Текст книги "Расставаясь с прошлым"

Солдат быстро объяснил, что привел «ту самую молодую леди, о которой говорил полковник», и юная хозяйка с любопытством посмотрела на гостью.

– Проходите, – сказала она приятным чистым голосом. – Меня зовут Ребекка. Я приготовила для вас комнату.

Сара неуверенно шагнула через порог. Солдат вошел следом и, оставив ее вещи в крошечных сенях, тотчас удалился. В домике было очень тепло, и Сара только теперь почувствовала, как она замерзла.

Сделав еще несколько шагов, она с любопытством огляделась по сторонам. Комната была небольшой, с низким, потемневшим от копоти потолком. В огромном камине пылали дрова – отсветы пламени да свеча в руке Ребекки были единственными источниками света в комнате, но этого оказалось достаточно, чтобы Сара сразу же заметила, что ее молодая хозяйка находится на последних сроках беременности.

На одно краткое мгновение Сара почти позавидовала Ребекке. По всем приметам она жила простой, но счастливой жизнью; ее окружала живописная природа, а рядом были дети, которых она любила, и муж, который любил ее. Совсем другой была жизнь Сары; за восемь лет, проведенных в замке, она не слышала ни одного доброго слова, терпела издевательства и побои, спала с человеком, которого ненавидела всей душой… Впрочем, теперь все это – мучения, несбывшиеся мечты – осталось позади, и Сара чувствовала, как внутри ее что-то оттаивает, возрождаясь для новой жизни.

Потом она вспомнила, как Том Поющий Ветер рассказывал ей о своем божестве. Насколько Сара поняла, каждое живое существо постоянно вело неслышный диалог со всей Вселенной, и сейчас она ощущала в себе нечто подобное этому, слышала какие-то тихие голоса, окликавшие ее издали, и сама вела безмолвный разговор с огнем в очаге, с застывшими деревьями в ближайшем лесу, с высоким ночным небом, полным сияющих звезд. Как сказал Том, Кихтан управлял всем сущим и был безгранично милостив ко всем живым существам; именно он пожелал, чтобы Сара обрела свою свободу, и это было все, чего она хотела.

Пока Сара раздумывала обо всем этом, Ребекка отвела гостью в единственную спальню, которая оказалась еще меньше, чем первая комната. Саре это крошечное помещение живо напомнило каюту, которая была у нее на «Конкорде». Правда, вместо узких подвесных коек здесь стояла настоящая кровать с соломенным матрацем, покрытым шерстяными одеялами, но и она была не слишком большой, хотя и занимала почти все свободное место.

Саре было очевидно, что именно здесь спали Ребекка и ее муж, но сейчас она предлагала эту кровать гостье, а сама намеревалась перейти в большую комнату, где возле очага стоял грубый деревянный топчан, застеленный оленьей шкурой. Когда же Сара спросила, где будет спать ее муж, Ребекка объяснила, что он отправился в охотничью экспедицию и все равно не вернется раньше будущей недели.

– Нет, так не пойдет, – решительно возразила Сара, до глубины души тронутая гостеприимством молодой женщины. – Уж лучше я буду спать на топчане. По дороге сюда я спала в фургоне, да еще как спала! Как убитая. Уверяю вас, на топчане мне будет удобно, к тому же мне не хотелось бы вас стеснять.

– Нет, что вы!.. – Ребекка смутилась и покраснела. – Вы не должны…

Но Сара не уступала, и в конце концов они договорились, что будут спать вместе на кровати. Отказавшись от ужина, ибо ей не хотелось затруднять хозяйку больше, чем необходимо, Сара быстро разделась, и через пять минут две женщины уже лежали рядом, как сестры. Для Сары это тоже было совершенно новым ощущением, и она как раз раздумывала об этом, когда услышала тихий шепот Ребекки.

– Почему вы приехали сюда? – спросила молодая женщина, очевидно, не сумев совладать со своим любопытством. Сара была очень красива, и Ребекка, конечно же, предполагала, что среди офицеров гарнизона у нее есть возлюбленный, ради которого она и решилась на такое далекое путешествие.

