной информации для того, чтобы расшифровать поведение каждого обитателя тюремного мира. А если вдруг тебя однажды освободят, то ты сможешь потом запросто проходить курс лечения в психбольнице или, например, служить на ядерной подводной лодке. Ба мьян лин лон, как говорят китайцы, нужно уметь приспосабливаться к окружающему миру.

Надо признать, я не потратил свое утро впустую. Королева Забо и Лусса с берегов Казаманса загрузили меня всевозможной литературой о тюрьмах и концентрационных лагерях, начиная от Робера Антельма и Примо Леви до «Колымских рассказов» Шаламова, не считая всего того, что китайцы вытерпели от других китайцев и вообще человек от человека в данной области человеческого познания. «И потом тебе надо перечитать „Стену” Сартра», – посоветовал мне Лусса. «„Наоборот” Гюисманса», – добавила Королева Забо, и тут пошло-поехало, с двух сторон, как в пинг-понге, на меня посыпались названия: «Замок», «Волшебная гора», «Женщина в песках», «Робинзон Крузо», «Записки сумасшедшего», «Паолина» Жува – да-да, двойное заточение Паолины! – «Жульничество как одна из точных наук», «Сознание Зенона», «Надзирать и наказывать» – сотня книг, которые я тут же заказал своему знакомому книготорговцу Аззузу, попросив его при этом обойтись без комментариев.

– Ах да! Ты еще должен добавить к списку «Записную книжку» Сиорана, – сказал под конец Лусса. – Ведь ты же знаком с творчеством Сиорана! Ну, румын, который заточил себя в тюрьму. Вот увидишь, он там говорит о вещах, которые убедят тебя в тщетности попыток сбежать из тюремной камеры.

На что Королева Забо возразила:

– Да нет же, у того в кармане был ключ от своей камеры, но он не решался ее покинуть, это совсем другая проблема!

***

Следующие недели прошли одновременно в хлопотах по подготовке к свадьбе Терезы и к моему заточению в тюрьму.

Что касается Терезы, то перед ее свадьбой каждый пытался подлезть к ней с советом:

– Если не хочешь выглядеть идиоткой в своем высшем обществе, помни о самом главном, – наставлял ее Жереми, – нож – справа, вилка – слева.

– Вилки зубцами вниз, – уточняла Лауна. – Зубцами вверх вилки кладут только англичане.

Наш друг Тео порхал вокруг Терезы, словно бабочка:

– Относительно свадебного платья положись целиком на меня. Подойди, я обмерю тебя, моя куколка.

– Тео, ты сама любовь, – восклицала Тереза подозрительно манерным тоном, принятым в ее новом окружении.

– С завтрашнего дня я приступаю к репетициям с детишками, которые понесут шлейф твоего свадебного платья, – обещала Жервеза.

Что касается меня, то я поменял нашу с Жюли кровать на надувной матрац, который перетащил в общую детскую спальню. Поскольку я собирался провести долгие месяцы, а может, и годы в переполненной камере предварительного заключения, то наступило как раз самое время привыкать засыпать под стоны Малыша, чертыхания Жереми, не обращать внимания на вздрагивания, как от тока, Терезы, неожиданные пробуждения Верден и вполне ожидаемые «ароматные» сюрпризы Джулиуса. Клара, Это-Ангел и Господин Малоссен, наоборот, не доставляли мне никаких неудобств и дрыхли как сурки… Даже в самых ужасных тюремных камерах, наверное, всегда найдутся две-три невинных души, которые не мешают тебе спать.

Пока семья, собравшись за обеденным столом, пожинала плоды кулинарного мастерства, которое Клара передавала Терезе – Тереза как-то обронила, что в маленьких блюдах скрывается большая любовь, – я лопал консервированные яйца вкрутую, вываленные на подправленный рассолом шпинат, что в целом смахивало скорее на коровий навоз, чем на ужин.

– Что это ты делаешь? – преодолевая тошноту, поинтересовался Малыш.

– У меня диета.

– Ты заболел?

– Я вырабатываю иммунитет.

– Вырабатываешь что?

При любых обстоятельствах я прибегал к агрессивно-лаконичной лексике расписанных татуировками зеков из американских фильмов, от которых млели Малыш и Жереми. Они приходили в восторг от того, что теперь каждое воскресенье после обеда я ходил вместе с ними в их любимый кинотеатр.

– Ну наконец-то! Ты и вправду заинтересовался киношкой, Бен?

– Fuck you!

