Текст книги "Обещание страсти"

– Будет приятно увидеться с вами как-нибудь. – Она намеренно ответила неопределенно.

– Дадите мне номер вашего телефона?

Он достал ручку и конверт. Он не дал ей время опомниться и отказаться. Но она не собиралась отказываться. В некотором смысле он загнал ее в угол, и она поняла это. Она взяла ручку и написала номер своего телефона, но не адрес. В том, что он будет знать номер ее телефона, нет большого вреда.

Он убрал конверт, расплатился по чеку и помог ей надеть жакет.

– Могу я отвезти вас в аэропорт, Кейт?

Она очень долго застегивала свой жакет, не поднимая глаз, а затем встретилась с ним взглядом, почти застенчивым.

– Это вас не очень затруднит?

Он нежно поправил выбившийся из ее прически локон и покачал головой.

– Мне это доставит удовольствие.

– Это очень мило.

– Не глупите, вы действительно приятная компания.

Он смотрел ей вслед, и она обернулась, помахала рукой на прощание и непроизвольно послала ему воздушный поцелуй, поднимаясь по трапу. Чудесный вечер, прекрасное интервью, замечательный день. Она впала в сентиментальность от успеха и подумала, что испытывает странное чувство к Люку.

Она села в самолет на переднее сиденье, удобно утроилась и включила свет. Рядом с ней не было никого, кому она могла бы помешать. Последний рейс на Нью-Йорк, она прибудет на место после часа ночи. Можно поехать в Сохо к Марку. Время еще не позднее, и Марк наверняка не спит. Но она не хочет видеть его. Она хочет побыть одна.

Она почувствовала, как тихая печаль медленно окутывает ее. Она больше не увидит Лукаса Джонса. У него есть ее номер, но вряд ли он позвонит. В ближайшие сто лет он будет занят своими профсоюзами, идеями, заключенными и мораториями. А если он и окажется в городе, она будет в Церматте, или в Милане, или в Марбелье.

У него удивительные глаза. Такой хороший человек, такой располагающий, добрый. Трудно представить его в тюрьме.

Мысли о Люке преследовали ее всю дорогу домой. Они расстались навсегда, поэтому она может позволить себе роскошь помечтать о нем. Только сегодня.

Полет показался ей слишком коротким. Слегка раздраженная, она сошла с самолета и стала пробираться через вокзал к стоянке такси. Даже в этот час аэропорт Ла Гардия заполнен народом. Настолько, что она не заметила высокого, черноволосого человека, который следовал за ней до стоянки такси всего в нескольких ярдах от нее. А потом, отвернувшись, чтобы скрыть свое лицо, он посмотрел на часы. У него есть время. Ей потребуется полчаса, чтобы добраться домой.

И тогда он позвонит ей.

Глава 11

– Алло?

– Привет, Кейт.

Она почувствовала, как ее бросило в жар при звуке его голоса.

– Привет, Лукас. – Ее голос был усталым и хриплым. – Я рада, что вы позвонили.

– Вы нормально добрались до дома?

– Да. Это был тихий полет. Я собиралась почитать газету, но мне стало лень.

Он хотел сказать: «Я знаю», но не сделал этого и сдержался, чтобы не рассмеяться.

– И что вы сейчас собираетесь делать, мисс Миллер? – в его голосе прозвучало озорство.

– Ничего особенного. Я собираюсь принять горячую ванну и лечь спать.

– Могу я уговорить вас выпить со мной у «Партриджа»? Или «П. Дж. Кларка»?

– Долгая поездка от вашего отеля в Вашингтоне, не правда ли? Или вы планируете идти пешком? – Ее развеселила эта мысль.

– Да, я могу. Но поездка от Ла Гардии не так уж тяжела.

– Не говорите глупостей. Я прилетела последним рейсом.

Он с ума сошел, если собирается проделать всю дорогу до Нью-Йорка, чтобы выпить.

– Я знаю, что вы улетели последним рейсом. Но, если на то пошло, я сделал то же самое.

– Что? – И тут до нее дошло. – Ах вы, бесстыдник! А я даже не видела вас!

– Надеюсь, что не видели. Я чуть не сломал себе плечо, ныряя под сиденье.