– Я хотела сама увидеть все это… – так же тихо ответила Сара, успев подумать, что они ведут себя точь-в‑точь как две девчонки, которые шепчутся перед сном, боясь разбудить спящих в соседней комнате родителей. – Я приехала в Америку из Англии, чтобы начать здесь новую жизнь. Я овдовела недавно, – закончила она, решив, что раз уж она с самого начала назвалась вдовой, значит, ей придется и дальше придерживаться этой спасительной лжи.

– Как это печально, – с искренним чувством отозвалась Ребекка. «Такая молодая, а уже – вдова», – подумала она с легким удивлением. Самой Ребекке едва-едва минуло двадцать, и Сара казалась ей почти ровесницей. Мужу Ребекки был двадцать один год, но они вместе росли и всегда знали, что рано или поздно обязательно поженятся. Отношения, отличные от тех, что существовали между ней и Эндрю, казались Ребекке противоестественными, а уж вообразить себе нечто подобное той жизни, что вынудила Сару бежать из Англии, она и вовсе была не в состоянии.

– Я очень тебе сочувствую, – снова шепнула Ребекка, незаметно для себя переходя на «ты», и Сара не стала ее поправлять.

– Ничего… – ответила она и неожиданно для себя добавила, решив быть честной, насколько позволяла выдуманная ею история: – Не хочу быть неискренней, Ребекка. Я никогда не любила мужа.

– Бедняжка!.. – ахнула Ребекка, а Сара подумала, что готова поделиться с этой полузнакомой женщиной своей тайной, которую не доверила бы никому из тех благородных дам, с которыми она так часто встречалась в гостиных Бостона. Должно быть, так на нее подействовало это особенное место, которое было так близко к богу… и к Кихтану.

Вспомнив легенды, которые рассказывал ей Поющий Ветер, Сара не сдержала улыбки. Она хотела спросить Ребекку, что она думает по этому поводу, но молодая девушка опередила ее.

– А ты долго здесь пробудешь? – спросила она и зевнула. Спать ей оставалось совсем мало. В ее чреве только что пошевелился ребенок, а через несколько часов ее разбудят голоса детей, которые спали в колыбельках. В последние дни Ребекка отчаянно не высыпалась и уставала больше обычного, а тут еще Эндрю: как уехал на охоту, дни сразу стали словно вдвое длиннее. Помочь же Ребекке было некому – все ее родные жили далеко отсюда, в Северной Каролине.

– Я пока еще не знаю, – ответила Сара и тоже сладко зевнула, словно заразившись от Ребекки. – Мне кажется, я бы могла остаться здесь навсегда.

В ответ Ребекка недоверчиво улыбнулась, а через минуту она уже спала. Вскоре и Сара погрузилась в сон, все еще не веря, что ее путешествие подошло к концу.

На следующий день Ребекка проснулась задолго до рассвета, разбуженная криком младшего ребенка. Держать малыша на руках ей было уже тяжело, да и опасно – она боялась, что родит до срока, но надеяться было не на кого. Ее младшему сыну недавно минул год, но он был довольно слабым и не мог обойтись без материнского молока.

Что касалось ее нынешнего положения, то Ребекка не знала точно, сколько месяцев назад она зачала. Вряд ли это могло случиться больше семи-восьми месяцев назад, хотя живот у нее был огромный. Такого большого живота у нее не было даже в первый раз, когда она носила своего первенца – девочку, которой теперь было около двух лет.

Дел у Ребекки было по горло, поэтому с самого утра ей приходилось крутиться как белке в колесе, чтобы успеть сделать все необходимое. Ей очень не хотелось, чтобы дети разбудили гостью, поэтому она усадила дочь за миску с кашей, сыну всучила хлебную корку, а сама занялась приготовлением завтрака для себя и для Сары, попутно размышляя о том, что, если бы она жила на ферме, ей пришлось бы еще доить коров и задавать корму всей домашней живности. Нет, что ни говори, жить в гарнизоне было не только безопаснее, но и проще.