И никто, абсолютно никто не мог взять в толк, чем все же я занимаюсь. Я тренировался тайком. Заранее переживать страдания, поджидающие тебя в ближайшем будущем, но при этом не разделять ни с кем муки томительного ожидания этих страданий – в этом-то и заключается настоящий героизм. Да и потом, даже если бы я им всем рассказал, что меня собираются бросить в одну из тех маленьких бастилий, что сохранились после разрушения большой Бастилии, они, скорее всего, спокойно пропустили бы эту новость мимо ушей. Каждый был озабочен своим делом: Тереза – предстоящей свадьбой, другие – подготовкой к свадьбе Терезы, а Жюли – своей будущей книгой об экстравагантной династии Мари-Кольберов.

– Я отрыла еще одного Мари-Кольбера, папашу нашего жениха, по уши замешанного в скандале с пиастрами. Это было в пятьдесят четвертом, когда заканчивалась война в Индокитае.

Тем временем Тереза преисполнялась все большей гордостью за своего Мари-Кольбера:

– Мари-Кольберу пришла в голову чудесная мысль! Вместо того чтобы открывать свадебный список[19]19
  Во Франции перед свадьбой молодожены составляют перечень подарков, которые они хотели бы получить и которые оплачиваются гостями.


[Закрыть] в «Прентан» или «Самаритен», где цены просто заоблачные, он открыл его в «Тати»!

(«Чудесная мысль»…)

– А поскольку наши приглашенные на свадьбу гости – люди не очень-то обеспеченные, он оплатил все подарки сам! Они просто выберут подарок, который преподнесут нам на свадьбе, но не заплатят за него ни гроша! Разве это не чудесно?

Той ночью меня сжигало страстное желание приковать себя цепью в нашем подвале.

***

И Жюли сломалась. В тот день, когда я на полном серьезе попросил ее вышить мои инициалы на вещах, которые собирался взять с собой в тюрьму, она сломалась.

– Ну хватит, Малоссен! Только не говори мне, что ты действительно готовишься к тюряге! (Она зовет меня Малоссеном и использует курсив лишь в самом крайнем случае.) Мне-то казалось, что ты просто валяешь дурака! А ты, значит, не в игры играешь, да? Ты, оказывается, взаправду тренируешься стать зеком? Ты, стало быть, не просто похож на козла, а самый настоящий козел и есть? В таком случае давай, вали отсюда, и побыстрее! Отправляйся тренироваться куда-нибудь в другое место! Давай, раз уж ты так разошелся, прикончи этого Роберваля! Пусть хоть раз в жизни тебя будут судить за то, что ты на самом деле совершил!

Она была просто вне себя. Еще немного – и она начала бы рвать в клочья вещи, которые я приготовил для своего заточения.

– Да что я вообще делаю с этим святошей, приготовленным под мирским соусом! Я просто дура набитая, раз живу с идиотом, охваченным манией сочувствия, манией лезть в чужую душу, мазохистом до мозга костей, который годится лишь на то, чтобы цеплять себе на голову терновый венец и закутываться в плащаницу каждый раз, когда окружающая действительность не соответствует его розовым, как конфетки, идеалам! – Она открыла чемоданчик. – Так ты отправляешься в тюрягу, Малоссен? И хочешь, чтобы я подготовила тебе твой узелок?

И она принялась бросать в чемодан все, что попадалось ей под руку, включая пепельницу, полную окурков.

– Пока мы ждем, когда укокошат твоего шурина, вызовем такси и попросим, чтобы тебя отвезли прямиком в «Санте»[20]20
  Название одной из парижских тюрем.


[Закрыть]! Там ты сразу же сможешь приступить к тренировкам: посмотрим, как быстро ты привыкнешь, что тебя имеют в зад! Потому что тюрьма, дружочек ты мой, это не только вонь грязных ног, шпинат и яйца вкрутую!

Физиономия у меня, наверное, вытянулась до невозможности…

Потому что она замолчала.

Подумала.

И принялась расстегивать ремень на моих брюках.

Ее голос спустился с вершин, чтобы погрузиться в глубину.

– Если бы я была на твоем месте, Бенжамен, если бы я на самом деле опасалась очутиться в каталажке, да еще с пожизненным сроком, то готовилась бы к этому иначе. Я разошлась бы на всю катушку и занималась бы любовью так, что только яйца трещали бы, я ходила бы по самым лучшим ресторанам, смотрела бы самые лучшие фильмы и спектакли, с головой окунулась бы в развлечения, зашла бы в своих безумствах так далеко, что мне не хватило бы даже пожизненного срока для воспоминаний о накопленном наслаждении…

Я размышлял над ее предложением, пока она разбрасывала по комнате нашу одежду.

А затем присоединился к ее программе.

Которая должна была продолжаться по крайней мере до свадьбы Терезы.