– Лукас, вы сумасшедший. – Она рассмеялась и откинула голову на спинку стула. – Что за безумную вещь вы отмочили.

– А почему бы и нет? У меня завтра свободный день, и я в любом случае собрался отдохнуть. Кроме того, я почувствовал себя отвратительно, глядя, как вы уезжаете.

– Я тоже чувствовала себя отвратительно, не знаю почему.

– А теперь мы оба здесь, и нет никаких причин чувствовать себя отвратительно. Верно? Так что мы будем делать? «П. Дж.», или «Партридж», или еще где-нибудь? Я не очень хорошо знаю Нью-Йорк.

Продолжая смеяться, она покачала головой.

– Люк, сейчас половина второго ночи. Мы не слишком много сможем сделать.

– В Нью-Йорке? – Он не собирается сдаваться так легко.

– Даже в Нью-Йорке. Вы слишком многого хотите. Давайте я встречу вас у «П. Дж.» через полчаса. Вам как раз хватит времени добраться до города, а я приму душ и наконец переоденусь. Знаете, что?

– Что?

– Вы сумасшедший.

– Это комплимент?

– Возможно. – Она нежно улыбнулась.

– Хорошо. Я встречу вас у «П. Дж.» через полчаса.

Довольный собой, он повесил трубку. Это будет восхитительная ночь! Даже если она всего лишь пожмет ему руку. Это будет лучшая ночь в его жизни. Кассия Сент-Мартин. Но, несмотря на ее шикарный титул, она ему понравилась. Она заинтриговала его. Она оказалась совсем не такой, какими он представлял таких женщин. Она не выглядит отчужденной или уродливой в душе. Она теплая, нежная и чертовски одинокая. Он может читать ее мысли.

Спустя полчаса она появилась в дверях у «П. Дж.», одетая в джинсы. Даже не в сшитые на заказ, просто в хорошие старые добрые «Левис». Шелковые черные волосы заплетены в две длинные детские косички. Она показалась ему очень молоденькой девочкой.

Бар был переполнен, огни ярко горели, пол был посыпан толстым слоем опилок, и музыкальный автомат грохотал во всю мощь. Это место пришлось ему по душе. Он пил пиво, а она смотрела на него с блеском в глазах.

– Бог мой, ну вы и пронырливый! Ни разу в жизни никто не преследовал меня в самолете. Но какой ловкий трюк! – Она снова рассмеялась.

Она заказала коктейль «Пимс Кап». Они стояли у бара, а Кассия поглядывала через его плечо на дверь. Всегда может случиться, что кто-нибудь из тех, кто знает ее, забредет сюда, или компания припозднившихся участников банкета завалится после остановки в «Ле Клаб» или «Эль-Марокко» и развеет миф о Кейт Миллер в клочки.

– Вы ждете кого-то или просто нервничаете?

Она покачала головой:

– Ни то ни другое. Я просто не могу прийти в себя. Несколько часов назад мы обедали в Вашингтоне, расстались в аэропорту, и теперь вы здесь. Это своего рода шок.

Но приятный.

– Слишком большой шок для вас, Кейт? – Может быть, он зашел чересчур далеко, но, по крайней мере, она не выглядит сердитой.

– Нет, – коротко ответила она. – Что вы хотите делать дальше?

– Как насчет прогулки?

– Удивительно, я как раз думала об этом в самолете. Я хотела отправиться на прогулку вдоль Ист-Ривер. Я делаю это время от времени поздно ночью. Это хороший способ подумать.

– Или быть убитой. Вы этого хотите?

Мысль о том, что она бродит вдоль реки без всякой защиты, напугала его.

– Не говорите глупостей, Лукас. Не следует верить всем выдумкам, которые рассказывают про этот город. Здесь так же безопасно, как и везде.

Он сердито посмотрел на нее и допил свое пиво.