Сара проснулась без малого в девять утра, но к этому времени Ребекка уже успела одеться, умыть и одеть детей, постирать белье и выложить на противень тесто для хлеба, которое с вечера подходило у очага.

Увидев, как хозяйка хлопочет по дому, Сара почувствовала укол совести. Обычно она вставала намного раньше, но сегодня, после долгого пути, разоспалась. Да и проснулась она не сама – ее разбудил доносящийся снаружи скрип тележных колес и громкое ржание лошадей.

– Проголодалась, наверное? – спросила Ребекка у заспанной Сары. Одной рукой она держала сына, а второй отгоняла дочь от корзинки со швейными принадлежностями.

– Я сама о себе позабочусь. Ты только скажи, где что лежит, – поспешно сказала Сара. – У тебя и без меня забот хватает.

– Что верно, то верно, – согласилась Ребекка без тени огорчения.

Только теперь, при свете дня, Сара сумела разглядеть как следует свою молодую хозяйку. Ребекка была небольшого роста и, если бы не большой живот, казалась бы хрупкой как тростиночка; заплетенные в косы волосы делали ее совсем юной, так что на вид ей нельзя было дать больше пятнадцати лет.

– Эндрю помогает мне, когда может, – сказала Ребекка, как бы извиняясь. – Но он часто уезжает. Он охотится, добывает мясо для солдат гарнизона и делает много других дел. Так что большую часть времени он очень занят…

Но и у самой Ребекки дел в доме хватало.

– Когда… когда это должно случиться? – спросила Сара с озабоченным и вместе с тем несколько смущенным видом. Ей казалось, что Ребекка может разродиться в любой момент.

– Через месяц или два… Я точно не знаю, – ответила молодая женщина и покраснела. Несмотря на то что ее дети буквально наступали друг другу на пятки, она чувствовала себя здоровой и счастливой. Саре, однако, было очевидно, что жизнь здесь совсем не такая простая, как она себе представляла. Здесь не было элементарных удобств, к которым она привыкла, – с особенной наглядностью Сара обнаружила это, когда пошла умыться и вынуждена была сначала разбить лед, образовавшийся за ночь в деревянной бадье с водой.

Нет, определенно, жизнь в дирфилдском гарнизоне нельзя было и сравнивать с той, которую она вела в Бостоне или еще раньше в Англии, но Сара уже и не собиралась отступать от своих планов. Пожалуй, здесь она наконец обретет то, ради чего решилась бросить мужа и отправиться в полное опасностей путешествие через океан.

Выпив чашку кофе, Сара застелила постель и спросила у Ребекки, что нужно сделать по дому. Оказалось, что Ребекка уже давно собиралась на одну из близлежащих ферм навестить свою подругу, которая недавно родила прелестную дочку, поэтому заранее постаралась освободить сегодняшний день для поездки. Сару такой ответ вполне удовлетворил, и она с чистой совестью отправилась разыскивать полковника Стокбриджа.

Его дом она нашла быстро, однако самого начальника гарнизона на месте не оказалось. Часовой у дверей не мог или не хотел сказать ей, куда он отправился и когда будет, поэтому Сара решила пока осмотреть форт. Ее интересовало буквально все – и солдаты, осваивавшие строевые артикулы под руководством капрала, и кузнец, подковывавший лошадей, и группа офицеров у коновязи, которые курили, обмениваясь шутками, и – особенно – одетые в меховые шкуры индейцы, которые въезжали в ворота небольшими живописными группами или покидали форт. В первое мгновение все они показались Саре похожими на Поющего Ветра, но, вглядевшись пристальнее, она поняла, что ошибалась. Их одежда и головные уборы из какого-то незнакомого меха сильно отличались от тех, которые носил ее проводник, и Сара решила, что это – нантикоки, о которых она слышала в Бостоне. Впрочем, нантикоки были таким же миролюбивым племенем, как и вампаноги. В окрестностях Дирфилда, по словам полковника Стокбриджа, вообще не было воинственных племен, и Сара склонна была верить ему, но лишь до тех пор, пока она не увидела группу примерно из двенадцати всадников, которая вдруг появилась в воротах форта.

Это тоже были индейцы, но при виде их Сара похолодела и невольно попятилась. Ничего более устрашающего она в жизни не видела. Казалось, они мчатся прямо на нее; их лошади были в мыле, а от всадников валил густой пар. Смуглые лица, оттененные осевшим на волосах и вокруг губ инеем, были свирепы и беспощадны. Длинные черные волосы индейцев были распущены, и в них были вплетены перья и яркие стеклянные бусинки. Всадники были закутаны в мех, а на двух из них было надето что-то вроде доспехов, сделанных из деревянных дощечек, плотно переплетенных веревками и раскрашенных.

Все это Сара разглядела за считаные мгновения. В следующую секунду воздух вокруг нее заполнился стуком копыт по утоптанному снегу, громкими гортанными голосами, произносящими фразы на незнакомом языке, и Сара испытала непреодолимое желание забраться под ближайший фургон.

Но никого, кроме нее, появление индейцев, похоже, не испугало. Даже часовой на воротах, который следил за приближением кавалькады с легким интересом, теперь отвернулся. Между тем всадники промчались совсем рядом с тем местом, где стояла Сара, и она почувствовала, что дрожит от страха.

Эта неосознанная реакция заставила Сару пережить приступ сильнейшего раздражения, которое и помогло ей отчасти справиться с собой, однако она не могла не признать, что зрелище было весьма внушительным и живописным. Можно было подумать, что рядом с ней пронесся небольшой ураган, вздыбивший утоптанный снег и обдавший ее холодным ветром. От этой небольшой группы людей веяло монолитным единением, неким неведомым ее пониманию единством, которое внушало ей одновременно и зависть, и ужас. Вот один из них что-то прокричал, и вся группа отозвалась дружным смехом, который прогремел в ушах Сары словно гром.

Осадив коней у самой коновязи, всадники начали один за другим спешиваться. Несколько солдат лениво наблюдали за ними, но индейцы продолжали переговариваться между собой, не обращая никакого внимания на чужие взгляды. Несомненно, это не было нападение, но у Сары почему-то создалось впечатление, что индейцы приехали в форт по какому-то очень важному делу. Быть может, рассудила она, это что-то вроде делегации или посольства. Приезжие индейцы действительно держались с большим достоинством, а исходящее от них ощущение единства могло быть вызвано как сознанием важности своей миссии, так и вполне понятным чувством настороженности, которую испытывают, к примеру, парламентеры в стане врагов.

Пользуясь тем, что на нее по-прежнему не обращали внимания, Сара заняла удобную позицию возле одного из фургонов и стала внимательно разглядывать предводителя индейцев. Отчего-то он заинтересовал ее больше других, но и боялась она его едва ли не сильнее, чем всех остальных, вместе взятых. Чертами он отдаленно походил на европейца, но выражение свирепости и отваги на его смуглом лице было таким же, как и у его спутников. Как и они, он был одет в меховую шкуру и вышитые мокасины, а его длинные черные волосы развевались по ветру при каждом шаге, при каждом движении гордо посаженной головы. Держался он смело и независимо, со свободной грацией опасного дикого животного, и по тому, как остальные отвечали на его вопросы, Сара поняла, что они весьма его уважают. И дело было вовсе не в том, что он был главой делегации или, скажем, вождем, как отец Поющего Ветра. Этот воин был прирожденным лидером, и это чувствовалось и в интонации, с какой он произносил какие-то обращенные к соплеменникам слова, и в каждом его жесте и движении.