Они медленно пошли по Третьей авеню, мимо ресторанов и баров, потом свернули на Пятьдесят седьмую улицу, где временами с шумом проезжали машины, несмотря на поздний час. Нью-Йорк не похож на другие города. Ни на один американский город. Может быть, на гигантский Рим, с его жаждой жизни после наступления темноты. Но Нью-Йорк огромный, дикий, жестокий и гораздо менее романтичный. У Нью-Йорка своя романтика, свой огонь. Как затаившийся вулкан, ждущий своего часа, чтобы взорваться. Они оба почувствовали флюиды города, бродя по его улицам, не подпадая под его настроение, отказываясь поддаваться его давлению. Оба испытывали странное умиротворение. Они проходили мимо небольших групп людей; проститутки мужского пола, одетые в обтягивающие свитера и узкие джинсы, выгуливали мопсов и французских пуделей. Женщины гуляли с карманными собачками, пьяные мужчины ловили такси. Этот город не спал круглосуточно.

Они свернули на восток, на Пятьдесят восьмую улицу и прошли вдоль дремлющей элегантности Саттон-Плейс, расположившейся, как величественная старая дама, лицом к реке. Кассия на минуту представила, что они могут встретить Уита, покидающего апартаменты своего любовника.

– О чем вы думаете, Кейт? У вас такой мечтательный вид.

Она посмотрела на него и улыбнулась.

– Похоже, я действительно замечталась. Мне пришли в голову разные мысли о людях, с которыми я знакома, и о вас. Ничего особенного.

Он взял ее за руку, и они тихо побрели вдоль реки, медленно двигаясь на север, когда внезапно у нее возник вопрос, прервавший ее мысли:

– Я только что подумала кое о чем. Где вы собираетесь спать сегодня?

– Я что-нибудь придумаю. Не беспокойтесь об этом. Я привык приезжать в разные города посреди ночи, – беспечно сказал он.

– Вы можете спать у меня на кушетке. Вы немного велики для нее, но она очень удобная. Я сама спала на ней.

– Меня это вполне устроит.

Больше чем устроит. Но он не мог показать ей, насколько он счастлив и насколько удивлен. Все оказалось намного проще, чем его самые смелые мечты.

Они снова обменялись улыбками и пошли дальше. Она чувствовала себя комфортно с ним и не испытывала такого умиротворения много лет. То, что она предложила ему спать на ее кушетке, не имеет значения. Ну и что из того, если он узнает, где она живет? В конце концов, что в этом особенного? Сколько еще она будет прятаться – от него, от себя, от чужих и друзей? Все предосторожности превратились в невыносимое бремя. Хотя бы на одну ночь она хочет сбросить это бремя. Люк ее друг; он не причинит вреда, даже если будет знать ее адрес.

– Хотите, пойдем домой?

Они были на углу Семьдесят второй и Йорка.

– Вы живете поблизости?

Окрестности удивили его: уродливые здания среднего класса.

– Не очень далеко отсюда. В нескольких кварталах.

Они направились на запад по Семьдесят второй улице, и окрестности стали меняться.

– Устали, Кейт?

– Должно быть, но я этого не чувствую.

– Вы, вероятно, все еще не пришли в себя после выпитого вами прошлой ночью. – Он улыбнулся.

– Что за отвратительную тему вы затронули! Только из-за того, что я напилась раз в году.

– И это все?

– Конечно, все!

Он дернул ее за косичку. Они пересекли пустынную улицу. В центре города все еще стоял шум от машин, но здесь было тихо. Они дошли до Парк-авеню, украшенной клумбами и живыми изгородями.

– Не могу сказать, что вы живете в трущобах, Кейт Миллер.

Некоторое время, пока они шли по улице Йорк, он думал, что она ведет его в другое место, чтобы оставить в секрете, где живет. Слава богу, она не настолько напугана.

– Должно быть, вы неплохо зарабатываете своими статьями.

Они обменялись озорными взглядами и рассмеялись.

– Не могу пожаловаться.

Она играет в свою игру. Не дает поймать себя на слове. Это поразило его. Столько секретов, и чего ради? Ему жалко ее за те страдания, которые она испытывает, ведя двойную жизнь. Или, может быть, она проводит слишком мало времени в его мире, чтобы испытывать напряжение? Но есть еще и Сохо, место, куда она «убегает». От чего? От себя? От друзей? Он знает, что ее родители умерли. Так от чего она убегает? Наверняка не от того типа, которого он видел с ней на фотографии.

Они свернули на улицу, засаженную деревьями, и она с улыбкой остановилась у первой двери. Козырек, швейцар, впечатляющий адрес.

– Мы пришли.