Она как раз раздумывала о том, сколько ему может быть лет, когда индеец внезапно повернулся к ней, и, застигнутая врасплох, Сара вздрогнула от неожиданности и страха. Кажется, она даже подпрыгнула на месте, но на бронзовом лице воина не дрогнул ни один мускул, чего, наверное, нельзя было сказать о ней. Сара была абсолютно не готова к тому, чтобы глядеть в глаза мужчине, какой бы необычной и экзотической ни была его внешность. Для нее индейский воин был чем-то вроде картины, которую Саре хотелось как следует рассмотреть, однако, когда картина повернулась и стала рассматривать ее, она почувствовала себя крайне неуютно.

Нет, в каждом движении его сильного тела, в каждом быстром и плавном жесте и даже в его непроницаемом взгляде была своя музыка, которую Сара готова была слушать снова и снова, однако вместе с тем он пугал ее чуть не до потери сознания. Вместе с тем в глубине души Сара почему-то была уверена, что он не причинит ей вреда. Просто он был владыкой Неведомого, принцем Неизвестности; он представлял целый мир, о котором Сара могла только мечтать, а неизвестное всегда страшит.

Саре показалось, что они смотрят друг другу в глаза уже целый час, хотя на самом деле прошло едва ли несколько мгновений. Пристальный, холодный взгляд индейского вождя проник в самую глубину ее души, достиг середины и… ушел в сторону. В следующий миг индеец повернулся и стал подниматься по ступеням крыльца, ведущего к кабинету полковника, а Сара с ужасом осознала, что дрожит как в лихорадке. Колени ее подгибались, ноги стали ватными, и в конце концов она ухватилась за край фургона, чтобы не упасть. Машинально она провожала глазами других индейцев, которые, сняв груз с четырех вьючных лошадей, повели их к стойлам, но мысли ее были заняты совсем другим. Сара гадала, к какому племени может принадлежать человек, который произвел на нее такое сильное впечатление, зачем он приехал в Дирфилд и почему они ворвались в ворота так, словно за ними гнались все демоны ада. Но ответов на эти и другие вопросы у нее не было.

Ей понадобилось несколько минут, чтобы перестать дрожать и прийти в себя. Убедившись, что ее ноги в состоянии двигаться, Сара медленно пересекла площадь. Навстречу ей попался какой-то солдат, и она, не сдержавшись, спросила у него, из какого племени были эти индейцы.

– Это ирокезы, – равнодушно пояснил солдат. Ирокезов он видел часто, чего нельзя было сказать о Саре. Появление этой группы было к тому же весьма живописным, и Сара подумала, что не забудет этой картины до конца своих дней. – Собственно говоря, это не совсем ирокезы, это сенеки, – продолжал солдат, радуясь возможности блеснуть своими познаниями перед незнакомой молодой леди. – Сенеки входят в Лигу ирокезов. А один из них – кайюга. Онондага, кайюга, сенека, онейда и могауки – все эти племена составляют конфедерацию ирокезских племен. Последними – лет семьдесят назад – к ним присоединились еще и тускароры, которые пришли в наши края из Северной Каролины. Но в этой компании только сенеки. Только один, вот тот, что помельче, из племени кайюга.

– Их вождь производит впечатление, – медленно сказала Сара. – Я даже испугалась…

На самом деле она испугалась довольно сильно. В этом суровом и свирепом лице воплотились для нее все ужасы и опасности Нового Света, и, хотя сейчас она уже справилась со своим страхом, несколько минут назад она была почти в панике. Помогало Саре и сознание того, что здесь, в гарнизоне, ей ничто не грозит; кроме того, несмотря на свой устрашающий вид, индеец не произвел никакого впечатления ни на кого, кроме нее.

– Это какой же из них? – спросил солдат. – Как его зовут?

Но Сара могла только описать так испугавшего ее воина.

– Я его, похоже, не знаю, – покачал головой солдат. – Может быть, это сын одного из ирокезских вождей. А может, я ошибся и с ними приехал кто-то из могауков – они действительно выглядят более устрашающе. Особенно в боевой раскраске, – добавил он, ухмыляясь, но Сара была уверена, что на лице воина не было ни краски, ни татуировки. И это, пожалуй, было к лучшему, потому что при виде раскрашенного по всем правилам воина она, наверное, могла бы лишиться чувств.

Поблагодарив солдата за те сведения, которые он ей сообщил, Сара отправилась разыскивать полковника, успевшего к этому времени вернуться из своей утренней поездки.

Судя по выражению лица полковника Стокбриджа, он был весьма доволен результатами рекогносцировки. Все было в порядке, никаких подозрительных следов они не обнаружили, к тому же отряду удалось добыть пару оленей, а значит, гарнизон был на несколько дней обеспечен свежим мясом. Увидев Сару, входившую к нему в кабинет, полковник с трогательной поспешностью поднялся ей навстречу. Полковнику казалось, что с тех пор, как они виделись в Бостоне, прошло как минимум несколько месяцев. Он был рад, что путешествие прошло нормально и что с Сарой ничего не случилось, да и просто смотреть на ее прекрасное, одухотворенное лицо и горящие внутренним огнем глаза Стокбриджу было приятно. Сара выглядела очень привлекательно даже в простом коричневом шерстяном платье, легкой меховой накидке и маленькой шляпке. Кожа ее словно светилась, как снег на заре, а губы, казалось, умоляли о поцелуе, и, будь полковник помоложе, ему было бы очень нелегко совладать с собой.

Вместе с тем держалась Сара со скромным достоинством, а ее румянец и блеск глаз свидетельствовали, несомненно, только о той радости, которую она испытывала от пребывания в этом удивительном месте. Если и было в Саре что-то чувственное, то оно было столь неуловимо, столь глубоко запрятано, что его легко можно было принять просто за отзывчивость, дружелюбие или природную доброту.

С самого порога Сара принялась благодарить полковника за то, что он позволил ей приехать, и Стокбридж смущенно фыркнул.

– Амелия всегда считала поездки сюда чем-то вроде испытания огнем, – произнес он. – Она не так уж часто навещала меня в гарнизоне, но каждый раз – начиная с того момента, как она появлялась здесь, и вплоть до ее отъезда – мне постоянно хотелось перед ней извиняться – такое у нее было лицо.

Говоря это, полковник подумал, что за последние пять лет его жена побывала в Дирфилде всего один или два раза. Амелии было уже сорок девять, и она считала себя уже слишком старой для путешествий. Как бы там ни было, полковнику было гораздо проще навещать жену в Бостоне, чем настаивать на ее приездах в гарнизон.

Сара была совсем другой. Отчего-то Стокбриджу казалось, что эта страна и она удивительно подходят друг другу. Будучи уверен, что Сара не поймет его превратно, он даже позволил себе шутливо заметить, что его гостья – прирожденный поселенец, и Сара улыбнулась в ответ. Его комплимент она поняла и приняла. Во всяком случае, из кабинета полковника она вышла еще более воодушевленной.

В тот же день ближе к вечеру состоялся небольшой прием в ее честь, на который были приглашены офицеры гарнизона с женами. Сначала Сара боялась, что окажется в центре всеобщего внимания, однако на деле все оказалось не так страшно. Единственным неприятным для нее моментом было присутствие лейтенанта Паркера, который не отходил от Сары ни на шаг и был все так же несносен. Все ее усилия избавиться от назойливого кавалера ни к чему не привели, хотя она и разговаривала с ним довольно строго. Лейтенант никак не реагировал на ее недвусмысленные намеки, и Сара уже начинала побаиваться, как бы в своей самонадеянности лейтенант не принял ее резкость за проявление интереса к своей персоне. Не исключала Сара и того, что его поведение, возможно, убедило некоторых гостей в том, что она приехала в Дирфилд только ради лейтенанта Паркера.

– Ничего подобного, – отрезала Сара, когда одна из дам, жена майора-артиллериста, спросила ее об этом. – Во-первых, я недавно овдовела и знаю, что прилично вдове, а что – нет. Кроме того, мистер Паркер не в моем вкусе, хотя он, возможно, весьма достойный джентльмен и отважный воин.