Она нажала кнопку звонка, и швейцар начал возиться с замком. Он выглядел сонным, и его фуражка была сбита назад. Она заметила, что это был временный сменщик, и единственное, что он пробормотал: «Добрый вечер». К счастью, он даже не вспомнил ее имя.

В лифте Люк улыбался про себя. Она повернула ключ в замке своих апартаментов и открыла дверь. На столике в холле лежала стопка аккуратно сложенных писем, здесь явно побывала уборщица и все выглядело безупречно чистым. В квартире пахло свежим воском для мебели.

– Могу я предложить вам вина?

– Шампанского, я полагаю.

Она обернулась, чтобы посмотреть на него. Он озорно улыбнулся ей.

– Это просто королевские апартаменты. Высший класс.

Но он сказал это не с вызовом, скорее, в его словах звучал вопрос.

– Я могла бы сказать, что это квартира моих родителей, но я не хочу этого делать.

– А это их квартира?

Она приподняла бровь.

– Нет, моя. Я достаточно взрослая, чтобы обеспечить себя подобного рода жильем.

– Как я уже говорил, вы, должно быть, неплохо зарабатываете.

Она пожала плечами и улыбнулась. Она не хочет придумывать отговорки.

– Так что насчет вина? На самом деле оно довольно отвратительное. Может быть, вы предпочтете пиво?

– Да. Или чашечку кофе. Я думаю, лучше кофе.

Она ушла, чтобы поставить чайник на плиту, и он неторопливым шагом направился за ней. Пока она гремела чашками на кухне, он остановился в дверях и спросил:

– Эй, у вас что, есть соседка по квартире?

– Что?

Она не обратила внимания на его вопрос; в противном случае она бы побледнела.

– У вас есть соседка по квартире?

– Нет. Почему вы спрашиваете? Положить вам сахар или сливки?

– Нет, спасибо. Черный. Так соседки нет?

– Нет. Что заставляет вас так думать?

– Ваша почта.

Она замерла с чайником в руке, потом повернулась к нему.

– И что такого с моей почтой? – Она об этом не подумала.

– Она адресована некоей мисс Кассии Сент-Мартин.

Время замерло. Ни один из них не шелохнулся.

– Да. Я знаю.

– Это кто-то из ваших знакомых?

– Да. – Огромное бремя свалилось с ее плеч, когда она произнесла всего одно слово: – Я.

– Что?

– Я Кассия Сент-Мартин.

Она попробовала улыбнуться, но выглядела потрясенной. Он попытался изобразить шок. Если бы она знала его лучше, рассмеялась бы, видя выражение его глаз.

– Вы хотите сказать, что вы не Кейт С. Миллер?

– Да, я К. С. Миллер тоже. Когда пишу.

– Ваш псевдоним. Понимаю.

– Один из многих. Мартин Холлам еще один.

– Вы коллекционируете псевдонимы, любовь моя?

Он медленно направился к ней.

Она поставила чайник на плиту и намеренно отвернулась. Он видел теперь только ее черные волосы и сгорбившиеся плечи.

– Да, псевдонимы. И жизни. У меня три жизни, Люк. На самом деле четыре. А, считая Кейт, пять. К. С. Миллеру раньше не требовалось имя. Все это похоже на шизофрению.

– Да?

Он стоял теперь прямо позади, но не делал попытки дотронуться до нее.

– Почему бы нам не сесть и не поговорить немного?

Он сказал это тихо, и она с едва заметным кивком повернулась к нему. Она нуждается в этом, а он хороший слушатель. Она должна поговорить с кем-нибудь или сойдет с ума. Но сейчас, когда он узнал, что она лгунья… Или, может быть, для него это не имеет значения? Может быть, он поймет?

– Хорошо.

Она пошла следом за ним в гостиную, села в одно из голубых кресел, принадлежавших ее матери, в то время как он расположился на кушетке.

– Сигарету?

– Спасибо.

Он зажег для нее сигарету без фильтра, и она сделала долгую, глубокую затяжку, собираясь с мыслями.

– Это звучит как сумасшествие, если рассказывать кому-нибудь. И я никогда не пыталась поговорить с кем-нибудь об этом.

– Тогда откуда вы знаете, что это звучит как сумасшествие? – строго спросил он.