При этом она состроила самую постную мину, хотя на самом деле ей хотелось смеяться. К сожалению, Саре вряд ли удалось убедить майоршу.

– Но ведь вы не собираетесь оставаться в одиночестве до конца жизни, дорогая миссис Фергюссон?! – сказала дама, одобрительно поглядывая на представительного лейтенанта.

– Именно это я и собираюсь сделать, – заявила Сара чуть резче, чем следовало, и подошедший к ним полковник Стокбридж поспешил сгладить неловкость ситуации шуткой.

Начиная с этого момента он потихоньку наблюдал за гостьей и, заметив, что Сара собирается уходить, приблизился к ней.

– Позвольте предложить вам мое покровительство? – вполголоса спросил полковник, незаметно кивая в сторону лейтенанта Паркера, который уже занял пост у входной двери, надеясь проводить Сару хотя бы до дома Ребекки.

Сара с благодарностью улыбнулась в ответ. Полковник прекрасно разобрался в ситуации и предлагал ей, пожалуй, наилучший выход из неловкого положения. В конце концов, Сара была его гостьей, и не ее вина, что пылкие чувства лейтенанта Паркера не нашли в ее душе никакого отклика.

– Я буду вам признательна, – произнесла Сара заговорщическим шепотом, и полковник с улыбкой предложил ей свою руку. Видя это, лейтенант Паркер шагнул было к ним, но полковник, в самых изысканных выражениях поблагодарив его за готовность сопровождать гостью, сказал, что сделает это сам. Заодно он напомнил лейтенанту, что утром ждет его у себя, и тот почтительно кивнул головой, хотя лицо у него заметно вытянулось. Сара уже знала, что на завтрашнее утро запланировано заседание штаба, на котором должны обсуждаться результаты переговоров с каким-то воинственным индейским вождем по имени Маленькая Черепаха, и что на нем должны присутствовать все офицеры гарнизона.

Между тем лейтенант поклонился Саре и в расстроенных чувствах отошел в сторону. Сара и полковник Стокбридж вышли на улицу.

– Позвольте извиниться перед вами за лейтенанта Паркера, – сказал полковник. – Мне, право, очень жаль, что он надоедает вам. Впрочем, я его понимаю, хотя и не оправдываю, – лейтенант молод, а ваша красота совершенно заворожила его. Будь я лет на тридцать моложе, я бы, наверное, испытывал те же чувства. К счастью, у меня есть Амелия. Хоть она и далеко, но воспоминания о ней заставляют меня вести себя прилично.

Сара весело рассмеялась и, слегка покраснев, поблагодарила полковника за комплимент.

– Лейтенант не желает понять, что я не собираюсь больше выходить замуж, – пожаловалась она. – Я сказала ему об этом так ясно, как только позволяли приличия, но он, похоже, продолжает считать, будто я… кокетничаю с ним. А ведь я действительно решила никогда не…

– Надеюсь, что вы еще передумаете, – уверенно сказал полковник. – Если же нет, то, боюсь, с вашей стороны это будет ошибкой. Вы еще достаточно молоды, и отгораживаться глухой стеной от жизни, которая кипит вокруг вас, было бы просто непростительно. У вас впереди еще целая жизнь, и все предстоящие годы могут быть счастливыми – так зачем же добровольно отказываться от своего счастья? Зачем хоронить себя заживо?

Сара не стала возражать добросердечному полковнику, хотя и продолжала считать, что вряд ли изменит свое решение. Стремясь уйти от опасной темы, она заговорила о другом – о завтрашнем заседании штаба и об угрозе со стороны индейцев шауни и майами. Рассказывая об этом – а Сара то и дело задавала ему новые вопросы, – полковник так увлекся, что, когда они оказались у дверей дома Ребекки, ему было жаль с ней расставаться. Стокбриджу очень хотелось, чтобы его собственные дочери проявляли такой же горячий интерес к его работе, но увы – они были слишком поглощены своими семьями и светской жизнью Бостона, чтобы задуматься о том, что делает их отец среди дикарей и зачем он торчит в этом отдаленном гарнизоне. В отличие от них Сара гораздо больше интересовалась этими еще не обжитыми краями; она словно чувствовала, какие силы, какие фантастические возможности они в себе таят. Несмотря на некоторые трудности чисто практического характера, ее приезд в Дирфилд не доставил Саре ничего, кроме радости, и полковник почувствовал в ней родственную душу.