– Потому что это и есть сумасшествие. Это невозможно – так жить. Я знаю, я пыталась. «Моя тайная жизнь», автор – Кассия Сент-Мартин.

Она попыталась рассмеяться, но звук прозвучал сиротливо в тишине.

– Похоже на то, что вам пора выговориться, и я как раз под рукой. Я сижу здесь, и мне некуда идти. И единственное, что мне известно, это то, что вы, Кассия, похоже, ведете ненормальную жизнь. Вы заслуживаете лучшего. – Ее имя непривычно позвучало из его уст, и она посмотрела на него сквозь дым. – Хуже чем ненормальную. Это, должно быть, очень одинокий образ жизни.

– Так и есть.

Она почувствовала, как слезы подступают к глазам. Теперь она захотела все рассказать Люку. К. С. Миллер, Мартин Холлом, Кассия Сент-Мартин. Об одиночестве, и боли, и уродстве ее мира, облаченного в золотую парчу, как будто можно спрятать все это, сделав привлекательным снаружи и залив духами. О невыносимых обязательствах и ответственности, и тупых приемах, и занудливых мужчинах. И о ее победе с первой серией серьезных статей, выпущенных под псевдонимом, которую не с кем было разделить, кроме престарелого адвоката и еще более престарелого агента. Она хотела показать ему всю свою жизнь, до сих пор спрятанную в глубине души.

– Я даже не знаю, с чего начать.

– Вы сказали, что вас пятеро. Выберите одну и начинайте.

Две одиноких слезы скатились по ее щекам, и он протянул ей руку. Она взяла ее, и они так и сидели, держась за руки, в то время как слезы медленно струились по ее лицу.

– Что ж, первая Я – Кассия Сент-Мартин. Имя, которое вы видели на письмах. Наследница, сирота. Разве это не выглядит романтично? – Она криво усмехнулась сквозь слезы. – Итак, мои родители умерли, когда я была еще ребенком, и оставили мне большое количество денег и огромный дом, который мой опекун продал и взамен купил большой кооператив на углу Восемьдесят первой улицы и Парка, который я со временем продала, чтобы купить эти апартаменты. У меня есть тетя, которая замужем за итальянским графом, а вырастили меня мой опекун и гувернантка, Тоти. И, конечно, еще одно, что оставили мне родители, – это имя. Не просто имя. Имя. Мне внушали и до их смерти, и после нее, что я не просто «кто-то». Я Кассия Сент-Мартин. Черт, Люк, неужели вы не читаете газет?

Она смахнула слезы и отняла у него руку, чтобы высморкаться в лиловый льняной носовой платок, отделанный серым кружевом.

– Господи, это что еще за штука?

– Какая?

– Та, в которую вы высморкались?

Она посмотрела на кусочек лиловой ткани в руке и рассмеялась.

– Носовой платок. А вы что подумали?

– Выглядит как риза для игрушечного пастора. Теперь я вижу, что вы наследница!

Она рассмеялась и почувствовала себя немного лучше.

– И я, конечно, читаю газеты, между прочим. Но я хотел бы услышать эту историю от вас. Я не люблю просто читать о людях, которые мне нравятся.

Кассия на мгновение смутилась. Люди, которые ему нравятся? Но он о ней ничего не знает. Однако он прилетел из Вашингтона, чтобы увидеть ее. Он здесь. И кажется, что ее рассказ важен для него.

– Ну, каждый раз, когда я появляюсь на людях, меня фотографируют.

– Сегодня этого не случилось.

Он сказал это, чтобы она поняла, что свободнее, чем думает.

– Нет, но могло случиться. Просто повезло. Поэтому я следила за дверьми в баре – и еще потому, что боялась встретить кого-нибудь из знакомых, и они назовут меня Кассией, а не Кейт.

– Разве это имеет такое значение, Кассия? Если кто-то вдруг опознал бы вас? И что бы случилось?

– Я чувствовала бы себя идиоткой. Мне было бы…

– Страшно? – закончил он за нее, и она отвернулась.

– Возможно, – очень тихо произнесла она.

– Почему, любовь моя? Почему вам было страшно, что я узнаю, кто вы в действительности? – Он хотел услышать это от нее. – Вы боялись, что тогда я причиню вам боль? Буду преследовать вас из-за ваших денег? Из-за вашего имени? Почему?

– Другие люди могут хотеть общаться со мной из-за этого, Лукас, но с вами я об этом не беспокоюсь. – Она прямо посмотрела ему в глаза, чтобы убедиться, что он понял ее. Она доверяет ему и хочет, чтобы он это знал. – Но самое худшее еще не это. Кассия Сент-Мартин – это не просто я. Это кто-то значительный. Она должна жить по стандартам. Когда мне было двадцать, меня считали самой желанной девушкой на рынке невест. Знаете, как акции компании «Ксерокс». Если вы купите меня, ваши акции взлетят в цене. – В ее глазах, пока она говорила, отражались годы страданий. Лукас молчал, нежно держа ее руку в своей. – И помимо того, что меня везде замечают, есть многое другое. Это история: хорошая история, плохая история, бабушки и дедушки, моя мать.

Она замолчала, как будто забыла продолжить. Голос Лукаса наконец вывел ее из оцепенения:

– Ваша мать? Что с ней было не так?

– О, так, разные вещи.

Ее голос задрожал, она стала избегать его взгляда. Кажется, ей трудно продолжать.

– Какие вещи, Кассия? Сколько вам было лет, когда она умерла?

– Восемь. А она… она умерла от перепоя.

– Я полагаю, все эти «вещи» достали и ее?

Он на мгновение откинулся назад и стал наблюдать за Кассией, которая медленно подняла глаза. В них читались неизмеримая печаль и страх.

– Да. Эти вещи достали и ее. Она была леди Лайан Холмс-Обри до замужества. А потом она стала миссис Кинан Сент-Мартин. Я не знаю, что из этого было хуже для нее. Вероятно, быть женой моего отца. По крайней мере, в Англии она знала, что и как. Здесь все было по-другому. Быстрее, резче, наглее. Иногда она говорила об этом. Здесь она чувствовала себя более выставленной напоказ, чем дома. Там они не набрасывались на нее так, как на меня. Но, с другой стороны, у нее не было такого состояния, как у моего отца.

– А она тоже была богата?

– Очень. Не так, как мой отец, но она была связана родственными узами с королевой. Забавно, не правда ли?

Кассия на мгновение с горечью отвернулась.

– Я не знаю, забавно ли это. Пока звучит не слишком.

– Ну, сейчас стало легче. Мой отец был очень богат, влиятелен, ему завидовали и его ненавидели, иногда очень любили. Он вытворял безумные вещи, много путешествовал, он делал что хотел. А мама была одинока, я думаю. За ней постоянно шпионили, о ней писали, говорили, ее преследовали. Когда она посещала приемы, писали, во что она была одета. Когда папа отсутствовал, а она танцевала со старым другом на благотворительном балу, газеты раздували из этого целую историю. Она начала чувствовать себя загнанной. Американцы могут быть такими безжалостными.

Она на мгновение замолчала.

– Только ли американцы, Кассия?

Она покачала головой:

– Нет. Но здесь все более откровенно. Они более бесстыдные или менее стыдливые. Они проявляют меньше «уважения», я не знаю. Может быть, мама была слишком хрупкой. И слишком одинокой. У нее всегда был такой вид, словно она не до конца понимает «за что».

– Она ушла от вашего отца?

Теперь он был заинтересован. Очень. Он начал сочувствовать женщине, которая была матерью Кассии. Хрупкая английская аристократка.

– Нет. Она влюбилась в моего учителя французского.

– Вы шутите? – Он почти развеселился.

– Нет.

– И это вызвало большой скандал?

– Думаю, что да. Должно быть. Это убило ее.

– Именно это?

– Кто знает? Это и много других вещей. Мой отец узнал, и молодого человека уволили. И я полагаю, после этого на нее нашло. Она почувствовала себя предательницей и сама осудила себя на смерть. Она пила все больше и больше, а ела меньше и меньше и наконец получила то, что хотела. Выход.

– Вы знали? Про учителя, я имею в виду.

– Нет, не тогда. Эдвард, мой опекун, рассказал мне позже. Чтобы быть уверенным, что «грехи матери не повторит дочь».

– Почему вы называете это предательством? Потому, что она обманула вашего отца?