Прежде чем они расстались, Сара еще раз поблагодарила полковника Стокбриджа за прием в ее честь и за угощение: нежнейшую оленину с овощами и кореньями, приготовленную по индейскому рецепту. Полковник был так польщен и растроган, что, когда Сара робко намекнула, что хотела бы осмотреть окрестности, и попросила порекомендовать человека, который мог бы сопровождать ее в этой поездке, он с готовностью кивнул.

Когда Сара вошла в дом, она обнаружила, что Ребекка уже спала. Оба малыша тоже спали. В очаге дотлевали угли, и, хотя они давали кое-какое тепло, в комнате было довольно прохладно, поскольку целый день здесь не топили. Время было позднее, но Сара была слишком взволнована, чтобы ложиться спать. Подбросив дров, она раздула в очаге огонь, повесила на крюк закопченный медный чайник, а сама снова вышла, чтобы немного постоять на улице.

Стоя у крыльца, Сара размышляла о завтрашней поездке, о том, что рассказал ей полковник, и о свирепых индейцах, которых она видела днем. Она даже попыталась представить себе, как могли бы выглядеть индейцы в полной боевой раскраске, но вздрогнула от страха и постаралась выкинуть эти глупости из головы. Как хорошо, подумала Сара, что она никогда не видела их воочию и, бог даст, никогда не увидит.

К этому времени Сара уже могла с уверенностью сказать, что ей нравится эта часть Нового Света и нравятся люди, ее населяющие, – и белые, и краснокожие, однако она не испытывала ни малейшего желания отправиться на запад, где селились лишь самые отважные пионеры. Хорошо представляя себе, какая у них тяжелая и опасная жизнь, Сара понимала, что такое ей не по силам. Другое дело – Дирфилд. Здесь она готова была остаться хоть навсегда.

Размышляя обо всем этом, Сара незаметно для себя отошла довольно далеко от домика Ребекки. Вокруг было тихо, но Сара знала, что ей нечего бояться. Правда, большинство обитателей гарнизона уже спали, но перекличка часовых на стенах вселяла в нее спокойствие. Саре очень нравилось шагать по поскрипывающему снегу, вдыхать чистый морозный воздух и глядеть в небо, усыпанное яркими, как бриллианты, звездами. В эти минуты она как никогда остро ощущала себя частицей мироздания, крошечной пылинкой на ладони бога Кихтана, который взирал на нее тысячью глаз.

Под ногами Сары хрустнула какая-то веточка, и она опустила взгляд, чтобы посмотреть, что это такое. Когда Сара снова подняла голову, она вдруг увидела, что в трех шагах от нее молча стоит какой-то человек. Его брови были сурово сдвинуты, лицо напряжено, а глаза опасно поблескивали. Вся его поза свидетельствовала о готовности немедленно нападать или защищаться, и, хотя у него не было никакого оружия, Сара мгновенно поняла, что этот человек в состоянии справиться с ней и голыми руками – такими мощными были его плечи и шея.

Не сдержав испуганного восклицания, Сара попятилась назад, но запуталась в своей длинной юбке и чуть не упала. Этого человека она узнала с первого взгляда – перед ней был тот самый молодой вождь ирокезов, который произвел на нее такое сильное впечатление. Да что там впечатление – откровенно говоря, он напугал ее, а ведь в первый раз она видела его при свете дня, когда вокруг было полно солдат. Сейчас же была ночь, и рядом не было никого, кроме часовых на стенах, которые наблюдали за подступами к стенам форта, не замечая того, что творилось во внутреннем дворе.