– Нет, это простительно. Непростительно то, что она предала своих предков, свое наследие, свой класс и свою голубую кровь, влюбившись и вступив в связь с «мужиком».

Она попыталась рассмеяться, но смех прозвучал нервно.

– И это грех? – озадаченно спросил Лукас.

– Это, мой дорогой, самый страшный грех из всех. Ты не имеешь права спать с низшими классами. Во всяком случае, это относится к женщинам моего окружения. К мужчинам это не относится.

– Для них нормально спать с «низшими классами»?

– Конечно. Сотни лет джентльмены спали с горничными. Но хозяйка дома не может спать с шофером.

– Понятно.

Он постарался сделать вид, что его это позабавило, но это не так.

– Но моей маме это было непонятно. И она совершила еще больший грех. Она влюбилась в него. Она даже поговаривала о том, чтобы сбежать с ним.

– А каким образом ваш отец узнал об этом? Он следил за ней?

– Конечно, нет. Он даже не подозревал. Нет, Жан-Луи просто сам сказал ему. Он хотел пятьдесят тысяч долларов за то, что не вызовет скандал. Учитывая обстоятельства, это недорого. Отец заплатил ему двадцать пять и сделал так, что его депортировали.

– Ваш опекун рассказал вам об этом? – Лукас выглядел очень сердитым.

– Конечно. Как страховку. Чтобы держать меня в узде.

– Ему это удалось?

– В некотором смысле.

– Почему?

– Потому, что в извращенном смысле я боюсь своей судьбы. Это выглядит как «будь проклята, если ты это сделаешь, и будь проклята, если не сделаешь». Я думаю, что, если бы я жила так, как от меня ожидают, я возненавидела бы такую жизнь и упилась бы до смерти, как моя мать. Но если я предам свое «наследие», то я, может быть, все равно закончу тем же. Преданная предательница, влюбленная в подонка из низшего класса, который шантажировал ее мужа. Славно, не так ли?

– Нет. Это трогательно. И вы действительно верите во всю эту чушь о предательстве?

Она кивнула:

– Я вынуждена верить. Я видела слишком много похожих историй. В некоторых случаях это происходило и со мной. Когда люди знают, кто ты, они обращаются с тобой по-другому. Ты больше для них не человек. Ты легенда, вызов, вещь, которую они хотят получить. Единственные, кто понимает тебя, – это люди твоего круга.

– Вы хотите сказать, что они вас понимают? – Он выглядел ошеломленным.

– Нет. В этом вся беда. Это не для меня. Я не на своем месте. Я терпеть не могу быть такой, какой меня ожидают видеть. И я не могу иметь то, что хочу. Во всяком случае, я этого боюсь. Я, о черт, Лукас, я не знаю.

Она с расстроенным видом сжала в руке спичечный коробок.

– А что случилось с вашим отцом?

– Несчастный случай, и вовсе не потому, что он был удручен из-за матери. После ее смерти у него была целая вереница женщин. Хотя я уверена, что ему недоставало мамы. Но он был такой ожесточенный. Казалось, что он больше не верит ни во что. Он стал пить. Ездил слишком быстро. Умер. Все очень просто на самом деле.

– Нет, очень сложно. Вы говорите мне сейчас, что «предательство», как вы это называете, вашего «наследия», вашего мира, приводит к самоубийствам, смертям, несчастным случаям, шантажу и разбитому сердцу. Но к чему приводит следование всем принципам? Что случится, если вы будете играть по правилам, Кассия, и никогда не «предавать ваш класс», как вы выразились? Что будет, если вы просто будете жить, как принято в вашем мире? Я имею в виду вас, Кассия. Что это сделает с вами?

– Медленно убьет меня. – Она ответила тихо, но очень уверенно.

– И это сейчас с вами происходит?

– Да. Я так думаю, мало-помалу. У меня все еще есть возможность на время сбежать на свободу. Это помогает. К тому же то, что я пишу, является моим спасением.

– Украденные моменты. Вы когда-нибудь вырывались на свободу неприкрыто?

– Не смешите, Лукас. Каким образом?

– Как вам захочется. Например, сделать то, что вам хочется, открыто для разнообразия?

– Я не могу.

– Почему?

– Эдвард. Пресса. Сделай я хоть что-нибудь, немного выходящее за рамки, все тут же появится в газетах. И я имею в виду что-нибудь совсем простое – выйти на люди с кем-нибудь не из нашего круга, – она многозначительно посмотрела на него, – пойти куда-нибудь в неподобающее место, сказать что-нибудь неосторожное, надеть что-нибудь нескромное.

– Хорошо, в прессе нелестно отзовутся о вас. Ну и что? Небеса не упадут из-за этого.

– Вы не понимаете, Лукас. Упадут.

– Потому что Эдвард поднимет шум? Ну и что?

– Но что, если он прав? И что, если я закончу… – Она не смогла продолжить, и он сделал это за нее:

– Как ваша мать?

Она посмотрела на него со слезами на глазах и кивнула.

– Этого не случится, детка. Вы не сможете. Вы другая. Я уверен, что вы свободнее. Вы, вероятно, более опытная и, может быть, даже более умная, чем она. И черт возьми, Кассия, что случится, если вы влюбитесь в учителя, или дворецкого, или шофера, или даже в меня? Что произойдет?

Она не ответила.

– Это особый мир, Лукас, – наконец сказала она, – с его собственными законами.

– Да. Как кутузка, – с горечью произнес он.

– Вы имеете в виду тюрьму?

Он кивнул в ответ.

– Я думаю, вы правы. Молчаливая, невидимая тюрьма, со стенами из принципов и лицемерия, и лжи, и ограничений, и камер, обитых предрассудками и страхами, и все это усыпано бриллиантами.

Он посмотрел на нее и рассмеялся.

– Что такого смешного?

– Ничего, только девять десятых населения мира готовы бить друг друга по голове, чтобы проникнуть в этот ваш элитарный мир, а попав туда, судя по всему, несильно обрадуются.

– Может быть, и обрадуются. Некоторым это удается.

– А что произойдет с теми, кто не обрадуется? Что будет с теми, кто не сможет жить в этом дерьме?

Он крепко сжал ее руку, и она медленно подняла на него глаза.

– Некоторые из них умирают, Лукас.

– А остальные? Те, которые не умрут?

– Будут жить с этим. Примирятся. Эдвард, например, такой. Он принял правила игры, потому что был вынужден. Это единственный способ существования, который он знает, но все это разрушило и его жизнь.

– Он мог все это изменить, – сказал Лукас, и Кассия покачала головой:

– Нет, Лукас, он не мог. Некоторые люди не могут.

– Почему? Не хватает духа?

– Можно сказать и так. Некоторые люди просто приходят в ужас от неизвестности. Они предпочтут пойти ко дну со знакомым кораблем, чем утонуть в незнакомых морях.

– Или быть спасенными. Всегда существует шанс, что они найдут спасательную шлюпку или доплывут до райского острова. Как насчет этого?

Прошло несколько минут, прежде чем она заговорила снова, с закрытыми глазами, с головой, откинутой на спинку кресла. Она выглядела очень усталой и почти старой. Ей казалось, что Лукас не понимает до конца, о чем она говорит. Может быть, он не может? Может быть, ни один человек со стороны не может этого понять?

– Когда мне исполнился двадцать один год, я захотела вести собственную жизнь. И я попыталась устроиться на работу в «Таймс». Я поклялась Эдварду, что у меня все получится, что никто мне не будет мешать, что я не опозорю свое имя, в общем, всю подобную чепуху. Я продержалась семнадцать рабочих дней и почти дошла до нервного срыва. Я слышала все непристойные шутки в мой адрес, была предметом всеобщей ненависти, любопытства и зависти. Они даже отправили папарацци в дамский туалет, чтобы заснять, как я писаю. Они наняли меня ради развлечения и наблюдали за мной. А я старалась, Люк, я действительно старалась, но оставаться там дольше было невозможно. Они не хотели меня. Они хотели заполучить мое громкое имя, а потом попытаться сломить меня, просто ради удовольствия, чтобы посмотреть, такой ли я человек, как и все. Больше я никогда не играла в открытую. Это была последняя работа, о которой кто-либо знал, последнее представление обо мне настоящей, которое получили окружающие. После этого я ушла в подполье, с псевдонимами, укрытием за спиной агента. Так было в тот момент, когда я встретила вас. И это в первый раз я рискнула, что меня раскроют.